Живое золото Шекли Роберт

Глава 3.

- Вы долго находились в Судане? - спросил Прокопулос у британского майора.

- Полагаю, вы назвали бы это достаточно длинным отрезком времени, - ответил майор Харкнесс. Прокопулос подождал, но майор не стал развивать свою мысль. Вместо этого он принялся смотреть через окно на монотонную желто-серую равнину. Два парагвайца переговаривались по-испански. Инженер прикуривал.

- Должно быть, вы приобрели очень интересный жизненный опыт, - продолжил Прокопулос, пытаясь найти зацепку и завязать разговор. С момента отъезда из Ати путешественники еще не перекинулись ни единым словом.

- Ну, не знаю. Опыт как опыт, ничего особенного, - откликнулся майор Харкнесс, не отрываясь от окна, и опять ничего больше не добавил. У майора была сдержанная манера поведения, которая, по мнению Прокопулоса, вообще являлась отличительной чертой англичан. Майор был очень вежлив, но его немногословные ответы давили беседу в зародыше. Он был невыносим, но Мак-Кью вообще не желал отвечать на вопросы, а парагвайцы болтали по-испански и пересмеивались. Подавив приступ ненависти, Прокопулос спросил:

- Вам нравится жить в Судане, майор?

- Пожалуй, да. Это довольно интересная страна.

- Но ведь здесь нет ни театров, ни кино, - сказал Прокопулос, выдавив из себя смешок. - Вы не скучаете по развлечениям?

- Я об этом особо не задумывался, - ответил майор Харкнесс. Очередная попытка завести разговор бесславно скончалась. Майор продолжал смотреть в окно: очевидно, неизменный пейзаж чем-то его очень интересовал. Прокопулос никак не мог решить, чувствует ли он себя оскорбленным или нет. "Лендровер" кренился, проезжая по изрытой глубокими колеями дороге. Европейцы сидели, словно плакальщики в катафалке.

После пяти минут молчания Харкнесс неожиданно изрек:

- Я не поклонник театра. Но я люблю охотиться.

- В самом деле? - спросил Прокопулос.

- Да. В Судане прекрасная охота, особенно в верховьях Нила. Сейчас там уже не то что десять лет назад, но все равно это лучшее место для охоты во всей Африке.

Эта внезапная вспышка красноречия удивила Прокопулоса. Он совершенно не разбирался в охоте и не понимал, почему людям нравится гоняться за животными и стрелять в них. Но, чтобы поддержать беседу, Прокопулос спросил:

- А вы охотились в других районах Африки?

- Да. В основном в Восточной.

При упоминании охоты полковник Рибейра оживился и счел нужным присоединиться к разговору.

- А вы охотились в Кении? - спросил он.

- Да, - ответил майор Харкнесс.

- Я собираюсь поохотиться в Кении, - сказал Рибейра. - И еще в Танганьике. После Адена я рассчитываю совершить тур по Восточной Африке.

Прокопулос тут же насторожился.

- Я собирался поохотиться в Йемене, - продолжал Рибейра, - но мне не дали визу. Ну что ж, говорят, в протекторате Аден тоже есть превосходные газели.

- Не только газели, но и ориксы, - заверил его Харкнесс. - Возможно, мы как-нибудь сможем поохотиться вместе.

- Майор Харкнесс, - оживился Рибейра, - для меня было бы величайшим удовольствием, если бы вы составили мне компанию.

- Ну что ж, мы вполне можем это устроить.

- Простите, сэр, - обратился Прокопулос к американскому инженеру, - а вы тоже спортсмен?

Мак-Кью поднял голову. Его загорелое лицо было мрачным и угрюмым.

- Нет, - ответил он. - Я не охочусь.

- И я тоже, - сказал Прокопулос. - Но в мире много интересного. Судан - очаровательная страна. А Аравия! Аравия просто прелестна.

- Вы так считаете? - вяло поинтересовался Мак-Кью.

- Я никогда там не бывал, но мне так говорили.

- Вам безбожно соврали. Аравия - это пустыня. Там нет ничего хорошего, кроме лежащей под ней нефти.

- Да, это бесплодная страна, - согласился Прокопулос. - Но люди...

- Некоторые из них богаты, - сказал Мак-Кью, - а остальные живут на грани голодной смерти. А дети почти поголовно болеют трахомой.

- Если вам так не нравится эта страна, зачем вы туда возвращаетесь?

- Затем, что меня туда послали. Компания, в которой я работаю, строит в порту Джидды новый волнолом.

- Джидда - не слишком уютный город, особенно летом.

- Она неуютна круглый год, - довольно приветливо произнес Мак-Кью. Он выглядел счастливым только тогда, когда говорил о том, чего не любил.

- А куда вы отправитесь, когда построите этот волнолом?

- Откуда я знаю? Куда пошлют, туда и отправлюсь. В мире полно жарких, пыльных, кишащих болезнями мест, и мне, похоже, предстоит все их посетить.

- Возможно, в будущем вам повезет больше, - сказал Прокопулос. - Может, ваша компания даст вам работу в вашей собственной стране, недалеко от вашего дома.

- Маловероятно. В Калифорнии и без меня полно инженеров.

- Но надеяться ведь можно. Мне говорили, что Калифорния - очень красивое место.

- На этот раз вам сказали правду. Там здорово. Лично я надеюсь, что никогда больше туда не попаду.

- Боюсь, я не совсем вас понял, сэр.

- Забудьте об этом, - с неожиданной злобой ответил Мак-Кью. - Мне просто нравится работать за границей, в местах наподобие Джидды. Трахома, кишечные паразиты, двойное жалованье и периодически выделяемые суммы на путешествия. Неплохо.

И инженер отвернулся. Прокопулос не знал, что и думать об этой вспышке. Возможно, этот американец - неуравновешенный человек. А возможно, он играл.

И инженер, и парагвайцы, и британский майор - все они направлялись на Аравийский полуостров. А кого можно вычеркнуть из другой группы?

Время приближалось к полудню, и в открытые окна врывался раскаленный воздух пустыни. Прокопулос с трудом удерживался от того, чтобы зажмуриться. Эчеверрья спал. Мак-Кью сидел, уставившись в пол. Рибейра и Харкнесс обсуждали ружья и патроны.

Харит, управлявший "Лендровером", спросил по-арабски:

- О чем они говорили?

- Об охоте и об инженерном деле, - ответил Прокопулос.

Харит кивнул. "Лендровер" приближался к суданской границе, за ним следовали восемь грузовиков с паломниками и автобус.

Глава 4.

В Абеше грузовик с французскими солдатами покинул караван и свернул на север, чтобы сменить заставы в Боркоу. Путешественники отдохнули часа четыре, после чего отправились в Гезейну, город, расположенный уже в Судане. Этот участок пути был довольно легким. Теперь они попали в настоящую Сахару. Вокруг не было видно даже намека на то, что где-то существует какой-то там сезон дождей. Почва была серой и бесплодной. С каждым годом пески ползли все дальше на юг, угрожая редким полям проса. Лишь изредка купы деревьев оживляли безрадостный желто-коричневый пейзаж. Сам Абеше оказался унылым городишком, заполненным верблюдами, овцами и грязными лачугами. Еще здесь находился французский форт, построенный из необожженного кирпича. Выглядел он точно так же, как, по мнению Голливуда, должен выглядеть штаб Иностранного легиона в Сиди-бель-Абесе.

Первая группа европейцев вернулась в автобус, а вторая пересела в "Лендровер". Доктору Эберхардту хотелось поговорить об археологических загадках Африки. Он избрал в качестве слушателя Чарльза Отта, нервного родезийца. Ученый решил, что Отт должен интересоваться историей своей страны. Исходя из этого, доктор Эберхардт принялся рассказывать о древнем Мапунгубве, находившемся на границе Южной Африки и Родезии, и о великом королевстве Мономапате, некогда простиравшемся от Трансвааля до бельгийского Конго. Отт слушал без особого интереса. Но когда Эберхардт рассказал о золоте, найденном в Зимбабве, родезиец оживился. Здесь было много золота, в основном в Мапунгубве. Кроме того, золотые изделия нашли также в Ньекерке и в Иньянге, в Южной Родезии. Услышав об этом, Отт заявил, причем совершенно серьезно, что археология - не такая уж скверная штука.

Прокопулос тем временем слушал и наблюдал. Его интересовал голландец, Лоренс ван Хаарнин, называющий себя туристом. Это был высокий, худощавый, сильный на вид, загорелый мужчина. На тыльной стороне левой руки у него виднелся небольшой шрам, судя по виду - от старой ножевой раны. Голландец таскал с собой дна фотоаппарата и экспонометр и как-то сказал Прокопулосу, что иногда посылает фотографии в голландские журналы. Но Прокопулос не видел, чтобы вам Хаарнин хоть раз щелкнул фотоаппаратом. Он казался человеком спокойным, одним из тех, на кого можно положиться при неожиданных обстоятельствах. Прокопулос подумал, что в ван Хаарнине чувствуется способность к насилию. Впрочем, то же самое можно было сказать о Рибейре, Мак-Кью и Чарльзе Отте. Но это качество ощущалось в каждом из них по-разному. Парагваец создавал впечатление холодной, злобной безнравственности. Мак-Кью походил на человека, готового при случае подраться. В Отте эта склонность к насилию отдавала предательством. А ван Хаарнин словно держал ее под надежным контролем, но лишь для того, чтобы в нужный момент пустить в ход.

Прокопулос напомнил себе, что все это еще ничего не доказывает. Это были лишь впечатления, не подкрепленные фактами. Впрочем, греку не оставалось ничего иного, как продолжать прислушиваться к своим впечатлениям. Исходя из них Прокопулос попытался вычеркнуть троих подозреваемых. Доктор Эберхардт выглядел слишком старым, а майор Харкнесс и капитан Эчеверрья были недостаточно высокими.

Оставалось четверо: Мак-Кью, Отт, Рибейра и ван Хаарнин. Двое из них направлялись в Аравию: Рибейра - в Аден, а Мак-Кью - в Джидду. Отт ехал в Бейрут, а ван Хаарнин - в Каир. Если исходить из этого, первые два казались более подозрительными. Или нет? Возможно, как раз они и не были ни к чему причастны. Человек вполне может заявить, что направляется в Каир или Бейрут, а вместо этого поехать куда угодно. Агент полиции вполне способен так поступить.

Прокопулос почувствовал приступ раздражения. Все было так зыбко и расплывчато! Дэйн был только частью проблемы. Не следовало забывать и об эль-Тикхейми, который, возможно, находился сейчас несколько севернее и как раз ехал в Омдурман. Еще одной частью проблемы был сам Харит, которому ни в коем случае не следовало доверять. И было что-то еще, касающееся четырех подозреваемых, что-то важное. Какая-то промелькнувшая мысль, связанная с работой Дэйна в Эль-Джезире, с его долгим пребыванием на Канарах и с внезапным отъездом в Дакар. Что ж это за мысль? Какая из частей его путешествия приобрела новое значение? Прокопулос почти ухватил мысль за хвост...

- Простите, мистер Прокопулос, это там случайно не Адре? -прервал его размышления ван Хаарнин.

Прокопулос поднял голову и увидел стоящий на пологом склоне розово-оранжевый город. Большинство домов было крыто шифером или черепицей, что придавало городу сходство с европейской деревней.

- Да, - ответил Прокопулос, - это Адре. - Он попытался вспомнить ускользавшую мысль, но та уже исчезла. А может, и вовсе не существовала.

- Здесь уже прохладнее, - заметил ван Хаарнин. - И сам город выглядит довольно мило.

- Да, действительно, - согласился Прокопулос. - Может, попросить господина Харита остановить машину, чтобы вы могли сфотографировать город?

- Нет-нет, спасибо, - сказал ван Хаарнин. - Я повидал множество подобных городов. Обычно я не снимаю ландшафты и памятники архитектуры.

- А что же вы фотографируете? - спросил Прокопулос.

- Людей, - ответил ван Хаарнин. - Меня привлекают лица людей. История каждого человека запечатлена на его лице.

- Да, так говорят.

- А иногда на чьем-нибудь лице можно прочесть историю целой страны или расы, - сказал ван Хаарнин. - По лицу человека нетрудно прочесть его прошлое, а порой даже и будущее.

- И что, для этих свидетельств судьбы вам требуется два фотоаппарата? - поинтересовался Чарльз Отт.

- На самом деле это необязательно. Просто я предпочитаю для портретов использовать "Роллекс", а для фотографий навскидку - "лейку". Часто кого-нибудь можно сфотографировать лишь неожиданно.

- Очень любопытно, - пробормотал Прокопулос.

- Я рад, что вы так считаете, - сказал голландец. - Вы обязательно должны разрешить мне сфотографировать вас, мистер Прокопулос. Я пришлю вам фото, когда вернусь в Европу и проявлю пленки.

- Я уверен, что это будет замечательно, - нахмурившись, проронил Прокопулос. - Вы прочли на моем лице какую-то историю?

- На каждом лице, написана своя история. Но ваша выглядит очень запутанной.

- Для меня в этих рассуждениях слишком много всякой дурацкой мистики, - заявил Отт. - Может, вы хотите получить и мою фотографию?

- Она у меня уже есть, - ответил ван Хаарнин.

- То есть как?

- Я взял на себя смелость потихоньку сфотографировать вас в Форт-Лами. Надеюсь, вы не станете возражать?

- С чего вдруг я должен возражать? - сказал Отт. Но, судя по тону, это ему не понравилось. - А мистера Харита вы тоже сфотографировали? На его лице точно написана история.

Ван Хаарнин посмотрел на Харита, молча ведущего автомобиль.

- Нет, - сказал голландец. - Мистера Харита я не фотографировал. Но обязательно сфотографирую, если он будет не против.

- Лично я, - вмешался в разговор доктор Эберхардт, - не вижу никакого смысла в фотографии. Разве что она может быть полезна при научной классификации.

- У вас необычный взгляд на вещи, - вежливо откликнулся ван Хаарнин.

Они проехали через Адре. Впереди лежала граница. Ее отмечала заброшенная хижина, где некогда располагалась застава. Колонна миновала хижину и очутилась на территории Судана. Прокопулос обдумывал разговор с ван Хаарнином. Ему этот разговор не нравился, и, уж конечно, Прокопулос не хотел, чтобы голландец его фотографировал. Зачем ван Хаарнин заговорил об этом? Мог ли секретный агент затеять такой разговор, чтобы вывести противника из себя? Или это была просто невинная просьба туриста?

После Генейны дорога постепенно пошла вверх. Вокруг раскинулась гористая местность, земля изломанных скал и пересохших вади. Рессорам "Лендровера" пришлось туго: машина ныряла из стороны в сторону, объезжая выбоины. Колонна поднималась в гору примерно в течение пяти часов, и после захода солнца они попали на высокогорное плато. Воздух был свежим и чистым, как на альпийских лугах. На краю плато лежал городок Кебкабья. Здесь машины дозаправились, а пассажиры поели и до рассвета подремали в кофейнях.

С первыми же лучами солнца снова двинулись в путь. Теперь колонна спускалась среди опасного нагромождения валунов. Машины постоянно шли на первой передаче. То и дело визжали тормоза. Потом колонна выбралась на другое плато, которое было больше вчерашнего. Оно заросло кустарником и колючими деревьями. Далеко впереди виднелись круглые верхушки дюн. Путешественники подъехали поближе и увидели город Эль-Фашер, окруженный невысокими холмами.

Здесь путешественникам предстояло остановиться на день или два, и здесь же, как сказал себе Прокопулос, следовало решить вопрос с Дэйном. Этого человека нужно было убить во время остановки. Удобнее всего сделать это здесь, пока от Хартума и центрального полицейского бюро их отделяло шестьсот миль. Но кто из европейцев должен умереть?

Прокопулос непрерывно думал об этих путешественниках с самого момента их встречи в Форт-Лами. Грек взвешивал все подмеченные черты и поступки и сопоставлял их с тем, что ему было известно о Дэйне. Он сравнивал каждого европейца со своим представлением о тайном агенте. И теперь, при въезде в Эль-Фашер, Прокопулос сделал кое-какие выводы.

8 августа 1952 года, Эль-Фашер.

Глава 1.

В Эль-Фашере европейцы остановились в отеле "Белый Нил". Они решили в самое жаркое время дня отдохнуть в своих номерах, а потом сходить в кассы авиалиний. Между Эль-Фашером и Суданом летали и суданские, и эфиопские самолеты. Сомнительно, конечно, чтобы во время хаджа на них оказались свободные места, но попытаться стоило.

Доктор Эберхардт уселся за письменный стол и развернул карту. На карте был изображен Судан: от провинций Верхнего Нила до египетской границы и от Дарфура до Красного моря. Еще там поместилась часть Аравии. Доктор взял красную ручку и принялся отмечать на карте места, где были обнаружены руины сабеанских городов. Сперва он отметил свой пункт назначения - Мерое. Потом - Добару рядом с Суакином. Нахмурившись, доктор долго сидел над картой, потом отложил ее в сторону. На лице его застыло выражение досады.

Майор Харкнесс закончил читать английскую газету недельной давности. По обыкновению, в мире царил полный бардак. Как сообщалось, в Египте произошла революция. Короля Фарука свергли; вместо него к власти пришел какой-то Наджиб. Французское правление в Тунисе переживало глубокий кризис. На Синайском полуострове начались пограничные инциденты. Группа, именующая себя "May-May", совершила несколько террористических актов в Кении. Происходящие в Корее переговоры зашли в тупик.

Харкнесс аккуратно свернул газету, лег на кровать и закрыл глаза. Через несколько минут он заснул.

Ван Хаарнин зарядил в свою "лейку" 135-миллиметровую пленку. Потом он сел в кресло у окна и принялся наблюдать за расположенным внизу входом в отель.

Мак-Кью изучал отчет об обследовании порта Джидды. Из отчета выпало письмо. Оно было отправлено из Кейптауна и нагнало Мак-Кью в Дакаре. Инженер засунул письмо обратно и закрыл глаза, но не заснул.

Рибейра и Эчеверрья сняли двухместный номер. Они разговаривали о Парагвае, пока Эчеверрья не задремал. Тогда Рибейра извлек из своего багажа учебник арабского языка и попытался было его штудировать. Через несколько минут полковник захлопнул учебник и взял книгу об охоте в Восточной Африке.

Чарльз Отт наблюдал за ящерицей. Ящерица ползла по стене, подбираясь к большой мухе с радужными крылышками. Когда ящерица подползла достаточно близко, чтобы дотянуться до нее своим длинным языком, муха улетела.

- Не повезло тебе, старина, - сказал Отт ящерице. Он повесил свою легкую куртку на спинку стула и извлек из внутреннего кармана небольшой автоматический пистолет - "беретту" 32-го калибра. Отт вынул обойму, повел дулом, несколько раз нажав на спусковой крючок, потом разобрал пистолет. Он почистил "беретту" при помощи лоскута хлопчатобумажной ткани и бутылочки с машинным маслом. Во время работы родезиец что-то тихо бормотал себе под нос. Потом Отт стер лишнее масло, собрал пистолет, проверил, как ходит спусковой крючок, заново зарядил "беретту" и спрятал в кожаную кобуру.

Потом родезиец лег на кровавь и принялся смотреть в потолок. Казалось, он о чем-то сосредоточенно думает, но минут через десять жара подействовала на него усыпляюще. Отт положил куртку поближе к себе, развязал шнурки и уснул.

Прокопулос также остановился в отеле "Белый Нил". Греку некогда было предаваться сиесте - слишком много нужно было успеть за время остановки в Эль-Фашере. Прокопулос вышел из своего номера и направился к дому, в котором остановился Харит. Грек изложил Хариту свои соображения и планы, и Харит кивнул. На его темном непроницаемом лице не отразилось -ни интереса, ни беспокойства. Торговец предоставил Прокопулосу волноваться вместо себя.

Прокопулос, который вообще не отличался любовью к людям, решил, что Харит ему ненавистен. Он подумал, что у всех арабов - белые они или черные, христиане или мусульмане - есть по крайней мере одно общее свойство: они любят строить из себя этаких богов, превосходящих обычного человека и выдержкой, и бесстрастностью. Вид-то они строят, но настоящего спокойствия в них ни на грош. Они не постояннее латинян, даже когда стараются выглядеть устойчивыми, как скала. Мужества в них немного, а мудрости и того меньше. Одна лишь их жестокость несомненна: арабы известны как непревзойденные мучители бессловесных живых тварей и беспомощных людей.

Таково было мнение Прокопулоса о своем работодателе. Впрочем, он мог бы так же нелицеприятно высказаться и о европейцах. Все зависело от того, кто его нанял.

Харит одобрил предложенный Прокопулосом запутанный план. Он раскусил этого грека. С ним можно иметь дела, но поворачиваться к нему спиной не стоит. За деньги он сделает все, что угодно, но во всем мире не хватит денег, чтобы купить его верность. Добиться ее можно только при помощи страха, а страх, так же, как и любовь, нужно непрестанно подкармливать.

- Я думаю, твой план превосходен, - сказал Харит. - Человек, о котором ты говоришь, вполне может быть американским агентом. Но мне хотелось бы получить более убедительные доказательства.

- Какие же доказательства я могу тебе представить? - спросил Прокопулос. - Разве он станет носить в бумажнике визитную карточку с надписью: "Стивен Дэйн, агент тайной службы"? Или, может, он будет возить в багаже шифровальную книгу, жетон полицейского или письмо от своего начальника из Вашингтона?

- Не строй из себя дурачка, - одернул его Харит. - Я понимаю, что прямых улик в таком деле быть не может, но некоторые указания существовать должны. Я должен быть уверен, что устраняю именно того, кого следует.

- Твоя щепетильность делает тебе честь, - с самым искренним видом заявил Прокопулос.

Несколько мгновений Харит мрачно смотрел на грека, потом произнес:

- Воздух этой высокогорной страны плохо повлиял на твой ум, господин Прокопулос. Он сделал тебя веселым - и глупым. Потому мне придется объяснить тебе одну очевидную вещь. Смерть одного европейца, путешествующего по Африке, объяснить нетрудно; власти напишут рапорт, и на этом все и закончится. Но ты подозреваешь четырех человек, а мы не можем себе позволить устроить по дороге от Эль-Фашера до Хартума четыре несчастных случая. Это вызовет задержку в пути, которая мне вовсе не нужна. Ты понимаешь положение вещей, господин Прокопулос?

- Да, понимаю.

- Тогда не забывай об этом. Собери все сведения, какие только сможешь.

- А вдруг я ничего больше не обнаружу?

- Тогда будем действовать так, как мы планировали.

- Прекрасно, - сказал Прокопулос. - Скоро послеобеденный отдых окончится, и европейцы пойдут в кассы авиалиний выяснять, не удастся ли им улететь отсюда. А потом, вечером...

Харит улыбнулся и кивнул. Прокопулос тоже улыбнулся и слегка поклонился. Они вежливо попрощались друг с другом.

Глава 2.

Ближе к вечеру европейцы отправились в здание, в котором находились кассы суданской и эфиопской авиакомпаний. Там они обнаружили огромную очередь. В кассах собрались оборванные арабы из северного Дарфура и новообращенные жители Бахр-эль-Газаля вперемежку с шейхами и торговцами из Дирры, Менаваше и Джедид-Рас-эль-Фил. Всем им были нужны билеты в Мекку. Сегодня было восьмое августа. До того момента, когда правоверные должны вступить во двор Мазджид-аль-Харама в Мекке, оставалось пятнадцать дней. Если человек не попадал в Мекку именно в двенадцатый день мусульманского месяца Дха'л-Хиджа, а опаздывал хоть на день, его хадж оказывался напрасным. Конечно, он по-прежнему мог совершить уммру, малое паломничество, но это можно было сделать и в любое другое время года. Уммра не могла заменить хаджа, главного религиозного долга мусульманина.

Если пользоваться наземным транспортом, пятнадцати дней едва-едва хватало, чтобы преодолеть тысячу миль от Эль-Фашера до Мекки. А в сезон дождей, когда нельзя предсказать, на каких участках дорога уцелела, а на каких нет, и когда размывало даже железную дорогу в Порт-Судан, пятнадцати дней могло и не хватить. Большинству мусульман удавалось совершить хадж лишь раз в жизни, и потому кассы авиалиний были забиты не только богачами, но и другими паломниками, которым удалось накопить или занять денег на билет до Джидды.

Европейцы растерялись. Ситуация выглядела скверно, но в Эль-Обейде сейчас творилось то же самое, а в Хартуме было и того хуже. Что же им делать - ждать пятнадцать дней, пока последний запоздалый паломник не улетит в Аравию? Европейцы дружно решили, что это неприемлемо. Они встали в очередь и принялись медленно продвигаться к кассе. Их уже тошнило от автобусов и грузовиков, от разлившихся рек и выжженной солнцем земли. Некоторые из европейцев готовы были взять билет куда угодно, в любой цивилизованный город Африки или Европы. Шансы на удачу были невелики, но европейцы продолжали терпеливо стоять в очереди, обдумывая свои заказы.

Прокопулос не терял времени даром. Он хотел обыскать комнаты европейцев, и он это организовал с присущей ему компетентностью. После небольшого торга египтянин - управляющий отеля принял скромную благодарность в размере трех фунтов и одолжил Прокопулосу связку ключей. Коридорный запросил десять шиллингов, а за полкроны он вызвался лично постоять на страже, понаблюдать за главным входом и предупредить Прокопулоса в случае неожиданного возвращения кого-нибудь из европейцев. Чтобы использовать время с наибольшей пользой, Прокопулос решил обыскать комнаты своих главных подозреваемых и начать с мистера ван Хаарнина.

Фотоаппараты голландца вместе с хозяином ушли в кассы, но Прокопулос нашел необычные телескопические линзы. На дне чемодана ван Хаарнина обнаружилась промасленная металлическая коробка, а в ней - несколько обойм к пистолету 38-го калибра. В матрасе был устроен тайник, в котором лежал маленький футлярчик с четырьмя крохотными пленками. Прокопулос понял, что это пленка к какому-то совсем маленькому шпионскому фотоаппарату, что-то наподобие "Минокса". Из чистого принципа Прокопулос засветил все четыре пленки, потом вернул их обратно в тайник и вышел в коридор.

Коридорный знаком показал ему, что все в порядке. Прокопулос перешел в номер, который сняли полковник Рибейра и капитан Эчеверрья. Там он нашел парагвайскую газету месячной давности, две пачки игральных карт, сделанных в Аргентине, и письмо от женщины по имени Ньевес. Письмо было отправлено из Асуньсьона и написано по-испански.

Обувь Эчеверрьи была сделана в Уругвае, Рибейра же предпочитал английскую. Форма полковника была пошита на Сэвил-роу. Среди имущества парагвайцев находились три ружья разного калибра, все три - английского производства. На спинке стула висела куртка, в которой обычно ходил Рибейра. Куртка тоже была английской. Внутренний карман куртки был какой-то необычной формы. Возможно, он растянулся от ношения оружия. Прокопулос понюхал карман и уловил слабый запах масла. Машинное или масло для волос?

Прокопулос проверил чехлы ружей и обнаружил набор инструментов для чистки оружия. Грек осмотрел щетки и понюхал бутылочку с маслом. От нее исходил тот же запах, что и от внутреннего кармана куртки. Рибейра носил при себе оружие.

Дальнейшие поиски не дали ничего, кроме пачки порнографических открыток, спрятанных в корешке книги об искусстве верховой езды. Прокопулос был знатоком порнографических открыток и потому внимательно их просмотрел. Ничего, довольно неплохо. Грек вернул открытки на место и вышел.

Следующим пунктом программы был номер американского инженера. В комнате стоял чемодан, в чемодане лежала поношенная одежда - один хороший костюм гонконгского производства и твидовый пиджак, сшитый в Шотландии. Багаж был упакован с военной аккуратностью.

На столе Прокопулос нашел три книги. Написаны они были по-английски и, похоже, касались инженерного дела. Там же лежал отчет - тоже написанный по-английски - об обследовании порта Джидды. Большинство технических терминов Прокопулос не понял, но, кажется, отчет касался какого-то надводного сооружения. К отчету прилагались сделанные с воздуха фотографии Джидды и карта города и порта. Между страницами отчета лежало отправленное из Кейптауна письмо. Оно было написано неким Гордоном. Этот Гордон извинялся перед инженером за то, что женился на женщине по имени Дерне, и выражал надежду, что это не помешает им быть друзьями. Гордон также надеялся, что Мак-Кью не будет держать на них зла и как-нибудь, когда сможет, навестит их в Санта-Барбаре, где всегда будет желанным гостем.

Прокопулос быстро осмотрел багаж Мак-Кью, его одежду, ящики стола, матрас, подушку и напоследок заглянул под кровать. Под кроватью находились две пары аккуратно поставленной рядком обуви. В ней грек ничего не обнаружил. Одна пара была обычными легкими туфлями, сделанными в Англии, вторая же пара - ботинки с сильно потертыми носами - была странно тяжелой. Прокопулос взвесил ботинок на руке, пощупал каблук, подметку, бок, носок, потом запустил руку внутрь и снова пощупал носок.

Сомнений быть не могло: носок ботинка был укреплен спрятанной под слоем кожи изогнутой стальной пластинкой.

Прокопулос решил, что обдумает это попозже. Время бежало быстро, и скоро могли вернуться европейцы. Он вышел из комнаты Мак-Кью. Коридорный кивком подтвердил, что все в порядке.

Доктор Эберхардт не входил в число главных подозреваемых, но его номер располагался рядом с номером Мак-Кью. Прокопулос решил быстренько осмотреть и его.

Первым, что он увидел, была карта доктора с пометками в разных местах южной Аравии. По крайней мере три из этих пометок совпадали с местами, где содержали большие партии рабов, что означали другие пометки, Прокопулос не знал.

Рядом с картой лежал немецко-арабский словарь. В деревянном ящике, обитом изнутри мягкой тканью, находился какой-то телескопический инструмент, с которым Прокопулосу никогда прежде не доводилось сталкиваться. Сделан он был в Франкфурте. Еще Прокопулос нашел кучу разнообразных бумаг, написанных по-немецки, прочесть которые он не мог. Там же лежал кожаный футляр для карт, содержавший подробные карты Судана, Ливии, Египта и Аравии. На этих картах пометки были сделаны в районе Западной Египетской пустыни, на севере Судана и в районе Нубийской пустыни. Рядом с Гебель-Ода и Джабатитом было что-то мелким почерком написано по-немецки.

В багаже Эберхардта обнаружился ящик с компасом, секстантом и еще некоторыми предметами, выглядящими как навигационные инструменты. Кроме того, в багаже находился портативный радиоприемник с самодельной антенной и автоматический пистолет - довольно старый "люгер". Он был хорошо смазан, но не заряжен.

Последней находкой грека была ракетница и шесть ракет. Прокопулос счел все это крайне интересным и хотел было продолжить осмотр, но ему помешал донесшийся из холла громкий свист. Прокопулос поспешно навел порядок и выскочил из номера. Коридорный замахал ему рукой и скорчил рожу. На лестнице послышались голоса европейцев.

Прокопулос быстро спрятался на черной лестнице, расположенной на другом конце коридора, и стал ждать.

Европейцы обсуждали неудачу, постигшую их в кассах авиалиний. Другого выхода не было - придется ехать в автобусе до Эль-Обейда, а оттуда - в поезде до Хартума. Путешественники договорились через час встретиться за обедом и разошлись по своим номерам. Наконец-то в коридоре стало тихо.

Прокопулос сидел на лестнице, пока к нему не подошел коридорный. Грек отдал коридорному ключи и оставшиеся полкроны и махнул рукой, чтобы тот уходил. Прокопулос был зол на себя. Он работал слишком медленно и не успел обыскать номер главного подозреваемого, родезийца Чарльза Отта. Возможно, это удастся сделать, когда европейцы уйдут на обед. А возможно...

Прокопулос бесшумно спустился в коридор. Коридор был пуст, путешественники сидели у себя в номерах. Прокопулос подошел к лестничной площадке. Из вестибюля выглянул коридорный и расплылся в улыбке. Прокопулос вернулся в коридор и остановился перед дверью Отта. Он подождал секунду, потом присел и заглянул в замочную скважину. Грек испытывал легкое смущение, пользуясь таким старомодным приемом. Впрочем, напомнил он себе, чаще всего старые способы оказываются самыми надежными. Через замочную скважину можно увидеть много полезного.

Отт сидел на кровати. Он был виден почти целиком, за исключением макушки. Лицо родезийца было не то раздраженным, не то испуганным. Он нетерпеливо барабанил пальцами по колену. Прокопулос смотрел, затаив дыхание. Это было очень любопытно - наблюдать за человеком, который считает, что его никто не видит.

Отт потер лоб, потом потрогал щетину на подбородке, потом энергично потер передние зубы. Потом родезиец посмотрел на свою правую руку, сжал ее в кулак, снова разжал, внимательно изучил ногти и почистил их спичкой.

Закончив это, Отт выбросил спичку, нагнулся и расшнуровал туфли. Снял туфли и пошевелил пальцами. На левом носке красовалась дыра. В дыру выглядывал большой палец. Родезиец взял в руки левую туфлю и некоторое время ее рассматривал, поворачивая то туда, то сюда, как статуэтку. Сперва Отт держал туфлю на вытянутой руке, потом поднес поближе к лицу. Он отвернулся, исподтишка, краем глаза взглянул на туфлю, словно та была юной девушкой, и улыбнулся ей. Только богатый опыт подсматривания в замочные скважины помешал Прокопулосу немедленно счесть родезийца сумасшедшим.

Очевидно, с туфлей все-таки что-то было не в порядке. Отт тяжело вздохнул и поставил туфлю. Потом он снова ее взял, внимательнейшим образом осмотрел, после чего достал из кармана складной нож. На мгновение Прокопулосу показалось, что родезиец собирается зарезать не угодившую ему туфлю, но тот вместо этого осторожно поддел лезвием каблук. Оказалось, что каблук полый и в нем устроен небольшой тайник. Из этого тайника Отт вытащил маленький матерчатый мешочек и вытряхнул на ладонь десяток невзрачных камушков. Прокопулосу как-то приходилось иметь дело с такими камушками. Даже не принимая во внимание то, с какой тщательностью они были спрятаны, грек узнал в них необработанные алмазы.

Отт долго рассматривал камни, трогая их пальцем. Наблюдая за выражением лица родезийца, Прокопулос прекрасно мог представить себе его мысли. Когда Отт прикасался к камням, на лице у него появлялось мечтательное выражение: он уже видел себя богатым, влиятельным человеком. Потом мечты развеивались, и Отт вспоминал, что по-прежнему находится в Эль-Фашере, сонном провинциальном городке, куда его занесла нелегкая. Прокопулос все прекрасно понял. Контрабанда алмазов была достаточно распространенным явлением.

Видимо, Отт был как-то связан с добычей или обработкой алмазов. Он тщательно подготовился к краже. В должный момент он похитил камни и пересек границу Южной Родезии. Должно быть, он собирался улететь из Булавайо в Бейрут. Так бы он и сделал, если бы не хадж. Но так же, как и все прочие европейцы - все, за исключением Дэйна - Отт не принял в расчет хаджа.

Остаться в Булавайо он не посмел. Похитителей алмазов преследуют безжалостно. Даже убийство не карается в Южной Африке настолько строго, как кража алмазов. Поэтому Отт принялся всеми возможными способами пробираться на север и в конце концов попал в Форт-Лами. Так он оказался на французской территории, в трех тысячах миль от Кимберли или Претории. Но родезиец все еще находился в Африке. Его в любой момент могли заподозрить, арестовать, выслать в Преторию и отдать под суд. Пока что полиция его не поймала. Оставалось совершить последний отчаянный бросок - и он в Каире или Бейруте. Но, увы, в кассах не было ни единого билета.

Отт не мог позволить себе оставаться в Форт-Лами. Ему необходимо было двигаться. Не на юг - там его поджидали слуги закона; не на север - христианин не мог и мечтать в одиночку пересечь Боркоу, Тибести и бескрайние просторы Сахары; даже не на запад, в Дакар - там ему пришлось бы опять же в одиночку двигаться вспять против потока мусульман-паломников, стремящихся к Красному морю. Ему ни в коем случае нельзя было оставаться одному - так он привлекал бы к себе больше внимания. Родезийцу пришлось ехать туда, куда направлялись прочие европейцы, - на восток, в Хартум. Но, следуя по этому пути, Отт приближался к британской территории, крайне для него опасной! И вот он оказался в Эль-Фашере, в пятистах милях от Хартума и в полутора тысячах миль от Каира. Неудивительно, что на лице Отта проступало то мечтательное выражение, то отчаяние. Прокопулос готов был ему посочувствовать. Этот человек бежал очень быстро, но ему предстояло пробежать еще очень долгий путь.

Отт ссыпал алмазы обратно в мешочек, плотно его завязал, мгновение поколебался, потом покачал головой и спрятал мешочек обратно в тайник в каблуке. Прокопулос тоже покачал головой. Полый каблук был слишком старым фокусом. При малейшем подозрении таможенники сразу же его обнаружат. Впрочем, в таких случаях ни один тайник не оказывается достаточно надежным. То, что один человек спрятал, другой всегда может найти.

Отт поставил туфлю на пол. Тут Прокопулос услышал, как за дверью напротив заскрипел стул. Грек поспешно выпрямился, одернул пиджак и огляделся по сторонам. Ни одна дверь не отворилась, но зато была открыта фрамуга над ближайшей дверью. Ощущение невидимости сразу же исчезло. Внезапно Прокопулос почувствовал себя голым и уязвимым. Лицо и шею грека залила краска. Неужели в то время, когда он смотрел в замочную скважину, кто-то наблюдал за ним самим? Когда человек не знает, что за ним наблюдают, он может предстать в смехотворном виде. Господин Прокопулос поспешно спустился по лестнице, прошел через вестибюль и вышел на улицу. От гнева и стыда его бросило в пот. Ему захотелось кого-нибудь убить, чтобы успокоиться.

Но вскоре самообладание вернулось к нему. В конце концов, именно это он и должен был устроить. Через какую-нибудь пару часов европеец умрет - тот человек, который вполне может быть Дэйном. Улики добываются нелегко, а в таких делах вообще нельзя быть в чем-то полностью уверенным. Он сделал все, что мог, чтобы угадать тайного агента. А если все-таки убьют не того - подумаешь, велика важность!

Прокопулос сказал себе, что это не имеет значения. Европеец умрет, и Харит будет доволен. Значение имела плата. Теперь Прокопулос прикидывал, как бы к этой плате добавить мешочек с алмазами, спрятанный в каблуке родезийца. Алмазы станут Прокопулоса личным подарком судьбы ему, Прокопулосу.

Глава 3.

После обеда доктор Эберхардт вернулся к себе в номер. Рибейра отправился поискать развлечений. Эчеверрья присоединился к полковнику, но лицо у него при этом было кислое. Майор Харкнесс отыскал в отеле небольшую полутемную комнату отдыха и принялся играть сам с собой в бильярд. Через некоторое время ему составил компанию Отт, но родезиец не выспался, плохо себя чувствовал и потому играл скверно. Ван Хаарнин и Мак-Кью пошли прогуляться по базару.

Даже в таком небольшом городе, как Эль-Фашер, базар представлял собой обширный лабиринт забитых народом переулков, глухих двориков и тупичков. Узкие улочки переплетались между собой, как клубок змей. Это была миниатюрная копия омдурманского базара, город внутри города. В свете луны, факелов и редких электрических лампочек базар был почти живописен. Узкие извилистые улочки, забранные в камень, и дворики с железными решетками создавали некий намек на средневековую романтику, но запах выгребных ям и немытых тел сообщал об отсутствии канализации и элементарной гигиены. На базаре можно было увидеть много красивых лиц - худощавых, смуглых, страстных. Но европейцам в глаза бросались изломанные тела калек и запаршивевшие дети. Иногда даже сильные молодые люди несли на себе следы экзотической слоновой болезни или банального сифилиса. Обаяние запутанных улочек и стройных минаретов сразу как-то поблекло. Базар, помимо всего прочего, был рассадником болезней.

- Ну и воняет же здесь, - сказал Мак-Кью.

- В Омдурмане еще хуже, - откликнулся ван Хаарнин.

- Да, я знаю.

Они пошли дальше. Они были иностранцами, а значит - богачами, а значит - объектом презрения, зависти и всяческих просьб. Ничто не могло избавить их от подобного отношения и ничто не могло удержать лавочников и уличных торговцев от попыток продать им местные грубые медные изделия, каирские пластмассовые бусы, деревянные статуэтки из Джибути, дамасские верблюжьи попоны, персидские ковры из Александрии, филигрань из Триполи и местные украшения из белесого серебра - не очень чистого, но зато дешевого. Сводники усиленно расхваливали девиц, страдающих венерическими заболеваниями, а более сильные нищие отпихивали более слабых, демонстрируя увечья, нанесенные жизнью. Но ван Хаарнин и Мак-Кью не подавали милостыню и даже не смотрели на товары, которые совали им под нос или расстилали перед ними. Они оба были опытными путешественниками, и им не нравилось, что их принимают за туристов. Им хотелось лишь одного - чтобы их оставили в покое. Они знали, что неизбежно будут привлекать внимание - для местных жителей одни лишь туфли европейцев просто-таки вопили о богатстве. Путешественники не просили слишком многого, но все-таки хотели бы, чтобы их оставили в покое.

Это было бы возможно в Омдурмане или в Каире. Но Эль-Фашер был слишком маленьким и слишком провинциальным городом, чтобы местные жители могли позволить двум невозмутимым иностранцам пройти мимо и даже не попытались им при этом что-нибудь продать.

- Ну и дыра, - проворчал Мак-Кью.

- Да, скверное место, - согласился ван Хаарнин. Они остановились у внешнего края базара, рядом с полицейским участком и административными зданиями, не пытаясь зайти глубже. Они знали, что внутренние улочки выглядят точно так же, как и внешние - узкие, извилистые, заполненные алчностью, истощением, лживостью и болезнями. Они повидали достаточно и уже успели переработать опыт, превратив его в воспоминания. Они рассматривали базар, не обращая внимания на толпу, и переговаривались так, словно, кроме них, здесь больше никого не было.

- Конечно, я могу ошибаться, - сказал ван Хаарнин, - но мне кажется, мы с вами встречались на какой-то вечеринке в Кейптауне.

- Вполне возможно, - ответил Мак-Кью. - Я был в Кейптауне месяц назад. Но я не помню никаких вечеринок.

- Ну, возможно, мы виделись при других обстоятельствах, - сказал ван Хаарнин. - Я много путешествовал по Южной Африке.

- Вы там живете?

- Нет. Я живу в Голландии, в Роттердаме. Но у меня есть деловые интересы в Южной Африке. Может, мы встречались в Йоханнесбурге?

- Возможно.

- Или в Кимберли?

- Может быть, - сказал Мак-Кью. - Я провел там несколько дней.

- Очаровательное место, - проронил ван Хаарнин. - Вы видели алмазные поля'? Что вы о них думаете?

- Прекрасный памятник нездоровой экономике, - заявил Мак-Кью.

- Вам не нравится Южная Африка?

- Почему же? Прекрасная страна.

- Вот теперь я действительно уверен, что она вам не нравится. Вы либерал? Вас беспокоит апартеид?

Инженер пристально посмотрел на ван Хаарнина.

- Я не собираюсь спорить по этому поводу. Могу только сказать, что не люблю, когда красивая страна загоняет себя в кровавую баню.

- Все заканчивается кровавой баней, - сказал ван Хаарнин. - Вопрос лишь в том, чья кровь прольется.

- Превосходный взгляд на вещи, - хмыкнул Мак-Кью.

- Это прискорбная перспектива, - примирительно сказал ван Хаарнин.- Стыдно, что подобное происходит на самом деле.

Прежде чем Мак-Кью успел что-либо ответить, кто-то дернул его за рукав.

- Сэр, - произнес этот кто-то по-английски, - пожалуйста, сэр, очень важно.

Неизвестный оказался парнем, одетым в униформу посыльного из отеля "Белый Нил".

- В чем дело? - спросил инженер.

- Вам телеграмма, сэр. Требуют немедленно ответить. Управляющий приказал найти вас.