Жизнь заново Робски Оксана
– Так.
– Мне пришлось перевернуть весь Интернет, чтобы узнать, что такое мелирование!
Точно. Как она могла забыть про Интернет? 2005 год, все очень просто и компьютеризировано. Никакого волшебства – сплошной Интернет.
Приехала Верка. Скинула короткую шубку на руки официанту, кивнула Ивану. Он подскочил, суетливо пододвинул ей стул. Широко улыбнулся.
– Вера, мне особенно приятно с вами познакомиться!
Она обняла подругу, чмокнула её в щёку.
– Что это за шаромыжник? – шепнула Вера ей в ухо.
– Познакомься, Иван. – Она представила его, сопроводив слова широким жестом.
– Ну что, девчонки, ещё чайку? – Он махнул официанту.
– Я, пожалуй, поем. – Вера открыла меню. – Будьте добры, сашими-лосось, калифорнийский ролл, мисо-суп и кайсо-салат, но только в «калифорнию» майонез не кладите, пожалуйста.
Официант записывал заказ в небольшой блокнотик, равнодушно кивая.
– А ты что будешь? – спросила Верка у подруги. Она пожала плечами и назвала первое, что ей пришло в голову:
– Прозрачную лапшу с мраморным мясом.
Иван открыл крышку своего телефона. Дешёвенькая Nokia.
– Ого! Девушки, я – ненадолго! Сразу предупреждаю! Time! – Он постучал ногтем по телефону.
– Даже не пообедаете с нами? – спросила Вера, удивлённо повернувшись к подруге.
Она снова пожала плечами. Вдруг ей отчаянно захотелось, чтобы Верка ничего не узнала.
Она сказала, что идёт в туалет. Набрала его номер из узкой кабинки. Она решила, что может попросить его ничего не говорить Верке. Он ответил через три гудка.
– Алло.
Удивительно у него меняется голос.
– Иван? – уточнила она.
– Нет, – ответили удивлённо. Голосом не Ивана.
– Извините.
Она растерянно смотрела на телефон.
Несколько минут. Медленно вернулась в зал. Судя по Веркиному лицу, он все ей уже рассказал – на её лице были недоумение и жалость, она прятала глаза. Официант поставил на стол сашими. Она снова набрала семь цифр подряд. Она не отводила глаз от телефона Ивана. Его телефон не звонил.
– Алло. – Тот же голос. Только теперь в нём было еле заметное раздражение. Она нажала на красную кнопку.
– Ещё одной подружке звонишь? – весело поинтересовался Иван.
– Слушай, чей это номер? – спросила она, глядя ему прямо в глаза. Секунду он смотрел на неё, сильно прищурившись.
– Раскусила? – спросил он. Верка недоуменно переводила взгляд с Ивана на подругу. Неожиданно зазвонил его старенький Nokia. Громко и нетерпеливо.
– Слушаю! – сказал Иван, подмигнув Верке. – Понял, выхожу. – Он положил телефон рядом с тарелкой и, кивнув на него, произнёс: – Его. Это его номер. Моего босса. – Он достал из кармана сто рублей. – Оставлю за чай, ладно?
– Какого босса? – не поняла Верка. – Ты водитель? – спросила она. – Или кто?
– Ага! – Он снова весело захохотал. – Босс был на встрече и оставил мне телефон. Чтобы я отвечал. Я и отвечал!
Очень вовремя принесли прозрачную лапшу.
– Не грустите, девчонки! Хотите, я ещё позвоню? – Он направился к выходу.
Прежде чем закрыть за собой дверь, он ещё раз обернулся и подмигнул.
Верка сильно дёрнула подругу за руку:
– Пошли на босса посмотрим! – Она потащила её через зал, быстро открыла дверь. Они оказались в коридоре в тот момент, когда Иван пропускал вперёд высокого светловолосого мужчину. Его лицо они видели только мельком. Она готова была поклясться, что у него голубые глаза.
– Клёвый, – сказала Верка. Почему-то с сожалением. Они смотрели ему вслед.
Он шёл твёрдой походкой уверенного в себе мужчины. В руке он держал телефон. Они ни о чём не говорили до тех пор, пока официант не унёс пустые тарелки.
– Чаю? – спросил официант.
– Нет. – Они ответили хором и одновременно качнули головами. Посмотрели друг другу в глаза.
– А что Колька? – тихо спросила Вера.
– Не знаю. – Она пожала плечами.
– Мне, например, Колька нравится.
– Ага. – Она кивнула.
– Я думаю, если ты очень захочешь, он разведётся…
– Ага – Она снова кивнула.
– Ты не хочешь? – спросила Верка и вдруг впервые заинтересованно посмотрела на подругу, ожидая ответа.
Она улыбнулась. Стала глядеть в окно.
Официант принёс счёт.
– А что, у нас нет скидки в «Бэд-кафе»? – неуверенно возмутилась Верка.
– Нет. – Она помотала головой. Достала из сумки деньги.
– Что будем дальше делать? – спросила Верка, демонстрируя оптимизм.
– Мне в химчистку надо. Пальто забрать. – Она встала, гардеробщик помог ей надеть куртку.
– А я тогда в спортклуб.
Они стояли на улице. Она нажала на кнопку сигнализации. Volkswagen мигнул и пикнул.
– Может, ты со мной? – предложила Верка. – У нас же акция там. У тебя паспорт есть?
– Права.
– Ну и нормально. Две недели бесплатно позанимаешься! Знаешь, какая красотка будешь?! Поехали!
– Не знаю. – Она подошла к машине, Верка не отставала от неё ни на шаг. – Мне в химчистку надо. Там пальто моё белое.
– Ну и ладно. Потом заберёшь. Через полчаса в клубе – латинос. Пошли, танцевать научимся! И для фигуры полезно!
Верка умоляюще смотрела на подругу. Танцевать латинос вдвоём гораздо веселее.
– Ну, пошли, – кивнула она. – Я тогда за тобой поеду.
Верка взвизгнула и бросилась подруге на шею.
– Я тебя обожаю! А потом – в «Павильон», на ужин!
Она завела машину. Включила музыку. Пела Глюкоза. Про снег. Ей очень нравилась эта песня зимой. Но сейчас светило солнце, и слушать про снег было немного грустно. Она переключала радио с канала на канал и остановилась на группе «Звери». «Всё, что тебя касается, – всё только начинается». Эта песня ей нравилась и зимой, и прошлым летом. И наверняка будет нравиться весной. Она припарковалась у спортклуба рядом с машиной Верки.
Набрала все те же семь цифр.
«Отправить sms».
): Привет, дорогая.
Я потрясающе провела эту ночь.
Хочешь, расскажу?
Зелёная кнопка «yes».
Она встретила Верку у входа обычной своей улыбкой, которую никто никогда не видит со стороны.
– У тебя же формы нет! – воскликнула Верка. – Посмотри у меня в багажнике, там в пакете стокмановском новые кроссовки и костюм. Может, тебе понравится, тогда заберёшь, я себе ещё куплю! – Верка протянула ей ключи от машины. – Я жду тебя в баре.
Она подошла к Ford своей подруги, разглядывая брелок с сигнализацией. Нажала на первую попавшуюся кнопку. Машина не открылась. Нажала на самую нижнюю. Машина завизжала и пронзительно завыла на всю стоянку.
Она судорожно нажимала все кнопки подряд.
– Помочь? – Предложение поступило откуда-то сверху и справа.
Она с готовностью протянула брелок. И замерла.
Блондин из «Бэд-кафе», босс Ивана. Он за секунду справился с сигнализацией. Протянул ей брелок.
В его кармане что-то пикнуло.
Он достал телефон.
Sms.
Он извинился перед ней вежливой улыбкой. Прочёл.
Мгновенно его улыбка стала шире. Он быстро нажал на кнопки. Четыре раза. И ещё на зелёную – отправить.
– Меня зовут Вадим, – сказал он, кидая телефон в спортивную сумку.
В её кармане зашевелился Nokia. Sms.
– А меня Валентина, – улыбнулась она в ответ. Секунду подумала и достала телефон из кармана.
Прочитала sms.
Вывод № 14. Валентина влюбилась. Годится только для семейной жизни.
): Хочу.
Как отшить мужчину
Мы познакомились на яхте. Всё вокруг было точно таким же, как мой костюм, – бело-голубым. Мы кормили чаек хлебом, и они плавали в море, похожие на рюмки для мартини. Он снял галстук и предложил мне выпить. Я согласилась.
Его звали Марио. В его глазах светилось восхищение, и оно сверкало на солнце, отражаясь в бокалах миллионами бликов.
Я подставила лицо ветру и слушала длинный рассказ Марио о его жизни. Ветер – это дыхание моря. Оно было лёгким и чистым. Когда заиграла музыка, мы были первыми, кто обнялся под её плавные звуки. Марио рассказывал мне о своей работе, о своих мечтах и планах. Мы ели икру, когда танцевать уже надоело.
На его красивых, таких же, как мой костюм (бело-голубой), глазах появились две нежные росинки-слезы, когда он вспоминал о своём детстве.
Шампанское не кончалось, и казалось, это путешествие тоже не закончится никогда. Я решила спуститься вниз, в piano-bar, и Марио последовал за мной. Он был моей тенью, а его глаза – аксессуаром к моей одежде (бело-голубой). Когда мне это надоело, я протянула ему мой бокал.
– Ещё? – спросил он по-итальянски.
Я улыбнулась. Так, как должна улыбаться женщина, по мнению Леонардо да Винчи.
– Я не понимаю по-итальянски, – сказала я на своём родном языке, и Марио впервые услышал волшебные звуки моего голоса.
– Что? – не поверил он снова по-итальянски.
Я повторила. Широко открывая рот, я старательно произносила слоги, словно говоря с глухонемым.
Солнце стало похоже на апельсин, и этот апельсин готов был вот-вот провалиться за горизонт. Марио замолчал. И я вполне могла представить себя в желаемом одиночестве, если бы не его навязчивая забота.
Он принёс пледы, и мне пришлось укутаться, чем сразу нарушилась вся бело-голубая гармония. Но капуччино, который он заказал для меня, источал такой аромат, что отказаться было невозможно. Улыбка на моём лице стала для Марио неожиданностью.
Обгоревший и недовольный, на палубу вышел мой жених. Мы совершали этот круиз вдвоём.
Как бомба замедленного действия, он подошёл к нам слегка раскачивающейся походкой, которую подсмотрел у матросов и капитана.
Я представила мужчин друг другу и нежно поцеловала своего жениха в щёку, как Кейт целовала Леонардо Ди Каприо в фильме «Титаник». До катастрофы.
Шампанское пузырилось в бокале, и мне казалось, что это кровь Марио вскипела в его груди. Я смотрела ему в спину, и он представлялся мне куклой, которую надо всего лишь потянуть за ниточку.
Я не тянула. Я подарила эту куклу, даже толком не задумываясь кому.
– Кто это? – спросил мой жених, ловко отрезав кусок яблока огромным ножом для хлеба.
– Просто. Итальянец, – ответила я, пожав плечами.
– Итальянец, значит? – уточнил мой жених, и я подумала, что, конечно, лучше бы он был негром или телепузиком.
Я взяла яблоко и громко откусила от него.
– Значит, стоит мне ненадолго отлучиться, как у нас тут сразу итальянцы?
Он говорил, сощурившись и слегка растягивая слова. По его тону непонятно было, какое из них наиболее оскорбительное: «итальянцы», «тут» или «сразу».
– Ты долго спал, – неопределённо сказала я.
– И что?
Я откровенно любовалась им: его красивое лицо от злости становилось ещё красивее.
Мы помирились к ужину. Как всегда.
Я выслушала несколько упрёков, потом поклялась в вечной любви, потом меня немного оскорбили, но тут же простили.
И его отличный аппетит был щедрым вознаграждением моему испорченному настроению.
У него всегда отличный аппетит. Я вышла из каюты на цыпочках. Был штиль.
На мне было лиловое платье, и таким же лиловым был рассвет.
Сонная яхта была пришвартована в тихой бухте, и даже шум мотора моей лодки не пугал плавающих чаек, похожих на рюмки для мартини, если их опустить в воду. Матрос с походкой вразвалочку вёз меня к берегу, и я чувствовала себя княжной Таракановой, которой удалось сбежать с корабля графа Орлова. Море дышало мне в лицо, и жёлтое солнце было похоже на яичницу.
На второй лодке плыл Марио.
Я не просила его. Это правда. Я даже не говорю по-итальянски.
А как отшить мужчину, если он ни слова не понимает? Разве что однажды утром просто сбежать от него.
Медовый месяц
– Кто-нибудь в мире счастлив так же, как я? – Она улыбнулась мужу и тут же получила улыбку в ответ. Ту самую улыбку, которая делала её такой счастливой.
– Дорогая, я надеюсь, это будет лучший месяц в твоей жизни.
– Я надеюсь, это будут лучшие годы.
Он любил её за то, что она была молода и красива. За то, что она была одержима своей работой. За то, что им всегда было интересно вместе. За то, что она так понимала его. А за её яблочный пирог можно было запросто отдать половину жизни.
С ней не надо было делать вид, будто до неё ничего не существовало. Ни любви, ни счастья. Она никогда не пыталась залезть к нему в душу, вытеснив оттуда всё остальное. Она любила его и любила всё то, что было дорого ему. В отличие от всех остальных девушек, которых он встречал после аварии.
Аварии, в которой погибла его жена.
Её фотографии всюду расставлены в этом небольшом домике, прямо на берегу моря, между Ялтой и Алуштой.
Её вещи лежат тут нетронутые.
Он специально, спустя эти ужасные три года, вернулся сюда не один.
Не одному легче.
Он приехал с молодой женой. В свой медовый месяц.
Она любила его за все. За эту тягу к жизни, за сильный характер, за юмор и то неуловимое, чему трудно найти название, но что так привлекает женщин в мужчине – что-то особенное, что-то очень мужское, очень надёжное, честное и открытое.
Она любила в нём даже то, что он не спрятал на чердаке фотографии своей погибшей жены и не выкинул вещи. Она это понимала. Она считала, что, раз он не предал её даже после смерти, значит, её, живую и любимую, не предаст никогда. Однажды, ворочаясь в постели от невозможности заснуть, пока его нет рядом, она даже представила себе, что умерла. И он хранит все её картины, и её мольберт, и кисти. И целует её фотографии. И от этого ей стало так хорошо и приятно, что она даже заснула.
Она любила его писать. Нанося на холст мазок за мазком, она как будто изучала его, открывала для себя заново, и то, что она открывала, ей очень, очень нравилось.
Она любила работать по ночам.
В этом домике, в который они приехали, ночи были тёплыми и светлыми. Светлыми от миллиардов звёзд, усеявших небо. Тёплыми – от тепла её мужа.
– Любимая, я с самого утра отправляюсь на рыбалку! – Он стоял в дверях, довольный, как мальчишка, и размахивал спиннингами, которые притащил из сарая. – А сейчас я пойду и проверю лодку.
Он поцеловал её в шею, и она, как обычно, тихонько мурлыкнула.
Ему очень нравилось, как она это делает. Чтобы услышать ещё раз, он поцеловал её снова.
– Мур-р-р, – проговорила она, улыбаясь.
– А что будешь делать ты?
– Писать. Осталось всего несколько недель. Мур-р-р.
Всего несколько недель осталось до выставки. Её первой персональной выставки.
Такое важное, может быть, самое важное в жизни событие совпало с её медовым месяцем.
Поэтому она собиралась очень много работать. Работать и любить – больше ничего.
А он – любить и ловить рыбу. К рыбалке его пристрастила жена. Лет десять назад. Она могла часами сидеть в лодке, уставившись на поплавок. Так они и сидели. Вместе. Разговаривать не желательно. Смотреть – можно. Он так и помнит: зеленоватая гладь моря, небо, на котором уже нет звёзд, но ещё нет солнца, и они смотрят друг другу в глаза, и глаза их, зеленоватые, как море, улыбаются друг другу.
Обычно её улов был больше. Но он не обижался. Он говорил: зато его – вкусней.
Он стоял по щиколотки в воде и держал в руках удочки. «Её» удочки.
Её удочки были у него в руках. А её не было. Сердце сжалось, как спортсмен, который сгруппировался перед ударом.
А он стоял и привычно ждал, когда боль пройдёт.
Он не бегал от боли. Он не прятал её удочки. Он считал, что эта боль – это та малая дань, что он может отдать её памяти.
«Ну что, сегодня я поймаю больше тебя», – мысленно он сказал это и мысленно ей улыбнулся.
Он понял это давно: если иногда с ней разговаривать, значит, не признавать тот факт, что её нет. Её же не может не быть вообще. Она где-то всё равно есть. А раз она где-то есть, он не может не считаться с этим, не может жить дальше, как будто её никогда и не было.
Он не предал её даже в морге. Её тело не обмывали чужие люди. Он не позволил это.
Моторная лодка быстро понеслась навстречу закату.
Она решила писать акварелью. Поставила лист на мольберт.
Иногда сюжеты картин она обдумывала несколько дней. Иногда – несколько недель.
Сегодня она посмотрела на пустой лист бумаги и внезапно поняла, что хочет писать что-то другое. Совсем другое.
Рука сама потянулась к кисти, захватила на кончик краску, перенесла на палитру, добавила ещё одну, ещё, предметы вырисовывались сами собой, композиция выстраивалась в голове, она видела её так чётко, словно это уже было в её жизни, просто она забыла, но мозг, память припрятали тот день для подходящего случая. И вот этот случай наступил. Никогда ей не работалось так легко.
– Дорогая! – Он подошёл совсем неслышно. Или это ей показалось?
Ещё пару мазков, и она ему ответит.
– Дорогая! – повторил он ещё раз, дурачась.
– Мур-р-р… – спохватилась она.
– Что пишешь?
Он любил её картины. В них всегда было столько жизни! И столько света, и столько правды…
– Не хочу говорить. Увидишь. Но…
– Это дорога?
– Да, она будет делить картину на две части: и по цвету, и по свету, и по смыслу. Добро и зло. Понимаешь? Хорошее и плохое.
– Понимаю. А что на дороге?
– Пока не знаю. Это не важно.
Она приготовила его любимый яблочный пирог. Она привезла с собой муку и всё необходимое для пирога. Он не мог прожить без него даже несколько дней.
Он говорил, что на самом деле не мог прожить несколько дней не без пирога, а без неё. Она ему верила. Потому что это была правда.
Она накрыла стол на улице. Он откупорил бутылку вина.
Волны играли друг с другом, и было так уютно сидеть и наблюдать за ними.
Они сидели, взявшись за руки.
Конечно, после того, как пирог был доеден до последней крошки.
– Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи, любимый. Мур-р-р…
Она не могла спать, если не слышала рядом его дыхания. Совсем рядом. Настолько, что их дыхания могли обниматься друг с другом и становиться единым целым.
Когда он ушёл на рыбалку, она вернулась к мольберту.
Картина была почти дописана. Вся её правая часть была выполнена в светлых тонах, солнце грело невиданных расцветок цветы, животные улыбались друг другу. Нижняя часть картины была очень тёмной. В ней еле-еле угадывались очертания людей, и выражения их лиц были или зловещими, или обречёнными.
Она смотрела на дорогу, разделяющую эти два мира, и понимала, что нужна последняя деталь.
Образы носились в голове неясными видениями.
Решение пришло в одну секунду.
Перевёрнутая машина на обочине. Да. Надо прописать её получше. Это должно быть центральное место во всей композиции.
Очень хорошо.
Она откинулась назад, сощурила глаза.
Окунула тонкую кисть в красную краску. Красным должно быть платье на этой фигуре, лежащей рядом с машиной. Непременно красным.
– Что это? – Голос за спиной прозвучал неожиданно.
Она как будто проснулась.
– Я закончила, – улыбнулась она, ожидая поцелуя.
– Что ты написала? Аварию?
Она взглянула на лицо своего мужа и тихонько ахнула.
Читать бесплатно другие книги:
