В плену у призраков Херберт Джеймс
В душе его все кипело, и он уже готов был разразиться бранью, хотя и понимал, что пользы от этого не будет. Но прежде чем слова сорвались с его губ, ноги его уперлись во что-то твердое. Все. Дальше отступать некуда: за его спиной оказалась невысокая ограда, окружавшая заросший пруд со стоячей водой.
Охотник весь напрягся, готовясь к прыжку.
Позади Эша разверзлась вода.
Забыв об Охотнике, он резко обернулся. На него надвигалось нечто столь ужасное, что Эш без сил рухнул на колени.
Остатки ее волос мокрыми слипшимися прядями свисали до плеч. Длинное, заляпанное грязью и слизью со дна пруда платье клочьями прилипло к телу вместе с полусгнившими водорослями, словно решило украсить себя всякого рода мерзостью, пока его обладательница покоится под водой.
Охотник завыл и лег на дорожке.
Отвратительными на вид, сморщенными руками, от одной из которых остались лишь почерневшие хрящи, она вцепилась в край стенки, обратив к Эшу оскал зубов. Почти половина тела ее сгорела и обуглилась. Как и накануне вечером, на него не мигая смотрело огромное глазное яблоко.
Она подтянулась и вылезла из пруда, возле ее покрытых шрамами ног тут же образовалась лужа воды, потоками стекавшей с тела. При ее появлении Эш отпрянул от стенки, и вот теперь она наклонилась вперед и тянула к нему руки, с которых свисали тонкие скользкие водоросли, браслетами увившие ее запястья.
Эш с отвращением отшатнулся, и губы ее искривились, издав какой-то скрипучий звук, — возможно, это было его имя.
Внезапно почерневшая половина ее тела вспыхнула огнем, и она пронзительно закричала.
Ужас, охвативший все существо Эша, напрочь лишил его способности соображать. Он в шоке мгновенно вскочил на ноги и помчался прочь от омерзительного существа, все время слыша вопли и визг, словно они звучали внутри его опустевшего, без единой мысли, разума. По мере того как он удалялся от пруда, в голове постепенно прояснялось, а крики звучали все громче и громче, как будто исчезали все преграды на их пути. Но одновременно до нею доносился и смех, тихий, как эхо, язвительный смех.
Он поскользнулся и упал в мокрую траву, острая боль пронзила теперь уже всю ногу — от лодыжки до самого паха. Не обращая внимания на мучительные спазмы, он снова вскочил и заковылял по запущенным клумбам, через заросли кустарника, стремясь поскорее добраться до деревьев и укрыться под ними. Вопли и смех стихли, остались где-то позади, хотя и не смолкли окончательно.
Дождь полил сильнее, еще более затруднив продвижение. Он бежал вытянув перед собой руки, защищая таким образом лицо от хлеставших по нему веток, и наконец добрался до леса. Из-за стекавших со лба дождевых струй он почти ничего не видел, а может быть, виной тому были слезы, туманившие глаза Его не покидало ощущение, что он в лесу не один, — слышался приглушенный смех, его звали тихие голоса, иногда в отдалении мелькали среди деревьев тени.
Он понятия не имел, куда именно бежит, им владело лишь одно желание — оказаться как можно дальше от поместья. Как только выйдет из леса, он найдет дорогу в поселок и вновь окажется в упорядоченном мире нормальных людей. Хруст ветки в кустах заставил его резко отпрянуть влево, мелькнувшая под деревьями тень вынудила повернуть направо. Доносившийся откуда-то сзади смех гнал его вперед.
Вскоре он оказался на уже знакомой ему просеке. Он споткнулся и упал на четвереньки, чувствуя, как барабанит по спине дождь, который здесь, на открытом месте, лил еще сильнее. Эш наконец понял, где находится. Перед ним возникла каменная громада фамильного склепа Мариэллов.
Эш судорожно хватал ртом сырой воздух, он безмерно устал, плечи поникли, спутанные волосы прилипли к голове. Дождевые капли с гулким эхом стучали по серому камню мавзолея, постепенно смывая с него грязь, придавая более яркие оттенки укоренившемуся в трещинах лишайнику. На глазах у Эша дождь смыл черный налет с прикрепленной у входа таблички, на которой были выгравированы какие-то надписи.
Ему оставалось только прочитать эти постепенно появляющиеся слова.
Томас Эдвард Мариэлл
1896–1938.
Изабель Элоиза Мариэлл
1902–1938
Эш смахнул с век капли дождя, внимательно следя за тем, как заполнявший выгравированные бороздки грязный налет, смешиваясь с водой, потоками стекает вниз. По-детски шевеля губами, он беззвучно произносил то, что постепенно появлялось на этих табличках, и новая волна ужаса буквально пригвоздила его к месту.
ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ДЕТИ
Роберт
1919–1949
Саймон
1923–1949
Кристина
1929–1949
Последняя цифра — дата их смерти — все росла и росла перед его глазами, увеличиваясь до невероятных размеров…
1949
Из темноты склепа до него донесся приглушенный детский смех.
Он увидел, что металлическая дверь широко распахнута. Изнутри слышались теперь совсем иные звуки — скрежет камня о камень. В полумраке мавзолея возникло какое-то движение. Плита, служившая крышкой гроба, сдвинулась в сторону. Рядом приподнялась еще одна такая же плита, словно кто-то с силой толкнул ее изнутри.
И снова послышался детский смех.
30
Он бросился напролом через заросли, спотыкался, падал, вскакивал снова, не замечая, как ветки больно хлещут его по лицу, по рукам, цепляются за одежду, пытаясь задержать его. Над головой пронзительно кричали птицы. Эш ни разу не оглянулся, боясь увидеть тех, кто, возможно, его преследовал. Он продирался через кусты, перепрыгивал через поваленные деревья, но упорно двигался вперед, пока наконец не увидел просвет.
С воплем облегчения Эш выбежал на дорогу.
Он позволил себе на минуту остановиться, чтобы перевести дух и прислушаться, не гонятся ли за ним его преследователи. Вокруг все вроде было тихо и спокойно. Кто бы (или что бы — у него не было времени выяснять это) ни прятался внутри склепа, он не бросился за ним в погоню. Тем не менее он снова двинулся вперед, неуклюже припадая на поврежденную ногу, которая болела теперь поистине невыносимо. В горле пересохло, дыхание было тяжелым. Уже совсем рассвело, дождь почти прекратился и лишь слабо моросил.
Он не слышал шума приближавшегося автомобиля, пока тот не оказался в какой-нибудь сотне ярдов позади него. Наконец до него донесся рокот мотора, шелест шин и хруст попадавших под колеса мелких веточек. Эш оглянулся и сквозь пелену дождя увидел свет фар. Он попытался идти быстрее, но сил уже не было, каждый шаг давался ему все с большим трудом.
Фары осветили мокрую дорогу. Он все продолжал и продолжал идти вперед, отчаяние заставляло его упорно преодолевать метр за метром.
С ним поравнялся «Уолсли», и Эш отскочил в сторону, чтобы не оказаться под его колесами. Окно со стороны водителя открылось, и оттуда высунулась рука.
— Мистер Эш! Пожалуйста, сядьте в машину. Вы совершенно обессилели и не сможете сами добраться.
Эш остановился, потом зашатался, согнулся пополам, хватая ртом воздух, его едва не стошнило, и он был близок к истерике.
— Что… что вам от меня нужно? — наконец смог вымолвить он.
В глазах женщины мелькнула жалость.
— Я только хочу помочь вам, — ответила она. — Пожалуйста, сядьте в машину и позвольте отвезти вас на станцию. Это ваш единственный шанс.
Эш понимал, что она совершенно права: он слишком устал, утратил не только физическую, но и психическую силу и не сможет дойти самостоятельно. Он оперся руками о капот машины.
— Только скажите мне, почему, — умоляюще попросил он. — Почему они так со мной поступили?
Мисс Вебб указала ему на пассажирскую дверь.
— Сядьте, мистер Эш, иначе вы упадете прямо на дороге.
По-прежнему опираясь на капот, он медленно обошел машину спереди, сознавая, что иного выбора у него нет и придется ей поверить. Он с трудом влез в машину.
«Уолсли» тронулся с места и начал постепенно набирать скорость. Эш по-прежнему никак не мог отдышаться, ноги и руки у него дрожали. Он с подозрением вглядывался в сидевшую рядом женщину. Няня Тесс тоже заметно изменилась, хотя перемены в ней не носили столь противоестественного характера, как у ее племянников. Лицо ее осунулось, волосы растрепались, морщины не только углубились, их стало значительно больше — теперь они сплошь покрывали бледную кожу.
— Они очень плохо поступили с вами, — промолвила она ворчливым тоном. — Я предупреждала их, я умоляла их не делать этого.
— Я ничего не понимаю, — со вздохом произнес Эш заплетающимся языком.
Она бросила на него быстрый взгляд и нахмурилась, увидев, в каком он состоянии.
— О, вы и не должны были понять что-либо. Они хотели запутать вас, сбить с толку и таким образом нагнать на вас побольше страха.
— Но зачем им было пугать меня?! — воскликнул он. — Что я им сделал?
Дворники очистили ветровое стекло от последних капель дождя.
— Они хотели доказать, что вы заблуждаетесь. Что все ваши теории относительно невозможности жизни после смерти в корне неверны. Они хотели, чтобы вы сами убедились… чтобы вы заплатили…
Он уставился на нее непонимающим взглядом.
— Никакой сестры-близнеца не было, мистер Эш, — тихо сказала она.
Эш презрительно фыркнул.
— Я догадался. Кристина страдает шизофренией, не так ли?
— Что? Вы по-прежнему ничего не поняли? После всего, что произошло? — Она снова взглянула в его сторону, но Эш избегал встречаться с ней глазами. — Такое впечатление, что в ее теле одновременно жили два существа. Одно совершенно нормальное, нежное и любящее, а другое — безумное и злобное. Мы сделали все возможное, чтобы скрыть это от окружающих.
Ее руки, обтянутые потемневшей кожей, еще крепче сжали руль.
— После смерти Изабель и Томаса забота о ней полностью легла на плечи мальчиков и, конечно, на мои тоже. Мы все, как могли, оберегали ее и одновременно держали под постоянным контролем Господи! У меня, у всех нас, просто сердце разрывалось, когда мы были вынуждены ради ее же безопасности и для нашего спокойствия запирать девочку на ключ.
Машина подъезжала к перекрестку, и мисс Вебб сбросила скорость. Эш едва удержался, чтобы не броситься к заросшей травой телефонной будке. Какой в этом сейчас смысл? Лучше уж поскорее добраться до станции и уехать как можно дальше от этого проклятого поместья. Няня Тесс выехала на главную дорогу, и машина снова стала набирать скорость. Дворники со скрипом бегали по совершенно сухому ветровому стеклу. Но женщина, казалось, не замечала ничего.
Она продолжала рассказ, и в голосе ее было столько печали и горя, что Эш понял: несмотря на прошедшие годы, воспоминания по-прежнему причиняют ей боль. Усталый и измученный, он тем не менее слушал ее очень внимательно.
— В том, что в конце концов произошла эта трагедия, виноват Саймон. Видите ли, несмотря на то что он вырос, в душе он все еще во многом оставался ребенком. Мальчикам, конечно, неоднократно напоминали, что с Кристиной следует обращаться очень бережно и осторожно. Возможно, двойственность ее натуры просто утомила его — она могла быть веселой и игривой, а в следующую минуту превращалась в злобную, визжащую фурию. А быть может, в какой-то момент он вдруг стал бояться ее.
Она замолчала и тут только обратила внимание на скребущие по сухому стеклу дворники. К великой радости Эша, она наконец отключила их.
— В тот день Роберт должен был вернуться из Лондона после встречи со своими советниками по финансам, и я поехала встречать его на станцию. Я… я думала, что Саймон вполне сможет справиться со всем самостоятельно. Должно быть, это была еще одна его глупая выходка, своего рода игра…
Она замолчала.
— Рассказывайте… — тихо попросил Эш.
Она, казалось, собиралась с силами и наконец решилась продолжить.
— Саймон запер Кристину вместе с ее любимой собакой в винном подвале. Он знал, что она не любит бывать там, ненавидит царящую внизу темноту, запах сырости и толстые стены без окон. Каким-то образом ей удалось зажечь огонь. Мне часто приходилось отбирать у нее спички — маленькие язычки пламени буквально завораживали ее. Кристина говорила мне, что когда пламя гаснет, от спички поднимается маленькое облачко — это крошечная спичечная душа устремляется на Небеса.
Это воспоминание вызвало на лице няни Тесс горькую улыбку. Но тут же лицо ее снова мрачно застыло.
— Не знаю, была ли это очередная игра или она намеренно зажгла огонь. Теперь этого уже никто не узнает. Возможно, она хотела лишь попугать Саймона и таким образом заставить его открыть дверь. Но пламя вырвалось из-под ее контроля и стало быстро распространяться.
Когда мы с Робертом возвратились домой, в подвале вовсю бушевал пожар. Саймон скорчился перед открытой дверью и, плача, указывал рукой на огонь. Снизу доносились жуткие крики Кристины и ужасный вой Охотника.
Не обращая внимания на огонь и нестерпимый жар, Роберт бросился вниз…
Под колесами машины хрустнула валявшаяся на дороге ветка, и от оглушительного треска Эш резко дернулся.
Няня Тесс даже не обратила внимания на этот звук.
— Через несколько минут наверх поднялись двое. Первой бежала Кристина. Одежда на ней и половина тела пылали.
Старая женщина закрыла глаза, словно перед ее мысленным взором все еще стояла та страшная картина Эш бросил тревожный взгляд на дорогу, потом снова взглянул на мисс Вебб. Она вновь смотрела прямо перед собой и уверенно вела машину.
— Мы не успели поймать ее. Она промчалась мимо, а наше внимание было отвлечено вторым-вторым человеком. Роберт был весь охвачен пламенем. Я… я представить себе не могу, каким образом он смог подняться по лестнице… он… он рухнул у наших ног… он так мучился… Господи! Какие же муки пришлось ему испытать!..
Мы пытались спасти его, пытались сбить пламя. Но безуспешно — все тело его представляло собой огромный огненный шар. Он так кричал… эти страшные крики до сих пор стоят у меня в ушах. Они разрывали тишину ночного дома. Даже приняв снотворное, я слышу во сне эти ужасные вопли — в них было столько муки…
— Вы нашли Кристину… — начал было Эш.
— Да. Она бросилась в пруд и утонула там. Я уже говорила вам раньше — ожоги оказались чересчур сильными и она не смогла выбраться из воды.
Эш прислонился головой к боковому стеклу и закрыл руками глаза.
— Господи Иисусе… — едва слышно прошептал он.
— В то время у нас еще были наемные рабочие. Они бросились в дом и сумели сдержать распространение огня до приезда пожарных. Если бы не они, Эдбрук сгорел бы дотла. Возможно, это было бы к лучшему.
И вновь на лице ее появилось некое подобие улыбки, но тут же исчезло.
— Саймон был безутешен и совершенно подавлен. В том, что произошло, он винил только себя, считая себя ответственным за смерть брата и сестры. Понимаете, несмотря на то что они постоянно подшучивали друг над другом, они были очень близки, особенно после гибели родителей. Через несколько недель Саймон повесился на перилах лестницы.
Несмотря на все, что пришлось ему пережить, Эш недоверчиво посмотрел на старую женщину.
— Но это невозможно! — воскликнул он. — Этого просто не может быть! Я же видел их всех, я разговаривал с ними, я ел с ними за одним столом Кристина привезла меня на машине!
Няня Тесс в ответ лишь покачала головой.
— Но Кристина.. — настаивал Эш. — Я прикасался к ней!.. Мы… ее тело было живым, теплым!..
И тут он вспомнил ледяной холод простыни в том месте, где лежала Кристина.
— Вы видели… вы разговаривали с неживым существом. Мы с вами были совершенно одни в доме, мистер Эш. И все же не совсем одни. С нами были Роберт, Саймон и Кристина, но только не как живые люди. И Охотник тоже — его несчастная душа так и не обрела покоя.
— Вы с ума сошли, — тихо, без всякого выражения произнес Эш.
Она вновь улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке была не только печаль.
— Вы же чувствовали слабость, мистер Эш, когда находились в доме. Так неужели вы, при ваших-то знаниях в области парапсихологии, не догадались, что кто-то отбирает у вас психическую энергию, пользуется ею? Точно так же все эти годы они брали энергию от меня. Именно она служит им источником существования. Неужели вы так и не сумели это понять? Они снова и снова появляются в Эдбруке и живут за счет моей энергии: «Ах, дорогая наша няня Тесс, хранительница Эдбрука, защитница детей и в жизни, и в смерти…» Они продолжают играть в свои игры, словно их совместные выходки помогают их душам объединяться, связывают их друг с другом. Думаю, что ту игру, в которую они играли с вами, они считают лучшей из всех. Мне остается только надеяться и молить Бога, чтобы она стала для них последней.
— Но они были такими реальными… — уже без всякой уверенности в голосе пробормотал Эш.
— Это вам только казалось. Человеческий разум — область не менее таинственная, чем потусторонний мир, в котором они сейчас обитают. Они проникли в самые глубины вашего разума, отыскали в нем наиболее глубоко спрятанные мысли и воспользовались ими.
Дэвид покачал головой — он по-прежнему отказывался ей верить.
— Скажите, ваш диктофон сейчас при вас? — спросила она.
Думая в эту минуту о чем-то другом, Дэвид машинально полез в карман пиджака и достал диктофон.
— Включите его, мистер Эш, — попросила она, и он был озадачен ноткой самодовольства, прозвучавшей в ее голосе. — Прослушайте записи, сделанные в Эдбруке.
Он послушно нажал на кнопку перемотки и подождал, пока перематывается пленка, потом нажал на «пуск».
«Как умерли ваши родители, Кристина?» — послышался искаженный записью голос Эша.
Тихий шелест движущейся пленки и атмосферные шумы.
«Вы были еще детьми, когда это случилось?» — снова зазвучал его голос.
И вновь никакого ответа.
Эш нахмурился и перемотал пленку чуть дальше. Потом снова нажал на «пуск».
«…Кого вы знаете? Или знали раньше…», — это опять его голос. Эш вспомнил, что это часть вопроса, заданного им Саймону.
В ответ — тишина.
В полном смятении он снова перемотал пленку.
«…Их присутствие также может влиять на электричество…» — это его слова.
Никакого ответа. Потом его голос:
«Нет, я по-прежнему говорю о необъяснимом феномене. Пожалуйста, продолжайте свой рассказ».
Еще некоторое время он слушал шипение пленки, потом раздраженно выключил диктофон. Засовывая его обратно в карман пиджака, Эш заметил, что впереди уже показались первые дома поселка.
— Но почему? Почему именно я? — со странной смесью недоумения и безнадежности спросил Эш.
Ее ответный вздох был столь же безнадежным, как и заданный им вопрос Дэвид вдруг подумал, что няня Тесс сейчас Мало чем напоминает ту женщину, которая еще совсем недавно встретила его в Эдбруке, — сдержанную, необщительную старую деву, незамужнюю тетушку троих племянников.
— Заговор, — ответила она наконец.
Он непонимающе взглянул на нее.
— Заговор духов, — пояснила она, осторожно ведя машину по пустынной улице. — Союз между ними и кем-то еще, обитающим, так же как и они, в потустороннем мире. Они сговорились с кем-то, мистер Эш, и этот кто-то из числа ваших близких.
Эш замер, чувствуя, как по спине ползет холодок. Внутри возникло и постепенно усиливалось ощущение еще большей угрозы. Он хотел вновь оказаться в реальном мире — и вот он, этот мир: за окнами машины проплывают дома и магазины, улицы освещены, дорожные указатели стоят на своих местах — обычная жизнь идет своим чередом. Но его по-прежнему преследуют аномалии, патологические явления, и они в данный момент находятся здесь, рядом с ним, в машине. Голос няни Тесс звучал тихо и монотонно, но тем не менее каждое ее слово четко фиксировалось его сознанием. Он одновременно и верил и решительно отвергал все ею сказанное. Постепенно страх начинал брать верх над разумом.
— Причиной послужило ваше решительное отрицание возможности посмертного существования духа. Ради собственного спокойствия вы глубоко прятали свою веру в подобную возможность. Разве сознание вины в гибели вашей сестры не заставило вас воздвигнуть эту стену неверия? — Не дожидаясь ответа, она продолжала: — И разве вы, несмотря на то что прошло уже много лет, все еще не боитесь, что она вернется, чтобы потребовать возмездия, чтобы заставить вас заплатить за то, что вы с ней сделали? Я уже говорила вам, что человеческий разум — область таинственная и непостижимая…
Машина подъехала к небольшому станционному зданию, и Эш увидел стоящий у платформы поезд. Однако он по-прежнему оставался в машине. Все чувства его находились в полном смятении, он дрожал с головы до ног, голова слегка подергивалась, словно он хотел опровергнуть все только что сказанное.
Няня Тесс разволновалась, на глазах ее выступили слезы.
— Игра зашла слишком далеко. Я пыталась держать их под контролем, старалась изо всех сил, но… как всегда, не выдержала, уступила. Моя вина ничуть не меньше вашей — я обещала Изабель, что позабочусь о них, а вместо этого позволила всем им умереть. Всем… Разве может быть мне прощение?
Она опустила голову на руль и закрыла руками лицо. Эш с трудом мог различить то, что она говорила.
— Самое страшное уже случилось. Теперь люди станут задавать вопросы. Эдбрук и Мариэллы станут пищей для разговоров.
Эш почувствовал, что, несмотря на страх и смятение, его охватывает гнев.
— Ну уж я-то во всяком случае никогда и никому не расскажу о том, что произошло со мной в Эдбруке. Мне же все равно никто не поверит.
— Вы по-прежнему не понимаете, о чем речь? Игра зашла чересчур далеко. В нее оказался втянутым еще один человек, чье сердце оказалось не таким крепким, как ваше.
Она подняла к нему искаженное мукой лицо, обрамленное растрепавшимися волосами. Морщины на щеках стали еще заметнее. Няня Тесс медленно повернула голову и посмотрела через плечо на заднее сиденье. Несмотря на нарочитую неторопливость этого движения, глаза ее полны были страха, а выражение лица едва ли можно было назвать бесстрастным.
Эш проследил за ее взглядом, хотя внутренний голос настойчиво приказывал ему не делать этого.
С заднею сиденья на него смотрели широко открытые мертвые глаза Эдит Фипс. Рот ее был полуоткрыт, верхние зубы лежали на нижней губе, и этот вывалившийся зубной протез придавал ее лицу какое-то нелепое выражение, однако в чертах ее лица, во всем ее теле отсутствовали свойственные покойникам расслабленность и умиротворенность. Если бы труп мог обладать голосом, Эдит сейчас кричала бы от ужаса.
Эш резко отвернулся и уставился на приборную доску. Это уже был даже не ужас, ибо и это чувство имеет свои пределы — в те несколько секунд, что он смотрел на Эдит, все эмоции, достигнув, видимо, наивысшей точки, разом покинули его, превратив в пустую, бесчувственную оболочку.
Но в следующий момент он услышал, как хихикает няня Тесс, и увидел пляшущие в ее испуганном взгляде искорки безумия.
Мгновенно придя в себя, Эш бросился прочь из машины.
31
Он оттолкнул в сторону служащего вокзала, который в эту минуту входил в полутемный кассовый зал со стороны платформы. Он слышал, как человек выругался и что-то прокричал ему вслед, но не остановился. Поезд уже тронулся и медленно набирал скорость, словно груз, который он вез, был чересчур для него тяжелым.
Схватившись за ручку вагонной двери, Эш прихрамывая побежал рядом, стараясь не отставать, чтобы вскочить в вагон. Он едва не лишился ног, но все же каким-то образом успел ухватиться за дверную раму и ввалился внутрь. Дэвид без сил рухнул поперек сиденья в купе, но тут же подтянулся и сел прямо, прислонившись головой к стене. Дверь купе с грохотом захлопнулась. Поезд набирал ход. Голова Эша моталась из стороны в сторону, словно у пьяного, он бормотал что-то себе под нос, вслух отрицал возможность и вероятность всего, что пришлось ему пережить, судорожно хватался руками за воротник рубашки, как будто ему не хватало воздуха. По спине и шее струился липкий холодный пот.
Колеса поезда ритмично стучали, движение его по-прежнему было неторопливым, и Эш поблагодарил Бога за то, что он наконец-то уезжает из этого адского местечка, называемого Эдбрук, со всеми происходящими в нем кошмарами, уезжает от Мариэллов, которые существуют только за счет горя и мучительных угрызений совести живых, от домоправительницы, их тетушки, сошедшей с ума от сознания своей вины в постигшей семью трагедии. Он уезжает от всех, уезжает от Кристины…
Он вновь оказался во власти эмоций, воспоминаний, сомнений и впечатлений. За время краткого пребывания в Эдбруке произошло слишком многое, чтобы он мог так быстро осмыслить все это. Он пережил минуты отчаяния и ужаса и минуты всепоглощающей любви. Он занимался любовью… Но с кем? С призраком? Нет, это невозможно, решительно невозможно.
Он в отчаянии затряс головой. Ибо на самом деле он знал правду.
Роберт, Саймон и Кристина были призраками, и все они сговорились еще кое с кем, когда-то ему очень близким, — с его сестрой, которая даже после смерти не перестала его презирать, которая строила против него козни даже из могилы. И этот заговор призраков превратился в страшную реальность.
Внезапно Эш застыл на месте. Он сидел спиной по ходу поезда и потому мог видеть постепенно удаляющуюся пустую платформу. Но теперь на ней появился человек, и голова его медленно поворачивалась вслед уходящему поезду.
Эшу улыбался Роберт Мариэлл.
Вскоре сквозь грязное стекло Эш увидел вторую фигуру. Саймон стоял без пальто, глубоко засунув руки в карманы брюк. На шее его больше не было шрамов, голову он держал совершенно прямо, а на обращенном к Эшу лице сияла беззаботная улыбка.
Снова пустой участок бетонной платформы… и снова кто-то стоит, запрокинув голову, и с детской непосредственностью разглядывает поезд. Она оставалась все той же маленькой девочкой. На ней было то же белое платье, в котором она утонула, а на ногах — белые гольфы. Рядом с ней неподвижно застыл Охотник.
Эш рванулся к окну, с грохотом опустил его вниз и высунулся наружу, протягивая к ней руки.
— Джульетта!!! — в отчаянии закричал он.
Теперь он отчетливо видел ее лицо, черты которого до сих пор помнил лишь смутно, не желая их узнавать, запрещая себе делать это и таким образом признавать факт столь неестественного ее существования. Он ясно различал ее губы, которые изогнулись в злобной усмешке.
Поезд уходил все дальше, видение исчезло, а сидевший рядом пес превратился в маленькую черную точку.
Эш плакал, и сердце его разрывалось от горя, он звал ее снова и снова, в отчаянии обращаясь к теперь уже неясной фигуре, по запыленному лицу, оставляя грязные полосы, текли слезы.
Чьи-то сильные руки жестко вцепились в его плечи сзади, изнутри купе. Он крепко ухватился за раму, боясь, что сейчас его вышвырнут на проносящуюся мимо твердую землю. Он начал сопротивляться, пытаясь развернуться, чтобы встать лицом к своему противнику. Острые ногти расцарапали ему лицо.
Глаза Кристины превратились в уродливые щели. Лицо ее было чистым, ожогов на теле не было, и все же это была нё та Кристина, которую он знал. Перед ним открылась темная сторона ее существа, он увидел взбешенное порочное создание, которое Мариэллы при жизни тщательно скрывали от окружающих. Волосы ее были растрепаны, лицо исказила насмешливая гримаса. Серо-голубые глаза сверкали безумным огнем, за маской настоящей ведьмы бесследно исчезла красота девичьего лица.
Она безжалостно набросилась на него, ее белоснежное платье развевалось, словно под порывами ветра. Царапаясь и яростно плюя ему в лицо, она зажала Эша в угол купе. Эш был слишком испуган, чтобы сопротивляться, он лишь прикрыл руками голову, безропотно позволив ей избивать себя.
Но по мере того как боль становилась нестерпимой, он начал размахивать руками, пытаясь отогнать воскресшую Кристину, выкрикивал ее имя. Ярость и отчаяние помогали ему постепенно преодолеть страх.
Вскоре он обнаружил, что борется с пустотой, но продолжал молотить кулаками по воздуху.
Прошло несколько минут, прежде чем он остановился в полном изнеможении. Еще какое-то время он испуганным взглядом обводил купе. Наконец Эш сумел взять себя в руки, выпрямился и остался стоять так, пошатываясь в такт движению поезда.
Почувствовав, что щека у него мокрая, Эш коснулся ее дрожащей рукой.
И надолго застыл, не сводя взгляда с испачканных кровью кончиков пальцев…
Эдбрук
Ночь только еще вступает в свои права. Над изрытой ямами подъездной дорожкой к огромному заброшенному зданию порывами вздыхает ветер. Словно пришедшая из другой эпохи машина стоит возле ведущих к входной двери каменных ступеней.
Дом кажется покинутым и всеми забытым, внутри царит темнота.
Но в этой непроглядной черноте кто-то движется, переходит из комнаты в комнату. Пожилая женщина ходит по дому, тихо напевая, — эту песенку она пела, укачивая детей, которые выросли здесь. Но это было очень давно, ее детей уже нет.
В руках у женщины коробок со спичками. Она зажигает их одну за другой и оставляет горящими где попало.
Становится все темнее, и пустая каменная громада Эдбрука все больше погружается во мрак. Но вот в одном из окон особняка разгорается оранжевое пламя. Вскоре теплое сияние появляется в другом окне…
Потом еще в одном…