Дикое племя Батлер Октавия

— Успокойся, — сказала Энинву. — Так я выгляжу, когда ничем не занята, или когда собираюсь в очередной раз замуж.

— Да… но… ведь ты стара.

— Годы не трогают меня.

— Они не трогают и его… Твоего нового мужа?

— И его.

Окойя лишь покачал головой.

— Я не должен находиться здесь. Я всего лишь человек. Что тебе до меня?

— Теперь ты принадлежишь Доро. Он скажет, что с тобой будет, но это не должно тебя беспокоить. Он хочет, чтобы я стала его женой. И он не причинит тебе никакого вреда.

Вода очень пугала его.

Вскоре после того, как Энинву открылась ему, он заболел. У него начались головокружения, нестерпимо болела голова. Он жаловался на ощущение тошноты и говорил, что его вырвет, если он будет и дальше находиться в замкнутом пространстве тесной каюты.

Энинву вывела его на палубу, где воздух был свежий и прохладный. Но даже и там казалось, что плавные раскачивания корабля продолжают его беспокоить. Вскоре она сама начала ощущать подступающую болезнь. Едва почувствовав это, она попыталась определить, что же происходит с ней на самом деле. Она чувствовала сонливость, головокружение, на теле выступил холодный пот. Прикрыв глаза, пока Окойя мучился рвотой, она еще раз прошлась по своему организму и отыскала дисбаланс в глубинной области между ушами. Ощущение было как при слабом волнении, но она хорошо знала свое тело и без труда обнаруживала в нем самые мельчайшие изменения. Некоторое время она с интересом наблюдала за этими отклонениями, обнаружив, что если она не устранит их, то болезнь будет усиливаться. Ей пришлось бы, видимо, присоединиться к Окойе, наклонившись рядом с ним через поручни. Она решила этого не делать. Сфокусировав все свое внимание на внутренних органах слуха, она припоминала, какими они были, когда находились в равновесии. Работа памяти и корректировка внутреннего состояния происходили одновременно. Такой способности быстрого управления своим организмом она добилась большой практикой. Каждая трансформация в ее организме должна быть осознана ею и представлена визуально. Если случалось так, что Энинву заболевала или была ранена, то она не могла всего лишь пожелать, чтобы в одночасье все исправилось. Она могла умереть или быть убитой так же просто, как любой другой человек — если ее тело при этом оказалось бы повреждено настолько, что она не сможет достаточно быстро сообразить, что необходимо немедленно сделать для выздоровления. Именно поэтому она посвятила значительную часть своей жизни изучению болезней, различных патологических аномалий и типов ранений — всего, что могло с ней произойти. Зачастую она изучала это, испытывая их воздействие на себе в ослабленной форме, после чего медленно, болезненно, путем проб и ошибок приходила к пониманию того, что именно не так и каким образом следует проводить лечение. Поэтому когда враги приходили, чтобы убить ее, она гораздо больше знала о процессах выживания, чем они знали о процессе самого убийства.

Вот и теперь она точно знала, как правильно устранить этот новый незначительный дисбаланс, ставший причиной столь ощутимой болезни. К сожалению, ее знание не могло помочь Окойе. Она обратилась к своей памяти, стараясь отыскать хоть что-нибудь, способное ему помочь. Ее память хранила длинный перечень лекарств и ядов — часто одно и то же вещество могло быть и тем и другим, в зависимости от дозы. Значительную часть этих веществ она могла производить внутри своего организма. Именно так она получила бальзам для лечения руки Доро.

Пока она пыталась решить, какой вариант будет самым эффективным, к ней подошел белый мужчина, держащий в руках небольшой металлический сосуд с какой-то жидкостью. Человек посмотрел на Окойю, затем кивнул и вложил сосуд в руки Энинву. Он жестами показал ей, что она должна заставить Окойю выпить содержимое.

Энинву взглянула на сосуд, затем решила сама попробовать жидкость на вкус. Она никогда никому не давала лекарство, не испробовав его сама.

Жидкость оказалась очень крепкой, так что Энинву в первый момент едва не задохнулась. Затем постепенно появилось приятное ощущение тепла. Жидкость напомнила ей пальмовое вино, но была гораздо крепче. Небольшая доза этой жидкости может помочь Окойе забыть про недомогание. Чуть большая заставит уснуть. Разумеется, это было не лекарство. Но от него не могло быть никакого вреда, зато вполне могла быть польза.

Энинву поблагодарила белого человека на своем родном языке и заметила, что он смотрит на ее грудь. Он был без бороды, рыжеволосый и молодой, и как представитель другой расы он казался ей абсолютно чуждым и незнакомым. В другое время любопытство заставило бы ее побольше разузнать о нем, и даже попытаться наладить общение. Она поймала себя на странной мысли: насколько отличаются по цвету от волос на его голове те, что растут у него между ног? Она громко рассмеялась своим мыслям, а молодой человек, не понимая происходящего, продолжал разглядывать ее упругую грудь.

Но с нее хватит!

Она повела Окойю назад в каюту, а когда молодой человек последовал за ними, она остановилась перед ним и недвусмысленным жестом указала, что он должен уйти. Он заколебался в нерешительности, а она решила про себя, что если он дотронется до нее без разрешения, она выбросит его в море. В море , именно в море. Это английское слово означало большое пространство воды. Если она скажет это словами, будет ли это ему понятно?

Но он отошел без всякого принуждения.

Энинву уговорила Окойю сделать глоток жидкости из сосуда. Сперва он закашлялся и едва не задохнулся, но все же выпил. К тому времени, когда в каюте появился Доро, Окойя уже спал.

Доро открыл дверь без предупреждения и вошел внутрь, взглянув на нее с явным удовольствием.

— С тобой все в порядке, Энинву. Я полагал, что именно так и должно быть, — сказал он.

— Со мной всегда все в порядке.

Тогда он рассмеялся.

— Ты принесешь мне удачу в этом плавании. Пойдем посмотрим, не купили ли мои люди еще каких-нибудь твоих родственников.

Она последовала за ним в трюм корабля. Они шли через довольно большие помещения, в которых размещалось много людей, мужчины и женщины порознь. Одни лежали на матрасах, другие, кто нашел знавших нужный язык собеседников, собирались парами или небольшими группами, чтобы поговорить.

Ни на одном из них не было цепей — в отличие от рабов, находившихся на берегу. Никто из них не казался испуганным или избитым. Две женщины укачивали своих детей. Энинву услышала сразу несколько языков, а вскоре и родной среди них. Она остановилась около матраса, на котором сидела молодая женщина и что-то негромко напевала самой себе.

— Кто ты? — с удивлением спросила ее Энинву.

Та немедленно вскочила, схватив Энинву за руки.

— Ты можешь говорить, — радостно воскликнула она. — А я уже думала, что больше никогда не услышу ни единого знакомого слова. Меня зовут Аденкву.

Речь этой женщины казалась Энинву несколько необычной. Она произносила некоторые знакомые слова чуть иначе, иногда использовала вместо них другие слова, так что Энинву приходилось еще раз повторять в уме все услышанное, чтобы правильно ее понять.

— Как ты оказалась здесь, Аденкву? — спросила она. — Неужели эти белые забрали тебя прямо из твоего дома? — Краем глаза она заметила, что Доро с негодованием смотрит в их сторону. Но все же он позволил девушке ответить.

— Нет, меня захватили не они, — сказала она, — а чужеземцы, речь которых очень похожа на твою. Они продали меня другим. Всего меня продавали четыре раза, прежде чем я здесь оказалась. — Она оглянулась по сторонам, будто показывая свое удивление. — Здесь меня не били и не связывали.

— А как тебя схватили?

— Я пошла с подругами на речку за водой. Там нас всех и захватили, вместе с детьми. Мой сын…

— Где он?

— Они забрали его у меня. Когда меня продали во второй раз, его продали отдельно. — Странный акцент, сопровождавший слова женщины, не мог скрыть прорывающуюся сквозь них боль. Она переводила взгляд с Энинву на Доро. — Что теперь будет со мной?

На этот раз ответил Доро.

— Ты поедешь в мою страну. Теперь ты принадлежишь мне.

— Но я родилась свободной женщиной! Мой отец и мой муж знатные люди!

— Теперь все это в прошлом.

— Отпустите меня домой, к моим людям!

— Теперь их тебе заменят мои люди, и ты будешь подчиняться мне точно так же, как они подчиняются мне.

Аденкву притихла, и казалась напуганной.

— Теперь меня снова свяжут? Или начнут бить?

— Нет, если ты будешь повиноваться.

— Меня продадут?

— Нет.

Она колебалась, изучая его, будто решала — верить его словам или нет. Наконец она спросила:

— А ты купишь моего сына?

— Я купил бы, — сказал Доро, — но кто знает, где он может быть, этот одинокий мальчик. Сколько ему было лет?

— Почти пять.

Доро пожал плечами.

— Не знаю, как можно его отыскать.

Энинву все это время неуверенно поглядывала на Аденкву. Теперь же, когда женщина словно бы впала в депрессию от известия, что ее сын навсегда для нее потерян, Энинву спросила:

— Аденкву, а кто твой отец, и кто отец твоего отца?

Женщина не ответила.

— Твой отец, — повторила вопрос Энинву, — и его родители.

Едва слышно Аденкву назвала свой род, а потом начала перечислять имена предков по мужской линии. Энинву слушала, пока имена и порядок их следования не показались ей знакомыми, пока одно из имен не оказалось именем ее восьмого сына по третьему мужу.

Тогда Энинву жестом остановила ее.

— Я знала некоторых твоих предков, — сказала она. — Здесь ты будешь в безопасности, с тобой будут хорошо обращаться. — Она повернулась, чтобы пойти дальше. — Я еще увижусь с тобой.

Она потащила Доро вслед за собой, и когда они оказались на значительном расстоянии от Аденкву, она спросила:

— Ты действительно не можешь отыскать ее сына?

— Нет, — сказал Доро. — Я сказал ей правду. Я даже не знаю, откуда можно начать поиски, а кроме того, неизвестно, жив ли еще этот мальчик.

— Эта женщина из числа моих потомков.

— Как ты уже сказала ей, с ней будут хорошо обращаться. Большего я не могу обещать. — Доро взглянул на Энинву. — Земля, должно быть, полна твоими потомками.

Энинву выглядела очень мрачной.

— Ты прав. Их так много, и они так далеко разбросаны от меня в разных поколениях, что даже не знают ни меня, ни друг друга. Иногда они вступают в брак друг с другом, и я только потом узнаю об этом. Это отвратительно, но я не могу говорить об этом, не привлекая ненужного внимания некоторых молодых пар. Они не могут защитить себя так, как я.

— Ты правильно делаешь, что молчишь об этом, — заметил Доро. — Иногда жизненные пути разнятся точно так же, как разнятся сами люди.

— Как мы, — задумчиво сказала она. — А у тебя были дети от того тела, с которым ты родился?

Он покачал головой.

— Я умер слишком молодым, — сказал он. — Мне было всего тринадцать лет.

— Это очень печально, даже для тебя.

— Да. — Теперь они были на палубе, и он не сводил глаз с моря. — Я прожил больше тридцати семи веков и был отцом многих тысяч детей. Я бывал и женщиной, и тогда у меня рождались дети. Но до сих пор мне интересно узнать, что могло бы произвести мое собственное тело. Еще одно, подобное мне существо? Кем оно было бы для меня? Спутником жизни? Собеседником?

— А возможно и нет, — сказала Энинву. — Ты мог бы, как я, производить одного обычного ребенка за другим.

Доро пожал плечами и сменил тему разговора.

— Ты должна сделать так, чтобы сын твоей дочери встретился с этой девушкой, когда ему станет немного лучше. Хотя ее возраст и не вполне подходящий, она ведь немного моложе, чем Окойя. Возможно, они понравятся друг другу.

— Они родственники!

— Они никогда не узнают этого, если ты им не расскажешь. А ты должна промолчать и на этот раз. Они будут решать это только между собой, Энинву. И если они захотят, то смогут пожениться по обычаям их новой родины.

— И как это происходит?

— Существует устоявшаяся церемония. Они дают друг другу обещания в присутствии… э-э… — он добавил английское слово, затем все-таки перевел его на ее язык, — …священника.

— У них здесь нет родственников, кроме меня, а эта девушка меня даже не знает.

— Это не имеет значения.

— Но какая это будет бедная свадьба.

— Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как следует жить в новой для них стране. Это очень хорошее место, Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать.

— Все мои дети хорошие работники.

— Тогда все будет в порядке.

Он оставил ее. Она побрела по палубе, разглядывая корабль, окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и чем жила, оставалось теперь позади, в той глубине, окруженной деревьями и лесами. Она покидала своих людей, и в данном случае это означало более долгое расставание, чем при простой прогулке.

Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, которые ее ошеломили. Она смотрела на мужчин, черных и белых, проходивших по палубе, занятых какой-то работой, которой она не понимала. Рыжеволосый белый мужчина шел в ее сторону, улыбаясь и внимательно рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней, очень медленно и очень отчетливо произнося слова.

— Исаак, — сказал он, указывая на свою грудь. — Исаак. — Затем ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно поднял свои густые выгоревшие брови.

— Исаак? — повторила она, запинаясь на каждом слоге.

— Исаак. — Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее сторону. — Ты?

— Энинву! — ответила она, сообразив, что от нее требуется. — Энинву. — И улыбнулась.

Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал ее обучать. Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась их запомнить. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец кто-то позвал его, и он неохотно покинул ее.

Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой на этом большом корабле, на самом краю бесконечного водного пространства. Одиночество. Почему оно ощущается так сильно именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда узнала, что не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут покидать ее: друзья, мужья, дети… Со временем она не сможет даже вспомнить лиц своего отца или матери.

Но сейчас ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее словно морская волна, в которую она прыгнула вниз головой.

Некоторое время она разглядывала находящуюся в постоянном движении водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь он показался ей еще более удаленным, хотя Доро и сообщил, что корабль до сих пор не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится далеко от дома. Возможно, уже так далеко, что возвращение почти невозможно.

Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло удивление, вызванное собственным поступком. Как могла она оставить свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы… что они для нее? Для нее они были еще хуже, чем просто чужеземцы. Незнакомые, чужие люди, которые будут окружать ее, работать, кричать, заниматься своими делами, но они совершенно не задевают ее чувств, не избавляют ее от одиночества.

Она подтянулась на поручнях.

— Энинву!

Больше она не колебалась. Этот голос был похож на москита, промчавшегося возле уха. Едва заметная помеха.

— Энинву!

Она должна прыгнуть в море. Волны либо отнесут ее домой, либо поглотят ее. В любом случае она найдет умиротворение. Одиночество разъедало ее, как болезнь, как боль, которую, несмотря на все свои способности, она не могла отыскать и вылечить. Море…

Чьи-то руки схватили ее, оттащили назад и вниз, на палубу. Руки удержали ее от свидания с морем.

— Энинву!

Рыжие волосы смутно замаячили перед ней, рыжие волосы, белая кожа. Какое право он имел к ней прикасаться?

— Остановись, Энинву! — закричал он.

Она поняла английское слово «остановись», но никак на него не прореагировала. Отшвырнув человека в сторону, она вновь устремилась к поручням.

— Энинву!

Еще один голос, и еще одни руки.

— Энинву, ты вовсе не одинока здесь.

Возможно, никакие иные слова не могли бы ее остановить. Возможно, никакой другой голос не мог бы заставить ее отказаться от решения в один момент покончить с одиночеством. Возможно, что только ее родной язык мог пересилить в ней тягу к далекому берегу.

— Доро?

Она опомнилась уже у него в руках, крепко сжатая в объятиях. Ей казалось, что она уже на той грани отчаяния, когда можно при необходимости отбросить эти руки, чтобы освободиться, но она испугалась.

— Доро, что-то случилось со мной.

— Я знаю.

Ее неистовая ярость тут же утихла. Она в замешательстве оглянулась вокруг себя. А тот, рыжеволосый, что случилось с ним?

— Исаак? — испуганно спросила она. Неужели она сбросила молодого человека в море?

Позади нее раздался настоящий взрыв многоголосой чужеземной речи, которая была и пугающей, и в то же время обнадеживающей по тону. Исаак. Она обернулась и увидела его, живого и сухого, и была слишком обрадована, чтобы обращать внимание на его тон. Он и Доро обменялись несколькими фразами на своем английском, а затем Доро заговорил с ней.

— Он не причинил тебе вреда, Энинву?

— Нет. — Она взглянула на молодого человека, который потирал красное пятно на своей руке. — Мне кажется, что это я могла ударить его. — Почувствовав неловкость, она вновь повернулась к Доро. — Он помог мне. Я не стала бы причинять ему боль, но… какой-то дух словно овладел мною.

— Хочешь, я извинюсь за тебя? — Казалось, что Доро был чем-то изумлен.

— Да. — Она подошла к Исааку, очень тихо произнесла его имя, и притронулась к его ушибленной руке. Уже не в первый раз она пожалела, что не может уменьшить чужую боль так же легко, как свою собственную. Она слышала, что Доро что-то говорил вместо нее, видела, как раздражение и гнев исчезали с лица молодого человека. Он улыбнулся ей, демонстрируя плохие зубы. По-видимому, он простил ее.

— Он говорит, что ты сильна, как мужчина, — пояснил ей Доро.

Она улыбнулась.

— Я могу быть сильнее многих, но ему необязательно знать об этом.

— Он может это знать, — сказал Доро. — Он сам очень сильный человек. К тому же он мой сын.

— Твой…

— Сын от моего американского тела. — Доро улыбнулся, как будто сделал какой-то фокус. — Это тело было смесью белого, черного и индейского. Индейцы чаще всего имеют коричневый оттенок.

— Но ведь он белый.

— Белой была его мать. Это была рыжеволосая немка. Он скорее ее сын, чем мой, по крайней мере на первый взгляд.

Энинву качала головой и с тоской смотрела на отдаленный берег.

— Тебе нечего бояться, — как можно мягче сказал Доро. — Ты не одинока. Дети твоих детей находятся здесь, рядом с тобой. И кроме того, здесь я.

— Как ты можешь понять мои чувства?

— Я должен быть слепым, чтобы не знать и не видеть этого.

— Но…

— Неужели ты думаешь, что ты первая женщина, которую я увожу от ее людей? Я наблюдал за тобой все время, с тех пор как ты покинула свою деревню, зная наперед, что этот момент наступит рано или поздно. Таким людям, как мы, всегда требуется быть рядом либо с родственниками, либо с теми, кто на нас похож.

— Но ты не похож на меня!

Доро промолчал. Он уже однажды ответил на этот вопрос, она это запомнила. По-видимому, он был не намерен отвечать на него в очередной раз.

Она взглянула на него, на его длинное молодое тело, хорошо сложенное и красивое.

— Смогу ли я увидеть когда-нибудь, каков ты есть, когда не прячешься за очередную человеческую оболочку?

На какой-то миг ей показалось, будто из его глаз на нее взглянул леопард. Нечто смотрело на нее — и этим нечто, диким и леденящим душу, был дух, который заговорил очень спокойно и мягко.

— Обратись к своим богам, Энинву, с тем, чего ты никогда не делала. И позволь мне оставаться мужчиной. Будь довольна мною таким, каков я есть. — Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и она изумилась тому, что не отпрянула назад, а лишь задрожала, не двинувшись с места.

Он привлек ее к себе, и она, к своему удивлению, ощутила покой в его руках. Тоска по дому, по людям, которая вот-вот была готова к ней подступиться, исчезла. Как будто ей было достаточно одного Доро, кем бы он ни был на самом деле.

Доро послал Энинву проведать ее внука и повернулся, чтобы отыскать своего сына. Тот в этот момент смотрел вслед Энинву, не отрывая взгляда от ее раскачивающихся бедер.

— Я только что сказал ей, как легко она может научиться читать, — заметил Доро.

Теперь молодой человек смотрел вниз, хорошо осознавая, что кроется за этими словами.

— Тебе самому очень легко дается чтение, — продолжал тем временем Доро.

— Я не могу ничем помочь, — пробормотал Исаак. — Ты должен надеть на нее как можно больше одежды.

— Я сделаю это, так или иначе. А сейчас постарайся сдерживать себя. Она — единственная на корабле, кто действительно может убить тебя. Точно так же и ты — один из немногих, кто может убить ее. А мне не хочется терять ни одного из вас.

— Я не причиню ей вреда. Она мне нравится.

— Разумеется.

— Я имею в виду…

— Я знаю, знаю. Кажется, ты тоже нравишься ей.

Молодой человек заколебался, и некоторое время смотрел в сторону, на голубую гладь воды. Затем почти вызывающе взглянул на Доро и спросил:

— Ты хочешь оставить ее для себя?

Доро мысленно рассмеялся.

— На некоторое время, — ответил он. Это был его любимый сын, очень редких качеств молодой человек, чей талант и характер формировались именно в том направлении, как и намечал Доро. Наследственностью предков Исаака Доро управлял на протяжении тысячелетия, развивая одни качества, которые считал полезными, и отбрасывая другие, разрушительные и опасные. И вот, наконец, несомненный успех. Исаак. Здоровый и здравомыслящий сын, в котором благоразумие берет верх над непослушанием. Таким и должен быть сын Доро. Он достаточно силен, чтобы успешно провести корабль сквозь ураган.

Исаак продолжал смотреть в ту сторону, где скрылась Энинву. Затем медленно покачал головой.

— Я не могу представить себе, как могут сочетаться твои и ее способности, — сказал Доро, продолжая наблюдать за ним.

Исаак быстро повернулся, окрыленный неожиданной надеждой.

— Мне кажется, что те небольшие, но сложные вещи, которые она производит внутри собственного тела, должны требовать не меньших способностей, чем те, которыми пользуешься ты, перемещая огромные предметы в окружающем тебя мире.

Исаак нахмурился.

— Как может она знать о том, что происходит внутри нее?

— Очевидно, она немного похожа на одну мою семью из Вирджинии. Те способны чувствовать, что происходит в закрытых местах, или в местах, удаленных от них на многие мили. Я планировал объединить тебя с кем-нибудь из этой пары.

— И я могу понять, почему. Я был бы гораздо лучше, сам по себе, если бы мог видеть подобным образом. И в прошлом году не загнал бы на скалы «Марию Магдалину».

— Ты все сделал правильно. Ты удерживал нас на плаву, пока мы не нашли порт.

— Если бы я имел ребенка от Энинву, может быть, он и обрел бы такое зрение. Я предпочитаю ее этим людям из Вирджинии.

Доро громко рассмеялся. Ему очень нравилось баловать Исаака, и Исаак это знал. Временами Доро сам был удивлен тому, как он тонко чувствует самого лучшего из своих детей. И, проклиная свое любопытство, он поинтересовался, какого именно ребенка может произвести на свет Исаак от Энинву.

— У тебя будут женщины из Вирджинии, у тебя будет и Энинву, — сказал он. — Я разделю ее с тобой, но чуть позже.

— Когда? — Исаак ничего не мог поделать со своим нетерпением.

— Позже, я сказал. Сейчас она переживает очень опасное время. Ей пришлось оставить все, что составляло ее жизнь, и у нее нет ни малейшего представления о том, на что она это променяла. Если мы будем очень сильно принуждать ее, она может покончить с собой, прежде чем мы сможем извлечь из нее хоть какую-то пользу.