Кровь и золото Райс Энн
Ему было плохо, но он не хотел молчать.
– Почему меня похитили из моей далекой страны и привезли к тебе? – продолжал он. – Я помню, как скакал по степи, а в руках держал икону, мной же написанную икону. Рядом ехал отец, великий всадник, великий охотник. Но на нас напали злые татары, они схватили меня, а икона, Мастер, икона полетела в высокую траву. Мастер, я вспомнил. Наверное, они убили отца, когда увозили меня.
– Ты видел его, дитя мое? – спросил я. – Во сне?
– Нет, Мастер. Но я, возможно, просто забыл.
Он внезапно закашлялся, а перестав кашлять, глубоко вздохнул, словно на большее уже не хватало сил.
– Я знаю, что написал икону и мы поехали через степь, чтобы повесить ее на дерево. Таков был священный обычай. В степях опасно, но отец всегда там охотился. Отец ничего не боялся, а я ездил на лошади не хуже его. Мастер, теперь я знаю историю моей жизни, все знаю, но тебе рассказать не могу...
Голос его внезапно охрип, по телу прошла судорога.
– Это смерть, Мастер, – прошептал он, – но они сказали, что мне рано умирать.
Я знал, что ему оставались считанные минуты. Был ли в моей жизни человек, которого я любил больше его? Которому до такой степени раскрывал душу? Если я пророню слезу, он заметит. Если я сейчас дрогну, он поймет.
Давным-давно меня точно так же похитили и взяли в плен! Уж не по этой ли причине я его выбрал? Грабители вырвали его из жизни, совсем как в свое время меня.
И я мечтал подарить ему величайший дар – бессмертие! Кто достоин бессмертия, если не он? Да, он молод, но что плохого, если он навеки останется прекрасным, если сохранит облик юноши?
Он не Боттичелли. Он не обладает невероятным талантом и не купается в славе.
Если он сейчас умрет, мало кто вспомнит о нем, кроме меня.
– Как они могли сказать, – прошептал он, – что мое время еще не пришло?
– Они вернули тебя мне! – выдохнул я. – Амадео, ты поверил тем монахам? Поверил в стеклянный город?
Он улыбнулся. Его улыбка всегда была прекрасна, но никогда не выглядела невинной.
– Не плачь по мне, Мастер, – ответил он. Он попробовал приподняться с подушек и широко распахнул глаза. – Когда упала икона, моя судьба была предрешена.
– Нет, Амадео, я не верю! – воскликнул я, сознавая, что времени уже не остается. – Иди к ним, дитя мое, зови их! Скажи, пусть забирают тебя к себе.
– Нет, Мастер. Возможно, они не настоящие, – возразил он, – или же плод горячечного бреда. Возможно, это фантомы, сотканные из обрывков памяти. Но ты настоящий, Мастер. Я хочу Крови. Я ее пробовал. Я хочу остаться с тобой. А если ты откажешь, верни мне Бьянку! Пришли сюда мою смертную сиделку, Мастер, ведь она утешает меня куда лучше, чем ты, холодный и неприступный. Я останусь с ней вдвоем и умру.
Силы покинули его, и он упал на подушку.
Я в отчаянии пронзил клыками язык и наполнил рот кровью. Я всю кровь отдал ему, но яд распространялся слишком быстро.
Он улыбнулся, согретый кровью, но пелена слез застила ему глаза.
– Прекрасный Мариус, – проговорил он, как будто был гораздо старше меня, – прекрасный Мариус, ты дал мне Венецию, так дай же мне Кровь.
Время вышло. Я безнадежно рыдал.
– Ты действительно хочешь получить Кровь, Амадео? – спросил я. – Скажи, что ты навсегда отказываешься от солнца, а источником твоего благополучия навеки станет кровь злодея.
– Клянусь! – прошептал он.
– Ты хочешь жить вечно и никогда не меняться? Питаться кровью смертных, твоих бывших братьев и сестер?
– Да, никогда не меняться. Жить среди смертных, моих бывших братьев и сестер.
Я подарил ему последний Поцелуй Крови. А затем поднял и отнес к ванне.
Я сорвал с него тяжелые грязные одежды и положил его в теплую воду, где с помощью собственной крови исцелил все раны, нанесенные лордом Гарлеком. Я навеки сбрил каждый волосок, пробивавшийся на его лице.
Теперь он был готов к ритуалу, словно жертва, приведенная на заклание. Сердце билось все медленнее, веки отяжелели, и он уже не мог открыть глаза.
Я надел на него простую длинную рубашку из шелка и, как ребенка, вынес из комнаты.
Нас ожидали взволнованные домочадцы. Не помню, что я им нагородил. Я словно обезумел. Бьянку я попросил успокоить и поблагодарить остальных, а также передать им, что жизни Амадео ничто не угрожает и что я сам о нем позабочусь.
– Оставь нас, моя красавица, – сказал я и поцеловал ее, держа на руках Амадео. – Доверься мне, и я прослежу, чтобы тебе никогда не приходилось страдать.
Я видел, что она поверила. Она перестала бояться.
Через несколько мгновений мы с Амадео остались наедине.
Я понес его в самые великолепные покои – в то помещение, на стенах которого я, полагаясь лишь на память и мастерство, скопировал грандиозную фреску Гоццоли «Шествие волхвов».
Очутившись среди буйства красок и огромного разнообразия сюжетов, я поставил его босыми ногами на холодный мраморный пол и поцеловал, влив в него обильный поток крови.
С помощью Огненного дара я зажег канделябры по обе стороны комнаты. Картина озарилась светом.
– Можешь встать, мой верный ученик, – сказал я. – По твоим жилам струится моя кровь, погасившая яд. Мы приступаем.
Он задрожал, боясь оторваться от меня, и тяжело опустил голову – моих рук коснулись роскошные мягкие волосы.
– Амадео, – повторил я, снова целуя его и ощущая, как разливается по его телу моя кровь, – как звали тебя в утраченном краю? – Я опять наполнил кровью его рот. – Оглянись на прошлое, дитя мое, и забери его с собой в будущее.
Глаза его широко раскрылись.
Я отступил в сторону. Он остался стоять. Я снял красный шелковый плащ и бросил его на пол.
– Подойди, – произнес я и простер руки.
Он сделал несколько неуверенных шагов, и полученная кровь заставила его взглянуть на мир новыми глазами: даже свет канделябров производил на него удивительное впечатление. Но Амадео внимательно скользил взглядом по изображенным на стенах персонажам и лишь какое-то время спустя обратил взор прямо на меня.
Поразительно, какая искушенность, какое торжество читались на его лице, несмотря на молчаливое спокойствие и терпение!
О да, он поистине проклят.
– Подойди, Амадео, подойди и возьми, – проговорил я со слезами на глазах. – Ты победил. Я отдам тебе все, что у меня есть.
В мгновение ока он очутился в моих объятиях, и я горячо прижал его к себе, нашептывая на ухо:
– Не бойся, дитя мое, не страшись ни секунды. Ты умрешь, чтобы жить вечно, я заберу твою кровь и верну ее сполна. Я не дам тебе проститься с жизнью.
Я вонзил зубы в его горло и ощутил вкус яда, но мой организм с легкостью уничтожал отраву. Я упивался его кровью, ибо мог без труда опустошить вены дюжины столь юных созданий. Перед моими глазами поплыли картины его детства: русский монастырь, где он писал безупречные иконы, сменялся холодными комнатами, в которых он жил вместе с семьей.
Я видел монахов, по пояс закопанных в землю, голодавших, питавшихся крохами, чтобы только не умереть. Я чувствовал запах глины, запах разлагавшейся плоти. Омерзительный путь к спасению! А он принадлежал тому миру, полувлюбленный в кельи аскетов и в голодающих отшельников, и отличался от них только одним: талантом. Он умел рисовать.
На мгновение появились его работы, одна за другой: одухотворенные лица Христа, Марии, нимбы, инкрустированные бесценными каменьями. Богатства мрачного, безрадостного монастыря. И звучный, непристойный хохот отца, желавшего, чтобы сын оставил монастырь и поехал с ним в степи, где бесчинствовали татары.
Правитель, князь Михаил, хотел послать отца Амадео в степи. Дурацкая затея! Монахи протестовали: им не хотелось, чтобы отец подвергал Амадео такой опасности. Монахи завернули икону и отдали мальчику. Из тьмы и горечи монастыря Амадео внезапно попал на свет.
