Мой босс-тиран, или Няня на полставки

14

МИРОСЛАВА

День начался как обычно, не считая того, что уже утром Мира успела побывать на работе, теперь уже бывшей, и написала заявлении об уходе. Ну никаких сил душевных с этим Аверьяновым работать не хватит. Побил Вадима, не поверил в её честность, да еще и целоваться после этого полез. Ну не гад ли?!

Очень вовремя позвонила Зинаида. На заводе, где она верой и правдой трудится уже восьмой год, срочно требуется секретарь. А чем Пташкина не секретарь, а? Ну и пусть зарплата на порядок меньше, зато там не будет этого противного шефа с его истеричками-подставщицами.

Утро прошло на «ура», без спешки и беготни. Мирослава выпила свежесваренный кофе, позавтракала полезной кашей, закусила все это дело бананом и с наслаждением потянулась в новую жизнь. Написать заявление оказалось делом пяти минут, и вот она уже свободный и безработный человек. Ура, товарищи!

Но это пока безработный. Вот недельку отдохнет и с новыми силами трудиться пойдет. Ну и пусть, что завод, зато там график нормирован, а не до тех пор, пока вредная Лилька не отпустит.

До обеда Мира болтала по телефону с Зинаидой, рисовавшей ей радужные картинки новой работы, еще полчаса боролась со сном и почти победила, когда раздался противный звонок домофона. Она только-только выспаться решила, пока есть возможность отдохнуть от дел праведных, и тут на тебе – сразу кто-то в дверь ломится.

— Опять что ли дядь Вася перепутал хату...- проворчав, Пташкина поплелась открыть дверь непутевому соседу-алкашу, но вместо него услышала такой знакомый детский голосок.

— Стёпа?!!!

И уже через минуту этот рыжий чертёнок неуверенно топтался на пороге её квартиры.

— Ну что, вот и свиделись. -  с улыбкой от ушей воскликнул Степа и бросился в объятья Миры, которая не сразу сообразила, что надо бы тоже обнять его в ответ. Но хорошо хоть вообще сообразила, когда немного отошла от шока.

— Ты чего здесь? Ты как? Папа внизу, да? — завалила она его вопросами, но Стёпка лишь качал головой из стороны в сторону и сильнее стискивал ее в объятьях.

— Ну чего ты, мелкий? А?

— Ничего, — деловито нахмурился Степа, — Собирайся, поехали.

— Куда? Зачем? — Мира попыталась засмеяться, но вышло как-то натужно.

— Домой.

— Так я здесь живу. Заходи, покажу свои хоромы...

— Нет. Папка - глупый и наивный, только ты ему не говори. Ему помощь нужна, он не понимает просто...хотя теперь уже не буду я ему помогать, потому что он все равно предатель! Вот!

— Погоди, сейчас я ничего не понимаю. Ты давай, не стой на пороге, заходи. Сейчас все расскажешь, хорошо? А мы потом с тобой решим, глупый твой папа или нет.

— А чего тут решать? — изумленно воскликнул Степа, — Он ведь как ребенок. Его все обманывают, а он и верит. Хотя и предатель. Ну вот так ему и надо!

— Я не обманываю, — зачем-то оправдалась Мира, но Стёпка, совсем как взрослый махнул рукой.

— Так в том-то и дело. А он не понимает. Я тебе сейчас всё расскажу, Пташкина. Я такое узнал! Такое!!!

Мира засмеялась и отвела Стёпу на кухню. Заварила чай и нарезала колбасу на бутерброды.

— Выкладывай. — деловито предложила она, и Стёпка с воодушевлением принялся излагать.

— Я, ты не думай, всегда знал, что ты не стала бы брать это страшенную штуку у злыдни.

— Спасибо, что хоть ты мне веришь. — Мира потрепала мальчика по рыжей голове и села напротив, положив руку под щеку.

— Но у меня доказательств никаких не было, а как без них? А?

Мира развела руками, подтверждая, что мол, да, никак.

— А папка мой злыдню опять в дом пускать стал, будто не видит, что она хуже змеи. Он меня с ней опять оставил, хотя я и сказал, что сбегу. Только ему теперь все равно. Вот.

— С чего ты так решил?

— Потому что! — насупился Степа. — Потому что слышал, как он матери моей сказал, что, если она не приедет, он меня в детский дом сдаст.

Пташкина даже подскочила на этих словах. От возмущения пропал голос, и она выпучила глаза и теперь хлопала ими, словно пыталась взлететь.

— Не может быть! — только и смогла вымолвить Мира, когда первый шок прошел.

— Ага...держи карман шире, — выдал Стёпка подслушанное у кого-то из взрослых выражение, — Я-то хотел ему рассказать, как застал злыдню с Юркой, а он...предатель!

— Где-где ты застал злыдню?

— Да в беседке у нас. Они там шушукались так странно, я правда не хотел подслушивать... — покраснел Степа. — Но не удержался и заглянул. А они там...они...они там целовались!

Мира выдохнула. Она так боялась услышать что-то более интригующее, что не заметила, как побелели костяшки пальцев. Хвала богам Стёпка чего похлеще не видел.

— Как же ты сюда добрался?

— Как-как... в машину к предателю залез, у работы вылез и одной тете сказал, что я забыл, как домой дойти. Она меня и проводила.

— И не позвала полицию? — ахнула Мира, — И не зашла с тобой в дом, не проводила до родителей?

Степка пожал плечами, его-то эти вопросы волновали мало.

— Она смотрела, что я домофон нажал и вошел. И ушла.

— Адрес где взял? - простонала Мира, уже зная, что и на это у мальчика найдется ответ.

— Да предатель на столе оставил, когда в прошлый раз ездил к тебе. Он же ездил, да?

— Ездил… - обреченно вздохнула Пташкина.

— Ну хоть тут не обманул…

— И что же мне теперь с тобой делать? — вздохнула она.

— Что-что... жить будем. У меня с собой еще Жучка и Жук. Ты же не против, правда? Не мог же я их там оставить... назад-то я уже не вернусь.

Конечно же Мира не могла оставить Степку у себя, отец наверняка волнуется, хоть даже и такой глупый как Лев. Ну как он мог даже мысль допустить, чтобы отдать ребенка в детский дом? В своем ли Лев уме?

Когда уставший Степа уснул на диване в гостиной, Пташкина тут же набрала номер Аверьянова и рассказала, что Степка у нее.

— Ну Пташкина, погоди! — ожидаемо ответил шеф и уже через полчаса вломился к ней в квартиру вместе с какой-то кучей народу.

— Эй, потише. Вы мне ребенка разбудите! — воскликнул она, но ее даже слушать никто не стал.

Стёпка тут же расплакался, размазывая слезы по румяным щекам. То ли испугался, то ли недоспал. Зыркнул на Миру своими голубыми глазами, обманула, как знал обманула...эх!

Пташкина лишь виновато косилась одним глазом в его сторону, а другим на старшего лейтенанта в очках и дядечку с большими усами, да на вопросы их отвечала до тех пор, пока язык шевелиться не перестал от усталости.

И вопросы-то какие глупые...

- Где вы, гражданочка Пташкина взяли ребенка?

- Где, где, украла...

Ох, зря она это сказала. Чуть руки не заломили. И срок пообещали за язык длинный.

- В каких отношениях с отцом ребенка?

- Хм... в тесных.

Лев что ли там поперхнулся? Надо бы по спинке постучать.

- Знаете ли вы мать ребенка?

- Ну так... не то, чтобы очень. Но такую змею раз увидишь — век не забудешь!

- Знаете ли вы кто такая злыдня?

- О да... еще одна змея, мало того, что ребенка обижала, так еще и с охранником вредительством и подставами занимается. И в беседках маленьких злыдней размножает. Вот.

Снова что ли Аверьянов поперхнулся? Да дайте ему уже воды!

— Спасибо, Мирослава Сергеевна! Вы нам очень помогли! — расплылся в улыбочке усатый и направился прямиком к ошалевшему от ответов Миры Аверьянову.

А нечего подслушивать...

— Ну что, папаша, будем сообщать куда следует. Пусть они там решают, что с пацаном делать, раз матери не нужен и от вас сбегает.

Мира увидела, как напряглась спина Льва. Вгляделась в лицо, на котором заиграли желваки, и на лбу запульсировала голубая венка.

— Не надо, хуже будет, — шепнула она на ухо, пытаясь его успокоить, а он, индюк такой, вместо благодарности вдруг схватил ее за руку, больно между прочим схватил, и потянул за собой в ее же спальню.

Мать честна, это он что же удумал, развратник! Кругом столько народу, а он...

Мира уже даже начала отмазки придумывать, а Лев вместо ласковых слов зло выдохнул ей в лицо:

— Это уже слишком! Мало того, что вы запудрили пацану голову, так еще и пытаетесь учить меня жизни!

Мира опешила. Что значит голову запудрила? Чему она его учит? Что не так-то опять?!

— Я устал от вас и вашей бесконечной лжи. От ваших проделок и проблем! Вы же мне всю жизнь испортили! То вы бабу какую-то в дом тащите, то воруете кольца, то ребенка!

— Я?! — она хотела воскликнуть, но получилось какое-то шипение.

Вот тут Пташкиной стало по-настоящему больно и обидно. Это что он такое говорит? Это он серьезно? Это он ей, да?

— Вы! Я устал от вас и прошу оставить нас в покое. Я так и быть в последний раз не заявлю на вас, но больше...больше прошу тебя, Мирослава, не звони и не появляйся в моей жизни. Ты все портишь...

Мира застыла с открытым ртом, и вдруг, будто опомнившись, отвернулась.

Пробормотала едва различимое:

— Уходите...

И почти сразу почувствовала прикосновение к плечу, которое больно обожгло кожу. Резко развернулась и выпалила ему в лицо:

— Мне жаль, что этому ребенку в родители достались вы!

Лицо Аверьянова перекосилось от злобы, он кивнул, сжал зубы и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты.

А Мирослава горько заплакала.

Она очень хотела проститься со Степой, умом понимая, что скорее всего это их последняя встреча. А сердцем... сердцем Мира прикипела к рыжему пацану навсегда. Прочно обосновался в ее душе Степка, засел, словно ноющая заноза.

Еле-еле она пересилила саму себя, чтобы сказать Степке до свидания, но он отвернулся, завидев в ее и не обернулся, шагнув за порог.

Мирослава осталась одна.

— Пташкина, вы видели Жучку?

Мира ладошками заслонила глаза от яркого солнца и всмотрелась в знакомый силуэт. Лев топтался на месте в одних трусах и обнимал за талию счастливую Зину. Правда Растопыгина отчего-то вдруг стала меньше ростом, но Миру это нисколько не смущало.

Она пожала плечами и повернулась на бок, не желая и дальше смотреть на бывшего шефа и подругу, тоже наверное бывшую, и только зубы сжала, услышав смешок шефа.

Небо вдруг заволокло тучами, послышались раскаты грома и Мира вскочила с места, чтобы найти Степку. Вдруг он испугается грозы, вдруг он больше не вернётся...

Она побежала по мокрому песку, но ноги никак не хотели слушаться. Они постоянно разъезжались в стороны, утопали все глубже и глубже и наконец она, совсем обессилев, упала на колени и заплакала.

— Ты же меня не отдашь, да? — послышался детский голос.

Мира поискала глазами Степку, но увидела только волосатые ноги Льва Лексеича.

— Пташкина, забери меня от них! Забери... — плакал где-то малыш, но Мира никак не могла его увидеть.

— Степа, где ты, где ты, покажись... — просила она, все глубже и глубже утопая в песок.

Она попыталась выбраться, но нога наступила ей на плечо и вдавила в грязь, прижала, не давая возможности выбраться.

— Эх, Пташкина, Пташкина... как же я от тебя устал...Больше, прошу тебя, не звони и не появляйся в моей жизни. Ты все портишь... портишь, портишь...

Мирослава открыла глаза, не сразу сообразив, что это всего лишь сон и все еще отплевывая несуществующий песок с зубов. Как хорошо, что все саме страшное происходит во сне.

За окном вовсю поливал дождь, в комнате стало холодно, и она поспешила закрыть створку. Часы показывали шесть утра, не самое приятное время для пробуждения.

Мира прошлась босиком по холодному полу, заглянула в едва прикрытую дверь. Вадим дрых в гостиной, приперся-таки вчера ночью, так и не найдя другого пристанища. Выгнать его Мира почему-то не смогла, не решилась.

Бывший спал, свернувшись калачиком, будто ребенок. Она подошла поближе и долгое время всматривалась в некогда любимые черты. Сейчас, когда сон возвращал другу его истинное лицо, пряча все дрянное, накопленное годами и не самым лучшим опытом, Вадим словно возвращался на двадцать лет назад. В детство. Становился беззащитным и славным, каким и был когда-то.

Мира улыбнулась своим странным мыслям, подошла тихонько поближе и укрыла Вадика пледом. Он что-то пробормотал во сне, перевернулся на другой бок, а Пташкина вдруг отчётливо поняла, что жизнь все-таки безумно странная штука.

Вот уж новость!

15

ЛЕВ

Степка всю дорогу до дома проплакал и у Льва сердце сжималось от каждой пролитой сыном слезинки. Он до того чувствовал себя виноватым, что сам себе теперь казался исчадием ада, честное слово.

А еще Лев решил зарыть топор войны с матерью и обратиться наконец к ней за помощью. Да, они давно не понимают друг друга, да что там давно — никогда не понимали... Да, она сложный человек и очень скептична ко всему, даже к наличию у Льва сына, да...да много чего еще можно перечислять, но мать есть мать, она должна понять, помочь. Хотя вон Ольга тоже вроде как мать, а так и не приехала до сих пор, словно ей совсем наплевать на сына.

Степка уснул только дома, сказалось переутомление, обида, разочарование в людях, во взрослых, во всем на свете. В тех, в ком дети должны искать и находить поддержку, а вместо этого только видит лишь склоки, упреки, равнодушие и предательство. А ведь ему всего шесть лет, что же будет дальше?..

Ольга...нужно что-то решать с этой женщиной, и пока что еще Лев готов решать это дело мирно. Нужно дать ей шанс на оправдание ее поступков. Может у нее башня слетела от усталости? Эта, как ее, послеродовая депрессия. Ну погуляет немного и вернётся, нельзя ребенку без мамы, Лев все понимает. А эти слова про детский дом...какой же он дурак! Он-то ляпнул это Ольге, чтобы задеть ее, чтобы она наконец приехала, объяснилась, что-то решила... кто же знал, что Степка услышит?!

- Славка, ты мне скажи, а послеродовая депрессия это надолго? - Лев решил-таки позвонить другу гинекологу и тот всерьез переполошился.

- А у тебя что, ребенок родился? Поздравить можно? А почему молчал? Ты что, женился, а на свадьбу не позвал? - огорошил он вовросами Льва.

- Да не, спаси и сохрани! - всоклкинул Лев и по-быстрому обрисовал возникшую ситуацию.

- Аверьянов, я с тебя сейчас умру. Тут то ли смеяться, то ли плакать... как послеродовая депрессия? Пацану шесть лет!

- Да?

- Два! Просто мамаша — кукушка. Ну, Аверьянов, ну напугал...

Лев еще недолго поболтал со страым товарищем и вновь его одолели грустные, можно даже сказать упаднические мысли.

Всех припомнил, никого не забыл.

Анна... надавать бы ей по щам, но Лев женщин не бьет. Да и черт с ней, все равно он давно к этой дамочке не испытывает ничего, кроме раздражения.

А вот с Мирославой сложнее... к ней у него раздражение совсем другого рода, и конечно же совсем она не мешает ему жить. Не бесит и не портит она ничего. Наговорил, словно в бреду ужасного, а слово-то не воробей...

Хотя Льва тоже можно понять, он слишком испугался за сына, вот и наговорил ей кучу гадостей. Надо бы извиниться, да разве нормальный человек простит такие слова? Нет, Пташкина в своем праве и это печально. А как бы она сейчас не помешала рядом, да...

Юрка — сволочь! Увидит Лев его — морду-то набьет, да так, чтобы больше ни одна вдовушка на него даже смотреть не могла без отвращения и сожаления.

— Лиля, ты на работе? — спустя час раздумий Лев все-таки позвонил матери, надеясь на ее мудрость, но та даже слушать его не захотела. Бросила трубку.

«Ну мама...ну где мама и где мудрость?!»

Мать с детства, в смысле его детства, просила называть себя Лилей, или Лилечкой, не перенося слово «мама», так как привыкла себя считать вечной девочкой. Да, именно так, девочкой. А учитывая, что родила она его в...впрочем никто точно не знает во сколько, поскольку все документы, выдающие ее возраст давно исчезли, а новые цифры очень и очень разнились, то сейчас это звучало особенно нелепо. Но Лев привык. Мать есть мать, даже такая шебутная и странная, как его.

— Лилечка, милая, только попробуй положить трубку!

Немного перегнул с интонацией, но черт! С Лилей по-другому невозможно. Иногда ему удается пробить глухую оборону матери и сейчас самое время поднажать.

Мать вздохнула особенно протяжно, выругалась, затянулась и только спустя полминуты выдохнула в трубку:

— Валяй...

— Ма...Лиля, мне нужна твоя помощь! Со Стёпкой... — на одном дыхании выпалил Лев и замолчал.

В трубке повисла зловещая тишина, будто на том конце провода даже дышать перестали. Новый щелчок зажигалки намекнул на сдавшие нервы родительницы, и Лев уже не надеялся, что она ответит.

Но она ответила.

— Таки я приеду, но имей ввиду, деточка, никаких подгузников. И каши варить я тоже не собираюсь.

Аверьянов выдохнул и как можно бодрее ответил:

— Степе шесть лет. В туалет он уже давно ходит сам. А кашу я и сам сварю. Приезжай, Лиль.

— Ой, тока не ври мне, шо я хорошая мать, я тебя умоляю...

— И не собирался, — парировал Лев, в любое мгновение ожидая затрещины, но мать на удивление только хмыкнула.

— И где это создание не твоей природы?

— Тсс... спит. Я хотел вначале с тобой поговорить. Ты как мудрая жен... — не успел он договорить, как мать прыснула со меху.

— Продолжай-продолжай... — вытирая набежавшие слезы, бормотала Лиля, — Люблю, когда люди не умеючи, пытаются врать, это выглядит-таки очень забавно. Хотя странно, учитывая, что ты вроде мой сын, а врешь так себе, надо сказать, никудышно даже.

Лев покраснел, но все же сдержался. Он-то хотел серьезно поговорить, а ей лишь бы смеяться. Мать — она как стрекоза, такая же беззаботная и вечно веселая. Зря он ее позвал.

— Да ладно тебе, будь проще, Левушка, будь проще. Таки что там с чужим потомством? Шкодит? Мамаша надеюсь уж в розыске? Только бы не посадили, а то-таки придется и дальше чужого прикормыша растить-поить. Ох и не люблю я всяких разных бастардов, ох и не люблю...

Лев вновь поморщился, но решил не обострять, ибо это бесполезно. Пусть говорит, что хочет, это ерунда все. Он-то знает, что в душе она не такая, в душе, где-то очень глубоко, мать добрая.

Лев налил Лиле чай, разогрел пиццу, которую заказывал для Стёпки накануне и отобрал папиросы.

— Лиля, в доме не курят, тут ребенок и вообще...

Мать недовольно поморщилась, но пачку убрала обратно в сумочку.

Пока разговаривали - не слышали, как Стёпа проснулся и спустился в столовую.

Замер в дверях, переводя взгляд с отца на Лилю и обратно и тут в гробовой тишине раздался нарочито-ласковый голос «бабушки».

— Ути, какой милый ребеночек. Ну иди сюда, к бабушке, мой сладкий, мой цыплёночек. Бабушка тебя не обидиит, иди-иди...

Степка замер на месте и только взгляд, обращенный к отцу, говорил о том, что в этом доме для ребенка наконец-то нашелся равный противник.

На второй день пребывания в доме Лилечка притащила в дом Аркадия Палыча и жизнь Льва заиграла новыми красками. Степка тоже в стороне не остался, и теперь прятался от нежданной-негаданной бабушки по углам и нишам.

Аркадий Палыч, привыкший к единоличному пользованию квадратными метрами, ничуть не стесняясь расхаживал по дому в семейных трусах в синий и белый горох, очесывал весьма волосатое пузо и уже пару раз попытался закурить прямо в гостиной.

— Лиля, не могла бы ты угомонить своего возлюбленного и попросить воздержаться от пагубных привычек в моем доме? — прошипел Лев, поймав вечно ускользающую от него мать в коридоре.

Та смерила его недовольным взглядом и сделала вид, что не услышала вопроса.

Лев, вовремя вспомнив, что на мать такой тон действует как красная тряпка на быка, решил сменить тактику. С Лилечкой нужно немного поунижаться, поумолять, возможно поваляться в ногах, чтобы она снизошла до просящего, даже если этот просящий собственный сын. Можно даже сказать, особенно если это сын.

— Я понимаю, что я сам тебя попросил. Понимаю, да... знаю, как тебе тяжело и сложно это все дается и...

— Чего это тяжело? Ты на что намекаешь?! — перебила его мать, — Ты хочешь сказать, что я старая и немощная?!

Ой, вляпался, твою ж мать!

— Да нет конечно, ничего та...

— Ты хотел сказать, что я не могу справиться с каким-то одичавшим пацаненком?! Да?

— Нет-нет, что ты...

— То есть ты имел ввиду, что я не имею авторитета и не могу приструнить одного-единственного ребенка?!

— Да нет же! Ты прекрасный авторитет и можешь приструнить кого угодно! Ты эталон для подражания и...и...

— Так уж и эталон... — вмиг зардевшись и покрывшись румянцем, перебила Лилечка, — Так уж и прекрасна...

— Вот те крест! — Лев готов был даже молиться, если потребуется, лишь бы мать позаботилась о Степке.

Сам он, как оказалось, отец совсем никудышный, но Ольга-то еще хуже. Ольге он никак, ни при каких обстоятельствах не хотел отдавать сына. Можно быть каким угодно человеком, какой угодно женщиной, женой, подругой и товарищем, но равнодушие матери непростительно. Худшее из зол — это равнодушие. Даже Лиля вон, хоть и с закидонами, но уж сына в беде никогда не бросала и всегда была рядом.

— Ладно уж, — нарочито громко вздохнула мать, — Так и быть, поговорю с Аркашей, чтобы вел себя потише. А заодно и подкидыша твоего воспитаю.

— Лиля! — Лев приложил палец к губам.

Не хватало, чтобы Стёпка услышал эти ее слова.

— Молчу-молчу... но вообще не факт, что он твой сын, — шёпотом добавила она, но Лев так сердито взглянул на мать, что та тут же замолчала.

Разговор на эту тему состоялся вчера, и мама клятвенно обещала не говорить про Стёпку, что он подкидыш, прикормыш, Маугли и все в том же духе. В противном случае Лев готов был даже порвать с ней всякое общение, потому что, во-первых, это было несправедливо, а во-вторых, Стёпка маленький и беззащитный, чтобы дать отпор взрослой тетке, умудренной жизненным опытом. И его сын к тому же. А мать, в конце концов взрослая, и должна уже прекратить эту бессмысленную войну с собственным внуком.

Понятно, что ей не нравилась Ольга, не нравились обстоятельства появления внука в их жизни, но у всего ведь есть предел и у Льва он однозначно кончался. И Лиля прекрасно видела, что он пойдет даже на разрыв с ней, если она будет продолжать в том же духе.

— Ты его полюбишь, вот увидишь... — Лева ободряюще похлопал новоявленную бабушку по плечу и не увидел, как она буквально смухортилась в недовольстве от представленной перспективы.

— Аркаша, друг мой любезный, таки будь добр, засунь себя уже во что-то более располагающе к завтраку, чем вот этот шерстяной костюм... в доме дети...- ледяным тоном произнесла Лиля, нависнув над Аркадий Палычем всем корпусом, так, чтобы ему некуда было деваться от ее взгляда и от нее самой.

Аркаша горестно вздохнул, недобро зыркнул хитрым прищуром на Льва и с достоинством, ну как ему самому казалось, неспеша удалился в «свои» покои.

— Левушка, мальчик мой, а что там слышно об этой твоей американской невесте? Что-то ты все молчком-молчком, неужто скрываешь что от нас с Аркашей?

Спросила, а сама так хитро улыбнулась, будто гадость какую приготовила.

— Нет-нет, с чего ты взяла? — Лев как можно натуральнее улыбнулся в ответ, — Все хорошо.

— Ну-ну, — усмехнулась мать, и снова покосилась хитрющими глазами, да так, что у сына ком в горле встал.

А сама как ни в чем не бывало тост сыром намазывает, тихонько хихикает, будто что-то такое знает.

— Серьезно. Все нормально.

— Ну да, ну да... а ты, кстати, знал, что муженек у нее перед тем, как преставиться, завещание составил?

Лев кивнул, хотя не видел ничего такого в словах матери, чего бы он и сам не слышал от Анны.

— А... ну раз знал... — протянула Лиля, сделала глоток кофе и вдруг заговорщицки подмигнула, — Раз ты знал, что ее благоверный перед кончиной завещал все первой жене и пятерым детям и твоя суженая проиграла все суды, то тогда я спокойна.

— Не понял?!

Лиля довольно потерла руки и демонстративно зевнула.

— Лиля, можно поподробнее? — ласково и немного нараспев протянул Лев.

Мать довольно улыбнулась, ну как же, есть еще порох в пороховницах. Есть!

— Ну я не зна-а-а-аю...если ты прям просишь...

— Лиля!