Митридат Полупуднев Виталий

X

Когда Митридат направлял Неоптолема с флотом против мятежного Боспора, то повелел наварху привести к покорности всю Тавриду, включая Херсонес и Скифию.

Одновременно он двинул сушей, через Колхиду, отборное войско, имея целью захватить все кавказское побережье, до самого Боспорского пролива. Он хотел соединить свои южные земли с северными, установить непрерывность понтийских владений от Синопы до скифских степей.

Но если морской поход Неоптолема был победоносным, то сухопутная кампания не удалась. Она оказалась плохо подготовленной и окончилась неудачей. Много людей погибло в горах, было занесено снежными буранами, перебито меткими стрелками [так] врага. Воинственные гениохи, зиги и ахейцы, чьим пределам угрожал Митридат, не пропустили его войск. Они объединились и отбросили пришельцев с огромным уроном.

В то время как Неоптолем укреплял власть Митридата в Пантикапее, по ту сторону пролива, в мятежной Фанагории раздавались воинственные выкрики и угрозы. Фанагорийцы и не думали склониться перед Митридатом. Вдохновленные успехом горных племен, они стали вооружаться, заключать союзы с кочевыми соседями и тайно получили обещание помощи из далекого Рима. Почувствовав силу, они решили не ждать, когда Неоптолем попытается ударить на них через пролив, но сами двинулись против него. Они надеялись не только выгнать Неоптолема из Тавриды, но и разгромить ненавистный Пантикапей, дабы выйти из-под его власти навсегда.

С воинственным пылом Фанагория снарядила боевой флот и призвала к участию в войне пиратские племена. К флоту присоединились быстроходные суда ахейцев, зигов и гениохов, тех самых, которых не смогла одолеть в горах пешая рать Митридата. Эта плавучая армада двинулась через пролив, распевая боевые песни и потрясая мечами.

Небывалая опасность нависла над Пантикапеем. Неоптолем почувствовал, что решается его собственная судьба. Он повелел вооружить корабли горожан, а свои оснастил метательными снарядами и греческим огнем[1]. Его боевые суда имели медные носы, которыми можно было топить вражеские корабли.

Тогда Ахамены взяли на себя дорогостоящую литургию по вооружению нескольких триер, чем расположили к себе Неоптолема.

И вот был поднят на мачту сигнальный щит, заревели боевые трубы. К великому изумлению противника, заранее торжествовавшего победу, значительно меньший флот Неоптолема смело вышел из гавани и решительно устремился навстречу многочисленной, но разномастной армаде врага.

После жестокого морского боя фанагорийцы и пираты принуждены были в большом беспорядке отступить. Много их судов пошло ко дну, немало подожжено «греческим огнем». Враг был отброшен, продолжать войну не осмелился, несмотря на подстрекательство римских посланцев, обещавших помощь. Неоптолем был восславлен как герой. Митридат прислал ему серебряный венок.

Пантикапей праздновал победу, возглашал славу Митридату и воздавал почести Неоптолему, который на пиру выпил с Парфеноклом чашу дружбы. Однако всем было ясно, что фанагорийцы и союзные с ними воинственные племена не успокоились и готовят мщение.

С наступлением зимы пронесся слух, что конная и пешая рати сарматов, при деятельном участии фанагорийцев, подошли к берегу пролива и ждут, когда лед покроет Боспор Киммерийский и станет возможным двинуться через пролив, как посуху.

Войск у Неоптолема было мало. На помощь из-за моря сейчас, когда навигация закончилась, надеяться было бесполезно. Да и едва ли Митридат послал бы войско на Боспор после поражений прошлой зимы, а особенно в чаянии нового похода против Рима. Набор воинов среди свободных горожан шел совсем плохо. Дух сопротивления Митридатову господству продолжал волновать сердца боспорских общинников. Никто не хотел умирать за дело Митридата. К тому же всем казалось, что предстоящий зимний набег из-за пролива будет губительным лишь для Неоптолема, а Пантикапею большой опасностью не грозит.

– Пусть Неоптолем со своими черномазыми вояками сам встретит врага! Авось сарматы собьют ему гордыню-то! – говорили боспорцы с тайным злорадством.

– Да и варвары будут ослаблены! Они не пойдут на нас, ибо знают, что стены города неприступны!

– А если и пойдут, отсидимся!.. Не однажды варвары бросались на твердыни Пантикапея и всегда терпели поражения!

Эти настроения были известны Неоптолему и крайне раздражали его.

Выступая на городской экклезии, собранной по случаю предстоящей войны, наварх говорил хриплым голосом, дыша морозным паром:

– Вы, боспорцы, кажется, хотите, чтобы варвары и фанагорийцы ворвались в город, разрушили ваши дома и храмы, а вас самих перебили или продали в рабство?.. Вооружайтесь, говорю вам!

Но его призывы большого успеха не имели. В те дни Асандр продолжал проводить время в веселых встречах с друзьями. Было трудно понять, откуда он берет деньги на угощение собутыльников. Казалось, никакие перемены в жизни Пантикапея не трогали и не могли взволновать этого человека. Он не участвовал в восстании против Митридата, а теперь не спешил чем-то помочь его воеводе. Да и чем помогать-то? Он был человек разорившийся, хотя и не из тех, кто родился в бедности. Его мать имела собственный эргастерий – мастерскую с рабами. Мужа она потеряла давно и жила одиноко, хотя была красива, умела одеваться в греческом вкусе и вести себя в обществе. Говорили, что она была близка последнему Перисаду и считает Асандра царским сыном, хотя и рожденным вне брака. Ее состояние рухнуло в дни восстания Савмака, когда Асандр был еще ребенком. Оба они чудом спаслись от страшного пожара, в котором сгорела половина Пантикапея. Их дом остался целым, но был разграблен повстанцами. В этом доме и вырос Асандр, в обстановке, далеко не роскошной. Но мать внедрила в его сознание гордость царского отпрыска, которому боги готовят необыкновенную судьбу. И сама верила, что это будет так!.. Поэтому в воспитании сына следовала известному указанию Аристотеля, что излишнее углубление в науки «делает тело и разум людей негодными для потребностей и дел добродетели». Она готовила его к роли человека, призванного повелевать. И обучала, кроме гимнастики и фехтования, умению держаться с достоинством и парить над делами будничными, предоставляя их людям более низким.

Сознание того, что он царский сын, стало основой поведения Асандра и после смерти матери. В этом не было бы большой беды, если бы он унаследовал от матери богатство. Но в нужде и недостатках требовалось нечто более практичное, что обеспечивало бы кусок хлеба насущного. Этого Асандр не имел и к этому не стремился. Не будучи в состоянии жить, как подобало его происхождению, он отверг обычные нормы жизни, не пожелал, да и не умел трудиться или торговать, как другие. Поэтому не нашел места ни среди богатых, поскольку сам был беден, ни среди людей дела, ибо считал себя выше ремесленников и торговцев.

И вот, оказавшись в обществе отверженных и гуляк, таких же, как он сам, Асандр сумел окружить себя ореолом известной исключительности как человек необыкновенный, сошедший в низы из некиих высших сфер. Здесь он получил то признание, в котором ему отказала лучшая часть боспорского общества. Его многочисленным друзьям-гулякам было лестно иметь такого вожака, который был знатнее всех архонтов и богачей Пантикапея и который наверняка на примете у самых больших богов. Они поддерживали его с большой убежденностью, уверенные в непогрешимости его поступков.

Даже люди состоятельные, что с презрением взирали на нижний этаж пантикапейского общества, задумывались над судьбой Асандра. И, следуя неясным предположениям, открывали для него свои кошельки, заранее зная, что он все раздаст окружающей его бездомной братии на пропой. Его независимое поведение, дерзкие притязания на высокое происхождение раздражали Ахаменов и Гераклидов, которые относились к нему с нескрываемой неприязнью.

Неожиданно для всех этот человек явился к Неоптолему и заявил:

– Я сколочу немалый отряд из городской голытьбы, которая меня знает и за мною пойдет! Но ты должен накормить моих парней, дать им кафтаны, оружие и по кружке вина перед боем!.. Клянусь богами, ты убедишься в их мужестве! Они будут драться как барсы, я сам поведу их!

– Ох ты какой воевода! Да не разбегутся ли твои вояки?

– Не разбегутся! Они знают, что им все равно придется умереть от холода и голода!

Неоптолем подумал и решил принять предложение Асандра. Тогда господствовало убеждение, что лучшие бойцы – это люди бездомные и обиженные судьбой. Собственно, у него не было другого выхода, ему нужны были воины. Время не ждало. Зима оказалась холодной, рано подули пронизывающие северные ветры, вся поверхность пролива покрылась плавучим льдом. Скоро ледяной мост будет перекинут через пролив, и тогда…

Асандр, гуляка и, по мнению многих, беспутный человек, был признан вожаком «драного войска», как его назвали, и был назначен на время войны сотником. Он принес клятву на верность Митридату, потом привел к присяге навербованных бездомных парней, что ютились в стенах города, ночевали в полуразрушенных строениях, заброшенных владетелями со времен рабского бунта.

Богатые горожане, обеспокоенные появлением на улицах вооруженных толп, собранных из числа тех бродяг, которыми Пантикапей так тяготился, возмущались:

– Это же готовая шайка разбойников… Они завтра начнут грабить нас!

