Битвы божьих коровок Платова Виктория

– Не зна…

– И что-то замкнуло в голове?

– Отпусти!..

– И не подумаю. – Господи, неужели это говорит она, в жизни не сказавшая слова поперек не то что своему мужу, но и собственному брату, собственному сыну и собственной козе по кличке Сосико.

Мицуко оказалась гораздо слабее, чем она предполагала. Она уже не просила о пощаде. Она вообще ни о чем не просила. Она вытянулась на полу и закрыла глаза. Продолжение экзекуции было бессмысленным, и Настя разжала руки.

– Прости…

Ответа не последовало.

Уж не перестаралась ли она в своем праведном гневе? Не хватало еще, чтобы этот пустоцвет загнулся раньше времени!..

– Эй, – тихонько позвала Настя.

И снова – никакого ответа.

– Ты жива?

Наконец-то Мицуко начала подавать признаки жизни. Она коснулась лица кончиками пальцев и приоткрыла один глаз. И скосила его на собственную сумочку. И только потом села и достала из сумочки пудреницу. Совершенно сбитая с толку, Настя наблюдала, как девица внимательно осматривает шею.

– Успокоилась? – спросила Мицуко, закончив осмотр. – Дура! Я здесь ни при чем! Ни при чем, понятно?

– Да…

– Ты и твой брат… Вы оба ненормальные… – Мицуко страшно хотелось продолжить тираду, но, взглянув на сжатые кулаки Насти, она замолчала. – Я тоже дура, что согласилась на эту встречу… Хотела посмотреть на сестрицу, о которой братишка никогда не упоминал…

– Никогда? – переспросила Настя упавшим голосом.

– Никогда. Как будто тебя и нет вовсе. Он говорил, что в прошлом у него был полный мрак… Ни одного светлого пятна.

– Ни одного?

– Ни единого. Вот так!

Они были квиты. И Мицуко даже позволила себе взглянуть на Настю со стервозной симпатией.

– Если у вас там все такие дуболомы, то понятно, почему он сбежал! А ты поздно спохватилась. Ковыряешься в своем дерьме – и ковыряйся. Я не возражаю.

Настя молчала. То, что говорит эта одноразовая шлюха, не имеет никакого значения. Главное – Кирюша ни разу не вспомнил о ней. Не хотел, стеснялся вспоминать о ней. Да и кто будет помнить о гнилой соломе или о прокисшем молоке? Ты никто, и звать тебя никак! А Илико… Ее Илико, он ведь тоже так думает… Вернее, стесняется думать. И никогда не напишет ей…

Если бы рядом не было этого эффектного, темноволосого и темноглазого приложения к пудренице, Настя наверняка бы разрыдалась. Но вместо того чтобы пустить слезу, она неожиданно спросила у Мицуко:

– Где он работал?

– Откуда я знаю… – огрызнулась та. – Где они обычно работают, если хотят произвести впечатление на женщину?!

– Где?

– Как же ты меня достала!..

И прежде чем Настя успела что-либо сказать, Мицуко принялась трясти свою сумочку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении братской могилой всевозможных визиток. Изумленная Настя несколько секунд наблюдала за дождем из крохотных жестких прямоугольников.

– Это называется «визитка», – торжественно объявила Мицуко. – Ви-зит-ка. Поясняю для дикарей. Одно из средств обольщения понравившейся женщины. Чем больше на ней золотого тиснения – тем самец глупее. Чем больше телефонов – тем самец богаче. Чем больше пояснений – тем самец тщеславнее. Еще вопросы будут?

– А Кирилл…

– Возможно, он тоже затесался в это стадо… Я не помню. Ну, теперь ты отстанешь от меня или нет?

Настя впилась глазами в пол. Визиток было никак не меньше пятидесяти, ничего не скажешь, богатый урожай! Интересно только, как долго он вызревал и за какое время был собран?.. Через минуту она уже запуталась во всех этих «топ-менеджерах», «коммерческих директорах», «арт-дизайнерах», «управляющих клубом» и загадочных «public relations».

Грязное белье в кладовке, пакетики от вьетнамского супа в мусорном ведре… Нет, Кирюшу нельзя было отнести ни к одному из этих широко представленных видов, подвидов, классов и семейств! И все же на четвертом десятке Настя нашла то, что искала.

Никакого золотого тиснения (что свидетельствует в пользу ума); всего лишь один разнесчастный телефон (что свидетельствует в пользу благородной бедности). И никаких лишних пояснений (что свидетельствует в пользу сдержанной самооценки).

Сама же визитка гласила:

«В А Л М Е Т»

ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО

Надежно и конфиденциально!

Под телефонным номером ясно просматривалась приписка шариковой ручкой: «KIRILL». И еще один телефонный номер. Это был его, Кирюшин, номер!..

Настя ухватила плотный кусочек картона и сунула его в карман куртки. Разбираться с визиткой она будет потом.

– Ну как, откопала братца? – спросила Мицуко.

– Что это еще за детективное агентство «Валмет»?

– Понятия не имею.

– Он там работал, да? На визитке его домашний телефон…

Мицуко посмотрела на Настю, как смотрят на больных чесоткой: с сочувствием, переходящим в брезгливое сострадание.

– Думаю, все эти агентства – сплошное надувательство. Сборища прыщавых неудачников. Следят за чужими женами, вместо того чтобы завести своих. И это в лучшем случае…

– А в худшем?

– В худшем? – Мицуко задумалась. – В худшем ищут всей конторой какого-нибудь пропавшего мраморного дога. У нас сейчас принято заводить мраморных догов. А у вас?

– У нас только козы, – честно призналась Настя.

– Это заметно. – Мицуко, сунув все свои визитки обратно в сумку, принялась подводить и без того безупречные губы.

– А духи? – Вопрос был совершенно идиотским, но другого Мицуко не заслуживала.

– Какие духи? – Помада едва не выскочила за границы верхней губы. Но все обошлось, и контрольно-следовая полоса не была нарушена.

– Которые пропали… Из-за которых…

– Я их не нашла… Слишком много ментов, которые слишком много на себя берут. Меня даже в ванную не пустили. – Мицуко сердито почмокала губами, а затем облизала их острым маленьким языком. – А ты, случайно, не у него тормознулась?.. На правах сестры?

– Нет.

– Жаль… Но если ты их случайно обнаружишь… Передай здешнему бармену. А я потом их заберу. O’key-dokey?..

Настя промолчала. Распространяться на эту тему было все равно что плясать на могиле Кирюши. Еще не похороненного. Но Мицуко, судя по всему, была совсем не прочь отчебучить у склепа какой-нибудь краковяк.

– А может быть, подъедем туда? К нему… Поищем хорошенько, в четыре глаза… Если, конечно, эти следственные сволочи не конфисковали их в пользу своих коров-жен.

– А надо для антилоп-любовниц?

– Сразу видно, что ты далека от цивилизации. У следственных сволочей не бывает любовниц. Это дорого, это им не по карману. Зарплата с гулькин нос, даже взятки не спасают… Так как, едем? Услуга за услугу…

Теперь, только теперь картина прояснилась окончательно. И повод, по которому Мицуко так легко согласилась встретиться с ней, предстал перед Настей во всей неприличной нищенской наготе: флакон духов, вот что интересовало эту девицу больше всего!

– Нет. Никуда мы не поедем.

Мицуко досадливо сморщила лоб, отошла к двери и уже оттуда нанесла последний удар. Как раз в стиле ее бессмысленного имени:

– Знаешь, что сказал бы о тебе твой брат, если бы хоть однажды вспомнил твое имя? Он сказал бы, что ты тупая деревенская баба. Вот! Ну, я пошла…

Дальше все произошло так, как и должно было произойти: приставленный к Насте следователь Георгий Вениаминович побежал за бессердечной шлюхой, как осел за морковкой. Но Настя не стала даже сокрушаться по этому поводу.

Пусть волочится, дурачок. В конце концов, она тоже одна не останется, – у нее есть адрес на визитке. А это уже кое-что.

…На то, чтобы добраться до ближайшего метро, ушел добрый час. И все из-за того, что Настя путалась в улицах и подсказках случайных прохожих. И когда наконец на горизонте замаячила буква «М», Настя почувствовала себя почти счастливой.

Из купленной в ларьке карты следовало, что переулок Бойцова, указанный в визитке, находится недалеко от станции «Сенная площадь». Туда-то Настя и отправилась, наскоро перекусив холодной сосиской в тесте и подтаявшим мороженым.

Искомое «стр. № 3» оказалось двухэтажным флигельком с полуслепыми, давно не мытыми окнами. Несколько минут Настя собиралась с духом перед железной дверью (никаких опознавательных знаков на ней не было), а потом решительно нажала кнопку звонка. Где-то в глубине помещения раздался тревожный гул, от которого у нее слегка затряслись колени.

«Господи, хоть бы никого не оказалось», – трусливо подумала она, вспомнив о спасительном субботнем дне. Весь свой пыл она потратила на вероломную Мицуко и теперь чувствовала себя совершенно опустошенной.

Но господь не внял ее молитвам: за дверью послышался легкий шорох и скрежет открываемого замка. Через секунду она распахнулась. На пороге стоял парнишка лет двадцати, чем-то неуловимо похожий на Кирюшу. Не на того, который лежал сейчас в морге, а на того, который надламывал веточки «Вильямса летнего» перед тем, как уйти из дома навсегда. Где-то в самой глубине горла у Насти сразу же образовался комок, а к глазам подступили предательские слезы.

– Наконец-то! – сказал парнишка строгим голосом, который совершенно не вязался с юными прыщами на щеках.

«Сборище прыщавых неудачников», – бросила ей Мицуко всего лишь полтора часа назад. Похоже, шлюхи в больших городах любят выступать в качестве пророков. В свободное от основной работы время.

– Я вас уже час жду.

– Правда? – удивилась Настя.

– Мы же на три договаривались! Входите.

Он посторонился, пропуская ее внутрь помещения.

– Значит, так. Три окна по пятьдесят рэ за каждое. Плюс уборка двести. Итого триста пятьдесят за все удовольствие. Правильно?

– Вам виднее.

– Ведра и тряпки в туалете. Там же порошок. Я покажу. Деньги по окончании работ. Приступайте…

Ошеломленная таким напором, Настя безропотно последовала за юношей.

– А фронт работ? – только и смогла сказать она.

Впрочем, подобный вопрос можно было и не задавать: передовая линия проходила по узкому коридорчику и микроскопической кухне. Единственная комната была заметно больше вспомогательных помещений. И выглядела бы просторной, если бы не обилие стеллажей и металлических шкафов. Имелась в комнате и почти антикварная конторка. А кроме того, планировку безбожно портила выгородка в углу.

– А там что? – Настя указала подбородком на выгородку.

– Начальство, – охотно пояснил парень. – Но сегодня оно отдыхает. Выходной.

– Да.

– Ну, не буду вам мешать. – Парень отлепился от Насти, подошел к письменному столу и устроился за компьютером.

Через секунду послышались щелчки, обрывки фраз и электронная музыка. Эту музыку Настя уже слышала: прыщавый юнец дулся в «Секретные материалы», любимую электронную игрушку Илико. Тот называл ее «квестом».

Настя начала с окон, потом переместилась на кухню, где над раковиной висел написанный от руки листок: «НЕ ОСЛОЖНЯЙТЕ ЖИЗНЬ КОЛЛЕГАМ! МОЙТЕ ЧАШКИ ПОСЛЕ СЕБЯ!» Судя по всему, жизнь коллег была нелегкой: мойка ломилась от грязной посуды. Покончив с наведением порядка в кухне и туалете, совмещенном с ванной и к тому же оказавшемся еще и маленькой фотолабораторией, Настя протерла от окаменевшей пыли стеллажи в комнате. А потом – уже по своей инициативе – вымыла лестничную площадку и взрыхлила почву в горшке с квелым цветком алоэ (Aloe Margaritifara, очень редкая разновидность).

И только после этого решилась подойти к парню за компьютером.

– У вас цветочек гибнет, – сказала она. – Если хотите, я напишу, что нужно делать…

– Да к черту цветочек… Тут игра гибнет. – Очевидно, что-то у него не складывалось с виртуальными поисками вечных, как гамбургер, и назойливых, как мухи, агентов Малдера и Скалли.

– Я напишу… У вас есть ручка?

– Возьмите на соседнем столе. Бумага в пачке.

Настя пристроилась на краешке стула, вытащила из стеклянной банки остро заточенный карандаш, положила перед собой листок и принялась составлять план оперативных работ по спасению Aloe Margaritifara.

– Смесь удобрений для кактусов… Она должна продаваться в цветочных магазинах. Я там все указала.

– Завтра же пойдем и купим… – Парень даже не повернул голову в ее сторону. – Прямо с утра. Черт возьми, даже солюшен не скачать!.. Поставят когда-нибудь в этой шарашке Интернет или так и будем каменным топорами махать?!

– Вообще-то я все закончила, – прервала его стенания Настя.

– Одну минутку. – Не отрывая взгляда от монитора, парень сунул руку в ящик стола и вытащил купюры. – Триста пятьдесят рублей, как договаривались. Захлопните дверь, пожалуйста.

– Хорошо…

…Через десять минут Настя робко покашляла, напоминая о себе.

– Вы еще не ушли?

– Нет… Я хотела спросить… Это ведь «Валмет». Детективное агентство, да?

– С добрым утром, мамаша! – Юный наглец рассмеялся. – Значит, и у техперсонала бывают проблемы криминального характера?

– Бывают.

– Муж сбежал с соседкой в Карабсельки? Или банку огурцов, не дай-то господи, свистнули?

– А вы можете найти?

– Мужа или огурцы? Или Карабсельки на карте области?

Парнишка, насильно оторванный от материнской груди Даны Скалли, явно издевался, но хватать его за шею и гнуть к полу было явным перебором. Да и всю свою ярость Настя ухлопала на переговоры с Мицуко.

– …И вообще – у нас выходной, мамаша.

– Я понимаю. Не беспокойтесь, двери я захлопну…

Из флигелька она вышла отягощенная новым знанием. Во-первых, таинственный «Валмет» является не чем иным, как курсами повышения квалификации местных хамов. Во-вторых, возможно, Кирюша был не так уж не прав, если само ее появление провоцирует тряпки, ведра и чистку грязной посуды. В-третьих, она прошляпила переход в возрастную категорию «мамаш». И в-четвертых, где-то в недрах прилегающей к Питеру области затаился населенный пункт Карабсельки…

Но раскладушку она купила вовсе не из-за агентства «Валмет».

Никакого другого жилья, кроме квартиры, которую снимал брат, у нее не было, а спать в комнате, украшенной свидетельствами его сумасшествия, было выше ее сил. Завтра же она смоет надпись на окне и поклеит обои. И божьи коровки исчезнут навсегда. Во всяком случае, для нее.

…Настя проснулась в четыре утра.

Четыре утра – выработанная годами привычка. Четыре утра – время, когда работа начинает вздыхать, ворочаться и дышать тебе в ухо.

Но никакой работы не было. Только дождь.

Дождь начался еще вчера, на кладбище, во время похорон Кирилла. Это было совсем непросто – решиться оставить его здесь, в глинистой бедной земле. Но Настя хорошо помнила, как он уезжал из Вознесенского: отъезд, больше похожий на бегство. Он ненавидел их захудалый деспотичный дом, и захудалое море, и захудалые скалы, – он никогда бы не простил ей, если бы снова вернулся в тихий и благостный провинциальный ад Вознесенского.

Даже мертвый.

Никто не провожал Кирюшу в последний путь, кроме Насти и двух могильщиков, – ни один человек. Да и могильщики торопили ее – их ждали еще одни, более хлебные похороны. Но сотенная сверх положенной таксы сделала свое дело: она получила еще несколько лишних минут для прощания. Но и за эти минуты они не стали ближе: ссадина на лбу Кирюши отвергала ее, и седые виски отвергали, и даже темная полоса на шее, которую удалось прикрыть воротником рубахи, – тоже отвергала…

После кладбища она заехала в магазин и купила бутылку водки: никогда нельзя нарушать традицию. Это была из немногих Зазиных истин, которую Настя усвоила за тринадцать лет супружества. Другие истины гласили:

– женщина принадлежит мужу;

– мальчик принадлежит отцу;

– мужчина никому не принадлежит.

Кроме того, в Настином случае имела место более расширенная формулировка: «женщина принадлежит мужу, иначе гореть ей в аду».

Придя в квартиру Кирилла и уже привычно поплакав, она налила водки в стакан, прикрыла его хлебом и принялась за поиски фотокарточки брата. Но так ничего и не нашла: ни единого альбома, ни единого снимка, даже негативов не было. Странное дело, трехлетняя жизнь Кирилла в Питере не имела никаких документальных подтверждений!

Поразмыслив, Настя вытащила из кошелька двойную фотографию сына и брата – и отрезала изображение маленького Кирюши. Только сейчас она вспомнила день, когда был сделан снимок: последнее воскресенье перед сватовством Зазы. Тогда они ездили в областной центр кататься на аттракционах…

Пристроив фотографию к стакану, Настя немного успокоилась.

Недели ей хватит на то, чтобы привести квартиру в порядок. А потом она уедет. Бессмысленно обивать пороги каких-то сомнительных агентств, бессмысленно пытаться найти авторов угрожающего письма, юбочник из Управления прав: это ничего не изменит. И Кирюшу не вернешь. А если еще Заза узнает, что она задержалась в незнакомом городе дольше отпущенного скорбью времени… Даже трудно представить себе, что он сделает!..

Но на девять дней она должна остаться. Это тоже традиция, которую нельзя нарушать.

С этими мыслями она заснула и проснулась ровно в четыре часа. И долго лежала с открытыми глазами. Если бы эта девушка не оказалась бессердечной шлюхой, если бы она хоть чуточку любила Кирилла, ее можно было бы пригласить. И Настя рассказала бы ей о маленьком Кирюше, которого та знала только как Кира, затянутого в черную кожаную куртку. Конечно, Настя бы кое-что переврала и кое-где приукрасила, и – почти наверняка – перемешала бы детство Кирилла и детство Илико, это только на фотографии они не похожи…

Если бы Мицуко была другой…

Настя резко повернулась, и купленная только позавчера раскладушка отчаянно взвизгнула. И поминальная водка в стакане покачнулась. Даже если бы Мицуко была другой, любящей и верной; даже если бы у нее была всего лишь одна Кирюшина визитка вместо пятидесяти других, – даже тогда ничего бы не изменилось.

Потому что Насти никогда не существовало. Он никогда не вспоминал о ней. Проще было залезть в петлю, чем вспомнить о старшей сестре! Так тебе и надо, Кирка-дырка, будешь знать…

Проговорив вслух последнюю фразу, Настя струсила так отчаянно, что у нее подломились колени. Хотя, если разобраться, это был всего лишь отголосок детства, когда смерть не существовала так явно, что ею можно было смело шантажировать окружающих. «Вот умру, тогда узнаешь, – часто говорил ей маленький Кирилл. – Вот умру, и посмотрю тогда, что ты будешь делать!»

Во всяком случае, свою детскую мечту он осуществил.

А смотреть не на что. И что делать, она не знает.

Разве что остаться до девятого дня, привести в порядок квартиру, взять билет до областного центра и вернуться в Вознесенское. И ждать писем от Илико. Они с Зазой давно уже в Англии, ходят по какому-нибудь Лондону, и никто им не нужен. И не скоро еще понадобится. А она, идиотка, забыла положить ему носки из козьего пуха, которые сама вязала для такого торжественного случая.

Идиотка. Идиотка.

Настя несколько раз стукнулась лбом о дверь и с удивлением обнаружила, что это дверь ванной. За ней она не была еще ни разу. За ней Кирюша свел счеты с жизнью.

– Не открою, – сама себе сказала Настя. – Не открою. Никогда. Ни за что.

И открыла.

Ничто в ванной не напоминало о случившейся здесь трагедии. Стиральная машинка в углу, сдвинутая пластиковая занавеска в веселеньких пляжных человечках («bуe-bуe, sunny boy»), широкая полка с зеркалом, бритвенный станок, кремы – до бритья и после; банка геля, оранжевая мыльница, ножницы, поролоновая мочалка в виде сердечка, одинокий шлепанец на полу.

И махровый халат на вешалке.

И выкрашенный водоэмульсионкой змеевик трубы с едва заметной, но довольно широкой царапиной.

Именно здесь…

Настя прыгнула в ванну, задернула улыбающихся «санни-боев» и только потом начала раздеваться, перебрасывая вещи через занавеску. А затем, свернувшись клубком на дне, пустила воду. Можно было зажмуриться, сунуть ладони под струю и представить, что Кирилл варит кофе на кухне. Можно было растереть спину мочалкой-сердечком и представить, что Кирилл валяется на диване в комнате. Можно было исподтишка побрить подмышки его «Shick’ом» и представить, что Кирилл вышел за вином в честь приезда сестры…

Да мало ли какую еще бытовую сценку можно было представить, мало ли какую утешительную неправду можно было придумать!.. Но весь ужас ситуации был не в том, что Настя опоздала приехать.

А в том, что ее здесь никто не ждал.

Она протерла мутное от пара зеркало и, близко придвинув к нему лицо, начала изучать собственное отражение. Она не делала этого лет пять, а то и больше. И теперь пожинает плоды. «Тупая деревенская баба» и «мамаша» – вот и все комплименты, которыми удостоил ее этот город. Но ведь не будешь хватать за руки всех его представителей и объяснять, что тебе всего лишь тридцать!..

Это все юг и постоянное солнце. Юг иссушает кожу и оставляет на ней светлые бороздки морщин. Юг – самый изощренный серийный убийца, он не оставляет женщинам никаких шансов.

Настя перевела взгляд на ключицы. Именно здесь, под ключицами, и проходила граница дозволенного и недозволенного в их семье. Обуглившиеся до самых плеч руки, обуглившаяся до самых ключиц шея и бледная грудь; загар и отсутствие загара мирно сосуществуют. И именно по этой идеальной выкройке подбираются все ее летние майки и футболки. Открытый ворот и короткие рукава – вот и все, чего добилась освобожденная женщина Востока.

Настя принялась яростно стирать мочалкой грань между черным и белым.

Напрасный труд. Она убедилась в этом через полчаса, а убедившись, решила вылезать из воды. Уже перебросив ногу через край ванны, она вспомнила, что ее собственное полотенце осталось на кухне, аккуратно разложенное на табуретке. И что никаких других полотенец в ванной нет. Одинокий халат и одинокий шлепанец – вот и все имеющееся в наличии.

Не мешало бы найти ему пару.

Настя вытащила швабру, стоящую за стиральной машинкой, и принялась шарить ею под ванной. Первой в ее руки приплыла пустая бутылка из-под джина (во всяком случае, именно так было написано на этикетке). Потом пришел черед окурков и каких-то журналов с голыми девицами. Шлепанец так и не нашелся, но зато Настя выудила небольшую косметичку. Это был ее последний и главный трофей. Если бы не грязь, облепившая добычу со всех сторон, ее смело можно было бы причислить к произведениям искусства.

Во-первых, бока косметички матово поблескивали – настоящая, хорошо выделанная кожа, тут сомнений быть не может. Во-вторых, она была черной и смотрелась очень дорого. Абсолютно, стопроцентно женская вещь, и, кажется, Настя знает, кому она принадлежит… Присев на корточки, Настя очистила ее бока и щелкнула застежкой.

Вещей в косметичке было немного: два серых карандаша, губная помада и небольшой флакончик духов. На обоих карандашах было вытиснено «ANGEL»; такая же надпись сопровождала помаду, к ней прибавился только номер тона – «63».

И, наконец, духи.

Духи назывались «Nahema».

Даже далекая от каких-либо языков, кроме русского и грузинского, Настя смогла перевести: «Наэма». Тот самый потерянный флакон, по которому так убивалась Мицуко. Ради которого она была готова на все. Несколько секунд Настя раздумывала: разбить ли ей флакон о пол или кафельная стена больше подойдет для этой цели. Так ничего и не решив и все еще злясь на Мицуко, она осторожно открыла плотно притертую пробку.

Бр-р!..

Даже под страхом смерти Настя не стала бы пользоваться такими духами. Проще сорвать лепесток розы и растереть его в руках. Проще влезть в банку с ванилью и выпачкать в ней нос. А чистка гнилых фруктов, ежегодный летний кошмар! О, она знает, что это такое…

Она поставила духи на полку, сняла с вешалки халат и снова зацепилась взглядом за царапину на батарее. Пусть все, что сказала Мицуко, – правда, пусть он никогда не вспоминал ее… Но Кирюша все-таки позвонил ей, – быть может, в самый последний момент! Что именно он не успел или не захотел ей сказать?

Этого она не узнает никогда, а стиральная машина называется «Аристон».

У них в доме, на огромной, заполненной связками перцев и чеснока кухне, тоже стоит машинка. Не такая роскошная, конечно, но стирать в ней – одно удовольствие…

Настя вышла из ванной и направилась в кладовую, где уже лежали рассортированные на стопки Кирюшины вещи. Уже поношенные и совсем новые. Оставлять их здесь не имеет смысла, надо бы перевезти все в Вознесенское. Но Зазе эти вещи не подойдут, Заза всегда был плотным и кряжистым, а в последнее время, после сорока пяти, вообще заметно расплылся. Кирилл же был сух и поджар, он пошел в мать, не то что ширококостная, широкоплечая Настя. Куртки, рубашки и штаны Кирилла могут подойти разве что Илико, но он еще мальчик. Надменный грузинский мальчик. Он никогда не будет носить тряпки с чужого плеча…

Настя отобрала вещи для стирки и сунула их в стиральную машину. И под ее тихий ровный гул снова занялась косметичкой. Не то чтобы ей особенно понравились карандаши и помада… Просто…

Просто она никогда не пользовалась косметикой.

Она даже и вспомнить не могла, почему так повелось. В ящике у зеркала, в их с Зазой спальне, хранились ее нехитрые, еще девичьи радости – выцветшие польские тени, мамина тушь «Ленинград», почти бесцветный блеск для губ – в Вознесенском всегда следили за нравственностью. И боевой раскраской пользовалась только продавщица одного из двух вознесенских магазинов Лидуха – бедовая разведенка.

Вряд ли все эти причиндалы Мицуко подойдут к ее выцветшим белым волосам, узким бровям и смуглой коже… Но они такие маленькие, такие аккуратненькие, такие замечательные…

И Настя решилась.

Сначала она подвела один глаз, потом другой. Получилось не очень хорошо и не совсем ровно, но глаза, такие же выцветшие, как и волосы, неожиданно сверкнули и приобрели глубину. Покончив с глазами, Настя раскрыла помадный тюбик. Помада «Angel № 63» оказалась серо-пепельной, под стать карандашам. Довольно странно, если учесть, что перед ней Мицуко предстала в демонически-черном макияже. Похоже, что Мицуко постоянно экспериментирует, и все ее косметические эксперименты зависят только от какой-нибудь мужской визитки.

Тонкий слой помады веригами повис на губах. Нет, волочить на себе такую тяжесть она не способна! Но перед тем как избавиться от нее, Настя все-таки заглянула в зеркало. И… осталась там на добрых десять минут. Пожалуй, она ошиблась, определив цвет как серый. Влажный, слегка подрагивающий мутновато-жемчужный блеск – так будет вернее. И так блестеть мог только восковой бок груши сорта «Любимица Клаппа».

Нет, конечно же, в самой Насте ничего не изменилось, и все же…

Теперь самоуверенный прыщ из конторы «Валмет» никогда бы не сунул ей в руки ведро и тряпку!

Настя вздохнула и подобрала с пола свою одежду: черная широкая юбка с подкладкой (подарок зугдидской родни Зазы), черная, расшитая люрексом кофта (подарок цхалтубской родни Зазы) и черный батистовый платок на голову – подарок самого Зазы. Вещи удобные и практичные. Но все дело в том, что в этом городе совсем другое представление о вещах: униформа для техперсонала, вот как называются все эти Настины сокровища!

И надевать их теперь ей вовсе не хотелось.

Настя вернулась на кухню и посмотрела на часы.

Семь утра. Три часа прошли незаметно, кто бы мог подумать. Она присела на табуретку, вытащила из сумки блокнот для заметок «Российский садовод» и принялась писать. Перечень дел получился довольно большим, и нужно очень постараться, чтобы до отъезда успеть их переделать.

1. Купить билет домой.

2. Купить обои.

3. Купить хорошие семена помидоров (импортные), если найду магазины.

4. Поклеить обои в комнате.

5. Навести в квартире окончательный порядок.

6. Поставить свечку за упокой Кирюши.

7. Поставить свечку за здравие Илико и Зазы, черт с ним.

8. Поехать на кладбище на девять дней.

9. Отправить Кирюшины вещи посылкой в Вознесенское.

10. Купить подарок для Илико.

11. Купить подарок для Зазы, черт с ним.

12. Купить что-нибудь Нине и Тамаре.

13. Позвонить Нине и Тамаре и узнать, сняли ли Мцване. Сказать, чтобы Рислинг до моего приезда не трогали.

14. Выбросить шлюхину косметику.

Последний пункт всплыл так неожиданно, что Настя даже удивилась: неужели это ее рука вывела на бумаге столь категоричную строчку? Но отпираться бессмысленно: она.

До открытия всех мыслимых магазинов оставалось по меньшей мере два часа, и Настя решила всерьез заняться квартирой. И отправилась в кладовку, подыскать себе кое-что из старых Кирюшиных вещей. Не будешь же корячиться в подарочном люрексе, честное слово!.. Какой-нибудь спортивный костюм ее вполне устроит.

Но спортивного костюма Настя так и не нашла.

Зато совершенно неожиданно обнаружила кожаные джинсы. Такого Настя еще не видела! Черная кожа была мягкой, ни дать ни взять настоящий, тонко выделанный сафьян. И заклепки! Вот Заза – он никогда не позволил бы себе надеть такую женственную безделицу. А Кирюше, наверное, они очень шли, недаром в детстве он был похож на девчонку. Настя подумала секунду и решительно облачилась в штаны брата. С некоторой натяжкой можно сказать, что они сидят как влитые. Только немного жмут в бедрах. Насте пришлось до невозможности втянуть и без того впалый живот, чтобы застегнуть «молнию». И постараться по максимуму увеличить промежуток между вдохом и выдохом.

А дальше…

Как на ней оказались ремень и черная (почти новая) рубашка Кирилла, она не помнила. И объяснить появление на своих плечах куртки (той самой, в которой было найдено письмо) – тоже не могла. Все остальное было делом техники.