Я остановился. Я понял его: узнал, откуда в его душе появилась беспросветная, безнадежная мрачность, увидел, что его воспитывали в голоде и непомерной строгости.
Я пронзил свою плоть и притянул к шее его голову.
– Пей, – велел я и направил его, прижав губами к ране. – Пей.
Наконец он послушался и изо всех сил потянул в себя кровь. Он знал достаточно, чтобы страстно жаждать продолжения. И теперь кровь лилась безудержным потоком, а он жадно глотал. Я закрыл глаза и испытал восхитительное ощущение, неведомое мне с той давней ночи, когда я дарил кровь божественной Зенобии, дабы передать ей силу.
– Будь моим сыном, Амадео, – шептал я в забытьи. – Моим навсегда. Я никого не любил так, как тебя.
Я отстранил его от раны и, невзирая на протестующий вскрик, еще раз впился в его шею. И выпил теперь уже смесь его и моей крови. Яда больше не было.
И вновь я увидел иконы, тускло освещенные коридоры монастыря, а потом – падающий снег, двух лошадей и Амадео с отцом. Амадео держал в руках икону, монахи бежали рядом, объясняя, что ее нужно повесить на дерево, что татары сочтут ее чудом. Амадео, несмотря на возраст и совсем детскую внешность, оказался отважным всадником и с непокрытой головой дерзко пробивался сквозь снег и ветер – не зря князь Михаил выбрал его в пару отцу и послал обоих с важным поручением.
«Итак, ты поехал навстречу гибели. Отвернись и забудь. Теперь ты знаешь все. Посмотри на чудесную картину на стене, Амадео. Взгляни, какие богатства я тебе подарил. Узри славу и добродетель, кроющиеся в красоте, – они разнообразны и многолики».
Я отпустил его.
Амадео обратил взор на картину.
– Пей, – снова приказал я, прижав горло к его губам.
Но он не нуждался в наставлениях, ибо знал все тайны Крови, и вновь прильнул к моей плоти.
Сколько раз передавали мы друг другу кровь? Не помню. Знаю лишь, что никогда прежде я не исполнял сей ритуал от начала до конца, не считая ночи в роще друидов, а потому предпочел не полагаться на случай. При всем желании я не мог бы создать вампира сильнее.
Пока он пил, я раскрывал ему свои тайны, преподавал уроки, объяснил, какие таланты он со временем приобретет. Я поведал ему о давней любви к Пандоре, рассказал о Зенобии, об Авикусе, о Маэле. Я открыл ему все. Кроме последней тайны.
Хвала богам, я сохранил ее!
Все кончилось задолго до наступления утра. Его кожа чудесным образом побелела, а темные глаза засияли новым светом. Я провел пальцами по каштановым волосам. Он опять улыбнулся искушенной улыбкой, излучавшей спокойное торжество.
– Все позади, Мастер, – сказал он, словно обращался к ребенку.
Мы вместе вернулись в спальню, где он облачился в нарядный бархатный костюм, и отправились на охоту.
Я научил его, как подыскивать жертвы, как пользоваться Мысленным даром, чтобы постичь степень их вины. Я был рядом, пока его тело расставалось с жизнью, обретая бессмертие.
Оказалось, что сила Амадео попросту огромна: он выдержал каждое испытание, и я не сомневался, что совсем скоро он обретет и Заоблачный дар. Он не только мог читать в душах смертных, но и с успехом завораживал их, полностью подчиняя своей воле.
Естественно, что его мысли отныне были для меня закрыты, – с этим изменением в наших отношениях я смирился с трудом. С Пандорой в свое время случилось то же самое, но я надеялся, что мы с Амадео избежим подобной участи.
Мне пришлось объяснить, что теперь я смогу угадывать его настроение только по выражению лица, жестам и взгляду скрытных, неуловимо жестоких карих глаз.
Разумеется, внешне он стал еще прекраснее.
Покончив с разъяснениями, я отвел его в свой тайный склеп – в золоченую комнату с двумя каменными саркофагами – и показал, где следует спать днем.
Он не испугался. Воистину ничто не внушало ему страха.
– Что стало с твоими грезами, Амадео? – спросил я, сжимая его в объятиях. – Что стало с монахами и далеким стеклянным городом?
– Мастер, я достиг рая, – отвечал он. – Вся краса Венеции была лишь прелюдией Темного Ритуала.
И тогда я в тысячный, наверное, раз подарил ему Поцелуй Крови. Он принял ласку и с улыбкой отстранился.
– Совсем по-другому.
– Сладко или горько? – спросил я.
– Сладко как никогда, ведь ты исполнил все желания моей души. И больше не тянешь меня за собой на кровавой ниточке.
– Амадео, любимый, – прошептал я, крепче прижимая его к себе.
Мне казалось, все тяжелые минувшие века я провел в ожидании именно этой минуты. Мне вспомнились осколки былого, обрывки мечтаний и снов. Только Амадео настоящий! И Амадео со мной!
И мы легли спать – каждый в своем саркофаге. Закрывая глаза, я боялся только одного: что блаженство не продлится долго.
Глава 22
Несколько следующих месяцев пролетели в наслаждении свободой и удовольствиями, о которых я прежде и не помышлял. Амадео стал великолепным спутником и учеником, а я нежно, но настойчиво заставлял его усваивать все необходимые знания: с одной стороны, право и государственное устройство, историю и философию, а с другой – секреты вампирского существования. Последние он воспринимал с радостным энтузиазмом, превосходившим все ожидания.
Я думал, что он по молодости захочет попробовать невинной крови. Однако, после того как я объяснил, что чувство вины разъедает сердце, он, к моему удивлению и радости, неизменно охотился только на преступников, не омрачая свою душу.
Он с удовольствием выслушивал мои указания относительно поведения в обществе смертных, и вскоре был готов вновь встретиться со своими прежними друзьями. Он мастерски обманывал мальчиков, а те чувствовали, что Амадео изменился, но не знали и не могли знать, в чем именно, и не осмеливались спросить, дабы не обнаружить своих сомнений и тем не нарушить мир, неизменно царивший в нашем дивном доме.
Даже Риккардо, старший из подмастерьев, ни о чем не подозревал: он считал Мастера великим магом, который с помощью волшебства спас жизнь всеми любимому Амадео.
Но впереди нас ожидала встреча с прекрасной Бьянкой, которую мы не видели с ночи, когда заболел Амадео, и я понимал, что моему ученику предстоит серьезнейшая проверка.
Что она подумает о неправдоподобно быстром выздоровлении Амадео после стычки с лордом Гарлеком? Что придет ей в голову при виде его светящейся кожи и мерцающих волос? А что решит он, заглянув ей в глаза?
Для меня не было секретом, что Амадео обожал Бьянку и дорожил ею не меньше, чем я. Мы должны были с ней повидаться. Мы и так слишком долго откладывали.
И вот наконец в один прекрасный вечер мы, поохотившись, чтобы наши тела казались теплее, отправились к ней с визитом.
Едва мы подошли к дому Бьянки, я заметил, что Амадео расстроен. Как выяснилось, ему очень хотелось рассказать ей обо всем, что произошло, но он знал, что это невозможно, и потому переживал. Только тогда я осознал, как сложно ему таиться и как он молод и даже слаб, невзирая на всю свою вампирскую мощь.
Оказалось, что состояние души Амадео – куда более важный повод для волнений, чем подозрения Бьянки, ибо она выразила только радость по поводу его выздоровления.
Вместе они казались братом и сестрой, и, вспомнив о вырванной у него клятве, я пожалел, что не могу отвести его в сторону и напомнить о ней. Но мы стояли в гостиной среди других гостей, вокруг играла музыка и лилась беседа.
– Пройдемте в спальню, – предложила она. Ее очаровательное овальное личико сияло от счастья. – Я так рада вас видеть. Почему вы не пришли раньше? Конечно, вся Венеция уже знает, что Амадео здоров, а лорд Гарлек вернулся домой. Раз уж вы не могли прийти, то хотя бы написали!
Я рассыпался в извинениях, объявив, что всему виной моя рассеянность. Действительно, следовало прислать письмо. Но меня так ослепила любовь к Амадео, что я больше ни о чем не мог думать.
– Я прощаю тебя, Мариус, – благосклонно произнесла Бьянка. – Тебе я бы простила все на свете. Посмотри на Амадео! Он выглядит даже лучше, чем раньше.
Я благодарно принял ее поцелуй, но заметил, что Амадео мучается, когда она обнимает его и сжимает его руку. Ему слишком тяжело смириться с разделяющей их пропастью, но выбора нет. Поэтому я не спешил уходить.
– А как дела у вас, прелестная сиделка, сохранившая Амадео жизнь до моего прихода? – спросил я. – А у ваших родственников? Вы счастливы, надеюсь?
Она мелодично рассмеялась.
– Ах да, мои родственники! Кое-кого из них постиг печальный конец. Насколько я понимаю, Великий Совет считает, что их убили оскорбленные должники. Не стоило моим родственникам являться со своими замыслами в Венецию. Но все знают, что я ни при чем. Так мне сказали члены Великого Совета. Вы не поверите, но я даже разбогатела.
Конечно, я заметил, что должники ее злосчастных родичей после убийства одарили ее щедрыми подношениями.
– Я счастливая женщина, – тихо проговорила Бьянка, пристально глядя на меня. – И совершенно изменилась. Ведь я впервые познала, что такое истинная свобода.
Она окинула нас с Амадео жадным взглядом. Я чувствовал, как от нее исходит желание, и понимал, что ей хочется более близкого знакомства. Она подошла ко мне, обвила руками и поцеловала.
Я поспешно отстранился, но добился лишь того, что она обняла Амадео и поцеловала в щеки и в губы.
А потом указала на постель.
– Вся Венеция расспрашивает о моем маге и его ученике, – сердечно сказала Бьянка. – А они приходят ко мне, ко мне одной!
Я позволил ей прочесть в моих глазах, что люблю ее, что перейду все границы, если она тотчас не примет меры, и сел на кровать.
Прежде я никогда не позволял себе подобных вольностей. Но сейчас Бьянка не скрывала своих желаний. Мы слепили ей глаза. Мы стали ее кумирами.
В платье из блестящего шелка она выглядела пленительно.
Она подошла и, совершенно не страшась страсти, читавшейся в моем взгляде, уютно устроилась рядом.
Амадео изумился, но поспешил сесть справа от нее. Хотя он был сыт, я чувствовал, как нарастает в нем жажда крови и как храбро он борется с ней.
– Позволь поцеловать тебя, моя прелестница, – сказал я и наклонился к ней, рассчитывая, что тусклый свет и нежные слова введут ее в заблуждение и она увидит именно то, что мне было нужно: вместо непостижимого чудовища – таинственного человека, оказавшего неоценимую услугу, принесшего свободу и богатство.
– Тебя никогда не коснется зло, Бьянка, пока я рядом, – пообещал я. Еще два поцелуя... еще один... – Помоги мне снова открыть двери моего дома, Бьянка, и, даю слово, угощения и развлечения будут выше всяких похвал. Помоги мне организовать величайшее празднество в Венеции. Мы устроим танцы и замечательные спектакли. Пусть не останется свободных комнат!
– Хорошо, Мариус, я согласна, – сонно отвечала она, склонив голову мне на плечо. – Буду счастлива помочь.
– Я дам столько денег, сколько понадобится. Винченцо исполнит любые приказания. Только назначь дату.
Я посмотрел ей в глаза, потом поцеловал и, не осмелившись дать ей даже каплю крови, наполнил ее рот холодным дыханием и пронзил желанием ее мысли.
Тем временем правой рукой я приподнял ее юбки и, нащупав обнажившееся душистое потайное место, легко поводил по нему пальцами, тотчас воспламенив неприкрытую страсть.
Амадео смутился.
– Поцелуй ее, – прошептал я. – Поцелуй еще раз.
Он послушно пролил на нее дождь поцелуев.
Я гладил и сжимал пальцами ее лоно, поцелуи Амадео становились все более пылкими – и наконец раскрасневшаяся Бьянка достигла пика наслаждения и упала на руки моего юного спутника.
Я ретировался и поцеловал ее в лоб, словно она по-прежнему хранила непорочность.
– Отдыхай. И помни, что ты свободна от злой родни и что я у тебя в долгу, ведь ты поддерживала в Амадео жизнь до самого моего прихода.
– Правда, Мариус? – спросила она. – А мне казалось, это странный сон. – Она повернулась к Амадео. – Ты без умолку рассказывал о волшебных местах, о людях, что велели тебе вернуться к нам.
– Смесь воспоминаний и страхов, – мягко отозвался он. – Ибо давным-давно, до того как заново родиться в Венеции, я жил в очень суровых условиях. Только ты заставила меня пересечь широкую границу сознания, отделяющую жизнь от смерти.
Бьянка взирала на него с удивлением, а он по-настоящему страдал, что не может признаться ей во всем.
Но она благосклонно отнеслась к его объяснениям и позволила нам выступить в роли ее служанок: привести в порядок волосы и платье нашей госпожи.
– Мы уходим, – сказал я, – но тотчас займемся приготовлениями к празднеству. Позволь прислать к тебе Винченцо.
– Хорошо, обещаю, что в эту ночь твой дом превзойдет великолепием Дворец дожей. Вот увидишь.
– Принцесса, – прошептал я, целуя ее.
Бьянка вернулась к гостям, а мы поспешно спустились по лестнице на улицу.
В гондоле Амадео принялся умолять:
– Мастер, я не переживу разлуки с ней! Как мне жить, если нельзя ей рассказать?!
– Амадео, лучше не начинай! – предупредил я.
Когда мы добрались до спальни и заперли дверь, он разразился слезами.
– Мастер, ну почему мне нельзя рассказать Бьянке, что со мной случилось? Ведь я всегда делился с ней своими секретами. Нет, я говорю не о наших с тобой тайнах, не о Поцелуях Крови, а обо всем остальном. Мы с ней часто садились рядом и разговаривали. Мастер, я ходил к ней почти каждый день – ты просто не знал. Она была моим другом. Мастер, я так не могу! Мастер, она мне как сестра!
Он всхлипывал как маленький.
– Разве я не предупреждал? – в ярости спросил я. – А теперь ты льешь слезы?
В гневе я дал ему пощечину.
Он отлетел назад, но заплакал еще сильнее.
– Мастер, почему бы нам не сделать ее такой же, как мы? Почему бы не разделить с ней Кровь?
Я грубо схватил его за плечи. Но он не боялся побоев. Ему было все равно.
– Амадео, послушай. Нельзя поддаваться этому желанию. Я прожил тысячу лет и никому не передавал Кровь, а ты через несколько месяцев после превращения готов поделиться с первой же смертной женщиной, которую полюбил?
Горько рыдая, он попытался высвободиться, но я его не отпускал.
– Мне так хотелось рассказать обо всем, что я увидел новыми глазами! – прошептал он. – Так хотел рассказать, насколько изменился для меня мир.
– Амадео, знай ценность того, чем обладаешь, и цену тому, что отдаешь. Два года я готовил тебя для Крови и все равно отдал ее слишком рано. Виной всему отравленный клинок лорда Гарлека. А теперь тебе хочется навязать свою силу Бьянке? Зачем? Тебе нужно, чтобы она узнала, что с тобой стряслось?
Я отпустил его.
Он упал на колени у кровати, продолжая проливать слезы.
Я сел к столу.
– Как ты думаешь, сколько лет я брожу по свету? Представляешь, сколько раз мне приходила в голову шальная мысль завести себе компанию? Но я не поддавался, Амадео. До тех пор, пока не встретил тебя. Говорю тебе: Бьянке не суждено быть с нами.
– Она состарится и умрет! – прошептал он, содрогаясь от рыданий. – А мы станем спокойно смотреть? И что она подумает о нас, когда пройдет много лет?
– Амадео, прекрати. Ты не сможешь подарить людям вечную молодость. Нельзя подходить к этому вопросу, не представляя себе последствий. Нельзя! Нужна подготовка, обучение, дисциплина. Внимательность, в конце концов.
Наконец его слезы высохли. Он встал и повернулся ко мне лицом. На него снизошло ужасное спокойствие – безотрадное и сумрачное. И тогда с его губ сорвался важнейший вопрос:
– Почему ты выбрал меня, Мастер?
Я так испугался, что не успел скрыть эмоции. И сам удивился, что не подготовил ответ заранее. Внезапно я перестал испытывать к нему нежность: он казался таким сильным, уверенным в себе, уверенным в только что заданном вопросе.
– Разве ты не просил меня о Крови, Амадео?
Ответ мой прозвучал сухо, но я дрожал всем телом, ибо слишком глубоко любил его и в то же время не хотел, чтобы он это понял.
– О да, сударь, – отвечал он спокойным, негромким голосом, – я действительно просил, но лишь после того, как вошел во вкус вашей силы. – Он помолчал и продолжил: – Почему ты выбрал меня для тех поцелуев? Почему в завершение отдал мне последний дар?
– Я любил тебя, – сказал я без дальнейших церемоний.
Он покачал головой.
– Думаю, причина глубже.
– Так преподай мне урок, – предложил я.
Он подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз: я по-прежнему сидел за столом.
– В душе я холоден как лед, – сказал он, – как лед далекой страны. И ничто не может этот лед растопить. Меня не согрела даже Кровь. Ты знал об этом. Ты тысячу раз пытался согреть меня и превратить этот холод в нечто более выдающееся, но тщетно. А в ту ночь, когда я оказался на грани смерти – нет, когда я, скажем прямо, умирал, – ты рассчитал, что холодность даст мне стойкость, необходимую, чтобы выдержать испытания Крови.
Я кивнул и отвел взгляд, но он положил руку мне на плечо.
– Прошу вас, сударь, посмотрите на меня. Я прав?
– Да, – согласился я, – ты прав.
– Почему ты отшатнулся, когда я задал свой вопрос?
– Амадео, – спросил я, – кровь – это проклятие?
– Нет, – тотчас отозвался он.
– Подумай, прежде чем отвечать. Это воистину проклятие! – воскликнул я.
– Нет, – уверенно повторил он.
– Тогда прекрати спрашивать. Не старайся меня разозлить. Дай мне научить тебя всему, что знаю.
Амадео проиграл эту битву и отошел от меня. Он опять выглядел сущим ребенком, хотя в свои семнадцать полных смертных лет обычно казался взрослее.
Он забрался в постель, сел, скрестив ноги, и застыл в алькове из алой тафты, озаренный красным светом.
– Отвези меня домой, Мастер, – попросил он. – На Русь, где я родился. Ты можешь это сделать, я точно знаю. Это в твоей власти. Ты найдешь нужное место.
– Зачем, Амадео?
– Чтобы забыть, нужно увидеть. Нужно во всем убедиться своими глазами.
– Хорошо, – ответил я, немного поразмыслив. – Расскажи все, что вспомнишь, и я отвезу тебя, куда захочешь. И можешь передать своей смертной семье столько золота, сколько пожелаешь.
Амадео промолчал.
– Но наши тайны останутся с нами навсегда.
Он кивнул.
– А потом мы вернемся.
Он снова кивнул.
– Мы поедем после большого праздника, о котором договорились с Бьянкой. А в ту ночь будем танцевать с приглашенными гостями. Ты будешь танцевать с Бьянкой много-много раз. Мы приложим все усилия, чтобы гости приняли нас за простых смертных. Я рассчитываю на тебя не меньше, чем на Бьянку или Винченцо. Вся Венеция падет к нашим ногам.
Его лицо озарила слабая улыбка. Он опять кивнул.
– Теперь ты знаешь, чего я хочу, – объявил я. – Я хочу, чтобы ты крепче подружился с мальчиками и относился к ним с любовью. И я хочу, чтобы ты чаще бывал у Бьянки – разумеется, поохотившись и затемнив кожу – и чтобы ты никогда и ничего не рассказывал ей о том, каким чудом спасся.
– Я думал... – прошептал он.
– Что ты думал?
– Я думал, что, получив Кровь, я получу все, что пожелаю. Оказывается, я ошибался.
Глава 23
Сколько бы мы ни прожили на свете, в наших сердцах хранятся воспоминания – памятные вехи, неподвластные времени. Бывает, страдания размывают общую картину, но некоторые моменты способны устоять даже перед душевными муками, храня свой блеск и красоту. Они тверды как алмаз.
Читать бесплатно другие книги:
