Дарий Поротников Виктор
Интаферн быстро продвигался с войском к Вавилону, а впереди него летела молва о насилиях персов и жестокости их полководца.
Сторонники Арахи в Вавилоне вовсе не рвались вступать в битву с персами, предпочитая отсидеться за мощными стенами Вавилона. И только военачальники, пришедшие к Арахе из других городов Междуречья, настаивали на открытом сражении.
– Это идет не Дарий, а один из его полководцев, – говорили они, – и войско у него невелико. Если мы победим, это ослабит Дария и даст нам время как следует подготовиться к дальнейшей войне. Персы не оставят нас в покое, поэтому с ними надо сражаться, а не отсиживаться за крепостными стенами.
Понимал это и Араха.
Решительная битва произошла на равнине, расположенной между Сиппаром и Вавилоном. Персов было в два раза меньше, чем вавилонян, но Интаферн все верно предусмотрел. Он направил свой главный удар туда, где находился Араха и его лучшие воины. Потерпев поражение на флангах, Интаферн одержал верх в центре и едва не взял в плен самозваного царя. Араха и его телохранители обратились в бегство.
Интаферн послал в погоню за Арахой отряд всадников, а сам принялся громить тех вавилонян, которые еще продолжали сражаться. Впрочем, вскоре все было кончено. Увидев бегство самозванца, вавилоняне тоже стали разбегаться кто куда.
Персы, преследуя разбитого врага, захватили Сиппар без штурма. И так же, буквально на плечах бегущих воинов Арахи, ворвались в Вавилон.
В то время как все городские кварталы Вавилона выражали покорность торжествующему Интаферну, Араха и несколько сотен его сторонников заперлись в царском дворце.
Интаферн, не желая губить своих воинов, гонял на приступ цитадели ополчение из жителей Вавилона. Осажденные отбивали все штурмы. Но гораздо более опасным врагом для осажденных оказался голод. После трехмесячной осады цитадель была взята. Ее защитники сами выдали Араху Интаферну, желая этим купить себе помилование.
Однако Интаферн был безжалостен. Сначала по его приказу отрубили головы телохранителям и военачальникам Арахи – за то, что они предали своего царя. Затем на главной площади Вавилона был посажен на кол сам Араха – как бунтовщик и самозванец.
Глава двадцать первая
Битва при Аутиаре
От солнечных зайчиков, искрящихся на мелководье, у Дария зарябило в глазах, даже появилось ощущение легкого головокружения. Конь его остановился, чтобы напиться воды. Аспатин подъехал на каурой лошади, которая, фыркая, принялась бить копытом по быстротекущей воде. Кони, как и люди, радовались солнцу, зеленому лугу и этому речному потоку, выбравшись наконец из холодного мрачного ущелья.
Конница переходила вброд реку Аракс.
Дарий вел войско по пятам за отступающим Паравезгом, который спешил укрыться в крепости Аутиара.
После битвы у горы Уяма войско Паравезга еще дважды было разбито Дарием. От него откололась часть сторонников, разуверившихся в успехе войны с персами. К тому же Паравезг норовил сам стать царем в Армении, хотя и не принадлежал к царскому роду.
Другой армянский полководец, Ваагн, добивался царского трона для своего ставленника Озрома, родословная которого восходила к древним царским династиям Армении. Большая часть армянской знати поддерживала Озрома. Но за Паравезга стояло сильнейшее из армянских племен – сигрианы. Это склоняло чашу весов в сторону Паравезга, жена которого была сигрианка.
– Не понимаю, как у предводителей армян хватает сил воевать со мной и одновременно враждовать между собою, – сказал Дарий, обращаясь к Аспатину.
– Это сама Анахита перессорила армянских полководцев, дабы нам было легче с ними справиться, – усмехнулся Аспатин, щуря глаза от слепящего солнца. – Не зря жрецы последнее время часто поминают в молитвах имя светлой богини.
Жрецы-маги, ошибочно принимая местную богиню дождя Цовинар за Анахиту, ежедневными молитвами и жертвоприношениями старались расположить Цовинар-Анахиту к царю Дарию. Культ Цовинар был широко распространен среди армянских племен. Знатные люди здесь посвящали на служение богине не только рабынь, но и собственных дочерей. Причем никто не считал недостойным вступить в брак с женщиной, какое-то время занимавшейся храмовой проституцией.
Дарий поражался ратному умению местных горных племен, мощи тяжелой армянской конницы. Тяжеловооруженный армянский всадник был облачен в длинный пластинчатый либо чешуйчатый панцирь из крепчайшего железа, которое армяне приобретали у своих соседей – халибов. В такой же прочный панцирь был облачен и конь. Неуязвимость такой конницы для стрел и дротиков была практически полная, а удары армянских витязей, собранных воедино, сметали всех на своем пути. Персов же выручало численное превосходство либо какая-нибудь ошибка во вражеском построении, а то и вовсе обходной маневр с последующим ударом в тыл армянского войска.
Не менее трудной для Дария оказалась битва и при Аутиаре.
Паравезг, видимо прознав, что отборная часть персидской конницы отделилась от основных сил, чтобы в решающий момент ударить армянам в спину, бросил свою конницу в столь дерзкую и стремительную атаку, что мигом рассек персидское войско надвое. Дарий видел, как побежала его пехота, стараясь укрыться в скалах, как падали наземь персидские знамена и как топтали их копыта огромных армянских коней, похожих на железные чудовища.
Армянский полководец метил туда, где находился персидский царь в окружении телохранителей. И удар Паравезга достиг цели.
Дарий вдохновлял своих воинов собственным мужеством, сражаясь уже не за победу, но за собственную жизнь. Единственная мысль угнетала Дария, что ему, прошедшему с победами через столько сражений, судьбою уготовано сложить голову в безвестной долине, затерянной средь Араратских гор. Как же вознесутся армяне – и особенно Паравезг! – после победы над персидским царем.
На помощь Дарию с левого фланга пробился Арсам, ведя за собой конных мардов и марафиев. С правого фланга рвался на выручку Ваумиса во главе храбрых панфиалеев, на знаменах которых развевались лошадиные гривы. Насмерть стояли «бессмертные» во главе с Гидарном. Однако перевес в битве все больше склонялся на сторону Паравезга. Не в силах обратить в бегство «бессмертных», армяне прошли сквозь их боевые порядки, нагромоздив окровавленными грудами мертвых и раненых. О железный строй армянских всадников разбилась и легкая конница мардов. Тяжеловооруженные марафии безуспешно пытались оттеснить врагов от того места, где сражался Дарий.
Неожиданно проглянувшее из-за белых величественных облаков солнце озарило идущие быстрым аллюром конные отряды, сверкающие металлическими латами и остриями поднятых копий. То приближался непобедимый Артавазд. Он подоспел как раз вовремя. Армяне, уже торжествовавшие победу, вдруг оказались в плотном кольце. Вырвались из этого кольца немногие.
С потемневшим от горя лицом стоял Дарий над телом своего деда, сраженного в битве армянским мечом.
К царю приблизились Аспатин, Ваумиса, Артавазд и другие военачальники. Они привели плененного Паравезга.
Поняв, кто пред ним, Дарий выхватил из ножен кинжал.
– Ты спрашивал меня в письмах, Паравезг, чем это мы, персы, выше вас, армян? – жестко проговорил Дарий. – Так вот, я отвечаю разом на все твои вопросы, перед тем как тебя посадят на кол. Мы, персы, достойны того, чтобы управлять армянами, поскольку мы вольны делать с вами все, что захотим. Мы умнее вас, армян, и гораздо сильнее. Наше владычество над вами освящено бессмертными богами, создавшими персов раньше армян.
С этими словами Дарий выколол кинжалом Паравезгу глаза и отрезал уши.
Паравезг без стона вынес пытку, лишь поморщившись от боли. Он ничего не ответил Дарию.
Вечером во время победного пира в царском шатре веселы были все, кроме Дария.
По обычаю персы подняли первую заздравную чашу за тех, кто сложил голову во всех прошедших битвах. Вторую – за погибших в последней битве. Эта вторая чаша непременно сопровождалась похвальным словом тому, кого из павших в последнем сражении хотели отметить особо. Почтить память Арсама хотели многие, но слово по праву досталось его внуку Ариаспу.
– Благодаря деду я излечился от трусости, это известно всем, – молвил юноша, стоя с чашей в руке. – Мой случай лишний раз подтверждает то, что мудрость досталась моему деду от самого Воху-Ману, которого он часто упоминал в своих молитвах. Каждый из присутствующих здесь хоть однажды да обращался за советом к моему деду и неизменно поступал так, как он советовал. Всем известно, что Арсам, сын Ариарамна, никогда ни словом, ни делом не нарушал нравственные правила, отличающего честного человека от бесчестного. Кто знал моего деда, тот поймет золотую истину сказанного мною. Я пью за справедливейшего и мудрейшего из персов!
Ариасп осушил свою чашу.
Следом за ним выпили вино все присутствующие на пиру.
После того, что сказал брат, Дария охватила такая печаль, словно он остался совсем один на всем белом свете. Ему хотелось плакать, ведь он больше никогда не услышит знакомый с детства чуть грубоватый говорок деда, его нравоучительный тон, бесхитростная прямолинейность которого неизменно открывала глаза истине.
А когда дело дошло до песен и кто-то из гостей запел победную песнь, сочиненную Арбупалом, Дарий покинул застолье, чтобы никто не увидел слез на его глазах. Царь вышел из шатра, прошел мимо костров и палаток стана, мимо воинов, веселившихся и пьющих молодое вино, ведь виноградниками так щедра была здешняя земля. За царем последовали два плечистых телохранителя и Аспатин. А Дарию хотелось побыть одному, душа его жаждала тишины и одиночества.
Царь опустился на землю в тисовой рощице возле струящегося по камням ручья.
Бледный свет ущербной луны путался в ветвях деревьев. Было таинственно и зябко. Тишину ночи нарушали пьяные крики, доносившиеся из персидского стана. Да с поля битвы долетало тявканье лисиц и шакалов, поедающих мертвецов.
Царские телохранители, взяв луки на изготовку, расположились поодаль, чтобы обозревать большее пространство. Аспатин находился в нескольких шагах от царя, но не подходил ближе, видя, что Дарий плачет. Подошел лишь тогда, когда Дарий подозвал его.
– Аспатин, – сдавленным от рыданий голосом произнес царь, – ты был свидетелем всего свершенного мною со дня воцарения. Сколько сил, сколько войска, сколько дорогих моему сердцу людей я положил в битвах, стараясь сохранить державу Кира. За один лишь год я прошел с войском по горам, степям и пустыням тысячу парасангов, взял штурмом семнадцать крепостей, выиграл четырнадцать сражений. Но поверишь ли, Аспатин, все свои победы я отдал бы за то, чтобы воскресить Арбупала или своего деда. Печаль переполняет мое сердце, а слезы так и льются, и я не в силах остановить их. Я побеждаю своих врагов, Аспатин, но знает ли кто-нибудь, какою ценой даются мне эти победы!
– Я знаю, царь, – тихо отозвался Аспатин.
– Я – царь царей, мне все подвластно! – с горькой язвительностью воскликнул Дарий, взмахнув рукой. – Но и в своем всевластии я самый несчастный человек, ибо за свое величие расплачиваюсь жизнями дорогих мне людей. Клянусь Митрой, это самая высокая плата!
«Вот оно, истинное величие царя-победителя, – подумал Аспатин. – Покинув праздничный стол и сотрапезников, Дарий плачет по тем, кого уж не вернуть, но память о которых останется с ним навсегда».
Вскоре после битвы при Аутиаре Тахмаспада разбил сагартиев и пленил их вождя Чиссатахму. По приказу Дария Чиссатахма был посажен на кол в городе Арбелы, столице тамошних земель. Тогда же к Дарию привел войско военачальник Дадаршиш, наконец-то подавивший мятеж в Маргиане. Фрада, возглавлявший восставших маргианцев, пал в битве, и Дадаршиш привез Дарию его голову. Пришла радостная весть и из Мидии, где Даиферн рассеял остатки мятежных будиев и взял в плен их предводителя Иштубазана. По воле Дария сводный брат Фравартиша был казнен в Экбатанах.
Но еще скрывался где-то в Армянских горах непобежденный Ваагн с отрядами преданных ему отенов и гогаренов. С Ваагном же находился и претендент на армянский трон – Озром, сын Варшама. Дед Озрома был когда-то царем над стенами и гогаренами, племенами Верхней Армении.
Еще продолжалось восстание в Арахосии и Дрангиане. Там пока безуспешно сражался Вивана, полководец Дария.
На помощь Виване Дарий отправил Артавазда с сильным отрядом. В Армении был оставлен Дадаршиш с половиной царского войска, ему предстояло разбить Ваагна с Озромом.
С оставшимся же войском Дарий ушел в Вавилон.
Устав от битв и трудных переходов, Дарий желал лишь одного – покоя. Теперь, когда были казнены наиболее опасные самозванцы и усмирены самые воинственные племена, персидский царь заслужил право на отдых.
Глава двадцать вторая
Атамаита
После трудностей и неудобств походной жизни покой и уют царского дворца в Вавилоне показались Дарию поначалу отражением какой-то нереальной жизни. Дарий опять слышал гортанную речь вавилонян, от которой уже успел отвыкнуть за месяцы, проведенные среди родственных персам арийских племен, чей язык очень походил на фарси. Глядя на покорные спины вавилонских вельмож, склонявшихся пред ним, слыша их угодливые речи, Дарий не мог поверить, что еще совсем недавно здесь бушевало восстание против персидского владычества, жестоко подавленное Интаферном.
Интаферн, назначенный Дарием сатрапом Вавилонии, любил повторять:
– Вавилоняне часто носят на поясе маленькие гирьки, чтобы взвешивать дорогие ароматические зелья, пряности и золотой песок. У персов же на поясе неизменно висит акинак. Так пусть вавилоняне занимаются своей торговлей, а мы, персы, будем властвовать над ними, ибо миром должны править воины, а не торгаши.
В первую очередь Дарий приблизил к себе тех из знатных вавилонян, кто открыто поддерживал персов и покинул Вавилон вместе с Гобрием, не желая признавать самозванца Араху. В числе советников Дария были мудрый жрец Нур-Син, богатый купец, ставший царским казначеем, Или-акаби и военачальник Хизату. Преданным слугой персидского царя оставался и главный садовод Манну-икабу.
Как-то раз Манну-икабу робко заикнулся перед Аспатином про свою зверски убитую племянницу, желая продолжить поиски убийц, прерванные мятежом Арахи. На том же настаивала вернувшаяся в Вавилон Статира, которая все больше подозревала в этом преступлении Атоссу.
Атосса же почему-то вовсе не горела желанием расследовать это убийство, словно несчастная Илтани и не прислуживала ей никогда.
В разговоре с Дарием Статира особенно напирала именно на этот довод.
– Не будь Атосса замешана в этом деле, она бы этого так не оставила, – говорила она. – Надо знать дотошность Атоссы даже в мелочах, а тут убивают ее служанку, и царица бездействует. Это странно и подозрительно!
– Не забывай, Атосса недавно родила семимесячного младенца, которого повитухи кое-как выходили, – вступился за Атоссу Дарий. – До убийства ли Атоссе какой-то там служанки, если ее родное дитя с трудом спасли от смерти. Ксеркс до сих пор еще очень слаб. Лекари день и ночь находятся в покоях царицы.
Своего первенца от Атоссы Дарий нарек именем Ксеркс.
Ксеркс означало «владычествующий над героями». Дарий полагал, что добрые боги не позволят умереть младенцу со столь звучным именем. К тому же оно походило и на имя его павшего друга – Артаксеркса, и Дарию хотелось верить, что такое имя в будущем подвигнет его сына и наследника на многие славные деяния.
Чтобы не раздражать Статиру, Дарий повелел Аспатину провести тщательное расследование. И расследование было проведено. Подозрение пало на одного евнуха, нечистого на руку, и одного из царских стражей, который постоянно преследовал Илтани своими ухаживаниями, ревнуя ее ко всем и каждому. Поскольку стражник пал в сражении с воинами Арахи, а евнух поплатился головой за какое-то другое свое преступление, было решено, что убийц Илтани покарала сама судьба.
Манну-икабу и его родня на этом успокоились.
Однако Статира осталась недовольна столь поспешным расследованием. Будь рядом отец, она пожаловалась бы ему, но Гобрий оставался в Сузах.
В эти дни вновь пробуждающейся весны Дарий был переполнен счастьем не только потому, что Атосса подарила ему наследника, но главным образом от того, что его полководцы один за другим с победой возвращались в Вавилон. Еще в конце зимы вернулся Дадаршиш, разгромивший армян и казнивший их предводителей Ваагна и Озрома. Армения затихла, покорившись персидскому царю. С первыми весенними дождями в Вавилон вступили отряды Виваны и Артавазда, победивших арахотов и дрангианов.
Власть Дария из рода Ахеменидов наконец-то утвердилась на всем пространстве огромной Персидской державы.
В царском дворце по многу дней продолжались победные пиршества. Пиры прерывались торжественными жертвоприношениями и приемами посольств от бывших мятежных племен и городов, ныне выказывающих свою покорность персидскому царю.
По утрам Дарий неизменно находился в своей канцелярии.
Царь задумал увековечить свое имя и свои деяния в большой победной надписи, где должно быть перечислено все свершенное им в первый год царствования. В этой надписи должны быть перечислены поименно все вожди восставших племен, все сражения и походы. В царском войске были особые писцы, которые записывали, где и когда случилось то или иное сражение, сколько пало воинов с вражеской стороны, кто погиб у Дария. Записывалось также, где и каким образом был казнен каждый из предводителей восставших. Поэтому все данные для победной надписи у Дария были в наличии, оставалось лишь расположить их в хронологическом порядке, начиная с самого первого восстания.
Царские писцы сделали первый вариант победной надписи по старинке, на эламском языке. Второй вариант, специально для жителей Месопотамии, был написан по-аккадски.
Но Дарию этого было мало. Ему непременно хотелось, чтобы его победы были так же увековечены и на фарси.
Писцы лишь разводили руками.
– У персов же нет своей клинописи, – говорил Дарию царский секретарь Тиркам. – Кир Великий повелел использовать во всех письменных документах клинопись эламитов, как более простую и удобную, по сравнению с клинописью вавилонян и ассирийцев.
– Кир утверждал величие персов оружием, – сказал на это Дарий, – а я намерен возвеличить персов, поставив их вровень с культурными народами, которые хоть и покорены нами, но смотрят на нас свысока. Я хочу, чтобы персы имели свою клинопись, еще более удобную, чем клинопись эламитов. Это возможно, Тиркам?
– Это собирался сделать еще Камбиз, – ответил секретарь. – При нем большая группа писцов занималась разработкой слоговых форм персидского языка, взяв за основу клинописные знаки тех же эламитов. Но эта работа прекратилась сразу же после смерти Камбиза.
– Тиркам, ты должен разыскать этих писцов и определить, насколько они преуспели в своих трудах, – распорядился Дарий.
– Для этого мне придется поехать в Пасаргады, повелитель, – склонив голову, произнес секретарь.
– Поезжай, – сказал Дарий.
После отъезда Тиркама в Пасаргады главой царской канцелярии стал Аспатин. В его обязанности входили просмотр донесений от соглядатаев со всех концов царства, разбор жалоб к царю и, конечно же, редактирование победной надписи Дария, которую для начала записали на глиняных табличках, чтобы потом, после внесения поправок и дополнений, высечь всю надпись целиком на огромных плитах из белого и розового мрамора. Эти плиты с текстом на трех языках предполагалось установить на площадях во всех самых крупных городах Персидского царства.
Даже беглый просмотр всех исписанных глиняных табличек, содержащих описание битв, походов и штурмов крепостей, производил ошеломляющее впечатление на человека, несведущего в военном деле, а на сведущего – так и подавно. Вся эта цепь сплошных успехов Дария на фоне отдельных неудач некоторых его военачальников казалась просто немыслимой без вмешательства богов. Вывод напрашивался сам собой. И вывод был один: боги были на стороне Дария, в противном случае было невозможно дать объяснение сокрушающей непобедимости персидского царя и воина.
Дарию хотелось, чтобы его подданные уверовали в некое довлеющее над ним божественное расположение, поэтому повелел в своей победной надписи всюду вставлять фразу: «По воле Ахурамазды…»
Даже Аспатин, деливший с Дарием все труды и опасности, просмотрев всю победную надпись, какое-то время пребывал в состоянии изумленного восхищения. Он не мог не поделиться этим с Дарием, в покои которого мог входить запросто как самый доверенный царю человек.
– Один лишь перечень восставших сатрапий и племен способен поразить кого угодно, государь, – восхищенно говорил Аспатин. – Если бы восставшие на юге, западе и востоке объединили свои силы, то они превзошли бы наше войско в тридцать раз! Однако во всех битвах и сражениях наше войско истребило двести тысяч мятежников, а наши потери при этом составили всего около сорока тысяч воинов. Поразительно!
Дарий хмуро взглянул на Аспатина.
– Мы потому и победили, друг мой, что восставшие племена действовали разобщенно, поврозь, подчиняясь каждое своему самозванцу. И потом, не забывай, Аспатин, что среди тех сорока тысяч погибших находятся и лучшие из наших друзей. И мой дед наконец.
– Прости, государь, – Аспатин потупил взор. – Я не хотел бередить твои душевные раны. Я лишь хотел сказать, что даже Киру Великому не удавалось одержать столько побед всего за один год. Повелитель, я думаю, что ты, как и Кир, тоже достоин прозвища Великий. И даже в большей степени, нежели Кир.
Дарий тяжело вздохнул и жестом руки позволил Аспатину сесть подле него.
– Прошел всего один год моего царствования, Аспатин, – медленно проговорил царь, – а у меня такое ощущение, будто я прожил несколько тяжких лет. Иной полководец за всю жизнь не пройдет через столько сражений, столько испытаний, через сколько прошел я всего за год. Оглядываясь назад, в прошлое, я сам удивляюсь, как же мне удалось свершить все это? Как я вообще остался жив средь стольких опасностей? Если это божественное предопределение, Аспатин, то я буду побеждать и дальше. А если в моих победах замешана обыкновенная удача, то рано или поздно я буду разбит, а может, и найду свою погибель на поле сражения.
– Повелитель, я абсолютно уверен в твоей непобедимости, – сказал Аспатин.
– Перестань хоть ты, Аспатин, – Дарий поморщился, – я так устал от лести вельмож из своей свиты.
Тиркам, вернувшийся из Пасаргад, привез с собой троих пожилых писцов. Секретарь пообещал Дарию, что эти трое через несколько месяцев закончат разработку персидской клинописи, которая по написанию знаков будет гораздо удобнее клинописи вавилонян и эламитов. Оказывается, эта трудоемкая работа была почти завершена еще при Камбизе. Но Камбиз, затеяв войну с Египтом, перестал интересоваться этим своим начинанием, которое постепенно зачахло по вине чиновников царского двора, загрузивших писцов рутинной канцелярской работой.
Дарий пообещал писцам, приехавшим из Пасаргад, щедрое вознаграждение и освобождение от всех трудов, если слова Тиркама окажутся правдой.
Уже летом, когда с побережья Эгейского моря были доставлены в Вавилон обработанные каменотесами мраморные плиты, каждая высотой в два человеческих роста, резчики по камню принялись выбивать на отполированной поверхности мрамора длинные ряды клинописных знаков, отдаленно напоминающие птичьи следы на сыром песке. Работы велись в одном из внутренних двориков дворца, и Дарий часто заглядывал туда, дабы полюбоваться на каменные стелы с письменами, прославлявшими его победы и его доблестных полководцев. Царь не умел читать ни по-аккадски, ни по-эламски, поэтому с ним всегда находился Тиркам, владевший этими языками. Дарий всякий раз просил секретаря прочесть какой-нибудь абзац эламского текста, чтобы сравнить его с тем же абзацем, написанным по-аккадски.
Все лето трудились мастера только над одной стелой, причем успели высечь на ней лишь двуязычную надпись, освещавшую походы Дария и его военачальников против мятежных вождей. И лишь к осени камнерезы приступили к тексту, написанному новой персидской клинописью.
Новая клинопись так понравилась Дарию, что ему непременно захотелось научиться читать ее. Это оказалось делом довольно непростым, требующим цепкой памяти и, главное, терпения. Царские преподаватели, не желая утомлять Дария, весьма ненавязчиво вводили его в дебри фразеологических оборотов, синтаксиса и правил написания.
На одном из таких занятий к Дарию явился встревоженный Аспатин и сообщил об очередном восстании в Эламе.
– Некто по имени Атамаита объявил себя царем эламитов, – сказал Аспатин, – под его знамена собралось уже довольно много мятежников. Гобрий просит о помощи, государь.
Дарий сердито выругался, подумал: «О боги! Доколе же это будет продолжаться?» – и тут же направился в канцелярию.
Шагая по широким дворцовым переходам, Дарий, не оборачиваясь, расспрашивал еле поспевающего за ним Аспатина:
– Где гонец от Гобрия?
– В канцелярии, повелитель.
– Когда он прибыл?
– Только что.
– Гонец привез письмо или устное сообщение?
– Письма не было, государь.
Расспросив гонца, Дарий немедленно собрал военачальников. Было решено послать в Сузы войско, во главе которого был поставлен Артавазд. Дарий хотел сначала сам возглавить войско, но его полководцы воспротивились этому, говоря, что присутствие царя на этой войне вовсе не обязательно.
– У царя довольно и других забот, – сказал Вивана.
– На что тогда годны мы все, если царь будет сам подавлять эти бесконечные мятежи? – высказался и Артавазд.
Войско ушло.
Чтобы взбодриться, Дарий пожелал прогуляться в парке. Его сопровождал Аспатин.
Видя озабоченное лицо Дария, Аспатин постарался развеять его тревогу:
– Мне кажется, Гобрий преувеличивает опасность. Эламиты должны помнить, чем закончились два предыдущих восстания на их земле. Но если вдруг они забыли, Артавазд сумеет напомнить об этом.
– Я не сомневаюсь в победе Артавазда, Аспатин, – кивнул Дарий, – но меня беспокоит другое. Куда поместить в моей победной надписи сообщение о разгроме Атамаиты? Ведь места на стеле почти не осталось.
– А мы поставим не одну, а две стелы, повелитель, – живо откликнулся Аспатин. – На одной стеле будут перечислены твои победы, одержанные за прошедший год. На другой – победы, которые ты одержишь в этом году и в последующие годы. Самой первой надписью на второй стеле и будет сообщение о казни самозванца Атамаиты.
– Ты думаешь, Аспатин, что восстания все еще будут продолжаться? – спросил Дарий, взглянув на своего советника.
– Я думаю, восстания рано или поздно прекратятся, – не задумываясь, ответил Аспатин, – но не могут прекратиться славные деяния великого царя Дария из рода Ахеменидов.
Дарий расправил широкие плечи и обратил свой задумчивый взор к другому концу длинной аллеи, усаженной гранатовыми деревьями.
Лучи солнца, преломляясь в ветвях деревьев, расцветили яркими пятнами широкую дорожку, выложенную желтыми плитами. По ним отчетливо звучали шаги царя и его спутника.
«Славные деяния… – подумал Дарий с непонятной грустью. – Покуда я совершил лишь одно славное деяние – сохранил державу Кира».
Часть вторая
Глава первая
Саки-тиграхауда[92]
После казни самозванца Атамаиты, плененного в первом же сражении с войском Гобрия и Артавазда, в Эламе воцарилось спокойствие. В соседних с Эламом сатрапиях больше не было возмущений, и в дальних от Вавилона провинциях Персидского царства тоже было тихо. После четырнадцати месяцев упорной кровавой борьбы с восстаниями и самозванцами это затишье казалось Дарию зловещим. Царь теперь постоянно находился в Вавилоне, держа войско наготове.
Переосмысляя столь трудное начало своего царствования, Дарий вознамерился провести преобразования в налогообложении и в управлении провинциями. Для этого Дарий захотел ознакомиться с системой территориального деления и управления в Вавилонском царстве при царе Навуходоносоре, а также с преобразованиями ассирийских царей в той же сфере. Во дворце Навуходоносора хранился большой архив различных документов и письменных сообщений, который начал собирать еще Набопаласар[93], отец Навуходоносора. В свое время ассирийская система административного деления захваченных земель считалась идеальной. Опыт ассирийцев переняли вавилоняне при Набопаласаре и мидийцы при царе Киаксаре, победителе Ассирии. Теперь этим опытом управления многочисленными провинциями с разноплеменным населением пытался овладеть и персидский царь Дарий из рода Ахеменидов.
Поскольку весь архив вавилонских царей был написан по-аккадски, в изучении его Дарию помогали царский секретарь Тиркам и царский советник Нур-Син. Участвовал в этом и неизменный Аспатин, мнение которого Дарий очень ценил.
Помимо этого, Дарий немало времени проводил в своей канцелярии, заслушивая письменные жалобы, поступавшие в Вавилон со всех концов царства. Дарий сам выносил решения по жалобам и направлял своих доверенных людей, чтобы они на месте следили за выполнением его царской воли. Дарию очень хотелось прослыть в народе справедливым и мудрым царем, дабы уважение к нему хоть в какой-то мере удерживало его разноплеменных подданных от мятежа.
Однажды, занимаясь разбором жалоб, Дарий наткнулся на сообщение из Бактрии. Вернее, его прочитал старший писец, поскольку царь хоть и выучил арамейский язык, но читать клинопись вавилонян, распространенную повсеместно, не умел. Какой-то знатный бактриец жаловался царю на произвол его брата Артабана, сатрапа Бактрии. Бактриец писал, что Артабан помимо налогов в царскую казну и на содержание своего войска ввел еще новую подать для откупа от скифов, которые непрестанно делают набеги на бактрийские земли.
Дарий, возмущенный тем, что Артабан, имея войско, все же предпочитает не сражаться со скифами, а откупаться от них, без промедления послал гонца в город Бактры с требованием, чтобы Артабан спешно прибыл в Вавилон.
Путь от Вавилона до Бактр был не близок. Прошло двадцать дней, прежде чем Артабан предстал перед Дарием.
Он был сводным братом Дария, поскольку матери у них были разные. Еще в юности Артабан неудачно упал с коня и повредил ногу, с той поры он заметно хромал. Хромота постепенно приучила Артабана к малоподвижному образу жизни, он не любил ни воевать, ни охотиться. Зато Артабан обожал хорошо поесть, поэтому в свои двадцать пять лет он был уже довольно тучен и страдал одышкой. Дарий сделал Артабана сатрапом Бактрии, уступая просьбе отца, который надеялся, что, живя на границе скифских степей и отражая набеги кочевников, Артабан со временем обретет все навыки превосходного военачальника.
– Что же ты, Артабан, позоришь свое имя и славный род Ахеменидов, откупаясь от скифов подачками, вместо того чтобы сесть на коня и во главе войска преградить скифам путь в Бактрию? – такими словами встретил Дарий сводного брата в одном из залов дворца.
При этой встрече двух братьев-ахеменидов присутствовал лишь Аспатин.
Суровый тон Дария нимало не смутил Артабана.
– Брат, вместо того чтобы похвалить меня за благоразумие, ты обвиняешь меня в трусости, – промолвил он, глядя Дарию прямо в глаза. – Или ты забыл, чем закончился поход непобедимого до этого Кира против массагетов? С моим войском можно одолеть несколько сотен скифов, но никак не те конные полчища, какие время от времени накатываются на Бактрию из-за Окса[94].
Дарий презрительно усмехнулся.
– Напрасно усмехаешься, брат, – опять заговорил Артабан. – Реомифр, который был сатрапом Бактрии до меня и погиб в борьбе с восставшими маргианцами, тоже откупался от скифов дарами. И не раз. Свидетели тому жители Бактр. Иные из них благодарны за это Реомифру, ведь он не заставлял их сражаться со скифами и рисковать жизнью. То же самое делаю и я.
– Это благодарность трусов трусу же, – сказал Дарий и раздраженным жестом прервал брата, собиравшегося оправдываться и дальше. – Артабан, хоть ты и Ахеменид, но Бактрии ты недостоин. Я дам тебе в управление другую сатрапию, а в Бактрию отправлю твоего родного брата Артана[95]. Хоть Артан и моложе тебя, зато гораздо храбрее.
– Артан, конечно, не станет откупаться от каких-то там грязных кочевников, – позволил себе некоторую язвительность Артабан, раздосадованный таким решением царя. – Он вооружит против скифов всех поголовно: и персов, и бактрийцев. Он затеет такую войну со скифами, заканчивать которую придется тебе, мой мудрый брат. Вот тогда ты и вспомнишь о моем благоразумии, ошибочно воспринятом тобой как трусость.
– А ты что скажешь, Аспатин? – обратился Дарий к своему советнику. – Ты согласен с Артабаном?
– Мне кажется, повелитель, кое в чем Артабан прав, – ответил Аспатин, прижав ладонь к груди.
– В чем же? – спросил Дарий, изумленный таким ответом.
– И Реомифр некогда откупался от скифов вовсе не по малодушию, но не имея достаточно войска, чтобы противостоять набегам из степей, – пояснил Аспатин. – И Артабан ныне собирает золото на откуп по той же причине. Что же касается Артана, государь, то одной своей храбростью он вряд ли избавит Бактрию от скифской угрозы. Если даже Кир Великий не смог со всем своим войском одолеть одних массагетов, то чего ждать от Артана, с его неопытностью и с теми немногочисленными воинами, какие будут при нем? Тут необходимо более верное решение, царь.
Дарий удивленно приподнял брови.
– Продолжай, Аспатин. Думается мне, ты хочешь дать мне совет.
– Совет мой таков, – продолжал Аспатин. – Нужно покорить скифов, сколько бы их ни было в степях за Оксом и Яксартом[96], и тем самым навсегда избавить Бактрию и Согдиану от скифских вторжений.
– Но это невозможно, Аспатин! – воскликнул Артабан. – Скифов в степях великое множество. Их там как муравьев, как диких пчел, как саранчи! Воевать со скифами бесполезно. Пример тому – неудачный поход Кира.
– Но ведь Камбиз и Бардия покорили саков-хаумаварга, – заметил Аспатин. – И теперь эти скифы являются данниками персидского царя.
– Саки-хаумаварга[97] с некоторых пор живут полуоседло, их земли соседствуют с Маргианой, – сказал на это Артабан. – Покорить саков-хаумаварга удалось лишь потому, что прочие скифы не пришли к ним на помощь. Среди скифов тоже существует вражда. Саки-хаумаварга – это всего одно племя. Таких племен в степях между Гирканским морем и Яксартом около двадцати. И каждое племя может выставить больше десяти тысяч всадников. Вдумайся в это, Аспатин.
– Всю эту конницу неплохо бы привлечь в персидское войско, – невозмутимо промолвил Аспатин. – С такой силой персидскому царю не страшен никакой враг.
Последняя фраза Аспатина явно предназначалась для Дария.
– Покончить со скифской опасностью именно теперь было бы совсем неплохо, клянусь Ахурами, – задумчиво проговорил царь. – Послушаем, что скажут мои полководцы.
В тот же день Дарий собрал военный совет.
На совете присутствовали все военачальники персидского войска, а также те из сатрапов, которые по разным причинам в ту пору находились в Вавилоне.
Мнения военачальников разделились. Большинство их отнеслись с неодобрением к замыслу похода на скифов, ссылаясь на усталость войска и большие потери, понесенные при подавлении многочисленных восстаний.
На стороне большинства был и Мегабиз.
– Всем ведомо, какой дорогой ценой нам удалось подавить мятежи и восстановить единство державы Кира, – молвил Мегабиз. – Пусть не покажутся дерзкими мои слова, но Дарий удержался на троне лишь благодаря войску, тому войску, что стоит ныне в Сузах и Вавилоне. Если это войско поляжет в степях за Яксартом, – а я думаю, все знают, сколь опасный враг скифы! – то это послужит сигналом к новым восстаниям, которые в конце концов развалят державу Ахеменидов, ибо той силы, перед этим одолевшей десятерых самозванцев, уже не будет.
– Даже если скифы не победят наше войско, отсутствие его в центральных сатрапиях может опять подвигнуть на восстание тех же вавилонян и эламитов, – поддержал Мегабиза Гидарн. – Владения скифов обширны, чтобы добраться до скифских кочевий, придется потратить не один месяц. За это время любой самозваный царь войдет в силу, где бы он ни объявился. Вот что опасно!
– Воевать со скифами – все равно что сражаться с собственной тенью, – невесело усмехнулся Вивана. – У этого народа нет ни городов, ни постоянных селений. Скифы могут внезапно появляться и так же внезапно исчезать в дальних далях. Мы загоним коней, попусту гоняясь за скифами.
Те из военачальников, кто выступал за поход против скифов, были согласны с Тахмаспадой, который говорил:
– Царствование Дария не будет спокойным, пока скифские кочевники не прекратят свои набеги. Безнаказанность порождает самоуверенность и гордыню. Еще бы! Персидские сатрапы, одетые в расшитые золотом одежды, покупают мир у степняков, облаченных в сыромятные кожи. Что может быть позорнее? – При этом Тахмаспада бросил неприязненный взгляд на Артабана. – Всякий сатрап, откупающийся от врагов дарами, должен понимать, что тем самым он умаляет величие персидского царя.
Уязвленный Артабан принялся оправдываться:
– Не всякого врага можно устрашить стрелами и не до всякого врага можно дотянуться мечом. Я хочу, чтобы меня здесь поняли правильно. Кто видел скифов в сражении, тот знает, что этот народ лучше не дразнить, ибо скифы подобны осам. Они так же многочисленны, стремительны и безжалостны!
– Скажи еще, что скифы обладают бессмертием, дабы запугать нас окончательно, – усмехнулся Ариасп, который не меньше Тахмаспады жаждал сражаться со скифами.
Несмотря на молодость, Ариасп командовал отборной царской конницей. Такой чести он был удостоен за свою храбрость во многих сражениях.
Среднего брата Дария воины и военачальники считали любимцем судьбы, ибо Ариасп, пройдя через столько жестоких битв, всегда оставался цел и невредим.
Ариаспа немедленно поддержал его младший брат Артафрен, который сравнительно недавно вступил в царское войско и потому тоже желал отличиться.
– Трудности войны со скифами сделают весомее победу над ними, – сказал Артафрен. – После такой победы уже ни один народ на Востоке не осмелится воевать с персами.
Споры военачальников могли продолжаться еще долго, если бы Дарий не вынес окончательное решение.
– Начинаем войну со скифами, – сказал царь.
Совещание переключилось на то, где взять дополнительные войска, желательно конницу и колесницы, сколько всего войск двинуть в этот поход и сколько оставить в Вавилоне, Мидии и Персиде на случай очередного мятежа.
Аспатин предложил увеличить войско за счет отрядов, взятых у сатрапов Лидии и Египта.
– Ни в Египте, ни в Лидии не было восстаний и тамошние правители не понесли никаких потерь, – молвил Аспатин. – К тому же Оройт, сатрап Лидии, мог бы навербовать наемников среди писидийцев, фригийцев и мисийцев, воинственность которых хорошо известна.
Аспатина горячо поддержал Артавазд:
– Лидия и приморские области славятся многолюдством, там легко можно набрать войско в тридцать тысяч воинов. И столько же может выставить Египет.
– Я пошлю гонцов к Оройту в Лидию и к Арианду в Египет, – промолвил Дарий. – Аспатин прав, если мы и получим подкрепление, то скорее всего оттуда, где не было войны.
– Надо бы и к Отане послать гонца, – мрачно заметил Гистасп, который также не горел желанием после подавления опаснейших восстаний ввязываться в нелегкую войну со скифами. – Отана не помогал нам сражаться с самозванцами, выжидая исход событий в своей Каппадокии. Пусть-ка теперь он докажет свою преданность царю Дарию.
С Гистаспом согласились многие военачальники. Согласились с ним и его сыновья Ариасп и Артафрен.
– Будь по-твоему, отец, – сказал Дарий.
Артабан сделал последнюю попытку отговорить царя от войны со скифами, но Дарий даже не стал его слушать. В нем вдруг взыграло сильнейшее желание прослыть победителем скифов, которых не смог одолеть сам Кир Великий.
Войска стягивались в Согдиану, к городу Мараканде. Сначала здесь разбили стан согды и бактрийцы. Затем сюда подошли отряды мидийских племен во главе с Даиферном, сатрапом Мидии. Чуть позднее свои войска привели Интаферн, сатрап Кармании; Гобрий, сатрап Сузианы, и Гистасп, сатрап Парфии и Гиркании. Привел конных ариев военачальник Каргуш. Пришел Отана во главе своих каппадокийцев. Во главе паретаков стоял храбрый Тахмаспада.
Затем подошли конные и пешие войска персидских племен. Вместе с воинами из племени пасаргадов в стан под Маракандой прибыл царь Дарий со всей свитой и телохранителями.
Последними пришли вавилоняне и арахоты.
Видя воинственные намерения персидского царя, саки-хаумаварга, обитавшие по берегам Окса, поспешили выразить Дарию свою покорность.
Пример саков-хаумаварга породил надежду средь царского окружения, что и прочие скифские племена предпочтут не искушать бога войны и добровольно дадут персидскому царю землю и воду.
Персидские послы отправились к соседним племенам саков-хаумаварга – хорасмиям, абиям и массагетам.
Хорасмии решили покориться, дабы в будущем иметь персидского царя своим союзником против кочевников-дагов, претендовавших на их земли. Выразили покорность персам и абии.
Дарий с беспокойством ожидал ответа от массагетов, не пожелавших в свое время подчиниться Киру и разгромивших персидское войско. Военачальники Дария всерьез полагали, что покорение скифов неминуемо начнется с войны с массагетами.
Однако случилось непредвиденное: массагеты дали персидскому царю землю и воду.
После этого еще несколько скифских племен признали над собою владычество Дария.
Советники Дария радовались тому, что слухи о победах персидского царя над самозванцами дошли и до скифов. Иначе чем объяснить покорность всегда таких заносчивых скифских царей?
Но вот вернулись послы от саков-тиграхауда. И вернулись с нерадостными вестями: саки-тиграхауда отказались подчиниться персам.
Их предводитель Скунха устами персидских послов дал такой ответ Дарию: «Земли у саков много, но очень мало воды, да и та почти вся соленая. Столь плохая вода вряд ли удовлетворит такого великого царя, как Дарий. Дать же землю без воды – все равно что кинуть подачку. Поэтому в таком случае самое лучшее отказать вовсе».
– Скунха бросает мне вызов, – сказал Дарий на военном совете.
Артабан позволил себе не согласиться с Дарием.
– В ответе Скунхи нет ничего кроме истины, – молвил он. – Там, где кочуют саки-тиграхауда, степи действительно переходят в пустыни и солончаки. Там много соленых озер и совсем мало пресных источников. Скунха просто не хочет оскорблять персидского царя недостойными его дарами. Это, скорее, жест вежливости, нежели непокорности.
Читать бесплатно другие книги:
