В плену у призраков Херберт Джеймс
Когда Эш оперся на плечи Кристины, девушка буквально согнулась под его тяжестью. Он обернулся, чтобы взглянуть на бушевавшее внизу пламя, но обнаружил, что от огня и жара не осталось и следа.
Деревянные ступени по-прежнему вели в холодный сырой подвал, где единственная тускло светившая лампочка отбрасывала тени на каменные стены.
Эдит проснулась, но перед ее мысленным взором все еще проносились картины ночного кошмара Она резко села в кровати, охваченная ужасом, связанным с тем, что ей пришлось пережить во сне.
В горле пересохло, а в воздухе, которым она дышала в собственной спальне, казалось, по-прежнему витал дым из ее сна. В груди оставалось ощущение тяжести, дышать было трудно, от воображаемого дыма и пламени трахея словно сжалась, боль постепенно перемещалась, распространялась в груди.
Эдит хорошо были знакомы эти симптомы, она знала, что ощущение жжения внутри не было результатом ночного кошмара, оно было вполне реальным. Она с трудом дотянулась до лампы возле кровати, стараясь сдерживать охватывающий ее страх, смахивая вызванные не то болью, не то ужасом слезы. Онемевшими пальцами нащупала выключатель. Зажегся свет, и она увидела стоявшую рядом с лампой баночку с таблетками. Она торопливо отвинтила крышку и вытряхнула одну на ладонь. Эдит положила ее под язык и стала ждать, пока таблетка растает и уничтожит эту дьявольскую боль, хотя вполне допускала, что на сей раз терзающий ее грудь зверь откажется подчиниться. Однако мучительная боль постепенно ушла и дыхание выровнялось. Озноб прекратился., оставив после себя лишь слабую дрожь.
Иногда Эдит выплевывала таблетку, прежде чем та успевала раствориться окончательно, потому что вызванная ею головная боль пугала и мучила не меньше, чем боль в груди.
На этот раз, однако, Эдит не сделала этого.
Опираясь на девушку, Эш добрался до двери своей комнаты. Он шел словно пьяный, но слабость и тошнота были вызваны не алкоголем, а пережитым ужасом. Даже дыхание требовало таких усилий, что Эша покачивало.
Кристина уложила его навзничь на кровать и подняла ему ноги. Потом подошла к бюро и налила в стакан водку.
— Огонь… — бормотал он, когда она вернулась обратно.
Кристина вложила ему в руку стакан.
— Там не было никакого огня, Дэвид. Неужели вы не поняли? Это все лишь часть того, что мы называем властью призраков. Они владеют домом.
Дэвид приподнялся, оперся на локоть и молча сделал большой глоток водки. Ядовитый вкус заставил его поморщиться. Лишь придя немного в себя, он взглянул на Кристину и покачал головой.
— Это невозможно. Жар…
— Он всего лишь плод вашего воображения, — мягко, но настойчиво пыталась убедить его Кристина. — В подвале не было никакого пожара, сохранилась лишь память о нем.
Мысли в его голове путались.
— Ваша сестра… это правда, у вас была сестра-близнец. Она много лет назад устроила пожар в подвале…
В устремленном на него взгляде Кристины промелькнула жалость.
— Вам ничто не угрожает, Дэвид. Вы в полной безопасности.
— Она сгорела там, внизу…
— Вы весь дрожите. Позвольте, я вас укрою.
Кристина помогла ему снять пиджак, потом стащила с него ботинки. Укрыв его одеялом, она присела на краешек кровати и мягким движением руки убрала темные волосы с его лба. Ее пальцы гладили его щеку.
Ему пока не удалось выровнять дыхание.
— Кристина, скажите мне наконец, что все-таки происходит здесь, в Эдбруке? — умоляюще сказал он.
— А разве не вы сами собирались рассказать нам об этом? — ответила она вопросом на вопрос, но в словах ее не было при этом ни резкости, ни упрека. Рука девушки скользнула к его плечу. — Отдыхайте, Дэвид, и выбросьте из головы все неприятные мысли. Вы так бледны и выглядите таким усталым.
Дэвид, однако, не унимался.
— Вчера… вскоре после того, как я приехал… Мне показалось, я видел вас в саду вместе с Саймоном. Но это не могли быть вы…
— Постарайтесь успокоиться.
— Здесь есть еще одна девушка…
— Именно это мы и пытались вам объяснить. Дэвид, вам следует отдохнуть.
С трудом борясь с усталостью, он схватил ее за руку.
— Незадолго до этого я подходил к вашей комнате. Вас там не было…
В противоположность его возбуждению, голос ее звучал успокаивающе.
— Я ушла в свою комнату рано вечером и все время находилась там, как вы и просили. Должно быть, я заснула и не слышала, как вы стучали. Я сплю очень крепко, Дэвид.
— Но мисс Вебб… Она тоже не ответила, когда я постучал в дверь ее комнаты.
Кристина ободряюще улыбнулась, как улыбается мать, пытаясь успокоить испуганного ребенка, боящегося чудовища с красными глазами, которое прячется в туалете возле спальни.
— Няня часто принимает на ночь снотворное, ее уже много лет мучает бессонница. Сомневаюсь, что вам удалось бы ее разбудить, далее если бы вы вышибли дверь. — Она задумчиво провела рукой по одеялу, разглаживая складки. — Не знаю, возможно, вы все же разбудили меня. Мне снился какой-то кошмар. Я проснулась с неприятным ощущением, что происходит что-то нехорошее. Вот почему я нарушила ваши инструкции, Дэвид. Мне пришлось выйти из комнаты, чтобы выяснить, что случилось.
— Я очень рад, что вы сделали это, — ответил он и устало вздохнул, осознавая наконец, насколько он измотан. Глаза его на секунду закрылись, и он поставил стакан на грудь. Кристина взяла его, намереваясь убрать на место.
Дэвид снова открыл глаза.
— Расскажите мне о вашей сестре…
Кристина, глядя куда-то в сторону, покачала головой, словно давая ему понять, что эти воспоминания чересчур тяжелы для нее. По бледной щеке медленно скатилась слеза. Эш нежно притянул ее к себе.
— Я понимаю, Кристина, — прошептал он, — знаю, как это больно. Я тоже потерял сестру, и хотя это случилось очень давно… она… она…
Кристина подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза.
— Почему вам так трудно сказать это? Она утонула, но вы по какой-то причине отказываетесь произнести это слово. Почему оно вас так пугает, Дэвид?
Ответ его прозвучал как-то холодно и бесстрастно, он словно констатировал факт.
— Потому что в этом виноват я.
В глазах Кристины промелькнуло не то неверие, не то смущение, а он повторил:
— Она утонула по моей вине.
Он устремил взгляд куда-то мимо Кристины, словно видел перед собой картины далеких времен. Его охватили воспоминания детства, так долго и тщательно скрываемые в самых далеких тайниках души, словно они могли, вырвавшись на свободу, подобно страшной болезни, опустошить мир. И вот теперь они разбили оковы и возникли из глубин сознания. Он плыл в бурном потоке, удивляясь, каким образом удалось воспоминаниям выйти из-под контроля, нахлынуть, чтобы мучить его, воскресить те времена и события, о которых он предпочел бы забыть навсегда. Но, как оказалось, ничто не пропало, не исчезло в лабиринтах памяти: душевные травмы могут быть скрыты, могут затаиться, затихнуть, пусть не окончательно, иногда просто ожидая подходящего момента, чтобы возникнуть из небытия. Однако они странным образом принесли ему облегчение. По мере того как Эш говорил, перед его глазами, сменяя друг друга, возникали видения, а затем медленно уплывали, постепенно уступая место следующим. При этих воспоминаниях Эш внутренне содрогнулся.
— Джульетта была злой девочкой. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не могу забыть об этом. По правде говоря, у меня не осталось о ней ни одного светлого воспоминания. Не кажется ли вам, Кристина, что это ужасное признание? Моя сестра погибла будучи совсем еще ребенком, а я не могу сказать о ней ни одного доброго слова, не могу даже утверждать, что сожалею о ее смерти. Видите ли, она была двумя годами старше меня, и ее самым любимым развлечением было дразнить и мучить меня. Уверен, что она не желала делить со мной любовь наших родителей. Но ее шалости и проделки выходили далеко за рамки детской ревности…
Он словно вновь увидел себя маленьким мальчиком.
— …В ее поддразнивании, в ее выходках всегда было много жестокости…
…Лицо маленького мальчика морщится, слезы текут градом, в то время как сестра с очаровательной улыбкой отламывает крыло от его новой модели самолета, и глаза ее при этом полны презрения…
…Маленькая ножка незаметно высовывается из-под стола, и мальчик, несущий стопку тарелок к раковине, спотыкается и падает…
…Мальчик, уже чуть постарше, просыпается от толчка и чувствует, как чья-то жесткая лапа гладит его по щеке. Дэвид кричит, в коридоре слышатся шаги, и его сестра быстро прыгает в свою кровать, а страшная лапа мгновенно исчезает под одеялом…
Погруженный в воспоминания, Эш снова видит то, что уже видел однажды…
…Дрожа от возбуждения, затаив дыхание, он следит, как белая рыба медленно и осторожно подплывает к леске; время от времени она вдруг резко дергается, шевелит плавниками, борясь с подводным течением. Рыба берет наживку, и рука мальчика напрягается, крепки сжимая удилище. Но вдруг он издает отчаянный, полный разочарования крик — ком земли с шумом падает в воду, поверхность которой тут же покрывается рябью, а рыба резко отскакивает от лески и быстро уплывает прочь.
Дэвид резко оборачивается и оказывается лицом к лицу с хохочущей над ним Джульеттой. Его звенящий от негодования и ярости крик лишь подзадоривает ее, и она веселится еще больше. Положив короткое самодельное удилище на тропинку, он бросается к сестре, сжимая кулаки и собираясь ударить ее, но она с легкостью увертывается и хватает с земли удилище. Она дразнит его, размахивая бамбуковой палкой, тыкая ею в живот брату, не позволяя ему приблизиться.
Острый конец удилища царапает щеку, на ней появляется кровь, и Дэвид кричит от боли.
Он проводит пальцами по щеке и потом внимательно смотрит на оставшиеся на них красные полоски.
Девочка пятится от него назад, но отнюдь не от страха — она хохочет, издевается над ним, насмехается над его царапиной. Она подходит к самому краю берега и с презрительной усмешкой, портящей ее личико, поворачивается и медленно бросает удилище в реку. Бамбуковую палку подхватывает сильным течением и стремительно несет на середину бурного потока.
Отнюдь не один этот хладнокровный и презрительный жест приводит мальчика в ярость — это уже далеко не первая злобная выходка его сестры. Годы изощренных и жестоких издевательств копили в его душе отчаяние и гнев, но до сих пор ему удавалось прятать их глубоко в груди. И вот теперь долго сдерживаемая ярость смела все преграды и вырвалась наружу. Широко расставив руки и кипя от ненависти, он бросается к сестре, намереваясь схватить ее.
Точно так же, как прежние ее издевательства пробудили в нем ненависть, в ее душе эта ненависть в свою очередь породила страх. Пытаясь увернуться, она пятится назад.
Дэвид уже видит опасность, руки его вновь напрягаются, тянутся вперед, на этот раз чтобы удержать ее.
Но она не понимает его истинного намерения, а быть может, слишком презирает и ненавидит, чтобы позволить ему дотронуться до себя. Еще один шаг назад… И она падает…
Он успевает схватиться рукой за ее платье, и это резкое движение заставляет его потерять равновесие, тянет его вперед. Брат и сестра вместе падают, тела их тесно соприкасаются друг с другом. Они оба оказываются в реке.
Холодные, ледяные объятия воды. Мутное пространство, наполненное приглушенными звуками, теснящимися тенями. Лишающая возможности дышать серая мгла.
Мальчик выныривает на поверхность, но не благодаря силе воли или ловкости — просто подводные течения, словно поплавок, выталкивают его наверх. Он переворачивается на спину, удерживая над водой голову, и хватает ртом воздух, краем глаза успевая увидеть бегущего к реке отца и следующую за ним по пятам мать с зажатой в руке корзинкой для пикника. Рты их широко раскрыты в крике, но до него не доносится ни звука.
Чьи-то сильные руки вновь утаскивают его под воду, и он закрывает глаза, на которые, причиняя боль, давит мощный поток. Он понимает, что кричать нельзя, потому что горло и легкие тут же наполнятся холодной серой водой, но все-таки не в силах сдержать вопль.
Теперь уже его действительно подхватывают чьи-то руки, и в бурлящей воде он видит рядом с собой отца. Эти руки выхватывают его из других объятий, и он сейчас похож на сломанную куклу, за которую борются, вырывая ее попеременно друг у друга, два претендента — бешеное течение и властный человек. И постепенно человек выигрывает эту битву.
Дэвиду снова удается приподнять над водой голову, и на этот раз он видит темные волосы сестры, мелькающие пока еще не очень далеко, но стремительно уносимые прочь.
Дэвид чувствует, что ударяется о берег, руки матери, наконец-то бросившей корзинку, вытаскивают его, промокшего и обессиленного, наверх. Отец снова бросается в глубину, лихорадочными движениями будоража воду. Он ныряет, и на какое-то мгновение в воздухе мелькают его ноги, а женщина и прижавшийся к ней всем телом мальчик сидят на тропинке и в ужасе наблюдают за ним.
Время, кажется, тянется бесконечно. Но вот наконец отец появляется над водой, хватает ртом воздух и снова исчезает в глубине.
Для мальчика наступает вдруг абсолютная тишина, вокруг него наполненная скорбью и страданием пустота, лишенная звуков и времени. Но движение осталось: течение бурного потока, трава, склоняющаяся под порывами легкого ветерка. Бесконечное ожидание, полное неопределенности затишье.
Оно было нарушено воплем отчаяния отца, вновь вынырнувшего на поверхность и теперь уже окончательно осознавшего, что его дочь навсегда исчезла в холодной и мрачной глубине.
Дэвид вздрагивает, потрясенный беспредельным отчаянием и горем, прозвучавшими в крике, а мать еще теснее прижимает его к себе, обхватывает руками, словно пытаясь защитить ребенка, навсегда удержать его в безопасности.
Он прячет лицо у нее на груди, одним глазом косясь на реку, похитившую сестру. Отец приближается, крики и плач его становятся все громче… Взгляд мальчика затуманивается, а шум реки превращается в поистине оглушительный грохот…
…Голова Эша лежала на подушке рядом с головой Кристины, и перед его глазами стоял такой же, как и тогда, на берегу, туман. Лишающая возможности двигаться и даже дышать боль тоже была не менее острой.
— Я так и не осмелился сказать им, — ровным голосом произнес Эш, — я никому не сказал, что все случилось по моей вине, что это я столкнул Джульетту в воду.
— Но это ведь был несчастный случай! — ответила Кристина.
— Нет, я хотел, чтобы она утонула. Я словно обезумел в тот момент и желал ей смерти. Да, я пытался помочь ей, но… но когда мой отец выбрался из реки, я почувствовал облегчение, какая-то темная часть моего существа радовалась. — Это признание, сделанное после многих лет неуверенности и отрицания, до глубины души потрясло его. — Я не знаю, что мучило меня больше все эти годы — сознание вины за то, что я сделал, или угрызения совести за мои мысли после этой трагедии.
— И все эти годы вы казнили себя? Но вы ведь были маленьким мальчиком!..
— Я так боялся, что меня накажут. Меня не покидало сознание того, что я заслуживаю наказания за этот ужасный поступок. Мне казалось, что все узнают о нем и прочтут на моем лице все тайные мысли. А мои родители никогда не простят меня, когда узнают… Джульетта никогда не простит меня…
— Джульетта?
Эш перевернулся на спину и уставился в потолок, избегая встретиться глазами с Кристиной.
— Иногда мне кажется, что я вижу ее, как будто краешком глаза. Я замечаю какую-то зыбкую тень, а когда поворачиваюсь, она тут же исчезает. И все же что-то остается… Мне кажется, я вижу ее такой, какой она была тогда — одиннадцатилетней девочкой, и одета она в то же платье, что… что и в тот день.
Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором явственно предстал образ Джульетты. Но не ее лицо — оно было как в тумане, черты его невозможно было различить. Взгляд ни на чем не фокусировался. Еще более расстроенный этим неясным видением, призрачным обликом мертвой сестры, Эш снова открыл глаза.
— Ночью, накануне похорон, я услышал ее голос. Она звала меня. Я спал, и голос ее ворвался в мой сон. Когда я проснулся, она все еще продолжала звать меня. Тело ее лежало в открытом гробу на первом этаже дома. Я потихоньку прокрался туда — мне было очень страшно, но я не в силах был противостоять ее зову. Я должен был ее увидеть. Возможно, в глубине души я хотёл, чтобы она вновь ожила, или, быть может, стремился снять с себя груз вины. — Дыхание его сделалось неровным, и он с трудом продолжал: — Джульетта пошевелилась, Кристина. Ее тело пошевелилось в гробу. И она говорила со мной.
Кристина, как завороженная, не сводила с него глаз. Он повернул голову к ней.
— Вполне возможно, все это было лишь ночным кошмаром. Не знаю. Я был совсем еще ребенком, и мне только что пришлось пройти сквозь страшное испытание. Но что-то говорило мне, что все происходит наяву. Родители услышали мой крик. Когда они нашли меня, я валялся на полу без чувств. Не выдержав, я потерял сознание.
В горле у него пересохло, словно оно действительно воспалилось от охватившего подвал невыносимого жара. Он облизал языком губы, но и язык был сухим, а потому ему не удалось даже смочить их.
— Две недели после этого я горел в лихорадке — заупокойные службы, похороны, горе моих родителей после столь страшной утраты — все это миновало меня. Они решили, что виной всему мое падение в реку. Я простудился. Можете ли вы в это поверить? Но я был рад, что они думали именно так.
— О Дэвид, — тихо произнесла Кристина, касаясь его руки. — Это и есть причина, не так ли?
Он покачал головой, — не понимая, о чем она говорит.
— Поэтому вы и посвятили свою жизнь исследованиям в области парапсихологии, стремлению доказать, что сверхъестественное не существует, что жизни после смерти быть не может? Неужели вы сами не понимаете? — Она крепче взяла его за руку. — Ваш скептицизм происходит от сознания вашей вины. Вы не хотели допускать даже мысли о возможности существования призраков. Вас испугал тот ночной кошмар, вы боялись даже думать о том, что это не был сон, что Джульетта действительно говорила с вами и действительно шевелилась в гробу. Вас приводила в ужас вероятность того, что все произошло на самом деле и что однажды Джульетта потребует возмездия. Дэвид, неужели вы до сих пор не понимаете, каким вы были глупым?
Она придвинулась ближе и поцеловала его в щеку.
Эш обнял девушку. Слова Кристины привели его в смятение, однако он чувствовал, что в них есть значительная доля правды. Но он не мог так быстро смириться и признать логику ее рассуждений — слишком долго он носил в душе эту тяжесть. Ему необходимо было время, чтобы все хорошо обдумать. Ему нужен был отдых. Он должен был осмыслить то, что она сказала А сейчас больше всего на свете ему нужна была Кристина.
Эш со стоном крепко прижал к себе девушку.
21
Веки дрогнули и открылись. Комната была погружена в темноту, если не считать льющегося в окно лунного света.
Его обнаженное тело было влажным от пота. В горле саднило. Он вспомнил пожар.
Он вспомнил все.
Эш повернулся к Кристине, чувствуя необходимость в ее поддержке, и понял, что желание его все еще полностью не удовлетворено.
Но Кристины не было. Кровать рядом с ним оказалась пуста, а когда он позвал ее по имени, из темноты, окутавшей комнату, ему никто не ответил.
Там, где она еще недавно лежала, простыни были смяты и на них явственно сохранился след от ее тела.
Он коснулся этого места, как будто надеясь, что она каким-то чудом появится вновь, но ощутил такой холод, что вскрикнул и отдернул руку.
Впечатление было таким, будто рука его окунулась в ледяную жидкость, — казалось, что простыни не только сами были холодными, но всей своей смятой поверхностью излучали леденящий холод.
Он лег на спину, отодвинувшись как можно дальше от этого места. Его вновь охватил страх, мысли путались, но он чувствовал себя слишком усталым, чтобы сделать хоть какое-то усилие, слишком утомленным и измотанным душой и телом, чтобы подняться.
Веки были тяжелыми, глаза слипались.
22
Раскрасневшаяся от мороза Эдит Фипс быстро взбежала по лестнице, ведущей в Институт экстрасенсорики. На улице за ее спиной скопились в огромной пробке, как, впрочем, и всегда в час пик, автомобили — они едва ползли, а чаще вообще стояли, и водители вымещали свое раздражение на пассажирах или товарищах по несчастью, стоявших с ними бок о бок, и даже на колесах собственных машин, однако редко кто нажимал на клаксон. Сквозь двойные стекла входной двери Эдит увидела спускавшуюся сверху Кейт Маккэррик и с силой толкнула дверь, торопясь перехватить коллегу.
— Кейт!.. — задыхаясь, окликнула она, вбежав в вестибюль.
На лице Кейт отразилось удивление, однако она не остановилась и продолжала идти в направлении стола дежурного регистратора.
— Здравствуйте, Эдит. Извините, мне некогда, я опаздываю на конференцию. Вы вызвали мне такси? — обратилась она к дежурному.
— Оно уже ждет вас на улице, — коротко ответил он.
— Прекрасно. Это почта, ее нужно отправить сегодня же утром, — с этими словами Кейт выложила на стол целую кипу конвертов.
— Кейт, мне необходимо поговорить с вами, — настаивала Эдит, беря под руку своего шефа.
— У меня нет ни минуты, Эдит, — ответила Кейт, поворачиваясь к взволнованной женщине-медиуму. — Я действительно опаздываю. Постараюсь позвонить вам позже. Вы будете здесь, в Институте?
— Да, у меня сегодня с утра три сеанса. Но это очень важно…
— Так же, как и конференция. Прежде чем она начнется, мне необходимо представить друг другу множество людей и успеть сделать еще очень многое. Если меня там вовремя не будет, с меня просто живьем шкуру сдерут.
Кейт осторожно протиснулась мимо Эдит и направилась к двери.
— Это касается Дэвида! — крикнула уже в спину ей Эдит.
Кейт на минуту задержалась у двери, уже держась рукой за вращающуюся створку и не зная, как поступить.
— Увидимся позже, — наконец решительно бросила она и вышла.
Дверь повернулась, выпуская ее из вестибюля. Эдит кинулась было следом, но, увидев, что Кейт садится в ожидавшее ее такси, остановилась, прикусив от досады нижнюю губу и понимая, что бежать за Кейт бесполезно.
Вместо этого она поднялась по лестнице и прошла в кабинет Кейт Маккэррик. Причем подъем этот потребовал от нее гораздо больше усилий, чем ей хотелось бы, и чрезвычайно утомил ее, хотя она сама отказывалась себе в этом признаться.
Бросив сумочку на стол шефа, она направилась прямо к шкафу с документами, вынула один из ящиков и стала быстро перебирать папки.
Найдя ту, на которой значилось «Мариэлл», она вытащила ее из ящика.
Раскрыв папку, она задумалась, вспоминая, когда ее впервые заинтересовал Дэвид Эш…
23
— Эдит, познакомьтесь, это Дэвид Эш.
Когда Эдит вошла в комнату, навстречу ей поднялся со стула высокий темноволосый мужчина, и теперь он протягивал ей руку. Он вел себя очень сдержанно, но его скрытые возможности не укрылись от Эдит, и она подумала, что у этого человека очень интересное лицо и выразительные глаза…
Но мысли ее неожиданно были прерваны странным ощущением, можно даже сказать потрясением, когда они пожали друг другу руки. Его прикосновение вызвало у нее дрожь по всему телу, похожее чувство испытываешь, когда трогаешь кончиками пальцев поверхность мягкого бархата.
Пожатие его вдруг ослабло, словно и сам он испытал смущение, но потом снова сделалось крепким.
— Кейт много мне о вас рассказывала, — сказал он.
— Мне тоже хорошо известна ваша высокая репутация, — также быстро овладев собой, ответила Эдит и улыбнулась в ответ на его улыбку, желая тем самым показать, что в ее словах нет никакой скрытой враждебности.
— Я очень удивился, узнав от Кейт, что вам потребовалась моя помощь.
— Хочешь верь, хочешь нет, но Эдит восхищается твоей работой, — сказала Кейт, с сияющей улыбкой глядя на них обоих.
Эш удивленно поднял брови.
— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение ваши доводы, мистер Эш, — сказала Эдит. — Среди людей моей профессии, без сомнения, немало шарлатанов. Мы и так вызываем немалое неудовольствие людей, а эти жулики еще больше дискредитируют нашу работу и ставят нас в смешное положение.
— Простите мне мои слова, — без обиняков ответил Дэвид, — но я уже привык к тому, что все вам подобные ополчились против меня и постоянно на меня нападают.
— Только не в тех случаях, когда мы сами подозреваем обман. Бывает, что проходит много лет, прежде чем удается разоблачить такого рода обманщика, а когда это наконец происходит, страдаем и все мы. Их деятельность необходимо прекращать, и чем раньше это будет сделано, тем меньший вред успеют они нанести, мистер Эш. И главное — прежде, чем эти фальшивые медиумы успеют заполучить массу поклонников. Чем их больше, тем сложнее бывает разоблачить мнимого идола.
Эш знал, что это правда. Как и всякую религию (а ясновидение для многих было именно религией), эту можно было разрушить, только поколебав веру ее исповедников и разоблачив методы каждого шарлатана и обманщика в отдельности.
— Человек, которым мы просим тебя заняться в данном случае, слишком далеко вышел за все допустимые пределы, — сказала Кейт.
— За допустимые пределы? — переспросил Эш, обращаясь на этот раз — к Эдит. — Следовательно, есть какие-то дозволенные рамки обмана, если он достаточно безобиден? Я правильно вас понял?
— Не стану отрицать — некоторые медиумы пользуются своего рода театральными эффектами, — ответила Эдит. — Но они никому не причиняют вреда. Это всего лишь средство достижения определенного психологического настроя.
Ей очень не понравилась ответная улыбка Эша.
Кейт встала из-за стола, недовольная и обеспокоенная ходом этой встречи.
— Пожалуй, я пойду выпью чаю или кофе, а вы, Эдит, тем временем во всех деталях объясните Эшу суть дела, — сказала она. — Думаю, его это весьма заинтересует.
— Уверена, что так и будет, — кивнула Эдит, в то время как Дэвид с равнодушным видом доставал из кармана сигарету. — Да, я абсолютно в этом уверена.
Это было впечатляюще. Напряженная атмосфера и почти физически осязаемое ожидание. В огромном помещении царил мрак — свет был не просто тусклым, как это обычно бывает во время таких сеансов, он практически отсутствовал.
Эш внимательно изучал медиума, стоявшего в отдалении. Это была женщина, и Эш вынужден был признать, что выглядела она весьма впечатляюще. Черные как смоль волосы (несомненно крашеные) были гладко зачесаны назад и собраны в тугой пучок на затылке; густо накрашенные глаза, приподнятые в углах, словно кожа здесь была туго натянута; чувственные ярко-красные губы; крупный нос, весьма примечательный, но при этом совсем не портивший ее лицо. Естественно, одета она была во все черное: блузка с высоким воротником, длинная юбка, даже чулки и туфли были черными. Эш подумал, что ее облик вполне соответствует плате за сеанс. Если бы он выложил такие деньги (а Эш не сомневался в том, что все это делается отнюдь не бесплатно), именно такой он хотел бы ее видеть — это неотъемлемая часть задуманного шоу. Звали ее Эльза Бротски, и Эш удивился, что она не действовала по полной программе и не прибавила к своему имени слово «медиум». Да, все это было весьма впечатляющим и одновременно смешным и нелепым. Однако Дэвид ясно видел, что аудитория ее едва ли не боготворила.
Он внимательно оглядел возбужденных «гостей» — главным образом это были женщины и среди них несколько пожилых или среднего возраста мужчин, которые все же сохраняли видимость спокойствия. Женщины возбужденно перешептывались, стараясь, однако, говорить как можно тише.
Эшу никогда еще не приходилось бывать на сеансах такого рода. Спиритические сеансы, как правило, были очень многолюдными и проходили в до отказа набитых помещениях. Здесь же присутствовало не больше двадцати пяти человек, не считая, конечно, медиума и ее помощников. Все приглашенные на этот закрытый сеанс сидели на расставленных полукругом скамьях. Медиум расположилась на стоявшем перед ними стуле. Все остальное пространство оставалось свободным.
Пока Эш изучал присутствовавших, сидевшая напротив, на другом конце полукруга, Эдит не сводила с него пристального взгляда.
За последние несколько недель она успела отчасти — только отчасти — узнать его и начала понимать, что его скептицизм (хотя, возможно, это не совсем точное слово) происходит из искреннего желания постичь истину. Он отнюдь не считал, что выполняет некую святую миссию, — его интеллект был чрезвычайно высоко развит, и потому для него неприемлемы были столь прямые, однозначные оценки, да и не было в этом человеке ничего от евангелического проповедника. Эдит чувствовала, что им движет нечто такое, что и сам он не в состоянии пока осмыслить и понять. «Для меня это всего лишь работа, а не призвание», — сказал он ей в одном из недавних разговоров, но она сомневалась в том, что это на самом деле так. Понять этого человека было задачей отнюдь не из легких, возможно потому, что он и сам себя до конца не понимал. Она видела, что он охвачен чувством безысходности, разочарования, хотя нет — пожалуй, это было нечто большее, чем просто разочарование, нечто более глубокое… Быть может, отчаянные поиски самого себя? Вероятно, однако, что она и в этом ошибается. Сама не зная почему, Эдит подозревала, что все может быть как раз наоборот. «Какая странная мысль пришла мне в голову», — подумала она. — «Можно ли допустить, что в основе желания узнать правду лежит отрицание существования, самой этой правды?» Эдит сознавала, что причиной ее смущения и растерянности относительно личности Дэвида Эша является тот факт, что в какой-то момент ее разум коснулся его сознания. Все это было так странно и таинственно.
Вместо того чтобы усилиться, тихий шепот голосов вдруг почти прекратился, и это оторвало Эдит от размышлений. Она вновь обратила все свое внимание на сидевшую отдельно от «гостей» женщину в черном, которая до этого момента не проронила ни слова — словно все это время концентрировала мысленную энергию для предстоящего сеанса. Сзади к ней подошли двое мужчин, больше похожие на охранников, чем на помощников, медиум подняла голову и с надменной улыбкой оглядела собравшихся.
Когда она заговорила, все остальные звуки стихли и наступила полная тишина.
— Благодарю вас за то, что вы пришли сегодня сюда. Мне кажется, что я уже чувствую волнение и возбуждение всех тех, кого мы так любим и кто покинул этот мир. Да! Да! Они с нетерпением ждут возможности побеседовать с нами.
Она медленно скользила взглядом по лицам присутствующих, словно стараясь запомнить каждого, а те в свою очередь дрожали от удовольствия и от испытываемого ими благоговения.
Щеки Эдит вспыхнули от мучившего ее стыда за свое участие в подобной авантюре. Чуть раньше Эш спросил ее, почему она так уверена в том, что эта женщина — обманщица «Истинный экстрасенс угадывает это совершенно безошибочно», — ответила она тогда, и слова против ее воли прозвучали довольно двусмысленно. Эдит поняла это и тут же добавила, что за последние годы эта женщина получила весьма значительную сумму гонораров и это уже само по себе вызывает сомнения в ее честности и порядочности, ибо люди, действительно владеющие «даром», не позволяют себе извлекать из своего таланта чересчур большие прибыли. Брать плату за столь уникальные способности — это не путь, сказала она тогда Эшу, придавая в этом случае слову «путь» скорее духовный смысл, чем некое отношение к происходящему. Он выслушал ее точку зрения, однако согласился он с ней или нет, сказать трудно.
Была и еще одна причина сомнений в честности Эльзы Бротски. Эдит объяснила Эшу, что причина эта весьма проста: эта так называемая медиум была слишком уж удачливой. Она ни единого раза не потерпела неудачи в своих попытках связаться с тем или иным духом, находящимся в потустороннем мире. В подобное невозможно поверить — каждый экстрасенс терпит неудачи, точнее, если говорить правду, их бывает гораздо больше, чем удач. А эта женщина, как выяснилось, работает совершенно безупречно. Эш поступил весьма невежливо — он принялся довольно откровенно размышлять вслух о зависти, которую испытывают друг к другу экстрасенсы, и Эдит пришлось наполнить ему, что она и Институт просят его всего лишь понаблюдать за этой женщиной, внимательно изучить ее и дать свое заключение. Иными словами — доказать правоту или ошибочность их мнения, не более того.
Попасть на сеанс не представило для них никакого труда — казалось, сюда пускали кого угодно (этот факт весьма озадачил Эдит: как правило, мнимые медиумы стараются вытянуть из своих потенциальных клиентов как можно больше информации, чтобы во время сеанса иметь максимально полные сведения и отталкиваться от них в полете своей фантазии; но в данном случае ни ею, ни Эшем никто даже не поинтересовался). Правда, им пришлось довольно долго ждать, пока подойдет их очередь, — список желающих стать «гостями» сеанса был длинным, эта женщина быстро набирала популярность и завоевала репутацию лучшей ясновидящей. Прошло почти два месяца, прежде чем Эдит и Эш получили отдельные приглашения (из предосторожности они воспользовались чужими именами), и Эдит пришлось придумывать повод, чтобы перенести свой визит на то же время, которое было назначено Эшу. Долгое ожидание имело и свои преимущества: у Эша было достаточно времени, чтобы узнать кое-что о прошлом Эльзы Бротски.
Эдит успела заметить в полумраке легкий кивок Эша в свою сторону. Она услышала, как ахнула сидевшая рядом с ней пожилая женщина, от которой сильно пахло мылом и пудрой. В небольшом пятне света она видела «медиума», ее бледную кожу и кроваво-красные губы. Хотя полной темноты в помещении не было, внимание всех невольно обращалось на этот светлый круг, который тоже постепенно тускнел, словно вместе с «медиумом» погружался в транс.
Бротски вздохнула, и губы ее при этом раскрылись, став похожими на кровавые шрамы, горевшие в медленно гаснувшем свете. Вздох женщины был полон страсти. Она подняла руки, и двое ее помощников выступили вперед, чтобы поддержать их, в то время как руки почти коснулись сидевших ближе других к «медиуму» людей.
— Присоединяйтесь ко мне, — задыхаясь, произнесла она, и все присутствующие словно по команде взялись за руки.
Ладонь сидевшего справа от Эша пожилого человека была сухой и жесткой, как кора дерева знойным летом, в то время как влажная ладонь женщины слева больше напоминала кусок сырого мяса. Дэвид мысленно похвалил Эльзу Бротски за умение с таким эффектом организовать представление и внимательно наблюдал за тем, как ее голова все ниже и ниже опускается на вздымающуюся под тонкой блузкой грудь. Глаза ее какое-то время оставались закрытыми, но вдруг широко распахнулись, и она произнесла имя:
— Клэр.
Она еще раз повторила то же имя — голос был низким и чуть хрипловатым.
Кто-то, сидевший через два места от Эша, шевельнулся и испуганно вскрикнул.
— Здесь, в этом мире, кое-кто желает побеседовать с Клэр, — раздался голос Бротски. Затем она слегка повернула голову и, словно обращаясь к кому-то слева от себя, произнесла: — Да, я знаю, Джереми, потерпите, — пожалуйста. — Она снова обернулась к аудитории. — Учтите, Клэр, сегодня многие с нетерпением ждут своей очереди, чтобы поговорить.
Эш поморщился. Да-а… эта женщина времени зря не теряет. Немного театральных эффектов — и вот уже шоу в самом разгаре.
— Это, наверное, я, — раздался из темноты голос.
В ту же секунду возник еще один луч света и быстро двинулся вдоль того ряда, в котором сидел Эш. Наткнувшись на женщину, сидевшую с полуоткрытым ртом и горящими от возбуждения глазами, луч остановился. Женщина заморгала, ослепленная этим светом, хотя он отнюдь не был ярким.
Эш был заинтригован. Никогда прежде ему не приходилось видеть, чтобы во время сеанса вот таким образом высвечивали из темноты одного из участников сеанса.
— Джереми просит вас не беспокоиться, — обратилась Бротски к женщине. — Там, где он сейчас находится, он чувствует себя вполне счастливым, однако ему хочется, чтобы вы почаще навещали его так, как сейчас. Он хочет рассказать вам о многом. Вы исполните просьбу Джереми, Клэр?
Клэр лихорадочно закивала головой, глаза ее были полны слез.
— Он просит меня сказать вам, что не чувствует больше боли, даже в ноге. Вас обоих это так беспокоило, не правда ли, Клэр?
Женщина еще раз энергично кивнула, и слезы потекли ручьем.
— В следующий раз Джереми расскажет вам больше. Главное, не волнуйтесь и теперь, когда вам удалось установить с ним контакт, не оставляйте его больше надолго.
— Не оставлю, — сдавленным голосом ответила женщина и, с трудом сдерживая рыдания, повторила: — Не оставлю…
Весьма умно и хитро, подумал Эш, теперь у нее есть еще одна постоянная клиентка, поклонница на всю оставшуюся жизнь. Интересно, она получает фиксированный гонорар или клиенты платят ей по собственному желанию — столько, сколько сочтут нужным? Хотя большого значения это не имеет — в порыве чувств люди обычно не скупятся и бывают весьма щедры.
— Здесь присутствует пожилой джентльмен с седыми волосами и красивой бородой, — снова послышался голос «медиума». — Он желает побеседовать с кем-то по имени…
Сеанс продолжался в том же порядке. Луч света (Эш заметил, что им управляет человек, стоявший в темноте за спиной «медиума» и время от времени поправлявший положение источника света) останавливался то на одном, то на другом участнике сеанса, когда наступала их очередь беседовать с обитателями потустороннего мира. Режиссура спектакля была хорошо продуманной, но достаточно очевидной.
Больше всего Эша поразил тот факт, что этой женщине в черном известно Очень и очень многое не только о тех, кто присутствовал на сеансе, но и о их возлюбленных усопших. Никаких сомнений не может быть в том, что она предварительно получала о них информацию.
Создавалось впечатление, что Бротски выбирала кого-то из «гостей» как бы случайно, и луч, останавливавшийся на избранном, создавал иллюзию, будто в помещении в данный момент присутствуют только двое. Великолепный психологический ход — прекрасная возможность для концентрации одного разума на другом. Разговоры мертвых касались главным образом вполне земных и обыденных вещей: «…пойди к врачу и посоветуйся относительно этой постоянной боли в спине, радость моя, он тебе поможет, поезжай и отдохни в этом году за границей, там ты встретишь интересных для себя людей, обо мне не беспокойся, у меня все в порядке, скажи бабушке Розе, что ее Том здесь, со мной, и он с удовольствием встретится с ней, когда придет время, я всегда любил тебя, хотя иногда ты в этом сомневалась, я и сейчас люблю тебя, будь осторожна с той новой плитой, которую ты купила, ты права, головные боли могут быть вызваны утечкой, и, пожалуйста, не плачь больше обо мне, прошло уже пять лет, пора бы взять себя в руки и подумать о своей жизни, только не забывай меня и приходи поговорить со мной, да, конечно, я очень скучаю по тебе, мастер плохо сделал, заднее крыльцо в доме, попроси его перестроить, ты права относительно своего шефа, он плохо к тебе относится, пора тебе, моя девочка, поискать другую работу…» Все это, безусловно, имело большое значение для присутствовавших на сеансе, об этом свидетельствовала их реакция — они то плакали, то радостно смеялись.
Простота и банальность происходящего делали шоу еще более убедительным. Однако Эша убедить было далеко не так просто.
Не все участники сеанса получали весточки из другого мира, не получили их в том числе и Эдит, и сам Дэвид. Значит ли это, что «медиум» осуществляла «контакт» только в том случае, если у нее имелась информация? Даже если она использует лишь ограниченное число участников, остальные все равно окажутся под впечатлением от увиденного. Возможно, «контакт» становится реальным лишь после двух-трех визитов, а за это время Бротски и ее помощники успевают получить достаточную информацию о прошлом своих новых клиентов. Интересно, подумал Эш, кто заведет с ним разговор по окончании сеанса? Что ж, он готов к этому, у него есть несколько занятных сюжетов для дезинформации, и он…
Луч света замер на лице Эдит.
Эш был потрясен. Они ничего не знали о ней, им не было известно даже ее настоящее имя. С какой стати эта женщина, словно направляя луч света, указала рукой на Эдит, на совершенно незнакомого ей человека?
Тишина длилась всего несколько секунд, показавшихся, однако, вечностью. Эдит смущенно заерзала на стуле и взглянула на сидевшего напротив нее Эша.
Лицо женщины в черном напряглось и исказилось от ярости. Она перевела взгляд на Дэвида.
— Выставьте их отсюда! — истерически взвизгнула она.
Все участники сеанса, включая Эдит и Эша, буквально застыли от этой неожиданной яростной вспышки.
— Этих двоих! — рука «медиума» указывала по очереди на непрошеных гостей.
Один из помощников бросился вперед, вглядываясь в темноту и взглядом отыскивая второго чужака в этой компании. Дэвид вскочил и выставил вперед руку, намереваясь оттолкнуть этого человека, в глазах которого читался смертный приговор.
Эш выругался про себя. Такой поворот событий не входил в его планы. У него не было никакого желания вступать в открытый конфликт с мнимым медиумом — он собирался поговорить с ней с глазу на глаз и предупредить ее, что, если она не прекратит свою порочную практику, он выведет ее на чистую воду и публично назовет обманщицей, во всех деталях рассказав, как именно она дурачит людей и какую прибыль получает от этого. В прежних случаях такая угроза обычно оказывала действие, поскольку, будучи однажды разоблаченными, всякого рода шарлатаны и мнимые ясновидящие уже не в силах были восстановить свою репутацию и завоевать доверие клиентов. Они предпочитали тихо и красиво удалиться и поискать другие возможности одурачивания людей.
Все планы рухнули, мрачно думал Эш, видя, как приближается к нему помощник «медиума». Неожиданно он получил удар такой силы, что тело его согнулось пополам. Удивительно, но этот удар не был физическим — охранник был в этот момент в нескольких ярдах от него. Эш резко обернулся и посмотрел на Бротски.
Устремив на него горящий ненавистью взгляд, она вся дрожала. От нее исходило нечто большее, чем ненависть, — в глазах ее читались одновременно презрение, отвращение и страх. Она боялась его. Он чувствовал это совершенно явственно, но не мог понять, каким образом. Это не было похоже на то, как один человек узнает по поведению другого, что тот его не любит или не доверяет ему, нет — эта ненависть буквально захлестнула разум Эша, словно женщина способна была взглядом проникнуть в его мозг. Он вдруг представил себе, как из глаз ее струятся рентгеновские лучи, как они проникают сквозь кости черепа — и чужие мысли заполняют его мозг. И он вдруг ясно понял, каким именно образом эта женщина проделывает свои трюки. Конечно же, она не была ни медиумом, ни ясновидящей, но в определенном смысле она обладала великим даром.
Чьи-то руки вцепились в него железной хваткой.
Читать бесплатно другие книги:
