Клан Мамонта Щепетов Сергей

Глава 12. Союзники

Первое, что сделал Семен по возвращении, это отправил всех уцелевших мужчин-неандертальцев под командой Хью за катамараном. Его нужно было найти, починить и пригнать обратно. «Мужики здоровые — справятся», — решил он и со спокойной душой занялся тем, что давно откладывал — конструированием печки.

Проблема заключалась в том, что речные валуны и глина, используемая в качестве цемента, при нагревании расширяются по-разному. В итоге появляются трещины, и все разваливается. Значит, нужны кирпичи, но где их взять или из чего сделать? Из той же глины?

Для начала Семен организовал доставку на «челноке» приличной партии материала с того берега и занялся ее размешиванием и экспериментами по формовке. Только далеко в этом деле он не продвинулся, поскольку дозорная наверху усмотрела в степи всадника. «Легки на помине, — расстроился Семен. — Не иначе имазры в гости пожаловали».

Так оно и оказалось — десятка два всадников двигались прямиком в сторону «форта». Идентифицировать их контуры было нетрудно — это явно имазры, и ведет их, похоже, сам Ващуг. Не доезжая метров пятьсот, они остановились и начали спешиваться. Надо полагать, что частокол и возвышающееся на бугре сооружение из бревен было для них экзотичным и пугающим. Тем не менее они приближались.

До внешней изгороди (или «засеки») оставалось метров триста, когда появилась еще одна группа всадников — более многочисленная. Этих идентифицировать не удалось — во всяком случае, на таком расстоянии. А дальше разыгралось некое подобие сражения. Когда стало ясно, что до изгороди имазры добраться не успеют, они собрались в кучку и прикрылись щитами. Неизвестные взяли их в полукольцо и принялись забрасывать дротиками. Те им отвечали и при этом что-то кричали, продолжая двигаться в сторону «форта». До рукопашной, однако, дело не дошло — чужаки прекратили преследование и остановились. Имазры же добрались до засеки с завалом, видимых проходов в которых не наблюдалось. Было похоже, что они оказались в ловушке и нуждались в помощи. Причин отказать в ней Семен не видел, но отправить женщин к воротам не решился и пошел встречать гостей сам.

Пыхтя и матюгаясь, он оттащил в сторону козлы с кольями, но от открывшегося прохода воины шарахнулись, словно это была пасть зверя. «Ну, конечно, — догадался Семен, — огороженное пространство они воспринимают как загон, западню. По их представлениям, хозяином положения является тот, кто снаружи, а не внутри».

— Вай-вай-вай! — покачал он головой вместо приветствия. — Ты больше не веришь мне, Ващуг?! Больше не считаешь меня другом?

— Для кого эта ловушка, Семхон?

— Для врагов, конечно, но ты-то мне друг, так что заходи и не показывай страх своим людям!

Аргумент подействовал: глава клана имазров решился-таки проникнуть на замусоренную щепой территорию чужого колдовства. Следом за ним прошли остальные и провели лошадей. «Ворота» за ними Семен закрыл. Люди сжимали оружие и испуганно озирались. Сильно пострадавшими в битве они не выглядели — кое у кого и царапины, но тяжело раненных нет, да и комплекты дротиков у всех почти полные — собрали, вероятно, чужие.

— Что происходит? — задал главный вопрос Семен. — Что за люди вас преследуют?

— Данкой, — вздохнул Ващуг. — Аддоки.

— Вона как! И что же вы не поделили?

— Глава клана аддоков должен отомстить за брата. Кто-то сообщил ему, что Ненчич убит.

— Ах, у Ненчича еще и брат есть?! Да еще и глава клана?! Или у вас главы всех кланов считаются братьями? Впрочем, с этим мне никогда не разобраться. Но при чем здесь имазры, если убил Ненчича злой чужой колдун по имени Семхон?

— Семхон враг Данкоя, а Ващуг друг Семхона, значит, и его враг.

— Логично. Только что-то эти аддоки слабо вас били, а теперь вообще куда-то за бугор смотались.

— Мы успели достичь территории твоего колдовства. Они не решились убивать нас здесь. Данкой и сам сильный колдун, но ему нужно время, чтобы уничтожить, сделать бессильной твою магию. И тогда они опять придут…

— Ну-ну, — усмехнулся Семен, — как там у Владимира Семеновича? «…На их происки и бредни сети есть у нас и бредни. И не испортят нам обедни злые происки врагов!..»

— Ты так уверен в силе своей магии?

— Конечно! В крайнем случае, можно спрятаться вот за этим забором.

— За-бором?!

Вместе они подошли к частоколу. Ващуг принялся оглаживать и щупать бревна.

— Хорошее колдовство, крепкое… Ты убил целый лес деревьев — не боишься их духов?

— С ними я договорился, — заверил Семен. — Во всяком случае, их гнев на мне, и тебе ничто не угрожает.

— Великая, великая магия… — бормотал Ващуг, трогая бревна. Казалось, он утратил интерес к Семену и решил перещупать весь забор. Лошади разбрелись доедать остатки травы, воины, так и не сняв оружия, уселись на землю.

Со стороны могло показаться, что Ващуг изучает чужое укрепление, ищет, так сказать, слабые места в нем, однако Семен не сомневался, что колдун просто мирится с душами деревьев, просит у них разрешения находиться вблизи.

Сложившуюся ситуацию Семен не мог оценить иначе, как дурацкую: его любимое детище с гордым названием «форт» должно послужить для защиты весьма сомнительных союзников. Причем хозяева находятся в явном меньшинстве: в избе за частоколом пять кроманьонских женщин, да еще где-то поблизости бродит всеобщий любимец — юный неандертальский снайпер-самородок, вечно сопливый пацан по имени Дынька. В принципе, он выполняет здесь роль посыльного, только посылать его не за кем, поскольку неандертальские мужчины отправились за лодками, а их женщины находятся на том берегу. Теперь весь личный состав гарнизона «крепости» собрался на смотровой площадке и оттуда без всякого страха рассматривает пришельцев. Семен хотел было сказать им, чтоб вели себя поосторожней, но передумал, поскольку справедливо решил, что Ващуг, не поняв конкретных слов, может угадать их значение. Накалять обстановку демонстрацией недоверия явно не стоило.

Закончив «знакомство» с забором, колдун уселся на землю, начал перебирать свои амулеты и чтото бормотать. Семену хотелось задать ему массу вопросов, но на обращения тот не реагировал, погрузившись в свою медитацию. Семен пожал плечами и отправился домой.

Женщины на смотровой площадке хихикали и обменивались мнениями (очень циничными) о статях незнакомых мужчин. Впрочем, чувствовалось, что они не воспринимают чужаков как потенциальных сексуальных партнеров. Скорее, это походило на обмен впечатлениями колхозниц, впервые рассматривающих обезьян в клетке столичного зоопарка. Основное отличие заключалось, пожалуй, лишь в том, что на рубахах лоуринских воительниц висели скальпы — вот таких же вот «обезьян». Советские доярки о подобном и не мечтали.

Всех женщин, кроме дежурной, Семен отправил вниз — готовить еду для гостей. Сам же начал всматриваться в пейзаж и пытаться оценить обстановку: «Аддоки, похоже, встали лагерем примерно в километре от нас — у границы леса. Позицию они выбрали довольно удобную — и подходы со степи просматриваются, и мой „форт“ как на ладони. Ну, и что из этого? Чем это может нам грозить? „Союзники“ здесь, враги — там. Допустим, прискачут эти злые аддоки, начнут кидаться в имазров дротиками через засеку… Может, они еще и на штурм пойдут?! Не та эпоха, блин… Вот ведь на мою голову!»

Часа через полтора мясо сварилось, и пришлось решать вопрос о том, как его доставить гостям — два объемистых глиняных горшка. Этим Семен озаботился сам — сквозь приоткрытую калитку в частоколе выволок посудины наружу. На всех присутствующих имазров этого было, конечно, маловато, но Семен решил, что, мол, гости не баре — перетопчутся.

Воины окружили исходящие паром котлы, принюхивались, глотали слюну, но протянуть руку и взять кусок никто не решался. Как Семен и предполагал, требовался какой-то обряд, чтобы «чужое» сделать «своим». Так оно и оказалось — все расступились, пропуская вперед колдуна. Ващуг начал делать над мясом какие-то пассы и бормотать заклинания, состоящие, казалось, из одних имен. Потом он провел по лицу руками, уселся на землю, вытянул из котла приличный кусок и начал его поедать, обжигаясь и пачкаясь жиром. Зрелище было малоприятное, но все смотрели на него так, словно он исполняет опаснейший цирковой трюк. Наконец кость была обглодана, Ващуг сытно рыгнул, вытер руки о рубаху, встал и удалился, не выразив ни благодарности, ни чего-либо другого. Воины загомонили, образуя очередь, — судя по всему, данный продукт перестал для них быть табу, а сделался просто едой.

Когда горшки опустели, выяснилось, что транспортировать их обратно к калитке никто не собирается. Как, впрочем, и выражать благодарность — все расселись или разлеглись на траве.

Семен обратился к ближайшему:

— Ну-ка, ты, помоги отнести посуду обратно!

Воин испуганно зыркнул по сторонам и остался сидеть, опустив глаза.

— Я что, непонятно выражаюсь? — начал злиться Семен. — Бери и неси! Оскверниться, что ли, боишься?!

Никакой реакции. Семен начал подумывать, не пнуть ли этого парня под ребра за хамство. Правда, он подозревал, что еда — едой, а сама посудина, наверное, все равно может оставаться для них табу. Положение спас возникший рядом Ващуг — он с готовностью подхватил закопченный, заляпанный салом горшок и прижал его к груди.

— Перемажешься весь, — осуждающе покачал головой Семен. — Ну, пошли.

Ветка изнутри приоткрыла дверцу, забрала у Семена посудину, протянула руку ко второй, которую в обнимку держал Ващуг. Тот шарахнулся в сторону, и женщина засмеялась:

— Смотри, какой трусливый! Взрослый большой дядя, а меня испугался!

— Для него тут кругом магия, — вздохнул Семен. — Дикий народ!

— Да какая ж тут магия! — вновь рассмеялась Сухая Ветка. — Это я, наверное, такая страшная. Ну-ка, иди сюда!

Семен понимал, что его женщине скучно, и она развлекается. Ветка отступала внутрь двора, манила за собой колдуна и, похоже, просто потешалась над чужим страхом. Грозный глава клана имазров буквально зажмурился от ужаса, но сделал шаг вперед. Потом еще шаг.

— Хи-хи, трусливый какой, — отобрала горшок Ветка. — Да ты же весь перемазался! Сейчас почищу, дурачок! Иди-ка сюда!

Семен захлопнул калитку и задвинул на место брусок засова. Ващуг находился во дворе и подвергался очистке своей одежды пучком травы. «Как бы не описался от страха, — мысленно усмехнулся Семен. — Это действительно забавно».

— Ну, раз уж ты здесь оказался, — сказал он с усмешкой, — заходи в дом — примем по граммульке!

Семен распахнул дверь избы, зашел внутрь и поманил Ващуга за собой. Стена, конечно, и раньше не выглядела сплошной, но открывшийся проход произвел на колдуна действие, схожее с несильным ударом палицей по макушке. Он растопырил руки и, словно робот, двинулся на зов. Дойти до порога сил у него не хватило — нога подвернулась, и он плюхнулся лицом вниз на землю. Полежал несколько секунд, а потом встал на четвереньки. Оказалось, что в падении он удивительно точно угодил лбом на камень, и теперь из ранки течет кровь. Поднимать гостя на ноги Семен не стал, и дверной проем Ващуг пересекал на четвереньках, капая на пол кровью. Внутри он все-таки поднялся, размазал руками кровь по лицу и начал осматриваться.

— Сколько деревьев, сколько деревьев, — бормотал он, трогая руками стены и оставляя на них кровавые пятна от пальцев. Он обошел комнату по периметру, пощупал камни недоделанного очага, в темном углу, похоже, вляпался в приготовленную глину. Слушать его бормотание и смотреть, как он двигается, Семену быстро надоело. Он почти насильно усадил колдуна на лавку. Тот, находясь в полуобморочном состоянии, немедленно перемазал все, до чего мог дотянуться, глиной и кровью.

— Ну, ты и свинячишь, — поморщился Семен. — Сиди спокойно, ничего с тобой тут не случится. Вот смотри: это — твердая посуда. Она делается из глины, а потом обжигается в огне. Да не трогай ты руками! И так все перепачкал! А тут будет очаг — это чтоб зимой тепло было, но без дыма…

Семен еще что-то объяснял, пытаясь снять с гостя стресс, — чему, казалось бы, можно удивляться в обычной деревенской избе? Правда, она, наверное, первая в этом мире. Только Ващуг приходить в себя не собирался — бормотал что-то невнятное и, кажется, даже начал что-то напевать. Такая реакция, в общем-то, совсем уж странной Семену не казалась — слишком много колдовства сразу. Вообще-то, он действительно хотел предложить колдуну самогонки, но, вспомнив воздействие алкоголя на Ванкула, передумал — еще продукт на них переводить!

В конце концов, вся эта комедия Семену наскучила, и гостя он выпроводил, причем довольно бесцеремонно. Вероятно, продолжения военных действий в этот день не предвиделось: на пространстве между засекой и частоколом имазры развязывали вьючные мешки и явно готовились к ночевке. Для Ващуга стали сооружать нечто вроде крохотной палатки. На свет явились странные предметы, которые при ближайшем рассмотрении оказались кожаными мешками. Несколько воинов приблизились к калитке и стали что-то объяснять женщинам знаками. «Вода им нужна, — понял Семен. — Там у них с двух сторон болото, а лошадей поить нужно. Придется еще кого-то пустить за забор — не таскать же воду для них самим!»

Странно, но у воина, который носил мешками воду с берега, никакой шоковой реакции на забор и избу не наблюдалось. На всякий случай его сопровождали двое женщин с пальмами наголо, а сам Семен стоял наверху с взведенным арбалетом в руках. «Малограмотный, наверное, — подумал Семен. — Не понимает, что нужно бояться».

Ночь началась спокойно: на небе мерцали звезды, а вдали на земле — костры лагеря аддоков. Имазры между двумя изгородями огня не разжигали, лишь возле палаточки Ващуга теплился крохотный костерок. Стрекот насекомых, плеск рыбы в реке, тихий говор людей. Тем не менее Семен решил не расслабляться и отдал несколько вполне рациональных приказов. Во-первых, на смотровой площадке нужно дежурить всю ночь — как-никак мы на осадном положении. Причем в самое трудное — предрассветное — время будет бдеть самая надежная воительница — Сухая Ветка («Извини, моя птичка, так надо»). Во-вторых, наверх были перенесены оставшиеся «гранаты» и приведен в действие изобретенный когда-то Семеном «дымокур». Смысл этого приспособления заключался не в отпугивании насекомых дымом, а в поддержании огня, точнее, тления тополиных гнилушек.

«Для позднего палеолита позиция у нас практически неприступная. Деревянные строения вызывают у туземцев мистический ужас, так что штурмовать частокол никто не станет. А если и станет, противника отсюда очень удобно расстреливать из арбалета. Жалко только, что второй самострел остался у неандертальцев на том берегу. Ну, в крайнем случае, врага можно забросать гранатами — всеми тремя. Правда, рядом находятся не враги, а вроде как союзники — веру и вождя они сменили и мамонтов без нужды обещали не трогать. Если же аддоки полезут через засеку, то станут прекрасными мишенями для дротиков имазров. Да и отсюда в них будет очень удобно стрелять из арбалета. М-да-а… Но из всех присутствующих в „крепости“ с арбалетом умею обращаться только я. Женщины не умеют, Хью ушел за катамараном, а сопливый мальчишка по имени Дынька куда-то делся. Между прочим, этот неандертальский ребеночек весьма перспективен. У него довольно пластичное мышление, и вполне возможно, что он вырастет вундеркиндом вроде Головастика. Плохо только, что дети не понимают правил военного времени — ну, куда этот пацан мог подеваться на ночь глядя?! Он же на нашем берегу! Впрочем, можно поспорить, что он не заблудится в кустах и не потеряется. С большим основанием можно беспокоиться за Варю и Эрека. Они где-то пасутся на пару, и появление большого количества незнакомых людей должно их испугать. Будем надеяться, что у Эрека хватит мозгов сообразить, что ему с Варей нужно держаться от них подальше».

Вот только уснуть у Семена никак не получалось — мысли копошились под черепом как червяки. Кроме прочего вспоминался последний разговор с пожилым неандертальцем, которого Семен наградил кличкой Седой.

— Ты же уважаемый человек у темагов! Почему ты не возражал (не взбунтовал общество) против похода кааронга за головами?

— Зачем было так делать? Они убивают нирутов (нелюдей), а это — хорошо (является безусловным благом).

— Черт побери, но я тоже нирут!

— Ты — бхаллас онокла (или наоборот) и не имеешь отношения к нелюдям. Точнее, имеешь отношение ко всему, но не являешься ни тем, ни этим.

— О боги, боги мои!!! Неужели ты и твои люди не понимаете, что вам, чтобы выжить, нужно сейчас сидеть и не высовываться? Уж скажи честно, что вы сами боитесь своих кааронга!

— Конечно, кааронга боятся все. Потому что…

Дальше последовало довольно длинное объяснение, суть которого была вполне банальной: среди человеков бывают самые человечные (темагистые?), точно так же, как среди равных обязательно выделится кто-то, кто равнее других.

— Где тут конец, а где начало?! Кто для кого живет: темаги для кааронга или наоборот? Эти отморозки сделали так, что ваш народ вновь оказался на краю гибели! Попросту говоря, доплыви кааронга до нашего поселка… В общем, может быть, пару голов нирутов они бы и добыли… Тебе надо рассказывать, что было бы дальше? Ты должен помнить последнюю войну!

— Я помню ее. Мы сражались и… это было бесполезно.

— Тогда почему?! Почему ваши женщины с детьми на руках не встали на пути кааронга?! Объясни, почему?

Седой объяснял. Он очень старался. В отличие от других, он не обходил молчанием сложные вопросы — наверное, они мучили его самого. Вот только ничего особо оригинального и вселяющего надежду Семен не смог из этого выцедить.

«Даже в бывшей моей современности никаких таких всеобщих этических ценностей выработать не удалось — люди продолжают резаться за свои родные-любимые. За последнюю тысячу лет кое-какие подвижки, конечно, наметились, но они ничтожны. Не будучи специалистом, готов поспорить, что между православными, католиками и протестантами антагонистических противоречий нет. Зато есть море крови и миллионы жизней, прерванных или искалеченных из-за этих противоречий. А еще есть мусульмане, и простой европейский обыватель не понимает, почему люди, верящие в того же Бога, сотни лет торговали его детьми, захваченными в набегах, а теперь взрывают самолеты и небоскребы, которые не они придумали и не они построили. Впрочем, это все очень отдаленные аналогии. С чем сравнить положение неандертальцев в местной политической обстановке? Ну, разве что с положением евреев в первые века нашей эры. Их, значит, ассимилируют и режут, а они сопротивляются, чем только усугубляют свое положение. Там — зилоты, здесь — кааронга… И то и другое кроваво, иррационально и бессмысленно. Вроде бы…»

Семен лежал, слушал сонное бормотание женщин, скрип потолочных бревен под ногами дозорной и пытался понять философский смысл происходящего: «Получается, что мы оказались втянутыми в распрю чужих племен. С одной стороны, я вроде как привел к власти этого Ващуга и должен его поддерживать, а с другой стороны, шел бы он куда подальше! Но, с третьей стороны, если аддоки одолеют имазров, тогда получится, что нам опять нужно воевать — теперь уже с ними. По идее, лучше бы сгинули и те и другие, но они не сгинут, и никуда от этого не денешься».

Он, конечно, не заметил, когда уснул, но, кажется, тут же и проснулся. Сквозь бойницы свет лился не слабый утренний, а вполне нормальный — дневной. Рядом не было ни души, а снаружи в общем-то тихо, если не считать людского говора и лошадиного ржания из-за забора. Тем не менее чувство какой-то неправильности и тревоги, какой-то тяжелой непоправимой ошибки охватило Семена сразу и сильно.

«Нервишки расшалились, — поставил он себе диагноз. — Поизносился крутой лоуринский воин в боях и походах! Ничего тут не поделаешь — супермены бывают лишь в кино или в романах. Ну, почему я не персонаж Бушкова или Мазина?! У нас тут древний каменный век, и до всяческих „страстей“ человеческих, до подлостей, интриг и дуэлей еще тысячи лет. Здесь убивают или пытают с детской непосредственностью — конкретно и просто. Так чего же я, человек из будущего, переживаю, словно пацан, не прошедший инициацию?! Черт его знает, только я ведь уже почти местный…»

Стараясь зачем-то двигаться тихо, он оделся, снял чехол с лезвия пальмы, пожалел об отсутствии арбалета, который отдал дозорной, и подкрался к двери. Прислушался: «Поблизости вроде бы тихо. Чего же я хожу „на полусогнутых“ в собственном доме?! Бли-ин…» Двигаясь по часовой стрелке, Семен обошел помещение по периметру и заглянул в каждую из щелей-бойниц. Решительно ничего подозрительного он не увидел. Тем не менее поделать с собой он ничего не смог и дверь распахнул «по-суперменски» — мягким ударом ноги.

Она должна была открыться и, стукнувшись о стенку, закрыться вновь. Этого почему-то не произошло — дверь так и осталась распахнутой. Свет снаружи был все-таки слишком ярким, и Семен осознал увиденное не в первое же мгновение.

Во второе, наверное. А если и осознал, то не полностью.

В дверной проем — то есть прямо на него — смотрели три дротика с плоскими кремневыми наконечниками, острота которых Семену была хорошо известна: «Древки дротиков вставлены в металки. На таком близком расстоянии в копьеметалках, наверное, нет смысла, но воины, скорее всего, по-другому и не умеют. Снаряды свои они держат спокойно и расслабленно. Стоять так можно долго, а задействовать — в любой момент. В общем, профессионалы. Четвертый, вероятно, находится у стены сбоку и не дает двери закрыться. Что можно сделать в такой ситуации? М-да-а…»

— Выходи, не бойся, — улыбнулся один из воинов. — Ты умрешь не сразу.

«Вот он, каменный век, — опустошенно подумал Семен. — Ни оружие бросить не требуют, ни руки поднять. Наверное, потому, что все кругом заколдовано».

Медленно, не делая резких движений, опираясь на древко пальмы как на костыль, Семен двинулся наружу. «Мы, значит, их кормили, поили — и вот она, благодарность. Если они зарезали наших баб, если что-нибудь случилось с Сухой Веткой… Я им такое устрою… И черт с ней — с жизнью, — но „я вам спою еще на бис“. Спою, да так, что мало никому не покажется!»

Как только Семен оказался снаружи, количество нацеленных на него дротиков возросло до пяти. Самым паскудным было то, что воины казались совершенно спокойными, целились уверенно, и каждый держался на расстоянии не менее трех метров. Калитка в частоколе оказалась распахнутой настежь, и Семен двинулся к ней.

Между изгородью-засекой и частоколом было людно и лошадно. Кто-то подгонял упряжь, кто-то упаковывал вьючные мешки. Козлы, загораживающие вход, отодвинуты далеко в сторону. С десяток оседланных лошадей бродили снаружи. С первого взгляда было ясно, что здесь присутствуют не только вчерашние гости, но и их мнимые враги. «В общем, „сделали“ они меня как лоха, — вздохнул Семен. — Все такие робкие и испуганные чужой магией». Что за тюки шевелятся чуть в стороне, ожидая погрузки, определить было не трудно — его лихие женщины-воительницы, спеленатые кожанами ремнями. «Это, конечно, лучше, чем обезглавленные трупы, но все равно обидно. Впрочем, сейчас я им ничем помочь не смогу. Вон сидит иуда Ващуг. Попробовать зарубить гада, пока пальму не отняли? Очень соблазнительно, но „своих“ надо спасать. Если для этого нужно не драться, а улыбаться и нести чушь, значит, надо ее нести и улыбаться. А что, собственно, остается?»

Семен медленно двигался вперед. Люди перед ним расступались, отходили в сторону и отводили лошадей. Никто не отпускал шуточек, не смеялся в лицо, как следовало бы ожидать. Наоборот, все отворачивались или, по крайней мере, отводили глаза в сторону. «Опять магия, — грустно усмехнулся Семен. — В глаза смотреть нельзя, чтоб не сглазил. И ведь, между прочим, правильно делают: я же суггестор-внушатель и сейчас нахожусь на нервном взводе. То есть действительно могу воздействовать взглядом».

Вероятно, на этом самом месте колдун и ночевал, только палатка его была снята и лежала рядом в свернутом виде. На ней сидел незнакомый мужчина довольно солидных лет в замшевой рубахе, расшитой и разрисованной узорами. Всевозможных побрякушек на нем хватало, хотя до Ващуга ему было далеко. Если бы не клиновидная бородка с проседью, он вполне мог бы исполнять в кино роль какого-нибудь индейского вождя. Сам Ващуг сидел на земле, скрестив по-турецки ноги. Вероятно, появление Семена прервало беседу вождей. В глаза ему, правда, ни тот ни другой не посмотрел.

Семен остановился метрах в двух. Кожей спины и затылка он почувствовал, что еще один шаг, и в него всадят дротик. Умирать, кажется, было еще рано.

— Данкой, что ли? — грубовато поинтересовался Семен. — За брата отомстить пришел? А чо ты с Ващугом-то подружился? Твой Ненчич расплачется в мире мертвых!

— Скоро ты утешишь его, — заверил незнакомец. — Тебе известно мое имя, но вреда ты мне причинить не сможешь.

— Это почему же?

— Потому что я одолел твою магию, — подал голос Ващуг. — Она оказалась очень сильной, но я одолел ее.

— И как же ты это сделал? — ехидно спросил Семен. — До сих пор такое еще никому не удавалось.

— Великих колдунов губит гордость, — поучительным тоном сказал Ващуг, обращаясь к Данкою. — Я не поверил своему счастью, когда он не потребовал уничтожить воду, которой было омыто его тело. Ею смазаны дротики воинов, и теперь они сразят его наповал.

— Конечно, — кивнул Данкой.— А как с сосудами, несущими смерть?

— Да, это была трудная битва, — самодовольно ухмыльнулся Ващуг. — Из тех, что убили Ненчича, тоже шел дым. Эти же были просто огромны, но я понял его хитрость и воззвал о помощи к Умбулу. Именем Нишава я превратил содержимое этих сосудов в обычное мясо.

«Нужно иметь очень богатое воображение, чтобы проассоциировать мои гранаты с кухонной посудой, — удивился Семен. — Но то, что те и другие из керамики, он уловил правильно».

— Мерзавец ты, Ващуг, — сказал он вслух. — Примчался, сказал, что за тобой враги гонятся!

— Конечно! — легко согласился колдун. — Ведь это территория твоей магии. Как бы я с людьми смог проникнуть на нее без твоего разрешения?!

— А ты не боишься, что мое колдовство здесь будет и дальше действовать?

— Будет, конечно, — признал Ващуг, — только оно нам больше не опасно. Вот смотри…

То, на что он указал, располагалось прямо перед ним на земле. Что это такое, понять было трудно, если искать аналогию: словно ребеночек играл. Воткнуты в землю маленькие палочки и щепочки, построено нечто вроде крошечного домика. «Впрочем, ни одному ребенку не хватило бы терпения соорудить такую игрушку, — подумал Семен. И вдруг его осенило: — Да ведь это же магическая модель! То есть ряд палочек не является уменьшенной копией забора, а вот та штучка — копией избы. Они их ОБОЗНАЧАЮТ!»

— Ага, — грустно кивнул Семен. — Ты их, значит, все тут перещупал, и предметы перестали быть враждебными. Ты даже смог воспроизвести их «тени» и решил, что имеешь над ними власть? Просто детская глупость!

— Почему? Я касался руками тех стволов и этих — они теперь мои, они подчиняются мне!

— А внутри — в жилище из деревьев — зачем пакостил? — без особого интереса спросил Семен. Собственно говоря, он уже знал ответ, и не ошибся.

— Чтобы получить власть над теми, кто там находится. И я ее получил! Женщины-воительницы подчинились мне.

— Интересно, каким образом?

— Перестали быть воительницами, конечно. Приняли плач маленького нелюдя за плач человеческого ребенка, забыли об оружии и о стенах, которые их защищают.

«Господи! — ужаснулся Семен. — Тут же Дынька где-то был. Не иначе, они его выловили, а потом на него, как на живца, переловили моих баб! Выманили их из избы наружу и повязали! А сначала заставили открыть калитку, чтобы его впустить! Подонки…»

— Ну, ладно, ты все перещупал, все пометил и сделал своим. А твои люди? — продолжал сопротивляться Семен. — Они-то здесь при чем? Для них это место должно остаться чужим и враждебным!

— Как ты наивен, колдун! — покачал головой Ващуг. — Мои люди мне единосущны (то же самое, что и я). Это во-первых. А во-вторых, они ели здесь пищу, пили воду, мочились и испражнялись. Это место, таким образом, перестало быть им чужим. Твоя магия кончилась, Семхон — колдун из племени лоуринов!

— Тебе и твоим воительницам предстоит далекое путешествие, — улыбнулся глава аддоков. — Мы, к сожалению, не можем сами лишить вас жизни. Точнее, можем, конечно, но это слишком опасно, ибо мы не знаем необходимого обряда, и ваши души могут причинить нам зло. Пусть вами занимается великий Нишав — Посланец Умбула будет рад такому подарку.

— Все-таки путь в землю укитсов далек и труден, — с сомнением покачал головой Ващуг. — Лучше отправить Нишаву их головы. Мы умертвим этих людей со всеми почестями, передадим в мир мертвых все, чем пользовались они здесь, и еще свои подарки. Их душам не за что будет на нас обижаться.

Без особого напряжения Семен догадался, что именно эта проблема и обсуждалась до его прихода.

— Ты же знаешь, Ващуг, — возразил Данной, — что погребение обезглавленного тела не будет совершенным. Можно спорить, можно спросить у наших духов-хранителей, как поступить — поместить ли их живыми в землю или предать огню. В любом случае тела должны быть целыми и пребывать в окружении предметов их магии этого мира. Но что же мы тогда предъявим Нишаву?

— Мы можем заменить головы их обозначением.