Живое золото Шекли Роберт
Прокопулос отошел, размышляя, чем могла быть вызвана эта вспышка грубости. Возможно, у человека действительно скверный характер... Но грубость может оказаться очень неплохой маской для Дэйна. Он может путешествовать по Африке - мрачный, погруженный в свои мысли человек, никем и ничем не интересующийся. А в нужный момент маска сбрасывается. Да, инженера пока что нельзя вычеркивать.
Извинения Прокопулоса услышал родезиец Чарльз Отт и поинтересовался у грека, что за муха укусила его собеседника.
- Понятия не имею, - ответил Прокопулос.
- Выглядело это чертовски грубо, - сказал Отт и, понизив голос, добавил: - Если он не станет вести себя повежливее, когда-нибудь ему расквасят нос.
Инженер даже не посмотрел в их сторону.
- Возможно, это из-за жары, - предположил Отт. - Здесь, в Чаде, кошмарная жара. Я буду чертовски рад оказаться в Бейруте.
- В Бейруте тоже жарко, - сказал Прокопулос.
- Да, но там в гостиницах стоят кондиционеры. И кормят там нормально. Помои, которые подают в этой гостинице, просто невозможно взять в рот.
- Бейрут - красивый город, - сообщил Прокопулос. - Там множество достопримечательностей.
- Боюсь, мне будет не до них, - проронил Отт. - Я еду по делам, железная руда. Семейные связи. Христиане-марониты толсты, как воры - это так о нас шутят. А вы, полагаю, принадлежите к греческой православной церкви?
- Да, - подтвердил Прокопулос. - Но моя работа не позволяет достаточно регулярно бывать в церкви.
- Да, конечно, - согласился Отт. - У меня то же самое. Этот инженер смотрит на меня?
Боковым зрением Прокопулос видел, что Мак-Кью ни на кого не обращает особого внимания - за исключением разве что самого Прокопулоса.
- Кажется, нет, - ответил грек.
- С этими американцами просто невозможно разговаривать, - сказал Отт. - Да ладно, нам-то какая разница. Выпьете еще?
Прокопулос заказал себе новую порцию спиртного, после чего как-то незаметно для себя самого разговорился с высоким мужчиной из Южной Америки. Его звали Диего Рауль Альварес Рибейра-и-Кастильо, и он пересек Атлантический океан ради того, чтобы поохотиться в Африке. Он оказался полковником парагвайской армии в отставке и был преисполнен самодовольства.
- Я всегда считал военную службу превосходным занятием для мужчины, - сказал Прокопулос.
- Возможно, - пожал плечами Рибейра. - По правде говоря, я никогда над этим особо не задумывался. У нас как-то само собой разумеется, что старший сын семьи Рибейра должен служить в армии, а младшие сыновья обычно становятся священниками.
- Прекрасная традиция, - сказал Прокопулос. Он узнал, что Рибейра Монталбанские - старый и почтенный род, хотя и не слишком древний, и происходит он из Испании. Они принадлежали к испанскому дворянству и всегда входили в состав кортесов Арагона. Их влиянию пришел конец во времена Азаньи, и род Рибейра эмигрировал в Южную Америку.
- Политика, - вздохнул Рибейра. - Я тогда был ребенком. Отец решил, что наилучшие возможности ему может предоставить Парагвай, и мы поселились там. Когда я вырос, то пошел на армейскую службу в чине лейтенанта.
- Вы сделали прекрасную карьеру, - сказал Прокопулос.
Рибейра махнул рукой, словно давая понять, что в этом нет ничего особенного. Руки у него были изящной формы.
- Генералу Стресснеру нужны надежные офицеры, особенно среди высшего командного состава. Видите ли, генерал Стресснер - традиционалист. В Южной Америке именно он является главным оплотом антикоммунистических сил. Но у него много врагов. Несомненно, эти факторы очень способствовали моей карьере. Но мне хочется верить, что здесь сыграли роль и мои личные достоинства.
- В вас с первого взгляда можно узнать человека военного, - гнул свою линию Прокопулос.
- Благодарю, - сказал Рибейра. - А в вас, друг мой, с первого взгляда можно узнать человека, отлично осведомленного в некоторых вопросах, о коих не принято говорить на публике.
Удивленный Прокопулос даже не нашелся, что на это ответить.
- Да, - продолжил Рибейра. - Я лишь взглянул на вас и сразу же сказал себе: "Вот умный человек, который умеет улаживать некоторые деликатные вопросы". Именно так я и подумал, мистер Прокопулос.
- В самом деле? - переспросил Прокопулос, пытаясь понять, что имеет в .виду Рибейра.
- Да, именно так. И еще я подумал: "Этот смекалистый господин способен - за соответствующее вознаграждение, конечно - помочь путешественнику, оказавшемуся вдали от дома".
- Конечно, - подтвердил Прокопулос. - Любые услуги, которые в моей власти...
- Благодарю вас! - воскликнул Рибейра. - Я так и полагал, что моя догадка окажется верной. Я думаю, вы понимаете, что мне нужно, мистер Прокопулос.
Прокопулос изобразил многозначительную улыбку:
- Полагаю, да, сэр. Но если бы вы высказались чуть-чуть конкретнее...
- Нет ничего проще, - охотно откликнулся Рибейра. - Конечно же, мои интересы касаются сферы развлечений.
- Развлечений? - переспросил Прокопулос.
Рибейра ткнул его в бок и рассмеялся.
- У вас на редкость выразительное лицо, мистер Прокопулос. Вам следовое стать актером. Но вернемся к нашему делу. Есть ли у вас доступ к определенному сорту девушек?
Какую-то долю секунды Прокопулос был ошеломлен. К некоторому огорчению, он снова оказался в очень знакомой ситуации. Грек внимательно посмотрел на полковника, потом сказал:
- Так уж получилось, сэр, что я действительно могу вам помочь. У меня есть друг, который знаком с прехорошенькой четырнадцатилетней девушкой, причем девственницей...
- Да, она должна быть девственницей, - подхватил мысль Рибейра. - Но четырнадцатилетняя для меня старовата. Небось это высокая девица с тяжелой грудью.
- Ничего подобного! - запротестовал Прокопулос. - Девушка, о которой я говорю, невелика для своего возраста. На вид ей можно дать не больше двенадцати. И у нее восхитительная маленькая грудь, едва сформировавшаяся.
Когда Рибейра услышал эти слова, у него засверкали глаза. Прокопулос, который считал, что умный человек вполне может провернуть несколько дел сразу, лихорадочно принялся соображать, где бы ему найти такую девчонку.
- Это может занять день или два, - сказал он.
- Я бы предпочел обойтись без задержек, - заявил Рибейра. Глаза полковника ярко блестели, а рот приоткрылся. - Я хотел бы воспользоваться ее услугами сегодня же ночью. Могу поклясться честью, что не причиню ей никакого вреда. Что же касается цены, я думаю, мы могли бы сойтись на...
Внезапно Рибейра замолчал. Обернувшись, Прокопулос увидел, что к ним подходит второй парагваец. Грек мысленно проклял идиота, помешавшего заключить такую выгодную сделку. Кровь из носу, но надо сегодня же вечером найти подходящую девчонку.
Рибейра представил Прокопулосу вновь подошедшего, назвав его капитаном Эчеверрьей, и пошутил насчет его торжественного приближения. Когда капитан не ответил, Рибейра с большим воодушевлением принялся говорить об охоте в Африке и в Аравии.
- Должно быть, это очень интересно - стрелять в животных, - произнес наконец Эчеверрья. - Полковник превосходно стреляет как из пистолета, так и из винтовки, но я боюсь, у него нет навыков обращения с крупнокалиберным оружием, с которым ходят на слонов. Но он еще успеет к нему привыкнуть.
- А вы? - спросил Прокопулос. - Вы тоже с нетерпением предвкушаете охоту?
- Не то чтобы... - сказал Эчеверрья. - Я неважный стрелок, и я слышал, что охота в Африке чревата многими опасностями. Особенно охота на буйволов.
Рибейра рассмеялся.
- Конечно, полковник известен своей безрассудной смелостью, - продолжал Эчеверрья. - Чего же еще можно ожидать от Рибейры Монталбанского. Но он - очень важное лицо в нашей армии, мистер Прокопулос, и друг великого генерала Стресснера. Генерал Стресснер лично приказал мне проследить, чтобы дону Диего ничего не угрожало.
Капитан посмотрел на Прокопулоса. Взгляд его глаз, полуприкрытых веками, был выразительнее всяких слов.
- Вы - сводник, мистер Прокопулос, и, возможно, связаны с женщинами, страдающими дурными болезнями. Я должен заботиться о том, чтобы мои полковник не попадал в руки таких, как вы.
Прокопулос вспыхнул, но постарался не подать виду. Ему страстно захотелось всадить нож в объемистый живот Эчеверрьи. Но вместо этого он еще немного поговорил с парагвайцами об охоте, после чего вернулся к бару и вновь заказал вермут.
Потом его посетила крайне неприятная мысль - подобное поведение тоже может служить маской, так же, как грубость американца или безмятежность родезийца. Рибейра тоже может оказаться Дэйном. Это начало надоедать греку.
Похоже, этим вечером большего не достигнешь. Прокопулос собрался уходить. Но едва он направился к двери, как его схватил за руку немецкий археолог:
- Простите, можно вас на минутку?
- Конечно-конечно, - заверил его Прокопулос, пытаясь понять, что могло понадобиться немцу.
Археолога звали Клаус Эберхардт. Росту в нем было больше шести футов, но из-за сутулости ученый казался ниже. Он был в очках в золотой оправе, с прилизанными волосами.
- Я хотел узнать, не известно ли вам что-нибудь о развалинах Добары? - спросил он.
- Боюсь, я первый раз об этом слышу, - признал Прокопулос.
- Они находятся примерно в пяти милях от порта Суакин в Судане.
Прокопулосу случалось бывать в Суакине. Он смутно припомнил, что по дороге на Саллум действительно торчат какие-то каменные колонны. Грек сообщил об этом доктору Эберхардту, и тот радостно закивал:
- Да, конечно! Именно! Это и есть Добара!
- Не знаю, - сказал Прокопулос. - Я думал, что это какой-нибудь аванпост древних египтян.
Услышав это, доктор Эберхардт переменился в лице.
- Простите, это что - общее мнение? Эти колонны - египетского образца?
- Я слыхал, что их так называют, - сказал Прокопулос. - Но помнится, некоторые говорят, что это римские колонны, а не египетские.
- Ясно. А больше вы ничего не слышали?
Прокопулос немного подумал:
- Нет, ничего такого, что я мог бы припомнить.
- Интересно, - протянул доктор Эберхардт и впал в задумчивость. Прокопулос ждал. На его лице играла выжидающая улыбка.
Эберхардт поджал губы и изрек:
- Эти колонны не могут быть ни римскими, ни египетскими.
- Не могут?
- Никоим образом, конечно, в тех местах находили египетские вещи. Видимо, это и привело к недоразумению.
Прокопулос согласно кивнул, пытаясь понять, о чем говорит немец.
- Но часть правды в этом все же есть, - сообщил доктор Эберхардт. - Эти колонны - сабеанские. Судя по их форме и размеру, под песками - почти несомненно - погребен сабеанский город.
- В самом деле? - вежливо переспросил Прокопулос.
- Если там действительно находится город, значит, моя теория верна, - сказал Эберхардт. - И если город будет обнаружен, это станет величайшим открытием в археологии. Исчезнувший город Добара, несомненно, являлся центром сабеанской цивилизации. Именно отсюда самая высокоразвитая культура древней Южной Аравии распространилась на север и на юг вдоль африканского побережья. - Доктор Эберхардт сделал паузу и иронически усмехнулся: - И подумать только, мне придется работать на раскопках Мерое, когда в каких-нибудь четырех сотнях миль отсюда меня может ожидать величайшее открытие века?
- Поразительно! - воскликнул Прокопулос.
- Вот именно. И как вы думаете, хоть один университет выделил мне грант на изучение Добары? Как бы не так! Они предпочитают Мерое или Зимбабве. Они лучше будут просеивать груды земли через мелкое сито, чем выделят средства на открытие, способное потрясти мир! Если бы только я осмелился, я бы взял свои сбережения, нанял рабочих и отправился в Добару. Деньги были бы возмещены в ближайшее время, сразу же, как только я сообщил бы о своем открытии. Университеты и научные фонды на коленях умоляли бы меня принять их деньги! Если бы только я осмелился...
Доктор Эберхардт снова погрузился в размышления - на этот раз печальные. Прокопулос вежливо поклонился и двинулся к двери. Но не успел он отойти, как доктор снова протянул руку и с поразительной силой вцепился в плечо грека.
- А известно ли вам, - спросил он, - что Шлиман обнаружил Трою, располагая куда меньшими сведениями, чем те, которые известны мне о Добаре?
И после этого заявления, показавшегося Прокопулосу совершенно бессмысленным, ученый отпустил его. Прокопулос поспешно выскочил за дверь и окунулся во влажную ночь.
Этот Эберхардт - чокнутый старый придурок! Толкает тут какие-то дикие теории! Старого идиота следует изолировать от нормальных...
Старого?
А ведь не так уж он стар. По внешнему виду Эберхардту можно было дать чуть больше пятидесяти. Но как он будет выглядеть, если нормально причешется и снимет эти очки в золотой оправе? Как он будет выглядеть, если перестанет сутулиться?
Наверняка лет на десять младше.
Грим может сильно изменить возраст. И руки у него подозрительно сильные...
И какая превосходная маскировка для Дэйна! Отправиться в дорогу под видом немецкого археолога почтенных лет, у которого не все дома, цепляться ко всем со своими теориями, а в последний момент передумать и отправиться в исчезнувший город под названием Добара.
Кстати сказать, этот исчезнувший город находится в какой-нибудь миле от Суакина, порта, через который проходят самые большие партии рабов, и в двадцати милях от Порт-Судана.
Доктора Эберхардта тоже надо иметь в виду.
Но так получается слишком много подозреваемых. По фигуре и возрасту большинство путешественников вполне соответствуют Дэйну. Прокопулос сможет определить, кто же из них тайный агент. Он умеет обнаруживать тайные мотивы в самых убедительных заявлениях и избегать ловушек, скрытых за внешним правдоподобием. Но теперь его собственные таланты обратились против него, и он начал в каждой мухе видеть слона.
Внезапно детектив Прокопулос решил, что ему необходимо выспаться.
Глава 3.
Сразу же после утреннего намаза Мустафа ибн-Харит принялся за работу. Сегодня был последний день его пребывания в Форт-Лами. Завтра рано утром он вместе с собранными им паломниками отправится в хадж в Мекку. Четыреста паломников будут ехать на грузовиках, а десяток людей Харита - присматривать за ними. Сам Харит будет ехать следом за колонной на стареньком "Лендровере". Их путь протянется на тысячи миль по областям, прилегающим к Сахаре - через Эль-Фашер, Эль-Обейд, Омдурман и Атрабу. В Суакине паломников пересадят на дхоу, перевезут в Лит, на территорию Аравии, и работу можно будет считать оконченной. Но сегодня, накануне отъезда, Харит занимался тем, что в последний раз проверял все вплоть до мельчайших деталей. Все должно находиться в полной готовности. Ошибка или упущение могут поставить под угрозу всю партию товара.
Первым делом Харит посоветовался со своими доверенными людьми, дабы убедиться, что все взятки вручены. С этим вопросом были связаны наибольшие сложности и наибольшие расходы, но это было абсолютно необходимо. Такие вопросы легко решались в Нигерии или Чаде, но в Судане, стоявшем на пороге независимости, раздача взяток была связана с большими трудностями. Иметь дело с суданской полицией или с отрядами войск, патрулирующими пустыню, было очень тяжело. Следовало все тщательно рассчитать и найти нескольких чиновников, которые занимали бы подходящие посты, могли выдать нужные разрешения и не стали бы отправлять паломников обратно из-за такой мелочи, как отсутствие паспортов.
Взяточничество было жизненно важным явлением, без которого работорговля не просуществовала бы и года. Но это была лишь одна сторона работы ибн-Харита. Ему, например, нужно было убедиться, что нанятые транспортные средства способны проделать длинный путь. Даже краткая задержка была бы весьма накладной - ведь Харит оплачивал питание всех паломников. А долговременная задержка превратилась бы в сущее разорение. Большинство паломников просто не захотят уезжать из Африки, если не смогут попасть в Мекку именно в тот момент, который предусмотрен Кораном - в двенадцатый день Дха'л-Хиджа.
В этом году хадж пришелся на самый конец летнего сезона дождей, а значит, любой участок пути между Форт-Лами и Омдурманом мог оказаться размытым. Если бы это действительно произошло, паломникам пришлось бы своими силами чинить дорогу, а возможно, даже строить мосты - и тратить на это часы и дни. А для Мустафы ибн-Харита эти часы и дни оборачивались потерей денег.
Хотя работорговля была прибыльным занятием, расходы следовало подсчитывать с величайшей тщательностью. От четверти до трети прибылей Харита уходило на взятки. Дальше шли расходы на еду и транспорт, потом - плата охранникам и помощникам, а в этом году - еще и дополнительные расходы на этого грека, который, кстати, до сих пор не доложил о результатах своей беседы с европейцами.
А кроме того, в этом году добавилась проблема, именуемая Салех Мохаммед эль-Тикхейми.
В предыдущие годы эль-Тикхейми довольствовался территорией Танганьики и Сомали. Эль-Тикхейми относился к работорговцам старой школы. Он либо просто покупал рабов для перепродажи, либо похищал их из расположенных в глубинке деревень. Собрав десять-двенадцать человек, эль Тикхейми контрабандой переправлял их в Массау или Джибути, а оттуда отвозил в Саудовскую Аравию или в Йемен. Это было старинное, почтенное и достаточно прибыльное занятие. Но когда цены на рабов выросли, возросла и жадность эль-Тикхейми. Он принялся поглядывать на более легкий маршрут перевозки товара - из Нигера и Верхней Вольты через пустыню до Суакина.
В этом районе действовало много работорговцев. Харит их терпел, поскольку эти торговцы не представляли собой ничего серьезного. Но теперь здесь же объявился эль Тикхейми. Ходили слухи, что он пользуется финансовой поддержкой группы постоянных клиентов-йеменцев из Саны. Харит знал, что два крупных работорговца в одном районе - это уже чересчур. Местным властям, хотят они того или нет, придется принять меры.
Впрочем, до этого дело не дойдет. Либо Харит, либо эль-Тикхейми начнут действовать раньше. В этом году они воспользовались примерно одним и тем же маршрутом. Харит обдумал свои планы и позаботился о должной охране. Несомненно, то же самое сделал и эль-Тикхейми. Вскорости им предстоит выяснить, чей план лучше. Впрочем, Харит был почти уверен, что это столкновение окончится в его пользу. Конечно, эль-Тикхейми считался человеком умным, но он был всего лишь атейба, человек из племени хвастунов, которые много говорят, но мало делают. А сам Харит принадлежал к племени рифаа, чья доблесть известна во всем мире, а верность исламу не запятнана никакими ересями. Исход этого противостояния решат мужество, сила характера и воля Аллаха. И потому Харит знал, что проигравшим окажется не он, а его соперник.
Весь день в дом Харита, расположенный на окраине Джембел-Бахр, прибывали доверенные люди торговца. Харит узнал, что эль-Тикхейми сейчас находится на севере, в Тибести. Прокопулос вернулся в "Метрополь" и беседовал с кем-то из европейцев. Остальные европейцы все еще пытались найти способ выехать из Форт-Лами. К вечеру Хариту стало известно, что путешественники наняли автобус, чтобы тот отвез их в Эль-Фашер.
Это была плохая новость. Это означало, что Харит и европейцы покинут Форт-Лами одновременно. В Эль-Фашере европейцы смогут нанять транспорт до Эль-Обейда, а там сесть на поезд до Хартума. Почти на всем пути европейцы будут держаться поблизости от Харита, а ведь среди этих путешественников почти наверняка присутствует американский агент.
Харит поразмыслил, не отложить ли ему отъезд на пару дней, но решил, что делать этого не стоит. Такая задержка будет выглядеть слишком подозрительной. Во время сезона дождей весь автотранспорт по мере возможности старается путешествовать группами. Когда приходится пробираться через размытый участок дороги, ни одна пара рук не оказывается лишней. К тому же, если в число путешественников входит и Дэйн, он обязательно найдет причину, по которой европейцам тоже придется задержаться именно настолько, чтобы все-таки выехать вместе с Харитом и его подопечными.
Лучше пусть все идет своим чередом. Он будет действовать так, как намеревался. Конечно, присутствие Дэйна достаточно неприятно, но ничего смертельного в этом нет. Здесь и раньше появлялись агенты, и все они так или иначе скончались во время долгого путешествия по безлюдным холмам Дарфура или на пути через Кордофанскую пустыню. Нет никаких причин считать, что на этот раз дела обернутся иначе.
Вечером Харит по-прежнему сидел дома, а доверенные люди продолжали идти к нему с докладами. Сейчас работорговец напоминал паука. Он сидел в центре паутины, а подрагивание нитей приносило ему новости. Нити паутины тянулись с севера, с нагорья Тибести, с юга, из Убанги-Шари, с запада, из Нигера, и с востока, из Судана.
Харит без конца сопоставлял между собой полученные известия. Он любил интригу, обман и неожиданные нападения. Он занимался этим не только ради прибылей, но и просто из любви к искусству. Перехитрить чванливых колониальных чиновников - английских, французских, бельгийских, американских - что может быть приятнее? Все эти чиновники заслуживали лишь презрения. Один эль-Тикхейми был для Харита опаснее всей английской полиции в Судане, всей французской армии в Чаде и всех бельгийских войск в Конго. Что могли сделать эти европейцы, живущие в своих милых прохладных домиках? Они не давали себе труда выучить хоть какой-нибудь из африканских языков и сторонились местных жителей. Они сидели под надежной охраной, виделись только друг с другом и наивно полагали, что их белесая кожа дает им некую волшебную власть. А после этого они еще ожидали от населения некогда захваченных стран благодарности и повиновения.
Европейцы были постоянными противниками Харита, и он получал огромное удовольствие, провозя группы паломников под самым носом у этих надутых червяков, пытающихся ему помешать. Харит презирал европейцев, но признавал, что и они бывают полезны. Именно европейцы, закрывая глаза на внутренние дела Саудовской Аравии, покупали арабскую нефть, а саудовская знать на эти деньги покупала "Кадиллаки" и рабов. Конечно, рабовладение существовало бы и без европейцев, но в гораздо меньших размерах - раньше Аравия была небогатой страной. Так что это именно европейцы позволили неплохо зарабатывать Хариту, эль-Тикхейми и доброй сотне мелких работорговцев, промышляющих на пространстве от Атбары до Джибути и от мыса Горн до Дар-эс-Салама и Занзибара.
Поздно вечером грузовики были заправлены и готовы к путешествию. Европейцы тоже готовы были отправиться в путь на нанятом автобусе. Два отряда французских солдат должны были сопровождать путешественников до Абеше. И наконец объявился Прокопулос.
Хариту хватило одного взгляда, чтобы понять, что грек потерпел неудачу. Но тем не менее он внимательно выслушал рассказ Прокопулоса о вечере в "Метрополе". Харит решил, что он сам постарается по пути встретиться с европейцами и посмотреть, что удастся выяснить. Что же касается грека...
- Что же касается меня, - произнес Прокопулос, - то тут следует уладить некоторые вопросы. Прежде всего я хочу вернуть деньги, которые ты мне заплатил за поход в "Метрополь". Четыре доллара я потратил на выпивку, и это я сделал, находясь у тебя на службе. Но остальных денег я не заслужил и прошу тебя взять их обратно.
После некоторых возражений Харит принял деньги и выжидательно посмотрел на грека. Ему было крайне любопытно, зачем Прокопулос это сделал и что за этим последует.
- Скажи мне откровенно, Муетафа ибн-Харит, - попросил Прокопулос, - стоили ли мои сведения тех денег, которые ты за них заплатил?
- Цена была велика, - медленно произнес Харит, - но сведения того стоили.
- А когда я не смог добыть обещанные сведения, разве я не вернул тебе деньги?
- Вернул.
- Тогда послушай, о чем я хочу тебя попросить, - сказал Прокопулос. - Я уверен, что смогу вычислить Дэйна. Мне нужно лишь подольше побыть среди этих европейцев, подольше понаблюдать, как ведут себя эти люди, и вычеркнуть некоторых из списка подозреваемых. Одного вечера на это мало. Никто не смог бы этого сделать за один-единственный вечер. Но если я поеду вместе с тобой и с европейцами до Хартума...
- За мой счет, - язвительно проронил Харит.
- Ничего подобного! - возмутился Прокопулос. - За мой счет, за мои собственные деньги, исключительно из любви и почтения к тебе.
- Это очень великодушно с твоей стороны, - сказал Харит. - Твое предложение великолепно, господин Прокопулос.
- Я хочу принести пользу нам обоим, - пояснил Прокопулос. - Моя гордость уязвлена, и потому я не хочу бросать это дело, не окончив его. Оно так глубоко задело меня, что я предлагаю - нет, настаиваю - отправиться в эту поездку за свой счет. Если мне не удастся обнаружить Дэйна, я не попрошу у тебя ни гроша. Это будет ниже моего достоинства.
- А если удастся? - поинтересовался Харит.
- В таком случае, - сказал Прокопулос, - я надеюсь, что ты захочешь оплатить мои дорожные расходы. Этого будет требовать твоя честь, потому что я отправился в путь, чтобы оказать тебе услугу.
- Совершенно верно.
- Что же касается всего прочего, я целиком полагаюсь на твою прославленную щедрость. Если я добьюсь успеха и ты захочешь вознаградить меня, то это будет только справедливо. Пусть это будет семьсот долларов, или шестьсот, или даже пятьсот - я не стану ни спорить, ни жаловаться. Твоя честь находится в твоих руках, Мустафа ибн-Харит, и никто в мире не сохранит ее лучше, чем ты сам.
Харит рассеянно кивнул. Он был занят подсчетами. Пятьсот долларов - это сто семьдесят четыре египетских фунта. Слишком большие деньги, чтобы отдавать их этой греческой собаке. Впрочем, все-таки придется их заплатить. Этого требовала его честь - если, конечно, платить все-таки придется...
- Твое великодушное предложение глубоко тронуло меня, - сказал Харит. - Я с радостью оплатил бы твои расходы, но не могу - это оскорбило бы тебя. Но в случае успеха я непременно заплачу тебе, и вознаграждение будет щедрым.
Прокопулос почтительно поклонился:
- Иного я и не ожидал от великого Мустафы ибн-Харита из племени рифаа.
Харит поклонился в ответ и поинтересовался:
- Можешь ли ты получить место в автобусе европейцев?
- Я уже сделал это, - ответил Прокопулос, - в искренней надежде, что ты не откажешься от моих дальнейших услуг.
Они снова поклонились друг другу и обменялись комплиментами. Прокопулос собрался было уходить, но Харит остановил его вопросом:
- Скажи, слыхал ли ты когда-нибудь о человеке по имени Салех Мохаммед эль-Тикхейми?
- Я слышал о нем, - медленно произнес Прокопулос.
- Ты знаешь, где он находится?
- До меня доходили слухи, что он сейчас не то в Тибести, не то в Боркоу.
- А ты знаешь, зачем эль-Тикхейми прибыл в эти места?
- Я кое-что слышал, - по-прежнему осторожно сказал Прокопулос.
- Что ты думаешь об эль-Тикхейми?
- Я никогда с ним не встречался. Мне известно лишь то, о чем толкуют на рынке. Люди говорят, что это человек опасный, умеющий вести льстивые речи,жестокий и нечестивый и что становиться ему поперек дороги рискованно.
- Они говорят правду, - сказал Харит. - Я рад увидеть, что репутация эль-Тикхейми пристала к своему хозяину так же крепко, как запах падали - к стервятнику. Не хочешь ли ты помочь мне расправиться с этим человеком, господин Прокопулос?
- Говорят, что он очень опасен.
- Он - плохой мусульманин. Для любого истинно верующего это должно быть достаточной причиной.
- Да-да, конечно.
- А тот человек, который в должный момент поможет мне справиться с эль-Тикхейми - поможет не словами, а делом - такой человек может считать себя хозяином моего кошелька. - Харит помедлил, чтобы дать греку время заглотнуть наживку, после чего уточнил: - Если уж я готов заплатить пятьсот долларов тому, что поможет мне обнаружить американского агента, то тому, кто поможет справиться с этим мерзким псом эль-Тикхейми, я заплачу не меньше.
- От твоей щедрости у меня захватывает дух! - с горячностью произнес Прокопулос. - Тебе известно, что я хотел бы помогать тебе во всех твоих делах. Я от всего сердца желаю служить тебе.
Харит поблагодарил грека, и Прокопулос ушел, чтобы поспать несколько часов перед отъездом.
Оставшись один, Харит улыбнулся и налил себе чашечку кофе.
Господин Прокопулос, шагавший по темным улочкам Форт-Лами, тоже улыбался.
5 августа 1952 года, Омдурман.
Глава 1.
Сержант суданской полиции был человеком рослым и крепко сбитым. Висящий у него над головой вентилятор вяло гонял волны удушливо жаркого воздуха. Перед столом сержанта, опустив голову и потупив взгляд, стоял иностранец по имени Одэ. Он приходил сюда не то в десятый, не то в двенадцатый раз, и его вид уже начал вызывать у сержанта смешанное чувство гнева и бессилия.
- Нет ли новостей? - спросил Одэ.
- Нет, вообще никаких, - буркнул сержант. Он был добрым человеком, но старался спрятать свою доброту за громким голосом и грубыми манерами.
- Наверняка что-нибудь известно о караванах паломников, - сказал Одэ.
Сержант нетерпеливо тряхнул головой и подумал: неужели все нигерийцы так же упрямы, как этот? Одэ был для него совершенно чужим человеком. Его даже понять было трудно - он говорил по-арабски совершенно не так, как суданцы.
- Может, были какие-нибудь доклады из портов? - продолжал настаивать на своем Одэ.
- Я же тебе сказал - никаких новостей! - рявкнул сержант. - Если бы мне было что-нибудь известно о Мустафе ибн-Харите, я бы обязательно тебе сказал. Но никаких новостей нет. - Сержант посмотрел на Одэ. Парень стоял, все так же склонив голову и потупив глаза. Такая поза действительно приличествовала просителю, но Одэ как-то ухитрялся напускать на себя такой вид, словно он наклоняет голову лишь затем, чтобы отыскать упавшую на пол вещь. Сержант подумал, что этот парень просто невыносим.
Впрочем, если бы не его несгибаемое упрямство, парень нипочем не сумел бы бежать из рабства и выбраться из Саудовской Аравии. Когда Одэ только пришел в омдурманскую полицию и рассказал свою историю, это вызвало некоторую суматоху. Из Хартума, который располагался в нескольких милях отсюда и считался столицей, поступил приказ доставить Одэ к ним. Парня допросил сам господин инспектор британской полиции, после чего власти отправили много телеграмм и обзвонили кучу мест во французской Западной Африке и в Ливии. Но никто так и не сумел сообщить о местонахождении Мустафы ибн-Харита, и постепенно это дело забылось, так же, как и множество других сенсаций на день. Омдурман был большим городом - самым большим в Африке после Каира. Каждый день приносил с собой новые проблемы и новые преступления. Дело Одэ исчезло в куче серых папок, но сам Одэ исчезать не захотел. Даже сейчас, почти год спустя, он продолжал наведываться в полицейский участок, наклоняя голову в знак уважения, но не кланяясь. Сержанту нравился этот парень, а потому при виде Одэ он старался придать своему лицу самое суровое выражение.
- С этим ничего не поделаешь, - сказал сержант. - Почему ты не уедаешь отсюда? Почему ты не возвращаешься домой?
- Не могу, - ответил Одэ. - Оскорбление еще не смыто.
- Полиция смоет это оскорбление.
- Ну да, это мне и сказали год назад.
- Ты должен понять...
- Я понимаю, что Африка очень большая, - сказал Одэ. - И я понимаю, что в ней живут миллионы людей и Харит - лишь один из них. Это мне сказали еще в прошлом году. Еще мне сказали, что у полиции множество других дел и что Харит может находиться в любой из доброго десятка стран.
- Если ты все это знаешь, - спросил сержант, - зачем же ты сидишь здесь?
- Я думаю, что он вернется в Омдурман. Я должен увидеть, что оскорбление смыто, или смыть его сам.
Сержант не мог выслать Одэ из Судана и отправить его домой - это не входило в его компетенцию. Он знал, что у парня нет ни паспорта, ни визы, ни вообще каких-либо документов, так же, как и никакого легального занятия в Судане. Но точно так же полицейский знал, что не имеет права выслать Одэ. Сержант очень ответственно относился к своей работе, но понимал, что означало пребывание в рабстве для такого гордого юноши, как Одэ. Если кровь все-таки прольется, то виноват в этом будет только сам Харит.
- Сожалею, но ничем не могу помочь, - сказал сержант. - Извини.
Одэ поблагодарил полицейского и вышел. За последние месяцы он по-своему привязался к этому человеку. Несмотря на постоянное рявканье сержанта - а по-арабски он говорил просто кошмарно - полицейский был добрым человеком и пытался помочь Одэ.
Одэ шел по многолюдным улицам Омдурмана, пока не добрался до магазинчика кузнечных изделий, находившегося неподалеку от гробницы Махди. Он был просто счастлив, получив здесь работу. Платы, правда, не хватало на то, чтобы есть досыта, но все же она позволяла Одэ не умереть с голоду, и ему было чем заняться, пока он дожидался появления Харита.
Хозяин магазинчика был рабочим-металлистом из Кано и принадлежал к племени хауса. Он приехал в Судан попытать счастья, но обнаружил, что условия для мелкого предпринимательства здесь не намного лучше, чем в Нигерии. За хорошие кузнечные изделия здесь платили даже меньше, чем в Кано, но зато здесь хотя бы имелись постоянные покупатели: арабы из Каира и Джидды, стройные, спокойные люди из племен шилуков и нуэров, а также приходящие с севера арабы-багарра. Суданские племена знали, что скоро их страна освободится от власти англичан, и потому вооружались. Зачем, собственно, нужно вооружаться, никто толком не знал. Тем не менее по базарам ползли упорные слухи, и люди предусмотрительные запасались патронами к древним "ли-энфилдам" и точили старые фамильные мечи и кинжалы или ковали новые.
Этот торговец-хауса - Одэ однажды столкнулся с ним и по тюрбану узнал в нем соотечественника - клялся, что работник ему нужен не больше, чем чума. Но, конечно, поскольку он был хауса, то предпочел нанять человека из племени фулани, а не кого-нибудь из местных уроженцев. Так Одэ начал управляться с кожаными мехами и поддерживать огонь в горне. Время от времени хозяин позволял ему придать форму мечу или кинжалу, но всегда завершал работу сам. Вся эта возня с железом была не слишком подходящей работой для человека, который был помощником водителя грузовика, но это было лучшее, что Одэ удалось найти.
- Какие новости? - поинтересовался кузнец, когда Одэ вошел в магазинчик.
- Никаких.
- Ну, Африка велика, а этот Харит может быть где угодно.
- Да знаю я, - отмахнулся Одэ.
- Тогда почему ты не выбросишь это из головы? Аллах сам накажет этого человека.
- Это правда, - признал Одэ, - наказание действительно находится в руках Аллаха. Но у меня к Хариту долг крови, и ничто в мире не изменит этого. Справедливость Аллаха несомненна, но иногда он выбирает своим инструментом кого-нибудь из людей.
- Это похоже на богохульство, - сказал кузнец. - А если не на богохульство, так на глупость. Ну, предположим, ты найдешь Харита и даже убьешь его. А полиция арестует тебя, а потом повесит. Что это за месть?
- Это лучшее, что я могу сделать, - сказал Одэ.
Кузнец был человеком дородным и веселым. Он привязался к своему работнику. Одэ никогда не просил прибавки и работал столько, сколько требовалось. И, кроме того, он был из Кано, а фулани и хауса считались родственными племенами.
- Глупости! - возмутился кузнец. - Месть - это для богатых. Лучше забудь об этом человеке и займись работой.
- Я выполняю всю работу, которую ты мне поручаешь.
- Я не говорю, что я тобой недоволен. Но с тех пор, как моя жена умерла, я оказался один в этой чужой стране. Я не жалуюсь - я не одинок. Но я не буду жить вечно, и мне хотелось бы передать свое дело земляку, раз уж у меня нет родственников, которым я мог бы его оставить. Через несколько лет мы вполне могли бы стать совладельцами. А после моей смерти ты вообще унаследуешь все, если откажешься от своих несбыточных планов мести.
Одэ с трудом сдержал улыбку. Он был помощником водителя грузовика, разбирался во всех тонкостях "Форда". Ему оставалось только сдать экзамены, и он стал бы настоящим водителем. Только хауса может думать, что человек запрыгает от радости, когда ему предложат по двенадцать часов в день сидеть в этой маленькой грязной лавчонке. Правда, кузнец сделал свое предложение от чистого сердца, и за это Одэ был ему благодарен. Но хауса просто не способен понять, что значит месть для чистокровного фулани.
- Спасибо, - сказал Одэ. - Я очень тебе благодарен. Но я должен смыть это оскорбление. А после этого я вернусь домой.
- Если только полиция не решит иначе.
- Да, конечно, - согласился Одэ.
Кузнец покачал головой. Эти фулани никогда не станут цивилизованными людьми. Они так и будут цепляться за свою месть и за свою кровную вражду. Они никак не могут забыть, что когда-то властвовали над Западной Африкой. Смех, да и только. Хауса тоже когда-то властвовали над Западной Африкой, но эти времена прошли, а хауса не цепляются за прошлое. Кузнец представил, как Одэ гордо и спокойно поднимается на эшафот, думая только о том, что он убил своего врага, а полицейские за это убьют его. Ну до чего же бесполезная гибель!
- Ладно, поступай как знаешь, - отступился кузнец. - Но, ради Аллаха, будь осторожен! Если ты найдешь этого человека, тщательно выбери удобное место и удобный момент. Ударь, как тень, и исчезни, прежде чем поднимется крик.
- Когда я его найду, - сказал Одэ, - я убью его тем способом, который покажется мне самым удобным.
Этого молодого упрямца было невозможно переспорить. Он определенно решил закончить свою жизнь на эшафоте. Кузнец тяжело вздохнул и велел Одэ разжечь огонь в горне. К полудню нужно было закончить два кинжала.
Глава 2.
Пятого августа паломники на рассвете покинули Форт-Лами. Четыреста человек набились в восемь грузовиков. Они знали, что их хадж начался. Все происходившее до этого момента было лишь подготовкой. Даже те, кто уже проделал тысячемильный путь от Верхней Вольты или Того до сборного пункта в Форт-Лами, лишь с этого момента по-настоящему ощутили, что отправились в паломничество. Почти все эти люди были жителями небольших деревушек. Они пришли сюда с запада и с юга: мужчины, женщины, дети из Вольты, Нигерии, Дагомеи, Камеруна, из Убанги-Шари на юге Чада и из северных провинций бельгийского Конго. Теперь их путь вел на восток, к Мекке и священным городам Аравии. Паломники были преисполнены изумления - их путешествие действительно началось.
Читать бесплатно другие книги:
