Домой Козлов Владимир

Плацкарт

Место: вагон № 7

Дата: 19/11/2006

Время: 08:49

Музыка: нет

За окном пролетают поля, голые деревья, деревенские дома с дымящимися трубами, бетонные заборы. На нижней полке напротив сидит мужик c длинными редкими волосами, в клетчатой фланелевой рубашке и расстегнутой кофте от «левого» спортивного костюма «Nike». Рядом со мной, у стола, толстая тетка жрет копченую курицу. Лоснятся вымазанные жиром пальцы. На второй полке, над мужиком, храпит пьяный дядька. В проход свесились его ноги в драных синих носках. Напротив, на боковых едут две тетки в спортивных костюмах, под нижней полкой и наверху, на третьей, стоят их клетчатые баулы. На столе перед каждой – двухлитровая «бомба» пива. Они пьют из бутылок, заедая разложенной на газете мелкой сушеной рыбой.

По проходу бежит девочка лет шести. За ней гонится такого же возраста мальчик. Оба – чумазые, одеты в какуюто рвань.

– Иди на хуй! – кричит девочка звонким голоском. – Отъебись от меня!

Они убегают дальше по вагону. Волосатый мужик провожает их взглядом, качает головой.

– Да, и эта наша хваленая русская духовность… Куда мы катимся? Не представляю себе… Вот скажите вы мне, молодой человек… Извините, ничего, что я к вам обратился?

Я молча киваю.

– Вот скажите вы мне, как вы думаете, что может спасти Россию от падения в пропасть бездуховности? Она и так в нее, собственно, уже рухнула… И все же, не хочется терять надежду, хочется видеть какойнибудь слабенький огонек в конце тоннеля…

Я молчу. Мужик продолжает:

– Вы знаете, молодой человек… Россия всегда держалась на трех столпах. Это – православие, культура и, как ни странно, водка. – Он смеется. Сбоку у него во рту не хватает двух зубов. – От культуры за последние двадцать лет ничего, к сожалению, не осталось. Водка… Ну, она – как добро, так и зло… Теперь на православие вся наша надежда…

– Какая надежда? – говорю я. – Фальшивое все это православие. Какое было раньше, я не знаю, но сейчас – точно фальшивое.

– Только не надо быть таким категоричным, молодой человек. Как может быть фальшивым чтото духовное, собственно говоря, даже высокоморальное? Впрочем, какое я имею право вас в чемто убеждать, чтото доказывать… Извините, я не представился. Александр Петрович Ажигов. Через «а». Это, должен вам заметить, старая русская фамилия. И я подозреваю, что какойто малограмотный писец просто сделал в ней ошибку. Потому что «ожег» или «ожиг» – это кочерга. Даже есть вариант пословицы – «Ни богу свечка, ни черту ожиг». И фамилия великого лингвиста тоже ведь идет отсюда – Ожегов… А вас, простите, как зовут?

– Алексей.

– Вы простите уж меня, Алеша, что я пристал к вам со своими разговорами… Просто долгая дорога понуждает к размышлениям. А размышлениями хочется делиться, ведь мысли не приходят просто так. Все от бога… Вот скажите мне, есть ли у нас шанс – хоть маленький совсем – сохранить великую культуру? Да, вы можете сказать, и здесь я соглашусь, что она почти уж уничтожена, но все же? Как нам сделать так, чтобы народ снова начал Достоевского читать, Чайковского слушать, Римского – Корсакова?

– А что, разве народу это когданибудь было нужно? У народа всегда была своя культура, народная…

– Но ведь народто богоизбранный… Каким бы он ни был, мы, интеллигенция, никогда не могли его понять… И на нас за это лежит большая ответственность…

Чумазые дети бегут по вагону обратно. Теперь мальчик убегает от девочки.

– Стой, кому сказала? – кричит ему она. – Если догоню, тебе пиздец!

Ажигов, затыкается, качает головой, продолжает:

– …И в этом – главная трагедия русского интеллигента. В том, что он не понимает свой народ. Да, времена сейчас трудные для интеллигентного человека… Только вору и торгашу в наше время хорошо. Но все равно… Вот вы со мной не соглашаетесь, но вот культура – то, что веками создавалось умом и трудом человека…

Я не возражаю ему. Нет смысла. Человек ничего не понял. И никогда уже не поймет. Классической культуре давно пришел пиздец. Ни Пушкин, ни Достоевский, ни Шекспир, ни Моцарт никому сегодня на хуй не нужны. И в этом нет ничего плохого. Для меня «Гражданская оборона» значит много, а Моцарт не значит ничего. Мне насрать на Моцарта – существовал он или нет. И это – реальность. Вторая половина двадцатого века «убрала» всю старую культуру. Ее «убрали» рок – н-ролл, «новый роман», «новая волна» и все прочее. Только в России почемуто многие этого не заметили. Наверно, не до того было – сначала были придавлены «совком», а потом заняты собственным выживанием.

Все лучше и лучше

Место: Родина

Дата: 14/10/2003

Время: 08:49

Музыка: нет/Белый орел – «Как упоительны в России вечера» (в исполнении ресторанного ансамбля)/нет

– …с уверенностью можно сказать, что за последние два года, благодаря нашему уважаемому Александру Сергеевичу, ситуация в городском образовании существенно изменилась в лучшую сторону, – читала по бумажке в микрофон Семенова – бывшая завклубом комбината, а теперь начальник департамента образования. Она стояла за трибуной с гербом России в углу банкетного зала. В новом здании мэрии тусовались сотни три человек. Почти никто не слушал выступающих жополизов. Большинство «заправлялись» у стола со жратвой и бухлом или базарили между собой. Я допивал третий бокал вина – по пятьдесят долларов за бутылку – и раздумывал, выпить четвертый или сразу перейти на «Хенесси».

Подошел улыбающийся во весь рот Клочков – теперь начальник департамента науки и технологий. Он чокнулся со мной рюмкой с коньяком.

– Алексей, у меня есть для вас идея. Вот вы – советник по культуре. А почему бы вам не предложить идею фестиваля авторской песни? Ведь авторская песня, она, собственно, хранит традиции поэзии серебряного века… Галич, Окуджава, Визбор… Да, у нас такого уровня имен, конечно, нет… Но есть великолепные, с позволенья сказать, поэты… И они предпочитают творить в форме песен, а потом исполнять под гитару…

Я молча покивал.

– А музыкальную программу на сегодня вы готовили? – Клочков кивнул на угол зала. Там включала инструменты группа из ресторана «Рассвет».

– Нет, это лично мэр их пригласил.

– Ну что ж, послушаем, полушаем… А вообще, живая музыка – это превосходная идея. – Клочков отпил из рюмки. – Но должен вам сказать, Алеша, что мы живем в эпоху… как бы это лучше сформулировать… Всеобщего морального релятивизма. Понимаете, о чем я говорю?

Я снова покивал.

– Да, вы молодой еще конечно. Это мне, в мои пятьдесят четыре… Но, так сказать, пытаюсь адаптироваться. Не всегда выходит хорошо, но, скажу вам, это объективная реальность. Не надо ждать, что мир прогнется под нас…

Я увидел метрах в двадцати Санчеса, пошел к нему, на ходу поставил на стол бокал и взял еще один – с «Хенесси». На трибуне выступал седой мужик с бородкой, его я не знал.

– …И мы все сегодня говорим: спасибо, дорогой Александр Сергеевич…

Я пожал Санчесу руку, мы чокнулись. Он выглядел в своем стиле – черные джинсы, черный вельветовый пиджак, без галстука, идеально белая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей.

– Как поживает пресс – секретарь мэра? – спросил я.

– Нормально. То есть, на самом деле все уже достало… Но это – как диагноз, ничего не поделаешь…

– Я тебя понимаю.

– Заглянул недавно к Антоше на работу…

– Ну и как он?

– Офигенно. Хорошо, когда умеешь чтото делать, а тем более чтото такое, что нравится самому. Главный художник в «Свип – контакте» – это как раз для него. Меня всегда, ты знаешь, удивляло, что он у нас так долго продержался. Антоша – и начальник департамента рекламы? Если бы мне про это рассказали года три назад, я б посмеялся.

– Ну, меняются же люди…

– Да, меняются. Но только не Антоша. Ну, провел он парочку кампаний соцрекламы – сам же их и разработал. Но это все равно не то. На этой должности должен сидеть чувак, который займется откатами, а Антоша – творческий парень, к тому же, порядочный… Смотри, бляди прибыли. – Санчес показал рукой на девушек в коротких юбках, туфлях на высоком каблуке, с обилием косметики на лицах. Они прошли в зал и смешались с толпой.

– Почему так сразу – бляди? Может, просто девушки…

– Я лично занимался их отбором.

– По критериям Пинского?

– Нет, по общепринятым критериям. Его критерии ты…

Я стоял рядом с трибуной, потягивал «Хенесси». Выступления кончились, заиграли кабацкие музыканты. Запел вокалист – дядька под сорок, с усами, в розовом пиджаке. Недалеко от меня стоял с рюмкой водки поп в сутане, чтото обсуждал с крепким дядькой в костюме. Я узнал его: отец Дмитрий. Он сильно располнел – не морда, а свиное рыло. На толстом пузе болтался большущий золотой крест на толстой цепи.

Ко мне подошел Пинский. С ним был невысокий мужик с прилизанными черными волосами.

– Познакомься, Василий Семенович. Это – Леша, советник мой по культуре.

Мужик протянул мне руку, я пожал ее. Пинский продолжал:

– Пока, правда, сдвигов особых культурных у нас не случилось, но ждем, понимаете, ждем… Нужно больше делать в этом направлении. Культура – это…

Я, шатаясь и хватаясь за стены, брел по коридорам мэрии. На подоконнике сидел Клочков. Девка с длинными отбеленными волосами отсасывала у него. Клочков улыбнулся и направил на меня указательный палец, изобразил губами звук, как будто выстрелил из пистолета.

Черный цвет

Место: Дома

Дата: 19/11/2006

Время: 10:09

Музыка: нет

Перехожу привокзальную площадь. На остановке, прислонившись к будке, стоит мужик в замызганных ботинках и старой фиолетовой «аляске». Больше никого. Может, здесь нет никакого транспорта. Или троллейбусы ходят с интервалом в два часа. Меня не удивило бы.

С двух сторон от свежевыкрашенного здания вокзала – облезлые кирпичные пятиэтажки. Напротив огорожена бетонными плитами стройка. У ограды валяются пустые бутылки и пачки от сигарет. Еще дальше – полуразрушенный дом старой постройки. На фасаде – трещины, в нескольких квартирах выломаны окна, но в других, похоже, еще живут.

На остановке, по – прежнему, только я и мужик. На привокзальной площади – несколько машин, в том числе, две маршрутки – «газели», обе с номером «3»: не подходит, мне нужно в другую сторону. Я подхожу к ограде стройки. К ней прилеплено распечатанное на принтере объявление:

«Требуются девушки с хорошими внешними данными для услуг эскорта. Оплата от 250 до 1500 рублей в час. Рост не менее 170 см, длина волос не менее 30 см». И два номера телефона – мобильный и стационарный.

Ждать троллейбус больше нет смысла. Я иду по тропинке вдоль стройки, перепрыгиваю лужи. В них плавают бумажки и мусор.

На площади, у давно не работающего фонтана – барахолка. Не помню, была она здесь три года назад или нет. Пенсионеры торгуют старыми шмотками – они разложены на земле на газетах и тряпках. На пустыре рядом с площадью – картонные домики цыган и бомжей. Центр города почти не изменился, только кусок пустыря огородили, и там идет стройка. Закончено пять или шесть этажей. Судя по виду, какойнибудь бизнес – центр.

Я быстрым шагом прохожу барахолку, на ходу разглядывая товар. Безволосые старые куклы с оторванными руками, игрушечные машинки без колес, чашки и блюдца из старых сервизов, чьито очки с «минусами». Интересно, кто покупает всю эту хуйню? Наверно, они здесь стоят только лишь для того, чтоб убить время, потому что им дома нечего делать. А потом, отстояв полдня, намерзшись и наговорившись с «коллегами», старики и старухи возвращаются домой, к своей жареной картошке с кефиром и сериалам.

В углу площади стоит синяя коробка биотуалета. Похоже, он даже бесплатный – раз на нем нет бумажки с ценой, и никто не орет мне, чтоб заплатил. Я закидываю сумку подальше за спину и захожу. Закрываю задвижку. В дырке овальной формы, по бокам украшенной кучами говна, плавают в мутной жиже бычки. От вони режет глаза. Я расстегиваю штаны. Бабах! Ктото снаружи бьет по кабинке, она начинает шататься. Жижа в дырке едва не льется через край. Я стараюсь не попасть себе на джинсы. Стук продолжается. Я застегиваюсь, открываю задвижку. Бомжила в грязных белых туфлях и широкой черной кепке улыбается во весь рот. Все зубы на месте, хоть и желтые, а на одном – в верхней челюсти справа – коронка «под золото».

– Браток, сигаретой не выручишь? – говорит он. – Извини, что тебя побеспокоил. Просто такое дело…

Я не отвечаю ему, иду прочь.

Антикультура

Место: Дома

Дата: 17/10/2003

Время: 20:49

Музыка: нет

– Да, ты прикольно придумал, – сказал Женька, широко улыбаясь.

– А что – раз хотят культурных проектов, сделаем им антикультурный. – Я тоже улыбнулся.

– А не боишься, что за трату денег из бюджета на подобную фигню тебя с работы выгонят?

– Может, я давно уже этого жду… Да, а кто, как не ты, на меня взлупнулся, когда я здесь начал работать? Сколько ты со мной не общался? Два месяца?

– Я с тобой не общался, потому что ты работал на Пинского, кампанию делал ему, а насчет мэрии – это дело твое, хотя, я бы…

Мы сидели на новой «базе» «Кремастера» – в подвале бывшего здания ДОСААФ на Садовой – этот подвал выбил я, при условии, что репетировать они будут не раньше восьми часов вечера или на выходных. У стен стояли старые плакаты по гражданской обороне. На одном было показано, как надевать противогаз, на другом над городом поднимался ядерный гриб.

Я сказал:

– Мое отношение к этому знаешь, какое? Я – чиновник, нанятый работник, и зарплату мне платят из бюджета, то есть, грубо говоря, налогоплательщики. Значит, я и должен на них работать, а не на начальство… А что касается того, какой проект – ну, не политический же мне делать, против Пинского. Представь, на его же деньги?

– А что, было бы круто…

– И вообще я не верю, что музыка может както продвигать идеологию или политику. Возьми NOFX – отличная команда. А политики у нее не было никакой, до самого последнего времени. А появилась – и что? Музыка от этого лучше не стала. Первые альбомы мне гораздо больше нравятся…

– И где ж ваша вокалистка? – спросил Илья, гитарист «Кремастера». Уго, барабанщик, укреплял а стойках тарелки.

– Сейчас подойдет, – сказал я.

– Нет, прикольный проект. – Женька улыбнулся. – Но такой, я бы выразился, эстетский.

– Ну, да. И что в этом плохого?

– А какая будет должность у тебя? Продюсер?

– Можешь называть, как хочешь. Меня этим не обидишь.

Дверь открылась, зашла Оля. На ней были джинсы, порезанные почти по всей длине и самопальная майка со словами «fuck off» под расстегнутой курткой.

– Всем привет.

– Я не знал, что ты умеешь петь, – сказал Илья.

– Я тоже не знала.

– Тексты выучила? – спросил я.

– Да, почти.

Классовая ненависть

Место: Дома

Дата: 19/11/2006

Время: 12:11

Музыка: Crass, альбом Christ The Album

Комната Женьки в двухкомнатной хрущевке снизу доверху обклеена коллажами из журнальных картинок, заставлена полками с компакт – дисками, аудио– и видеокассетами, книгами и дивиди. На письменном столе у окна – компьютер, в другом углу комнаты – диван. Рядом со столом – бас – гитара на стойке, тоже вся обклеенная картинками. Мы сидим на диване. Женька берет двухлитровую «бомбу» пива, наливает в два граненых стакана.

– На улице подозрительного ничего не заметил? – спрашивает Женька.

– В смысле, «хвоста»? Ну, это было бы совсем по – киношному…

– Если б такое случалось только в кино…

– Знаешь, я понимаю так: если бы хотели, меня давно бы уже выследили. Я ведь не прятался и в Москве. Уж если этот урод нашел меня в Праге, то найти меня здесь или в Москве – никаких проблем…

– Все равно, днем тебе без надобности выходить не надо… Так, на всякий случай. Ты можешь, конечно, подумать, что я изза этого стал чересчур осторожным…

– Осторожность – нормально. А что ты скажешь своей маме?

– Скажу все как есть, но без деталей. Она ж тебя помнит. А где ты и что ты – я ей не говорил, естественно. Сейчас скажу, что ты жил за границей, приехал, чтобы уладить дела. Вопросов она задавать не будет – я ей эти вещи…

Женька разливает остаток пива по стаканам. Мы чокаемся. Я отпиваю. Пиво нагрелось и стало вообще отвратным. Я ставлю стакан на пол, говорю:

– Мы тогда реально играли против мэра… Хотели его скинуть.

– Я так и думал.

– Тебе ктото рассказал?

– Нет, я просто сопоставил факты…

– С командой Станкевича.

– Вы серьезно верили, что Станкевич мог бы скинуть Пинского?

– Верили. А почему бы и нет? Тогда ведь ничего еще не было ясно, все до думских выборов происходило… И Станкевич еще был «на топе». И Пинский флиртовал со всеми партиями… Но ни с кем не был прочно завязан. Это он уже потом, в декабре, понял, с кем надо быть…

– Но, видимо, чемто им не угодил в конце концов…

– Или много стал себе позволять.

– У него, все же, комбинат… Сорок тысяч рабочих. Градообразующее предприятие… А твой второй коллега – или как его правильней назвать? Чувак, который работал дизайнером, Антон, да?.. Как ты думаешь, мог он гденибудь так вот, как ты, залечь под корягу?

– Вряд ли. Когда он звонил мне, на нем уже плотно висели…

– А кто мог вас сдать?

– Кто угодно. Я думать про это давно перестал. Слишком много людей во всей этой херне принимали участие… Косвенно, я…

В прихожей хлопает дверь. Сквозь зеленоватое, с узором, стекло видно, как включается свет.

– Мама пришла с работы, – говорит Женька.

Я киваю, делаю глоток пива.

– …Мне только ее было жалко, – продолжает Женька, понизив голос. – Самому, в общемто, по хуй. «От тюрьмы да от сумы»… А она тяжело переживала… Вот за это – бывают моменты – мне его хочется задушить. Вот так вот, своими руками… Потому что я знаю – это он лично распорядился. Я достал его экологической движухой вокруг комбината. Ну и статьями, и всем остальным… Пришли в газету с собакой, натренированной на наркотики… Не знали, что я «стрейтэдж»… – Он смотрит на бутылку пива, хмыкает. – …ну, до определенной степени. Ушли, естественно, злые – ты бы видел. А мне было так в прикол…

Я молчу, киваю, мелкими глотками допиваю пиво.

– А там – заметь! – никто не понимал, как можно заниматься политикой «за идею», ведь политика – это, в принципе, торговля идеями. И задача ее – продать их как можно большему числу людей, то есть, в сущности, наебать их. А за всей этой торговлей – не абстрактное какоето соревнование, не спорт – кто набрал больше голосов… А конкретные преимущества, которые даст победа – очень даже материальные… И мужики смотрели на меня и не врубались. Или не верили, думали, что я и их наебываю насчет своих идей… Что на самом деле все это какойто тонкий, хитрожопый расчет на будущее…

– Наверно, только про коммунистов можно сказать, что они – за идею…

– Те, кто за них голосуют – в основном, старики и старухи – эти – да. Но руководство партии их так же безжалостно обувает, эксплуатирует их ностальгию по социализму… А вообще, политика всегда примитивна – черное – белое, враги – друзья и т д…

– Ну да, сложной политика быть не может, иначе массы – для которой она и делается – ее не поймут…

– Вот меня и…

Я отфутболиваю две пластиковые бутылки от пива. Они катятся по коричневым половицам с кое – где содранной краской.

– Мне жалко, в общем, Серегу… – говорю я. – Както тупо все… А тем более тупо, если изза меня… Вообще…

– А я, если честно, его не любил… Понтовый он был чувак. С одной стороны – да, уважал панк, андеграунд, «Гражданскую оборону»… И тут же, вроде как, бизнесмен…

– Это у тебя классовая ненависть.

– Может быть.

– Что бы там не говорили, Серега всегда держал слово, всегда выполнял обещания…

– А что он такого когданибудь обещал, что ему было сложно выполнить?

– Пожалуй, ничего такого сложного… Но все равно.

– Это такая хитрожопая позиция. Ничего особого не обещать. Помнишь, в двухтысячном году, правительство говорило: задача – сделать среднюю зарплату двести долларов. Заметь – не двести пятьдесят, не триста, а всего лишь двести. Ты скажешь – реальная политка? Это потом, когда поперла ценовая конъюнктура на нефть, получилось не двести, а больше… А так – скромненькие хитрожопые обещания…

– А что, откровенная наебка – лучше?

– Хуже. Давай, я выйду еще куплю пива…

– Нет, лучше выйду я. Воздухом охота подышать…

«Нормальная жизнь в нормальной стране»

Место: Дома

Дата: 19/11/2006

Время: 18:38

Музыка: нет

Лампочки над дверью подъезда нет. В других подъездах – то же самое. Двор освещен только светом из окон. Я сворачиваю за угол. Рядом с гаражами, у «Запорожца» без колес, с выбитыми стеклами, трется местная молодежь – три пацана и две жопастые девки. Одна – в короткой юбке и черных высоких сапогах, другая – в облегающих штанах, расклешенных книзу. Все пацаны пострижены налысо, в кожаных куртках. На капоте «Запорожца» – три двухлитровые «бомбы» пива. Все пятеро курят, пьют пиво из пластиковых стаканов и пялятся на меня.

– Э, курить есть? – говорит мне один из пацанов. У него низкий, грубый, прокуренный голос, хотя сам он мелкий, «полтора метра с шапкой».

Я мотаю головой.

– Э, подожди, ты куда? – орет второй. – Что, точно нет курить? Что, спортсмен, да?

Я не отвечаю. Сзади слышатся шаги. Ктото хватает за куртку. Я поворачиваюсь. Все три пацана стоят передо мной. Девки смотрят на нас и хихикают.

– А может, на пиво дашь тогда, а? – говорит мелкий.

Хуй вам. А вообще, у меня с собой меньше сотни. Кошелек с кронами и карточками остался у Женьки.

– Нет, не дам, – говорю я.

– Ни хуя себе. – Мелкий залуписто глядит на меня. Остальные дебильно улыбаются.

Мелкий бьет первым. Я отбиваю, бью его в глаз. Подключаются остальные. Самый высокий и крепкий попадает мне в нос. Идет кровь. Я падаю. Пацаны волокут меня за гаражи, на ходу пинают ногами. Я стараюсь прикрыть лицо. Мелкий старается больше всех – бьет ногами с разбегу. Девки стоят в стороне хихикают.

Здоровый хватает мелкого за плечи.

– Все, хватит.

Он обыскивает меня, находит десятки и пятьдесят.

– И это все? Ебаный в рот…

– Мобильник, – говорит мелкий, лезет в карман моей куртки.

Он вытаскивает из кармана мой старый «Сименс» – я купил его год назад в «базаре» за семьсот двадцать крон.

– Еб твою мать, и мобила – такое говно… – Мелкий кривится.

– Отдай ему назад, – говорит здоровый.

– Нет, пусть будет.

Мелкий сует мобильник в карман.

– Машка, обоссы его, – говори малый. – Знаю, ты любишь это дело.

Девка в сапогах делает невинное лицо.