Уже мертва Райх Кэти
Голос второй уличной женщины был глубоким и дребезжащим, и казалось, что произнесенные ею слова образованы частичками звуков и пустотой. Она обратилась ко мне по-английски с интонацией, заставившей вспомнить о гиацинтах и кипарисах, о бамиях и стрекоте цикад в летнюю ночь. Она была явно старше, чем Пуаретт.
— Я подруга Габриэль Макаулей. Пытаюсь разыскать ее.
Проститутка покачала головой, но я не поняла, что означает ее жест: что она не знает Гэбби или что просто не желает отвечать мне.
— Габриэль — антрополог, работает здесь.
— Дорогая, мы все здесь работаем.
Пуаретт фыркнула и переместила вес тела на другую ногу. Я внимательнее на нее взглянула. На ней были шорты и блестящее виниловое бюстье черного цвета. Она определенно знала Гэбби. В ту ночь Гэбби показывала мне ее. Вблизи эта девочка выглядела еще моложе. Я вновь сосредоточила внимание на второй женщине.
— Гэбби высокая, примерно моего возраста. У нее… — Я сделала паузу, подбирая наиболее подходящее слово для описания цвета. — У нее рыжеватые волосы, она носит дреды.
Безразличное молчание.
— И кольцо в носу.
Мне казалось, я пытаюсь вскарабкаться по кирпичной стене.
— В последнее время я никак не могу до нее дозвониться. Может, ее телефон вышел из строя. Я начинаю волноваться. Вы наверняка что-нибудь о ней знаете.
Я умышленно растягивала гласные, подчеркивая свою принадлежность к южным штатам и обращаясь к ней как к землячке.
Дочь Луизианы с характерной французской плавностью повела плечом.
Я начала отчаиваться, убедившись в справедливости слов Гэбби: в Мейне не принято задавать вопросов.
— Если вы ее встретите, скажете, что о ней спрашивала Темпе?
— У вас южное имя, дорогуша?
Она подняла руку, запустила пальцы с длиннющими красными ногтями в волосы и почесала голову. Ее прическа была так сильно залита лаком, что, наверное, не пострадала бы даже от урагана. Прическа двигалась как единое целое, и казалось, будто череп проститутки меняет форму.
— Не совсем. Может, подскажете, где мне ее поискать?
Она опять пожала плечами, убрала от головы руку и осмотрела ногти.
Я достала из заднего кармана джинсов визитную карточку:
— Если вы все же решите что-нибудь сообщить мне, пожалуйста, позвоните по этому номеру.
Я попыталась заговорить с несколькими другими людьми, попавшимися мне навстречу на Сен-Катрин, но увенчались все мои попытки тем же успехом. Кто-то смотрел на меня с безразличием, кто-то — с пренебрежением, но и в этом пренебрежении, и в безразличии неизменно присутствовало недоверие и подозрение. Я так ничего и не смогла узнать. Если Гэбби и общалась с этими людьми, они ни за что не сказали бы мне об этом.
Я прошлась по барам, мелькая перед лицами ночных людей. Заведения практически ничем не отличались друг от друга. Их оформлением занимался, наверное, один и тот же художник-извращенец. Потолки низкие, стены цементные. Их покрывала настенная живопись, выполненная в кричащих тонах, или панели из искусственного бамбука, или дешевое дерево. Темные и влажные, они пахли прокисшим пивом, сигаретным дымом и человеческим потом. В лучших из заведений полы были сухими, а туалеты чистыми.
На возвышениях в некоторых барах извивались стриптизерши. Их зубы и полоски трусов светились в сиянии ламп фиолетовым светом, а лица выражали скуку. Мужчины со щетиной на щеках, одетые преимущественно в жилетки, наблюдали за танцовщицами, попивая пиво прямо из бутылок. Женщины, старательно пытавшиеся выглядеть элегантно, потягивали из бокалов дешевые вина или безалкогольные напитки, похожие на виски с содовой, и, то и дело бросая взгляды направо и налево, улыбались мужчинам. Им хотелось казаться соблазнительными, но большинство из них выглядели уставшими.
Самое печальное зрелище являли собой женщины, занимавшие в торговле телом пограничные позиции, то есть те из них, кто только-только начинал или уже заканчивал свою карьеру. Первые были до боли юными, еще не окончательно оформившимися — некоторые пришли сюда поразвлечься и между делом заработать, некоторые сбегали в эти притоны из домашнего ада. Истории их походили одна на другую: они стекались сюда якобы ненадолго, лишь для того, чтобы сколотить первоначальный капитал, а потом уйти и начать правильную жизнь. Авантюристки и беглянки, эти девочки съезжались сюда на автобусах из Сен-Терезы и Валь-д’Ор. Их волосы блестели, лица были свежими. Они свято верили, что сумеют сделать свое будущее светлым и достойным. Марихуана и кокаин еще казались им шуткой. Им и в голову пока не приходило, что это первые шаги на пути в пропасть, что, познав все «прелести» этого мира, они рухнут и уже никогда не выкарабкаются.
Вторая группа жалких женщин представляла собой тех, кто каким-то образом умудрился дожить до начала старения. Вылезли из этой ямы лишь самые изворотливые и выносливые, хилые и больные поумирали. Те же, кого природа наделила крепким телом, но слабым духом, остались. Они безропотно ждали финала — смерти на улице, ведь другая жизнь им была неведома. Некоторые до сих пор приходили сюда из-за чрезмерной любви к какому-нибудь мужчине или из страха перед ним — чтобы подзаработать и купить ему травы. Или просто потому, что хотели есть и спать под крышей.
Я обращалась только к женщинам, в основном к молодым или начинавшим стареть. К пожилым, закаленным улицей, не подходила. Я надеялась, что слишком юные и наивные или растерянные и отчаявшиеся в своем увядании женщины более открыты и добры. Я ошиблась. Одна за другой они отворачивались от меня, и мои вопросы растворялись в наполненном дымом воздухе. Продолжать не имело смысла.
В три пятнадцать, когда перед глазами у меня начали плавать темные пятна, волосы и одежда провоняли табаком и марихуаной, сандалии промокли от расплескавшегося пива, я влила в себя невероятное количество «спрайта» и сдалась.
19
Воздух был пропитан запахом росы. Над рекой стоял туман, а уличные фонари усеивали блестящие мелкие капли. Ощущать прохладу и влагу на коже было приятно. Наверное, на протяжении последних нескольких часов я пребывала в слишком сильном напряжении — между лопатками и шеей ощущалась боль, грозившая вот-вот стрелой пронзить все тело. Напряжение это лишь частично было вызвано поисками Гэбби. К проституткам я подошла, предварительно сумев себя успокоить, так что их отказ восприняла вполне нормально, с подкатывавшими ко мне полицейскими объяснялась вообще машинально.
Что действительно серьезно меня вымотало, так это внутренняя борьба. Вот уже несколько часов подряд я пыталась отогнать от себя навязчиво стоявший у меня перед глазами образ давнего любовника. Любовника, освободиться от которого мне вообще, по-видимому, не суждено. Целый вечер я смотрела в лицо искушению, глядя на каштановое свечение шотландского виски со льдом, на янтарные струи пива, льющегося из бутылок. Я вдыхала аромат своего милого, видела его свет в глазах окружавших меня людей. Когда-то я любила этот свет. Черт побери, я до сих пор его любила. Но знала, что это очарование разрушительно. Поэтому и ушла от соблазна. Двенадцатью медленными шагами. Я держалась от любви подальше. Будучи любовниками, мы так и не смогли стать друзьями. Сегодня вечером судьба чуть опять не бросила нас друг к другу в объятия.
Я сделала глубокий вдох. В воздухе пахло смесью моторного масла, мокрого бетона и дрожжами с пивоваренного завода Молсона. Сен-Катрин была почти пустой. Лишь у витрины одного из магазинов маячили старик в вязаной шапочке и тунике и замызганная дворняжка, да в дальнем конце улицы какой-то человек рылся в урне. Быть может, эти люди дежурили в Мейне в третью смену.
Удрученная и обессилевшая, я направилась к бульвару Сен-Лоран. Я сделала все, что смогла. Если люди, с которыми я разговаривала, даже и знали, где Гэбби, они все равно ничего не сказали бы мне. Этот мир для меня закрыт, как мир Лиги юниоров.
Проходя мимо вьетнамского ресторанчика, я рассеянно заглянула в мутное окно, над которым висела вывеска, обе щавшая, что в этом заведении всю ночь кормят блюдами вьетнамской кухни. Я остановилась. За дальним столиком внутри сидела женщина, которая работала рядом с Пуаретт. Ее волосы все еще сохраняли форму пагоды. Несколько мгновений я наблюдала за ней.
Она макнула яичную булочку в какой-то соус вишневого цвета, поднесла ее к губам, слизнула соус, рассмотрела то место, где он только что находился, и, впившись в булочку передними зубами, откусила кусочек. Потом вновь неторопливо макнула ее в соус.
«И долго она будет расправляться со своей едой?» — подумала я, раскрыла дверь и вошла внутрь.
— Привет.
Услышав мой голос, женщина испуганно дернула рукой и в недоумении уставилась на меня. Но, узнав, заметно успокоилась.
— Привет, дорогуша. Все еще гуляете?
Она продолжила неспешно есть.
— Можно присоединиться?
— Пожалуйста. Я ведь ни за что на вас не в обиде.
Я села за столик. Несколько часов назад эта женщина показалась мне моложе. Сейчас, в ярком сиянии ламп, я видела, что ей уже под сорок или даже немного за сорок. Несмотря на то что кожа на шее и лбу была еще гладкой, а под глазами не висели мешки, ее рот окаймляла сеть расходившихся в разные стороны морщинок, а челюсть начинала провисать.
Официант принес мне меню, и я заказала тонкинский суп. Есть я не хотела, но должна была иметь предлог, чтобы остаться.
— Нашли свою подругу, дорогуша?
Женщина потянулась за чашкой кофе, и пластмассовые браслеты на ее запястье съехали к кисти. Я увидела серые полоски шрамов на локтевом сгибе.
— Нет.
Парнишка-азиат лет пятнадцати принес воду и картонную подставку. Мы подождали, пока он не уйдет.
— Я Темпе Бреннан.
— Помню. Джуэл Тамбо вовсе не дура, дорогуша.
Она облизнула булочку.
— Мисс Тамбо, я…
— Называйте меня Джуэл, детка.
— Джуэл, я в течение целых четырех часов пыталась выяснить, все ли с моей подругой в порядке, но никто даже не признался, что знаком с ней. Гэбби приходит сюда несколько лет, и я уверена, что они о ней слышали.
— Возможно, и слышали, дорогуша. Но они понятия не имеют, зачем вам понадобилось расспрашивать о ней.
Она положила булочку на стол и принялась, прихлюпывая, пить кофе.
— Я дала вам свою визитку. Вы знаете, кто я такая.
Несколько секунд женщина пристально смотрела мне в глаза. Пространство вокруг нас заполнял исходивший от нее запах — запах аптечного одеколона, немытых волос и табачного дыма.
— А кто вы такая, мисс, сунувшая мне карточку с именем Темпе Бреннан? Откуда мне знать, что за игру вы затеяли? — Произнося эти слова, она подняла руку от чашки и длиннющим красным когтем указала на меня.
— Неужели по моему виду можно сказать, что я враг Гэбби?
— Все, что о вас можно сказать, так это то, что вы заявились сюда в рубашке Шарлотты Хорнетс и сандалиях яппи и задаете слишком много вопросов, дорогуша. Люди не знают, за кого вас принимать.
Официант принес мне суп, и, пока я малюсенькой фарфоровой ложечкой добавляла в него пасту из красного перца и раздавливала квадратики лиметты, мы обе молчали.
Когда я начала есть, Джуэл продолжила макать в соус свою булочку и облизывать ее.
Я решила испробовать еще один способ:
— Наверное, я все сделала неправильно.
Она взглянула на меня карими глазами. Накладные ресницы на одном из них отклеились с внешнего края и напоминали сейчас приподнявшуюся многоножку. Опять опустив остатки булочки на стол, проститутка отвела взгляд и придвинула к себе чашку.
— Вы правы, — пробормотала я. — Не следовало лезть к незнакомым людям с вопросами. Просто я очень волнуюсь за Гэбби. Я много раз звонила ей домой, на работу. Ни кто не знает, где она. Это на нее не похоже.
Я отправила в рот очередную ложку супа. Он оказался вкуснее, чем я ожидала.
— А чем занимается ваша подруга Гэбби?
— Она антрополог. Изучает особенности людей. Ее интересуют законы царящей в этих районах жизни.
— Достижение совершеннолетия в Мейне.
Джуэл засмеялась, ожидая, как я отреагирую на ее перефразированные слова известного антрополога Маргарет Мид. Я никак не отреагировала, но начала понимать, что Джуэл Тамбо действительно не дура. А еще почувствовала, что она меня проверяет, так сказать, принимает у меня экзамен.
— Может, в настоящий момент ваша подруга не хочет, чтобы ее тревожили.
«Откройте экзаменационные листы», — прозвучало у меня в голове.
— Может.
— Тогда для чего вся эта суета?
«Возьмите карандаши».
— В последний раз, когда мы с ней виделись, она была чем-то встревожена. Даже напугана.
— Чем встревожена, детка?
«Все готовы?»
— Она сказала, что ее преследует какой-то парень. Странный парень.
— Здесь много странных парней, дорогуша.
«Итак, начнем».
Я принялась рассказывать все по порядку. Слушая меня, Джуэл вертела в руках чашку с кофейным осадком и смотрела в нее. Когда я закончила, она продолжала разглядывать коричнево-черную гущу, словно обдумывая мои слова. Потом опустила чашку на стол и сделала официанту знак принести еще кофе.
Я терпеливо ждала, когда она объявит, какую поставила мне оценку.
— Не имею понятия, как его зовут, но о ком именно вы рассказали, догадываюсь. Худощавый тип, мучной червь. Он странный, это точно, болен чем-то серьезным. Но вряд ли его следует опасаться. По-моему, ему не хватит мозгов даже для того, чтобы прочитать этикетку на бутылке с кетчупом.
Я слушала молча.
— Большинство из нас избегают его.
— Почему?
— Сама я никогда с ним не связывалась, однако многое о нем слышала. Когда я на него смотрю, у меня такое чувство, будто передо мной крокодил. — Она скорчила гримасу и передернулась. — Говорят, пожелания у этого типа всегда особые.
— Особые?
Джуэл оценивающе взглянула на меня:
— Он платит, но никогда не трахает.
Я съела лапшу с ложки, ожидая продолжения.
— С ним ходит только Жюли, остальные не хотят. Жюли чертовски умная, хотя это к делу не относится. Она говорит, что каждый раз он устраивает ей одно и то же шоу. Они приходят в комнату, наш герой достает бумажный пакет с ночной сорочкой — обычной, кружевной, — смотрит, как Жюли в нее переодевается, и велит ей лечь на кровать. Она, естественно, ложится. Он подходит к ней, начинает одной рукой гладить сорочку, а второй — свой член, при этом громко хрюкает и вопит. Потом заставляет ее снять сорочку, благодарит, расплачивается и уходит.
— Почему вы решили, что именно этот парень напугал мою подругу?
— Однажды, когда этот придурок засовывал свою тряпку обратно в пакет, Жюли увидела на дне пакета большую рукоятку ножа и сказала, что больше не пойдет с ним, если у него опять будет нож. Он ответил, что это его меч справедливости или что-то в этом духе, начал разглагольствовать о своей душе, об экологическом балансе и о всяком прочем дерьме. Она тогда тоже не на шутку перепугалась.
— И?..
Джуэл ничего не ответила, просто пожала плечами.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Несколько дней назад, но это ничего не означает. Он нерегулярно появляется в наших краях.
— Вы когда-нибудь с ним разговаривали?
— Дорогуша, мы все с ним разговаривали. Этот чокнутый жутко прилипчивый, от него не отделаться.
— Вы когда-нибудь видели его с Гэбби?
Я втянула в себя еще ложку лапши.
Джуэл откинулась на спинку стула.
— Отличный ход, детка, — рассмеялась она.
— Где я могу разыскать этого парня?
— Откуда же мне знать?
— А Жюли?
— Мы работаем в зоне свободной торговли, дорогуша. Люди приходят и уходят, я не слежу за ними.
— В последнее время вы часто с ней видитесь?
Джуэл призадумалась:
— Она давненько не появлялась.
Я изучила лапшу на дне тарелки, перевела взгляд на Джуэл и испытующе на нее посмотрела. Эта женщина как будто приоткрыла передо мной дверь и позволила одним глазком взглянуть на мир, в котором она жила. Следовало ли мне двигаться дальше? Я решила не упускать возможности:
— В нашем городе, по всей вероятности, орудует серийный убийца, Джуэл. Этот человек убивает женщин и расчленяет их трупы.
Выражение ее лица ничуть не изменилось. Она смотрела на меня как статуя. Быть может, потому, что неправильно поняла мои слова, либо потому, что привыкла к мыслям о насилии и боли, даже о смерти. Или же таковой была ее защитная реакция: она не хотела показывать, что напугана, чтобы я не думала, будто произвела на нее своими словами сильное впечатление. Наверное, самой верной была моя последняя догадка.
— Джуэл, ответь: моей подруге грозит опасность?
— Она ведь тоже женщина, дорогуша.
Я шла домой, задумавшись, практически не обращая внимания на дорогу. Мезоннев был окутан пустынной дремотой, его светофоры работали как будто для объятых мраком зданий. Неожиданно я заметила в зеркале заднего вида пару светящихся фар. За мной кто-то следовал.
Я пересекла Пил и отъехала вправо, предоставляя машине возможность обгона. Она продолжала двигаться сзади. Я вернулась на внутреннюю полосу. Мой преследователь сделал то же самое, врубая дальний свет.
— Вот гад!
Я прибавила скорости. Машина не отставала. Меня охватил страх. Я внимательнее взглянула в зеркало заднего вида, пытаясь рассмотреть, кто за мной гонится, но увидела лишь силуэт. Силуэт довольно крупного человека. Мужчина это или женщина, я не могла понять. Свет фар слепил. Я была не в состоянии определить даже марку мчавшейся за мной машины.
Вцепившись в руль повлажневшими от страха руками, я пересекла Ги, свернула налево, не обращая внимания на красный свет светофора, взлетела вверх по своей улице и нырнула в подземный гараж в доме, в котором жила.
Когда электрическая дверь за мной закрылась, я выскочила из «мазды» и прислушалась. Никого.
Войдя в коридор первого этажа, я осторожно выглянула в окно, отогнув краешек занавески. У дальней обочины дороги стояла какая-то машина с включенными фарами, ее водитель выделялся на фоне предрассветной темноты черным силуэтом. Я не знала, та это машина или нет.
Полчаса спустя я уже лежала в кровати и наблюдала за сменой красок за окном. Цвет древесного угля, окрашивавший небо, сменялся сизым оттенком серого. Верди мурлыкал, прижавшись к моей ноге, согнутой в колене. Я была настолько уставшей, что, придя домой, скинула с себя одежду и тут же рухнула на кровать. Подобного со мной обычно не случается. Удалить косметику и почистить зубы перед сном — мое железное правило. В ту ночь мне было на все наплевать.
20
В среду в моем районе убираются. Я спала так крепко, что не услышала ни сигналов мусоровоза, ни требований Верди накормить его, ни трех телефонных звонков.
Проснулась я в четверть одиннадцатого, чувствуя себя вялой и разбитой. Теперь я уже не могу бодрствовать двадцать четыре часа в сутки и, пополуночничав, должна расплачиваться. Сия мысль привела меня в еще более удрученное настроение.
Мои волосы, кожа и даже подушка пахли едким сигарет ным дымом. Я сняла постельное белье и вместе с одеждой, в которой ездила вчера в Мейн, бросила его в корзину. Потом долго мылась под душем.
Телефон зазвонил в тот момент, когда я намазывала на круассан арахисовое масло.
— Темперанция?
Ламанш.
— Да.
— Я уже пытался дозвониться до вас.
Я глянула на автоответчик. Три сообщения.
— Простите.
— Oui. Вы сегодня приедете? Мсье Райан спрашивал, где вы.
— Я приеду примерно через час.
— Хорошо.
Я прослушала сообщения, оставленные на автоответчике. Первое было от одного сумасшедшего аспиранта. Второе от Ламанша. Третье не записано. Разбираться с аспирантскими проблемами я сейчас не могла. Позвонила Гэбби. Никто не взял трубку. Я набрала номер Кэти. Мне ответил автоответчик.
— Оставляю коротюсенькое сообщение. Вот! — прощебетала я как можно более весело.
Через двадцать минут я приехала в лабораторию. Положив сумку в выдвижной ящик и не обратив ни малейшего внимания на приклеенные к столешнице квадратики розовой бумаги с записками, я направилась в морг.
Именно сюда привозят обнаруженные останки. Здесь их регистрируют, раскладывают по холодильным камерам и хранят до официально назначенной процедуры обследования судебно-медицинским патологоанатомом. Кабинет для проведения аутопсии непосредственно примыкает к моргу. В помещениях морга полы красные, в комнатах для вскрытия — серые. Моргом управляет коронер, патологоанатомическими исследованиями — судебно-медицинская лаборатория. Красные полы — коронер. Серые полы — «Лаборатуар де медисин легаль». Первоначальное обследование костей я провожу в одном из кабинетов для вскрытия. Потом их отправляют наверх, в гистологическую лабораторию, и окончательно очищают.
Ламанш занимался разрезанием грудины младенца. Под маленькими плечиками девочки лежала резиновая подпорка, ручки были вытянуты вдоль тельца. Я посмотрела на Ламанша.
— Ужасно. — Все, что он смог сказать.
У другого стола работала Натали Айерз, ей помогала Лиза. Они делали вскрытие трупа молодого мужчины с копной рыжих волос. По выпученным пурпурным глазам и небольшому отверстию в правом виске я поняла, что он самоубийца. Натали работала в лаборатории недавно. Обследовать тела людей, умерших насильственной смертью, ей пока не доверяли.
Даниель отложил в сторону скальпель, который затачивал.
— Хочешь осмотреть кости, найденные в Сен-Ламбере? — обратился он ко мне.
Я кивнула.
Даниель удалился в морг.
На исследование скелета у меня ушло несколько часов. Первоначальные догадки подтвердились: останки, скорее всего, принадлежали белокожей женщине лет тридцати. Несмотря на то что мягкие ткани почти полностью разложились, кости были в хорошем состоянии и даже содержали некоторое количество жира. Жертва погибла от двух до пяти лет назад. Единственным, что приводило меня в замешательство, была форма позвоночной дуги ее пятого поясничного позвонка. Без головы установить личность — задача не из легких.
Я попросила Даниеля отправить кости в гистологическую лабораторию, вымылась и поднялась к себе в кабинет. За прошедшие несколько часов количество розовых листков, приклеенных к моему столу, увеличилось. Я позвонила Райану и кратко рассказала ему о результатах проведенной работы. Он вместе с полицией Сен-Ламбера уже занимался списками пропавших без вести.
В мое отсутствие вчера звонил Арон Калверт из Нормана, штат Оклахома. Я набрала его номер. Чей-то сладкий женский голос ответил мне, что, к большому сожалению, Калверта нет на месте и что ему обязательно сообщат о моем звонке. Очень вежливо и профессионально. Не прослушав остальных записанных сообщений, я направилась к Люси Дюмон.
Кабинет Люси изобилует мониторами, принтерами и про чими компьютерными штуковинами. Вдоль стен тут и там тянутся к потолку или связками лежат на полу провода. Шкафы и полки ломятся от кип каких-то распечаток.
Стол Люси был повернут лицевой стороной к двери. Сзади плотным вытянутым полукольцом ее окружали аппаратура и шкафы. В процессе работы она переезжала на стуле от одного места к другому, отталкиваясь ногами, обутыми в спортивные туфли, от покрытого серой плиткой пола. В моем воображении Люси представляла собой одну затылочную часть головы, вырисовывающуюся на фоне зеленого сияния монитора. Я редко видела ее лицо.
Сегодня у нее были гости — пятеро японцев в деловых костюмах. Люси что-то объясняла им, а японцы, скрестив руки на груди, с серьезными лицами кивали.
Чертыхнувшись про себя, я направилась в гистологическую лабораторию.
Скелет из Сен-Ламбера уже доставили сюда, и я приступила к его детальному исследованию. Подобно останкам Ганьон и Тротье, я описала, измерила и схематично зарисовала на бумаге расположение на костях каждой отметины и пришла к тому же выводу: расчленяя этот труп, убийца пользовался и ножом, и пилой. Микроскопическое исследование дало практически те же результаты, что и в предыдущих двух случаях.
Руки женщины были отпилены в районе запястий, другие конечности отделены от тела в местах сочленений. Живот убийца разрезал так глубоко, что оставил след на позвоночнике. Несмотря на то что череп и верхние шейные позвонки отсутствовали, по метинам на шестом позвонке я определила, в каком месте была отделена голова, — посредине шеи.
Я сложила кости на место, собрала бумаги и вернулась к себе в офис, по пути заглянув к Люси и оставив у нее на столе записку. Ни ее, ни японцев в кабинете не было.
В мое отсутствие опять звонил Калверт. Я сняла трубку и только собралась набрать его номер, как на пороге с прижатыми друг к другу и поднятыми к груди руками появилась Люси.
— Вы заходили ко мне, доктор Бреннан? — спросила она, улыбаясь.
По-английски Люси не разговаривала.
Эта женщина была прозрачной, как суп в приюте для бездомных, и носила очень короткую стрижку, подчеркивавшую продолговатость ее черепа. Бледная кожа и почти отсутствующие волосы усиливали эффект, придаваемый ее облику очками. Порой мне казалось, она работает моделью, демонстрирующей огромные оправы.
— Да, Люси. Спасибо, что заглянули, — сказала я, поднимаясь, чтобы освободить для нее стул.
Усевшись, она оплела ногами передние ножки.
— Не слишком утомились?
На губах Люси возникла и тут же исчезла улыбка.
— Я говорю о господах из Японии.
— А… Это представители судебно-медицинской лаборатории города Кобе. Большинство из них химики. Пообщаться с ними не составило для меня особого труда.
— Сомневаюсь, что вы в состоянии мне помочь, но все же хочу обратиться к вам с просьбой, — начала я.
Взгляд Люси сквозь линзы очков устремился на черепа, выстроенные в ряд на полке рядом с моим столом.
— Это образцы, — пояснила я.
— Они настоящие?
— Да.
Люси повернулась ко мне, и в каждом стекле очков я увидела собственное искаженное отражение. Уголки ее губ подпрыгнули и сразу опустились. Улыбка походила на мигание света, излучаемого лампочкой с нарушенным контактом, и напоминала мне о фонарике в лесу.
Я объяснила, чего хочу. Выслушав меня, Люси склонила голову набок и уставилась куда-то в потолок, будто ища на нем ответ. Я молча ждала. Где-то в конце коридора жужжал принтер.
— Данных до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года я вам предоставить не смогу.
Мигающая улыбка.
— Я понимаю, моя просьба не совсем обычная, но хотя бы чем-то вы сможете мне помочь?
— Квебек вас тоже интересует?
— Нет, для начала только дела судебно-медицинской лаборатории.
Она кивнула, улыбнулась и ушла.
Как по команде, в это самое мгновение зазвонил телефон. Райан.
— Возможность того, что женщина была совсем молодой, вы исключаете?
— Насколько молодой?
— Семнадцатилетней.
— Исключаю.
— А если предположить, что…
— Нет.
Молчание.
— Еще одной пропавшей было шестьдесят семь.
— Райан, этот скелет принадлежал не старушке и не девочке.
Он продолжил настаивать на своем с назойливостью сигналов «линия занята» в телефонной трубке:
— А если допустить, что у нее не все в порядке с костями? Я читал о…
— Райан, этой женщине было двадцать пять — тридцать пять лет.
— Ладно.
— По всей вероятности, она умерла в период между восемьдесят девятым и девяносто вторым годом.