Уже мертва Райх Кэти

— Это было так давно, моя дорогая! Я, наверное, ничего уже не помню о том вскрытии. Иногда я забываю собственный адрес. — Лицо Пелетье приняло заговорщическое выражение. — Я всегда записываю его на спичечных коробках, — прошептал он, чуть подавшись вперед и прикрыв рот ладонью. — На всякий случай.

Мы оба рассмеялись.

— Доктор Пелетье, я уверена, что вы помните все, о чем хотите помнить.

Он с невинным видом пожал плечами и покачал головой.

— В любом случае, я принесла с собой документы. — Я раскрыла папку. — Согласно полицейскому отчету труп был найден в спортивной сумке за автовокзалом «Вояжер». Какой-то прохожий приоткрыл сумку, надеясь по ее содержимому разыскать владельца.

— Какой честный!

— Ему не понравился запах, который тут же ударил в нос. По его словам… — Я разыскала соответствующий кусок в отчете, чтобы зачитать дословно. — «Из сумки повеяло духом Сатаны, этот дух мгновенно обволок мою душу». Конец цитаты.

— Поэт. Мне понравилось, — произнес Пелетье. — Интересно, как бы этот парень высказался, если бы увидел мои шорты?

Я не обратила на его шутку внимания.

— Он отнес сумку диспетчеру, а тот вызвал полицию. В сумке обнаружено разрезанное на части и завернутое в скатерть человеческое тело.

— А, да. Помню, — сказал Пелетье, указывая на меня желтоватым пальцем. — Ужасно. Безумно. — Его лицо перекосилось. — Дело терминальной обезьяны.

— Значит, я правильно поняла то, что написано в вашем отчете?

Он вопросительно поднял брови.

— Это и вправду была обезьяна?

— Капуцин, — мрачно кивнул Пелетье.

— Почему же ею занималась лаборатория?

— Она была мертвой.

— Ага. — Комедия. — Но коронер-то тут при чем?

Наверное, он увидел что-то особенное в выражении моих глаз, потому что ответил вполне серьезно:

— Кто-то содрал с обезьяны шкуру и разрезал тело на части. Копы подумали, что это недоношенный человеческий плод или новорожденный ребенок, вот и прислали содержимое сумки к нам.

— Вы не обнаружили тогда ничего странного?

Я сама не понимала, что хочу услышать.

— Не-а. Обыкновенная разрезанная обезьяна.

Уголки его губ дрогнули.

Я знала, что задаю тупые вопросы.

— В том, каким образом обезьяну разрезали, вам ничего не показалось необычным?

— Нет. Обезьян всегда расчленяют одинаково.

Разговор постоянно сводился к шуткам.

— А кому принадлежал капуцин, удалось узнать?

— Да. В газете появилась заметка, и вскоре нам позвонил какой-то тип из университета. Биолог, зоолог или что-то в этом роде. Англофон. А, вот еще что!

Он прошел к столу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, достал стопку визиток, связанных резинкой, вытащил одну из них и протянул мне:

— Вот этот парень. Я видел его, когда он приходил для опознания погибшей.

Я прочла надпись на карточке: «Паркер Т. Бейли, доктор философии, доктор биологических наук, профессор. Монреаль ский университет, провинция Квебек». Ниже были указаны номера телефонов, факсов, электронный и обычный адреса.

— И как же все это произошло?

— Этот джентльмен содержит обезьян в университете для проведения каких-то исследований. В один прекрасный день он, как обычно, явился на работу и обнаружил, что одной подопытной не хватает.

— Ее украли?

— Украли? Освободили? Или она сама сбежала? Кто же вам ответит? Может, обезьяна решила сходить в самоволку.

По-французски последнее слово прозвучало странно.

— Значит, этот человек прочел о найденном трупе обезьяны и позвонил?

— Так точно.

— И куда ее дели?

— Обезьяну?

Я кивнула.

— Мы отдали ее… — Он махнул рукой, указывая на визитку.

— Доктору Бейли, — подсказала я.

— Именно. Других родственников у нее не оказалось. По крайней мере, в Квебеке.

— Ясно.

Я еще раз посмотрела на карточку.

«Она тебе абсолютно ни к чему», — заявил мне голос разума.

— А можно мне оставить визитку у себя? — спросила я неожиданно для самой себя.

— Конечно.

— И еще один вопрос: почему вы назвали это дело «делом терминальной обезьяны»?

— Потому что она была именно такой, — ответил Пелетье удивленно.

— Какой?

— Терминальной. Ее ведь нашли на вокзале — конечном пункте автобусных маршрутов.

— М-да.

Оставшуюся часть рабочего дня я посвятила работе с четырьмя основными папками и заполнению таблицы. Внесла в нее данные о цвете волос. Глаз. Кожи. О росте. Религии. А также имена. Даты. Места. Знаки зодиака. То есть все, что только смогла. Я планировала заняться анализом таблицы позднее, однако не оставляла надежды на то, что какая-то взаимосвязь между убийствами вырисуется сама собой. Быть может, я засела за таблицу потому, что нуждалась в переключении на какую-то механическую работу, подобную составлению картинки-загадки, то есть пазла. Наверное, подсознательно хотела создать себе иллюзию продвижения вперед.

В шестнадцать пятнадцать я еще раз набрала номер Райана. На месте его не оказалось, но оператор сказала, что он приходил, и с неохотой стала его разыскивать. Ожидая, я раскрыла папку с делом об обезьяне и достала из конверта две стопки фотографий — первая состояла из снимков полароидом, вторая — из обычных цветных фото формата пять на семь. Оператор вернулась к трубке и сообщила, что не нашла Райана ни по одному из телефонов, по которым позвонила. Я попросила ее сходить на кухню и взглянуть, не там ли он.

Я принялась рассматривать снимки, сделанные полароидом. Красно-черная нейлоновая сумка, доставленная в морг. Закрытая на молнию. Открытая. С откинутым верхом и просматривающимся узлом внутри. На следующих нескольких фотографиях узел изображен уже на столе для вскрытия — сначала завязанный, потом развязанный. Остальные полдюжины кадров были посвящены непосредственно частям тела. Действительно небольшие, они могли быть приняты за плод ребенка. Плоть на них сильно разложилась, почернела и покрылась какими-то пятнами, напоминавшими испортившуюся тапиоку. Я распознала голову, туловище и конечности. Деталей рассмотреть не смогла: снимки были сделаны с приличного расстояния. Попыталась повертеть их, надеясь под другим углом увидеть что-то еще, но это не помогло.

Оператор, разыскивавшая Райана, вернулась и уверенным голосом заявила, что его нигде нет и что мне лучше позвонить ему завтра. Не дав ей возможности вылить на меня поток заготовленных ею доводов, я оставила для Райана еще одно сообщение и положила трубку.

На обычных снимках формата пять на семь труп был запечатлен уже после очистки. На них я увидела множество деталей, не уловленных полароидом. С тела обезьяны сняли шкуру и разрезали его на части. Фотограф, возможно Дени, разложил эти части в анатомическом порядке и по очереди заснял.

Рассматривая фотографии, я не могла отделаться от ощу щения, что смотрю на изображение тушки кролика, приготовленной для тушения. В картину не вписывался только пятый снимок — на нем я увидела маленькую руку с пятью пальчиками.

На двух последних фотографиях была голова. Без кожи и шерсти она смотрелась по-первобытному, напоминая беззащитный эмбрион, отделенный от пуповины матери. По размерам череп был не больше мандарина. Хотя его лицевая часть выглядела человекообразно, для того чтобы определить, что он принадлежал не человеку, консультации Джейна Гудала не требовалось. Я сосчитала зубы. По три малых коренных зуба в каждой четверти челюсти. Терминальная обезьяна приехала в Квебек из Южной Америки.

«Это всего лишь обезьяна», — сказала себе я, возвращая фотографии в конверт.

Время от времени нам привозили останки разных животных, принимая их за человеческие. Ободранные, отрубленные и выброшенные охотниками лапы медведя, кости коз и свиней, зарезанных на мясо, лишние части их туш, выкинутые на улицу и полусгнившие, выуженные из рек изуродованные трупы кошек и собак.

Почему случай с обезьяной сосредоточил на себе столько моего внимания? Я еще раз достала фотографии пять на семь и взглянула на них. Что здесь странного? Кто-то разрезал обезьяну. Может, ради удовлетворения каких-то ненормальных потребностей, а может, студент готовился к экзамену.

Я уставилась на пятый снимок. Мышцы моего желудка почему-то сжались. Я потянулась к телефону.

23

Не бывает ничего пустыннее, чем здание учебного заведения по завершении занятий. Именно такими я представляю себе последствия взрыва нейтронной бомбы: свет вклю чен, фонтанчики с водой продолжают журчать, звонки звенят по расписанию, компьютерные мониторы светятся… А людей нет. Никто не утоляет жажду, никто не спешит в аудиторию, никто не стучит пальцами по клавиатурам. Царит катакомбная тишина.

Я сидела у кабинета Паркера Бейли в здании Монреальского университета. Закончив работу, я направилась в спортзал, позанималась там, купила кое-что из бакалеи в супермаркете «Провиго», вернулась домой и съела вермишель с соусом из моллюсков. Для продукта быстрого приготовления оказалось довольно вкусно. Даже Верди понравилось. Теперь я с нетерпением ждала Бейли.

Если бы я сказала, что в помещении кафедры биологии тихо, это было бы равносильно утверждению: «кварк маленький». Я сидела в полном одиночестве. Прочла все брошюры, все объявления, все перечни предстоящих докладов. Дважды.

В миллионный раз я взглянула на часы: двенадцать минут десятого. Проклятие! Он уже должен был прийти, его последнее занятие кончилось в девять. По крайней мере так сказала секретарша. Я поднялась на ноги и принялась расхаживать взад и вперед по коридору. Четырнадцать минут десятого! Черт!

По прошествии еще четверти часа я решила махнуть на свою затею рукой, закинула на плечо сумку — и тут откуда-то донесся шум раскрывающейся двери. Спустя мгновение из-за угла появился человек с огромной стопкой тетрадей в руках. Шерстяная кофта на пуговицах и без воротника выглядела ужасно. На вид ему было лет сорок.

Увидев меня, человек остановился. Выражение его лица ничуть не изменилось. Когда я начала было представляться, верхняя тетрадь с его стопки полетела вниз. Мы оба дернулись, чтобы поймать ее. Ему этого делать не следовало. За первой тетрадью, естественно, последовала большая часть стопки, рассыпаясь по полу, подобно конфетти в рождественскую ночь. На протяжении нескольких минут мы вместе собирали тетради. Потом он внес их в кабинет и водрузил на стол.

— Простите. Я… — произнес он с сильным французским акцентом.

— Все в порядке, — ответила я тоже по-английски. — Наверное, я вас напугала.

— Да… нет. Следовало перенести эти тетради в два захода. Но я всегда беру все сразу и постоянно что-нибудь да уроню.

Его английский был явно не американским.

— Это тетради для лабораторных работ?

— Да. Я только что провел занятие по этиологической методологии.

Мужчина соединял в себе все краски заката. Кожа бледно-розовая, щеки малиновые, усы и ресницы янтарные, а волосы — цвета ванильных вафель. Он производил впечатление человека, который на солнце не загорает, а только обгорает.

— Звучит интригующе.

— Мне бы хотелось, чтобы и всех их это заинтриговывало. Чем могу?..

— Меня зовут Темпе Бреннан, — сказала я, доставая из сумки визитку. — Ваш секретарь посоветовала прийти к вам именно в это время.

Пока Бейли рассматривал карточку, я объяснила, зачем пожаловала.

— Да, я помню этот случай. Я сильно расстроился, потеряв ту обезьяну. Может, присядете? — предложил он неожиданно.

И, не дожидаясь ответа, принялся убирать какие-то книги и бумаги с зеленого винилового стула и складывать их на пол рядом с другими кипами. Воспользовавшись удобным моментом, я огляделась. По сравнению с его каморкой мой кабинет — стадион «Янки».

Каждый кусочек стены, не завешанный полкой, обклеен плакатами с изображением какого-нибудь животного. Я увидела колюшку. Цесарку. Мартышку. И даже африканского муравьеда. Помещение напомнило мне о кабинете импресарио, выставляющего напоказ в качестве трофеев любое доказательство своих связей со знаменитостями.

Мы оба сели: Бейли — за стол, уперев колени в раскрытый выдвижной ящик, я — на только что освобожденный стул для посетителей.

— М-да, я тогда сильно расстроился, — повторил он, тут же переводя разговор в другое русло. — Вы антрополог?

— Гм. Да.

— Часто имеете дело с приматами?

— Раньше часто, а теперь все реже и реже. Я сотрудник антропологического факультета университета Северной Каролины. Время от времени читаю курс по биологии приматов или их поведению, но в последнее время это случается крайне редко. Я слишком занята судебной работой.

— Понятно. — Он махнул в воздухе рукой с моей визиткой. — А на чем вы специализировались, занимаясь приматами?

«Интересно, кто кому должен задавать вопросы?» — подумала я.

— Меня увлекали механизмы возникновения и протекания остеопороза, в особенности взаимосвязь между поведением больного и процессом развития болезни. Животных, а именно макак-резусов, мы использовали в качестве экспериментальных моделей, изучая способы воздействия на социальную группу, создавая стрессовые ситуации и управ ляя ходом разрежения костного вещества.

— В дикой природе вы работаете?

— Только на островах.

— О? — Янтарные брови заинтересованно изогнулись.

— На островах Пуэрто-Рико. На протяжении нескольких лет я проводила занятия и на острове Морган, что у побережья Южной Каролины.

— Говорите, вы используете в работе макак-резусов?

— Да. Доктор Бейли, я хотела спросить, не можете ли вы рассказать мне поподробнее о той исчезнувшей обезьяне?

Бейли проигнорировал мои слова:

— Как так вышло, что вы переключились с обезьяньих костей на трупы?

— И то и другое взаимосвязано. От основной проблемы — биологии скелета — я не ушла.

— Верно, верно.

— Я спросила у вас про ту обезьяну.

— Да-да. Про обезьяну. Собственно, тут почти не о чем рассказывать. — Он потер одной ногой о другую, подался вперед и на что-то посмотрел. — Я пришел однажды утром и обнаружил, что клетка пуста. Возможно, кто-то забыл запереть ее на замок, вот Альса — так звали обезьяну — и сбежала. Она была ужасно умной и феноменально ловкой. Потрясающие у нее были ручки! Мы закрыли все ворота, осмотрели здание, сообщили о пропаже охране кампуса. Но Альсу так и не нашли. А потом я увидел статью в газете.

— А для каких целей вы ее использовали?

— С Альсой работал не я, а одна аспирантка. Меня главным образом интересуют обонятельные системы коммуникации, используемые животными, но я занимаюсь и другими вопросами.

По тому, с какой интонацией Бейли произнес последнюю фразу, я поняла, что о том же самом ему уже доводилось разговаривать сотни раз. Разглагольствования ученых о «моем исследовании» прекрасно мне знакомы. У каждого из нас на случай встреч с новыми людьми, вечеринок и других подобных мероприятий заготовлена упрощенная версия своего проекта.

— Чем занималась та аспирантка?

Я не желала слушать, что интересует самого Бейли.

— Она занималась языком. — Он криво улыбнулся и покачал головой. — Пробовала обучить современного примата речи. Имя Альса мы дали этой обезьяне не случайно. Это аббревиатура от «л’Аперантисаж де ля Лангдю Сэнж мерикэн». Альса. Мэри-Лиз собиралась дать квебекский ответ Пенни Пэттерсону, а Альсу планировала сделать самой знаменитой южноамериканской обезьяной. — Бейли поднял руку, резко опустил ее и саркастически фырк нул.

Я изучающе всмотрелась в его лицо. Оно выглядело не то уставшим, не то удрученным.

— Кто такая Мэри-Лиз?

— Моя бывшая студентка.

— И каких результатов ей удалось достичь?

— Почти никаких, ведь у нее было слишком мало времени. Она не проработала над проектом и пяти месяцев, когда обезьяна исчезла. — Его улыбка сделалась еще более кривой. — А после исчезновения обезьяны она и сама ушла.

— Ушла из университета?

Бейли кивнул.

— Почему?

Он выдержал длинную паузу.

— Мэри-Лиз была способной девочкой. Уверен, она смогла бы стать магистром. Ей нравилось заниматься наукой. Смерть Альсы стала для нее серьезным потрясением, но не думаю, что именно по этой причине она ушла.

— По какой же тогда?

Он принялся рисовать ручкой небольшие треугольники на одной из тетрадей на столе. Я не торопила его с ответом.

— У Мэри-Лиз был жених, которого раздражала ее работа в университете. Из-за него-то она, скорее всего, и ушла. Я видел этого типа пару раз на вечеринках. Он показался мне каким-то жутким.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю… Было в нем что-то антисоциальное. Цинизм. Грубость. Антагонизм. При встречах с ним у меня возникало такое ощущение, что он своевременно не впитал в себя представление об элементарных… навыках, понимаете? Этот парень производил впечатление человека, выросшего в полной изоляции от остальных людей, не наученного общаться с обществом. Что бы ты ему ни сказал, в ответ он закатывал глаза и ухмылялся.

— А вам не приходило в голову, что исчезновение Альсы устроил именно он?

По продолжительному молчанию я поняла, что приходило.

— По-моему, в тот момент он как раз уезжал в Торонто.

— Вы уверены?

— Мэри-Лиз была уверена. Мы не стали ее разубеждать, она и так очень переживала. Альсу уже все равно никто не мог вернуть.

Прежде чем задать следующий вопрос, я собралась с духом:

— А вы когда-нибудь просматривали проектные записи Мэри-Лиз?

Бейли перестал рисовать треугольники и окинул меня недружелюбным взглядом:

— О чем это вы?

— Может, она захотела скрыть какую-то информацию? Может, не случайно перестала заниматься этой работой?

— Исключено, — с уверенностью заявил Бейли.

Но в его глазах не было уверенности.

— Вы поддерживаете с ней отношения?

— Нет.

— Все ваши ученики после ухода прекращают с вами общаться?

— Некоторые прекращают, некоторые — нет.

Бейли опять занялся рисованием треугольников.

— Кто еще имел доступ к… Мэри-Лиз работала в лаборатории?

— Ограниченное количество людей. На территории кампуса из-за нехватки места не так много животных. Каждый вид следует содержать в отдельном помещении.

— Да?

— Ассоциация установила определенные нормы температурного контроля, разработала специальные диеты, а также ряд правил, касающихся социальных и поведенческих параметров.

— Ассоциация?

— Канадская ассоциация защиты животных, — пояснил Бейли. — Они выпускают специальные руководства по уходу за экспериментальными животными. Это наша библия. Любой человек, работающий с животными, обязан строго соблюдать установленные нормы. Ученые. Селекционеры. Промышленники. Ассоциация следит также и за охраной здоровья и безопасности самих работников.

— А к охране животных она предъявляет какие-нибудь требования?

— Разумеется.

— Значит, украсть обезьяну постороннему человеку не так-то просто?

— В данный момент я изучаю колюшек. Рыб.

Бейли поднял правую руку и ручкой указал на изображение рыбы на стене.

— Установленные правила по уходу за ними, равно как и правила их охраны, довольно простые. О рыбах и грызунах активисты не особенно пекутся. — Теперь скривилось все его лицо. — Помимо Альсы, у нас имелось всего одно млекопитающее, поэтому серьезной охраной мы их и не обеспечили. У Альсы была отдельная комната, запиравшаяся на замок. Естественно, мы закрывали и клетку, и внешнюю дверь лаборатории.

Он помолчал.

— Я тогда тщательно обмозговал случившееся, но так и не смог вспомнить, кто в тот день ушел из лаборатории последним. У меня не было вечерних занятий, и, по-моему, я не задерживался на работе допоздна. Последний обход делал, наверное, кто-то из аспирантов. Секретарь занимается этим только тогда, когда я прошу ее.

Бейли опять выдержал паузу.

— Не исключена и вероятность того, что в лабораторию проник кто-то посторонний. Не на всех аспирантов можно полностью полагаться, — быть может, в тот момент один из них оставил дверь открытой.

— А клетку постороннему удалось бы открыть?

— Запросто. Она закрывалась только на элементарный висячий замок. Мы его так и не нашли.

— А недостающие части тела обнаружили? — Я осторожно перешла к следующему вопросу.

— Недостающие части тела?

— Кто-то… — я замолчала, ища наиболее подходящее слово, — кто-то разрезал Альсу на куски. В узле, доставленном к нам в лабораторию, некоторых из них недоставало. Может, они нашлись позднее?

— А чего именно недоставало?

Пастельное лицо Бейли приняло озадаченное выражение.

— Правой руки. Ее правая рука, доктор Бейли, была отделена от предплечья в районе запястья.

Рассказывать ему о женщинах, изуродованных подобным образом, а соответственно и сообщать настоящую причину своего визита не имело смысла.

Бейли долго не произносил ни звука. Сидел, откинувшись на спинку стула, завел сцепленные руки за голову и глядел куда-то поверх меня. Малиновый цвет его щек сгустился до багрового. Тишину нарушало лишь приглушенное бормотание маленьких часов-радио на невысоком шкафу для папок.

— Если взглянуть на происшедшее отстраненно, что вы обо всем этом думаете? — заговорила я.

Некоторое время Бейли продолжал молчать. Ответил, когда я уже подумала, что так ничего и не услышу:

— Мне кажется, это происшествие связано с «некими мутантными формами жизни».

Его дыхание углубилось. Бейли опять помолчал и что-то добавил шепотом. Я не разобрала слов:

— Что, простите?

— Мэри-Лиз заслуживала лучшего.

Я удивилась, но ничего не сказала. Вновь воцарившуюся тишину без предупреждения пронзил звонок — окончание или начало занятия, — и мое тело опалила сотня огненных стрел. Я взглянула на часы: десять.

Не дожидаясь, когда Бейли поинтересуется, зачем мне понадобилось расспрашивать об убитой четыре года назад обезьяне, я поблагодарила его и попросила позвонить, если он вспомнит какие-нибудь подробности. Когда я выходила из кабинета, его взгляд все еще был устремлен в ту же самую точку. По-моему, он смотрел не на какой-то объект, а в прошлое.

Плохо ориентируясь в этом районе, я остановила машину на той же аллее, на которой припарковывала ее накануне ночной прогулки по Мейну. В моей голове эта прогулка запечатлелась как Великие поиски Гэбби. Казалось, события той ночи случились со мной целый век назад. Хотя с тех пор прошло всего два дня.

Сегодня было холоднее, накрапывал дождь. Я застегнула куртку на молнию и зашагала к машине.

От университета мой путь по Сен-Дени, обилующей пер воклассными бутиками и бистро, лежал на север. Несмотря на то что от Сен-Лорана эта улица удалена всего на несколько кварталов, она кажется другой галактикой. В это царство молодых и богатых приходят, чтобы что-нибудь найти: платье, серебряные серьги, партнера, место остановки на ночь. Это улица грез. Подобная есть в каждом городе. В Монреале их две: Кресент — для англичан и Сен-Дени — для французов.

Ожидая зеленого света светофора перед Мезонневом, я размышляла об Альсе. Прямо и направо от меня располагался автовокзал. Кто бы ни убил обезьяну, он решил не ходить далеко, чтобы избавиться от трупа. Наверное, убийца жил где-нибудь в этом районе.

Я проследила взглядом за молодой парочкой, появившейся со станции метро «Берри». Они побежали под дождем, прижавшись друг к другу, как два носка, только что извлеченные из сушилки.

Может, тот, кто убил Альсу, приехал сюда на метро? Нет, вряд ли. Притащиться в эту часть города, украсть обезьяну, отправиться вместе с ней домой, расчленить ее, потом вернуться сюда, чтобы выбросить на вокзале, — на такое не способен, наверное, ни один ненормальный.

Зажегся зеленый свет. Я пересекла Сен-Дени и пошла по Мезонневу на запад, все еще переваривая беседу с Бейли. Почему-то она не давала мне покоя. Наверное, меня смущало слишком трепетное отношение Бейли к бывшей студентке или же относительное равнодушие к обезьяне. Мне показалось, что о проекте «Альса» он отозвался несколько… негативно. А еще меня приводила в замешательство реакция Бейли на сообщение о том, что одна рука Альсы отсутствовала. Ведь, по словам Пелетье, он приезжал в лабораторию для опознания, а потом забрал обезьянье тело. Неужели не заметил, что одной кисти нет?

— Черт! — пробормотала я себе под нос.

Проходивший мимо мужчина в рабочем комбинезоне повернул голову и окинул меня сочувствующим взглядом. На нем не было ни обуви, ни рубашки. Обеими руками он держал наполненную чем-то хозяйственную сумку. Порванные бумажные ручки торчали в разные стороны. Я улыбнулась и посмотрела на мужчину. Он покачал головой и прошел мимо.

«Отличный из тебя получается сыщик, — внутренне упрекнула я себя. — Даже не спросила у Бейли, что он сделал с телом. Работаешь просто замечательно!»

Устроив себе мысленную выволочку, я решила, что теперь нуждаюсь в утешении, например в хот-доге.

Заснуть я все равно сейчас бы не смогла, поэтому не стала противостоять искушению и направилась к ресторанчику фастфуда на Сен-Доминик, заказала ход-дог, картофель фри и диетическую колу.

— Кока-колы нет, есть только пепси, — сообщил мне похожий на Джона Белуши тип с густыми черными волосами и сильным акцентом.

Я устроилась в красно-белом пластмассовом отсеке и принялась есть, рассматривая приклеенные к стенам туристические плакаты с видами Пароса, Санторини и Миконоса. За окном вдоль влажного тротуара начали выстраиваться машины. Мейн оживлялся.

Спустя некоторое время пришедший с улицы человек занял Белуши громкой болтовней на греческом. Его промокшая одежда пахла дымом, жиром и какой-то специей. В густых волосах поблескивали дождевые капли. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, приподнял бровь и провел языком по губам. Продемонстрировал бы мне еще свой геморрой! Я ответила ему в том же духе, показав средний палец, и отвернулась к мокрому окну.

В магазинах на другой стороне улицы уже не горел свет. Им предоставлялся долгий отдых — завтра был праздничный день.

«Ля Кордонье ля Флер», — прочла я на одном из них. Почему хозяин обувного называет свой магазин «цветком»?

«Ля Буланжери Нан». Я задумалась, что означает эта надпись. Название булочной? Имя владельца? Или это реклама индийского хлеба? Сквозь окна булочной виднелись ряды полок, приготовленные к утреннему урожаю.

«Интересно, булочники и по праздникам пекут хлеб?» — задала я вопрос самой себе.

«Ля Бушери Сен-Доминик». На окнах магазина были перечислены предлагаемые товары. Lapin frais. Boeuf. Agneau. Poulet. Saucisse. Свежая крольчатина. Говядина. Баранина. Цыпленок. Сосиски.

Страницы: «« ... 1112131415161718 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Очаровательная Астара чувствует себя Парисом, которому предстоит вручить золотое яблоко прекраснейше...
«Машина желаний» киноповесть (киносценарий), один из вариантов «Пикника на обочине»....
Перед Вами – сценарий художественного фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Общеизвестно, что сценари...
Бывшие мошенники, а ныне преуспевающие детективы красавица и умница Лола и ее верный друг, хитроумны...
Дети Тысячелетий......
Оставшись в Нимриане, Дэвид Брендом нанимается в охрану каравана, курсирующего между Темными и Светл...