– Асандр со своими бродягами хочет выслужиться у Неоптолема!

Говорили разное, даже выкрикивали в лицо Асандру оскорбления и насмешки. Но тот лишь дерзко смеялся и отвечал с необычной напыщенностью:

– Горе вам!.. Вы не поняли, что вчера Неоптолем был победителем боспорцев, а сегодня он защитник наш! Слава ему!.. Я и мои друзья поможем Неоптолему и ляжем костьми, но не пустим варваров под стены города! Боги слышат меня и одобряют!..

На многих эти слова подействовали как призыв. К войску Асандра стали присоединяться горожане с рабами. Приносили еду для воинов. Богатые забивали быков и поставили на рыночной площади котлы, в которых варили мясо по-скифски. Новообращенные гоплиты ели, пели песни, точили ржавые мечи и вострили копья.

Асандр преобразился и сразу стал выше на целый локоть.

Тут к нему явился курчавобородый, по-медвежьи неуклюжий Панталеон со словами:

– Я уже дрался с варварами летом на море! Был проревсом на корабле, моряк я, всю жизнь плавал, пока не остался без работы! Море – душа моя!.. Но сейчас я готов пойти за тобою и в пешем строю! Дай мне копье!

Асандру понравился этот широкоплечий крепыш с твердым и честным взором. Они обнялись и подружились. Их свела общая судьба на долгие годы.

Патриотический порыв части горожан был замечен. Ахамены и Гераклиды также стали вооружать отряды в помощь Неоптолему. Парфенокл сам возглавил конный отряд, чем еще больше укрепил свои отношения с навархом.

К этому времени ударили морозы, и пролив покрылся ледяной корой. Лед быстро креп и становился толще. Перебежчики с того берега рассказывали, что несметная рать врагов готова ринуться через пролив, и что римляне доставили в Фанагорию оружие и деньги.

Осторожные архонты советовали полководцу запереться в стенах города и ждать. Варвары не умеют вести осады, да и морозы заставят их отойти от стен Пантикапея и рассеяться по деревням в поисках теплого ночлега.

– Вот тогда вылазками ты разобьешь их по частям.

– Полно! – возразил Неоптолем. – Когда это варвары-степняки боялись зимней стужи? Они всю жизнь живут под открытым небом!.. Нет, врага надо встретить в открытом бою на льду!

Он настоял на своем. Битва произошла на льду пролива ранним утром, под покровом густого морозного тумана. Слава о ней сохранилась в истории. Воины Асандра заняли центральное место в боевой фаланге. Подкрепившись вином, они почувствовали прилив сил и храбрости. Увидя противника, сплотились, ощетинившись бесчисленными копьями. Властный голос Асандра и его личная отвага сделали свое дело. Пешая рать устояла под градом стрел и дружно встретила воющую конницу сарматов. В этом первом ударе заключалась вся военная наука степняков. Нужно было выдержать стремительный натиск, отразить его.

Половина пешего войска была сразу уничтожена. Но и вражеская конница потеряла свою целостность и устремленность. Это позволило Неоптолему нанести боковой удар силами «медных щитов» и ошеломить врага. Сарматы начали поспешное отступление к восточному берегу пролива, оставляя много убитых и покалеченных. Конница Парфенокла преследовала бегущих.

В пылу сражения никто не замечал быстротекущего времени, хотя прошла половина дня, и северный ветер сменился южным, теплым. Курчавобородый Панталеон разыскал Асандра и сказал ему, как бывалый моряк, хорошо знакомый с нравом и коварством Понта Эвксинского:

– Стратег! Подул теплый ветер, как бы молодой лед не дрогнул. Тогда все мы провалимся в пучину моря!

Они вдвоем кинулись искать Неоптолема, но того трудно было найти.

– Ты ищи воеводу, – сказал Асандр, – а я буду собирать наших парней!

Лишь к вечеру разгоряченные преследователи заметили, что лед заметно почернел, ветер усилился, и стал слышен отдаленный грохот. С юга наступали ревущие волны, ломая лед.

Неоптолем, получив известие о грозящей опасности, велел трубить в рога и немедленно отходить к западному берегу. Он меньше всего заботился о судьбе городского воинства, торопясь вывести из беды свою рать. К тому же полагал, что Асандр уже принял меры к спасению ополченцев-горожан.

Асандр увидел, как дружно побежали назад «медные щиты», шлепая и скользя по лужам. До хрипоты кричал своим людям, приказывая собирать раненых и убитых, чтобы успеть вынести их на берег. Но ополченцы, опьяненные победой и содержимым походных фляг, увлеклись грабежом убитых врагов и отвечали на призывы вожака лишь веселыми криками и смехом.

Мимо проскакали всадники, среди которых был и Парфенокл. Асандр взмолился к нему, указывая на многочисленных раненых и трупы:

– Парфенокл, помоги! Нам не простят, если мы оставим раненых и погибших на съедение рыбам!

– Что ты! – отмахнулся Парфенокл, еле сдерживая горячего коня. – Вы пешие, вас лед выдержит! А мы с конями первыми провалимся и утонем! Спасайтесь сами и выносите раненых на плащах!

Ночью лед взломало. Раненых успели вынести, но убитые были поглощены морем. То есть обрели самую страшную участь, как она представлялась грекам. Ибо нет худшей доли, как найти свой конец в морской пучине! Исчезнуть в волнах без погребального обряда, обеспечивающего мертвым возможность проникнуть в царство теней!.. Кто умастит их тела, кто положит каждому в рот монету для уплаты за перевоз через Стикс, кто даст им в руки медовые лепешки, дабы они могли бросить их страшному Керберу, охраняющему вход в страну мертвых?.. Никто! Их съедят рыбы, а души их будут метаться по лику земли и мстить живым за то, что те не сумели предать мертвые тела земле по закону отцов!

Виновниками столь страшного прегрешения оказались двое – Асандр, что не успел вынести трупы на берег, и Парфенокл, отказавшийся помочь ему. Гераклиды воспользовались этим в целях борьбы с Ахаменами. Не забыли и Асандра. Представлялся случай одним ударом убить двух зайцев – опорочить слишком спесивого Парфенокла и устранить Асандра, который, несмотря на бедность, казался опасным для сильных людей Пантикапея.

Произошел шумный скандал. Подставные лица, получив мзду от Гераклидов, старались возбудить народ, кричали на всех углах:

– Вот как поступают нерадивые и нечестивые граждане!.. Асандр и Парфенокл оскорбили мертвых, оставили их на съедение рыбам! За это страшное преступление они должны быть казнены! Если преступники останутся в живых, боги покарают нас всех!

И это были не пустые угрозы. Никто не был застрахован от гнева общины, влияние которой с утратой царской власти на Боспоре значительно возросло. Даже гордые своими богатствами и силой, властные фамилии Ахаменов и Гераклидов опасливо поглядывали на городскую общину, боясь потерять ее уважение и как-то уронить свое достоинство перед лицом народа и всесильных богов.

Парфенокл выступил на площади и заявил, что на льду остались трупы не его воинов, а ополченцев Асандра. Это беспутный Асандр попрал священные обычаи предков, бросил неубранными на поле боя тела погибших героев! Почему же за это должен отвечать он, Парфенокл?.. Ведь его конница потерь не понесла, все раненые удержались в седлах и благополучно вернулись в город!.. Асандр – святотатец, ему и отвечать головой!

В ответ люди, подосланные Гераклидами, подняли крик, требуя публичного суда над «нечестивцами», то есть над Асандром и Парфеноклом, ссылаясь на пример из истории Эллады. Они напомнили о том, как афиняне одержали победу над пелопоннесским флотом при Аргинусских островах, но афинские военачальники оставили непогребенными тела убитых воинов. И боги разгневались – эта победа оказалась последней!.. И хотя шесть стратегов из десяти были казнены по решению суда, это не смогло смягчить гнева богов. Почему?.. Потому лишь, что четыре виновника остались живы! Нужно было казнить всех! И сейчас произойдет то же самое, если предать казни одного Асандра, а Парфенокла оставить в живых. Боги не простят этого!

В ответ на такое требование Парфенокл усилил свою дружину рабами, обещав им свободу, и окружил свой дом стеной вооруженной охраны. И в свою очередь пустил слух, будто Гераклиды тайно держат руку римлян и готовятся предать интересы Боспора!

Асандра некому было защитить, несмотря на то, что он показал себя героем в ледовой битве. Его пешая рать выдержала первый удар врага, решив этим исход сражения. Неоптолем даже намеревался наградить его дубовым венком. И был немало удивлен, когда узнал, что Асандр схвачен, закован в цепи и сидит в темнице.

– За что это вы его? – изумленно спросил он городских архонтов.

– Он совершил великое святотатство, оставил на съедение морским чудовищам тела павших воинов-боспорцев, чем навлек на город несчастья и беды! Боги гневаются!

– Что же вы хотите сделать с ним?.. Ведь он неплохо воевал!

– Он будет казнен, по закону отцов! Иначе боги не простят нам великого прегрешения!

– Удивительные люди эти боспорцы, – говорил Неоптолем в кругу ближайших соратников. – Сейчас они пекутся о душах погибших в бою, об их покое в царстве теней! А когда те были живы, то никому не было дела до того, сыты ли они и имеют ли кров над головой!.. Ведь Асандр набрал свою рать из самых голодранцев! Только звание, что боспорцы, а за душой не имели и медного обола!

Не желая ссориться с общиной и знатными родами, наварх отменил награды Асандру, однако высказал мнение, что тот заслужил помилование своим геройством и распорядительностью в бою.

Дело затянулось. Асандр сидел в темнице, подкармливаемый Панталеоном и Гиероном через подкупленных стражей. Верные друг и раб собрали участников ледового сражения и решили сообща добиваться освобождения своего старшого. Поползли слухи, что Ахамены и Гераклиды в равной мере тайные противники Митридата, если преследуют людей, которые воевали за дело царя. И столь же плохие члены общины, если ради своих целей готовы казнить людей, проливших кровь за интересы города.

До ушей Неоптолема дошло, что и о нем говорят плохое. Панталеон и Гиерон умело распространяли слухи о неблагодарности понтийского воеводы. И многие воины-боспорцы стали разбегаться из отрядов Неоптолема, заявляя, что больше не обнажат мечей по его призыву, так как боятся, что с ними поступят так же, как с Асандром.

– Скуп Неоптолем на награды и допускает несправедливости! Кто же захочет служить ему!

Неоптолем спохватился и вызвал к себе архонтов. После краткого разговора Асандр был помилован и выпущен на свободу. Ему даже вернули помещение старого эргастерия – наследство матери, отошедшее к городу как имущество преступника. Неоптолем одарил его трофейным оружием и этим ограничился. Наварх не хотел раздражать сильные роды Боспора.

Вот тут-то, по предложению Асандра, и был создан союз молельщиков бога Диониса, называющих себя эранистами, а также «ледовыми братьями», местом сбора которого стал дом Асандра. Эранисты ходили сообща на охоту, ловили рыбу, работали в порту, что-то продавали на рынке и, наконец, образовали общую кассу.

Совет города утвердил союз, так как его существование не противоречило законам государства. Объединений подобного рода, именуемых фиасами, синодами и братствами, в Пантикапее было немало. Каждое имело своего бога-покровителя, которому устраивали моления-оргии с принесением жертв. Братство эранистов имело одну цель – взаимную поддержку его участников, людей малоимущих или совсем бездомных.

Теперь в доме Асандра всегда были люди. Многие здесь и жили, охраняя кассу и алтарь Диониса. Соглядатаи, проникшие в среду эранистов, не смогли обнаружить в их поведении ничего опасного для вольностей города. Эранисты были безоружны, занимались больше сидением за пиршественным столом, распивая скифскую брагу или плохое вино, купленное по дешевке. И заедали нехитрыми блюдами вроде вареных мидий, которых добывали из моря сами.

– Братство Асандра – скорее сборище пьяниц и лентяев, нежели объединение богомолов! – с презрением заключили архонты на совете города.

Тем более неожиданным оказалось преобразование скромной артели бедняков в фиас, поклоняющийся Митридату Евпатору, как богу. Все поразились проворству и хватке Асандра, проявившего не только таланты воина и вожака толпы, но и способность к хитроумной, честолюбивой интриге.

XI

Смелый побег рабов, захвативших хозяйский корабль, оказался еще одной новостью для пантикапейцев. Пока хозяева встречали нового правителя и пировали в акрополе, рабы совершили страшное, соблазнительное дело!

– Позор и горе, – кричали рабовладельцы, – ибо мы показали себя слабыми перед собственными рабами!.. Теперь мы должны не спать ночами, чтобы уберечь свое достояние от расхищения, охранить его от лукавых рабов!

– Это виноват Неоптолем! – вторили им купцы-навклеры, опасливо оглядываясь. – Он выдумал некстати гулянку рабов и бродяг и дал им возможность снюхаться и совершить преступление! Они угнали лучший корабль! Завтра угонят другой!

Был учинен сыск. Десятки рабов, которые вчера плясали около чанов с косским вином, были схвачены и закованы в железа. Многих просто связывали веревкой, как баранов, которых везут на рынок, и бросали в яму. Число схваченных росло. Уже слышались раздирающие крики, исполненные боли и страдания. Начались пытки.

– Вот оно, похмелье после хозяйского угощения, – с горечью и страхом перешептывались рабы, не разгибая спин и стараясь не обратить на себя подозрительных взоров надсмотрщиков, вооруженных бичами.

Парфенокл, как владетель двух ценных рабов, бежавших в эту ночь, был особенно взъярен. Побег рабов, да еще такой удачный, – большое унижение для хозяина-рабовладельца в глазах общества. И враги его уже смеялись над ним.

– Подумать только, – говорили всюду, – Парфенокл метит стать царем Боспора, а сам не в состоянии удержать в подчинении не только царство, но даже свой двуногий скот!

Распаленный неудачными розысками сообщников побега, Парфенокл направил на улицы воинов с приказом хватать всех бродяг и нищих, независимо от того, рабы они или свободные. Он не раз высказывал убеждение, что обедневшие общинники не лучше беглых рабов и нередко помогают одни другим. Давая указания старшому уличных отрядов Кратеру, он добавил особо:

– У этого гнусного интригана Асандра есть злоязыкий и подлый раб Гиерон! Всем известно, что он якшался с Евлупором. Нужно взять его во что бы то ни стало!.. Ибо закон гласит, что любой раб, замешанный в заговоре или соучастии в побеге, должен быть пытаем и казнен! Без возмещения стоимости его нерадивому хозяину!

– Будет исполнено! – ответил с поклоном Кратер и намеревался уйти, но хозяин остановил его движением руки.

Подумав, Парфенокл доверительно наказал своему подручному: коли он встретит где-либо в укромном месте Асандра, «человека, противного богам», то… никто не будет в ответе, если тело этого «святотатца и вероотступника» окажется выброшенным в городской ров! Сыска по такому случаю не будет, а он, Кратер, получит награду!

Сам Парфенокл не занимался сыском и допросами. В пыточных застенках трудились его братья и подручные. Земля стонала от воплей пытаемых. Горелым мясом пахло даже на рынке. Люди ходили с опаской и говорили шепотом, хотя и были согласны с тем, что после побега заговорщиков рабы города нуждаются в острастке. Ахамены творят благое дело – оберегают порядок и блюдут законы Пантикапея!.. Но в поисках крамолы их люди не щадят никого и даже нарушают неприкосновенность очагов свободных граждан. Они ворвались было в кварталы, где царили Гераклиды, но те встретили их копьями и заявили, что сыск среди своих рабов проведут сами, без чьей-либо помощи. И тоже хватали кого попало и сажали в яму.

После праздничных гуляний в честь прибытия Махара горожане отсиживались у домашних очагов, прислушиваясь к шуму и крикам, которые доносились с улицы. Даже готовились к самозащите от нападения слишком ретивых радетелей пантикапейских законов. При этом говорили:

– Похоже, Ахамены хотят показать царевичу, что город в их руках! Вот, мол, какие мы властные, никого не щадим, и все нас боятся!

– Испугаешься, когда скрутят арканом и бросят в яму! А там сиди и жди, пока разберутся, что ты человек свободный и сам имеешь рабов и рабскую мастерскую!

– А Гераклиды тоже стараются показать силу! Гляди, как бы не началась потасовка между теми и другими!..

XII

Проспавшись после пира, Асандр сидел с друзьями в домашней трапезной, напротив закопченного очага. Смочив горло вином, он рассказывал, как был принят царевичем.

Все внимательно слушали и жестами выражали восхищение удачами своего вожака.

– Я пил из чаши, которую послал мне царевич со слугой, – говорил Асандр оживленно, – а Ахамены и Гераклиды пухли от досады!

Друзья дружно гоготали, поднимая глиняные кружки.

– Из речей Махара я узнал, что Митридат повелел ему подчинить не только всю Тавриду, но и привести к покорности и уплате дани Фанагорию! А потом Танаис и все земли за проливом!.. Говоря об этом, он поглядел на меня!

– О!..

– Да. Я понял, что мы должны создать отряд лучших! И мы создадим его! Первыми ворвемся в Фанагорию и первыми возьмем добычу!..

– Создадим! Возьмем добычу! – как эхо ответили все. – Пусть Махар примет нас в свою дружину, даст нам оружие, обеспечит едой и питьем на первый случай!.. Сегодня же начнем набор добровольцев!

Вошла, вернее, вбежала толстая, неповоротливая Антигона и со слезами на глазах упала в ноги господину. Она, причитая и всхлипывая, сообщила, что Гиерон отлучился на рынок купить рыбы к обеду, но был схвачен людьми Парфенокла.

– О, хозяин, они убьют его!.. Спаси раба своего от беды и смерти!

Асандр нахмурился, потом решительно встал и приказал друзьям вооружиться. Они вышли на улицу, блестя обнаженными мечами и шлемами. Люди Парфенокла, увидев вооруженную толпу, подскочили с вопросами, но наткнулись на мечи и копья, наставленные в упор.

– Прочь! – вскричал Панталеон, выходя вперед и выставляя курчавую бороду. – Идет глава фиаса великого Митридата!..

– Фиас должен богу молиться, а не ходить по улицам с оружием! – ответил яростно Кратер, появляясь из переулка с десятком воинов.

– Раб и собака! – обозвали его евпатористы. – Ты смеешь раскрывать рот?!

– Ткни его в брюхо железом!

– Эй, Кратер! – обратился Асандр. – А ну отдай мою собственность!

– Какую собственность? – спросил насмешливо тот. – Разве у тебя была когда-нибудь собственность?

– Моего раба и слугу Гиерона!

– Гиерон бунтовщик, он якшался с беглецом Евлупором! Его будут пытать и казнят на площади!

Началась перепалка, звякнули мечи. «Ледовые братья» сомкнулись и дружно отбросили людей Кратера. Сам Кратер был ранен в грудь, его унесли на плаще. Евпатористам удалось захватить двух воинов Парфенокла.

– Этих – в залог! Когда вернут мне Гиерона, получат заложников! – сказал Асандр.

Большая толпа оборванных людей хлынула из переулка Это были собранные Кратером бездомные жители города. Сейчас они воспользовались перепалкой и смяли охрану, вернув себе свободу. Обступили Асандра с криками:

– Асандр, защити нас!.. Ведь мы вольные люди, хотя и впали в нищету!

Многие были вооружены палками и булыжниками. Откуда-то появилось подкрепление отряду раненого Кратера. Драка возобновилась. Но теперь на стороне евпатористов сражались бывшие пленники Кратера, не желающие опять попасть в руки людей жестокого архонта.

Шум, крики и необычная сумятица в городе привлекли внимание Махара, который приносил утреннюю жертву богам. Он стоял в клубах жертвенного дыма, со священным рогом в руке. Фрасибул и жрецы помогали ему с торжественным видом.

– Что творится в городе? Что за шум? – спросил царевич появившегося Неоптолема.

– Облава идет, государь, – ответил тот – Ночью бежали рабы Парфенокла! Угнали корабль!.. Теперь Парфенокл совместно с властями города хочет очистить город от всякого сброда, да и выявить заговорщиков, искоренить рабскую смуту!

– Ага!.. Это хорошо. Но почему допустили побег? – Махар нахмурился, его глаза стали строгими.

– Рабы воспользовались праздником, – ответил несколько смущенный Неоптолем, который чувствовал себя виноватым, поскольку сам устроил гулянку рабов и нищих. – А я проглядел рабский сговор!

– А кому было поручено наблюдать за порядком?

– Сотнику Митраасу.

– Это бывшему дворецкому гопломаху, что провинился перед царем?

– Ему самому!.. Понадеялся я на его быстрые ноги и острые глаза.

– Напрасно!.. Наказать Митрааса, перевести в простые воины за город!.. А тебе – упрек, ибо ты доверяешься людям, которые уже были наказаны царем!

Неоптолем сдержанно засопел, досадуя на самого себя. Он понимал, что царевич щадит его за возраст и заслуги, свалив вину на второстепенное лицо. И проклинал себя в душе за нераспорядительность.

Махар передал рог с вином возлияния Фрасибулу. Его внимание привлекли громкие голоса у входа. Появился Парфенокл в шлеме и при мече. Его красное лицо блестело от пота, он был возбужден, как после рукопашной схватки.

– Что случилось? – скривился Махар, предчувствуя неприятности.

Парфенокл опустился на одно колено и протянул к нему пухлые руки, как бы умоляя о милости. Хриплым голосом поведал, что «худшие люди», оборванцы и нищие, сплотились вокруг Асандра и сейчас оказывают сопротивление властям города, мешают вести розыск заговорщиков и наводить порядок на улицах.

– Это негодный и ненадежный человек! – почти кричал архонт. – Ты напрасно приблизил его к себе и даже пригласил на пир! Он возомнил себя равным с архонтами и лучшими людьми общины и творит беззаконие!.. Он ранил моего слугу, освободил задержанных злоумышленников и полонил двух моих воинов! Это неслыханная дерзость!

– О преславный царевич, – вмешался Фрасибул со зловещей миной на лице, – теперь ты убедился, что Асандр человек вздорный, он может поссорить тебя с городской общиной. Прикажи схватить его!

– Да, да! – поддержал Парфенокл. – Вели взять его на допрос!

Однако Махару не очень понравилось, что Парфенокл нарушил торжественность утреннего жертвоприношения, да к тому же пытается обсуждать его поступки. Он холодно скользнул взглядом по распаренному лицу боспорского богача и, пожевав губами, ответил сдержанно:

– Понял тебя, архонт, помолчи! А ты, Фрасибул, распорядись позвать сюда Асандра!

И, отвернувшись, кивнул головой жрецам, чтобы те продолжали обрядовые действия у жертвенника. Гнусавые песнопения возобновились, потянуло дымом бензоя, царевич стал почти невидимым в синих облаках жертвенных курений. Парфенокл поднялся на ноги и отошел в сторону с угрюмым видом.

Асандр явился через полчаса в сопровождении Панталеона. Оба преклонили колена перед царевичем, ожидая его властного слова.

Махар поднял голову и взглянул на Асандра неодобрительно.

– Отвечай: что творишь и по чьему повелению?

– Повеление одно – твое, правителя Боспора! – отвечал бесстрашно Асандр. – Ты же сказал, что впереди походы и первый из них – поход на Фанагорию!

– Но при чем здесь походы, когда на улицах беспорядок!

– А при том, государь, что для походов нужны преданные люди, которые пошли бы на смерть за твое дело!

– Это верно. Что дальше?

– Я с утра начал собирать отряд – в него вошли лучшие евпатористы, потом самые сильные и смелые из участников ледовой битвы! Но Парфенокл почему-то именно этих нужных людей хватает и сажает в яму! Боится, как бы в городе не оказалось большей силы, чем у него!

– Да? – переспросил настороженно Махар, отыскивая глазами Парфенокла.

– Не слушай этого бродягу, о царевич! – вскричал вне себя Парфенокл, выступая вперед с возмущенным видом. – Заткни рот этому пьянице, он обманывает тебя!.. Разреши, я заставлю его умолкнуть!

Он сделал воинственный жест, как бы хватаясь за меч. Но перед ним оказался кривоногий крепыш в медном панцире, который угрожающе выставил вперед курчавую бороду, держа рукой рукоятку секиры.

– Панталеон, отойди, – тихо, но внушительно сказал Асандр. И, обращаясь к Махару, заговорил почтительным тоном: – О правитель, заступись за тех бедных и оборванных, что собрались у моего дома, ибо они – лучшие воины! Они не боятся смерти, из них я создам отряд, который первым ворвется в Фанагорию или другой город по твоему повелению!.. Дай им кров, лепешку и оружие – они вернут тебе все сторицей!

Махар испытующе посмотрел на спокойного, уверенного в себе Асандра, потом на Парфенокла, багрово-красного от гнева. Рядом с ним Асандр казался испитым, его сухощавость выглядела как телесная слабость. Только широкие плечи и выпуклая грудь говорили о ином. Он пришел без оружия и доспехов, одетый в красный хитон. На груди его красовалось изображение трезубца – родовой знак Спартокидов.

Сейчас царевичу и впрямь показалось, что этот человек может быть носителем благородства бывших царей. Рядом с ним распаленный Парфенокл, тоже претендующий на родство с царской династией Ахеменидов, выглядел как рассерженный мясник из рыночных рядов.

«Что ж, – подумал Махар, – это не противоречит тому, как поступает великий Митридат. Мудрый царь имеет склонность брать в войско случайных людей, даже возвышать их, ибо такие люди остаются преданными до конца. Асандр ради своего возвышения готов проявить усердие. Он уже проявляет его. Тогда как Парфенокл имеет свои цели – он рвется к большой власти! Не он ли был в недавнем прошлом одним из главарей боспорского неподчинения?.. Сейчас он старается показать верность тому, кому уже изменял, а завтра опять изменит, если подвернется подходящий случай!»

После краткого раздумья Махар изрек свою волю:

– Сыск и облавы продолжать, но всех людей, пригодных для отряда Асандра, освободить!

– Да куда ты их денешь, царевич? – не удержался Парфенокл. – Ведь это пьяницы и бездельники, они будут рады сесть на шею, это не воины, а нахлебники!

– Дело найдется. Неоптолем!

– Жду твоих приказаний!

– Назначить начальником отряда Асандра! Составь список в сто человек и положи им корм и одежду, как подсобным воинам! Готовить отряд для похода! Мы не замедлим с наступлением на Фанагорию! Вот это и есть настоящее дело! До зимы Фанагория будет нами разгромлена и приведена к присяге!

Покидая дворец, Асандр испытал чувство удовлетворения и внутреннего торжества. Парфенокл после низких поклонов царевичу вышел через другую дверь. Он кипел от распирающей его досады.

Оставшись наедине с Неоптолемом, Махар поднял брови и сказал:

– Ты спрашиваешь меня, почему великий Митридат оставляет тебя здесь, хотя я прибыл, чтобы заменить тебя? Не так ли?

– Так, преславный царевич!.. Спрашивал, но единственно из желания участвовать в грядущей войне! Хочу сразиться с римлянами, пока старость не отняла у меня силы и боевую смекалку!