Уже мертва Райх Кэти

7

Я ехала домой взволнованная. Стемнело, но город ярко осве щали огни. Окна домов в районе, окружавшем здание полиции провинции Квебек с востока, сияли мягким светом, тут и там вечернюю тьму разбавляла мерцающая телевизионная синева. Люди сидели на балконах, на ступенях крылечек, на вынесенных во дворы стульях. Болтали, потягивали прохладительные напитки, наслаждаясь обновляющей вечерней прохладой после жаркого дня.

Я завидовала их уюту, жаждала поскорее вернуться домой, съесть вместе с Верди бутерброд с тунцом и лечь спать. Естественно, хотелось убедиться, что с Гэбби все в порядке, но я была бы рада, если бы домой она все же поехала на такси. Меня пугала перспектива наблюдать ее истерику. Я чувствовала облегчение, дождавшись наконец от нее звон ка. Страх за Гэбби. Раздражение, вызванное необходимостью ехать в Мейн. В общем, во мне все смешалось.

Я поехала по Рене-Левеск, затем свернула направо, остав ляя позади китайский квартал. В этом районе почти все магазины были уже закрыты, владельцы последнего открытого упаковывали что-то в коробки и вносили внутрь рекламные щиты.

Передо мной лежал Мейн, тянущийся вдоль бульвара Сен-Лоран к северу от китайского квартала. В Мейне полно магазинчиков, бистро и дешевых забегаловок. Сен-Лоран — его главная коммерческая артерия. Отсюда он лучами расходится в стороны, превращаясь в сеть узких улочек, застроенных убогими домишками, что сдаются по низ ким ценам. Французский по темпераменту, Мейн всегда представлял собой многокультурную мозаику, в которой сосуществуют, но не смешиваются, подобно отчетливым запахам из магазинов и булочных, разные языки и этнические группы. Сен-Лоран от порта до самой горы заселяют итальянцы, португальцы, греки, поляки и китайцы.

Когда-то Мейн считался в Монреале основной перевалочной станцией для эмигрантов. Вновь прибывшие, привлеченные дешевым жильем и близостью соотечественников, поселялись именно здесь для изучения канадских обычаев. Входя в незнакомую культуру, они держались вместе и оказывали друг другу всяческую помощь. Некоторые из них, выучив английский и французский, добивались определенных успехов в делах и переезжали в иные районы. Другие оставались здесь, может, потому, что чувствовали себя увереннее в привычной обстановке или просто были не в состоянии начинать новую жизнь. Сегодня это скопление консерваторов и неудачников пополнилось отрядом разложившихся элементов и хищников — людьми, отверженными нормальным обществом, и теми, кому поиздеваться над другими доставляет удовольствие. Посещают Мейн и аутсайдеры — с разными целями. Кому-то нужно закупить оптом партию какого-нибудь товара, кому-то — съесть дешевый обед, напиться или позаниматься сексом.

Сен-Катрин образует южную границу Мейна. Здесь я повернула направо и подъехала к обочине, у которой мы с Гэбби останавливались вот уже больше двух недель назад. Сейчас было не очень поздно, и проститутки только начинали выстраиваться вдоль дороги. Байкеров я не увидела.

Наверное, Гэбби уже давно меня ждала. Когда, остановив машину, я взглянула в зеркало заднего вида, она, прижимая портфель к груди, чуть не взлетая от страха, бегом пересекала дорогу. Так бегают все взрослые: чуть согнув ноги, наклонив голову. Сумка Гэбби, висевшая у нее на плече, болталась в такт ее неестественно быстрому шагу.

Обогнув машину, она забралась внутрь, закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не дрожали руки. Ее грудь вздымалась. Было понятно, что прийти в себя стоит ей неимоверных усилий. Я никогда не видела Гэбби такой, поэтому испугалась. Преодолевая многочисленные жизненные кризисы, Гэбби нередко драматизировала ситуацию, но ни одна из предыдущих бед моей подруги не приводила ее в подобное состояние.

Некоторое время я молчала. Было тепло, а меня пробирал озноб. Дыхание сделалось частым и прерывистым. С улицы раздался автомобильный сигнал. Какая-то машина остановилась рядом с проституткой, и та тут же запела обольстительным голосом. Ее речь летела в ночь, словно игрушечный самолет: то плавно повышаясь, то понижаясь, то петляя, то двигаясь по спирали.

— Поехали.

Гэбби сказала это настолько тихо, что я едва расслышала. Дежавю.

— А ты не хочешь объяснить, что происходит? — спросила я.

Она подняла дрожащую руку, но тут же опустила ее, прижимая к груди. Я чувствовала, что с противоположной стороны улицы как будто веет угрозой. От Гэбби пахло сандаловым деревом и потом.

— Я все объясню. Дай мне отдышаться.

— Я ничего не понимаю, Гэбби! — воскликнула я резче, чем намеревалась.

— Прости. Умоляю, давай поскорее отсюда смоемся, — пробормотала она, опуская голову и прижимая к лицу ладони.

Я решила подчиниться. Ей действительно следовало отдышаться.

— Домой?

Гэбби кивнула, не отрывая ладоней от лица. Я завела мотор и направилась к площади Сен-Луи. Когда мы подъехали к дому Гэбби, она все еще молчала. Теперь ее дыхание было ровным, хотя руки еще дрожали, сцеплялись и расцеплялись, сжимались и разжимались в танце ужаса.

Я припарковала машину и заглушила двигатель, напряженно ожидая начала разговора. Мне не раз доводилось быть советчиком Гэбби в вопросах здоровья, конфликтов с родителями, самоуважения, учебы, верности и любви. Это всегда меня выматывало. А Гэбби забывала о своих бедах довольно быстро. Бывало, на следующий же день после очередного происшествия она веселилась и радовалась жизни так, будто ничего и не происходило. Я вспомнила о ее беременности, которой не было, об украденном кошельке, который спокойно лежал себе между диванными подушками… Но, несмотря на эти воспоминания, нынешнее ее состояние все больше и больше меня волновало. Я по-прежнему мечтала об уединении, однако видела, что Гэбби оставлять нельзя.

— Может, переночуешь сегодня у меня?

Она ничего не ответила. Я проследила за стариком, который, положив под голову узелок, улегся спать на скамейке в сквере. Пауза затянулась. Решив, что Гэбби просто не услышала моих слов, я повернула голову, собираясь повторить свое предложение, и увидела, что она напряженно смотрит в мою сторону — выпрямив спину, слегка наклонив вперед голову, абсолютно недвижимая. Одна рука лежит на коленях, вторую со сжатыми в кулак пальцами она крепко прижимала к губам, глаза прищурены. Нижние веки едва заметно подрагивали. Создавалось впечатление, что в данный момент подруга что-то тщательно обдумывает: просчитывает какие-то варианты и возможные последствия. Эта неожиданная перемена в ее настроении повергла меня в ужас.

— Наверное, ты считаешь, что я спятила.

Ее голос прозвучал совершенно спокойно.

— Я в некотором недоумении.

Я не сказала, что испытываю на самом деле.

— Да уж! Ты очень тактична! — Гэбби ухмыльнулась, насмехаясь над собой, и медленно покачала головой. — А ведь я не на шутку струхнула.

Я ждала продолжения. Где-то неподалеку хлопнула дверца машины. Из парка раздался стук молотка. Вдали прогудела сирена «скорой помощи». В городе властвовало лето.

В темноте я больше почувствовала, чем увидела, что настроение Гэбби опять меняется. Возникло ощущение, что до недавнего момента она шла ко мне по длинной дороге, а в последнюю секунду передумала и свернула в сторону. Ее взгляд скользнул куда-то влево, выражение лица сделалось сосредоточенно-отстраненным. По всей вероятности, она ре шила еще раз посовещаться с самой собой, продумать, как ей лучше поступить, следует ли мне открыться.

— Со мной все будет в порядке. — Она взяла портфель, повесила на плечо сумку и схватилась за ручку дверцы. — Большое спасибо, что подвезла.

«Не хочет объясняться», — подумала я раздраженно.

— Минуточку! — взорвалась я, видимо потеряв остатки терпения из-за жуткой усталости или переживаний последних дней. — Я желаю знать, что происходит, черт возьми! Час назад ты позвонила мне и сказала, что кто-то пыта ется тебя убить! Из ресторана ты летела так, будто за тобой гонится маньяк! Потом тряслась и отдувалась! Твои руки дрожали, будто подключенные к электросети! И после всего этого ты собираешься уйти просто так, ничего не объяс нив, бросив «спасибо, что подвезла»?

Никогда в жизни я еще не злилась на Гэбби так сильно. Я разговаривала с ней на повышенных тонах, едва не задыхаясь от гнева. В левом виске стучало.

Она замерла. Ее глаза стали круглыми и как будто немного впалыми, как у зайца, попавшего в полосу дальнего света фар. Мимо нас проехала машина, и лицо Гэбби побледнело, затем покраснело и напряглось.

Спустя несколько мгновений ее напряжение стало ослабевать, словно утекая в открывшийся где-то невидимый клапан. Гэбби отпустила ручку дверцы, вновь положила сум ку на колени, откинулась на спинку сиденья и опять о чем-то задумалась, уходя в себя. Возможно, ей во что бы то ни стало хотелось уйти и она продумывала, как это сделать, или просто не знала, с чего начать рассказ. Я ждала.

Наконец, набрав полную грудь воздуха и медленно расправив плечи, она заговорила. Я с первого мгновения поняла, что услышу далеко не все. Гэбби решила открыться мне лишь частично, поэтому с особой тщательностью подбирала слова. Я прислонилась к дверце, обхватив себя руками.

— В последнее время я работаю с… довольно необычными людьми.

«Это еще мягко сказано», — подумала я.

— Нет-нет, — продолжила она. — Я говорю вовсе не об уличных людях. Это не столь страшно.

Говорить ей было трудно.

— Я о тех, кто вращается в определенных кругах. Чтобы попасть в эти круги, от тебя требуется не так много. Познакомься кое с кем, усвой некоторые правила и жаргонные слова — и ты там. А дальше все очень просто: главное — не переходить никому дорогу, не мешать мошенникам и не разговаривать с копами. Работать таким образом несложно, если, конечно, не много часов подряд. К тому же я теперь знакома с девочками. Они знают, что меня не стоит бояться.

Гэбби замолчала. Интересно, что она собирается сделать — продумать, что говорить дальше, или отделаться от меня?

— Тебе кто-то угрожал? — решила поддержать разговор я.

Вопросы этики всегда были для Гэбби очень важны. Я догадалась, что имена людей, от которых к ней поступала информация, она попытается скрыть.

— Угрожал? Ты имеешь в виду девочек? Нет. С ними у меня замечательные отношения. Знаешь, порой мне кажется, что им моя компания даже нравится. Я ведь могу выглядеть так же сексуально, как они, вот и провожу с ними сколько угодно времени.

Отлично, подумала я. С девочками у тебя все прекрасно. Я задала еще один вопрос:

— Значит, тебя принимают за одну из них?

— Наверное. Я стараюсь, так сказать, влиться в их массу. В противном случае я не добилась бы никаких результатов. Девочки знают, что я не причиню им вреда.

У меня на языке так и крутился закономерный вопрос, но я не задала его. Гэбби и так на него ответила, как будто прочтя мои мысли.

— Если ко мне пристает какой-нибудь парень, я говорю, что в данный момент не работаю, вот и все. Большинство из них сразу отваливают.

Последовала очередная пауза. Гэбби опять занялась мысленной сортировкой — принялась размышлять, какую информацию мне выдать, какую нет, какую еще раз проанализировать, чтобы, возможно, сообщить позднее. При этом она теребила краешек закладки, торчавший из уголка сумки. В сквере залаяла собака.

Я чувствовала, что Гэбби кого-то или что-то прикрывает, но больше не пыталась ничего из нее выудить.

— Большинство из них отваливают, — повторила она. — А этот — нет.

Пауза.

— Кто он?

Опять пауза.

— Не знаю, но не сутенер, это точно. Любит крутиться возле проституток. Девочки не обрщают на него особенного внимания. Как-то раз ему захотелось со мной пообщаться, вот я и разговорилась с ним — об уличной жизни и ее законах ему много известно.

Пауза.

— В последнее время этот придурок меня преследует. Сначала я этого не замечала, но потом стала обращать внимание, что он появляется в самых неожиданных местах: то едет со мной в одном вагоне метро, когда я возвращаюсь домой, то прогуливается здесь, в сквере. Однажды я увидела его у Конкордии, рядом со зданием библиотеки, где у меня офис. Иногда он просто идет за мной по тротуару, как, например, на прошлой неделе на Сен-Лоране. Я решила проверить тогда, не ошибаюсь ли в своих подозрениях, и пошла быстрее. Этот ненормальный тоже прибавил шагу. Я сбавила темп. Он тоже. Я нырнула в кондитерскую, надеясь, что хоть так от него отвяжусь. Ничего не получилось. Когда я опять вышла на улицу, он стоял на другой стороне, делал вид, будто рассматривает витрину.

— Ты уверена, что постоянно видишь одного и того же парня?

— Абсолютно.

Последовала тягостная пауза. Я ждала продолжения рассказа.

— Это еще не все, — произнесла наконец Гэбби, рассматривая свои снова сцепленные руки. — В последние дни он начал заговаривать со мной о каких-то диких вещах. Я попыталась избегать встреч с ним, но у меня ничего не вышло. У него как будто появился радар. Сегодня он заявился в ресторан и опять пристал ко мне с безумными вопросами.

Она вновь ушла в раздумья, а спустя несколько секунд резко повернула ко мне голову, словно о чем-то вдруг догадалась. В ее голосе прозвучали нотки удивления.

— Его глаза, Темпе. У него странные глаза! Черные, бесстрастные, как у гадюки, а белки розовые, в кровавых прожилках. Не знаю, больной он или нет, но таких глаз я ни у кого никогда не видела. Когда он на тебя смотрит, хочется куда-то заползти, спрятаться. Я испугалась, Темпе! Наверное, я слишком много думала о нашем с тобой последнем разговоре, о том чокнутом, с последствиями забав которого тебе приходится возиться. Да-да, в моем мозгу все перемешалось.

Я не знала, что ответить. Выражения лица Гэбби в темноте я не видела, однако язык ее тела красноречиво говорил о страхе. Спина неестественно выпрямлена, руками она прижимала к груди сумку, будто желала от кого-то защититься.

— Что еще тебе известно об этом парне? — спросила я.

— Не много.

— Что о нем говорят девочки?

— Они не обращают на него внимания.

— Он угрожал тебе чем-нибудь?

— Нет. Не явно.

— Может, каким-то образом проявлял агрессию или выходил из себя?

— Нет.

— Наркотики употребляет?

— Не знаю.

— Тебе известно, кем он работает, где живет?

— Нет. О некоторых вещах в тех кругах не принято спрашивать. Это правило, негласная договоренность.

Мы опять замолчали. Я проследила за велосипедистом, проехавшим по тротуару, неторопливо крутя педали. Казалось, его шлем пульсирует: когда он проезжал под фонарем, шлем светился, когда въезжал в темноту — гас. Вскоре его поглотил мрак, и я могла видеть только свет фары над задним колесом его велосипеда. Свет. Тьма. Свет. Тьма.

Я обдумывала слова Гэбби. Виновата ли я в ее страданиях? Я ли разожгла в ней этот страх, поделившись своими опасениями, или же судьба действительно свела ее с психопатом? Может, она сгущает краски, придавая слишком много значения нескольким случайным встречам? Или в самом деле находится в серьезной опасности? Следует ли мне пытаться ей помочь? Стоит ли вовлекать в это дело полицию? Я засыпала себя вопросами и не находила на них ответов.

В течение нескольких минут мы молча прислушивались к звукам из сквера, вдыхали ароматы летней ночи, углубившись каждая в свои мысли. Наконец Гэбби, успокоившись, опустила сумку на колени, покачала головой и откинулась на спинку сиденья. И хотя ее черты были едва различимы, я опять отчетливо почувствовала, что в ней произошла перемена.

— Я знаю, что реагирую чрезмерно остро, — заговорила она гораздо увереннее. — Этот парень просто со странностями. Хочет немного меня подразнить, а я ему подыгрываю. Позволяю себя запугивать, сбивать с толку.

— Но ведь тебе не часто доводится иметь дело с такими, как он?

— Нет. Большинство из моих информаторов в своем уме.

Гэбби безрадостно засмеялась.

— Что наводит тебя на мысль, что этот тип не в своем уме?

Гэбби на несколько мгновений задумалась, кусая ноготь большого пальца.

— Словами это сложно описать. Понимаешь, существует некая… некая черта, отделяющая чокнутых от просто бандитов, хищников. Объяснить, что она собой представляет, трудно, но ее чувствуешь. Может, во мне уже развился какой-то особый инстинкт. Девочки никогда не работают с теми, от кого веет угрозой. Каждая определяет это по-своему — кто по глазам, кто по странным просьбам. Элен, например, никогда не обслуживает парней в ковбойских сапогах. — Гэбби помолчала, опять советуясь со своим внутренним голосом. — Мне кажется, я просто слишком увлеклась думами о серийных убийствах и сексуальных извращениях.

Она вновь на несколько мгновений углубилась в себя. Я попыталась тайком взглянуть на часы.

— Этому типу всего-навсего нравится меня шокировать.

Пауза. Ей хочется успокоить саму себя, подумала я.

— Долбанутый!

Ее голос прозвучал раздраженнее, и я поняла, что поспешила с выводом.

— Черт побери, Темпе! Я не должна позволять этому гаду пудрить себе мозги! Не должна давать ему повода совать мне под нос разные дебильные картинки! — Гэбби повернулась ко мне и положила ладонь на мою руку. — Извини, что я сорвала тебя сегодня. Я паникерша. Ты простишь меня?

Я молча уставилась на подругу, пораженная очередной резкой переменой в ее настроении. Каким образом в течение буквально тридцати минут ей удавалось быть то напуганной, то расчетливой, то злой, то раскаивающейся? Разгадать эту загадку я не могла потому, что чувствовала себя слишком уставшей, и потому, что было ужасно поздно.

— Гэбби, давай завтра обо всем поговорим. Конечно, я на тебя не сержусь. И очень рада, что ты цела и невредима. Если хочешь, приезжай ко мне в любое время.

Она подалась вперед и обняла меня:

— Спасибо, не беспокойся. Со мной все будет в порядке. Я позвоню тебе. Обещаю.

Когда Гэбби поднималась по лестнице, я смотрела ей вслед. Юбка развевалась вокруг ее ног, как туман. Через несколько мгновений Гэбби скрылась за лавандового цвета дверью, и в пространстве между нами воцарился покой. Я сидела одна в темноте, вдыхая едва уловимый запах сандалового дерева. Несмотря на то что ничто нигде не двигалось, мое сердце на секунду сжалось от холода. Это ощущение тут же исчезло, будто тень.

Мой мозг распирало от мыслей, когда я ехала домой. Может, Гэбби разыгрывает очередную мелодраму? Или, потрясенная моим рассказом об убийствах, развивает в себе паранойю? А если этот парень в самом деле сумасшедший и над ней действительно нависла серьезная опасность? И все ли она рассказала мне или что-то утаила? Не пора ли обратиться в полицию?

Я решила, что не должна позволять переживаниям за Гэбби полностью овладеть мной, и, приехав домой, прибегла к любимому с детства способу снимать усталость: наполнила горячую ванну, растворила в ней ароматизированные соли и, поставив альбом Криса Ри, с удовольствием в нее опустилась. Я отмокала, а Ри на полной громкости пел мне про дорогу в ад. Не знаю, как выдержали это испытание мои бедные соседи.

Приняв ванну, я попыталась позвонить Кэти, но попала на автоответчик. Вместе с Верди мы поужинали молоком с печеньем — он, вообще-то, только попил молока, — и, оставив грязную посуду на столе в кухне, я забралась в кровать.

Полностью отделаться от тревоги не удалось. Заснуть сразу — тоже. Некоторое время я лежала, рассматривала тени на потолке и боролась с желанием позвонить Питу. Я ненавидела себя за то, что в подобные моменты остро нуж даюсь в нем, за то, что, выматываясь, жажду его силы. Об этих привычках нужно забыть.

Наконец-то сон, подобно водовороту, затянул меня в свои объятия, освобождая мозг от мыслей о Пите, Кэти, Гэбби и убийствах. Хорошо, что отдохнула той ночью. Это помогло мне пережить следующий день.

8

Я спала очень крепко до девяти пятнадцати утра. Обычно я встаю раньше, но сегодня была пятница, двадцать четвертое июня, День святого Иоанна Крестителя, национальный квебекский праздник, а в выходные я позволяю себе расслабиться. День Иоанна — один из главных праздников провинции, поэтому почти все учреждения и магазины в этот день закрыты. «Газетт» мне не принесли, поэтому, сварив кофе, я вышла из дому и отправилась на поиски какой-нибудь подобной прессы.

День был ясным и ярким. Все предметы и их тени отчетливо выделялись из общей картины. Разнообразные оттенки кирпича и дерева, металла и красок, травы и цветов гордо заявляли каждый о себе. Небо было ослепительно-чистым и прозрачным и напоминало мне о детстве — о яйцах малиновки, выделявшихся ярко-голубыми пятнами на моих открытках. Я надеялась, что святой Иоанн не сердится на меня за подобное сравнение.

В теплом ласковом воздухе потрясающе пахло петуниями, что росли в ящиках на окнах. В течение всей последней недели температура постепенно, но целенаправленно росла, каждый последующий день был жарче предыдущего. На сегодня синоптики пообещали тридцать два градуса по Цельсию. Я быстро перевела в уме: примерно восемьдесят девять по Фаренгейту. Монреаль располагается на острове, омываемом рекой Святого Лаврентия, и здесь всегда влажно. Сегодняшний день обещал быть как в Каролине. Здорово! Выросшая на юге, я обожаю жаркую сырую погоду.

Я купила «Монреальскую газету». «Французская ежедневная газета номер один в Америке» не погнушалась работой в выходной день в отличие от «Газетт» на английском языке. Возвращаясь домой, я на ходу просмотрела первую полосу. На самом верху, напечатанный трехдюймовыми буквами синего цвета, красовался заголовок:

С ПРАЗДНИКОМ, КВЕБЕК!

Я подумала о параде и концертах в парке Мезоннев, запланированных на сегодня, о поте и пиве, неизменно сопровождающих подобные мероприятия, и о политическом разногласии, разбивавшем людей Квебека на отдельные группы. Перед осенними выборами страсти накалялись. Те, кто ратовал за разделение, горячо надеялись именно в этом году добиться своего. В городе уже мелькали футболки и плакаты с надписями: «В следующем году в собственной стране!» А я мечтала об одном: чтобы день выборов не был отмечен насилием.

Вернувшись домой, я налила себе кофе, смешала в тарелке мюсли с молоком и разложила газету на обеденном столе. Я новостная наркоманка. Если по каким-то причинам мне несколько дней не удается почитать газеты, то ежедневно в одиннадцать вечера я должна принять дозу телевизионных новостей. Если я путешествую, то, поселяясь в гостиничном номере, первым делом нахожу Си-эн-эн, а уж потом распаковываю вещи. Я в состоянии жить без газет в будни — в течение недели все мое внимание сосредоточено на работе; меня успокаивают знакомые радиоголоса «Ут реннего выпуска», а еще осознание того, что на выходных я наверстаю упущенное.

Я не могу позволить себе пьянствовать, не терплю сигаретного дыма и вот уже целый год ни с кем не занимаюсь сексом, но в субботу утром непременно устраиваю себе газетные оргии — часами насыщаюсь мельчайшими подробностями последних новостей. Не то чтобы из них я узнавала что-то новое. Вовсе нет. Я на это и не рассчитываю. Новости похожи на шары в лототроне «Бинго». Вновь и вновь то тут, то там происходят одни и те же события: землетрясения, торговые войны, захват заложников.

В «Монреальской газете» статьи короткие и изобилие фотографий. Но за неимением чего-то другого сегодня я должна была довольствоваться ею.

Верди, прекрасно зная, чем я намереваюсь заняться, расположился на соседнем стуле. Не знаю, что его привлекает: моя компания или перспектива доесть за мной объедки. Он уставился на меня своими круглыми желтыми глазами, будто пытаясь разгадать какую-то серьезную кошачью тайну. Читая, я чувствовала на своем лице его взгляд.

Я нашла эту статью на второй полосе между заметками о задушенном священнике и футбольном чемпионате.

ЖЕРТВУ ИЗУВЕЧИЛИ И УБИЛИ

Обезображенный труп двадцатичетырехлетней женщины обнаружен вчера в ее собственной квартире в одном из восточных районов города. Маргарет Адкинс была домохозяйкой, занималась воспитанием шестилетнего сына. В десять часов утра она в последний раз разговаривала с мужем по телефону. После полудня ее избитое и изувеченное тело обнаружила сестра.

Согласно данным полиции КУМ, следов проникновения в жилище с применением силы на месте преступления не обнаружено. Каким образом убийца попал в дом жертвы, остается неизвестным. Вскрытие трупа произведено в «Лаборатуар де медисин легаль» доктором Пьером Ламаншем. Доктор Темперанция Бреннан, судебный антрополог и специалист по черепным травмам из США, исследует кости жертвы на наличие ножевых порезов…

Рассказ продолжали разглагольствование о появлении человека в этом мире и уходе из него, краткий обзор жизни Маргарет Адкинс, душещипательное описание реакции на ее смерть родственников и заверение в том, что полиция приложит все усилия для поимки убийцы.

Статью сопровождали несколько черно-белых снимков, показывающих отдельные моменты трагедии и ее непосредственных участников. Лестницу перед квартирой убитой, полицейских, работников морга, несущих носилки с уложенным в пакет телом. Россыпь соседей на дороге за пределами огороженной полицией территории, любопытство на их физиономиях, изображенное черно-белыми крупинками.

Среди людей, работавших на месте преступления, я увидела фигуру Клоделя. Он стоял с поднятой вверх правой рукой, как провожатый группы старшеклассников. Имелся здесь и снимок Маргарет Адкинс крупным планом, сделанный при жизни. Я видела это лицо не таким счастливым. В помещении для вскрытия.

На другой фотографии были изображены пожилая женщина с белыми волосами, окружавшими голову тугими кудряшками, маленький мальчик в шортах и футболке «Экспос» и мужчина с бородой и в очках в металлической оправе. Мужчина обнимал женщину и мальчика. Все трое смотрели в камеру с ужасом и растерянностью — выражение, типичное для людей, потрясенных жестоким убий ством близкого. Я привыкла к подобным взглядам. «Мать, сын и муж жертвы» — гласила подпись под снимком.

Переключив внимание на последнюю фотографию, я испугалась. На ней была изображена я. Это фото, сделанное в 1992 году во время одной из эксгумаций и хранившееся в моем личном деле, нередко выуживали и куда-нибудь впихивали. Меня, как обычно, представляли как «американского антрополога».

— Проклятие!

Верди махнул хвостом и окинул меня неодобрительным взглядом. Я не обратила на него особого внимания. Я поклялась себе, что в эти выходные ни разу не вспомню об убийствах, но была вынуждена нарушить клятву. О том, что в сегодняшнем выпуске газеты напечатают статью о событиях вчерашнего дня, мне никто не потрудился сообщить. Допив остатки холодного кофе, я набрала номер Гэбби. Она не ответила. Я знала, что молчанию подруги можно найти миллион объяснений, но оно окончательно испортило мне настроение.

Я прошла в спальню, собираясь одеться и пойти на занятие по тай-ци. Обычно наши тренировки проводились по вечерам в четверг, но раз сегодня, в праздник, никто не работал, то многие изъявили желание собраться и в этот день. Я не испытывала особого желания идти куда бы то ни было, но из-за статьи и Гэбби, не ответившей на звонок, решила, что должна на что-то переключиться. По крайней мере на пару часов.

Я ошиблась. Девяносто минут «глаженья птиц», изображения руками «плывущих облаков» и «иглы на морском дне» ни на каплю не улучшили моего настроения. Я была настолько расстроена, что не укладывалась в ритм все занятие напролет и ушла с него в еще более скверном расположении духа.

Направляясь домой, я включила радио, упорно продолжая попытки улучшить себе настроение. Подобно пастуху, управляющему стадом животных, я старательно пасла свои мысли: несерьезные пыталась задержать, а мрачные вытеснить. Расставаться с надеждой приятно провести выходные мне до ужаса не хотелось.

Мое внимание привлекли слова комментатора:

— …Была убита вчера около полудня. Мадам Адкинс договорилась встретиться с сестрой, но на встречу не пришла. Тело найдено в квартире жертвы на Дежарден, тысяча триста двадцать семь. Следов взлома не обнаружено. Полиция предполагает, что мадам Адкинс была знакома с убийцей.

Я знала, что должна сменить волну, но вместо этого жадно впитывала слова репортера. Они вытягивали из дальних уголков моего сознания то, о чем я упорно старалась не думать, все настойчивее заставляя меня забыть об отдыхе.

— …Результаты вскрытия пока неизвестны. Полиция ведет усиленную работу в восточной части Монреаля, опрашивает всех, кто знал убитую. За текущий год это двадцать шестое из зафиксированных убийств. Любую имеющуюся у вас информацию по данному делу просим сообщить дежурному отдела убийств по телефону пятьсот пятьдесят пять двадцать пятьдесят два.

Действуя почти машинально, я развернулась на триста шестьдесят градусов и направилась в лабораторию. Мои руки словно сами по себе крутили руль, а ноги жали на педали.

Через двадцать минут я была уже на месте, решительно настроенная завершить какое-то задание, только не вполне уверенная, какое именно.

В здании СК царила тишина. Сегодня на работу вышли лишь единицы. Об их присутствии свидетельствовали при глушенные звуки откуда-то сверху. Охранник в холле осмотрел меня с подозрением, но ничего не сказал. Возможно, его смутили мои хвостик и спандекс. Или я приняла за подозрение его угрюмость — торчать на дежурстве в праздники никто не любит. По большому же счету мне не было до этого охранника никакого дела.

На нашем этаже не работал никто. Пустые офисы и лаборатории пребывали в полном покое, как будто набирались сил перед следующей неделей. В моем кабинете со вчерашнего вечера ничего не изменилось: карандаши, маркеры и ручки все еще валялись на письменном столе и на полу. Собирая их, я окинула рассеянным взглядом незаконченные доклады, не внесенные в каталог слайды и бумаги текущего проекта. Пустые глазницы черепов бесстрастно наблюдали за мной.

Я до сих пор не знала, зачем сюда пришла и чем намереваюсь заняться. Я пребывала в странном напряжении и волнении. В моей голове опять зазвучал голос доктора Ленц. Это она помогла мне признать свою зависимость от алкоголя, понять, что именно он все больше и больше отдаляет меня от Пита. Осторожно, но целенаправленно ее слова разрушили коросту, покрывавшую мои эмоции.

— Темпе, — говорила она, — не считай, что только от тебя все зависит. Научись доверять другим.

Ей удалось правильно понять суть моей проблемы. При помощи спиртного я действительно пыталась убежать от вины, которую чувствовала, если какая-то затруднительная ситуация оставалась неразрешенной. Я хотела заглушить в себе ощущение несоответствия, забыть о нем.

Я сознавала, что расследование убийств меня не касается, что это дело детективов, что моя задача — всего лишь помочь им, оказать необходимое техническое содействие, предоставить полную и точную информацию. Я пыталась обмануть себя, твердя, что приехала сегодня в лабораторию просто так, от нечего делать. Но не могла.

Когда все карандаши и ручки были возвращены на место, я уже не сомневалась, что рассуждаю совершенно здраво. Тем не менее меня упорно преследовала странная потребность начать действовать. Она грызла мозг, как хомяк морковку. Казалось, я упускаю из виду какую-то мелкую, но крайне важную для расследования деталь. Я должна была приступить к работе.

Достав папку с документами из шкафа, в котором у меня хранятся старые отчеты, и еще одну из стопки бумаг о текущих делах, я положила их на стол рядом с досье Адкинс. Три желтых скоросшивателя. Три женщины, внезапно выдернутые из жизни, убитые извращенным психопатом: Тротье, Ганьон, Адкинс. Жертвы жили на приличном расстоянии друг от друга и различались по происхождению, возрасту и физическим данным, но, несмотря на это, я почему-то была уверена, что их убил и изувечил один и тот же человек. Клодель видел в этих делах только различия. Чтобы убедить его в обратном, мне следовало найти связующее звено.

Вырвав из тетради лист в линеечку, я от руки начертила на нем таблицу с колонками для внесения характеристик, казавшихся наиболее важными.

Возраст.

Раса.

Цвет и длина волос.

Цвет глаз.

Рост.

Вес.

Одежда, в которой жертву видели в последний раз.

Семейное положение.

Язык.

Этническая группа и религия.

Место проживания.

Место и характер работы.

Причина смерти.

Дата и время смерти.

Увечья, нанесенные после наступления смерти.

Место обнаружения тела.

Я начала было с Шанталь Тротье, но тут же поняла, что по этому делу у меня недостаточно сведений. Требовались полные отчеты полиции и фотографии с места преступления. Я взглянула на часы — без пятнадцати два. Расследованием убийства Тротье занимались детективы СК. Я решила спуститься на второй этаж, надеясь, что не обнаружу в отделе убийств много народу и беспрепятственно получу то, что мне нужно.

Я оказалась права. Огромный кабинет был почти пуст, за серыми письменными столами, составленными в определенном порядке, никто не работал. Я увидела лишь несколько человек. Трое у дальней стены что-то бурно обсуждали. Двое расположились напротив друг друга, сдвинув заваленные бумагами столы.

Высокий парень с чуть впалыми щеками и волосами цвета олова качался на стуле, положив скрещенные ноги на стол. Звали парня Эндрю Райан. Он что-то говорил на искаженном французском англофона, протыкая шариковой ручкой воздух. Края бортов расстегнутого пиджака свободно свисали. Эта картина напомнила мне о пожарных — расслабленных, но в любую секунду готовых ехать на тушение.

Райана слушал напарник. Он сидел за столом, склонив голову набок, как канарейка, изучающая человека у клетки. Невысокого роста, довольно крепкий, с начинавшим выдаваться животом, как у многих мужчин средних лет, он щеголял безупречным загаром. Густые черные волосы были аккуратно уложены назад, а усы, как мне показалось, подстрижены и расчесаны профессиональным парикмахером. Выглядел этот человек как актер, снимающийся в рекламных роликах. На деревянной панели на столе темнела надпись: «Жан Бертран».

На краю стола сидел еще один человек, слушающий Райана и рассматривающий кисточки на собственных итальянских туфлях. Когда я увидела его, мое настроение упало до нуля.

Райан договорил последнюю фразу, и все трое рассмеялись гортанным смехом, каким обычно смеются мужчины, отпуская шутку в адрес женщины. Клодель посмотрел на часы.

«Только не теряй самообладания, Бреннан, — сказала я себе. — И не сходи с ума».

Я кашлянула и, войдя в кабинет, зашагала по лабиринту из столов. Трио замолкло и повернуло головы в мою сторону. Узнав меня, детективы СК заулыбались и поднялись с мест. Клодель продолжал сидеть. Он даже не попытался замаскировать свое недоброжелательное ко мне отношение — еще раз взглянув на часы, опять уставился на кисточки на туфлях.

— Доктор Бреннан, как поживаете? — спросил Райан по-английски, протягивая мне руку. — Когда в последний раз ездили домой?

— Несколько месяцев назад.

Его рукопожатие оказалось довольно крепким.

— Я как раз собирался кое-что спросить у вас, — сказал Бертран.

Я привыкла к их расспросам о Штатах, в частности о Юге.

— Там все еще носят специальные наряды? — поинтересовался Бертран.

— В некоторых крупных отелях, — ответила я.

Из троих мужчин только Райан, как мне показалось, пришел в некоторое замешательство.

Эндрю Райан родился в Новой Шотландии в семье ирландских родителей и был единственным сыном. Его мать и отец выучились на врачей в Лондоне. В Канаду приехали, разговаривая только по-английски. Они надеялись, что сын пойдет по их стопам, и, настрадавшись от собственного незнания французского, поставили перед собой задачу оградить его от подобных проблем.

Несчастья начались, когда он учился на первом курсе в Сен-Франсуа-Ксавье. Жаждущий острых ощущений, Райан увлекся пьянками и наркотиками. На территории кампуса его видели все реже и реже, а в пропахших несвежим пивом притонах в компании алкоголиков и наркоманов — чаще и чаще. Он стал известен местной полиции, ведь с попоек его нередко доставляли в участок, где парня мутило и рвало. Все закончилось тем, что какой-то кокаинщик пырнул его в горло ножом, чуть не повредив сонную артерию, и Райана привезли в больницу Святой Марты.

Перевоплощение Райана произошло быстро и бесповоротно. Темная жизнь все еще привлекала его, поэтому он и решил просто сменить к ней подход — выучился на криминалиста, поступил на службу в СК и со временем дослужился до лейтенанта.

Время, проведенное в низах, не прошло для него даром. Обычно вежливый и спокойный, он обладал репутацией бесстрашного бойца, умеющего разговаривать с бандитами на их же языке и пускать в ход их же трюки. Я никогда с ним не работала, а его биографию знала по слухам. Плохо об Эндрю Райане никто никогда не отзывался.

— Что вы здесь сегодня делаете? — спросил он, длинной рукой указывая на окно. — Вам следовало бы сейчас веселиться на празднике.

Я увидела тонкий шрам, выглядывавший из-под воротничка его рубашки. Поверхность шрама выглядела гладкой и блестящей, как латексная змейка.

— Не люблю бывать в толпе. А магазины сегодня закрыты, вот я и приехала на работу, не придумав, чем заняться.

Произнося эти слова, я убрала со лба челку и, вспомнив вдруг, что на мне надето — я была в том, в чем ездила в спортзал, — почувствовала некоторую неловкость. Все трое мужчин передо мной красовались в безупречных костюмах.

Бертран приблизился ко мне и, улыбаясь, протянул руку. Я ее пожала. Клодель продолжал меня не замечать. Его присутствие мне жутко мешало.

— Могу я взглянуть на документы по одному прошлогоднему делу? Об убийстве Шанталь Тротье. Ее тело было найдено в Сен-Жероме в октябре девяносто третьего.

Бертран щелкнул пальцами:

— Да, я помню тот случай. Девочка, выброшенная на свалку. Мы так до сих пор и не нашли урода, который поиздевался над ней.

Я видела боковым зрением, что Клодель поворачивается к Райану. Жест вроде бы незначительный, но мое внимание он привлек. Я сомневалась, что Клодель пришел сюда сегодня просто так. Наверняка они разговаривали с Райаном и Бертраном о вчерашнем убийстве.

«Интересно, упомянул ли он о Тротье или Ганьон?» — подумала я.

— Конечно, — ответил Райан с улыбкой, однако сохраняя нейтральное выражение лица. — Само собой, мы дадим вам эти документы. А что, вам кажется, мы упустили в расследовании дела Тротье какую-то деталь?

Он достал сигаретную пачку, извлек одну сигарету, взял ее в рот и протянул пачку мне. Я покачала головой.

— Нет-нет, я не считаю, что вы что-то упустили, — сказала я. — Просто я работаю сейчас над рядом других дел и меня постоянно преследуют мысли о Тротье. Даже не знаю, что я хочу найти в отчетах и на фотографиях, но, думаю, мне следует их просмотреть.

— Мне знакомо это чувство, — ответил Райан, пуская из уголка рта струйку сигаретного дыма. — Иногда правильное направление подсказывает именно интуиция. А что она говорит вам сейчас?

— Что все убийства со времен Кока Робина совершает один и тот же преступник.

Произнося эти слова, Клодель едва шевелил губами и продолжал рассматривать кисточки. У меня создавалось впечатление, что он даже не трудится маскировать свое ко мне презрение. Я решила не обращать на него внимания.

— Эй, Люк, перестань. — Райан поглядел на Клоделя и улыбнулся. — Не относись к отличному от твоего мнению так враждебно. Мы ведь не в игру на скорость играем, пытаясь найти этого скота.