Лето Гелликонии Олдисс Брайан

– Но сейчас другое время, гиллота! И мы живем и умираем сегодня, а не когда-то в древности!

Он пытался заставить себя размахнуться и нанести удар, но тщетно, даже пронзительно кричащая женщина рядом с ним не могла принудить его к этому. Его воля умерла. Языки пламени плясали в зрачках прищуренных глаз.

Помолчав немного и собравшись с мыслями, гиллота продолжила объяснения, выговаривая слова с размеренностью машины.

– Анципиталы были тут до сынов Фреира, господин. До того дня, когда свет Фреира стал совсем плохим. До того, как ушел Т'Сехн-Хрр. Старые грехи, господин.

Хотя, может быть, гиллота сказала и «старые вехи». В яростном реве пламени невозможно было расслышать что-то наверняка. Часть дворцовой крыши с грохотом провалилась внутрь, и в ночное небо взметнулся столб огненной круговерти. Колонны рушились прямо на площадь.

Закричав в один голос, толпа отпрянула. Среди зевак была и АбазВасидол. Когда народ шарахнулся от жара, она в испуге ухватилась за локоть приличного господина из сиборнальского посольства.

– Его святейшество Це'Сарр… все погибли! - сходя с ума от душевной муки, воскликнул ЯндолАнганол. Милуя Тал рыдала, спрятав лицо у него на груди. - Все погибли… все погибло!

Он стоял, опустив руки, - не пытался обнять жену, но и не отталкивал ее. Сейчас она была для него ничем. Его душа сгорала в пламени дворцового пожара. В блеске огня гибли все его надежды и замыслы - или можно было сказать, что огонь превращал его упования в быль. Он станет повелителем Олдорандо, как раньше был повелителем Борлиена, хотя в этом бесконечном превращении понятий в свою противоположность, этих радикальных перемен точек зрения, когда Бог превращается в фагора, он больше не мог желать власти.

Фагоры привели его к триумфу, в котором он видел только одно - свое полное поражение. Его мысли устремились к МирдемИнггале, но их лето давным-давно закончилось, и этот великий погребальный костер его врагов был лишь тусклым отсветом их осени.

– Все погибло, - снова повторил он.

Стройная фигура, свободно миновавшая ряды фагоров, приблизилась к ним как раз вовремя, чтобы успеть заметить:

– Не совсем, господин, далеко не все. Рад вам об этом сообщить.

Эсомбер старался держаться уверенно и легко, но это ему теперь плохо удавалось - он был бледен и дрожал.

– Поскольку я искренне верю во Всемогущего, кем бы он ни был, человеком или фагором, я решил, что вполне могу пропустить лекцию Це'Сарра на сей счет. Как оказалось, это верное решение спасло мне жизнь. Пускай это послужит и вам уроком, ваше величество, - не стоит чрезмерно чтить церковь, ходите туда пореже.

Злобно взглянув на посланника снизу вверх, принцесса выкрикнула:

– Вы убежали из дворца - значит, вы трус! Там же мои родители - мать и отец.

Эсомбер погрозил юной особе пальцем.

– Вам стоит поучиться у своего мужа подстраиваться под обстоятельства и использовать их. Если вдруг окажется, что ваши мать и отец трагически погибли - а ужасная правда скорее всего оправдает ваши подозрения, - то я первым поспешу поздравить вас, сударыня, с тем, что с сегодняшнего дня вы королева и Олдорандо, и Борлиена.

Будучи одним из лиц, сыгравших главную роль в вашей с королем Орлом тайной женитьбе, я надеюсь на особое отношение с вашей стороны в будущем. Быть может, я никогда не стану Це'Сарром, но и вы, госпожа, и ваш муж - вы оба знаете, что я останусь верен и предан вам до конца дней и еще смогу сослужить службу. Всегда, даже во времена страшных потрясений и бед, таких как теперь, всегда ищите во всем хорошую сторону.

Король ЯндолАнганол покачал головой. Взяв Милую Тал за плечи, он попытался увести ее от пожара.

– Я ничего не могу сделать. Если я зарублю сейчас одного или двух фагоров, это ничего не изменит. Подождем до утра. Хотя Эсомбер и циник, но в его словах есть правда.

– Циник? - тихо переспросил Эсомбер. - А разве ваши фагоры не повторили с большим размахом то, что вы сделали в свое время с мирдопоклонниками? Ваши зверюги сегодня ночью преподнесли вам корону Олдорандо.

В лице короля мелькнуло нечто такое, чего Эсомбер не мог вынести.

– Если окажется, что весь двор в одночасье сгорел в пожаре, то мне остается только задержаться и проследить за тем, чтобы наследование власти произошло законным путем и королевой стала Милуя Тал - это нормальный ход событий. Разве подобная обязанность может радовать, Эсомбер? Что здесь смешного?

– Я рассчитывал, что вы, как всегда, используете обстоятельства, господин. По крайней мере я на вашем месте поступил бы так. Отсюда и веселье.

Они уже шли через площадь. Принцесса спотыкалась, и ее нужно было вести под руку.

Помолчав, король шагов через десять продолжил:

– В противном случае может воцариться анархия - или за дело возьмется Панновал. О чем бы ни шла речь, о веселье или о скорби, нам в руки идет возможность осуществить давнюю мечту - объединившись, два королевства станут много крепче и сумеют отразить удар любого врага.

– Всегда ты ищешь во всем врага! - взвыла Милуя Тал, вскинув взгляд к своему повергнутому божеству.

Король ЯндолАнганол обратил к Эсомберу лицо, на котором читалось недоверие:

– Ведь сам Це'Сарр умер, сам Це'Сарр…

– Принадлежность к лику святых не помогла ему, это точно. Я могу утешить вас еще кое-чем. Возможно, король Сайрен Станд и не войдет в историю как самый мудрый монарх, но незадолго до того как погибнуть в огне, он неожиданно явил всем образчик потрясающего милосердия. Быть может, на это его подвигнула мать новоиспеченной королевы. Час назад бывший король Олдорандо приказал отпустить одного известного всем нам осужденного, ибо нельзя же повесить своего племянника. Видно, это было ему не по нутру. Возможно, таков его свадебный подарок, странноватый, но все же…

– Станд освободил Робайдая? - на мгновение лицо Орла прояснилось.

Целое крыло дворца провалилось внутрь. Высокие колонны из каменного дерева пылали ярко, как свечи. Площадь быстро заполнялась народом, казалось, все население Олдорандо пришло поглазеть на объятый огнем дворец. Больше такой ночи им не увидеть никогда. Многие из наиболее суеверных усматривали в охватившем прибежище королевской власти пожаре знамение близкого конца света.

– Я лично проследил, чтобы юношу освободили. Он, конечно же, до смерти обрадовался и немедленно снова бросился бродяжничать. Он и сейчас неукротим. Как выпущенная из лука стрела - лучше сравнения не придумаешь.

С губ ЯндолАнганола сорвался стон.

– Мой бедный мальчик, ну почему он не хочет прийти ко мне? Надеюсь, когда-нибудь ненависть в нем перегорит…

– Сейчас он, наверно, стоит в очереди желающих приложиться к ранам усопшего СарториИрвраша - пожалуй, самая негигиеничная форма преклонения, какую я видел…

– Почему Роба не пришел ко мне?…

Ответа не последовало, но ЯндолАнганол мог угадать его: ответ был рядом, шел, опираясь на его руку, - Милуя Тал. Пройдет немало теннеров, прежде чем память о случившемся сегодня наконец поблекнет и он сумеет смириться со всем свалившимся на него.

Словно подслушав его мысли, Элам Эсомбер эхом вторил им:

– Позволь узнать, что ты намерен делать со своей знаменитой Фагорской гвардией, которая учинила это зверство?

Пронзив посланника пристальным взглядом, король отвернулся и продолжил свой путь прочь от пожарища.

– Ты бы лучше сказал мне, что нам теперь делать с открытием СарториИрвраша, представившим нам фагоров в новом свете, - пробормотал он.

Эпилог

Высадившись на борлиенском берегу, морские пехотинцы под командованием Пашаратида совершили марш на восток к Гравабагалинену.

На марше Ио догнала весть о беспорядках в Матрассиле. Медленно, но верно народ усваивал все стороны трагической гибели мирдопоклонников, а с пониманием накатывала ярость; по возвращении в столицу короля ЯндолАнганола мог ожидать недоброжелательный прием.

Сидевший в голове Ио Пашаратида план обдумывался им так и эдак, и наконец замысел этот утвердился настолько прочно, что начал казаться Ио уже осуществленным. Он захватит в плен королеву королев; когда Гравабагалинен падет, королева окажется в его руках. Матрассил с готовностью примет МирдемИнггалу в качестве королевы. Он, ее супруг, станет править страной; Ио не страдал особыми политическими амбициями, по крайней мере вселенского характера. Все хитрости и унижения прошлой жизни, все разочарования и бесчестие - все непременно уйдет и забудется. Один точный удар в самое беззащитное место - и венец всех его желаний будет принадлежать ему.

Посланная вперед разведка доложила о возведенных вокруг деревянного дворца земляных укреплениях. Он повел свое воинство в атаку на заходе Беталикса, когда над всей землей распространилось туманное предзакатное сияние. Стрелки наступали парами, под прикрытием легковооруженной пехоты, держа мушкеты наготове.

Над бруствером поднялась рука с белым флагом. Из траншеи появилась коренастая фигура и, осторожно распрямившись, сделала несколько шагов вперед. Подняв руку, Пашаратид остановил солдат и двинулся вперед один. Он отлично представлял себя со стороны - отважный и сильный, идет бодро и смело. С каждым шагом он завоевывал все новые и новые пяди чужой земли.

Они с коренастым борлиенцем сошлись, остановившись на расстоянии длины солдатской пики.

Бардол КараБансити заговорил первым. Он хотел знать, почему солдаты в боевом строю наступают на почти беззащитный дворец.

На что Пашаратид с высокомерием ответил, что его намерения исключительно благородны. Он требует отдать ему королеву МирдемИнггалу, после чего оставит дворец в покое.

Осенив лоб священным кругом, КараБансити звучно всхлипнул. «Увы, - сказал он, - королева королев МирдемИнггала мертва, ее застрелил из лука убийца, подосланный ее бывшим мужем, королем ЯндолАнганолом».

Ио Пашаратид гневно заявил, что отказывается верить такой невероятной новости.

– Посмотрите сами, - ответил КараБансити.

Он указал на море, глянцевито блестевшее в лучах заката. На берегу несколько человек готовили к отплытию корабль с погребальным костром.

Но этого Ио было недостаточно - он желал видеть все собственными глазами.

Оставив солдат, он бросился к берегу бегом. Четверо носильщиков несли на плечах помост, на котором лежало накрытое белым муслином тело покойной. Налетающий с моря бриз шевелил края муслинового савана. Вокруг тела были насыпаны вороха живых цветов. На берегу у самого прибоя стояла и плакала старуха с темной, крупной, мохнатой родинкой на щеке.

Четверо носильщиков занесли помост на борт белого корабля, каравеллы «Жрец Ваджабхара»; пробитые борта судна были наскоро залатаны, чтобы в свое последнее плавание оно могло выйти, уже не направляемое рукой рулевого. Водрузив помост с усопшей под мачтой, четверо носильщиков вернулись на берег.

СкафБар, мажордом королевы, весь в черном, в одиночку поднялся на борт с ярко горящим факелом в руках. Остановившись перед помостом с телом покойной, он низко ей поклонился. Потом опустил факел в кучу сухого плавника, заготовленного на палубе.

Когда огонь охватил почти весь корабль, попутный ветер наконец заставил судно отчалить от берега. Дым, стелющийся над водой, напоминал тонкие, длинные пряди седых волос.

Сдернув с головы боевой шлем, Пашаратид с силой швырнул его в песок, потом, повернувшись к солдатам, яростно закричал:

– На колени, вы, невежи! Становитесь на колени и молитесь Азоиаксику за душу этой чудесной женщины. Королева умерла, о, королева королев умерла!

Трясясь на гнедом хоксни, КараБансити возвращающийся к своей жене в Оттассол, время от времени вдруг начинал улыбаться. Его уловка увенчалась успехом. В который раз он доказал свое хитроумие; атака Пашаратида была отбита без единого выстрела, без единого взмаха мечом. На мизинце левой руки у анатома красовался подарок королевы - кольцо с камнем цвета морской волны.

Королева бежала из Гравабагалинена всего за несколько часов до появления Пашаратида у его врат. Вместе с королевой уехали ее генерал и его сестра, королевская фрейлина, принцесса Татро и несколько верных придворных. Все вместе они направились через плодородные земли на север, к столице Борлиена, Матрассилу.

Где бы на пути королевы и ее спутников ни попадалась деревня, крестьяне, крестьянки и их дети выходили из своих хижин и молили бога ниспослать удачу королеве МирдемИнггале. Самые беднейшие несли последние крохи, чтобы накормить ее и тех, кто ехал вместе с ней, умоляли сказать, чем еще могут они помочь прекрасной королеве королев.

Сердце королевы разрывалось от признательности, хотя сердце это уже было не то, что прежде; жар ушел из ее желаний, осталась прохлада. Возможно, когда-нибудь она согласится принять генерала ТолрамКетинета. Когда-нибудь, если ничто не изменится, так и будет. Но прежде ей необходимо найти сына и утешить его. После этого ее будущее примет более определенные очертания.

А Пашаратид решил надолго стать на берегу моря лагерем. Небольшое стадо косуль, не обращая на него никакого внимания, спустилось на песчаный берег, чтобы попастись у высшей линии прилива.

Погребальный корабль уплыл в море, унося на борту тело старой прислужницы, умершей от ран, причиненных ударом порохового бочонка. Пламя от пылающего судна столбом поднималось в небо, а дым широко стлался по волнам. Скрип такелажа еще долго звучал в ушах Пашаратида.

Рыдая, он рвал на себе тунику, вспоминая то, чему никогда уже не суждено было сбыться. Упав наконец на колени в песок, он разрыдался, призывая смерть, которая никак не шла к нему.

Некоторое время около горящего судна кружили морские животные; потом и они оставили его. Отвернув от берега, косяк дельфинов устремился в открытое море, повинуясь только им одним слышному зову. Их путь лежал к диким просторам водяного покрова Гелликонии, туда, где не проходил еще ни один корабль ни одного капитана.

Прошли годы. Постепенно, один за другим, ушли все герои этого неспокойного поколения… Но еще нескоро после того, как королева королев приобщилась к сонму усопших, то одухотворенное, что еще осталось от нее, преодолев необозримый простор пространства и времени, наконец было принято ретрансляционными станциями Земли. Там ее силуэт и лицо ожили вновь. Все ее страдания, радости, падения и взлеты, добродетели и пороки - все еще раз прошло ровной чередой перед глазами людей Земли.

Что касается Гелликонии, то там память о королеве королев довольно скоро ушла в небытие, как уходят в небытие волны, плеснувшие на берег.

Над головой сиял Т'Сехн-Хрр. Свет луны казался голубым. Даже днем, когда сквозь холодный туман к земле пробивалось сияние Беталикса, день был окрашен в голубоватые тона.

Анципиталы были отлично приспособлены к такому климату. Вокруг царила приятная прохлада. Фагоры высоко держали рога и жили без спешки, без суеты. Центром цивилизации двурогих были горы тропиков и полуостров Пеговин в Геспагорате. Друг с другом двурогие давно уже научились жить в мире. Рунты становились молодыми подтелками, а потом достигали полной зрелости, и шерсть их становилась черной, густой и блестящей. Под своими непроницаемыми бесформенными шубами фагоры были невероятно сильны. Они метали грубые копья на сто ярдов, убивая без промаха и наверняка. В бою они редко применяли оружие, только для расправы со стаями полуживотных, пытавшихся проникнуть на их территорию.

Кроме метания копий, фагорам были знакомы и другие искусства. Они давным-давно укротили огонь, превратившийся в их умелых руках в доброе домашнее животное. Взвалив очаги себе на плечи, они отправлялись в путь, и иногда можно было увидеть, как группы двурогих спускаются к берегу моря, где они по ночам промышляли рыбу, раскладывая костры на валунах, принесенных на широких плечах.

Они уже совсем близко подошли к тому, чтобы понять, как добывать и использовать бронзу. Этот металл они применяли пока лишь для украшений; в глубине их продымленных пещер в склонах гор играли мягкие отблески пламени на бронзовых пластинах. Умели двурогие и делать из глины и прутьев посуду - горшки и прочее, - часто довольно сложную и красивую, очертаниями напоминающую кожуру половинок фруктов, которые фагоры так любили. Грубые одеяния они плели из тростника и ползучих растений. И они уже применяли дар языка. Гиллоты и сталлуны охотились вместе и вместе расчищали и обрабатывали небольшие участки земли, где выращивали скромный урожай овощей. Между самками и самцами никогда не бывало ссор.

Фагоры приручали диких животных и одомашнивали их. Асокины жили с ними с давних времен, играя роль охотничьих собак, когда анципиталы выбирались за дичью. От других толку было меньше; других с их вороватыми повадками терпели только ради их забавных шутовских ужимок.

Когда Беталикс закатывался за горизонт - когда свет уходил и на смену ему в мир являлся холод, - анципиталы равнодушно погружались в сон. Они спали вповалку, как скот, ложась на землю там, где заставали их сумерки. В продолжение долгих ночных часов никакие видения и грезы не посещали их удлиненные тяжелые черепа.

Лишь только в ночи полной луны Т'Сехн-Хрр вместо того, чтобы провалиться в сон, фагоры охотились или безудержно спаривались. Время полнолуния было великим временем. В ночь полной луны двурогий убивал любого, кто встречался ему на пути, будь то зверь, или птица, или даже другой анципитал. Убивал без всякой причины; убийство совершалось потому, что так было заведено природой.

Днем те племена, что жили ближе к югу, охотились на фламбергов. Бескрайние равнины южных приполярных районов Геспагората наводняли многомиллионные стада фламбергов. Среди огромных туч насекомых, сопровождающих стада, были и желтые мухи. Фагоры убивали фламбергов, кололи их поодиночке и целыми десятками, убивали выборочно вожаков стада, убивали беременных самок и молодняк, изо всех сил стараясь сплошь покрыть равнины тушами мертвых копытных.

Ничто не могло заставить упрямых, а может быть, просто глупых фламбергов свернуть с их неизменного пути миграции на север через просторы полуострова Пеговин. С таким же неизменным упрямством фагоры продолжали убивать фламбергов. Шли годы, слагая века, но бесконечные стада без устали рвались навстречу безжалостным копьям. Среди племен фагоров не было других сказаний, кроме рассказов о бесконечной бойне фламбергов.

Потомство зачинали в лунные ночи: через год, тоже в ночи полной луны, появлялись на свет новорожденные фагоры. Полного возмужания рунты достигали нескоро. В те далекие века время тянулось медленно, словно шагало в такт мерному, спокойному стуку невозмутимых сердец, тогда как ленивое течение жизни подстраивалось под незаметный рост деревьев. Когда широкий диск белой луны наконец скрывался за горизонтом, утопая в стелющемся по земле тумане, все шло своим чередом до тех пор, пока луна снова не появлялась в небе, восходя из того же тумана. Существуя в полном одиночестве своего безыскусного мира, фагоры жили в раз и навсегда установленном темпе; мысли об уходящем времени никогда не проникали в серый сумрак обители их предков.

Домашние животные фагоров гибли довольно часто. Когда умирал другой, его тело небрежно выбрасывали за околицу поселка или к ближайшим деревьям у выхода из пещеры на растерзание промышляющим падалью животным или стервятникам. Великие черные фагоры не знали смерти: смерть значила для них не больше, чем само время. С возрастом движения анципиталов замедлялись - и только. По сути, оставаясь жить в границах условно существующей семьи или племени, они все больше и больше отдалялись от сородичей. Год от года ловкость и проворство оставляли их. Язык тоже постепенно забывался. Наконец движения прекращались вовсе.

Как только это происходило, племя оказывало своим старейшинам последнюю милость, одинаковую для всех и традиционную. Ибо в племенах фагоров заботились только о недавно появившихся на свет и о глубоких стариках, чей возраст близился к веку или перевалил за него. Сверхдолгожителей хранили особо, в безопасном месте, всячески почитая, и выносили в дни великих празднеств на общее обозрение и поклонение и берегли пуще глаза, если вдруг паче чаяния намечалось вооруженное столкновение с соседним племенем.

Олицетворяя размеренный ток времени, фагоры-патриархи незаметно для себя и других, не особенно меняясь внешне, пересекали сумеречную черту, отделяющую привычную всем активную жизнь от иной формы существования. Само время, сгущаясь, пропитывало их тела. Древние фагоры сжимались и иссыхали, превращаясь за несколько десятков лет в небольшие кератиновые сгустки, лишь отдаленно напоминающие очертаниями те тела, которыми они были ранее. Но и тогда искорки разума не покидали их. Они копили мудрость, и к ним нередко обращались за советом живые. Так неподвижные старейшины еще очень долго участвовали в жизни племени. Но в конце концов распадался и кератин, и лишь после этого считалось, что анципитал наконец завершил свое существование; при соответствующем уходе и заботе многие старцы влачили свои дни еще в течение многих веков.

Подобная сумеречная полупотустороняя жизнь могла тянуться очень долго. Зимы приходили на смену лету, мало отличаясь друг от друга и мало меняя облик напоминающего булаву протянувшегося через экватор полуострова. Где-то далеко моря зимой иногда замерзали; на полуострове же, высоко в горах и у их подножия в охваченных изморозью долинах, летаргический рай длился многие луны - многие луны и многие века.

Нельзя сказать, что фагоры были неподвластны переменам, просто затрагивающие их изменения происходили крайне медленно. Неизвестная звезда - неожиданно появившаяся в небе сверкающей точкой и относительно быстро начавшая расти, внесла коренные перемены в расчисленный на века уклад существования фагоров.

Появление первого фагора с белой шестью сородичи восприняли с полнейшим равнодушием. Вслед за первым появились и другие альбиносы, и многим из них удалось достигнуть зрелости. От белых сталлунов и гиллот произошло на свет белое же потомство. И только тогда уродов стали выгонять из племени. Изгои поселились на берегах моря Ковасса, где вели сытую и спокойную жизнь, вволю наедаясь игуанами. Они тоже приручали других и носили своих домашних зверьков с собой на спинах. В обязанности других входило поддерживать огонь в переносных очагах хозяев, время от времени подбрасывая туда пучки сухих морских водорослей.

В блеске новой звезды фагоры с другими на спинах бесцельно брели вдоль берега моря на восток, окутанные дымом каменных очагов и на первый взгляд совершенно безутешные. Но годы сменяли друг друга, и число белых фагоров росло, а их исход на восток превращался в общее неуклонное стремление. Свой путь они отмечали каменными столбами, возможно, в надежде на то, что в один прекрасный день по этим отметинам будет легче найти дорогу назад. Однако ушедшим на восток так и не суждено было вернуться.

Странная звезда в небе продолжала неуклонно расти, и так до тех пор, пока по ночам все другие звезды не стали тонуть в ее блеске, а все предметы отбрасывать тень, как раньше бывало лишь в полнолуния, в ночи господства Т'Сехн-Хрр. И тогда, посовещавшись с предками, анципиталы дали новой звезде имя «Фреир», что означало «страх».

От поколения к поколению страх-звезда продолжала расти, хотя и почти незаметно для глаз. И поколение за поколением белые фагоры-мутанты расселялись вдоль побережья до самого Геспагората. Продвижение белых фагоров на запад от полуострова Пеговин остановили непроходимыми топями края, позже получившего название Димариам. На востоке мутанты с медлительной уверенностью осваивали альпийские луга Зроссы и, пройдя через них около двух тысяч миль, вышли наконец к тонкому мостику-перешейку Кадмир. Всю эту историю бесстрастно сохранила родовая память фагоров, что являлось отличительной чертой их типа.

Перебравшись через перешеек в Рададо, белые фагоры оказались в землях, где климат напоминал тот, к которому они привыкли в Пеговине. Часть фагоров обосновалась здесь; другие, из тех, что пришли позже, двинулись дальше. И всюду на своем пути они воздвигали каменные столбы, отмечая благоприятные воздушные октавы, по которым потом можно будет найти дорогу на родину своих двурогих предков.

В конце концов катастрофа все-таки грянула. Древняя, остывающая и обремененная планетами звезда оказалась в сетях страх-звезды, молодой и яростно-мощной, пронизывающей космос вокруг себя всепроникающим излучением. В своем путешествии в пространстве страх-звезда была не одинока, ее сопровождал напарник гораздо меньшего размера. В последовавших затем космических пертурбациях с установлением новых орбит и тому подобного малый напарник страх-звезды затерялся. Избрав новый курс, он умчался в пространство, в неизвестность, прихватив с собой одну из планет системы Беталикса, а также луну Гелликонии, Т'Сехн-Хрр. Сам Беталикс превратился в один из спутников страх-звезды. Такова была Катастрофа, память о которой навсегда сохранилась в родовых воспоминаниях предков фагоров.

Появление у планеты нового сильного хозяина и последовавшие за этим неблагоприятные природные явления - невероятной силы ветра, приливы и землетрясения - разрушили перешеек Кадмир, превратив его в узкий пролив. Пуповина между Геспагоратом и Кампаннлатом была перерезана.

В эту Эпоху Перемен менялись и другие. Эти существа всегда были значительно тщедушнее и слабее своих хозяев-попечителей, хотя заметно превосходили их в ловкости и гибкости ума. Их исход из Пеговина принял вдруг форму партнерства с фагорами: другие больше не были обычными домашними зверьками, о которых вспоминали только в часы досуга, когда проходило желание развлечься, но становились добытчиками пропитания наравне с двурогими, и вклад их в жизнь племени иногда оказывался весьма велик.

Революционный переворот произошел благодаря чистой случайности.

Группа других собирала на берегу одной из бухточек Рададо съестное, когда неожиданно поднявшийся прилив отрезал их от суши. На некоторое время другие оказались предоставлены самим себе на островке, где имелось и пропитание - в лагуне водилась жир-рыба. Жир-рыба тоже была одним из провозвестников перемен, грядущих в экологии; раз появившись, жир-рыба принялась активно размножаться, собираясь в морях в многомиллионные косяки.

Когда прилив наконец спал, оказалось, что хозяева других, не дождавшись своих слуг, бросили их и ушли. Другим не оставалось ничего иного, как начинать самостоятельное странствие, и они двинулись на северо-запад, в глубь страны, которой они дали название Понпт. Именно там появились легендарные Десять Племен, алле онец. Язык, в основе совершенно непохожий на родной анципиталов, постепенно принял форму современного алонецкого, ставшего главным на Кампаннлате. Но это случилось не сразу - прежде чем потомки других забыли о том, что когда-то принадлежали фагорам, научились жить полностью самостоятельно и превратились в «разумных», прошло немало веков.

Дикие просторы Кампаннлата возделывались и заселялись. Одновременно с этим менялись и сами другие. Десять Племен разрослись настолько, что разошлись во все стороны и потеряли себе счет. Оказываясь в разных краях материка, племена довольно ловко и быстро приспосабливались к существующему там климату и местности. Некоторые так никогда и не выбрали места постоянного обитания, превратившись в бродяг, странников через долы и горы Кампаннлата. Главными врагами племен были, конечно, фагоры, к которым по-прежнему продолжали относиться с еще оставшимся в крови почтением, подобающим богам. Подобное заблуждение - или, лучше сказать, «слепая вера» - было как бы частью душевного склада, формирующегося в сознании поселенцев нового мира, на который они реагировали с невероятной живостью. Они радовались жизни, охотились и размножались в ярких лучах молодого солнца.

Когда вдруг нагрянула первая Великая Зима, когда первое безумно жаркое Лето внезапно сменилось холодами и снег принялся валить не переставая по целым месяцам, с точки зрения безразличных к понятиям относительности времени фагоров, ситуация в природе вновь вернулась к привычной норме. Для Десяти Племен это были времена испытаний: генетически невероятно податливые, они выжили, и за века апоастра, пока Беталикс одолевал самый далекий и медленный участок своей новой орбиты, их тела принимали новую форму и получали новое свойство. Те из племен, которым удалось выжить, вступили в новую Весну исполненные свежих сил и уверенности. Они уже не были полуживотными - они были людьми.

Новые мужчины и женщины быстро совершенствовали свои умения. Безотчетное осознание того, что будущее принадлежит им и только им, переполняло их. Однако выпадали часы, например ночами, в темноте у костра, под огромным, сияющим звездами небосводом, когда в душе, казалось, разверзался темный неизведанный провал, безграничный, через который не существовало моста. Из глубин памяти всплывали смутные воспоминания о временах, когда существование протекало под началом больших и сильных созданий, заботливых и вершащих суровое правосудие. И тогда, засыпая без снов, люди шептали слова, для которых у них еще не было образов.

Необходимость поклонения и осознания того, что пастырь существует - и пастырь, против чьего правления так удобно было время от времени восставать, - осталась в душах людей навсегда, даже когда Фреир снова заявил о себе в полную силу.

Новый жаркий климат совсем не устраивал укутанных в плотную белую шубу фагоров. Фреир, кроме всего прочего, превратился в символ всех неудач, которые подстерегали двурогих на их пути. На камнях своих воздушных октав они теперь вырезали оберегающие от бедствий знаки: один круг внутри другого, соединенные, словно спицами, волнистыми лучами. По мнению фагоров, картинка эта как нельзя лучше отображала уплывающую от Хрл-Ичор Йхар луну Т'Сехн-Хрр. Впоследствии этим знакам придали совершенно иной смысл и стали видеть в них испепеляющий свет подкрадывающегося все ближе и ближе Фреира, проливающийся на землю Хрл-Ичор Йхар.

Говорящие на алонецком поколение за поколением принимали нынешний облик ненавистных сынов Фреира, а культура фагоров тем временем медленно приходила в упадок. Двурогие по-прежнему оставались рослыми и сильными и по-прежнему держали рога высоко. Ибо новые времена не во всем благоприятствовали сынам Фреира.

Новое светило хотя больше и не покидало Гелликонию, иногда удалялось от нее на такое огромное расстояние, что превращалось в еще одну звездную блестку среди сотен других. И в эти времена леденящего холода двурогие получали возможность снова подчинить сынов Фреира своему владычеству. Так, в следующие Времена Холодов они были твердо намерены окончательно стереть своих извечных врагов с лица Гелликонии.

Это время еще не наступило. Но оно придет.