Принц для сумасшедшей принцессы Устименко Татьяна
— А Ульрику, — подначивающе поддел некромант, впиваясь испытующим взором в расширившиеся зрачки друга, — прожуешь?
— А я и не собираюсь с ней сюсюкаться. — Щеки барона пошли багровыми пятнами, отражая нарастающий в нем бунт. — Я устал от любви, я больше ее не хочу. Мне нужно обладание…
— Врешь! — холодно отчеканил Марвин. — Ты ожесточаешь себя намеренно. Но это не выход… Так ты сделаешь только хуже. И ей, и себе…
Де Грей задумчиво гонял по воде увядшие лепестки фуксии.
— Что ты хочешь от меня услышать? — прерывая молчание, запальчиво выкрикнул он. — Да, признаю — я вряд ли смогу заставить ее жить со мной добровольно! Но я очень постараюсь, потому что жить без нее мне тоже невмочь!
— Любовную рану умеет залечивать лишь тот, кто ее нанес, — признал маг. — Но советую тебе серьезно: забудь ее и перетерпи свои чувства. Рано или поздно они иссякнут. Да и к тому же, — он гоготнул донельзя скабрезно, — от баб одни проблемы и прямой ущерб нашему здоровью. Ибо чем меньше женщину мы любим, тем больше времени на сон! Впрочем, это я тебе уже говорил.
Генрих страдальчески улыбнулся:
— На том свете отоспимся. Нет, от Ульрики я не отступлюсь даже в том случае, если мне придется ее изнасиловать и если она мне все зубы повышибет…
— Ой, гоблины! — Марвин потрясенно подпрыгнул в ванне, выплескивая на пол половину ее содержимого. — Как же я мог забыть! Там же Ланс зубами мается!..
— Ну я точно уверен, что его недуг не имеет под собой эротической подоплеки, — нескромно пошутил де Грей, подавая другу полотенце. — Мои больные зубы тебе явно не по зубам, о великий магистр! Но помоги тогда хотя бы нашему впечатлительному полуэльфу!
В холле первого этажа собрался целый консилиум. В центре, на табуреточке, смирнехонько сидел болезный Лансанариэль, чей флюс стал еще внушительнее, а глаза блестели нехорошим лихорадочным блеском. У полукровки поднялась температура, поэтому решить проблему с зубом требовалось незамедлительно. За плечом любезного дружка грозно высился орк, напряженно тискающий в потных ладонях рукоять Симхеллы. Огвур волновался, тщетно пытаясь скрыть охвативший его страх, подобного коему он не испытывал даже на поле боя. Саймонариэль, задумчиво пощипывая ухоженную бородку, нервно ходил вокруг полуэльфа, изредка издавая маловразумительные «н-да» и «однако».
— И чего мы ждем? — первым не выдержал Генрих. — Ты, твое магичество, не тяни давай, здесь все свои, а посему говори открыто — выживет Ланс или нет?
— Надеюсь! — неуверенно улыбнулся Саймон, подступая к полукровке ближе. — Очень на это надеюсь.
— То есть как это «надеюсь»? — ошеломленно переспросил Огвур, роняя секиру себе на ногу и портя паркет. — Его жизни что-то угрожает?
— Да, — спокойно кивнул магистр, пряча в бородку лукавую ухмылку, — глупая трусливость и нерешительность…
— Но-но, полегче на поворотах, — набычился тысячник, — без инсинуаций, пожалуйста. Ланс — он еще посмелее нас всех вместе взятых будет.
— Ничего не понимаю! — вмешался окончательно запутавшийся, а потому выведенный из терпения Генрих. — Объясните толком!
— Понимаете ли, уважаемый барон, — безупречно вежливо начал архимаг, — физиология полукровок непредсказуема и вполне способна обладать рядом удивительных особенностей, не присущих чистым расам. Самый блистательный образчик проявления нестандартности подобных организмов — это наша незабвенная Мелеана. В ДНК полукровок присутствует некий свободный мутаген, подчас ведущий себя весьма и весьма странно…
Сильф ошеломленно помотал не полностью просохшими волосами:
— Но я и сам отношусь к народу, возникшему путем смешения крови эльфов и орков…
— Это произошло давно, — небрежно отмахнулся Саймон. — С тех пор ваша раса успела набраться сил и приобрела завидный иммунитет. Но Ланс, — архимаг рассматривал полукровку, как некое подопытное насекомое, — вообще неординарное во всех отношениях создание.
— Ну это точно! — не удержался от ухмылки барон. — Но прошу вас ближе к сути проблемы, господин архимаг.
— Так вот… — Саймон академически кашлянул, видимо собираясь прочитать полнообъемную лекцию по генетике. — Я выяснил, что у нашего чудесного Лансанариэля не существует привычного для нас понятия молочных и постоянных зубов. Зубы у него периодически выпадают в течение всей жизни, регулярно сменяясь один на другой…
— Здорово, — позавидовал Марвин. — То-то он конфеты непрерывно трескает. Похоже, кариес ему не грозит.
— Не грозит, — поддакнул Саймонариэль, — но сейчас у Ланса случился неприятный сбой: новый зуб торопится поскорее вылезти из лунки, а старый — пока еще не спешит ее покидать. Отсюда и боль, и воспаление…
— А я-то уж подумал, будто произошло что-то и в самом деле серьезное. — Генрих с негодованием уставился на обоих магов. — А тут… Зачем вы нам головы-то морочите? Выдрать Лансу зуб — и долой проблему…
— Вот и я это предложил, — бесцветным голосом изрек магистр. — Но он… — Его указующий перст обвиняюще повернулся в сторону Ланса…
— Нет, — изо всех сил заверещал полуэльф, отпрыгивая вместе с табуреткой. — Не дамся! Боюсь!
У опешившего барона шокированно расширились глаза, чуть не вылезая из орбит. Ланс испугался?
— Что за детский бред? — разъяренно рявкнул сильф и, чеканя шаг, начал наступать на скорчившегося на своей табуреточке полуэльфа. — Да я сейчас самолично тебе этот гоблинов зуб выбью!
— Эй, полегче! — Огвур преградил ему путь. — Посмей хоть пальцем его тронуть…
Но де Грей не слушал. Ловким финтом обойдя массивную фигуру тысячника, он прорвался-таки к Лансу, схватил его за лацканы щегольского бархатного камзола и, приподняв над сиденьем, затряс, будто ветер осину. Полукровка мелко дрожал и всхлипывал.
— Хватит притворяться, — орал де Грей, изливая все накопившееся возмущение, — чего ты нам уррагскую лапшу на уши вешаешь?
Огвур взревел раненым медведем и рванулся на помощь милому другу, но маги своевременно поймали его с двух сторон, шепча: мол, Генрих не сделает Лансанариэлю ничего плохого — просто сбросит излишек адреналина. Орк с неохотой подчинился, продолжая что-то ворчать и поглядывая на барона с опаской. А Генрих продолжал вопить.
— Да всем известно, что на самом деле ты далеко не трус, — отводил он душу. — Ты и над разбойниками верховодил, и на Ульрику наезжал, и в бою отличался, и демонов Астора наглостью доставал, и из папочки своего чокнутого дух вышиб. Так чего же ты сейчас ломаешься перед нами, как девка, и сопли пускаешь? Да подумаешь — зуб! Ну хочешь — я себе для примера его вырву?
Ланс флегматично шмыгнул распухшим носом:
— Все равно — боюсь!
— Ну знаешь… — Генрих с размаху опустил его обратно на табуретку, — это уже попахивает паранойей!
В холле воцарилась драматическая пауза, напоминающая затишье перед грозой. Огвур нежно гладил Ланса по волосам, Генрих продолжал недовольно бухтеть, маги — думали. Ситуацию спас Марвин.
— Послушайте, — вкрадчиво предложил он, — давайте не станем рвать зуб специально. Я предлагаю положиться на благой промысел судьбы. Вот, — он вытащил из кармана прочную шелковую нитку, — чем вам не нить фортуны? Привяжем один ее конец к дверной ручке, а второй — к зубу. И первый же, кто зайдет во дворец, неминуемо избавит Ланса от мучений. А исходя из того, что дуракам везет, — тут маг весело подмигнул радостно осклабившемуся Генриху, — я уверен: нас посетит хороший человек, а больной — не почувствует боли!
На том и порешили.
Минут десять ничего не происходило. Лансанариэль нервно поерзывал на табуретке, остальные дружно переживали за него. Вдруг из-за двери донеслось быстрое постукивание каблуков, сопровождаемое звоном оружия…
— О, — торжественно расправил плечи некромант, — а что я вам пророчил? Сюда идет отважный воин!
Все выжидательно затаили дыхание. Ланс напрягся…
Во входную дверь вежливо постучали, но столпившиеся в холле и не намеревались отвечать. Стоявший на крыльце посетитель нерешительно потоптался, гневно выругался и… резко потянул дверь на себя…
— А-а-а! — пронзительно взвыл Ланс, потому что больной зуб птичкой вылетел у него изо рта и повис на ниточке.
— А-а-а! — еще громче заорали все остальные, ибо в дверном проеме стояла Сумасшедшая принцесса, с озадаченным прищуром разглядывающая собравшееся в холле общество.
— Ну и как прикажете это понимать? — требовательно вопросила она, приподнимая брови и указывая на стоматологический трофей. — Окончательно без меня сбрендили?
Саймонариэль заливисто расхохотался, становясь похожим на расшалившегося мальчишку и начисто забывая о своем важном статусе.
— Девочка, ты, как всегда, вовремя! — справедливо признал он.
Генрих смотрел на Ульрику восхищенно вытаращенными глазами, подмечая и отсутствие маски, и ее новое, безупречно прекрасное лицо.
— Мелеана, — выдохнул Огвур, — ты выздоровела!
— И я! — в унисон пискнул Ланс, ощупывая заметно опавшую опухоль. — Я тоже выздоровел!
— Добро пожаловать! — радушно развел руки Марвин. — С возвращением домой, повелительница сильфов!
— Чего? — оторопела принцесса. — Как ты меня назвал?
Но тут Генрих внезапно отмер, вспомнил все недавние поучительные разглагольствования некроманта и ломанулся навстречу любимой, призывно распахивая объятия.
— Родная моя, — изощрялся он в эпитетах, — ненаглядная, желанная. Ты вернулась! Причем — без него… Значит, теперь ты уже точно станешь моей…
Он не успел договорить. Принцесса побледнела, покраснела, гневно раздула ноздри, выдохнула излишки воздуха сквозь неплотно сжатые губы и приласкала влюбленного барона прямым, сильным ударом кулака в нижнюю челюсть…
Генрих застонал, осел на пол и схватился за левую щеку.
— Ты чего, — потянул его Ланс за рукав, — вставай!
Де Грей посмотрел на него с легкой обидой во взоре, а потом приоткрыл рот и выплюнул что-то маленькое, белое…
— Ты же сам хотел именно этого! — рассмеялся полукровка, поднимая с паркета выбитый сильфский зуб. — Уж не знаю, как тебе, а мне было совсем не больно! Ульрика и правда настоящий профи по удалению зубов! Не так ли?
— Зачем ты меня ударила? — Генрих стоял, небрежно привалившись спиной к стене и не отрывая от меня горящего желанием взгляда. — Заметь, я не спрашиваю — почему, я спрашиваю — зачем? — Он выглядел идеально спокойным, но напружиненные шейные мышцы и то, как побелели напряженно стиснутые пальцы его якобы безмятежно скрещенных на груди рук, говорило мне об обратном. Он боялся. Боялся, что у него опять ничего не выйдет… Но натужно перекатывающиеся желваки красноречиво намекали — отступать или уступать он не собирался. И, осознав весь ужас этой совершенно очевидной истины, я почуяла — холод в моем сердце крепнет и расширяется, затвердевая до состояния непробиваемого льда. Ведь именно в этот момент я потеряла Астора окончательно и безвозвратно, ибо теперь мне не остается ничего другого, как жить дальше. Жить без него… Жить для других…
Я подняла на Генриха устало-насмешливый взгляд, заставивший его неуютно поежиться и виновато нахмуриться, но уже через миг он поборол ненужную ему слабость, вызывающе вскинул подбородок и ответил мне нагло-хозяйской ухмылкой.
— А ты изменился, — констатировала я. — Почему? Заметь, я не спрашиваю — зачем, я спрашиваю — почему?
Барон расцепил руки и неистово саданул кулаком в стену, сбрасывая с себя обманчивую личину напускного равнодушия.
— Ты — женщина, — зарычал он, и я поняла — следующий удар достанется мне, — всего лишь женщина — и ничего более. Сосуд для принятия излитого мужчиной семени, чрево для рождения детей. Так почему же ты забрала надо мной так много власти? Почему ты стала для меня дороже друзей, милее власти и благочестивее богов? Ты делаешь меня слабым… Но клянусь, отныне все изменится, и ты согласишься на любой мой приказ…
— О, — тихонько хихикнула я, стараясь не разбудить спящих в колыбельке детей, — ты, кажется, уже перестал искать взаимопонимания и сейчас признаешь лишь одно семейное положение — сверху!
Генрих метнулся ко мне и схватил меня за пальцы, больно выворачивая кисть. Я посмотрела на него укоризненно:
— Тише, детей разбудишь!
Сильф пристально вгляделся в две кудрявые младенческие головки, мирно разделившие одну подушку, и язвительно изогнул губы, словно разгадал — он нащупал мое слабое место.
— Дети, — прошипел он, — вот что тебя волнует. Ну дети — это не вопрос! Сколько тебе еще их сделать для полного счастья — троих, пятерых?
Я поднялась с брошенной у колыбели подушки, легко вывернулась из захвата озверевшего от страсти безумца и отступила к противоположной стене, принимая недавнюю позу Генриха настолько демонстративно, что это выглядело хлеще любой пощечины.
— Да, ты изменился, — спокойно подтвердила я. — Ты не только примирился со своими потерями, но даже научился извлекать из них пользу…
Де Грей навалился на меня всем телом, втискивая в обтягивающий стену бархат и приближая к моим губам свой жадно полуоткрытый рот. Его зрачки пьяно расширились, напоминая глаза жаждущего крови хищника в тот самый момент, когда он готовится растерзать беспомощную жертву.
— Ты, — хрипел он, — не сумевшая спасти свою погибшую любовь, брошенная, неприкаянная, пришлая… У тебя нет дома, нет даже крыши над головой. Нет того, кто бы приютил твоего нагулянного ребенка. Кому ты нужна? Тебе еще не надоело попирать судьбу, бьющую тебя все сильнее и сильнее? Хочешь этих детей? Хорошо, ты их получишь. Но ведь за все нужно платить…
— Так назови цену! — приняла я брошенный им вызов.
— Ты! — жарко выдохнул Генрих, прижимаясь ко мне еще откровеннее. — Я знаю, что никогда не получу твоей души. Но твое тело должно стать моим. Видят боги, я ждал тебя слишком долго!
Все это прозвучало настолько предсказуемо, что я ничуть не удивилась…
Вот уж чего я ожидала меньше всего — так это того, что портал выбросит меня прямиком на крыльцо главной сильфской резиденции. Я постучалась, но мне не ответили. И тогда я просто дернула дверную ручку и вошла внутрь… Меня неприятно удивила первая реакция Генриха, слишком откровенно радующегося отсутствию Астора, поэтому я не сдержалась и ударила его по лицу. А впрочем, неужели я ожидала чего-то иного? Ведь недаром говорят — на войне и в любви хороши любые способы, ведущие к победе. В том числе и нечестные. А по части совершаемых подлостей с желающей выйти замуж женщиной способен сравняться лишь мужчина, намеревающийся уложить в свою постель несговорчивую девушку. О любви же здесь и близко речи не идет, ибо необузданные плотские инстинкты превращают нас в животных — жестоких и беспощадных. А мне так хотелось остаться человеком!
Кса-Бун, похоже весьма неплохо прижившийся в баронском дворце, принес мне Люция — здоровенького, румяного и заметно подросшего. Целуя его шаловливые пальчики, хватающие меня за волосы, я краем уха услышала унылый шепот обоих магов, наперебой рассказывающих мне о скорбной участи, постигшей красавицу Лилуиллу, и медленном угасании ее новорожденной дочки. У меня подкосились ноги, и я чуть не упала. Так вот о каком третьем несчастье предостерегал всевидящий Логрус, намекая — оно коснется не меня лично, но другого, невинного человека, что горше и тяжелее во сто крат. Пощадив жизнь малиновки, я обрекла Лилуиллу на гибель! И зачем, ради чего? Ведь Астор мне так и не достался… А посему я тяжко задолжала усопшей эльфийской княжне и была обязана спасти хотя бы ее дочь. Причем любыми средствами и любой ценой!
— Покажите мне малышку! — попросила я и чуть не заплакала от жалости, когда в мои руки вложили худенькую до прозрачности Мириам, очевидно доживающую свои последние часы.
Подчиняясь непреодолимой материнской интуиции, я расстегнула рубашку и приложила малютку к своей набухшей молоком груди. И — о чудо, девочка, казалось уже впавшая в предсмертное забытье, в тот же миг широко распахнула свои прелестные глазки, открыла розовый ротик и зачмокала столь жадно, словно торопилась наверстать все упущенные дни воздержания от пищи. Собравшиеся в холле испустили одновременный вздох облегчения и умиления.
— Благослови тебя Аола, милосердная моя! — Трясущаяся от волнения рука Саймонариэля осторожно обняла меня за плечо, боясь помешать увлеченно насыщающейся малютке. — Ты заменишь мать этому несчастному ребенку и вырастишь ее благонравной, скромной девицей!
— Да! — шепнула я, ласково баюкая двух лежащих у меня на груди детей — мальчика и девочку. — Я согласна! — Я чувствовала, что уже люблю Мириам как родную, ничуть не меньше Люцифера. — Боги послали мне дочку!
И все это время я ощущала на себе неотступный взгляд Генриха — раздевающий, удовлетворенный, собственнический. Отныне я оказалась целиком и полностью в его власти…
Глава 9
— Ладно, — бросила я тоскливый взгляд на размеренно покачивающуюся колыбельку, прислушиваясь к синхронному сопению двух крохотных носиков, — я согласна…
Генрих тут же сделал шаг назад, избавляя меня от неприятной тяжести своего тела и выдыхая столь шумно, будто он только что освободился от некоего неподъемного груза. Неужели он подумал, что победил? О нет, наша битва едва началась…
Я склочно прищурилась, собираясь поторговаться:
— Согласна, но с рядом условий!
— Это еще какие такие условия ты придумала? — угрюмо буркнул барон, усаживаясь в кресло, разливая по бокалам неизвестно кем недопитые полбутылки вина и жестом приглашая меня занять место напротив него. Его загорелый лоб прорезала одинокая упрямая морщинка, карие глаза смотрели крайне настороженно и неприветливо… Я вздохнула, испытывая искреннее раскаяние и сожаление…
«Мне и правда очень жаль, Генрих, — мелькнуло у меня в голове. — Сложись все иначе — мы, наверно, смогли бы стать уж если не любовниками, то хотя бы друзьями. Я не обвиняю тебя ни в чем. Ты такой, какой есть, — обычный земной мужчина, озабоченный собственными удовольствиями и эгоистично стремящийся урвать от жизни самый сладкий кусок. Ты не паришь в облаках, а прочно стоишь на обеих ногах, не заморачиваясь излишней романтикой. Тебе не дано расправить крылья и взлететь к огнедышащему солнцу, рискуя сгореть от жара его лучей, но за этот краткий миг успев понять: ради этого стоит умереть. Боги, у тебя и крыльев-то нет, а есть лишь красивые мышцы, излишек либидо[74], немного мозгов, много сомнений и прочие полагающиеся мужику причиндалы. — Мои губы невольно растянулись в откровенно саркастичной ухмылке. — Ты не герой, и даже не мой принц. Ты просто беспринципный претендент на мое тело…»
Словно угадав посетившие меня мысли, де Грей сконфуженно пригладил свои ухоженные усики и смущенно закинул ногу на ногу, неосознанно пытаясь защитить самое дорогое мужское достояние. Я смешливо фыркнула. Я его не боялась.
— Генрих, — заявила я ультимативно, — я принимаю условия нашей сделки…
«О боги, — услужливо подсказал мой внутренний голос, — опять сделка! Жизнь слишком часто превращается в омерзительную торговлю телом, душой и идеалами, разбивая мечты. Жизнь продажна по своей сути…»
— И ты удовлетворишь мое желание? — нетерпеливо наклонился ко мне сильф, обшаривая похотливо прижмуренными глазами всю мою фигуру. Наверно, так смотрит голодный кот, узревший вожделенную миску со сметаной.
— Да, — я язвительно рассмеялась, откидываясь в кресле и принимая соблазнительную позу, — удовлетворю!
Барон взбудораженно сглотнул, по его сильной шее прокатилась волна рефлекторного подергивания мышц, почти пресекая дыхание. Кровь прилила к смуглым щекам, протянутые ко мне пальцы плотоядно скрючились…
— Стоп, — я ударила Генриха по руке, — не спеши. Я еще не озвучила своих ответных требований.
— Проси! — коротко каркнул мужчина, судорожно вцепляясь в подлокотники кресла и пытаясь усмирить свою бунтующую плоть. — Чего ты хочешь?
— Ее. — Легким движением ресниц я указала на безмятежно спящую малютку Мириам. — Отдай мне свою дочку. Тебе она все равно не нужна.
Барон изобразил задумчивое колебание, набивая цену. Я усмехнулась. Кого он пытается обмануть? Да у него же все на лице написано! Участь малышки волнует его в самую последнюю очередь.
— Забирай, — небрежным взмахом бокала он отдал мне безгрешную душу своей дочери, — теперь она твоя.
— Договорились. — Я спрятала свою жалость подальше, в самую глубину души, продолжая старательно играть роль жестокой, расчетливой стервы. — Мы проведем с тобой одну ночь, а после нее я забираю обоих детей — и ухожу из дворца!
— Чего? — От неожиданности Генрих буквально подпрыгнул в кресле, взирая на меня с ужасом и растерянностью. — Как уйдешь? Но я рассчитывал, что ты останешься жить здесь, со мной… Хотя бы некоторое время… — В его голосе проскользнули заискивающие нотки. — Пожалуйста, Ульрика! — Очевидно, это слово далось ему нелегко, ощутимо уколов его самолюбие и унизив гордость. — Прошу тебя!
Я нагнулась к своим сапогам, делая вид, будто поправляю пряжку на щиколотке, а на самом деле скрывая торжествующую улыбку. Если в этом мире продается все — даже женщины, — то почему бы тогда мне не продать себя за что-нибудь подлинно нужное, полезное для всех?
— А если я проведу во дворце месяц, два, три… — Я забавлялась с ним, словно кошка с мышкой, любуясь мгновенной сменой настроения, красноречиво отражающейся на его нервно подергивающемся лице, — …скажем, полгода? — Тут глаза барона засияли столь экзальтированно и ярко, что я всерьез побоялась ослепнуть. — То что ты дашь мне взамен?
— Все! — Он широко раскинул руки, предлагая свое движимое и недвижимое имущество, да и самого себя в придачу. — Все, чего ты только пожелаешь!
И тогда я прекратила увиливать, заговорив с ним начистоту.
— Генрих, — с подкупающей мягкостью произнесла я, — мне нужно, чтобы ты проводил меня в Черные горы, показал там место, где скрывается корабль демиургов, и помог его уничтожить!
— Уничтожить? — Сильф беспомощно разинул рот, предобморочно хватая воздух и шокированно держась за грудь. — Ты сошла с ума, Ульрика!
— Неоригинальный диагноз! — Я с удовольствием допила вино — выдохшееся, но еще довольно вкусное. Вино моей победы — пусть горьковатое, но такое необходимое всему миру. — Если бы ты знал, дорогой, сколько раз мне уже об этом говорили!
Если любовь и ненависть разделены сущей безделицей, равной одному короткому шагу, то расстояние от ненависти до любви измеряется совсем другими мерками, стремящимися к непреодолимой бесконечности. Нет, я отнюдь не ненавидела Генриха. В какой-то степени я его даже понимала, но это не меняло ровным счетом ничего. Я его не любила, и более того — знала точно, что не смогу полюбить и впредь. В своих поступках барон руководствовался лишь личным желанием, а если желание велико, то способ его реализации найдется всегда. Вот он его и изыскал… А посему я решила примириться с жестокой действительностью, осознанно принеся себя в жертву необходимости. Причем именно примириться, а не смириться — ведь смирение схоже с бездействием, с абсолютным подавлением воли и уничтожением стремления к победе. Я ощущала — отведенный мне срок почти закончился, не оставляя времени на колебания и рассуждения о морали. Я даже не думала о сохранении верности Астору, ибо осознавала — именно в эти дни демиурги совершают последние приготовления, форсируя процедуру отлета. Еще несколько дней — и они навсегда покинут Землю, превратив в дымящиеся руины так и не покорившуюся им планету. И над колыбелькой своих детей я торжественно дала самую страшную клятву, обещая: я не позволю загубить их едва начавшиеся жизни, я спасу этот мир, отныне ставший смыслом моего существования. Мир, ответственность за который я приняла на себя добровольно. Мир, созданный мной!
Ранее я полагала — причиной неудавшегося брака Генриха стало легкомысленное поведение Лилуиллы, интересующейся только нарядами и развлечениями. Но позднее до меня дошло — вина за сломанные отношения всегда в равной степени ложится и на мужчину, и на женщину, поскольку они оба задействованы как в связывающей их любви, так и в разделяющей их ненависти. Любовь не уживается рядом с меркантильностью и себялюбием, убивающими ее намного быстрее клинка или отравы. Мы любим другого человека не ради самих себя, а ради него — ведь счастье не признает неискренности и поддельного интереса, прикрывающего индивидуальную выгоду. Любовь всегда бескорыстна! И кажется, теперь я начала постигать истинный смысл мудрых поучений Логрина и осознала, почему душа Астора не откликнулась на мой призыв, не найдя в себе достаточно силы, способной преодолеть пропасть смерти, ставшую пропастью моего эгоизма. Ведь я любила Астора лишь ради себя, хотела вернуть моего принца ради обретения своего маленького, прожорливого, черствого счастьишка, не имеющего ничего общего с настоящим счастьем. И сейчас я все-таки познала настоящую суть того чувства, которое пыталась реанимировать столь фанатично и настолько безрезультатно. Познала, но, возможно, уже слишком поздно…
Мы с Генрихом выехали из Силя перед рассветом, как в добрые старые времена, согласно скача бок о бок и иногда дружески касаясь друг друга коленями. Он верхом на Песне, а я — нежно поглаживая шею Беса, немного обленившегося и чуток располневшего от сытой жизни в теплой конюшне замка Кардиньяк. Мы с бароном заключили временное перемирие, отложив до некоей спокойной поры все наши сделки, споры и разногласия. Сейчас мне было не до них. Я надеялась на успех. Мы взяли с собой наши клинки повелителей, выкованные Оружейницей, ибо не знали, что же понадобится для воплощения задуманного мной плана. Генрих божился, уверяя: он, дескать, досконально помнит запутанную дорогу, ведущую к некогда виденной им пирамиде, чей безмолвный призыв навечно запечатлелся у него в сердце. Де Грей признался: посетив подземелье, скрытое под Озером Безвременья, он очаровался загадкой демиургов и дал себе зарок вернуться туда вновь — с целью окончательно разобраться в тайне, окутывающей древние катакомбы. И сейчас он намеревался поквитаться с творцами за все беды, пережитые его народом, избавив мир от их разрушительной власти. Выслушивая его бравурные речи, призванные произвести на меня как можно более благоприятное впечатление, я предпочитала отмалчиваться, пряча за пазухой инструкцию по уничтожению корабля, завещанную мне Ринецеей. Час возмездия близился.
Путь в Долину кленов оказался довольно приятным времяпровождением. Погода стояла замечательная, никаких препятствий нам не встретилось, а Генрих непрерывно болтал — бойче любого мальчишки, так и сыпля шутками да прибаутками. Рефлекторно улыбаясь, я не вникала в смысл его разговоров, изредка поддакивая, но почти не слушая, целиком и полностью погрузившись в собственные нелегкие размышления. Как-то слишком просто и неправдоподобно все у нас получается. Ну во всяком случае, пока… Ничто и никто нам не мешает, охранить демиургов не пытается, а убить дерзких злоумышленников, покушающихся на сложившееся мироустройство, не рвется. И вообще — кругом тишина нетронутая и красота непуганая разливаются: птички поют, бабочки летают, лютики цветут. Все честь по чести, прямо-таки идиллия радужная. И мне очень хочется убедить себя в том, будто прибыла я не в эпицентр недавней безжалостной бойни, а в самое теплое место под солнцем. Вот только что-то зловещее, на нехорошее предчувствие похожее, непрерывно ноет у меня в груди, покоя не дает и подленьким таким голоском подсказывает: найдя некую безоблачную зону — опасайся солнечного удара, ибо легко и даром в жизни даются только неприятности. Но уже спустя минуту, развеселившись от очередной шутки моего спутника, я одергивала саму себя, укоряя за излишне мрачные мысли: «Да полно, с каких это пор ты стала такой мнительной да подозрительной?» И я чересчур ненатурально пыталась уверовать в то, что чаша моих испытаний уже опустела, испитая до дна. Но здравый рассудок с негодованием отметал подобный легкомысленный самообман, призывая меня ни в коем случае не терять бдительности. Умирающая гидра с отрубленной головой еще способна нанести последний, сокрушительный удар, направленный в спину преждевременно расслабившегося победителя. А значит, мне следовало внимательно прислушаться к вовсю звенящим в душе колокольчикам тревоги и держать ухо востро, не доверяя бездеятельно затаившимся демиургам. Почивать на лаврах победы было еще слишком рано…
Долина кленов выглядела опустелой и покинутой. От былого величия расы кентавров не осталось и следа. Я с грустью разглядывала заброшенный, поросший ядовитым плющом Храм трех божественных братьев, встретивший нас нараспашку растворенными воротами и заплесневелой чашей иссякшего фонтана. Вместе с пересохшим источником из долины ушли и все воспоминания о его благородных обитателях, ныне живущих лишь в настенных фресках и мудрости легенд, записанных на серебряных пластинках храмовой библиотеки. Посуровевший лицом Генрих крепко сжимал мои послушные пальцы, не отпуская от себя ни на шаг. Уж слишком мрачным и одичалым показался ему темный портик, заполненный почерневшими блоками расколотых колонн да разбросанными там и сям обломками пришедшего в негодность оружия. Небо над развалинами налилось предзакатной синевой, густой и насыщенной, красноречиво предвещая приближение ночного дождя. Генрих предусмотрительно завел лошадей во внутренний дворик, предоставляя им возможность попастись на свежей траве, буйно затянувшей мраморные напольные плитки.
— Через час станет совсем темно. — Он поднял голову, пытливо всматриваясь в клубящиеся на горизонте тучи, темные и переполненные избытком влаги. — Да и грозы, похоже, не миновать. Не думаю, что существует такая уж острая необходимость лезть в гору прямо сейчас. Но с другой стороны, от этого злополучного здания так и веет ужасом насильственной смерти. Возможно, нам стоило остановиться на поляне у водопада? Как ты считаешь, Ульрика?
Но я протестующе помотала головой:
— Переночуем здесь. Священного покоя мертвых мы не смутим, в глубь развалин не пойдем и будем вести себя тихо да смирно, как и положено вежливым гостям. — Короткие локоны вразнобой вились вокруг лица, придавая мне на редкость несерьезный вид. Но де Грей все-таки прислушался к моим аргументам и проявил сговорчивость.
— Ладно, уговорила! — Барон пошел по двору, подбирая обломки сухих досок, вполне пригодные для костра. Он вел себя абсолютно правильно — договорился со мной в самом главном вопросе и теперь сознательно старался не раздражать меня по пустякам, не спорил и не перечил. Я с хмурой улыбкой посмотрела сильфу в спину, отдавая должное его выдержке и самообладанию. Возможно, он мне физически неприятен и вовсе не является пределом моих мечтаний, но зато — далеко не дурак.
Я нашла огромный мраморный желоб, несомненно когда-то служивший частью ирригационного акведука кентавров, и насыпала в него приличную порцию ячменя из переметных сумок, создавая запас пищи для лошадей, которым придется дожидаться нашего возвращения в течение нескольких дней. А затем направилась к еще прочным внешним воротам, намереваясь запереть их на ночь. И нетрудно себе представить, насколько непритворным оказалось мое неподдельное удивление, вызванное видом крепко запертого замка, надежно замыкающего массивные створки. Толстый засов полностью вошел в приклепанные к металлу скобы, преграждая выход наружу.
— Что за гоблины? Какого демона здесь происходит? — вполголоса недоуменно ругнулась я, точно помня — мы с Генрихом этих ворот еще не закрывали…
«Кто же тогда это сделал?»
Я положила пальцы на мощную конструкцию замка, мысленно прикидывая и анализируя: его части изрядно заржавели и ворочались с трудом, а поэтому, дабы беззвучно сдвинуть с места этакую махину, требуются немалая сила и ловкость. Кто — враг или друг — совершил сие непонятное деяние? Нас намеренно закрыли в Храме, мешая сбежать и превратив в его узников, или же, наоборот, стараются уберечь от чего-то опасного, идущего извне?
Мои пальцы неосознанно поглаживали петли замка, выполненные в форме голов кентавров. Внезапно я почувствовала, как металл, до этих пор мертвенно-холодный и враждебный, начал потихоньку нагреваться, приобретая фактуру бархатистой лошадиной шкуры. Я озадаченно попыталась визуально оценить приключившуюся с замком метаморфозу, но внешне он оставался прежним, не изменившись ничуть. Похоже, волшебство происходило не на физическом, а на ментальном уровне…
— Принцесса, — мелодичный шепот волной ворвался в мой мозг, напевая серебристым звучанием лютни, успокаивая и подчиняя своей воле, — выслушай нас, принцесса.
— Кто вы? — осипшим от волнения голосом спросила я. — Где вы?
— Здесь, — печально отозвался второй шепот, более мужественный и твердый, — и вместе с тем нигде. Нас нет, но мы есть…
— Ваши души скитаются по Земле, не способные отправиться на Радужный уровень? — участливо предположила я, уже поняв, что общаюсь с погибшими хозяевами долины. — Чем я могу вам помочь?
— Ничем. — Женский смех, добрый и открытый, звенел ручейком. — Ты и так уже нам помогла!
— Хм? — не поняла я. — Когда?
— Ты приходила сюда с друзьями, — пояснил призрак мужчины. — Один из них похоронил наши тела, а второй жалостливо оплакал нашу скорбную участь. (Услышав про «оплакал», я едва не заржала в голос, с трудом усмиряя свою обычную въедливую иронию и вспоминая беднягу Ланса, звучно рыгавшего, а отнюдь не рыдавшего в кустах…) Ты же сама прочитала над нашими останками погребальную молитву, открывшую нам путь к перерождению. Народ кентавров ушел в Обитель затерянных душ легко и радостно, но мы с дочерью остались тут, дабы исполнить долг благодарности и ответить добром на добро.
— Так ты и есть великий Гиэс, — догадалась я. — Генрих рассказывал мне о тебе. А ты, — второй дух сразу же овеял меня нежным ветерком, — прелестная Гийона, жрица богов-братьев?
— Да, — прошелестел довольный ответ, — это мы. Но Звездный мост призывает нас к себе, и у нас едва достанет сил для того, чтобы помочь тебе и предостеречь…
— Предостеречь от чего? — насторожилась я, чувствуя: вот она, ожидаемая мной тайная опасность.
— Неживые охотники, — торопливой скороговоркой бормотал Гиэс прямо мне в ухо, — они придут этой ночью. Не спи и будь осторожна…
— Никогда не слышала о подобных тварях, — откровенно призналась я. — Что им нужно?
— Остановить вас, — горько всхлипнула Гийона, — убить вас. Охотники охраняют подступы к кораблю демиургов, проникнуть на который можно, лишь воспользовавшись Плащами братьев, издавна хранящимися в Храме и втайне от Оружейницы привезенными сестрой Хаос с их далекой родины. Но сейчас творцы почуяли угрожающую им опасность и послали своих слуг забрать волшебные реликвии или же уничтожить их на месте, чтобы никто из посторонних уже не сумел проникнуть за запретный периметр.
— Память Оружейницы не содержит знаний о подобных артефактах, — недоверчиво нахмурилась я. — А это, случаем, не ловушка?
— Ловушка, — простодушно подтвердила мои опасения душа мертвой жрицы. — Для Оружейницы… Не доверяй Хаос, принцесса. Она всегда желала сместить добрую, справедливую Мать клинков и занять ее место. Три Плаща братьев — для трех сестер, это Хаос, Тьма и Свет. Оружейницу же предали и приговорили к смерти… Лживые твари долго скрывали от нее назначение Плащей… Истинные друзья познаются не в беде…
— И где мне следует искать эти Плащи? — вопросила я, содрогаясь от подкатившего к сердцу ужаса. — Скажите…
— В алтаре! — Голоса призраков умолкали, становясь еле различимыми. — Если душа твоя чиста, а помыслы благородны, то защитные одеяния братьев Аолы придутся вам впору. Учтите — их всего три, и они чрезвычайно хрупки… — Шепот затих окончательно.
Я с признательностью погладила замок, снова ставший холодным, и рассеянно зашагала к центру дворика, откуда уже струился свет разожженного бароном костра и доносился аппетитный запах жареного мяса. От моего недавнего благодушия не осталось и следа. Судьба опять бросила мне вызов, готовя очередную каверзу. И следовало ожидать, что выбраться из этой коварно подстроенной нам ловушки окажется весьма и весьма непросто…
Они действительно пришли с наступлением темноты — сразу же после полуночи, принеся с собой жгучее дыхание южного ветра, мгновенно чуть не прожегшего меня до самых костей. Костер прогорел и почти погас, прощально отсвечивая несколькими затухающими углями. Мы уютно устроились на широких каменных ступенях, выгодно приподнятых над залитым дождевой водой двором. Ливень гулко барабанил по разноцветной мозаике, изображавшей пожилого седобородого кентавра, церемонно несущего на вытянутых руках что-то серебристое, завернутое в фиолетовые листья какого-то дерева, очертаниями сильно смахивающие на кленовые. Я ни за что не поверила бы в подлинность столь странного растения, посчитав его художественным преувеличением искусного мастера-камнереза, если бы сразу не приметила эту самую диковинку, скромно росшую в уголке храмового сада. Дерево с фиолетовой листвой! М-да, это уже чересчур даже для знаменитой Долины кленов…
Сладко похрапывал завернувшийся в попону Генрих, почивающий глубоким сном вымотавшегося от дня верховой езды человека. Сквозь неумолкающий плеск низвергающейся с небес воды до моего настороженного слуха доносился нудный скрип болтающейся на ветру оконной рамы да близкое уханье вылетевшей на охоту совы. Я зябко поежилась, плотнее заворачиваясь в одеяло и сочувствуя не вовремя проголодавшейся птице. Краем теплой ткани я старательно укрывала загодя разложенное у себя под боком оружие, тщательно маскируя его от ожидаемого врага. И вдруг все звуки стихли… Испуганно замерла рассохшаяся деревяшка, а трусоватая сова будто сквозь землю провалилась, видимо предпочтя загодя убраться подобру-поздорову из столь опасного места. Двор окутала вязкая тишина, засасывающая меня, словно смертоносный болотный омут. Что-то незримое плыло в воздухе, туманом ложась на мои веки, пригибая шею к земле, клоня голову на плечо и настойчиво внушая: «Спи, спи!» Я начала безропотно заваливаться набок, медленно сползая по колонне, зевая и сдаваясь на милость сну. Но меня выручил верный Бес, ночующий под соседним навесом: он заржал громко, пронзительно и предостерегающе. Чуткий конь первым разгадал отвратительную сущность подкрадывающихся к нам тварей, спасая мою жизнь. Я моментально встрепенулась, освобождаясь от чар колдовского наваждения и до крови прикусывая нижнюю губу с немым самоукором: «А ведь меня же предупреждали — говорили, что спать нельзя!»
Сначала я не смогла разглядеть их отчетливо, даже понадеявшись на свое хваленое орлиное зрение. Насчитала лишь дюжину кроваво-красных огоньков, бесшумно парящих в паре метров над землей. Но затем они подкрались ближе, видимо уверовав в силу сопровождающей их магии и мою мнимую беспомощность, и я смогла разделить огоньки на шесть пар горящих злобой глаз, принадлежавших уродливым до омерзения существам, без сомнения являвшимся порождением извращенного технического гения демиургов. Они не имели плоти и не носили одежды. Их тела представляли собой тощие, отблескивающие металлом каркасы, пародирующие обычный человеческий скелет. Сразу же стало понятно, почему кентавры называли этих тварей Неживыми. Вряд ли пожаловавшие по наши души Охотники принадлежали к какому-либо роду разумных биологических существ. Нет, они, скорее, были беспощадными машинами, созданными с одной лишь конкретной целью — выслеживать и убивать свою добычу. Каждый Охотник имел по четверо верхних клешнятых конечностей, перевитых жгутами металлизированных кабелей, отходящих от ребристой грудной клетки и вооруженных диковинно изогнутыми лезвиями. Возглавляющая отряд тварь подступила к укрывающему меня одеялу и стремительным выпадом своего клинка прошила его насквозь, очевидно рассчитывая покончить со мной первым молниеносным ударом. Но ровно минуту назад я ужом выскользнула с нагретого местечка, оставляя вместо себя обманчивый кокон плотной ткани, откатилась вбок и схватила предусмотрительно заготовленное оружие. Охотник тут же поплатился за свою самонадеянность. Нурилон кровожадно свистнул, срубая железную голову твари, с предательским грохотом скатившуюся по ступеням Храма. Количество Охотников уменьшилось на одного, но и моя хитрость оказалась раскрытой, поставив меня в крайне затруднительное положение. Неживые взвыли скрежещущим обиженным воем и набросились на меня всем скопом, вынуждая под их напором с боем отступить внутрь портика. Мне срочно требовалась помощь.
— Генрих, — во все горло заорала я, одновременно отбиваясь и Нурилоном, и Алаторой. — Просыпайся, увалень тугоухий. Иначе меня для тебя даже некромант потом из кусков не соберет!
— Гоблины! — Барон с утробным рычанием выпутался из закрывавшей его попоны и лихорадочно заработал острием рапиры, отвлекая на себя сразу двух тварей. Его глаза светились шальным восторгом и упоением битвы. — Ульрика, ну что ты за женщина такая неспокойная? — риторически поинтересовался он, успевая одобрительно подмигнуть мне. — Вот признайся честно, ты способна хотя бы день прожить мирно и спокойно, без новых авантюр?
— Сомневаюсь! — хрипло выдохнула я, подсекая нижние конечности второго Охотника. — Я очень в этом сомневаюсь!
Этот бой стал не только подлинной борьбой за выживание, но финальной проверкой наших воинских навыков и последним нерушимым рубежом, перейдя который ты начинаешь четко осознавать — пути назад уже нет. Мы осмелились в открытую выступить против демиургов и понимали — теперь нам представляется возможность выбора: погибнуть или победить. И то и другое нелегко выполнить, но третьего здесь уже не дано, ибо отступать некуда. А поэтому мы сражались — оружием, зубами и когтями, сражались так, как еще никогда до нынешнего момента. Увы, расклад сил оказался слишком неравным. Четыре Охотника неумолимо теснили нас в глубь Храма, действуя согласно заложенной в них программе. Приданная тварям техника боя шла в полный разрез с нашим прежним опытом, низводя нас до уровня наивных новобранцев, впервые в жизни взявших в руки мечи. До сего момента мне никогда не доводилось видеть приемы и выпады, подобные тем, кои демонстрировали нам сейчас слуги демиургов, озверело дерясь за каждый шаг, за каждый сантиметр отвоеванного у нас пространства. Пот градом стекал по нашим лбам, болели сжимающие рукояти клинков ладони, и все равно — мы отступали, скрежеща зубами от бессильного гнева и осознания собственного несовершенства. Мы — дети Старшей крови, прирожденные бойцы и повелители — сегодня выглядели слабыми насекомыми, осмелившимися встать рядом с этими закованными в сталь чудовищами, не ведающими страха и не признающими усталости. Мы изначально были обречены на поражение.
Нас буквально втолкнули в круглый зал, скудно освещенный рассеянным лунным светом, проникающим через пролом в крыше. Пыль и паутина покрывали ритуальные сооружения кентавров, а в центре помещения одиноко высился кубический алтарь, искусно изготовленный из чуть розоватого горного хрусталя — слегка помутневшего, но до сих пор прекрасного. Стараясь не выпускать из поля зрения своих неумолимых противников, я чуть скосила зрачки, заметив в глубине алтаря что-то серебристое, испускающее ровное, неяркое свечение. Похоже, и Охотникам, и нам требовалось именно это магическое нечто, невообразимо долгие столетия мирно пролежавшее в самом сердце Долины кленов. Несомненно, хрустальный алтарь оберегал три Плаща божественных братьев, способные провести нас на корабль творцов.
Невзирая на наше отчаянное противостояние, один из Охотников вскорости прорвался к алтарю и мощным ударом своего гигантского клинка снес его верхнюю часть, открывая доступ к искомому сокровищу.
— Генрих, — истошно взывала я, уже не обращая внимания на сбитое дыхание, — если твари получат покоящиеся внутри алтаря раритеты, то мы уже никогда не сможем попасть на корабль.
— Догадываюсь, что они сюда не просто размяться прибыли, — нехотя буркнул барон, ни на миг не отвлекаясь от клинка Охотника, порхающего в опасной близости от его груди. — И какого гоблина я тебя послушался, бездумно отправляясь в эту якобы безопасную экспедицию? Да чтобы я еще хоть раз…
— Ты жить хочешь? — Я бесцеремонно перебила его патетические излияния. — Да или нет?
— Нет, ты точно сумасшедшая! — саркастично осклабился де Грей. — То есть да, конечно, хочу!
— Тогда послушаешь меня еще не раз и не два! — жестко припечатала я. — И без лишних вопросов!
Барон едва не подавился очередным колким словом, готовым сорваться с его губ, но сдержался и промолчал.
Видимо, какой-то малой долей разума Охотники все-таки обладали, потому что, будто сговорившись, трое из них вдруг прикрыли собой четвертого, стрелой рванувшегося к вскрытому алтарю. Я закричала, но мой окрик опоздал. Тварь сунула конечность внутрь хрустального куба и, подцепив пальцем, выудила один сгусток серебристого свечения, оказавшийся свернутым в рулон куском необычной ткани. Но, едва угодивши в руки Охотника, Плащ богов внезапно вспыхнул яркой звездой, рассыпаясь в прах… Я надрывно застонала, понимая — первая из трех святынь потеряна безвозвратно…
«Лишь чистый душой и помыслами человек достоин прикоснуться к одеянию бога! — вспомнила я предупреждение кентавров. — Вот гоблины, нужно как-то исхитриться и не допустить, чтобы твари извлекли из алтаря оставшиеся Плащи!»
Но исполнить сию труднейшую задумку на деле оказалось практически невозможно. Мы сумели отвлечь Охотника от куба, едва не поплатившись за это жизнями. На плече Генриха зиял глубокий порез, а я получила полновесный удар по макушке и теперь усиленно боролась с некстати нахлынувшим головокружением, утратив способность четко координировать свои движения. Стало заметно, что ситуация складывается явно не в нашу пользу…
— Зови их, — вдруг устало приказал Генрих, обращая ко мне измазанное в крови лицо. — Иначе нам конец!
— Кого? — изумленно охнула я, придя к скоропалительному выводу: напряжение боя весьма неблагоприятно отразилось на умственных способностях моего напарника. — Ведь тут никого нет!
— Дура! — эмоционально припечатал сильф, презрительно сплевывая тягучую красную слюну. — Все бабы одинаковы! Да хоть кого зови, любого — кто услышит… В Долине полно призраков, а у тебя есть опыт общения с душами мертвых…
— Точно! — дошло до меня. — Ты прав! — Я отступила на шаг, набрала в грудь побольше воздуха и закричала так громко, как только смогла: — Гиэс, Гийона, души мертвых — где вы? Услышьте мой призыв, помогите нам!
Мой голос эхом раскатился по полуразрушенному Храму, будя странный отзвук, похожий на ропот вынужденно просыпающегося от долгого сна великана. Стены завибрировали и покрылись сеткой крупных трещин. Пол вздыбился. Охотники в ужасе отпрянули от алтаря, недоуменно сбившись в кучку и настороженно поводя клинками. Они явно почувствовали приближение кого-то опасного, не сулящего им ничего хорошего.
Ошеломленно вытаращив глаза, я следила за происходящим. Одна из стен Храма вдруг стала прозрачной, полностью растворившись в полумраке ночи, а на ее месте возникли сотканные из звездной пыли ступени, уходящие вверх, в необъятную даль пустоты. И вот по этим-то ступеням к нам и начала спускаться группа призрачных воинов, облаченных в чеканные доспехи. Они все были здесь: погибший на берегу Диких земель Маллер де Вакс, подмигнувший мне донельзя лукаво; мои храбрые товарищи по оружию, павшие в битве с полчищами Ринецеи; король Шеарран, увенчанный регалиями высшей власти; могучие кентавры; переливающиеся водопадом огненных искр Туман и Радуга и еще многие другие, незнакомые мне лично… И каждый из них коротко салютовал мне своим оружием, тут же вступая в схватку.
— Ничего себе, — тихонько присвистнул Генрих, потрясенный ничуть не меньше меня, — ты, видимо, дотянулась до самого Звездного моста. С такими друзьями мы уж точно не пропадем! — Он торжествующе расхохотался и с многократно возросшим энтузиазмом вклинился в толпу дерущихся, не желая уступать кому-то из вновь прибывших титул победителя.
Призрачные воины сражались отважно, но, увы, их туманные тела не обладали прочностью или долговечностью реальной плоти, бесследно тая от первого же прикосновения клинков Неживых тварей. И вот уже второй Охотник сумел добраться до алтаря, уничтожив следующий Плащ и приведя меня в отчаяние. Наши и без того ничтожные шансы проникнуть на корабль таяли буквально на глазах, и тогда я решила рискнуть собой, но любой ценой спасти последний уцелевший артефакт.
Души мертвых давно уже ушли обратно на Радужный уровень, унеся с собой жизни трех бойцов демиургов. Мы с Генрихом опять остались одни, защищая алтарь от последнего Охотника — самого ловкого и хитрого. Неустойчиво покачивающийся от потери крови барон едва держался на ногах, слабея с каждой минутой. И мне не оставалось ничего иного, как осмелиться на отчаянный поступок. Многозначительным взглядом приказав де Грею незаметно зайти за спину железного чудовища, я увлекла тварь к самому кубу, позволив протянуть суставчатую длань к вожделенному артефакту. А затем я стремительно бросилась под клинок врага, прикрывая Плащ собой и чувствуя, как меч Охотника входит в мой живот, теряя мощь удара и наглухо увязая в мышечной ткани. Я еще успела заметить гневно сверкнувшие глаза монстра, запоздало разгадавшего нашу задумку, и острие Гиарды, с лязгом врубающееся в шею поверженного противника… Но вслед за тем мои глаза закрылись, и я погрузилась в непроглядную тьму, разделяющую сознание на бытие и небытие…
— Ульрика! — Настойчивые шлепки по щекам вывели меня из обморока, заставив поморщиться от возмущения. — Хватит притворяться мертвой! На тебе же все раны заживают практически мгновенно. Быстрее, чем на собаке…
Я нехотя разлепила мокрые ресницы. Я лежала на полу, а к моему лицу склонился обеспокоенный Генрих, чья неуверенная улыбка казалась особенно белозубой на фоне грязного и измотанно-бледного лица.
— Ну вот, — с облегчением усмехнулся он, мастерски затягивая у меня на ребрах кусок полотна, оторванный от его собственной рубашки, — так-то лучше. Стальной гад пырнул тебя в печень. Любой другой от подобной раны скончался бы на месте. Но ты… — Он звонко прищелкнул языком, выражая одобрение. — Короче, до свадьбы заживет!
— До какой еще свадьбы? — раздосадованно буркнула я, придерживая рукой повязку и кряхтя от боли, но все же пытаясь перевести себя в сидячее положение.
— До нашей! — не моргнув глазом, серьезно ответил Генрих. — А ты как хотела?
— Ага, жди! — склочно фыркнула я. — Не бывать этому во веки веков!
— Свадьбе или заживлению? — Он насмешливо склонил голову набок. — Ну и вредная же ты, любовь моя!
— А вовсе я не вредная, — хулиганисто ухмыльнулась я, ищущим взором озираясь по сторонам, — я полезная! Ой, — я взвизгнула от восторга, увидев последний Плащ, как и прежде, мирно покоящимся в алтаре. — Мы его спасли?
— Ага, — важно кивнул Генрих, — признай — я вовремя прикончил этого увертливого урода. Я… — Он не закончил фразы, потому что я схватила его за подбородок, притянула к себе и поцеловала прямо в губы.
— Ого, — сильф с трудом перевел дух, — вот даже как! Значит, я тебе уже нравлюсь?
— Нет, — виновато буркнула я, заливаясь багровым румянцем, — это я таким оригинальным способом искореняю в себе комплекс брезгливости!
Но Генрих запрокинул свою черноволосую голову и рассмеялся звонким смехом абсолютно счастливого человека. Я улыбнулась — пусть себе посмеется, пока для этого есть повод. Похоже, дальше нам станет не до смеха.
Я кое-как поднялась на ноги и, отдыхая после каждого очередного шага, упрямо доковыляла до хрустального куба. С интересом склонившись над алтарем, я с трепетом протянула пальцы к священной реликвии и… тотчас поспешно отдернула чуть не покрывшуюся льдом руку. От Плаща струился чудовищный холод, способный заморозить насмерть.
— Ого, — выразительно прокомментировал произошедшее Генрих, опасливо заходя с противоположной стороны куба. — Охотники пылали жаром. Возможно, поэтому они и смогли уничтожить парочку божественных одежек?
Я с сомнением пожала плечами, куда более склонная доверять словам кентавров, чем необоснованным предположениям барона. Но смутная уверенность в том, что я вполне способна управиться с неподатливыми артефактами, прочно засела у меня в мозгу. Возможно, я видела это во сне, но их уже носили на руках, завернув в… Нет, не во сне! Точно, кентавр на цветной мозаике — он прикасался к Плащам… Я радостно рассмеялась:
— Генрих, сходи, пожалуйста, во двор Храма и сорви пару листьев с растущего там дерева — ну, помнишь, такого странного, фиолетового… Думаю, демиурги привезли это растение со своей родины…
Сильф посмотрел на меня как на ненормальную, но листья принес. Используя их вместо прихваток, я без проблем извлекла Плащ из алтаря. Едва очутившись у меня в руках, артефакт тут же утратил свое защитное поле, став обычным на ощупь и вид. Хотя нет, не совсем обычным. Полагаю, на Земле никогда еще не существовало технологий, способных создать настолько удивительную вещь. Одеяние богов пошили не из ткани, а из какого-то особого металлизированного материала, схожего с гибким зеркалом, пронизанным асбестовыми нитями. Я задумчиво прищурилась, размышляя — для чего же может пригодиться сия непонятная вещь? Впрочем, об этом нам предстояло узнать в самом ближайшем будущем.
Мы беззаботно продрыхли остаток ночи, а утром плотно позавтракали из платка Единорога и пешком направились к высокому склону горы, обильно поросшему травой и кустарником, надежно скрывающим лаз, ведущий в подземные катакомбы. Я уже сняла наложенный на мои ребра бинт, осторожно ощупав молодую тонкую кожицу, затянувшую недавнюю рану. Боль прошла, словно ее и не бывало. Генрих уважительно поцокал языком, разглядывая стремительно регенерирующие ткани. Хотя следует признать — его собственный порез тоже заживал весьма быстро. Наши тела не имели права на слабость, идеально подходя для предопределенной нам миссии.
Мы в ускоренном темпе преодолели часть пещерного туннеля, уводящего нас все глубже и глубже — намного ниже уровня почвы, лишь немного задержавшись у полуразобранного завала, отмечающего место столкновения с Ринецеей. Генрих подробно рассказал мне обо всем, не привирая ни в чем и не приписывая себе незаслуженного героизма. Мы долго петляли извилистыми ходами, разыскивая гигантскую котловину, скрывающую «Чашу жизни» — корабль демиургов. Я ожидала, что звездолет окажется воистину монументальной конструкцией, но, узрев его воочию, все-таки не сдержала восхищенного возгласа, потрясенная размерами и исходящей от корабля энергетикой.
На дне спекшейся до состояния стекла котловины, заваленной обломками сожженной жаром двигателей горной породы, покоилась огромная трехгранная пирамида — черная и гладкая. Сигнальное поле, создаваемое несколькими тускло светящимися колоннами с изображениями демиургов, звонко лопнуло при нашем приближении, пропуская внутрь защитного периметра пару незваных гостей. Генрих, уже знакомый с главной территорией демиургов, шел свободно, словно на прогулке, засунув в карман правую руку, беззаботно помахивая второй и мелодично насвистывая. Но я отнюдь не разделяла его уверенности в безопасности котловины, пристально оглядываясь в поисках скрытого источника смертельной угрозы. От покатого бока корабля, окончание которого терялось где-то высоко над нашими головами, нас отделяло всего лишь несколько шагов, как вдруг я заметила несколько светящихся точек, казалось возникших прямо в воздухе и направленных точно на нас. И эти точки разгорались…
— Ложись! — требовательно заорала я, плашмя падая на живот, дергая барона за руку и утягивая за собой. — Не поднимайся — это лазерные излучатели…
Мы затаив дыхание распластались на острой гранитной крошке, уткнув носы в пол и ощущая ревущие струи пламени, проносящиеся над нами так низко, что они почти обжигали наши лопатки, не позволяя подняться даже на колени. Генрих сдавленно ругался, пытаясь выплюнуть набившуюся в рот грязь, а я скованно шебаршилась, на ощупь потроша свою походную сумку. Огонь, беспощадно придавивший нас к земле, продолжал свирепствовать не переставая, очевидно совсем не собираясь затухать и надежно защищая подступы к кораблю. Но я не отчаивалась, ибо теперь понимала, для чего именно предназначались Плащи богов, предусмотрительно спрятанные в Храме Долины кленов…
Глава 10
Я кое-как вытащила из сумки комочек зеркально отблескивающей ткани, на вид столь тонкой и непрочной, расстелила ее перед нами и жестом предложила Генриху — залазим под Плащ…
— А теперь встаем, обматываемся им как можно плотнее и идем к кораблю.
— Ты сошла с ума! — негодующе зашипел сильф. — Да мы же сразу поджаримся, как цыплята на вертеле!
— Не поджаримся — гарантирую, — с усмешкой возразила я. — Я доверяю защитным свойствам одеяния богов, а иначе — зачем бы Неживым охотникам драться за них так отчаянно? К тому же я не могу придумать какого-то другого приемлемого способа, позволившего бы нам попасть на корабль.
Что-то протестующе бурча себе под нос на тему: «Уж если баба что-то втемяшит себе в голову, то спорить с ней бесполезно», барон тем не менее в точности выполнил мои указания. Прижимаясь друг к другу плотно, словно зернышки уррагского граната, мы поднялись, будто коконом, окутанные складками Плаща, закрывая головы просторным и широким капюшоном. Плащ, хоть и весьма свободный по покрою, все-таки был рассчитан на одного человека, поэтому мы брели к кораблю довольно долго, уподобившись стреноженным коням. Мы ощущали волны дикого жара, бессильно стекающие по серебристой ткани и не причиняющие нам ни малейшего вреда. Стоило нам только преодолеть линию убийственного периметра, как огонь сразу же стих, признавая свою несостоятельность. Открыв лицо, я обнаружила вблизи от себя наклонную стену последнего оплота демиургов, угрожающе подпирающую далекий свод подземной пещеры. Все грани корабля выглядели идеально монолитными, ничем не выдавая наличия входного шлюза или люка.
Читать бесплатно другие книги:
