Спор богинь Картленд Барбара

– Дорогая моя, ты не будешь в обиде, если мы покинем тебя на полдня? Не думаю, что конная ярмарка – самое подходящее для тебя место. Тебе вряд ли там понравится.

– Конечно же, нет! – решительным тоном поддержал виконт дядю, прежде чем Астара успела открыть рот и что-то ответить. – Там очень грубая публика, часто вспыхивают драки, особенно среди цыган.

С легкой тоской Астара подумала, что она и в самом деле не прочь была бы присоединиться к их поездке.

Но поскольку было очевидно, что джентльмены не намерены брать ее с собой, она с вежливой улыбкой согласилась их отпустить и после ленча весело помахала им рукой со ступенек дворца.

Впрочем, ей пришла в голову неплохая мысль о том, как провести эти свободные часы, и теперь Ас-тара приступила к ее осуществлению.

За последние три дня, проведенные в Уорфилд-хаузе вместе с виконтом и Лайонелом, она смогла убедиться, что оба кузена наперегонки стараются ей понравиться.

Правда, держали они себя очень солидно – особенно если оказывались рядом с ней вдвоем – и всячески делали вид, что вовсе не пытаются опередить друг друга, Но тем не менее каждый осыпал ее при любой возможности жаркими комплиментами и очень прозрачно намекал о своих намерениях.

У нее, правда, сложилось впечатление, что Уильям уже вполне уверен в своей победе. Он явно рассчитывал, что она примет его предложение и со временем все состояние сэра Родерика, а также дом и земли перейдут к нему.

Она нередко замечала, как он оговаривается, забывая скрывать свое жадное стремление стать обладателем не только ее самой, но и дядюшкиного богатства.

– Я это отменю, – неосторожно заявил он накануне вечером, когда они говорили о празднике для фермеров, проводившемся ежегодно в день Св. Михаила.

Наступила неловкая пауза, и тогда виконт добавил:

– На мой взгляд, этот обычай уже устарел, несмотря на то, что он до сих пор широко распространен по всему графству. Напрасная трата времени и средств. Я убежден, что работники предпочли бы в большинстве случаев положить эти деньги себе в карман.

Сэр Родерик немедленно заспорил, что подобные праздники вносят разнообразие в жизнь простого народа, особенно в сельской местности, после чего беседа потекла по новому руслу, но потом Астара призадумалась, понял ли ее дядя, на что намекал виконт.

Впрочем, она явственно ощущала, что и сэр Родерик, и Уильям подталкивают ее к решению. Самой же ей так и не удавалось пока понять, кого из двух претендентов она все-таки предпочитает.

Нечего и говорить, виконт был поистине великолепен. Она отчетливо видела, что дяде импонировало и его увлечение спортом, и тот факт, что он коринфиец и лидер клуба галстучников, а также искусный боксер-любитель.

К тому же он был определенно хорош собой, а под прекрасно сшитым, облегающим фигуру фраком играли крепкие, натренированные мышцы, которые ее отец всегда называл «кошмаром портного».

Но когда они все вместе отправлялись по утрам на верховую прогулку, ей казалось, что Лайонел все-таки красивей и уверенней держится в седле.

Он буквально сливался с лошадью в одно целое, и у Астары возникало при этом явственное впечатление, что животные с радостью слушаются его, в то время как Уильяму они только подчиняются.

И тем не менее полной ясности в ее отношении к кузенам так и не наступало.

То она ловила себя на том, что ей больше нравится Уильям, а в следующий момент это был уже Лайонел… К тому же было заметно, что они изо всех сил стараются показать себя с наиболее выгодных сторон, всячески ей угождают, а в такой ситуации трудно оценить человека объективно.

И вот теперь она шла в тени вековых деревьев и спрашивала себя, хочется ли ей провести всю свою жизнь с одним из красавцев-кузенов.

Что у нее может быть с ними общего?

К примеру, она уже успела убедиться, что ни один из них не интересуется книгами.

Правда, уговаривала она себя, что тут можно ожидать: ведь и сам сэр Родерик не библиофил и читает разве что финансовую колонку в газетах.

Зато он мог до самозабвения погрузиться в документы, ежедневно прибывавшие из его лондонской конторы. Человеку, не разбирающемуся в вопросах экономики и финансов, понять их было так же трудно, как какой-нибудь экзотический иностранный язык.

Сама Астара не представляла себе жизни без книг и теперь опасалась, что ее будут утомлять каждодневные беседы с предполагаемым супругом, если их темой окажутся лишь всякие житейские мелочи да светские сплетни.

Она уже поняла, что Уильям вращается в более высоких, а значит, более падких на скандальные истории кругах, чем Лайонел.

Тот же был с головой погружен в дела полка, и Астаре даже интересно было расспрашивать его про военную жизнь, про солдат, которыми он командовал.

Девушка почти не сомневалась, что если он останется, как ему явно хотелось, в королевской гвардии, то со временем станет генералом. И задавала себе вопрос: сумеет ли она, с ее взглядами на жизнь, радоваться этому.

К тому же ее поразило одно обстоятельство – почему Вулкан Уорфилд не отозвался на приглашение дяди.

Она подозревала, что после такого неуважительного поступка сэр Родерик совершенно выбросил пасторского сына из головы и теперь уже не видел в нем претендента на «золотое яблоко».

– А от вашего третьего племянника так и не пришло никакого ответа? – поинтересовалась она накануне вечером у опекуна, когда они остались вдвоем.

Сэр Родерик покачал головой.

–Должно быть, он опять отправился в какую-нибудь экспедицию, а может, ему просто неинтересно меня видеть, – проворчал он.

В его голосе слышалось заметное раздражение.

– Может быть, он просто не получил письмо?

– Я сам спросил у слуги, относившего его на мельницу, – возразил сэр Родерик. – Он ответил, что сунул письмо под дверь, так что его невозможно было бы не заметить.

Взглянув на Астару, он добавил:

– Полагаю, нам придется списать Вулкана со счетов как пропустившего старт.

Астара же бросила взгляд на свою любимую картину.

– Богини было три, – заявила она. – Гера, Афина и Афродита. И поэтому получится не по правилам, если мы забудем про Вулкана.

– Он сам явно хочет оказаться забытым, – заметил сэр Родерик.

На этот раз Астара окончательно убедилась, что ее опекун сильно раздражен.

Но она не успела ничего ответить, так как в этот момент в салон вошли Уильям и Лайонел.

Девушка находила забавными те часы, которые они проводили вместе.

Каждый из кузенов старался блеснуть остроумием и любезностью, а еще девушке всегда доставлял удовольствие суховатый юмор сэра Родерика.

Она понимала, что он непрестанно наблюдает за ней, гадая, кому же она все-таки отдаст предпочтение. Сама она уже не сомневалась, каков был бы его собственный выбор, если бы все дело оставалось за этим.

Погода для апреля выдалась необычайно теплая. Астаре от быстрой ходьбы постепенно сделалось жарко, и она сбросила с плеч легкую шаль.

Она нарочно выбрала для прогулки самое простое платье, купленное еще в Италии.

Впрочем, простым оно только казалось, так как на самом деле было невероятно дорогим, как и соломенный капор, украшенный лишь тонкой полоской полевых цветов.

А тропинка все петляла и извивалась между стволами деревьев, и через некоторое время шаль начала оттягивать ей руку.

После недолгих раздумий она решила спрятать шаль среди цветущих под деревьями нарциссов. По этой тропинке ходили редко, так что ее едва ли кто заметит в густой зелени.

Продолжив свой путь, девушка сняла и капор и понесла его, держа за ленты.

Теперь она с удовольствием ощущала, как ее волосами играет легкий ветерок, а кожу греют теплые лучи солнца, проникавшие сквозь мощные ветви дубов.

Лесной воздух благоухал весенними ароматами, и Астаре захотелось остановиться и сорвать несколько желтых примул, цветы которых виднелись то тут, то там между стволов, соперничая по своей яркости с дикими нарциссами.

Но она напомнила себе, что у нее нет на это времени, и не прошло и четверти часа, как ее взору открылись соломенные крыши Литл-Милдена.

На опушке леса она остановилась и посмотрела на видневшуюся поодаль серую башню церкви.

Она ожидала увидеть и мельницу, возвышающуюся над остальными крышами, но ничего не обнаружила и теперь не знала, в какую сторону ей направиться.

Возле первого же домика она увидела женщину, утешавшую малыша, который, видно, только что упал и поранил коленку.

Астара остановилась у ворот.

– Простите, – крикнула она, – вы не скажете, как пройти на старую мельницу?

Женщина подняла голову на ее голос и увидела, что Астара стоит с непокрытой головой. Очевидно, решив, что перед ней не слишком важная персона, она не стала тратить силы на вежливость.

– Там впереди будет развилка, так ты ступай на– лево, – ответила она с мягким хартфордширским акцентом. – Ты, что ли, к мистеру Уорфилду?

– Да, верно, – ответила Астара.

– Тогда передай ему, что наша Молли больше к нему не придет, – сказала женщина.

Она произнесла это резким тоном. Затем, не услышав ничего в ответ, добавила:

– Если это ему интересно, то можешь сказать, что наша Молли уехала с проезжим торговцем. Фермер Джарвис очень расстроился из-за этого!

– Почему? – спросила Астара.

Ей стало интересно, какое отношение имела к Вулкану Уорфилду эта самая неведомая ей Молли.

– Ну а как же, кто теперь будет управляться с телятами да овцами? Да еще весной, когда хлопот не оберешься? – объяснила женщина. – Джарвис обиделся, что Молли уехала, не сказав ни слова. Но что я могла поделать со своенравной девчонкой?

– Так Молли твоя дочь? – догадалась Астара.

– Да, первенькая моя, да еще какая красавица, можешь мне поверить. Только вот никогда не думает ни о ком, кроме себя. И я скажу, что мистер Вулкан потворствовал ейному самомнению. Уж как она задерет нос, коли он попросит ее вернуться на мельницу. А вот фермеру Джарвису ничего не поможет…

Астара была слегка удивлена, но задавать другие вопросы не решилась.

– Так, говоришь, мне надо свернуть налево? – переспросила она. – Спасибо тебе за помощь.

– Ладно, чего там, – ответила женщина, все еще перевязывая мальчонке колено. – Не забудь только передать мистеру Вулкану, что Молли больше не придет.

– Нет, не забуду, – пообещала Астара и направилась дальше по дороге.

Она поймала себя на мысли о том, что ей невероятно любопытно, почему Вулкан Уорфилд так заинтересован, чтобы Молли приходила на мельницу. Чем могла привлекать его красивая девушка, работавшая на ферме? Астаре как-то не хотелось хотя бы в мыслях произнести ответ, хотя он и напрашивался сам собой.

Повернув через некоторое время налево, она увидела перед собой старую мельницу, стоявшую на берегу большого пруда. Она оказалась не такой высокой, как ожидала девушка, а большое железное колесо, когда-то вращавшееся под струей воды, теперь застыло и мирно ржавело. Обветшавшие стены постройки были выкрашены в белый, а стропила в черный цвет. Мельница выглядела весьма живописно, особенно когда Астара подошла поближе и увидела, что она стоит почти на воде.

Дверь, единственная в доме, была распахнута настежь, и Астаре невольно пришло в голову, что хозяин дома открыл ее, ожидая прихода Молли.

Поискав глазами молоток, стуком которого она могла бы возвестить о своем приходе, но так и не обнаружив его, девушка чуть помедлила в нерешительности, а затем вошла в дом. Пол внутри был довольно красиво выложен старыми узорными плитками.

Все было тихо, Астара слышала только осторожный шорох своих шагов и шла все дальше, ощущая себя на пороге необычайного приключения!

В то же время ее тревожила мысль, что ее любопытство и такое бесцеремонное вторжение на мельницу могут быть неправильно истолкованы ее хозяином.

По левую сторону коридора она увидела еще одну дверь, тоже открытую, и поняла, что нашла то, g-что искала.

Астара оказалась на пороге комнаты, протянувшейся, как она поняла, вдоль всей мельницы и не похожей ни на какие другие.

Девушка сделала шаг внутрь и увидела мужчину, стоявшего за мольбертом перед окном. Окно тоже было необычным и огромным – от пола до потолка. Вероятно, он услышал легкие шаги, потому что резко заявил, не поворачивая головы:

– Ты, как всегда, опаздываешь! Не теряй времени и ступай на трон. Да поторапливайся же, ради Бога!

Он произнес это с таким нетерпением, что Астара улыбнулась.

Ей и прежде приходилось бывать в мастерских художников, и теперь она поняла, для чего Вулкан Уорфилд приглашал Молли на мельницу.

Трон на неизбежном возвышении стоял сбоку от окна. Он был задрапирован куском зеленого бархата. Рядом на стуле лежали колосья пшеницы.

– Быстрей! – рявкнул Вулкан Уорфилд, пока Астара замерла в нерешительности. – И постарайся правильно держать колосья. Это символ плодородия, а не старый веник!

Астара пересекла комнату и, положив капор на стул, шагнула к трону.

Она взяла колосья и положила их на руку, как женщина держит ребенка. Ей почему-то показалось, что так лучше всего.

Она замерла и стала разглядывать мужчину, занятого какими-то своими приготовлениями.

– Полчаса назад был такой замечательный свет! – недовольно ворчал он. – Вероятно, ты задержалась у фермера. Ну, конечно, мои дела для тебя менее важны, чем его дурацкие коровы!

Его голос сделался немного мягче. Затем он заявил совсем другим тоном:

– Если мне и сегодня не удастся справиться с твоей головой, я, наверное, просто сойду с ума!

Проговорив это, он поднял голову, да так и застыл, пораженный.

Теперь Астара полностью увидела его лицо и поняла, что Вулкан Уорфилд не менее хорош собой, чем два его кузена, только совсем по-иному.

У него были черные волосы, и его кожа, несомненно, от долгого пребывания на воздухе, отливала теплым, золотисто-коричневым цветом, присущим, по ее наблюдениям, людям, приехавшим с Востока. Он был худощав, на лице выделялись острые скулы и четко очерченный подбородок. Глаза, из которых все еще не исчезло удивление, вызванное ее появлением, смотрели проницательно, с немым вопросом.

Он долго не отрывал от нее взгляда. Она не шевелилась и ничего не говорила, просто стояла в белом платье, держа колосья так, как он просил. Тогда, ничего не говоря, Вулкан вернулся к своей картине.

Он стер то, что уже было, и принялся быстро и решительно работать кистью.

Прошло несколько минут. Затем он спросил:

– Как тебя звать?

Не успела Астара ответить, как он воскликнул:

– Нет, не говори ничего! Ты сама Афродита, сошедшая с Олимпа, чтобы занять место строптивой пастушки!

Астара ничего не ответила. Потом тихо сказала:

– Молли не придет.

– Ну и слава Богу! – воскликнул Вулкан. – Подними-ка чуточку подбородок… еще немножко – так, превосходно! И замри, не шевелись!

Его кисть, казалось, летала над полотном. Он бросал взгляд на нее, на мольберт, потом снова на нее, а она старательно сохраняла нужную позу.

Ей уже начинало казаться, что прошла целая вечность, когда он сказал:

– Откуда ты знала, как ты догадалась, что так отчаянно нужна мне? Ну да, конечно, боги всегда слышат стоны своих почитателей, разумеется, когда дают себе труд к ним прислушаться.

– Молли убежала с проезжим торговцем.

– Я так и думал, что она в конце концов поддастся на его уговоры, – равнодушно заметил Вулкан. – А почему бы и нет? Он, конечно же, сможет дать ей более полноценную жизнь, чем та, что ждала ее здесь.

– А он женится на ней?

Вулкан по-прежнему увлеченно работал кистью и в ответ на ее вопрос лишь философски пожал плечами.

– Надеюсь, что нет. Возиться с детьми она могла бы и здесь, в деревне.

– Судя по твоим словам, – заметила Астара, – догадываюсь, что ты не считаешь семейную жизнь привлекательной.

– Она стесняет обоих – и мужчину, и женщину.

– Какова же альтернатива?

– Быть свободным, бродить по свету, познавать жизнь, развивать свой разум и восприятие. Впрочем, тебе этого, разумеется, не понять.

– Ты уверен, я предпочту другое – быть связанной множеством детей и сидеть дома.

Бросив на нее взгляд, он резко сказал:

– Выше подбородок! Гляди вверх, как могла смотреть на небеса Персефона!

– В поисках света? – спокойно поинтересовалась Астара.

– Разумеется! Как будто греки делали когда-нибудь что-либо еще!

Немного помолчав, он заговорил снова, как бы сам для себя, и процитировал:

– «Когда Аполлон разливал по небу сверкающую миллионами огней зарницу, он исцелял все, к чему бы ни прикасался, и изгонял силы тьмы».

У Астары перехватило дыхание. Именно это она испытывала, когда жила в Греции с отцом и матерью в тот последний год, незадолго до их гибели. Ей был знаком этот свет, не походивший ни на какой другой в мире, и, хотя ей было сложно облечь свои ощущения в слова, ей все время казалось, что Аполлон постоянно находился там, рядом с ней. Она обнаруживала его во всем, что видела: в морских волнах, в рыбе, бьющейся в сетях, в сверкающих глазах греков и даже в голых скалах, грозно высившихся над долинами. Этот свет, казалось, кристаллизовался и становился более интенсивным, чистым, одухотворенным, чем всякий другой, какой ей приходилось наблюдать.

Вслух же она спросила:

– Зачем ты пишешь эту картину?

– Для книги, – кратко ответил Вулкан.

– Для какой книги? Ты сам ее написал?

– Разумеется!

– О чем же она?

– Сомневаюсь, что тебе это интересно.

– Мне очень интересно.

Он снова поглядел на нее.

– Ты само совершенство! Я готов пасть к твоим ногам и принести тебе жертву – тебе или тому высшему существу, которое ниспослало тебя сюда, потому что ты именно такая, какая мне и требовалась.

– Я рада, что смогла быть настолько… полезной.

– Полезной! – воскликнул он. – Это слово ничего не объясняет! Я был в отчаянии и не знал, удастся ли мне вовремя закончить картину. Но теперь ты здесь, и я закончу ее к нужному сроку. Вот только не знаю, как мне выразить свою благодарность.

– А что за срок? – осведомилась Астара.

– День публикации.

– Я спросила тебя, о чем книга.

Он улыбнулся, и ей показалось, что его лицо немного смягчилось.

Она решила, что лицо его было на самом деле суровым – лицо человека, перенесшего немало тяжелых испытаний, но не сдавшегося и сильного духом. Тогда она напомнила себе, что, по словам сэра Родерика, Вулкан был обычным бездельником, бродившим по земле без всякой осмысленной цели. Ее не удивляло, что сэр Родерик, всегда уходивший с головой в любое занятие, за что бы он ни брался, подстрекаемый честолюбием, презирал всякого, кого мог заподозрить в лени и праздности.

– Мне очень хочется узнать, о чем рассказывается в твоей книге, – настаивала Астара, -тем более после твоих слов о том, что я оказалась так… полезна.

– Ты мне необычайно помогла, и позволь сообщить, что в настоящий момент ты участвуешь в элевсинской мистерии.

Астара улыбнулась. Именно это она и ожидала услышать.

Отец рассказывал ей про величественные церемонии, проходившие в Элевсине, неподалеку от Афин: со всех концов света стекались туда люди, чтобы присутствовать при совершении мистерий в храме. Желающие пройти обряд инициации собирались под Акрополем у Двойных ворот, чтобы проделать четырнадцатимильный поход по Священной дороге. Они наряжались в пурпурные мантии, увенчивали чело ветками мирта, а в руках несли длинные ветки фенхеля. Кульминация длинной и утомительной церемонии наступала с появлением Персефоны, державшей пучок колосьев, как держат ребенка.

Проходивших инициацию держали в темноте, символизировавшей подземный мир, и они едва не глохли от звуков льющейся воды, грома музыки и других шумов, которые должны были привести их в состояние эмоционального подъема и сделать восприимчивыми к завершающей мистерии. Их хватали невидимые руки, и от ужаса они едва не впадали в безумие.

Никто не знал, говорил Астаре отец, сколько времени проходивший инициацию человек бродил в темноте, но вот он внезапно выходил на свет, казавшийся ему теперь светом богов, и видел множество свечей, яркий алтарь и Персефону с колосьями пшеницы. Персефона протягивала ему колос и наполненный водой кувшин. Затем провозглашала: «Да падет на землю благодатный дождь! Да расцветут тучные злаки!» – и тогда жрецы начинали кружиться вокруг него в танце, ибо и он сам становился частью весны и света.

Все это промелькнуло в памяти Астары. Теперь она понимала, как хочет нарисовать ее Вулкан. И тем не менее у нее еще оставались сомнения, по силам ли художнику, живущему с ней в одной эпохе, передать на полотне священные мгновения элевсинской мистерии, настолько таинственные, что их невозможно передать словами.

Ее долгое молчание, вероятно, удивило Вулкана, и он вскоре задал вопрос:

– Ты больше не сгораешь от любопытства или просто устала?

– Пожалуй, чуть-чуть устала, – призналась Астара.

– Тогда можешь передохнуть, – разрешил он, – только недолго. Мне нужно будет продолжить работу, на случай, если я не смогу рассчитывать, что ты и завтра осчастливишь меня своим посещением.

Астара осторожно положила колосья на стул, внезапно почувствовав, что они и в самом деле сделались очень тяжелыми.

В Риме она уже позировала двум художникам, писавшим ее портреты (ни одним из них сэр Родерик так и не был доволен), и прекрасно знала, насколько утомительно сохранять одну и ту же позу в течение долгого времени.

Она легко шагнула с тронного возвышения вниз, а потом попросила:

– Ты позволишь мне взглянуть на твою работу?

Она знала, что многие художники непременно отказали бы ей, но Вулкан ответил с безразличным видом:

– Смотри, если хочешь, только я не думаю, что ты ожидаешь увидеть именно это.

Он произнес эти слова с презрением, и Астара заподозрила, что он ожидает от нее самых банальных взглядов на живопись и пристрастия к чему-нибудь розовенькому и веселенькому.

Астара подошла к мольберту и посмотрела на работу Вулкана, увиденное и в самом деле удивило ее.

На переднем плане картины стояла Персефона. Астара поняла, что художник пытался передать всю связанную с этой богиней мистику и символику элевсинского культа.

Техника письма была у него совсем иной, не такой, как у тех художников, в мастерских которых ей доводилось бывать до сих пор. Он полагался на мазки кисти и старался при помощи игры света и тени донести свою идею до сознания зрителя.

За фигурой Персефоны не было никаких отчетливых очертаний, и все-таки каким-то загадочным образом художнику удавалось передать зрителю те напряжение и ужас, какие испытывал проходящий обряд инициации человек в кромешной темноте.

Астаре вдруг показалось, что она слышит щелканье бича, грохот падающих камней, что она задыхается от едкого дыма, вздрагивает от омерзения при прикосновении огромных, скользких змей.

На заднем плане картины присутствовало все, что способно было наводить ужас, а впереди стояла сияющая, светлая Персефона-символ инициации.

Картина еще не была завершена, но уже и теперь в ней все было понятно. Правда, Астара не могла осознать, видит ли она все это глазами или мысленным взором.

– Ну и что ты скажешь? – спросил Вулкан. – Почему ты молчишь и не говоришь, что разочарована? Я ведь не сомневаюсь, что именно так и должно быть.

Он произнес эти слова почти издевательским тоном, и Астаре стало ясно, что он ни секунды не сомневается в ее ограниченности и уверен, что она совершенно не способна понять замысел его картины.

И потому она ничего не отвечала, а просто стояла и смотрела. К тому же ее почти пугала манера, в какой он написал ее изображение.

Портрет был явно необычен, черты лица расплывчаты, и все же глаза определенно принадлежали Астаре.

Казалось, художник не только пытался поведать о чувствах юного существа, только что прошедшего через ужас и страдания, но и передать то, что испытывает Персефона, – радость от возвращения на землю из подземного царства Аида, от лицезрения света после четырех долгих месяцев тьмы.

Он изобразил Персефону совсем юной, не погрешив против истины, поскольку элевсинская мистерия предназначалась для юных граждан Афин.

Молодые колосья, юная богиня… и, тем не менее, Астара видела в картине нечто большее. Там запечатлелась часть ее души, отразились ее растерянность и опасения.

Все это было лишь впечатлением, но впечатлением безошибочным. Как ни уговаривала себя Астара, что художник намеревался изобразить все это на картине еще задолго до ее появления на старой мельнице, но все-таки ее не покидало смутное подозрение, что на полотне изображено нечто, касающееся лично ее.

– Скажи мне, – прозвучал где-то рядом его голос. – Скажи мне, что ты думаешь.

– Мне трудно сказать, что я думаю, – ответила Астара, – в настоящий момент я не думаю, а чувствую.

С этими словами она повернулась и поглядела ему прямо в глаза, он ответил ей тем же. Несколько секунд их взгляды были устремлены друг на друга. Потом он спросил:

– Почему ты это говоришь? Она улыбнулась.

– Я уверен, что ты Афродита! – воскликнул он. – Ты неземное создание. Не может быть, чтобы ты была из плоти и крови!

– Я такая, какой ты меня изобразил, – ответила Астара. – И это, признаюсь, немного напугало меня.

– Я догадался, что ты испугалась, – ответил Вулканн. – Но, надеюсь, не я причина твоего испуга?

Она покачала головой.

– Я испугалась себя самой.

– Как и Персефона, пока свет не укрепил в ней душевные силы, – улыбнулся он.

– Как бы мне хотелось укрепить и свои! – вздохнула Астара.

Ей начинало казаться, будто они оба беседуют во сне. Она заметила, как в его черных глазах промелькнуло удивление, и вдруг поняла, что живо ощущает в нем привлекательного и сильного мужчину.

Он носил синюю блузу, как парижские художники. Он был высок. Еще от него исходило ощущение мощи. И дело было далее не в его физическом облике, а в каких-то невидимых глазу вибрациях, которые улавливала ее душа.

Сделав над собой усилие (она боялась тех слов, которые готовы были вырваться у нее, если разговор продолжится), Астара сказала:

– Я готова… продолжить, если хочешь.

– Нет, подожди минуту, – ответил он. – Я хочу знать, кто ты такая и почему пришла сюда.

Он говорил так, словно заставлял себя мыслить четко и спуститься на землю, к обыденным вещам.

– Разве это столь важно? – возразила Астара. – Меня прислала мать Молли. Этого тебе не достаточно?

– Возможно, так оно и есть, – признал он. – Только мне все равно ничего не понятно.

Словно опасаясь, что он заставит ее сказать то, к чему она еще не была готова, Астара торопливо спросила:

– Можно мне посмотреть твою мастерскую?

Он сделал широкий жест рукой: