Пустая клетка Зацаринный Сергей

Глава V

Баба в кувшине

Едва похоронная процессия вышла со двора, сразу воцарилась тишина. Только сейчас суетились люди, болтали, шумели – сели на коней стражники, склонили печально головы почтенные имамы, пришедшие проводить на кладбище супругу самого ханского сокольничего, тронулись, – и снова повис в бездонном небе коршун, сонно застонали куры под забором. Словно и не случилось ничего.

Место и впрямь было малолюдным. На другой стороне улицы угрюмо дремали вековые карагачи с чирикающими воробьями, за ними спуск к реке, огороды, рыбацкие причалы и летние балаганы для сушки рыбы у самой воды. Но и там никого не видно – утренний улов уже разобрали.

Слуги не спеша расселись в саду, помянуть хозяйку. Теперь командовать некому, сами себе головы. Постелили старые потертые коврики в тени под акацией. Тут были седобородый ключник, пара служанок, крепкий молодой конюх. Привратник тоже присоединился, заложив калитку на крепкий засов. Почтительно пригласили и наиба, который уже закончил с обыском. Тот охотно скинул на травке сапоги, ослабил ремешок на поясе и подсел к дастархану, поджав под себя ноги.

Суета и хлопоты утомили всех. О делах говорить не хотелось. Так хорошо было сидеть тихонько в маленьком саду среди цветов и отхлебывать не спеша медовую воду.

– Это ведь я этот сад делал. Своими руками, – хвалился ключник. – Там была грязная лужа какая-то, хозяин велел пруд копать. Скота, народа много, чтобы своя вода была. Ну, а я потом ивы на берегу посадил. Сначала чтобы берег не обваливался. Потом всем понравилось. Акаций самосевом наросло. Попросил у хозяина дозволения беседку у пруда поставить. Потом один знакомый увидал, сказал, давай я тебе дам саженцы роз. Из Персии. Вода рядом, поливать есть чем. Посадил. Потом уже и других цветов достал. Тут меня надоумили первоцветов насажать. Они весной сразу из-под снега цветут. Их уже и хозяин застал. Похвалил. Давай, говорит, сажай еще. Денег дал.

Садов в Сарае почти не было. Зачем? Знать и служители на все лето уезжали в степь и возвращались только на зиму. Горожане попроще жили в кварталах ближе к базарам: там ни земли, ни воды лишней не было. Хотя кое-кто из богатых купцов уже отселился ближе к окраине и обзавелся и усадьбой, и садом.

Разбили маленький садик и монахи-франки у миссии. Остальные глотали пыль в своих глиняных двориках.

Наконец появился и толстый старик-повар с дымящимся горшком. Увидев его, женщины проворно сдернули платок с горки румяных лепешек.

Священнодействуя большой ложкой, повар сокрушался:

– Вот ведь как получилось. Даже не пришлось мне готовить поминальный ужин по госпоже. Сказали, не надо. До захода солнца никто ждать не будет. Ну, хоть мы сами помянем. Ее любимое блюдо. Теперь уже никто не будет заказывать.

Злат попробовал кушанье из поданной ему миски и восхитился:

– Ни разу не ел такого. Что это?

Толстяк польщенно заулыбался.

– Это старинное блюдо, еще со столов великих халифов. Меня его учили готовить в самом городе Багдаде. Здесь про такое мало кто знает.

Наиб отдал честь блюду, орудуя лепешкой. Остальные не отставали. Только повар глядел на них с печальной улыбкой. Думал о своем.

– Секрет раскроешь? – не утерпел наиб.

– Какой секрет? Берешь жирной баранины или говядины и варишь в горшке. Можно корицы немного добавить и семян кориандра. Отдельно варишь морковь с луком. Соединяешь все. Главная трудность в соусе. Сам по себе он прост – уксус, вино, которое подкисло, и мед. Здесь главное, как смешать. Чтобы покислее получилось или послаще. На это уже сноровка нужна, и немалая. Будет кислое или сладкое – все испортишь. Вот эту смесь добавляешь в горшок с мясом и варишь с часок. Перед тем, как снять с огня, хорошо добавить изюм и миндаль. Накрываешь крышкой и держишь еще час. Вот и все дела.

– И впрямь, как тебя послушаешь, кажется просто.

– Лучше всего получается, если баклажан класть. Да где его сейчас взять? Попозже бакинские корабельщики, может, привезут. В Сарае почему-то не сажают.

– Вот и сажали бы у себя в саду. Вода рядом.

Повар насмешливо покачал головой.

– Во всяком ремесле свои хитрости. Баклажан тоже нужно суметь вырастить. Может, будут их когда и в наших краях сажать.

– Бывал, значит, в Багдаде?

– Родился там. Рос, учился ремеслу. – Повар покачал головой и причмокнул: – Какие там базары! Выдумать невозможно, чего там нет!

– И птичье молоко? Мне нянька в детстве загадку загадывала. Нет ни у тебя, ни у меня. Ни в заоблачных горах, ни в подземных пещерах. Нет в потаенных дуплах. Даже у кипчаков нет.

Толстяк засмеялся.

– Хочешь верь, хочешь не верь, наиб. Был на багдадском базаре один продавец сладостей. Продавал сладкие палочки, мягкие такие, как сильно загустевшие сливки. Говорил – птичье молоко.

– Чего же уехал из такого чудесного города?

– Судьба человека предначертана не им. Он – лишь песчинка на дороге вечности. Взял меня в слуги один очень почтенный человек. С ним я и переехал в город Тебриз. От Багдада не так уж далеко. Был мой хозяин человек ученый, у самого тогдашнего государя в большой чести. С визирем дружбу водил. Часто и мне приходилось для них сикбадж готовить.

– Чего?

– А вот то самое, что ты сейчас ел. Только и баклажанов было вволю, и инжир клал. Посуду розовой водой ополаскивал. Да ты не огорчайся! Сейчас еще одно блюдо принесу с самого визирского стола. Доходит.

– Если такое же вкусное – лопну. И так объелся, как верблюд на привале.

Повар замолчал. Печально смотрел вдаль, где далеко за забором и полем начинались пески, словно пытался разглядеть там волшебный Багдад, сказочный базар с птичьим молоком и свою юность. Уже невозвратную.

– Потом визирь попал в немилость. Был он иудей и на многие должности ставил иудеев. И то правда, они тогда слетались в Багдад отовсюду. Как всякий большой человек, имел он много врагов. Когда хан слег, его тут же и казнили. А скоро и хан помер. Ну и пошли под смену власти громить иудеев и прочих иноверцев. Христианам досталось, да и остальным тоже. Мой хозяин был мусульманин. Но, раз он с визирем дружбу водил, и его назвали тайным иудеем. Чего не пограбить, коли заступиться некому? Слуги кто разбежался, а кто и самого хозяина за бороду ухватил. Я молодой тогда был, горячий, как та сковородка. Вступился. Сказал хозяину: беги через заднюю калитку, я их задержу. Сам – за саблю. Только никому и дела не было ни до меня, ни до хозяина, все грабить дом кинулись. Ну, я с толпой смешался, вывел двух лошадей и догнал хозяина. А народ уже почуял, куда ветер дует. И по дороге на Багдад, и на Трапезунд стали ловить беглецов, грабить и убивать. Решили мы ехать горами к Бакинскому морю. Там сели на корабль и попали в Хаджи-Тархан. В улус славного хана Тохты.

– Я бы в жизни не подумал, что ты чужеземец.

– Сорок лет прошло. Тогда много народа бежало сюда за море. Сначала иудеи, потом те, кто верит в Будду, потом христиане. Вот и нашей госпожи родители тоже.

– Так ты ее давно знаешь?

– Еще у ее отца поваром работал. Он большим купцом был. Корабли за море снаряжал. Деньгами ворочал. Друзей имел и в Египте, и в Йемене. Пряностями торговал, благовониями. Так что в хорошей еде толк понимал. Только купеческая судьба переменчива. Уплыл за море – и пропал. Жена вести дела не смогла – разорили ее приказчики. Некоторые теперь сами важными купцами стали, со вдовьих денег.

– Она тебя сюда устроила?

– Она. Я на базаре лагманом торговал. Чего ухмыляешься? Думаешь, нарезал мяса с лапшой, и все? Лапша-то она разная бывает. А в ней весь вкус.

Мой лагман со всего Сарая есть приходили. А потом и просто лапшу покупали для домашнего лагмана.

– Постой, постой, да не твоя ли, часом, харчевня была в ясском квартале?

– А-а! – довольно заулыбался повар. – Знаешь!

– Чего же бросил такое доходное место?

– Старый уже становлюсь. Силы не те. Семьи нет, кому деньги копить? А тут место почетное, опять же, не только лапшу резать. Искусство ведь тоже жалко.

– А как хатунь с Урук-Тимуром познакомилась?

– Это целая история. Был у отца ее бесценный рубин. Яркий, как голубиная кровь, с орех величиной. Всякое про него болтали, когда я еще у них жил. Говорили, что он счастье приносит и удачу. Вроде как зачарованный. Я краем уха слышал, будто у этого камня хозяин есть. Вдова самоцвет берегла, как зеницу ока, и прятала. Только когда уже совсем нужда прижала, решила продать. Вышла через какого-то торговца на Урук-Тимура. Говорят, его дочка любимая прямо-таки заворожилась этим камнем. Отец и решил детище порадовать, да увидал дочь хозяйки и сам разума лишился. Хатунь ведь красавицей была, каких поискать. Камень уже в приданое получил. Только Райхан он не достался. Новая жена камень на шапочку пришила и всегда носила. Говорила, что ее и саму назвали в честь этого камня – Лала.

Наиб задумался. Шапочка с рубином снова вернула его к мирской суете.

– Значит, говоришь, отец Лалы говорил, что у рубина есть хозяин и что сам рубин заколдованный? Сказки любил?

– Это точно, сказки любил. Я к нему часто своего бывшего хозяина, с которым мы из Тебриза бежали, приводил. Он в здешних краях стал сказки на базаре рассказывать. Помнится, про этот рубин тоже что-то говорил.

– Что?

– Не помню.

Повар вздохнул и стал тяжело подниматься.

– Пойду гляну на моего бабу.

– Это еще кто?

– Баба в кувшине. Сейчас принесу.

Пока он ходил, Злат попытался расспросить служанок про убитую госпожу. Но те только плечами пожали. Скучно ей здесь было, только и всего. Хозяин был уже стар, успел схоронить двух жен. От старшей у него остался сын Мохаммед-ходжа, от другой – дочь Райхан. Еще две старшие жены были сейчас с ним в степи. Они тоже нестарые, да видно хозяин уже (хихикнули) староват – детей нет. Но баловал их. Поэтому, как молодая жена появилась, начались ругань и скандалы. Вот и не взял он ее сейчас с собой. Побоялся ославиться. Благо, нужно было кому-то присматривать за больной дочерью.

Сказать, что Лала с Райхан ругались или ссорились, они не могут. Просто каждая была сама по себе. Хатунь, конечно, хотела ее поскорее замуж спровадить, только чего-то там со сватовством не ладилось, отчего и она, и сам хозяин серчали. Видно, поэтому дочери и было строго-настрого запрещено со двора выходить.

Райхан была девушкой тихой, но своенравной. С самого детства привыкла быть отцовой любимицей. И брат ее любил, и отцовы жены. Новая супруга, конечно, здорово старика к рукам прибрала, но ссорилась только со старшими женами. Вообще, про Райхан лучше старых служанок спрашивать, но они теперь с хозяином в степи. Нынешние же служанки, невольницы несчастной госпожи Лалы, про дочку мало что могут сказать. А уж тем более про ее городских знакомых. Последнее время ни она никуда не ходила, ни ее никто не навещал. Старый ключник тоже об этом мало что знал. Его дело – хозяйство, в женские дела не лез. Он и ночевал в другом конце двора. В доме с госпожами спала только одна служанка.

Злату сразу вспомнилась пустая клетка в комнате Райхан. Получается, что и девушка улетела в небо, словно птица.

Вернулся повар с большим высоким хлебом:

– Вот и баба мой. В кувшине.

– А где кувшин? – поинтересовался наиб.

– Не разбив яиц, яичницу не изжаришь. Вы, красавицы, сбегайте, принесите чай – он там уже готовый стоит. – Повар стал усаживаться поудобнее. Основательно, с удовольствием. Как человек, которому давно некуда спешить и который знает себе цену. – Это блюдо так готовится. Заливаешь тесто в кувшин, вставляешь в него тростинку и запекаешь. А как испечется, вытаскиваешь тростинку и в отверстие заливаешь растопленное масло и мед. Когда настоится и напитается как следует, кувшин разбиваешь. Можно потом еще сверху полить.

– Опять все просто получается.

– Тонкости, конечно, свои есть, но это уже только повару интересно. Кувшин должен быть новый, выпекать подольше, на самом малом огне. Тростинку и кувшин не забыть маслом промазать.

– Вкусно! Тоже хатунь любила?

– И госпожа Райхан не брезговала. Вчера только после обеда попросила испечь.

– В еде капризна была?

– Да нет. Хотя изредка находило. Раз, помнится, ни с того ни с сего заказала мне андалузский пирог. Мне, чтоб лицом в грязь не ударить, пришлось бегать рецепт узнавать. Вчера вот после обеда бабу попросила.

Наиб оценивающе окинул взглядом уже разрезанное кушанье.

– Такой же испек или поменьше?

– Один в один. У меня для этого специальные кувшины стоят, чтобы мерки не подбирать.

Злат с сомнением покачал головой.

– Кушанье уж больно сытное. Приторное. Много не съешь.

– К ней как раз сказочница приходила, – откликнулась одна из служанок. – А что осталось, хозяйка мне отдала и ему, – она кивнула на привратника.

– Сказочница?

– Ну да. Вчера около полудня приходила сказочница. Молодая госпожа велела ее позвать. Она любила сказки слушать.

– И долго она у вас была?

– Долго, почти до вечера. Сказки – дело неспешное.

Тут уже решил встрять в разговор старый повар.

– К нам часто одна сказочница ходила. Воспитанница моего бывшего хозяина.

– Отца Лалы?

– Нет. Того самого, с которым мы из Персии бежали. Я же говорил, что он стал здесь сказочником на базаре.

– Ее, выходит, хозяйка хотела бабой побаловать? Каждый раз, как она приходила, это кушанье заказывала?

– Да нет. Вчера в первый раз. Думаю, бедная девушка его в первый раз в жизни пробовала. Хлеб базарного сказочника не полит маслом и медом. Хотя в домах, куда ее приглашали, может, и угощали.

– А у вас в доме его часто пекли?

– Было дело. Покойная госпожа его любила. Ее отец в свое время даже специально для себя его заказывал по-особому. С секретом.

– Раскроешь?

Толстяк рассмеялся:

– Чего тут раскрывать? Просто через дырочку наливали, кроме масла с медом, сладкое вино из изюма. Его хлеб может много впитать. Очень, кстати, вкусно получается. Хозяин еще смеялся: «Хорошо несговорчивых красавиц этим угощать». Оно ведь и правда, сюда полкувшина войдет.

– От вчерашнего бабы ни кусочка не осталось?

Служанка сразу встрепенулась:

– У меня! Принести? – и убежала.

– А ты, выходит, все до крошки съел? – обратился наиб к привратнику.

Тот только развел руками:

– Вкусно уж больно. Не стал ждать захода солнца.

– Обычно ждешь?

Вмешался ключник:

– Мы едим в пост в обед, хозяйка не возбраняла. А вот ужинаем уже после захода солнца.

– Когда тебя госпожа угостила?

– Когда сказочница уходила. Госпожа крикнула, чтобы я ей калитку открыл и угощение у нее взял. Ну, я так и сделал.

Вернулась служанка. В руках у нее был небольшой берестяной туесок с крышкой.

– Убрала вчера. От мух там, муравьев. Мед все-таки.

Кусок остался довольно приличной величины. Злат обратился к повару:

– Посмотри внимательно, уважаемый, никто ничего не добавил к твоему рецепту?

– Не пробуя, могу сказать – напитан он какой-то жидкостью. – Повар понюхал, отщипнул кусочек, пожевал. – Вином отдает. Гвоздику добавили, я не клал. И горечь какая-то. Явно гвоздику положили, чтобы горечь заглушить.

– Опиумом пропитали, скорее всего. Вот и секрет крепкого сна. Так что хозяину, как вернется, можете сказать, что привратник со служанкой не виноваты. Знаешь, где твой сказочник живет со своей воспитанницей?

Глава VI

Братство водовозов

– Что, брат Илгизар, – усмехнулся Злат, когда они со своим спутником отъехали от сокольничьего двора, – отдохнул чуток?

Солнце уже клонилось к закату, дневной зной спадал, только со стороны песков тянуло пустыней и степными травами. Ехали не спеша, не понукая старых лошадок.

Илгизар кивнул:

– Я, когда вы за дастархан уселись, уже проснулся, только выходить не стал. Просто лежал.

– Значит, слыхал разговор? С этим делом покончено. Если до завтрашнего утра эмирскую дочку не схватят где-нибудь на заставе или на пристанях, утром поедем за этой сказочницей. Уж она-то нас приведет к упорхнувшей птичке.

– Чего сразу сейчас не съездить?

– Вечер уже. Для сказочницы самая хлебная пора, она, наверное, сидит где в гостях. Да еще пост сейчас, многие после заката разговляются. Так что домой придет за полночь. А утром будет отсыпаться. Да, нам с тобой убитым франком нужно заняться. Целый день на жаре во дворе лежит. И водовозы задержанные нас ждут. Поди, уже и старшина их прибежал, нас дожидается.

– Старшина?

– А как же? Сарай – город большой, здесь в одиночку туго, особенно приезжему. Эти водовозы по большей части кто? Молодые парни, либо из степи, либо с гор. В родных аулах им места не хватает, вот и подаются искать лучшей доли в город. Только здесь ведь тоже никто никого не ждет. Торговать – деньги нужны и сноровка, опять в торговле неученому человеку делать нечего, нужно и счет знать и писать уметь. Ремеслу тоже учиться надо. Слуги по домам больше из невольников. Воду возить – самое лучшее дело. Лошаденка нужна из тех, что в поле скакать не годится, да телега с кувшинами. Для хозяйственной нужды в Сарае воду берут из прудов и арыков – хан повелел в каждом квартале вырыть. А для питья и еды с реки возят. Дело такое – без воды никуда, нужна постоянно. У каждого домохозяина договор с водовозами. Вот и сбиваются парни в артели, покупают вскладчину лошадей, телеги, кувшины, содержат конюшни. Все больше земляки, а то и родня. Живут часто тоже вместе, народ холостой, молодой. А деньгами, делами и разговорами с начальством ведает староста. Эти вроде по виду кипчаки, и взяли их у Черной улицы. Наверное, бурангуловские.

– А почему улица Черная?

– Кто ее знает. Так уж повелось. Может потому, что с северной стороны. У монголов заведено, что северное – черное, южное – красное. А может, еще почему. Там вроде как раньше ламы жили, черной веры. Звездочеты, колдуны разные. Когда после смерти Тохты была смута, многих побили.

Хорошо было ехать вот так не спеша по вечереющей улице под размеренную беседу. Встречные прохожие тоже никуда не торопились. Кто после трудового дня возвращался с базара, кто от пристаней. У многих на плечах были корзинки с провизией. Впереди теплый летний вечер во дворе за накрытым дастарханом, отдых и тихие домашние радости. Правоверные готовились к ифтару – вечернему ужину после дневного воздержания.

Илгизар потрогал холщовый мешок, полученный от повара. Там помимо туеска с остатками подозрительного бабы были заботливо сложены на помин души хозяйки лепешки, горшочек с сикбаджем и изрядная порция халвы. Юноша вздохнул и сглотнул слюну. Особенно хотелось пить, а наиб, словно нарочно, продолжал про воду и водовозов.

– В нашем деле водовозы первые помощники. Они ведь по всему городу ездят, в каждом дворе бывают. На них и внимания никто не обращает – привыкли. А они ведь многое видят, многое примечают. Думаю, и сейчас нам помогут.

Наиб оказался прав. Застеленную дешевым войлочным ковром повозку старосты водовозов они увидели, едва въехав на площадь. Видно было, что ее хозяин, отогнанный стражей подальше от дворцовых ворот, томится здесь уже давно. Его вид буквально источал почтение и мольбу. Злат даже не притормозил коня, отвечая на приветствие старшего водовоза, только сделал ему рукой знак следовать за ним. Тот с готовностью засеменил возле стремени.

– Какое ужасное недоразумение! Мне как только доложили сегодня утром, что шестерых наших схватили на улице ночью с мертвым телом, так я сразу прибежал. Только меня к ним не пустили, даже сам не знаю, что подумать. Ребята все как один хорошие, смирные. У них даже ножей с собой не было. Из мечети шли с ночной молитвы.

– Как из кувшина разило от твоих ребят, Буран-гул, – усмехнулся Злат. – Я аж пожалел, что лепешку с собой не прихватил, закусить.

– Ай-ай-ай, – осуждающе поцокал Бурангул.

– Я не мухтасиб, по мне пусть хоть совсем упьются. Но вот про то, что из мечети шли – лучше все-таки помалкивать. Мне интересно, где они взяли убитого франка? Тут уж я на тебя надеюсь.

– Душу вытрясу! – выпучил глаза старшина.

Въехали во двор. Разомлевшие за целый день сидения на жаре водовозы радостно вскочили при виде своего начальника, но он так сверкнул на них взглядом, что парни сразу смущенно потупились.

– Ну, Бурангул, что ты мне можешь рассказать про эту телегу? Да и вы, юноши, не смущайтесь, подойдите, помогите своему старшине.

Обрадованные приветливым тоном водовозы столпились вокруг. Один даже полез под телегу. Двое между тем вытаскивали кувшины.

– Ничего! – разочарованно подвел итог Бурангул. – Кувшины без клейм, даже конь без тамги. Одно можно точно сказать – телега не украдена у водовозов. Никто из наших неклейменого коня запрягать не будет.

Наиб покосился на накрытое рогожей тело под стеной. Тени уже доходили до середины двора, солнце садилось.

– Нужно будет его в монастырь отвезти. Потом еще успеем место осмотреть. Давайте, ребята, грузите. На месте все и расскажете, и покажете разом.

Он махнул рукой конюху, чтобы забрал лошадей.

– Ты же нас, Бурангул, довезешь?

Пока добрались до места, уже начало смеркаться, пусть даже они и не задержались в миссии у франков. Молчаливый привратник просто отворил дверь, указал, куда положить тело, и кивнул, давая понять, что на этом всё. Видно было: присутствию иноверцев он не рад. Скорее всего, он и так уже знал о случившемся. Франков, как называли в Сарае всех генуэзцев, венецианцев, каталонцев и других с ними схожих, было здесь раз-два и обчелся.

Немного поколебавшись, Злат забрал дорогой плащ. Вещь приметная, ценная.

По дороге Бурангул продолжал рассуждать о телеге:

– Лошадь, скорее всего, от конеторговцев. Не клейменная еще, да и молодая, хорошая. Про кувшины нужно гончаров поспрашивать. Это для нас все горшки одинаковы, а мастер может много чего приметить. Я вот точно могу сказать, что эта телега с пристаней, от ломовых возчиков. Старая уже. Ею, видно, в последнее время редко пользовались, потому что большой груз уже не выдержит. А пустые кувшины для отвода глаз в нее положить можно.

– Телегу явно для того и взяли, чтобы тело отвезти. Очень удобно прикинуться водовозами – они везде ездят, часто допоздна. Тем более что сейчас у мусульман пост. Они, бывает, и вечером просят воды подвезти.

На месте, где стража задержала водовозов, ничего интересного не нашлось. Повозка ехала со стороны главной площади, явно к повороту на спуск к воде. В этой стороне Сарая хороших проездов к пристаням не было. Базаров нет, чего ездить. Самый край города. Пристани внизу больше рыбацкие.

– Понятно, почему они раньше не свернули, – пояснил Бурангул. – Там нужно было мимо нашего двора ехать. На воротах сторож. Сразу бы заподозрил, что это чужие водовозы в наших краях.

– Здесь чужих нет?

Старшина покачал головой:

– Только наши. Тут народа мало живет, и все особняком. А у нас здесь и конюшня, и мостки. Чуть дальше – дом для собраний. Оттуда и шли наши ребята к конюшне.

– Так бы сразу и говорили. А то – мечеть!

– Мечеть тоже там. Маленькая. Рядом с домом собраний. Сейчас как раз ужин готов. Милости просим разделить нашу скромную трапезу.

– Ну что, Илгизар? Зайдем посмотрим, как сарайские водовозы живут. Солнце уже вот-вот сядет. Можешь у них в мечети намаз совершить. У вас в медресе чем разговляют? Пятнадцать лет мимо хожу, а по сей день не знаю.

– Воду дают с сушеными финиками. Потом пшенную кашу и катык.

– Неплохо! А у тебя, Бурангул, чем разговляются? Да ты глаза не прячь, я не шакирд, мне и вино можно.

– Зачем говорить? – засмеялся водовоз. – Лучше зайти и увидеть. А еще лучше попробовать.

Дом водовозов стоял на склоне, уходящем к реке. От дороги его закрывала высокая живая изгородь из колючих акаций, за которой открывался большой двор, засаженный карагачами и вербами. Дом был большой, с верандами со всех сторон. Прямо во дворе был накрыт дастархан, освещенный стеклянными лампами, постелены ковры, положены вышитые подушки. Бурангул жестом пригласил гостей к умывальнику – чеканному кумгану, к которому прилагалось вышитое льняное полотенце. Вода рядом в огромном чане, охраняемом парой высоких кустов.

Когда гости расселись, вернулись и водовозы. Уже переодетые, в шитых халатах, шелковых колпаках. На вид – богатые купцы, да и только. Наиб повертел в руках кубок – привозное стекло. Да и миски расписные, такие не каждый богач на стол ставит.

Бурангул суетился перед гостями:

– Не ждали гостей, особого угощения не приготовили, не прогневайтесь. Только что для себя стряпали. Бешбармак, бурсаки, катык. Сейчас вино принесут.

– Посуда как на эмирском столе. Денег не жалеете.

– Это все общее. И посуда, и ковры, и парадная одежда. Вся выручка идет в братскую казну. Сообща и лошадей покупаем, и ячмень. Все общее. – На всякий случай Бурангул добавил: – Сборы в казну тоже платим сообща. Весь день в поте лица добываем свой хлеб насущный. Зато вечером или в праздник можем отдохнуть не хуже ханских нукеров. Приходи к нам через два дня, как мы окончание Рамазана отмечать будем. Кто бы мы были каждый в отдельности? Знаешь притчу про веник и прутики?