Снова домой Ханна Кристин

Но затем наступили перемены с Линой. Сначала изменения не очень бросались в глаза, но только сначала. У девочки появилось несколько дырок в ушах, специально сделанные прорехи на «левисах», девочка стала густо красить ресницы и подводить глаза, всегда казавшиеся Мадлен такими выразительными и красивыми.

Как обычно, Мадлен едва обращала на все это внимание. Но затем, в один прекрасный день, она посмотрела на дочь и увидела – его. Именно тогда она осознала то, что должна была увидеть с раннего детства. Лина была точной копией отца, этаким диким подростком, который запустил свою жизнь на полные обороты. Она ни о чем не спрашивала, вела себя очень жестко. Как и отец, Лина видела Мадлен насквозь: за неприступным фасадом преуспевающего врача девочка без труда могла разглядеть слабую женщину. Женщину, которая не умеет требовать, не может даже настоять на выполнении дочерью самых простых правил. Женщину, которая до такой степени нуждалась в любви, что даже позволяла людям наступать на себя.

Лина Хиллиард глубоко затянулась-сигаретой и выпустила табачный дым, сразу прилипший к ветровому стеклу, где скопилось уже большое облако от ее прежних затяжек. Усилием воли она подавила приступ начавшегося было кашля.

Поерзав на узком сиденье машины, она исподтишка бросила взгляд на сидевшего рядом приятеля. Джетт, как обычно, гнал вовсю. Ногой он непрерывно давил на газ, в свободной руке держал бутылку «Джэк Дениэл», явно украденную у родителей. С другой стороны от Лины Бриттани Левин посасывала лимон. Она всегда так делала, когда пыпивала слишком много текилы. Все смеялись и галдели, одновременно пытаясь петь вместе с радио: оттуда неслась убойная композиция «Баттхоул серферз».

Одна песня закончилась, началась другая, более тихая и мелодичная. Громко выругавшись, Джетт выключил приемник, затем вырулил на обочину дороги и так резко ударил но тормозам, что всех пассажиров рывком бросило вперед. Лина инстинктивно выставила перед собой руку, ударившись ею в ветровое стекло. Ее сигарета, отскочив от приборной доски, упала под сиденье. Через небольшую дверцу «датсуна» вся компания вывалилась на воздух. Лина начала искать упавший окурок. Когда она все-таки достала его, все остальные уже собрались вокруг большого кедра, росшего посередине вырубленного участка леса.

Это было их собственное место, по субботам здесь устраивались вечеринки. Пожелтевшие сигаретные окурки усеивали поляну. Кругом валялись также смятые пачки из-под сигарет и горы пустых бутылок. Кто-то притащил с собой приемник, из него гремела оглушительная музыка.

Лина бросила окурок на землю, затоптала его каблуком и направилась к остальным. Джетт стоял, прислонившись к стволу кедра, и пил «Джэк Дениэл» так, словно в бутылке оыла вода. Золотистая жидкость стекала по его квадратному подбородку и капала на тенниску.

Лина бы много дала, чтобы знать, чем можно в эту минуту привлечь его внимание, что надо сделать, чтобы Джетт не только посмотрел, но и наконец увидел ее. Она уже давно была от него без ума, однако он держался весьма холодно. У них было кое-что общее: Джетт тоже рос без отца. Лина была уверена, что это должно их сильно объединять, ведь у них была такая похожая жизнь. Однако он, казалось, совершенно не замечал ее, как, впрочем, не замечали и остальные. Она была сродни призраку: как-то всегда оставалась с краю, вне компании, безуспешно пытаясь найти слова, которые навели бы какой-то мост между нею и другими подростками.

– Эй, Хиллиард, – позвал Джетт, вытерев тыльной стороной ладони влажные губы. – У тебя сколько-нибудь денег есть? Курево кончилось.

Лина улыбнулась и отвела за ухо выбившуюся прядь черных волос. Не бог весь что – уж это она понимала, – но по крайней мере хоть что-то Джетту понадобилось от нее. У Лины всегда бывало больше денег, чем у остальных. (Хоть какая-то польза была от ее никудышной матери.)

– На пару пачек наберется, – ответила она, запуская руку в карман джинсов.

Бриттани мутным взглядом посмотрела на Лину, потом открыла свою сумочку и выудила оттуда пинтовую бутылочку текилы.

– Эй, Лина, хлебнуть хочешь?

Лина взяла бутылку за теплое горлышко и сделала большой глоток. Текила, обжегши горло, обрушилась в желудок.

Бриттани провела рукой по своим коротким волосам и покосилась в сторону Джетта. Затем, торжествующе глянув на Лину, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Тот легко обнял Бриттани за талию и притянул к себе.

– Ты на вкус – ну в точности как текила, – шепнул он ей, затем огляделся по сторонам. – У кого-нибудь травка есть?

Не прошло и минуты, как вечерний воздух наполнился i ладковатым запахом марихуаны. Косячок пошел по кругу. Каждый затягивался и передавал самокрутку соседу. Все смеялись и пританцовывали.

Лина ощутила, как под действием травки заиграла кровь. Все вокруг как бы замедлило свой ход. Тело сделалось вялым и неподатливым, ее все сильнее и сильнее тянуло вниз.

Усевшись на землю, она закрыла глаза и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Господи, как же хорошо ей сразу сделалось! Несколько затяжек – и мир совершенно переменился! В этом блаженном состоянии ей было плевать на многие вещи, обычно сразу выбивавшие ее из колеи. Лине сразу стало безразлично, что ее образцово-показательная мать сегодня встречается с директором школы: в эти мгновения все ато представлялось мелким и ничтожным.

Даже те мучительные проблемы, которые весь день не давали Лине покоя, – даже они теперь сделались такими же ничего не значащими, как дымок от ее сигареты.

Бриттани плюхнулась на землю рядом с Линой.

– Я сегодня видела, как твоя мать входила в кабинет мисс Оуэн.

Джетт расхохотался.

– Ха, вот уж не поздоровится тебе сегодня, Хиллиард!

– Да, я тоже видел, как ее мать шла к директрисе, – подтвердил кто-то. – Она, может, и сука, но вид у нее шикарный!

– Вполне могла бы работать моделью, – сказала Бриттани и придвинулась поближе к Лине. – Про тебя вот не скажешь, что ты ее дочь. На кого же в семье ты похожа, как думаешь?

Лина поморщилась и потянулась за самокруткой. Иногда она так ненавидела эту дуру Бриттани, что просто сил не было.

– На папашу, должно быть.

Бриттани покровительственно взглянула на нее.

– Ну, разумеется, это всего лишь предположение. – Она сделала большой глоток текилы и рассмеялась. Затем осторожно поднялась на ноги. – А у меня идея! – Она подбежала к Джетту и принялась что-то горячо шептать ему в самое ухо. Оба громко расхохотались.

Отбросив пустую бутылку от «Джэк Дениэл», Джэтт, покачиваясь и спотыкаясь, направился к машине. Открыв багажник, он принялся шарить там, затем вытащил что-то и вернулся на поляну к остальным. Широкая пьяная ухмылка сияла на его лице.

– Ну, Хиллиард, мы сейчас выясним, кто твой папаша!

Лина не ответила. Они не поняли – никто из них никогда не понимал, – насколько сильно задели ее эти беззаботные слова.

– Ты что это задумал? – спокойно поинтересовалась она.

Джетт подошел вплотную и пристально посмотрел Лине в глаза.

– Собираемся выяснить, на кого именно ты похожа. Это крутой способ, сейчас сама увидишь. – И прежде чем она успела хоть что-нибудь ответить, Джетт напялил ей на голову старую бейсболку и вытащил ножницы. – Обрежу все волосы ниже бейсболки, как надо будет! – Он икнул и пьяно захохотал.

Страх охватил Лину.

– Эй, подожди!

– Моя мамуля – парикмахер. Я знаю, как все это делается, – заверил ее Джетт.

Бриттани презрительно смерила ее взглядом.

– Что, сдрейфила? В штаны наложила? А, Лина? Их окружили остальные подростки.

Лина прикусила дрожащую нижнюю губу. Однако взгляд не отвела.

– Ничего я не сдрейфила, – твердо ответила она. – Волосы короче, голове прохладнее. – Она повернулась к Джетту и улыбнулась так решительно, как только могла: – Валяй!

Джетт начал кромсать ее волосы. Густые черные пряди падали на левисовскую куртку. При каждом металлическом чиканье ножниц Лина морщилась: было такое чувство, словно от нее самой отрезают куски.

Бриттани вытащила из сумочки зеркальце и протянула Лине. В ее карих глазах светилась победная улыбка.

Лина медленно взяла зеркальце и заглянула в него. На мгновение у нее остановилось дыхание. Но через несколько секунд Лина успокоилась, топорная стрижка уже не казалась такой ужасной. Девочка внимательно разглядывала свое лицо. Лицо, в котором не было почти ничего материнского: резкие черты и голубые глаза.

Прежние сомнения вновь накатили на нее. Причем на сей раз ни выпивка, ни травка не могли помочь. Неожиданно Лина задумалась об отце – об этом загадочном человеке, в которого она пошла лицом и душой. Ей захотелось узнать, чем именно он сейчас занимается. Может, возвращается с работы домой? Целует другого ребенка, который у него мог родиться много лет назад и ради которого он оставил их с матерью?

«Если бы я знала его, все было бы значительно проще», – уже в тысячный, наверное, раз подумала она.

– Да она вылитый мистер Сирс, – заявила Бриттани и пьяно захихикала. – Эй, Хиллиард, может, твой папаша – наш школьный уборщик, а?

Джетт взял косячок и затянулся. Когда он заговорил, изо рта его повалил густой дым.

– Не понимаю, почему ты прямо у своей мамаши не спросишь? Моя, например, несколько лет назад сама дала мне адрес отца. Так и сказала, чтоб я жил с ним.

Прямо спросить...

При этой мысли у Лины по спине пробежали мурашки.

Может, все-таки ей набраться мужества и спросить наконец... Тем более что скоро ей уже исполнится шестнадцать...

Мысль эта крепла в ее сознании, и Лина почувствовала, как все ее существо охватила нервная дрожь. Как будто непростой разговор произойдет прямо сейчас. Внезапно Лина сообразила, какой именно подарок она потребует на свой день рождения.

«Да, настало время», – мысленно сказала она себе, затем широко улыбнулась.

– Ну, что скажешь, Лина? – тягучий голос Бриттани вмешался в ее мысли.

Лина подняла взгляд. Несколько секунд она была в недоумении, не понимая, чего именно все они ждут. Затем до нее дошло. Прическа. Она посмотрела сперва на Джетта, затем перевела взгляд на Бриттани. А ведь эта идиотка и вправду думает, что поганая прическа важна для нее.

– Круто подстриг. Спасибо, Джетт. А теперь дай глотнуть текилы.

Глава 3

Мадлен опустила дорогие хозяйственные сумки на старую скрипучую скамью и села.

Соленый ветерок ласкал кожу лица, мягко растрепывал ей волосы. Темно-зеленая вода медленно, волна за волной, накатывала на испещренные заклепками сваи, вокруг которых образовывалась легкая воздушная пена. Скамейка под Мадлен скрипела и при каждом набеге волны чуть качалась.

– Привет, мама, – сказала она, и ее негромкий голос слился с шептанием ветра, проникавшего сквозь ветхие доски мола.

Казалось, море смотрит на Мадлен в ожидании чего-то.

Мадлен хотелось почувствовать здесь близость матери: здесь, в единственном на всей земле месте, где это было возможно, – но, увы, очень непросто было восстановить связь, порвавшуюся много лет тому назад. Несмотря ни на что, Мадлен старалась: в первое воскресенье каждого месяца она приходила сюда и разговаривала с женщиной, которая могла бы совсем иначе сформировать ее жизнь.

Впервые Мадлен пришла сюда, когда ей было шесть лет. Тоненькая как тростинка, с некрасивым лицом девочка, одетая как куколка. Она сидела на берегу, тесно сжав ножки в черных ботиночках, ее черное атласное платьице трепал ветер. Прах ее матери покоился на гладкой поверхности моря...

Она закрыла глаза, отдавшись потоку воспоминаний. Только они одни у нее и остались. Отец, стоявший тогда рядом с ней на самом краю пристани, не обращал внимания на резкие порывы ветра, трепавшие его пальто. Щеки от холода покраснели. Тогда отец казался ей таким огромным и сильным – голос у него был как сирена, подающая сигналы кораблям во время тумана. Глаза, правда, имели обыкновение никогда не смотреть на дочь.

«Не плачь, девочка моя. Этим ее уже не вернешь».

Мадлен сделала, как он говорил: она всегда слушалась отца. Сдержала себя и вытерла слезы. Море перед ее глазами стало расплывчатым голубым пятном. Оно теперь приняло то, что осталось от ее матери.

Прошло много лет, прежде чем она смогла вновь прийти на это место. И как только Мадлен первый раз после долгого перерыва вернулась сюда, она поняла, что не может без этого жить.

Сумки зашуршали от ветра, напомнив ей, зачем она пришла. Мадлен заговорила, обращаясь к матери.

– Завтра день рождения Лины, – сказала она тихо.

Ветер подхватил и отнес ее слова. После тяжелого рабочего дня Мадлен долго ходила по магазинам: тщательно выбирала каждый подарок, надеясь, что он понравится дочери. Она очень хотела как-то наладить отношения с Линой. Надеялась склеить их разбитую когда-то дружбу – дружбу матери и дочери.

Мадлен мечтала о том, чтобы завтрашний праздник ознаменовал новую эру в их жизни: слишком далеко они успели отойти друг от друга. Но с чего начать сближение?..

Именно с этим вопросом она и пришла к своей покойной матери: как люди, которым полагается любить друг друга, могут восстановить порванную связь? Как сделать так, чтобы как по мановению волшебной палочки исправились все ошибки и забылись все обиды?

Помоги мне найти выход, мамочка.

Она подняла голову и замерла, не сводя глаз со сверкающей поверхности воды. Как обычно, никакого ответа. Молчание. Только глухой шум моря, только мерные удары ноли. Ветер набирал силу» отчего набегающие волны все сильнее бились о пристань. Над головой стремительно пронеслась и спикировала на воду чайка.

– Так и знал, что найду тебя здесь.

У Фрэнсиса Демарко был приятный голос. Ей следовало бы догадаться, что он найдет ее тут. Улыбнувшись, Мадлен обернулась.

Он стоял у нее за спиной. Высокий, стройный, с длинными руками, свободно вытянутыми вдоль тела. Как обычно, он выглядел несколько смущенным. На нем была простая одежда священника. Черная сутана контрастировала с бледной кожей Фрэнсиса. Светлые волосы цвета спелой ржи растрепал ветер.

Сердце Мадлен болезненно сжалось при виде этого человека. Он, как обычно, в упор смотрел на нее, и его пыразительные глаза светились напряженным ожиданием, губы готовы были сложиться в улыбку.

– Привет, Фрэнсис, – сказала она.

Он с готовностью улыбнулся своей совсем еще мальчишеской улыбкой, и лицо у него просияло от радости. Для взрослого человека он был поразительно наивен.

– Сегодня утром тебя не было в церкви, я уже успел соскучиться.

Мадлен улыбнулась: это была их старая шутка.

– Я молилась в операционной. А потом еще в отделе косметики в «Нордстремз».

Фрэнсис приблизился, громко стуча каблуками по обветшалым доскам. Хрустнув коленями, он сёл рядом с Мадлен и начал вглядываться в морскую даль.

– Ну как, на этот раз она ответила?

Задай этот вопрос кто-нибудь другой, Мадлен бы смешалась, однако в его устах эти слова прозвучали вполне естественно. Фрэнсис знал Мадлен лучше, чем кто-либо другой в целом мире. Вздохнув, она подвинулась поближе к нему и вложила свою руку в его.

Он был для нее единственной опорой много лет. Ее лучшим другом. Силу, которую Мадлен не могла найти в собственной душе, она всегда черпала в душе Фрэнсиса.

– Нет, ничего.

– Как, все приготовила для завтрашнего праздника? Судя по сумкам, ты скупила не только весь «Норди», но и «Тауэр рекордз».

Она рассмеялась, чувствуя, как сразу поднялось настроение. Давно уже с Мадлен такого не было.

– Я стала настоящей матерью-одиночкой, страдающей от непонимания и невозможности установить контакт с собственной дочерью-подростком. Только и могу, что покупать и покупать ей все подряд.

Они помолчали. Мадлен смотрела на море, слушая его шум, ощущая мощные, размеренные удары волн.

Когда Фрэнсис наконец заговорил, его голос зазвучал так тихо и спокойно, что сначала Мадлен не могла расслышать слов.

– ...старая миссис Фиорелли. Чувствует себя далеко не лучшим образом. Мадлен пожала его руку.

– Очень жаль, Фрэнсис, мне правда очень жаль. Я знаю, как ты переживаешь за нее.

После долгой паузы он заговорил опять: – Да. Нужно будет пойти навестить ее. Мадлен взглянула на него и с удивлением увидела, как погрустнело его лицо. Она опустила глаза, взглянула на свою ладонь, потом провела ею по щеке Фрэнсиса.

– Что случилось, дорогой?

Он пригладил рукой свои светлые волосы. Мадлен ожидала, что он рассмеется, скажет, что у него все в полном юрядке, но он оставался необычно притихшим. И как-то по-новому, испытующе смотрел на нее.

– Фрэнсис?

Он подался чуть вперед. При этом не отрываясь смотрел ей прямо в глаза. У Мадлен отчего-то торопливо забилось сердце.

Прежде чем она успела сказать хоть слово, лицо Фрэнсиса изменилось, сделалось прежним, привычным.

– Да так, ничего, Мэдди-девочка. Абсолютно ничего. У Мадлен возникло чувство – ну не сумасшествие ли? – словно она только что, сама того не ведая, подвела Фрэнсиса.

– Фрэнсис, ты же знаешь: если что случится, я всегда с радостью тебе помогу. Только скажи.

– Знаю, – сказал он, улыбаясь мягкой, чуточку печальной улыбкой. – Это я знаю.

Лина соскочила с жесткого сиденья своего спортивного нелосипеда с десятью скоростями и выставила опору. Легкий велосипед стоял, чуть накренившись влево. Она стащила с головы шлем и тряхнула по-мальчишески коротко стриженной головой. Взъерошила волосы, чтобы они выглядели как можно более неряшливо.

Мать ее новую прическу, разумеется, не одобрила. «Ну совсем как у Билли Айдола, Лина. Неужели ты и вправду хочешь выглядеть, как этот ужасный Билли Айдол?!»

По правде говоря, мамаша, даже если б и захотела, не смогла выдумать лучшего комплимента своей дочери. Кроме того, сегодня был едва ли не самый подходящий день, чтобы выглядеть именно как Билли Айдол.

Сегодня Лине исполнялось шестнадцать лет, и она приготовила матери не слишком приятный сюрприз. А уж как ей было приятно преподнести этот сюрприз!

По совести говоря, был только один подарок, который Лине действительно хотелось сегодня получить, но она знала, что стоит ей только заикнуться об этом, как может начаться целая буря.

Лина сунула руку во внутренний карман своей кожаной байкерской куртки и вытащила смятую пачку «Мальборо лайтс». Глубоко затянувшись, закурила. В легких сразу закололо, и Лина закашлялась. Все равно: стоило курить именно сейчас.

Мать просто выходила из себя, если от дочери пахло табаком.

Улыбнувшись своим мыслям, Лина ленивой походочкой пошла по выложенной кирпичом дорожке через ухоженный дворик перед белым сельского вида домом с большим крыльцом. Дом стоял обособленно, в самом конце улицы. Когда-то вокруг него был участок в сотню акров, да и сам дом принадлежал какому-то фермеру. Теперь же он был просто одним из старомодных домов, замыкавших ряд стандартных коттеджей. Росшие вокруг кусты и деревья, как всегда, находились в идеальном порядке: были аккуратно подстрижены. Так же аккуратно была скошена и трава на лужайке. Цветочные горшки, раскрашенные в желтый, красный и коричневый цвета стояли на каждой ступеньке крыльца.

Все вокруг выглядело идеально, как на картинке. Единственное, что не соответствовало картине, – это пыльный «фольксваген» отца Фрэнсиса, небрежно оставленный посредине подъездной дорожки. На ржавом переднем крыле Лина заметила свежую вмятину и вскользь подумала, чью же машину на этот раз задел священник.

Поднимаясь на крыльцо, она чуть замешкалась и еще раз взъерошила волосы. Она отлично понимала, что выглядит сейчас на редкость отвратительно, как самая что ни на есть последняя грязная дешевка, – но именно этого ей и было надо сегодня. В правом ухе висели три серьги, в левом таких было четыре. Кровавого цвета губную помаду дополняли синие тени. Черные, в обтяжку, джинсы «Левис» с дюжиной специально сделанных прорех, и мужская дырявая майка белого цвета с грязными пятнами.

В глубине души она осознавала, что глупо так наряжаться только для того, чтобы взбесить чистоплотную мать, однако сейчас Лине это было безразлично. Тем более что была и другая причина: все, что делала Лина, должно было приковывать к ней внимание матери. Доктор Хиллиард, Богоматерь от Медицины, которая даже после утомительной десятичасовой смены в клинике выглядела безупречно, которая, казалось, не сделала в своей жизни ни одной ошибки, была правильной до отвращения. Всякий раз, когда Лина смотрела на мать, она чувствовала себя совсем еще маленькой, глупой, ни на что не способной. Это так беспокоило ее, что каждый вечер перед сном она нередко заливалась слезами: ей так хотелось хоть в чем-то походить на свою мать.

Но в конце концов Лине осточертело рыдать в подушку, завидовать матери, стремиться к какому-то совершенству. В этом году она вдруг поняла, что ей никогда не сделаться такой, как мать. Осознание этого освободило ее от многих комплексов. Лина перестала даже пытаться зарабатывать в школе хорошие отметки, перестала искать себе настоящих друзей, вообще стала вести себя, будто с цепи сорвалась. Бунт доставлял ей какое-то особенное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Но прошло некоторое время, и она поняла, что просто портить матери нервы – этого уже недостаточно. Ей требовалось что-то иное. И в конце концов Лина осознала, чего именно ей недостает.

Отца.

Было странно, что она вообще думала об этом человеке. Однако Лина ничего не могла с этим поделать. Она отлично помнила тот день, когда вдруг почувствовала, как сильно ей не хватает отца. И это были не какие-то смутные желания вроде «о, как бы я хотела, чтобы он оказался рядом», совсем нет. Это была постоянная, грызущая тоска, похожая на отчаяние от потери очень близкого человека.

Это случилось, когда Лина была в шестом классе, то есть за год до того, как она стала взрослой девушкой. Лина собралась с духом и спросила мать об отце. Мадлен поначалу была ошеломлена, затем на ее лице появилось скучающее выражение. Мать нехотя объяснила, что он оставил их много лет назад, потому что не был готов почувствовать себя отцом. И что все это не имеет к Лине ровным счетом никакого отношения. Под конец Мадлен говорила с отчаянием в голосе: «Совершенно никакого отношения».

Лина до сих пор помнила свои ощущения в ту минуту, вдруг возникшее страшное чувство одиночества.

С тех пор всякий раз, глядя на себя в зеркало, она видела глаза незнакомца и его улыбку. С каждым днем она чувствовала себя все более потерянной и одинокой.

Именно тогда, в холодном декабре, Лина отчетливо поняла, что только ей, ей одной недостает отца. Она первая поняла, что в семье у них что-то не так. Вот тогда отношения с матерью и пошли наперекосяк. Она больше ни о чем не спрашивала мать: нес неразрешенные вопросы она уносила в свою комнату, лежала и думала, пытаясь самостоятельно отыскать ответы. Так и отношениях между ней и матерью появился холодок. И все новые и новые вопросы мучили Лину.

Бесконечное множество раз она горько плакала вечерами и, устав от слез, засыпала. Ей казалось, что она вечно оплакивает своего отца, загадочного отца, которого ей так никогда и не довелось увидеть, который никогда не интересовался жизнью своей дочери, который никогда не приходил с подарками к ней на день рождения.

Она горевала до тех пор, пока не вытравила из своей души саму способность горевать. Затем настало время серьезных раздумий. А что, если отец вообще не знает о ее существовании?..

Как только эта мысль впервые пришла Лине в голову, она начала каждый день придумывать все новые и новые доказательства своему предположению. И в один прекрасный день она окончательно поверила, что так оно и есть в действительности. Отец попросту не знает, что у него есть дочь. А если бы знал, то непременно оказался здесь, рядом: любил бы ее, всюду брал с собой, покупал ей все те вещи, которые никогда не согласилась бы купить мать.

При этом он не стал бы предъявлять к ней такие высокие требования; отец не качал бы огорченно головой, если бы она попросила разрешения сделать себе татуировку. Он бы отвечал на все ее вопросы, он бы знал, как успокоить ее. Он бы позволял ей оставаться в доме у ее парня хоть до утра.

Если бы Лине приснился кошмар, она пришла бы к нему и свободно выплакалась в его объятиях.

Сунув в рот сигарету, Лина решительно распахнула дверь и вошла в дом. Повесила куртку на вешалку и через просторный холл направилась на кухню.

Там никого не было.

Глубоко затянувшись сигаретой, Лина огляделась: внезапно она почувствовала замешательство, не знала, что делать дальше. Кухонный стол, застеленный яркой скатертью, был завален подарками в красивой оберточной бумаге. На середине стола лежал огромный белый торт. Он был выпечен в виде мотоциклиста, приникшего к рулю своего «харлей-дэвидсона». Кухня была украшена разноцветными шарами, прикрепленными на нитках к спинкам стульев, к хромированным ручкам плиты, к дверце холодильника. Среди них особенно выделялись красивые шары от «Миллар» со словами «Поздравляю с днем рождения».

Торт украшали шестнадцать свечей, шестнадцать розовых витых свечек, которые в супермаркете «Сейфуэй» стоили тридцать долларов упаковка.

Слезы навернулись ей на глаза. Лина перестала видеть торт, скатерть с подарками слилась в одно большое расплывчатое красно-белое пятно. Рассердившись на себя за эту неожиданную слабость, Лина смахнула слезы и вышла из кухни.

Что это вдруг с ней случилось?! С чего бы ей распускать нюни при виде дурацкого торта?

Однако Лина знала, в чем тут дело. Мать купила самые дорогие шары, самый лучший для такого случая торт. Лина не сомневалась, что мать с огромным тщанием выбирала каждый подарок.

Но она также не сомневалась, что подарки ей не понравятся. С матерью всегда так: хочет как лучше, а получается хуже нельзя.

Раньше все было по-другому. Лина отлично помнила то время, когда песня Хелен Редди «Ты и я против всего мира» была любимой у них с матерью. Тогда они обе постоянно напевали ее, вместе под эту музыку танцевали и смеялись.

И вот сейчас, глядя на этот дурацкий покупной торт, Дина почувствовала, насколько ей не хватает тех прежних вечеров, когда она, бывало, забиралась в постель к матери перед сном, когда они вместе пекли пироги и при этом напевали всякие смешные песенки. Боже, Лина и признаться себе не могла, до какой степени ей всего этого недостает...

– С днем рождения, хорошая моя, – неожиданно раздался голос матери.

Лина подняла голову. Мать и отец Фрэнсис стояли в проходе, отделявшем кухню от гостиной. Оба они улыбались.

Лина плакала – сама не могла поверить в то, что плачет. Плачет.

Распрямив плечи, она с шумом втянула в себя воздух. Затем лениво привалилась к стене. Она чувствовала, как вновь входит в созданный ею самой образ: бунтовщицы в кожаной куртке. В этом образе она со всеми должна была разговаривать исключительно дерзко, бросая колючие ннгляды исподлобья. Этот образ предполагал, что чувства одиночества или потребности быть рядом с матерью, под материнским крылом, у нее и быть не может. Лина пыхнула сигаретой, глубоко вдохнула дым, улыбнулась – чуть скривив губы, как это делал Элвис, – и пробурчала:

– Спасибо-тебе-мам.

Мадлен уставилась на сигарету в руке дочери. Радостная улыбка сошла с ее лица, сменившись разочарованием.

– Я ведь просила тебя не курить в доме.

«В таком случае заставь меня не курить...» Лина смотрела на мать в упор, смотрела нагло, не мигая. С легкой усмешкой на губах Лина двинулась в сторону матери, громко топая своими тяжелыми ботинками. Подойдя вплотную, она сделала еще затяжку.

– В самом деле?

На мгновение ей показалось, что мать сейчас предпримет что-то решительное, скажет какую-нибудь резкость. Лина ждала.

Но Мадлен только чуть заметно пожала плечами.

– Сегодня твой день рождения... Давай не будем ссориться.

– Лина, пойди выброси сигарету, или я заставлю тебя съесть церковную печать, – вмешался отец Фрэнсис.

– Ого, серьезная угроза! – Присвистнув, Лина пошла на кухню, затушила окурок под струей воды и выбросила в мусорное ведро.

Когда она обернулась, то заметила, что никто из взрослых не пошевелился. Отец Фрэнсис и ее мать стояли застыв, как две фигуры из музея мадам Тюссо. Они стояли рядом, как всегда. Друзья – водой не разольешь.

Сегодня Фрэнсис выглядел еще более симпатичным, чем обычно. Он был высокий, стройный, чем-то похожий на балетного танцора. И хотя в своей сутане Фрэнсис нередко выглядел каким-то не от мира сего, в мирской одежде он смотрелся очень даже привлекательно. Вот и сейчас на нем были голубые потертые джинсы «Левис» и просторный свитер с надписью «GAP» на груди. А уж из-за его обаятельной улыбки шестнадцатилетние девчонки вообще чуть с ума не сходили...

Фрэнсис смущенно запустил руку в свои густые светлые волосы и улыбнулся:

– Ну, Лина-балерина, как оно, чувствовать себя шестнадцатилетней?

Лина пожала плечами.

– Нормально.

Мать грустно улыбнулась дочери.

– А я помню, как мне исполнилось шестнадцать.

Фрэнсис взглянул на Мадлен, и Лина заметила, как в его взгляде мелькнула та же грусть.

– Да, – мягко произнес он. – Это было примерно в это же время года.

И опять, уже в который раз, Лина почувствовала, что взрослые опять забыли о ней.

– Эй, что это вы? Сегодня мой день рождения, а не вечер воспоминаний!

Мать улыбнулась.

– Конечно, ты права. Что скажешь, если мы начнем распаковывать подарки?

Лина взглянула на груду свертков и пакетов, лежащих на кухонном столе. Большие, яркие, обернутые в красивую бумагу коробки – и ни в одном из них не было того, чего она хотела.

Лина вновь посмотрела на мать, и внезапно ей стало страшно при мысли о том, что она собралась сегодня сделать. А мать так старалась... Она всегда так старается ей угодить, а тут такое... Это может просто разбить ей сердце...

Мать сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.

– Детка, в чем дело?

Лина напряглась, отступила назад, зная, что прикосновение матери может вновь вызвать слезы.

– Не называй меня «деткой». – С ужасом Лина почувствовала, что голос ее дрогнул.

– Дорогая...

– Как его зовут? – Вопрос сорвался с губ Лины прежде, чем она успела сообразить хоть что-нибудь. Он прозвучал неожиданно и грубо. Лина поморщилась. Но было уже поздно: вопрос повис в воздухе, и отступать оказалось некуда.

Мать застыла на месте. На ее лице появилось выражение недоумения.

– Кого зовут?

Лина чувствовала, что теряет над собой контроль. Пальцы задрожали, и ей никак не удавалось прекратить эту отвратительную дрожь. Ей очень недоставало сигареты или хотя бы стакана воды. Нужно было хоть что-нибудь держать в руках. Чтобы можно было опустить глаза и сделать вид, будто рассматриваешь что-нибудь. Она готова была смотреть куда угодно, только не в серо-зеленые, смущенные глаза своей матери.

А в голове Лины беспрерывно крутилась эта дурацкая песенка: «Ты и я против всего мира».

Если она повторит свой вопрос – Лина понимала это, – то от их с матерью отношений вообще не останется камня на камне. Вопрос все уничтожит.

«Он ничего не знает о тебе. Он бы любил тебя, если бы только знал, что ты есть на белом свете...»

Лина уцепилась за эту успокоительную мысль, постепенно пальцы перестали дрожать, ком растаял в горле. Она медленно прикрыла глаза, не в силах смотреть на мать, собралась с духом и снова спросила:

– Так как все-таки его зовут, мам? Я ничего больше не хочу в свой день рождения, хочу только узнать его имя.

На несколько секунд в комнате повисла тишина, все словно застыли.

– Чье имя? – переспросила наконец мать, и голос ее при этом оставался спокойным и мягким. Таким мягким, словно она уже все поняла и напугана.

Лина открыла глаза и встретила взгляд матери. Она чувствовала неловкость, потому что отлично понимала, что ее следующие слова сильно ранят ее мать. И все-таки решительно произнесла:

– Моего отца.

– О Господи, – тихо прошептал Фрэнсис.

Лина, впрочем, не обратила на его слова никакого внимания. Она пристально смотрела на мать, которая по-прежнему стояла неподвижно. Казалось, она даже и дышать перестала. Мадлен застыла как статуя посреди комнаты, ее волосы цвета густого меда обрамляли лицо, медленно заливавшееся ярким румянцем. Ярко-красная шелковая блузка контрастировала с бледной кожей шеи.

– Что же ты молчишь? – снова спросила Лина. Краска густо залила длинную красивую шею матери.

Дрожащей рукой она исправила несуществующий беспорядок в прическе.

– Видишь ли, твой отец... – она остановилась и бросила неуверенный взгляд в сторону Фрэнсиса.

У Лины внезапно возникла ужасная догадка.

– Неужели это он и есть?! Отец Фрэнсис и Богоматерь Медицины?! – Лина нервно рассмеялась, хотя ровным счетом ничего смешного во всем этом не было. Странно, что подобная мысль ни разу не приходила ей в голову. Ведь ее второе имя было Франческа. О Боже, да тут с кем угодно могла случиться истерика. Действительно, кто больше всего может подойти матери, как не человек в сутане?! – Да как же это с ними произошло?..

– Нет, – сказал Фрэнсис. – Мне бы очень хотелось быть твоим отцом, Лина, но, увы, это не так.

Лина облегченно вздохнула. Он не был ее отцом, не прятался все эти годы, как презренный трус, слава Богу, он не из тех мужчин, которые боятся признать собственное отцовство. А значит, он по-прежнему может оставаться ее другом, кем-то вроде дяди, которого в действительности у Лины никогда не было. Ей сразу вспомнилось множество случаев, когда отец Фрэнсис оказывался рядом и помогал ей: промывал расцарапанную коленку, например, или они вместе играли в страну пирожных, или ходили куда-нибудь обедать вдвоем, как ходила бы Лина со своим отцом. Она шагнула в сторону отца Фрэнсиса, не сводя глаз с его лица. Слезы смущения навернулись ей на глаза, но Лина не сдерживала их.

– Но вы ведь знаете, кто он, не правда ли? Вы наверняка знаете!

Лицо Фрэнсиса побледнело. Он взглянул на Мадлен, ища поддержки.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Озеро Трэйклэйн, что в штате Висконсин, уже много лет было местом «паломничества» любителей рыбной л...
Прошло чуть больше ста лет от Исхода. Люди на своей новой родине живут как умеют, ну а то что они во...