Дыхание богов Вербер Бернард

39. ВСТРЕЧА ПОД ЛУНАМИ

Шаги приближаются. Легкие шаги. Они стихают. Я представляю себе, где может находиться мой противник, и поворачиваюсь к нему, держа наготове анкх и не спуская пальца с кнопки, управляющей стрельбой.

Это женщина. Я узнаю запах и силуэт даже раньше, чем вижу лицо, скрытое полумраком. Я подбираю светлячка и пытаюсь осветить ее. Ее тога разорвана, и она не хочет, чтобы я заметил это.

У меня пересыхает во рту. Когда она рядом, я всегда чувствую одно и то же. Это наркотик. Мой героин. Моя героиня.

Она смотрит на меня, я вижу, как блестят ее зрачки. Ее лицо сияет так, что это невозможно вынести. Словно сверкающий ручей струится с ее лба к подбородку. Она всхлипывает. Я подношу свет ближе. По изодранной тоге я догадываюсь, что она избита. Избита бичом.

Она хватает меня за руку, стряхивает светлячка, чтобы я больше не мог ее видеть, и убегает. Я бросаюсь за ней.

– Афродита! Подожди!

Она бежит быстрее, я – за ней следом. Она спотыкается, падает, поднимается на ноги и снова бежит.

– Афродита! Подожди!

Мы проносимся через сады, по аллеям, обсаженным фигами и оливами. Задыхаясь, я мчусь по узким, извилистым улицам. Я никогда не был здесь. Это настоящий лабиринт, я теряю Афродиту из виду, но вскоре вновь замечаю ее вдали. Бросаюсь вслед за ней.

– Подожди меня!

Она снова увлекает меня в переплетение улочек. Олимпия намного больше, чем я думал. Место, где я оказался, напоминает центр Венеции, «улицы, где только и ждешь, что тебя зарежут», как я думал когда-то.

Там, где я оказался, есть только один выход. Улица Надежды. Это тупик, в конце которого свалены пустые деревянные ящики. Я больше не вижу богиню любви. Вдруг раздается шум. Я оборачиваюсь. Это Афродита. Может быть, она дразнит меня, играет со мной? Внезапно она скрывается за одной из дверей.

– Подожди меня, – твержу я.

Вслед за ней я вбегаю в огромную галерею, похожую на залы Лувра. На фронтоне написано: «МУЗЕЙ КОНЦА СВЕТА». Зал погружен во тьму, но голубоватый свет лун проникает через окна.

На стенах развешаны фотографии. Под снимками подписи: «Земля-17», «Земля-16», «Земля-11» и т. д. Ну конечно, это снимки, оставшиеся от Больших Игр «Y» предыдущих выпусков. На них запечатлены картины разрушений. Шайки мародеров на городских развалинах, отряды военных на улицах, полчища крыс, стаи гиен или собак. Растения, снег, раскаленные пески или море, захватившие места, где раньше жил человек.

Поглощенное природой, замерзшее, иссушенное, вернувшееся в дикое состояние человечество, запечатленное на этих снимках, являет собой картину полного поражения. И судя по всему, везде, как и на «Земле-17», виноваты в этом люди. Как все это печально. Парад цивилизаций, которые богам не удалось спасти.

Я ищу глазами Афродиту, но в то же время не могу отвлечься от мыслей, которые приходят мне в голову. Самый страшный враг человечества – оно само. Коллективное самоубийство – его обычный путь. Вероятно, богиня любви привела меня сюда, чтобы я как следует подумал об этом. Коллективное самоубийство. Человечество всегда выбирает эту дорогу. Боги, подобно Сизифу, изо всех сил пытаются удержать камень, чтобы он не рухнул с горы, но все их усилия тщетны.

В глубине зала появляется Афродита. Она стоит неподвижно.

Я иду к ней, вытянув руку, словно подзываю сбежавшую кошку. Она не двигается, я вижу в сумраке лишь блеск ее глаз.

Между нами остается несколько метров. Я боюсь, что она снова сбежит.

– Мишель… – говорит она.

И немного отступает, скрываясь в темноте.

– Нет, не приближайся. Я замираю на месте.

– Ты разгадал загадку? Ты должен это сделать. Это очень важно для меня.

Мне кажется, она долго плакала, и в ее охрипшем голосе еще звучат рыдания.

Она повторяет, подчеркивая каждое слово.

– «Лучше, чем Бог, страшнее, чем дьявол. Есть у бедняков, нет у богатых. Если это съесть, можно умереть».

– Я не могу оставить вас в таком состоянии. Пойдемте ко мне, я перевяжу ваши раны.

Она крепко обнимает меня.

– Бывало и хуже. Мы – боги, и рискуем немногим.

– Кто это сделал?

– Иногда он довольно груб.

– Ваш муж? Ведь это Гефест, да?

Она качает головой.

– Это не Гефест. Поверь, у того, кто сделал это, были на то причины. Я сама виновата. Я приношу несчастье тем, кто меня любит.

Краем тоги я вытираю слезы, которые блестят на ее щеках. Она силится улыбнуться.

– Мишель, ты удивительный. Я утопила твой народ, а ты единственный, кто поддержал меня. Ты должен избегать меня. Знаешь, я как паучиха, приношу гибель тем, кто любит меня. Это сильнее меня.

– Вы прекрасны.

– Нет. Не будь слепцом. Я несу зло, даже не желая этого.

Мои глаза привыкают к темноте, и я вижу теперь, что вся ее спина исполосована. Нежная кожа глубоко рассечена. Тот, кто бил ее, не пожалел сил.

– Кто это сделал? – снова спрашиваю я.

– Я получила по заслугам, – вздыхает она. – Я знаю, ты думаешь, что никто не имеет права поднимать руку на женщину, но в этот раз я получила по заслугам.

Она гладит меня по щеке.

– Ты так наивен, Мишель, и потому так трогателен. Наверное, на Земле ты был потрясающим мужем. Я просто уверена в этом.

Я вдруг вспоминаю о той, которая была со мной в прошлой жизни. О Розе. Я последовал за ней на континент мертвых.

– Ты должен знать, что я отношусь к тем женщинам, которых тебе для твоего же блага следует избегать. Я несу мужчинам только страдания. Найди здесь другую Розу. Ты заслуживаешь этого.

– Мне нужны только вы.

Я хочу вновь обнять ее, но она уклоняется.

– Если ты действительно хочешь мне помочь, разгадай загадку. Будь «тем, кого ждут», «тем, кого я жду».

Ответ вспыхивает в моем мозгу.

– Любовь, – говорю я.

– Что – любовь?

– Любовь лучше, чем Бог. И в то же время из-за нее люди становятся страшнее дьявола. Посмотрите, как ваши любовники с вами обращаются.

Афродита растроганно смотрит на меня. Она идет вдоль стен, на которых висят фотографии погибших миров.

– «Если это съесть, можно умереть»? Нет. Не стоит недооценивать эту загадку. Она намного сложнее, чем кажется. Ладно, я дам тебе подсказку. В городе сейчас думают, что «решение ничего не значит».

Странно, чем больше между нами преград, тем больше меня тянет к Афродите. Из-за этой женщины у меня одни неприятности. Однако я не могу заставить себя рассердиться на нее. Я люблю ее.

А Мата Хари, которая спасла мне жизнь и постоянно помогает мне, раздражает меня.

Мое поведение напоминает мне отрывок из «Энциклопедии», в котором говорится о пьесе Эжена Лабиша.

40. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: КОМПЛЕКС ГОСПОДИНА ПЕРРИШОНА

В пьесе «Путешествие господина Перришона» Эжен Лабиш, французский автор XIX века, описывает на первый взгляд необъяснимое и в то же время удивительно распространенное поведение человека по отношению к другим. Это – неблагодарность.

Господин Перришон со своим слугой отправляется на Монблан, чтобы предаться радостям альпинизма. Его дочь ждет его в маленьком шале. Возвратившись, господин Перришон представляет ей молодых людей, которых он повстречал в горах. Один из них – замечательный юноша. Он, Перришон, спас ему жизнь, когда тот едва не сорвался в пропасть. Молодой человек с жаром подтверждает, что его не было бы в живых, если бы не господин Перришон.

Слуга напоминает хозяину, что нужно представить и второго гостя, который спас самого Перришона, когда тот сорвался в расщелину. Господин Перришон пожимает плечами и заявляет, что опасность, ему угрожавшая, была не так уж велика, и выставляет своего спасителя наглецом и выскочкой. Он преуменьшает достоинства второго молодого человека и побуждает свою дочь оказать внимание первому – очаровательному юноше. Чем дальше, тем Перришону все больше кажется, что помощь второго юноши была ему совершенно не нужна. В конце концов он даже начинает сомневаться, а срывался ли он в пропасть на самом деле?

Эжен Лабиш наглядно показывает, как странно ведет себя человек, который мало того, что не чувствует благодарности и признательности, но и презирает тех, кто пришел ему на помощь. Возможно, это происходит из-за нежелания быть кому-то обязанным. И, наоборот, мы любим тех, кому сами помогли, гордимся своими хорошими поступками и убеждены, что те, кого мы облагодетельствовали, обязаны испытывать вечную благодарность.

Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

41. СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

Я словно утонул в глубоких глазах Афродиты.

– Мишель, тебе грозит опасность, – изрекает она. – Ты из тех, кто всегда расплачивается за других. Твой народ дорого платит за смягчение тоталитарного режима, а ты расплачиваешься за то, что защищаешь свободу. «Они» не упустят случая посчитаться с тобой.

– Кто? Другие ученики?

– Не только.

Афродита оглядывается, смотрит по сторонам, словно боится, что кто-нибудь ее услышит, и шепчет мне на ухо.

– Ты даже представить себе не можешь, что такое мир богов на самом деле. О, как я иногда жалею, что знаю слишком много! Иногда я так хочу быть смертной!

Страдание искажает ее лицо. Афродита выглядит совершенно затравленной. И чем-то похожа на Жюля Верна, который в первый день умолял меня не подниматься на гору или не пытаться узнать, что находится на ее вершине.

– Никто даже представить себе не может, какова истина, – повторяет она.

– Но ведь мы управляем смертными, разве не так?

– Смертные не принимают по-настоящему важных решений. И… они не знают, в каком мире живут. А мы знаем… и нам нет прощения.

– Я не понимаю.

Афродита прижимается ко мне. Ее нежная грудь касается моей кожи. Она берет мою руку и кладет в вырез своей тоги. Моя рука превращается в сверхчувствительный приемник. Мне кажется, что я чувствую поры на ее коже, мельчайшие сосуды под ней и крупный, слегка влажный сосок.

– Счастливы те, кто не понимают этого. Как бы я хотела не понимать.

Мне хочется поцеловать Афродиту в губы, но, как только я склоняюсь к ней, она отталкивает меня, сначала слегка, потом решительно.

Она грустно улыбается.

– Никогда не отказывайся от мечты, Мишель. Не сдавайся и обязательно найди то, что может быть лучше Бога и страшнее дьявола. Ради бога, найди ответ, и ты получишь меня целиком.

Она снова прижимается ко мне.

Я пленен ее красотой, очарованием, я погружен в ее ауру любви. Вокруг нас фотографии погибших миров. Эрос и Танатос. Энергия жизни, неотделимая от энергии смерти.

Я бы хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Я бы хотел забраться в постель и больше из нее не вылезать, жить среди простыней, не есть и не спать. Первые сто лет мы – бессмертные – только ласкали бы друг друга, чтобы разжечь огонь желания. На протяжении следующих веков мы бы переписали Камасутру, изобретая все новые позы. Чувственность богов, сексуальность богов, апофеоз божественных ощущений. Только я и Афродита. Я и существо, которое владеет мной.

И вот она уже убегает.

– Не думай обо мне, спасай свой народ, спасайся сам, – бросает она на бегу.

Я остаюсь один на улице Олимпии. Улыбаюсь своим мыслям.

Какая женщина. Какая женщина. Какая женщина…

– Эй, Мишель!

Вдалеке показался Антуан де Сент-Экзюпери, он машет мне рукой:

– Нам надо поговорить, это важно.

Я не отвечаю. Его слова не сразу достигают моего слуха.

– Идем же. Мне нужно задать тебе важный вопрос. Но сначала я тебе кое-что покажу.

Я иду за ним. Он быстро говорит на ходу:

– Я должен тебе сказать… Левиафан… Я понял, наконец. Тебе известно, что на «Земле-1» не было никакого Левиафана?

Мало-помалу я начинаю прислушиваться к его словам.

– Они воссоздают здесь все порождения нашего сознания, сознания смертных. Они воплощают наши сны. Мы верим, что Олимп существует – и вот он. Мы верим в Эдем – мы попадаем в Эдем. Это касается и сирен, грифонов, херувимов.

Я уже полностью пришел в себя.

– Ты хочешь сказать, что Эдем существует только в нашем воображении?

– Нет. Я сказал, что они воплощают наши фантазии. Они превращают в реальность то, что находится в наших головах. Ты веришь в Верховного Бога? Отлично, они тебе организуют Верховного Бога!

«Я верю в любовь, и они создали Афродиту», – думаю я.

Сент-Экзюпери указывает на затянутую облаками вершину Олимпа. Она покрыта мраком, но облака отражают свет трех лун.

– Ты верил в существование Ганнибала – и заставил его существовать. Мэрилин Монро верила в амазонок – и они стали реальностью.

– Но Ганнибал действительно существовал! – возмущаюсь я.

– Здесь совершенно неважно, было это на самом деле или нет. Важно только, чтобы это существовало в голове обитателей Эдема. Левиафана выдумали финикийцы и карфагеняне, чтобы другие народы, боясь его, не решались строить корабли и соперничать с ними на море. Это как с Атлантидой…

– С Атлантидой?

Летчик-романтик кладет мне руку на плечо.

– Да. Не стоит отрицать очевидное. Не я один догадался, что было прообразом твоего огромного острова Спокойствия. То, что есть в наших головах, становится реальностью.

– Почему? Я не понимаю.

– Потому что кто-то где-то решил сделать нам подарок. Но по-прежнему нет ответа на вопрос: мы придумываем этот мир или он придумывает нас? Жорж Мельес при помощи карточных фокусов показал нам нечто вполне определенное. Мы думаем, что выбираем, а на самом деле нет. Мы подстраиваемся под сценарий, который уже написан. Как говорится, все уже когда-то было написано.

Я взволнован. Я думаю.

– То, что происходит с нами, таится не в снах или воображении. Это приходит из нашей памяти.

Сент-Экзюпери продолжает:

– В таком случае остается узнать, почему они тыкают нас носом в наше прошлое.

В Амфитеатре продолжается представление, мы слышим хор харит. Сент-Экзюпери предлагает зайти в мастерскую Надара. Мы выходим из города тайной тропой и, ускоряя шаги, спешим к лесу.

– Возможно, в человеческой истории «Земли-1» таится какой-то секрет. Что-то, что мы упустили из виду. И, значит, вместо того, чтобы подсовывать нам книги по истории, которые только восхваляют победителей или предвзято защищают какие-нибудь политические теории, они заставляют нас пережить реальный ход событий. Принимая решения, мы понимаем, как все было на самом деле.

Мне кажется, что он подбирается к чему-то действительно важному.

– Я обожаю этимологию, – говорит Сент-Экзюпери, раздвигая огромные папоротники, – науку о происхождении слов. Часто говорят об апокалипсисе, а ты знаешь, что означает это слово?

– Конец света?

– Нет, это общепринятое значение. Насколько я помню из курса греческого, подлинное значение этого слова другое. «Апокалипсис» буквально означает «поднятие завесы». Это означает, что, когда наступит апокалипсис, людям будет открыто то, что пока отделено завесой. Откроется правда, таящаяся под покровом лжи.

– Поразительно, – говорю я. – Я помню бурную дискуссию, которая разразилась на «Земле-1» по поводу этой самой завесы.

– Это еще один знак. Поднятая завеса – последнее откровение для тех, кто жил во власти иллюзий. Поэтому апокалипсис и воспринимается как Последний День. Люди думают, что правда убивает.

Его слова напоминают мне фразу Филиппа К. Дика, которую Эдмонд Уэллс записал в «Энциклопедию»: «Реальность – это то, что продолжает существовать и после того, как в это больше не верят». Реальный мир превосходит человеческое представление о нем. Его невозможно скрыть никакой завесой.

Внезапно мне кажется логичным то, что говорит Сент-Экзюпери. «Они» тыкают нас носом в наши представления о мире, чтобы показать нам: это лишь то, во что мы верим. Лишь потом они смогут открыть нам правду, которую мы отказываемся принимать.

Остается разобраться со светом на вершине горы.

– Но ведь когда мы играем, то сами решаем, что и как делать.

– Ты уверен? Вспомни фокусы Мельеса. Как бы ты ни снимал карты, результат известен заранее.

Действительно, этот фокус сбивает с толку.

– Вы с друзьями сегодня устраиваете вылазку? – спрашивает автор «Маленького принца».

– Может быть, пока не знаю. Ряды теонавтов сильно поредели.

Остались только Мельес, Мата Хари, Рауль.

Сент-Экзюпери понимающе кивает. Я знаю, что у аэронавтов тоже потери – Клеман Адер, Монгольфьер. Сент-Экзюпери все равно собирается продолжать поиски. Он просит прибавить шагу.

Мы замечаем далеко впереди Лафайета, Сюркуфа и Марию Кюри, которые несут какие-то довольно тяжелые на вид мешки. Акванавты, похоже, строят корабль. Мы, покорители воздуха и воды, приветствуем друг друга как сообщники. У каждого свой путь.

Мы все дальше уходим от Олимпии.

Сент-Экзюпери ведет меня в подпольную мастерскую, где я когда-то помогал им шить парус для воздушного шара. На огромном столе я вижу новые инструменты и какой-то предмет внушительных размеров, покрытый тентом.

– Монгольфьер построил воздушное судно в соответствии с теми представлениями о воздухоплавании, которые были в его время, – объясняет Сент-Экзюпери. – В то время достаточно было немного подняться над землей, чтобы вызвать восхищение публики. Но, как ты заметил, здесь этого недостаточно. Кроме того, таким аппаратом невозможно управлять.

Надар, что-то мастеривший при свете свечи, встает из-за верстака и подходит поздороваться. Видимо, он пришел сюда, как только в Амфитеатре началось представление.

– Я рад, что ты снова с нами, – говорит бывший фотограф и друг Жюля Верна.

Мы обмениваемся рукопожатием.

– Ты рассказал ему? – спрашивает Надар у Сент-Экзюпери.

– Я сказал ему, что слово «апокалипсис» раньше означало поднятие завесы. А тебе я предоставляю почетную обязанность снять покров с нашей новой правды.

Надар медленно убирает тент с предмета, стоящего на столе. Мне кажется, что передо мной огромный деревянный велосипед, оснащенный множеством ремней, которые передают пропеллеру движение от педалей. Внизу мои нынешние единомышленники укрепили корзину с горелкой.

– Что это?

– Нечто вроде управляемого воздушного шара, – объясняет летчик. – Как видишь, у велосипеда два седла, это тандем. Нужно, как минимум, два человека, чтобы привести механизм в движение. Мы будем работать над ним всю ночь. Завтра или послезавтра воздушный корабль будет готов.

– Согласен быть вторым летчиком на моем дирижабле-тандеме с пропеллером? – спрашивает Надар.

– Почему я?

– У моего напарника возникли проблемы, – отвечает Сент-Экзюпери.

Густав Надар задирает тогу и показывает покалеченное колено.

– Это богоубийца?

– Он напал на меня, и я едва его не схватил. Но для полета на дирижабле нужны абсолютно здоровые ноги.

– Значит, ты видел богоубийцу? Как он выглядит?

– Было темно. Я видел только очертания фигуры. Я даже не могу точно сказать, какого он роста.

Сент-Экзюпери подбадривает меня:

– Это важно, Мишель. Ты нужен нам. Хочешь вместе нами отправиться навстречу новым приключениям в воздухе?

Я хорошо помню падение в океан. Сент-Экзюпери понимает, что я колеблюсь.

– Я, как и все, слежу за тем, что происходи с твоими людьми-дельфинами, – говорит он. – Я не всегда понимаю, почему ты принял то или иное решение, но каждый новый поворот – поистине захватывающее зрелище. Если бы ты не был так занят своей игрой, то давно заметил бы, что другие игроки всегда интересуются тем, что творится у твоих дельфинов. Правда, Надар?

– Это как роман с продолжением, – соглашается фотограф. – Чем больше испытаний выпадает твоему народу, чем больше несправедливостей приходится ему пережить, тем интересней.

Что им ответить? Я создал народ, чьи страдания стали захватывающим представлением. Мне кажется, что я иду ко дну.

– И, несмотря на все исторические «пертурбации», ты все еще жив, а люди-скарабеи и львы, которые были когда-то на гребне волны…

– …и преследовали тебя, – вставляет Сент-Экзюпери.

– …выбыли из игры. Даже Прудон, когда-то возглавлявший тройку победителей. Прудон, чьи орды заставляли содрогаться всю планету, теперь в незавидном положении. А ты по-прежнему жив. Ты вызываешь раздражение, ты потерял силы, но жив.

– Надолго ли? В последней партии я занял предпоследнее место, – напоминаю я.

Сент-Экзюпери внимательно смотрит на меня и добавляет:

– Мы разрушители, Мишель, не забывай. Мы за пределами нормы. И это раздражает тех, кто находится внутри системы. Большинство всегда будет против нас.

Я не знаю, почему он заговорил об игре. Хочет польстить мне? Я стараюсь заинтересоваться тандемом.

– Как работает ваш летательный аппарат?

– Сначала, как на воздушном шаре, нужно зажечь верхнюю горелку, чтобы оболочка наполнилась горячим воздухом, – говорит Надар.

– Потом мы забираемся внутрь, и крутим педали, чтобы запустить задний пропеллер. Рычаг на переднем руле соединен с веревкой, которая управляет рулем. Чтобы все работало, нужно чтобы не было сильного ветра, иначе…

Я немного разочарован и сажусь прямо на землю.

– Мне необходим отдых. Эпопея с Освободителем совершенно вымотала меня.

– Сегодня вечером ты снова отправляешься в экспедицию с теонавтами?

Глаза Надара и Сент-Экзюпери блестят в отсветах огня, который горит в маленьком горне.

– Не знаю. Мне хорошо тут с вами. Когда вы думаете испытать тандем?

– Уж точно не сегодня. Ступай с ними. Мы еще поработаем над нашим аппаратом, постараемся закончить к завтрашнему дню.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– В мастерской ты ни к чему, но если узнаешь, что находится выше по склону горы, то сможешь указывать дорогу, когда дирижабль будет готов.

Чтобы подбодрить меня, Сент-Экзюпери дружески кладет мне руку на плечо.

– В Амфитеатре вот-вот закончится «Персефона в аду». Возвращайся туда. Теперь ты знаешь, что у нас есть общее дело. Мы вернемся к нему позже.

Я смотрю на Надара и Сент-Экзюпери. Теперь я могу выбрать новых друзей, если старые бросят меня. На прощание Сент-Экзюпери говорит:

– Все, что случается с тобой, идет тебе на пользу. Плыви по течению и не тревожься. Как это ни странно, все, что с тобой происходит, даже самые тяжкие испытания, идет тебе на пользу. Если где-то и существует готовый сценарий, я уверен, сценарист хочет, чтобы мы победили.

Как бы я хотел верить в это. Как бы хотел знать, что «Сценарист» готовит мне. Но в моей голове запечатлевается фраза: «Как это ни странно, все, что с тобой происходит, даже самые тяжкие испытания, идет тебе на пользу».

42. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЗОДИАК

На самом деле круг Зодиака не соответствует ни одному из известных науке астрономических явлений. Кроме того, он был составлен в те времена, когда в большинстве культур Земля считалась центром мироздания. Глядя на светящуюся точку в небе, наблюдатель не знал, что именно он видит – звезду, планету или галактику. Люди не могли измерить расстояние ни до маленькой звездочки, которая казалась такой близкой, ни до огромной далекой звезды.

Но расположенные по кругу двенадцать символов встречаются в Вавилоне («Дом Луны»), в Египте, Израиле, Персии, у греков («Колесо жизни»), в Индии («Колесо Павлина»), на Тибете, в Китае («Круг Животных»), у финикийцев («Пояс Иштар»), в Северной и Южной Америке, в скандинавских странах и даже в раннем христианстве (вместо двенадцати знаков Зодиака появились двенадцать апостолов).

Такие ученые, как Иоганн Кеплер, основатель современной астрономии, и Ньютон ссылались на зодиакальный круг, строя гороскопы и изучая положение звезд в момент рождения человека. Зодиак имеет не только магическое значение, он символизирует эволюцию, представляет собой алхимическую картину развития мира.

Первый знак – Овен. Это первопричина, созидание. Энергия большого взрыва, которая сгущается и увлекает за собой другие силы.

За ним следуют:

2. Телец – символ мощи, которая возникла в результате импульса, полученного от Овна.

3. Близнецы – разделение силы на два потока, возникновение полярности, духа и материи.

4. Рак – появление жидкой стихии, воды, в которую Мать помещает яйца.

5. Лев – возникновение жизни из яйца, появление силы, энергии, движения, тепла.

6. Дева – очищение и превращение грубой первичной материи в тонкую материю.

7. Весы – равновесие, гармония между противоборствующими силами.

8. Скорпион – брожение и распад, разрушение, за которым следует возрождение.