Расовый смысл русской идеи. Выпуск 1 Авдеев В.

Поэтому со всей определенностью можно заявить, что в самом конце эры «неандертолоидов» для антропологического рывка «вперед к кроманьонцу» было заложено по крайней мере четыре почки, и четыре породы неандертальцев оставили их после себя, дав начало черной, желтой, белой и австралоидной расам людей. Самый первый кроманьонец здесь никак не просматривается единственным «отцом» всех четырех рас ни антропологически, ни генетически. Современные расы кроманьонцев, таким образом, не являются ровесниками неолита, они гораздо старше. По крайней мере, придется приплюсовать к неолиту время жизни неандертальца, то есть 150–160 тыс. лет.

А если быть до конца логичными, то выясняется – и, скорей всего, так оно и есть – что каждая конкретная порода «неандертолоидов» происходила от конкретной породы «питекатропоидов» и т. д., вплоть до разнопородных человекообразных обезьян. То есть человеческие расы имеют такой же возраст, какой вообще имеет человек, – 12–27 млн. лет, согласно общепризнанной в науке «дате», – и у каждой конкретной расы была конкретной породы прародительница-обезьяна. Отсюда вывод: генетическое смешение людей разных рас опасно, как опасны и бесперспективны смешение разных животных, принадлежащих к одному виду, но разным подвидам.

Нельзя обойти стороной еще один неудобный для современной антропологической науки «нюанс». Когда реконструировали по методу Герасимова костные останки первых кроманьонцев, то все они почему-то оказывались людьми белой расы. А где же тогда реконструированные по методу Герасимова останки первых кроманьоцев-негров, кроманьонцев-желтых, кроманьонцев-австралоидов? Их нет. Не говорит ли все это о том, что данные расы в силу каких-то причин вовсе не подверглись никаким изменениям 50 тыс. лет назад?

Что уж тут говорить о первых кроманьонцах, когда даже неандертальца трудно отличить от современного белого человека. В газетах недавно писали, как антропологи-любители провели «эксперимент»-шутку. Актера загримировали под неандертальца; чисто выбритый и современно одетый «неандерталец» вышел на улицу. И что же? Он ничем особенным не выделялся в толпе. Чуть скошенный, но вовсе не отсутствующий подбородок, покатый узкий лоб, «рубленые» черты лица, которые в совокупности были не ахти как приятны, но в общем вполне сносны. Про «неандертальца», на худой конец, можно было сказать, что в его внешности было что-то волчье или медвежье, но только не азиатское или негритянское…

Объем головного мозга у самых первых неандертальцев был 1800 см3, а у самых последних – 800 см3, то есть ничуть не меньше, чем у многих и многих современных кроманьонцев. Что касается нравственного облика неандертальцев, то, может быть, в конце своего пути им и был свойственен каннибализм, тем не менее, известно одно интересное захоронение. В раскопанной археологами могиле лежал неандерталец, доживший до преклонного возраста и, к тому же, инвалид без одной ноги.

Таким образом, мы можем пойти еще дальше и, вопреки П.Т. де Шардену, сделать еще одно предположение о том, что тот, кого мы называем неандертальцем, был современником черной, желтой и австралоидной рас, но ни в коем случае их предком! Собирательное понятие «неандертолоид», какое нам предлагает великий французский палеонтолог, рассыпается. «Преджелтых» и «предчерных» неандертальцев также не существовало. Жил просто белый неандерталец; и был он одного-единственного вида, от которого и произошел только белый кроманьонец. Желтая раса произошла, скорее всего, от синантропа. Предки австралоидов являются ровесниками кенгуру, а предками негров как раз и были те, кости которых недавно нашли в Северо-Западной Африке, и их вовсе не надо делать взбесившимися от радиоактивности «родоначальниками» всего человечества.

Сейчас уже трудно проследить, кто из ученых XIX в. первым сделал для небелых рас такой подарок – общего с белыми людьми первопредка-неандертальца, однако, еще одно умолчание, как и в случае отсутствия переходных костных останков между неандертальцем и кроманьонцем, в палеонтологии налицо. П.Т. де Шарден лишь усугубил это ужасное заблуждение… Так что правы были те антропологи и палеонтологи, которые считали, что белая раса – самая молодая.

Относительно ареалов расселения предков всех рас де Шарден прав: они обитали там, где в настоящее время традиционно проживают их современные потомки. Неандерталец, освоивший северные, то есть климатически гораздо более невыгодные территории, проигрывал остальным расам в своей численности. Черная и желтые расы вытесняли его вплоть до тех широт, которые для них самих оставались более или менее пригодными. Неандертальцы, судя по обнаруженному захоронению одноногого старика, в ходе борьбы за свое существование пришли к гораздо более совершенным – общинным – формам организации своего быта, исключающих каннибализм, убийство своих стариков, а также не «вовремя» рождающихся детей. Неандерталец таким образом еще в докроманьонскую эпоху совершил бесхитростный, но свой путь познания Бога; он его выстрадал . Неандерталец в силу обстоятельств был просто обречен стать предтечей сверхчеловека , каким он и стал, пройдя Армагеддон. Он взял реванш ! Остальные расы, жившие вполне благополучно в «льготных» климатических нишах Южной Азии, Африки и в Австралии, в Апокалипсисе защищались от воздействия космического духовного «тела» так же, как инстинктивно защищались от него животные. Только в отличие от животных они использовали черную магию, неутомимо проводя соответствующие ритуалы.

Что касается стартового духовного капитала и Знания, то Господь Бог не скупился и всем четырем расам старался, видимо, дать их поровну. Вопрос в том, как разные расы эти духовные ценности и Знание усвоили, а усвоив, донесли до наших дней. У черной, желтой и австралоидной рас крупицы некого знания сохранялись в виде жестких «табу». Не понимая толком смысла «табу», человек должен был слепо ему повиноваться.

На заре эры кроманьонца только белая раса людей была способна получить Трансцендентное по природе Знание непосредственно от Бога путем интуитивного прозрения . Остальные расы завершали свое «образование» путем опытным, эмпирическим, то есть чувственным. В этом наше принципиальное отличие от них! Люди белой расы, руководствуясь Трансцендентным Знанием, 50 тыс. лет назад основали единые Пра-религию, Пра-цивилизацию и единый («индоевропейский») Праязык – Язык Богов, на осколках которых впоследствии выросли все цивилизации и религии, в том числе Восточные.

Африка известна сильными черномагическими колдунами. Их умение общаться с подземными нечистыми духами никем не превзойдено. Когда ученые стали вести раскопки древнего государства шумер, то, заглянув под многометровую толщу ила, нанесенного во время Великого потопа, они обнаружили цивилизацию черных людей, живших до появления в Междуречье белых. Выяснилось, что их примитивная цивилизация целиком была построена на изощренном знании черной магии.

Древнейший фольклор народов Азии любопытен тем, что его сюжеты крутятся вокруг душ покойников, «материализующихся» то в живых людей, то в животных. Для китайских писателей эпохи Сун (960-1279 гг. н. э.) характерен изящный философско-поэтический стиль, но и они еще никак не могут оторваться от тех же мертвецов [12]. В научных исследованиях мифологии, фольклора и литературного творчества народов Азии и Африки подобной «странности» не придается особого значения: она принимается за некую «самобытность».

Представителям как черной, так и желтой рас, совсем не свойственно то важнейшее нравственно-этическое понятие, которое у нас, русских, называется совестью . Когда им начинаешь говорить о ней, они решительно не понимают, о чем идет речь!

Взойти на высочайшие высоты осмысления особого божественного предназначения человека было суждено лишь одной расе – белой, когда распустился ее знак – «Белый Лотос» – древнейший арийский символ нравственной мощи и космического величия белого человека. В настоящее время «…белая раса, к сожалению, пришла к потере божественных законов, гордыне и невозможности противостоять искажениям Света дьяволом» [13]. Впрочем, сколько бы и как бы не рассуждать о достоинствах белой расы, в принципе никогда невозможно доказать их ни в глазах черного человека, ни в глазах желтого, но это лишь подтверждает мысль о непримиримых расхождениях между разными расами на подсознательном и, следовательно, видовом уровне.

Являясь убежденным сторонником генетического смешения всех без исключения рас (причем, чем быстрее, тем лучше!) как неизбежности и закономерности, П.Т. де Шарден подпирает свои выводы воображаемыми, ничем не подтвержденными эпизодами из неолита, когда на удобных местах, например на «обширных пригодных для обработки равнинах», якобы сразу же начиналось интенсивное смешение рас, в результате чего «стала накаляться человеческая масса» [14]. Это опасная беллетристика палеонтолога; нас она удовлетворить никак не может. Кому, как не де Шардену, указать, на каких именно «равнинах» и кто с кем конкретно смешивался! Но он этого не сделал.

П.Т. де Шарден не мог не видеть кошмарное воплощение своих литературных «снов» – страну под названием США, с гордостью именуемую себя «плавильным котлом народов и рас». Не мог он не знать и о пагубности межрасовых браков. Их вред был неопровержимо доказан выдающимися учеными-физиологами, философами, евгениками, генетиками XIX – начала ХХ вв. – современниками и предшественниками П.Т. де Шардена: Гюставом Лебоном, Рене Геноном (Франция), Мэри Стоунс (Британия), Фридрихом Ницше, Йорком Ланцем, Эрнстом Рюдиным, Магнусом Гиршвельдом (Германия), Карлом Юнгом, Гастоном-Арманом Амадрюзом (Швейцария), Н.К.Кольцовым, М.В.Волоцким (Россия), Йоном Альфредом Мьёэном, Вельгельмом Кайльхау, Эрлингом Бьёрсоном (Норвегия), Бётерсом (Саксония), Госни и Попенау (США), Понтусом Фальбеком, Эллен Рей и Петреном (Швеция), Стайнке и Вильденсковым (Дания), Эдоардо Лонго (Италия), Юлиусом Эволой и многими другими. Никто иной, как тот же Дарвин, для обозначения рождающихся в результате межрасовых браков, ввел термин «ублюдки».

Хваленая Америка молчит о том, что людей с неправильной сексуальной ориентацией, педерастов, лесбиянок, педофилов, некрофилов, людоедов и тому подобных «эстетов», рожденных от межрасовых браков, в США 70 % от взрослого населения. Рост преступности в этом «образцово-показательном государстве» каждые 8-10 лет увеличивается по сравнению с ростом населения в 25 раз, то есть на 1231 %! От рук садистов и прочих выродков в результате одной только уличной преступности ежегодно гибнет 50 000 человек, а к концу этого века количество насильственных смертей превысит годовые потери американской армии во II Мировой войне. 30 % трудоспособного населения США под различными предлогами увиливает от работы. И все это результат вырождения вследствие «сексуальной революции», раннего полового воспитания школьников и, главное, утраты понятия о расовой и этнической чистоте крови. Межрасовые браки в США пропагандируются как «идеальные».

Точь-в-точь такая же картина сложилась и в Западной Европе. Там давно нет и в помине белокурых красавцев – норвежцев и шведов – потомков древних могучих викингов. Если кого-то из них, рослого и сильного, еще встретишь на улице, то он непременно держит под руку жену-негритянку или азиатку.

Правительства «цивилизованных» стран, опираясь на теоретические выкладки П.Т. де Шардена, создали коридоры, по которым вопреки воле белого населения в качестве рабочих-эмигрантов хлынули миллионные толпы представителей самых различных рас. Австралия, например, легкомысленно отдала в аренду китайцам громадные территории своих «неудобий», то есть полупустынных земель. Но удастся ли когда-нибудь белым австралийцам избавиться от новых «колонистов»?

Так что же с американского континента и Западной Европы «транслируется» туда, в «Ноосферу» П.Т. де Шардена, от каждой конкретной расы вместе с выхлопными газами миллионов автомобилей и аэрозольными выбросами тысяч труб промышленных предприятий? Туда «гонится» информация о порнофильмах и фильмах ужасов, примитивная рок-музыка, уходящая своими корнями в африканские «тамтамы», и многие, многие другие «достижения». Какой же вследствие этого там формируется «общечеловеческий мозг»?

Ныне белые люди стали расовым меньшинством, и этот процесс носит катастрофический, все углубляющийся характер. Судите сами: в конце XIX в. черных было 250 млн, желтых – 600 млн, белых – 650 млн… Широко известна цифра, что в настоящее время одних только китайцев 1 200 000 000 чел. Это по официальным данным, а на самом деле их, видимо, больше. О численности людей белой расы все молчат. Но их к концу ХХ в. осталось всего 350 млн…

Белая раса в эпоху своего неолитического величия вовсе не случайно стала примером для всего остального человечества. Она была создана для реализации эволюционного кода вселенной, которая изначально предусматривает развитие земли как планеты богов.

5

Драматические события в России последних лет, опережают наших публицистов, и всякая свежая мысль раздается, как правило, вдогонку им. Но еще не поздно переломить ситуацию хотя бы в одном вопросе: в связи с угрозой этнического перерождения и расовой деградации Русского народа. Здесь мы имеем шанс теоретически предвосхитить события и нанести упреждающий удар.

Благодаря усилиям антропологов, генетиков, евгеников Норвегии, Швеции, Германии, США, Франции, Швейцарии конца XIX – начала ХХ вв. на Западе развернулось мощное общественное движение за генетическое оздоровление людей белой расы, за улучшение «породы» человека. И это движение добилось немалых успехов: во многих странах были приняты жесткие государственные законы, по которым ликвидировалась бесконтрольная рождаемость психически больных людей, патологических преступников, физиологических уродов, межрасовых метисов, стремительно размножающихся, как известно, в геометрической прогрессии. В США, например, к 1930 г. в 28 штатах действовал закон о принудительной стерилизации. К 1939 г. по постановлениям евгенических судов США было стерилизовано 30 тыс. граждан, чья наследственная ущербность была вне сомнения. В Европе Венгрия и Швеция первыми пошли на реформы своей внутренней евгенической политики. В национал-социалистической Германии евгенические суды начали действовать лишь в 1935 г., что не помешало мировой сионистской пропаганде сделать из Гитлера «мальчика для битья».

Почему Запад, еще много лет назад обогнавший Россию в расоведении, евгенике, антропологии и генетике, сегодня создал у себя многомиллионные диаспоры, состоящие из турок, арабов, негров, азиатов, и сейчас стонет от них? Почему там не только не стерилизуют гомосексуалистов, а, напротив, популяризируют однополые браки? Все это результат политики сионистов, через свою скрытую агентуру захвативших власть в «цивилизованных» странах. Это порождение «философии» глиста-паразита, который уничтожает организм, не понимая, что вместе с ним погибнет и он сам. Вслед за инорасовым «мирным» вторжением в Европу неизбежно последует и военное.

Откат начался после окончания II Мировой войны. Под пропагандистскую трескотню о «зверствах гитлеровского фашизма и расизма» во всех странах были отменены евгенические законы. Ученых, популяризаторов, руководителей соответствующих партий и движений, борющихся за сохранение расовой чистоты белого человечества, стали шельмовать, бросать в тюрьмы, убивать. Им навешали ярлыки «фашистов», «шовинистов», «расистов» и т. п. Но дух этих людей не сломлен. В условиях полуподполья они продолжают мужественно сражаться.

В настоящее время, пожалуй, только Китай полностью игнорирует «ужасы» расизма. В 1995 г. российское телевидение сообщило: «В Китае 50 млн умственно и психически больных. Правительство приняло решение об их стерилизации. Мировое общественное мнение возмущено…».

Ранее в СССР коммунисты, а теперь в Российской Федерации их преемники демократы, держат Русский народ в информационном неведении относительно великой опасности игнорирования расовых проблем. Поэтому мы, русские, в теперешнем многомиллионном нашествии китайцев видим возможную угрозу отторжения от России Сибири и Дальнего Востока. Но воспитанные коммунистами в духе «любви и дружбы между народами» мы не понимаем другой опасности – собственного вырождения в результате межрасового смешения с азиатами. То же самое относится и к смешению с кавказцами, вьетнамцами, арабами, латиноамериканцами и прочими инородцами, которых в нашем Отечестве становится все больше и больше!

Мы должны осознать надвинувшуюся опасность, остановить расовую агрессию против России, спасти свой род от расового смешения, растворения и гибели.

Литература

1. Феномен человека. М.: Наука, 1987. – Предисловие.

2. Там же, с. 162–164.

3. Там же, с. 163.

4. Там же, с. 164.

5. Аникович М.В. Дискуссия об узловых проблемах первобытной истории в связи с выходом в свет «Истории первобытного общества». – 1990. – Т. 1, 2 // СА. – № 1.

6. Феномен человека, с. 165–166.

7. Там же, с. 170.

8. Федотова Г.В., Злобин В.С. Энерго-информационный обмен в системе «сообщество людей-информационное поле Земли». // Бюллетень Международной Академии Информатизации. – СПб., 1996. – № 1. – С. 13–14.

9. Феномен человека, с. 135.

10. Невозможная цивилизация? – Сб., М.: Знание, 1996.

11. См. газету «Народный строй». – № 4/5. – 1995.

12. Нефритовая Гуаньинь. – М.: Худ. лит. – 1972.

13. Степанов А.М. Толковый словарь по эзотерике, оккультизму и парапсихологии. – М., 1997. – С. 42.

14. Феномен человека. – С. 168.

15. Трачевский А. Учебник истории. – СПб.: Издание К.Л.Риккера, 1889. – С. 4.

© Вадим Сидоров Социологические основы формирования национальности

Этнический нигилизм и этнический романтизм

После второй мировой войны на Западе появилось огромное количество теоретиков, поспешивших сдать понятия «нация» и «национализм» в музей истории либо, по крайней мере, желающих сделать это. «Нации – достояние прошлого», – говорят они. «Национализм сегодня неактуален», – вторят им другие. Ну а наиболее радикальные идут ещё дальше и утверждают, что нация – великий миф в истории человечества, миф, созданный власть предержащими исключительно для обеспечения своих корыстных интересов. «Забыть нацию» призывает нас в своей статье директор Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишков.

Данный тип мыслителей исходит из того, что этносы, если и существовали когда-то в качестве естественных общностей, то только в примитивных обществах, а исторические нации, на их взгляд, – сугубо искусственные образования, произвольно созданные новыми буржуазными государствами. Мол, когда в Европе наблюдался расцвет новых национальных государств, национализм был исторически обоснован потребностями прогрессивного развития индустриальных обществ, а уровень образованности граждан этих государств был столь незначителен, что они могли воспринимать всерьёз навязываемые им сверху мифы. Сегодня же, якобы, всё обстоит иначе. Национализм тормозит развитие современного общества, а этнические мифы не способны одурманить «разумных» европейцев.

Наиболее убедительным и ярким адептом данных воззрений, на мой взгляд, был замечательный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет, изложивший своё понимание нации в знаменитом произведении «Восстание масс». Всё, что писалось на сей счёт после него, иначе как блеклым повторением аргументов великого мыслителя назвать трудно.

Работа «Социобиологические основы формирования национальности» является частью более обширного труда «Онтология нации», который готовится автором к печати.

Ортега писал: «Сформулируем вопрос…: какая сила сделала реальным то существование миллионов людей под эгидой общественной власти, которая зовётся Францией, Англией, Италией или Германией?”

Все национальные общности образовывались за счёт единства крови и проистекающей из неё общности языка (либо наоборот), – так отвечает на этот вопрос этнический романтизм.

Ортега не согласен с этим: «Она не была изначальной общностью крови, так как любой из этих людских массивов орошён самой разноплеменной кровью. Не была она и языковой общностью, так как люди, спаянные в государство, говорили и иные по сей день говорят на разных языках. Относительная общность языка и крови, которой сегодня гордятся – полагая, что стоит гордиться, – позднейший результат объединения политического. Следовательно, не кровь и язык создают национальное государство – наоборот, это оно уравнивает состав эритроцитов и артикуляцию звуков. Так было всегда. …Француз существованием своей сегодняшней Франции, как и испанец – своей сегодняшней Испании, обязан тому безымянному началу (здесь и далее выделено мною – В.С.), чья энергия как раз и преодолевала тесноту кровного и языкового родства».

Другое направление этнического романтизма видит в основе образования национальной общности иное сакральное начало – «священную почву» или «естественные границы», предопределившие судьбы народов и пределы их размножения.

Ортега критикует и эту идею: «К подобному же передергиванию прибегают, когда пытаются утвердить идею нации на территориальной основе, видя начало единства, несоизмеримого с языком и кровью, в географическом мистицизме “естественных границ”. Знакомый обман зрения. Моментальный снимок сегодняшнего дня представляет нам упомянутые народы размещёнными на широких просторах континента или прилегающих островах. Из сиюминутных рубежей хотят сделать что-то вечное и духовное. Это, как говорят, “естественные границы” и в их естественности видится некая магическая предопределённость истории формой земной поверхности. Но миф мгновенно рушится от тех же доводов, что отвергли общность языка и крови как исток нации. И здесь тоже, вернувшись на несколько веков назад, застаём Испанию и Францию разобщёнными на более мелкие нации со своими собственными, как водится, “естественными границами”. …Это говорит лишь о том, что “естественность” границ весьма относительна».

Что же взять за основу образования национальности? Вот мнение Хосе Ортеги-и-Гассета: «Надо отважиться видеть разгадку национального государства в том, что присуще ему именно как государству , в самой его политике, а не в посторонних началах биологического или географического свойства». Итак, то, что было названо «безымянным началом», на самом деле называется «государством». Государство создаёт нацию. И вот почему: «Государство, каким бы оно ни было – первобытным, античным, средневековым или современным, – это всегда приглашение группой людей других людских сообществ для совместного осуществления какого-то замысла. Замысел, каковы бы ни были его частности, в конечном счёте заключается в организации нового типа общественной жизни. Государство и программа жизни, программа человеческой деятельности и поведения, – понятия неразделимые.

Раз это программа совместного дела, то и выражается она в чистой динамике – в делании, в общности действия. Поэтому действенной силой государства, политическим субъектом становится всякий, кто годится в дело и предан ему, а кровь, язык, географическая общность и социальная принадлежность отходят на второй план. Не прежняя общность, давняя, привычная или полузабытая, даёт права гражданства, а будущее единство в успешной деятельности. Не то, чем мы были вчера, а то, что мы собираемся сделать завтра, объединяет нас в государство».

Действительно, вчерашние племена со временем сливаются в одну новую народность, народности сливаются в один новый народ, и только после этого появляется нация как феномен развитого общества. Однако неужели всё это дело рук только и только государства? Неужели биология, лингвистика и география тут совсем не причём? Нет, по Ортеге, они имеют определённое значение, но лишь как фон происходящих событий, а не как их суть: «Тот …инстинкт, который побуждает мыслить государство как слияние разных народов для политического и духовного сотрудничества, сначала набирает силу среди племён наиболее близких географически, этнически и лингвистически. Не потому, что эта близость – основа нации, а потому, что близкие различия легче преодолеваются ». А раз так, то «возможности слияния безграничны». И далее: «Чем больше территориально и этнически растёт государство, тем больше крепнет внутреннее сотрудничество».

Последнее утверждение Хосе Ортеги-и-Гассета многократно и решительно опровергнуто самой историей. Падение всех великих империй в истории человечества, пытавшихся объединить под своим скипетром множество различных и кардинально несхожих между собой национальностей, всегда происходило по одному сценарию. Имперский этнос, находясь на высоте своего положения, покорял народы и удерживал их в повиновении. Затем постоянные войны и борьба с сепаратизмом постепенно истощали его силы, и он пытался привлечь к равноправному сотрудничеству ранее покорённые народы или даже слиться с ними в одно целое. За счёт этой политики он всё более утрачивал своё господствующее положение в империи, которая тем самым лишалась единственно возможного государствообразующего стержня. Другие же народы, напротив, непрерывно усиливаясь, начинали взламывать лоскутную империю изнутри. Результат – крах многонациональной империи. Так было, так будет.

Ортега утверждает, что государство – это всегда « приглашение » к «совместному осуществлению какого-то замысла». Очень получается интересно. Германцы, оказывается, «приглашали» к совместной деятельности аботритов, лютичей, линонов, гевелов и другие славянские племена, проживавшие когда-то на территории современной Германии. Франки – галлов. Висготы – иберийцев. Османы – христианские народы Малой Азии и Средиземноморья. Австрийские немцы – западных и южных славян с мадьярами и итальянцами. Русские «приглашали» казанских и крымских татар. Интересно только, что же это у них у всех был за общий замысел? Может быть, совместное стремление к «общечеловеческому прогрессу» двигало ими всеми? Едва ли. Но факт, что государственное единение различных между собой национальностей, которое влекло в дальнейшем к образованию новых наций в рамках нового национального государства, имело место. Эту тенденцию нельзя объяснить сущностью государства. Государство – это средство, инструмент, репрессивно-управленческая машина. Оно всего лишь исполняет чью-то волю. Класса рабовладельцев в античном обществе, класса феодалов при феодализме, класса буржуазии при капитализме. В условиях азиатского способа производства оно служит интересам класса государственной бюрократии, порождённого им же.

Это, кстати сказать, единственная формация, при которой государственные интересы самоценны и первичны по отношению ко всем остальным. Так что, было бы логично предположить, что именно в эту эпоху государство и создаёт нации. Но всё обстоит как раз наоборот.

Сильному самодостаточному государству не нужна внутренне единая монолитная нация: она была бы опасным конкурентом для него и со временем заставила бы служить государство её интересам. Деспотическое государство, напротив, крайне заинтересованно в разобщённом, а потому легко управляемом многоплеменном населении, не способном составить конкуренцию всемогущей бюрократии. Новые национальности начинают конструироваться государством только тогда, когда оно утрачивает свою самоценность и превращается в орудие, средство. Чьё?

Этнос – движущая сила истории

Этнический романтизм с определённого момента стал серьёзным тормозом на пути оформления реалистической теории нации. Данные точных и гуманитарных наук в нынешнем веке стали разоблачать один миф этнического романтизма за другим. И тогда «миф крови», этнический метафизический романтизм на время уступил место этатистской концепции этнического нигилизма. Она, впрочем, не менее иррациональна, чем «миф крови». Мы убедились в этом на примере Ортеги, мистифицирующем сущность государства. Но тут мы скорее столкнулись с проявлением гегелевской диалектики: тезис – антитезис. Когда же будет синтез?

Абстрактное мышление испокон веков основывалось на достижениях эмпирического и наоборот. Пришла пора связать в единую концепцию нации достижения и открытия современных наук. Или попытаться сделать это. Три основополагающие аксиомы интересуют нас в данный момент. Они, на первый взгляд, никак не связаны между собой. Но только, на первый взгляд.

Аксиома первая. Государство является управленческой машиной, обладающей характерными и непременными для него признаками. Упрощённо говоря, это всегда суверенная власть, организующая жизнь населения на определённой подконтрольной ему территории. Как уже было отмечено, власть может быть самодостаточной только в условиях так называемого азиатского способа производства. В этих условиях правящий класс бюрократии является следствием возникновения государства на низком уровне научно-технического развития в крайне неблагоприятных ресурсно-экологических условиях. Во всех остальных формациях, напротив, власть и государство выражают интересы ведущих социальных слоёв (сделаем сразу оговорку: не только социальных!). Это всё широко известные уже в прошлом веке истины, обоснованные множеством теоретиков права и государства, среди которых Маркс и Энгельс наиболее убедительные. Современная теория управления подтверждает вывод об инструментальной природе государства. Из этого и будем исходить.

Аксиома вторая. В рамках современной цивилизации языковые и культурные границы народов, с одной стороны, крайне часто не совпадают с расовыми, а с другой стороны – с этногенетическими границами. Хотя изначально именно кровь и язык составляют этническую основу любой национальности, но по мере исторического развития кровные и языковые границы часто расходятся. Так, этносы европеоидной расы говорят на языках несколько языковых семей: индоевропейской, андо-цезской, вайнахской, иберо-кавказской, алтайско-уральской, семитской и пр.

При более подробном рассмотрении мы обнаруживаем нестыковки между культурными и антропологическими границами в рамках отдельных языковых семей. Взять хотя бы индоевропейскую семью европеоидных народов. Внутри неё, например, выделяют ветви германцев, славян, а также греков. Но ведь, скажем, немцы-германцы и русские-славяне относятся к одной антропологической расе – центрально-восточноевропейской, тогда как славяне черногорцы вместе с неславянами греками относятся к другой – балкано-кавказской. При этом в языковом и культурном отношении русским ближе черногорцы, а в биологическом – немцы. Известно также, что часть северных французов и итальянцев – романцев, антропологически ближе большинству германцев, нежели их соотечественникам из южных областей Италии и Франции. Мы знаем также азербайджанский народ – народ, говорящий на тюркском языке, антропологически резко выделяется из числа всех прочих тюркских народов и сближается с народами индоевропейскими.

Современная наука нашла обоснование этого парадокса: тюркский язык азербайджанцев является результатом их колонизации и культурной ассимиляции пришлыми тюркскими племенами. Примеров можно приводить много и мы ещё будем делать это в данной статье, но важно понять однозначную несостоятельность романтических концепций, настаивающих на тождественности границ между «кровью» и «языком».

Аксиома третья. Она предоставлена нам достижениями современной лингвистики, опровергнувшей теорию «гибридных языков». Сегодня мы знаем, что «теория языкознания давно отвергла как ошибочное учение, согласно которому при скрещивании двух языков образуется новый третий, то есть “гибридный” язык. При скрещивании двух языков побеждает один из них, а отдельные элементы словарного фонда побеждённого языка входят в язык-победитель, обогащая его».

Итак, какая же картина вырисовывается перед нами после того, как достижения современной лингвистики и антропологии опровергли «миф крови» – концепцию «один язык – один народ – одна раса»? По первому ощущению, хаос, который рисует в своей статье Ортега, упорядочивается «безымянным началом» государства и неведомыми законами общественного развития, произвольно создающими из разнородных этнических субстратов новые нации.

Иван Ильин писал по поводу отношения германцев к своим славянским соседям: «Тактика завоевателей была такова: после военной победы в стан германцев вызывался ведущий слой побеждённого народа; эта аристократия вырезалась на месте, затем обезглавленный народ подвергался принудительному крещению в католицизм, несогласные убивались тысячами; оставшиеся принудительно и бесповоротно германизировались». В данном случае мы имеем два исходно разных между собой этнических сообщества, население которых позже образовало одну нацию. Является ли это нациообразование результатом политики совместного государственного строительства? Безусловно, нет. Присутствует ли в данном случае момент национально-государственного строительства? Безусловно, да. Парадокс? Отнюдь. В этой ситуации произошло следующее: древнегерманский этнос , осваивая новые пространства на Востоке, используя свою государственную машину, принудительно ассимилировал многочисленные славянские племена, проживавшие на покорённых им территориях. Несмотря на то, что германизируемые славяне могли привнести в германский язык небольшое количество славянских слов (мы, впрочем, знаем, как жёстко охраняли свою этническую самобытность древние германцы) и, безусловно, изрядную порцию славянской крови, в результате появился этнически монолитный и гомогенный германский немецкий народ. Конечно же, этой монолитности помимо принудительной и тотальной ассимиляции способствовал и фактор расовой родственности германцев и славян: радикальная германизация уже через несколько поколений стёрла языковые различия между новыми немцами, а антропологические различия имели незначительный характер и вскоре исчезли.

Если в случае с германизацией славян речь идёт о тотальной и принудительной ассимиляции, то несколько иначе происходил этот процесс на северо-востоке Европы. И снова мы можем судить об этом на основании данных точных наук. Антропологический анализ черепов древнеславянского и современного великорусского населения показал, что в своей массе древние средневековые славяне отличались от великороссов более плоским носом и лицом – современные великороссы более узколицы и широкоголовы, чем древние славяне.

Открытие в областях, прилегающих к Великому Новгороду, землям бывшей Новгородской республики множества могильников эпохи средневековья, их изучение, доказали автохтонность финского населения этих земель. Значительные пространства Севера современной Великороссии до широкомасштабной славянской колонизации, имевшей место в средневековье, были населены финскими племенами. И почти весь этот автохтонный пласт был смыт волной пришлого – численно, культурно и политически преобладающего – славянского населения. Что при этом сталось с финнами? Их не стало. Однако в славянском русском языке, особенно в его местных простонародных диалектах, появилось значительное множество элементов финского языка, а в северной великорусской культуре – множество черт обрядовой и бытовой культуры финских племён. При этом весьма интересно и то, что «средневековые финны отличались от славян более широким, низким и плоским лицом, более плоским носом, то есть так же, как современные русские в свою очередь отличаются от славян».

Антрополог профессор В.П.Алексеев сделал из этого следующий вывод: «Построим их в один ряд по ширине и высоте лица – минимум высоты лица и максимум его ширины падает на средневековых финнов, максимум высоты и минимум ширины падает на современных русских, посередине находятся средневековые славяне. Они находятся посередине оба раза…», следовательно, речь идёт уже о промежуточном антропологическом типе, новом по отношению как древним славянам, так и древним финнам. Но всё же речь идёт о народе славянской культуры, говорящем на славянском языке и обладающим именно русским, то есть по истоку своему славянским, этническим самосознанием. Следовательно, имела место ненасильственная ассимиляция, а значит, определённое количество этнокультурных черт ассимилируемого населения вошло составной частью в состав культуры ассимилирующего этноса.

Здесь находят применение все три приведённые выше аксиомы. Тождественности между славянской и финской кровью, примерно в равной пропорции определившей генотип современных великороссов, нет. При этом современные великороссы говорят на языке с ярко выраженной славянской основой и считают себя одним из звеньев в цепи, связывающей их в единую культурно-историческую общность с древнеславянским русьским этносом эпохи Киевской Руси.

Почему же произошёл такой «славянский крен» в русском этногенезе? Потому, что славяне были этническим ядром в процессе русского этногенеза, ядром, которое, опираясь на силу своей общественной организации (государственности, протогосударственности или квазигосударственности), власть которой славянские племена распространили на новоосваиваемые земли, обеспечило приоритет именно своего, славянского языка и славянской культуры, обогащая его комплиментарными элементами языка и культуры автохтоннов. Никакого «приглашения» или равноправия здесь не было. Колонизация исключает и то, и другое. Имели место отношения между ведущим и ведомым, «этническим ядром», его государственностью и «этническим фрагментом».

Мы уже писали об антропологической несхожести восточных славян с южными. Объяснить это одной лишь финской примесью великороссов нельзя. Современные украинцы-малороссы антропологически практически ничем не отличаются от средневековых славян, в их жилах не течёт финской крови, да и в народной их культуре не наблюдается северных влияний, но они внешне отличаются от сербов, хорватов, македонцев, словенов, черногорцев или болгар, как и великороссы. Коренное население Балканского полуострова: как славяне, так и неславянские народы, составляют единый антропологический тип – балканский. И это при том, что югославы, греки и албанцы культурно и лингвистически – совершенно разные этнические типы.

Всё это легко объясняется тем, что славяне – относительно позднее население, появившееся на Балканах в первом тысячелетии н. э. При этом, профессор Алексеев, например, утверждает, что славянские пришельцы антропологически сильно отличались от современных югославских этносов и что «нет в составе славян ни одного антропологического типа, который можно было бы сблизить с физическим типом горных народов Балканских стран». Алексеев утверждает, что славяне, придя в балканские земли, «принесли с языком свою культуру, высокий уровень обеспечил ей победу , но самих славян было мало (высоко в горах, во всяком случае), и физический тип местного населения сохранился почти в полной неприкосновенности».

Вероятно, всё так и было, однако ссылка на высокий уровень культуры, как на основную причину ассимиляции автохтоннов славянами представляется сомнительной. Одно дело, когда численно преобладающее славянское население, по крайней мере количественно не уступающее финскому, переварило благодаря этому (но, как мы уже условились, не только) культурный пласт коренного населения севера Великороссии. Совсем другое дело – Балканы. Здесь повторился вариант с Азербайджаном, индоевропейскому автохтонному населению которого незначительное количество тюркских пришельцев навязало новые язык с культурой, но не физический тип. Что же, тюркская культура и цивилизация утвердилась в этой стране благодаря более высокому уровню её развитости по отношению к арийской?

Мы ещё не можем достоверно судить об уровне развития древней тюркской культуры, однако, он прекрасно известен нам применительно к эпохе завоевания турками Византии. Тюрки исходно принадлежали к субуральской расе, переходной между европеоидной и монголоидной. Но современное население Турции в основе своей европеоидно, хотя и является тюркским по культуре и менталитету. Мотивировать это можно только ассимиляцией тюркским этническим ядром количественно преобладающих европейских этнических фрагментов: южных славян, греков, армян, грузин. Вряд ли они уступали туркам по уровню культурного развития.

Чем же объяснить в этом случае преобладание культуры и языка численно незначительного ядра, растворившегося в физическом типе автохтоннов? Только принудительным характером ассимиляции. И это снова к вопросу о роли государства в процессе образования национальностей.

Как мы хорошо видим на примере описанных ситуаций, там, где государственное насилие играет решающую роль в процессе этнической ассимиляции и образования новых национальностей, оно всегда имеет этническую же подоплёку. То есть, перефразируя Ортегу, можно сказать, что надо отважиться видеть разгадку национального государства в том, что оно национальное, а не в том, что оно государство. Этническое ядро в национальном государстве навязывает свою культуру, цивилизацию, менталитет ассимилируемым им этническим фрагментам, с которыми оно затем и сливается в одну национальность.

Обязательно ли этническая основа должна быть ведущей в государстве, создающем новую национальность? Оказывается, нет. Славяне в определённый момент утратили политическое превосходство в Киевской Державе, уступив его то ли варягам, то ли племени ославяненных кельтов во главе с Рюриком. Но важное значение здесь имеет тот факт, что славяне сами пригласили чужаков в качестве своих правителей, пригласили как арбитров для примирения племён, находящихся на высоком уровне развития. «Варяги» не завоёвывали славянскую землю, они пришли в неё как наёмные менеджеры. Это говорит лишь о том, что среди самих восточных славян не было племени, абсолютно превосходящего все остальные и способного потому подчинить их, объединив вокруг себя. «Варяги» же были нейтральны, а ассимилировавшись в принявшей, точнее, пригласившей их этнической среде, они стали тем этническим ядром, которое, будучи вполне славянским, не принадлежало ни к одному из соперничающих между собой исконно славянских племён.

Естественно, процесс растворения пришельцев в новой среде длился не одно десятилетие, сопровождаясь смешанными браками «варягов» с коренными славянами. Кельтский культурный элемент (если следовать не норманнской, а именно славяно-кельтской версии происхождения рюриковских русов) оказал определённое влияние на становление русской культуры, особенно культуры Новгородской Руси, однако, не был решающим – это факт. Древнерусская культура – почти чисто славянская, переварила в себе иноэтнические влияния.

Это, конечно же, было бы не так, если б «варяги» пришли на Русь, как германцы к центрально-европейским славянам – захватчиками и активными ассимиляторами. Ведь не смогли же норманны создать романской национальности в покорённой ими Англии, ибо, с одной стороны, были захватчиками, в отличие от русских «варягов», с другой, слишком слабыми захватчиками для того, чтобы принудительно и тотально ассимилировать покорённое население. Англо-саксы в Англии ассимилировали норманнский элемент, покончив со временем с его политическим господством.

То же самое имело место и во Франции. Там германцам-франкам удалось покорить романцев-галлов, но ассимилировать их они не смогли. Не хватило сил: не было ни относительного количественного (они были в меньшинстве), ни абсолютного качественного военно-политического преобладания. В результате слияния получился французский этнос – германский по названию, романский по существу.

Конечно, германцы могли и не сливаться с покорённым населением, как это сделали древние арии, придя на территорию современной Индии. Однако арии, во-первых, столкнулись с расово и цивилизационно чуждым автохтонным населением, культурная ассимиляция которого, сопровождающаяся смешанными браками, то есть мутацией и, прямо скажем, ухудшением их расовой породы, означала бы для них уничтожение коллективного архетипа. Во-вторых, арии, находясь в количественном меньшинстве, качественно настолько превосходили коренное население, что могли удерживать его в подчинении и, не сливаясь с ним, установив гибкую кастовую систему. А в-третьих, в Индии так и не сформировалась единая монолитная национальность. Цивилизационно-конфессиональная общность индусов веками раздиралась этническими противоречиями, имеющими характер кастовых или религиозно-сектантских. Чем это закончилось для Индии, хорошо известно. А чистых европеоидов среди индусских ариев всё равно спустя тысячелетия осталось не так уж и много.

Ассимиляция: этапы и виды. Комплиментарность

Итак, мы видим, что там, где речь идёт о взаимодействии нескольких этносов в рамках одного государства, единственной возможностью для создания монолитной национальности помимо геноцида является ассимиляция. Ассимиляция – это всегда подавление одного этнического начала другим. И быть иначе просто не может. А этого часто не понимают, представляя дело так, что нации формируются путём хаотичного или, по крайней мере, гармоничного взаимопрорастания образующих её этносов. Помогает взаимопрорастать им, естественно, государство. На самом же деле, это, конечно, не так. Национальное государство помогает одному этносу уподобить себе всех, кого он решил включить в свою национальность. Речь идёт именно об ассимиляции.

Условимся о значении термина «ассимиляция». Часто в среде этнологов и социологов ассимиляция воспринимается как вынужденное и потому чисто внешнее усвоение ассимилянтами навязываемой им культуры и этнической системы ценностей. Подобным образом воспринимал ассимиляцию и Л.Н.Гумилёв.

То, о чём с нескрываемым пренебрежением писал Гумилёв, называется не ассимиляцией, а маргинализацией. Действительно, в результате маргинализации мы имеем дело с людьми, утратившими свою изначальную этнокультурную идентичность, воспринявшими чисто внешне и поверхностно культуру другой национальности, но не укоренившихся в ней ни духовно – на уровне самосознания, ни психически – на уровне архетипа. Но маргинализация – это всего лишь промежуточный этап этнокультурного воздействия одной этнической общности на другую, переходный между акультурацией и полной ассимиляцией. В ходе акультурации один этнос активно перенимает и усваивает отдельные элементы другого, как правило, более развитого.

За примерами далеко ходить не надо: русское дворянство послепетровской эпохи вплоть до середины-конца правления Николая I представляло собой последствия этой самой акультурации. Эти люди, будучи русскими по крови и оставаясь русскими по самосознанию, порой знали французский язык лучше родного, в культурном отношении были ближе к Западной Европы и совершенно оторванными духовно от своих национальных корней. Важно, что, несмотря на свою внешнюю нерусскость, многие из этих людей всё же оставались в душе верными своему национальному началу, что и проявилось во время и после Отечественной войны 1812 года. Они ещё не были окончательно денационализированными маргиналами. Маргинализация – следующий этап этнокультурного воздействия, знаменующий собой размывание этнической основы национальности. Люди утрачивают одну национальную систему ценностей, одно самосознание и ещё не укореняются в другой, не обретают новой национальной духовности. Такие люди, названные писателем Ч.Айтматовым манкуртами, – самое неприглядное явление, которое только может быть в истории этногенеза. Безродные, беспринципные конформисты, стремящиеся к разъеданию традиционных основ всех этносов, они представляют собой смертельную угрозу существованию любого общества.

Маргинальность не может быть вечной. Завершается она либо восстановлением у потомства маргиналов причастности к исконным корням и национальным святыням (если речь идёт о смешанном потомстве – по одной из линий), либо полной ассимиляцией. В последнем случае маргиналы, посредством смешанных браков, растворяются в лоне этноса, язык и культуру которого их предки восприняли чисто внешне и поверхностно.

Ассимиляция происходит окончательно только тогда, когда у ассимилянтов стирается память об их иноэтнических корнях, утрачивается ощущение духовного и душевного родства с национальностью их дедушек и бабушек. Это возможно в двух случаях. Во-первых, когда меньшинство ассимилянтов растворяется в численно преобладающем массиве этноса-ассимилятора и растворяется в нём через смешанные браки на протяжении последующих трёх-четырёх поколений. Это естественный путь. И второй вариант, когда этнос-ассимилятор, используя репрессивную машину этнократического государства, подавляет этническую солидарность ассимилянтов и искореняет их национальное начало, заставляя забыть своё прошлое. Но всё равно и в этом случае непременным условием ассимиляции является снятие кровно-родственных барьеров между ассимилируемыми и ассимиляторами, то есть свободное заключение между ними смешанных браков. В ходе ассимиляции взаимодействуют как минимум два исходных этнических компонента с их культурно-языковой и физической основой.

Как следствие, возможны следующие варианты образования из них единой национальности:

(A) – этнос-ассимилятор;

(B) – этнос-ассимилянт; (А) или (В) – абсолютное или относительное преобладание либо равновесие этнического компонента при формировании новой национальности;

(а) или (b) – незначительное влияние этнического компонента в формировании новой национальности.

При ассимиляции всего этноса, а не отдельных его представителей, вариант «раса – (А)» невозможен. Также невозможен вариант «культура – (АВ)», ибо это будет уже не ассимиляция, а гибридизация, создание нежизнеспособной этнической химеры.

Варианты 1) и 4) возможны только в случае принудительной ассимиляции. Вариант 3) возможен либо при принудительной ассимиляции, либо при несомненном культурно-цивилизационном превосходстве ассимилятора над ассимилянтом. Варианты 2) и 6) подразумевают естественную ассимиляцию. Вариант 7) – естественная ассимиляция, возможная при качественном культурно-цивилизационном превосходстве ассимилятора над ассимилянтом. (Естественно, в данном случае не рассматриваются варианты наподобие, скажем, гипотетической ассимиляции микроскопического племени цезов (15 тыс. человек) огромной нацией китайцев-хань (свыше 1,5 млрд. человек). Таких примеров в истории не так уж и много, а потому останавливаться на них особо не следует.)

Всегда ли завершённая ассимиляция покорённого этноса покорённых же территорий является благом для этноса-ассимилятора? Нет, не всегда. Скажем так, одно дело, когда в 4) варианте в роли (А) выступают турки, а в роли (В) – восточно-европейские народы европеоидной балкано-кавказской расы. Такая широкомасштабная генетическая европеизация, сопровождающаяся культурной тюркизацией и исламизацией, явно улучшила породу турецкой национальности. Совсем другое дело, когда в роли (А) выступают креолы, а в роли (В) – индейцы с неграми.

Мы не станем развивать субъективные представления о качественном неравенстве различных рас постольку, поскольку не уверены до конца в их объективном характере. Переведём обсуждение данного вопроса в другую плоскость.

Расы бывают разные. Есть три основные большие расы: европеоидная, негроидная и монголоидная, а также переходные между ними – например, австралоидная или субуральская. Это расы 1-го порядка. В рамках рас 1-го порядка выделяют крупные антропологические ответвления – расы 2-го порядка. Внутри европеоидной расы это северная (балтийская), центральноевропейская (континентальная) и южноевропеоидная (средиземноморская) расы. Они, в свою очередь, дифференцируются на расы 3-го порядка: для балтийской это западнобалтийская, восточнобалтийская и лапоноидная, для центрально-европейской это центрально-восточноевропейская и западноевропейская, для средиземноморской это западно-средиземноморская, балкано-кавказская, переднеазиатская и индо-афганская расы. Они могут быть сужены до рас 4-го порядка: например, центрально-восточноевропейская раса делится на центрально-европейскую и восточноевропейскую, балкано-кавказская на балканскую и кавкасионскую, из индо-афганской расы выделяют каспийскую и т. д. При желании из них можно вычленить расы 5-го и 6-го порядков.

Закономерность тут одна, и она предельно очевидна: с каждым новым порядком физические и биохимические различия между представителями разных рас, соответственно, возрастают или уменьшаются. Поставьте рядом европеоида и негра: у вас сложится впечатление, что это представители разных видов. Значительно меньше внешних различий будет между шведом и сицилийцем, но и они бросаются в глаза даже непрофессионалу. А вот различий между центрально-европеоидным немцем и тем же самым шведом уже меньше. Между восточно-европеоидным русским и центрально-европеоидным немцем их ещё меньше. Ещё меньше их у восточно-европеоидных великороссов, в чей генотип через финскую примесь пришло давнее и незначительное монголоидное влияние, и украинцев, у которых эта примесь отсутствует. Значит, с каждым новым порядком, соответственно, усложняется или облегчается ассимиляция различных этнопопуляций.

В рассматриваемом вопросе имеют значение два аспекта: генетический и психологический, причём, последний связан с первым пропорционально степени расовой дифференциации ассимилируемых этносов.

Генофонд любой расовой популяции определяет её внешний облик, психический склад (темперамент и отчасти поведенческие реакции с характером, усваиваемые одновременно через сигнальную наследственность), а также определённую предрасположенность к отдельным видам социальной деятельности, в значительной мере обусловленную конкретными природно-историческими условиями её жизни. Все эти признаки носят устойчивый характер, формируются на протяжении многих поколений путём накопления генетических изменений и стабилизации генофонда рас. Они укореняются в социальной среде расы, образуя наряду с её генофондом мемофонд, цементирующий психический склад национальности и опосредующий поведение членов общности с помощью сигнальной наследственности и процессов социализации. При устойчивости генофонда, т. е. при неизменном сохранении расовой основы популяции, допускающем определённый процент смешанных браков с представителями расово совместимых популяций (процент этот зависит от степени расовой близости), мемофонд играет преобладающее значение в процессе национальной идентификации членов общности, что позволяет безболезненно ассимилировать детей от смешанных браков и иноплеменников.

Мемофонд в этом случае играет самостоятельную роль в жизни этноса, находясь в связи как с расовыми, так и с политическими факторами – этнической направленностью государственной политики в сфере образования, идеологии и пропаганды. Но когда мы говорим об определённой автономности этнической среды (этносферы) от генотипа популяции, будем различать здесь две разные вещи. Одно дело, когда речь идёт о соотношении влияния наследственности и среды на формирование этничности отдельных индивидов, об этнической социализации членов общности. Здесь, действительно, если только речь не идёт о представителе кардинально расово отличной от этнической среды популяции, преобладающую роль играет именно среда (семья и общество), через сигнальную наследственность, воспитание, образование, иные процессы социализации, обуславливающая психический склад, менталитет и самоидентификацию человека. Другое дело, не замечать той роли, которую играет генофонд популяции, расовая наследственность и однородность в обеспечении устойчивости и ассимилятивного потенциала этой самой этнической среды.

Моя статья «Русская идентичность» была неправильно понята некоторыми исследователями из-за неразличения (быть может, в какой-то степени и самим автором) коллективного и индивидуального аспектов этнической идентификации, а ведь в ней в первую очередь рассматривались вопросы именно формирования национальности индивидов. Я тогда писал и готов повторить снова, что общность национального духа является важнейшим критерием идентификации и определения национальности человека. Но это вовсе не означает расового нигилизма.

К приезду в Россию и укоренению в ней лично Абрама Петровича Ганнибала, думаю, почти все русские люди относятся положительно, ибо, не будь у нас Ганнибала, возможно, не было бы и нашей национальной святыни – Пушкина. Но ведь ценим-то мы в Ганнибале не природно-эфиопское, а приобретённое и воспроизведённое им потом русское начало, начало, выработанное этническими русскими. Не будь русской расы, не было бы и русской среды, а значит, и русского патриота Ганнибала, и тем более русского уже и по крови Пушкина. Поэтому, когда Ганнибал был один на всю Россию, это было хорошо, но когда их становится много, это создаёт угрозу для целостности, самобытности и самого бытия нашего этноса. Тут важно чувствовать разницу.

Значение же расы в коллективной жизни национальности поставить под сомнение мог бы только недобросовестный исследователь. Устойчивость среды прямо зависит от устойчивости генофонда популяции, расовой однородности национальности. Для ассимиляции, нужно чтобы был не только тот, кто ассимилируется, но и тот, кто ассимилирует, навязывает выработанную определённым сложившимся устойчивым коллективом язык и культуру, в которых проявляется психический склад популяции, производный от её расовых особенностей. В этом смысле значение расы огромно. И именно поэтому, рассматривая процессы формирования новых национальностей с помощью ассимиляции, мы должны всё время учитывать фактор расовой дифференциации. Скрещивание физически близких между собой рас в смысле устойчивости их генофонда даёт один эффект, сильно отличных друг от друга – другой, причём пропорционально степени биологического родства.

Речь идёт о сроках и самой возможности «переваривания» новой, чужой крови с точки зрения формирования устойчивого генофонда популяции, а значит, и социальной дееспособности этноса.

С этой целью мы в несколько ином смысле используем термин, введённый в широкий научный обиход Л.Н.Гумилёвым. Речь идёт о «комплиментарности» или, попросту говоря, психофизиологической совместимости представителей различных этносов.

Этническая комплиментарность – явление более сложное, чем просто расовая. Ведь даже расово близкие национальности (русские с поляками) в этническом отношении в плане сосуществования в пределах одного пространства могут быть абсолютно некомплиментарными и наоборот. Но когда речь идёт о полноценной ассимиляции, этнокультурная и этнопсихологическая компоненты, обусловленные в том числе характерным кормящим ландштафтом и степенью пассионарности этноса, ликвидируются. Этнос или этничность как таковые после полноценной ассимиляции исчезают, от них остаётся только антропологический материал, биологический ресурс. И тогда речь идёт именно о расовой – физической и биохимической – пригодности этого материала для дела национального строительства. В таком случае «переваривание» ген, привнесённых в русскую популяцию представителями некомплиентарного ей этнически, но близкого расово польского народа происходило гораздо эффективнее и быстрее, чем переваривание, скажем, примеси, полученной от смешанных браков русских с бурятами – вполне комплиментарной этнически, но расово чуждой народности.

И опять здесь мы сталкиваемся с различием коллективного и индивидуального факторов. Ведь в случае со смешанными браками те же русско-бурятские метисы, а затем квартероны, в первых поколениях порой ассимилировались в русском народе быстрее, чем метисы и квартероны русско-польские. То есть, в смысле индивидуальной этнической идентификации с ними, может, и возникало меньше проблем. Однако с точки зрения коллективной устойчивости русского этноса, доведённая до конца ассимиляция представителей этнически некомплиментарных, но расово близких национальностей, в долгосрочном плане более предпочтительна: ведь этничность спустя несколько поколений всё равно исчезала у тех и других, но доминантные гены, привнесённые в русский генофонд, оставались. Только гены одних были весьма схожи с теми, которые обуславливали особенности русской антропологии, а гены других, прямо скажем, подвергали её определённым изменениям.

Расовая комплиментарность исходных этнических субстратов играет чрезвычайно важную роль при образовании национальности. Абсолютно гомогенных этносов на Земле, особенно среди исторических народов, мы знаем, нет. Почти все национальности составные, тут Ортега прав. Но е сть этническая диалектика, есть расовая метафизика.

Возьмём в качестве примера больше всего интересующие нас европейские народы. Только скандинавские нации до последнего времени могли не без оснований похвастаться своей этногенетической чистотой. Даже из уст немцев такие высказывания воспринимаются с известной долей скепсиса. Что же говорить о французах или русских… Но значит ли это, что эти полиэтничные европейские национальности являются прямым следствием хаотичного смешения всех, кого только возможно? Нет, нет и ещё раз нет!

Во-первых, историко-этнографические общности (славяне, германцы, финны, балты, романцы, кельты, греки, иберийцы, мадьяры и др.), принимавшие участие в этногенезе европейских народов почти везде были разными и не единичными. Однако большая европеоидная раса, к которой все они принадлежат, является автохтонной для Европы на протяжении не менее 20–40 тыс. лет. Это означает, что какие бы из этих этнических компонентов не являлись субстратами европейских национальностей, все они принадлежали к одной европеоидной расе, а значит, произошли от общих предков и были генетически комплиментарными друг другу.

Во-вторых, расовая комплиментарность на уровне соотношения между расами 2-го порядка также играла определённую роль в этногенезе европейских национальностей. Все европеоиды составляют одну большую расу, но в рамках этой расы, отличия между теми же англичанами и греками достаточно велики. И мы не знаем в Европе народов, состоящих только из двух полярных европеоидных типов: северного и южного. Такие сочетания бывают, но только тогда, когда основу генотипа подобной национальности составляет промежуточный между северным и южным центральноевропейский тип. Тогда он, притягивает к себе на одном полюсе северные элементы, а на другом южные. Таков русский народ, основу которого составляет центральноевропеоидное население, но в который также входит нордическое население Севера Великороссии, а также казачье население Дона и Кубани, вобравшее в себя южноевропеоидные элементы.

Русская антропология вообще достаточно интересна. Промежуточное положение русского расового ядра сыграло большую роль в гармоничном этногенезе русских. Ведь помимо всего прочего, основной массив русских относится к восточному ответвлению центрально-европеоидной ветви. А с Запада на Восток континентальной Европы наблюдается прогрессивное нарастание в антропологии европеоидов древней и незначительной монголоидной примеси. Это, вероятно, и позволило русским естественным путём расово перемолоть в своём плавильном котле тюркские элементы, частично относящиеся к субуральской расе – переходной между европеоидной и монголоидной.

Кстати, о неевропеоидных примесях в составе европейских народов. Таковые присутствуют не только у русских, но и у финнов, эстонцев, латышей, немцев, испанцев, португальцев, южных итальянцев и южных французов. У центрально-европеоидных народов это монголоидная примесь, у южно-европеоидных – негроидная и австралоидная.

Если речь идёт о монголоидной или субуральской примеси, то объясняется она отнюдь не татаро-монгольскими игом, а «великим переселением народов» и более поздними процессами европейской колонизации зауральских территорий. Сперва монголоиды и тюрки двигались в Европу, оставляя в ней зёрна своего генофонда, потом это же делали европеоиды, осваивая азиатские пространства Евразии. Эти аборигены повлияли на русский генофонд не больше, чем в своё время мавры на генофонд испанский: определённая смешанность русских с автохтонами в Западной Сибири и Приуралье хотя и имеет место, но не носит такого масштабного характера, как хотелось бы некоторым нашим азиопцам.

По Постановлению Совета Министров СССР от 1977 года национальность советских граждан фиксировалась по принципу крови – т. е. по национальности их родителей или одного из родителей. А значит, данные советской этнической статистики довольно ясно отражали не просто этнокультурную, но и этногенетическую структуру населения РСФСР. По переписи населения 1989 года число русских мужчин и женщин, вступивших в брак с представителями других национальностей, была равна 14–15 % от общей численности браков, заключённых русскими. Сюда неоправданно включены и браки великороссов с украинцами и белорусами, широко распространённые в Западной Сибири, Приуралье и на Дальнем Востоке. Сюда относятся представители других европейских и европеоидных народов. Поэтому, на долю слабомонголоидных и монголоидных аборигенов приходится не так уж много русских сексуальных предпочтений.

Более массивная монголоидная примесь центрально-восточноевропеоидного населения относится к эпохе неолита. Антропологи касательно данного вопроса говорят об «очень небольшой, но реальной примеси». Чем дальше на восток, тем она более «реальна», чем ближе к западу, тем более она «небольшая». Но всё равно, по словам профессора В.П.Алексеева, монголоидные и слабомонголоидные группы «оставили свои следы не только в Восточной Прибалтике – до Центральной Германии дошла монголоидная волна в неолите, и сейчас ещё среди немцев встречаются люди, обращающие на себя внимание припухлостью скул, низким переносьем, более тёмные, чем все остальные». При этом никому из антропологов и в голову не приходит мысль оспаривать факт принадлежности основного массива немцев, эстонцев с латышами или русских к европеоидной расе. Монголоиды и субуральцы двигались с востока на запад, а негры и австралоиды с юга на север: «негроиды не раз проникали на юг Европы, и скелеты их найдены от Италии до южных районов европейской части СССР. …Не пара людей двигалась на север, это было массовое постепенное движение и свидетельством тому служат находки черепов с негроидными чертами по всему северному побережью Средиземного моря. …Негро-австралоидная примесь у неолитических жителей юга Европы была довольно сильна. А главное, она чувствуется и сейчас, особенно у испанцев, португальцев, южных французов и итальянцев. Из тропического пояса …проникали люди не только в Западную, но и в Восточную Европу, да и как могло быть иначе, если одним из путей проникновения должен был служить единственный надёжный обходной путь вокруг Средиземноморского бассейна – Кавказ».

Что всё это означает? В обоих случаях речь идёт о европеоидном населении, отмеченном очень древней и небольшой примесью, которую оно давно успело генетически переварить и растворить в своём европеоидном же генофонде. И обусловила-то она разве что некоторую дифференциацию в рамках самой европеоидной расы, различными её ветвями и ответвлениями. О культурном же аспекте и речи нет. Африканских и австралоидных элементов в культуре европейских народов ещё никто не наблюдал. Элементы же тюркской культуры, если и присутствуют в русской, то только в пределах локальных культур, в национальной общерусской культуре их почти нет. В ходе дальнейшей модернизации России тюркские элементы сойдут на нет.

Ну а то, что отдельные тюркские слова вошли в русский язык, так что с того? Язык-то всё равно остался славянским, индоевропейским. Следовательно, в обоих случаях речь идёт о завершённой ассимиляции, происходившей по принципу 3), усиленному многократным количественным превосходством европеоидных генов. А потому говорить о каком-то хаотичном этногенезе русского или какого-то другого европейского народа никаких оснований нет. Расовый фактор всегда играл в нём одну из важнейших ролей, обусловленных значением расовой комплиментарности для образования монолитной национальности.

Нам непременно укажут как на довод, опровергающий наши суждения о необходимости расовой комплиментарности исходных этнических субстратов, пример множества латиноамериканских национальностей, созданных смешением кровей разных рас. Индейцы с белыми создавали метисные национальности, белые с неграми – мулатные, негры с индейцами – самбо, порой все вместе они участвовали в этногенезе новых народов Южной и Латинской Америки. Да, это так. Но давайте приглядимся повнимательнее к этому несчастному краю. Революции, восстания, военные перевороты, повстанческие движения не перестают будоражить его уже какой век! Беспросветная отсталость, колониальная зависимость от США – вот их удел.

В чём причина всех этих бед, неустроенности, внутренней неустойчивости всех этих обществ? Ведь латиноамериканские нации и государства создавались почти одновременно с североамериканскими США. И те, и другие писали демократические конституции, пытались строить правовое государство и гражданское общество, рыночную экономику. Но у одних это получалось, а у других, «воз и ныне там».

В обеих частях Американского континента в поисках новой счастливой жизни высадились европейские переселенцы: германцы, с одной стороны, и романцы, с другой. Германцы (англосаксы, немцы, голландцы) стали ядром североамериканской нации, ассимилировавшим прочие европейские иммигрантские фрагменты. Она сплотилась и существовала в условиях расовой сегрегации до начала политики построения «многорасового», «многокультурного» общества – плюралистической политической нации американцев. А романцы в большинстве случаев пошли по пути расового смешения сперва с туземцами, а потом и с привезёнными африканскими рабами.

Новые латиноамериканские нации были созданы, но где их расовая основа? Посмотрите на лицо классического чиканос – оно явственно свидетельствует о хаотическом смешении различных, совершенно различных пород его предков – европеоиды испанцы или португальцы, африканские рабы и индейцы, давным-давно отпочковавшиеся от азиатско-монголоидного расового ствола. Их гены, характерные расовые черты, формировавшиеся десятки тысяч лет, сплелись воедино.

По законам Менделя, расовые черты, расщепляясь, не перестают существовать как таковые, не исчезают, передаваясь из поколения в поколение доминантными генами. Они делают своё дело, даже если присутствуют лишь у одного из родителей. А есть ведь ещё и рецессивные гены, затаённые и проявляющиеся при их наличии у обоих родителей человека, о чём, кстати, они могут не подозревать. Так, иногда в дремучих горских селениях Закавказья у темноволосых и темноглазых смуглых родителей рождаются светлоглазые белокожие, блондинистые или рыжие дети. Они не похожи ни на мать с отцом, ни на кого-то из своих дедушек или бабушек вкупе с прадедушками и прабабушками. Рецессивные гены далёких предков, затаившиеся в генотипе их отпрысков, заставляли вспомнить о давнем родстве.

Заметим, что в данном случае речь идёт всего лишь о генах разных ветвей или ответвлений одной, большой расы. Что же говорить о скрещивании представителей разных рас? Причём, не в пропорции, допустим 50 к 1, что позволяло бы надеяться на сглаживание (но не уничтожение!) в дальнейшем антропологических признаков поглощённого меньшинства (хотя известно, что даже 1/4 монгольской крови обычно сказывается на облике человека не менее сильно, чем 3/4 европейской). Нет, мы сталкиваемся здесь примерно с равным соотношением крови двух или трёх больших рас! Сколько же веков, если не тысячелетий нужно, чтобы «выварить» из них нечто цельное, однородное, устойчивое? А пока… пока наибольших успехов в политическом и социально-экономическом развитии достигают именно те страны Латинской Америки, которые сохранили монолитное расовое ядро в основе новых наций – Аргентина, Чили и Бразилия.

Кстати говоря, в экономическом подъёме первых двух не последнюю роль сыграли немецкие и итальянские политические иммигранты, спасавшиеся там от союзников после поражения их режимов во второй мировой войне. Чистокровные европейцы стали однородным большинством интеллектуальной и промышленной элиты, а главное – офицерской касты, спасшей Чили от коммунистической угрозы. Потомки португальцев – это 60 % населения активно развивающейся Бразилии, её промышленная, управленческая элита. Они ещё не успели окончательно смешаться с неграми.

Латинская Америка – не исключение. Везде, где речь идёт о смешении различных рас (больших рас), говорить о дееспособных, тем более, великих нациях не приходится.

Что касается, психологического фактора. Немецкая семья вполне способна усыновить в раннем возрасте русского по рождению ребёнка и внушить ему убеждённость в его немецком происхождении. Подлог может и не быть обнаружен. То же самое, если речь идёт о русской семье и европеоидном ребёнке нерусского происхождения. И совсем другое дело, если датчане подбирают негритянского отпрыска. Он должен быть абсолютно слепым, чтобы поверить в своё датское кровное родство. А потому, столь резко выделяясь из антропологически чуждой однородной среды, он наверняка не будет ощущать себя полноценным датчанином.

Расовая комплиментарность, таким образом, играет и субъективное, психологическое значение при ассимиляции и становлении национальности.

Некоторые выводы

Образование национальности не является сугубо произвольным процессом, упирающимся исключительно в политические факторы. Напротив, факторы естественные, этнические: расовые и культурно-лингвистические, играют определяющую роль в этом непростом деле.

1. Национальность всегда имеет расовый фундамент. Она может стать монолитной, консолидированной и устойчивой только при расовой комплиментарности исходных этнических субстратов, участвующих в её образовании. Они должны принадлежать к одной расе 1-го порядка или, в крайнем случае, переходной по отношению к ней расе и, по возможности, не принадлежать к крайним расовым типам 2-го порядка. Чтобы единая этническая общность состоялась, нужно, чтобы все кровнородственные барьеры между ассимилирующими и ассимилируемыми элементами исчезли. Тогда возникают единые генофонд с мемофондом.

2. При взаимодействии различных этносов единая национальность никогда не возникает на началах равноправия и паритета. Один из этносов всегда так или иначе поглощает (ассимилирует) другой. Культурные, лингвистические и цивилизационные основы новой национальности закладываются победившим этносом.

3. Ассимиляция бывает как естественной, так и принудительной. Последняя осуществляется благодаря репрессивной машине и идеократической, пропагандистской, а также образовательной структурам государства ассимилирующей национальности. Не государство само по себе, а именно этнос, являющийся активным ассимиляторским ядром при насильственной ассимиляции или поглощающей основой при естественной ассимиляции, может рассматриваться в качестве главного субъекта общественно-национальной истории человечества. Государство является орудием в руках этих субъектов.

Расовая демография

© Павел Бурдуков © Александр Орлов Демография как продолжение политики иными средствами

Заметность исторического процесса обратно пропорциональна его последствиям.

Львиная доля внимания мировой околополитической публики, называющей себя «мировым сообществом», прикована к такой преходящей материи, как конвульсии мирового и национального финансового рынка. При этом финансовая сфера, которая всё теснее сливается и переплетается с виртуальной реальностью глобального «киберпространства», в котором различимы фишки, но не игроки. Более серьёзные люди прогнозируют будущее, исходя из баланса сырьевых и энергетических ресурсов.

Но за территориальным, финансовым и ресурсным переделом мира, о котором говорят все, скрывается гораздо более серьёзный передел мира – миграционно-демографический передел жизненного пространства между расами и цивилизациями, последствия которого не только для славян, но и для всей индоевропейской расовой общности катастрофичен. Косовский колокол звонит не только по «Третьему Риму».

То, что произошло в Чечне, Боснии и в Косово, уже через десяток лет станет жестокой реальностью в европейских мегаполисах, которые окончательно превратятся в чужеродные этнические анклавы, пьющие последние скудные соки из «больных поздних потомков» некогда великих народов.

Призрак Косово бродит по России

Важнейшая сфера, в которой национальные интересы России в области долговременного развития объективно не совпадают с интересами стран «восьмерки» (чью позицию отражает «Римский клуб»), а также с интересами ряда перенаселенных стран, соседствующих с Россией, (Япония, Корея, Китай, среднеазиатские и закавказские государства СНГ, Турция) – народонаселение и демография.

К сожалению, общего универсального решения глобального демографического кризиса, приемлемого для всех стран и народов, составляющих человечество, не существует. Общеизвестные доклады Римского клуба «Пределы роста» [1] и «За пределами роста» [2], положенные в основу политики ООН. Моделируя сценарии глобального развития на основе усредненных параметров, они создают иллюзию единства интересов «мирового сообщества» и возможности единой мировой политики в области народонаселения, приемлемой в том числе и для России. Но на самом деле происходит «расчет средней температуры по больнице», в результате чего вымирающая Россия «лечится» международными организациями и программами от перенаселения (внедрение политики «планирования семьи» в общегосударственном масштабе на кредиты ЕС и МБРР).

Важнейшее упущение, лежащее в основе всех «усредненных» моделей мирового развития – отрицание общеисторического закона неравномерности развития государств и этнокультурных общностей – в том числе и миграционно-демографического. Между тем, именно миграционно-демографический передел мира и связанные с ним конфликты определяют лицо мировой политики сегодня и, тем более, будут определять его завтра, в XXI веке.

Такой глобальный политический процесс, как «конфликт Севера и Юга», то есть «развитых» и «развивающихся» стран, ни что иное, как конфликт двух типов воспроизводства населения в условиях ограниченности мировых ресурсов.

Теория (а возможно и проект) «цивилизационных разломов» Самуэля Хантингтона имеет ту же объективную основу – борьба этно-конфессиональных общностей за жизненные ресурсы, принимающая форму пограничных и внутренних конфликтов, религиозных и политических движений. В связи с тем, что этноконфессиональная принадлежность зачастую определяет тип воспроизводства населения (характерный пример – Косово), весьма характерным становится сценарий: миграция – демографическая (репродуктивная) экспансия – отторжение (Косово, Босния, Израиль).

При этом конфликты, связанные с миграционно-демографическим переделом, не обязательно связаны с вооруженным конфликтом, особенно на начальных фазах процесса (рост мусульманских общин в Германии и Франции, составляющих 10–20 % населения), что не снижает угрозы, а лишь меняет ее формы и переносит острую фазу кризиса на будущее. При этом, как это наблюдается в Косово, конфликтный потенциал, накапливаясь по мере нарушения этнического баланса, становится политической бомбой с дистанционным управлением из третьих стран.

Актуальность миграционно-демографической угрозы для России была в полном объеме продемонстрирована в Москве во время явно инспирированных извне азербайджанских волнений в начале мая 1998 года. Особую тревогу вызывает совмещение этих событий с весьма символической встречей лидеров антироссийской коалиции на Кавказе (Азербайджан, Грузия, Турция) на юбилее Г. Алиева, а также общая эскалация напряженности на Кавказе. Малейшие сомнения в искусственном характере азербайджанских волнений в Москве развеял посол Азербайджана, официально заявивший о решимости более чем полумиллионной азербайджанской общины в Москве «защитить свои права» и впредь.

Фактически России была официально предъявлена угроза начала диверсионно-террористической войны в Москве с частичной демонстрацией возможностей Баку по управлению «пятой колонной» в случае необходимости.

Это стало возможным в результате непродуманной и неэффективной политики Кремля в области миграции и демографии вблизи российской столицы и в ней самой было размещено не менее 400 тысяч иностранных граждан призывного возраста (35–40 дивизий!), содержащихся за счет российской экономики и охваченных весьма действенной системой управления.

Однако данный пример – лишь частный случай более общего явления последних лет: стремительного формирования в крупных городах России многочисленных и хорошо организованных этнических общин, контролирующих значительную долю товарно-денежных потоков. При этом значительную долю этих общин составляют недавние переселенцы из бедных и перенаселенных стран-«метрополий» (Азербайджан, Армения, Вьетнам, Китай), прямо заинтересованных в притоке денежных средств из-за границы и вывозе излишков населения. Так, по некоторым данным, ежегодно из Москвы в Азербайджан поступает около 8 млрд долларов – и это лишь часть чистой прибыли, получаемой азербайджанской диаспорой в Москве за счет вытеснения коренного населения из коммерческой сферы.

Характерно, что этнические колонии в российских городах находятся под официальным или неофициальным патронажем соответствующих государств, использующих их в качестве средства непосредственного давления на Россию, как это было описано выше.

Сегодня в российских городах проживает, легально и нелегально, несколько миллионов выходцев из демографически избыточных государств ближнего и дальнего зарубежья. Учитывая, что по большинству прогнозов население России в ближайшие годы продолжит сокращаться на 1 млн человек в год, численность иностранных этнических колоний (общин) в российских городах в ближайшие 3–5 лет по меньшей мере удвоится (миграционная экспансия) с последующим естественным удвоением за 25 лет (демографическая экспансия).

Одно из отрицательных последствий неконтролируемого роста иностранных колоний (общин) – занятие ими свободного жилищного фонда, что дополнительно способствует снижению рождаемости среди коренного славянского населения.

Помимо миграционно-демографической экспансии в города России, отдельно следует выделить массовую миграцию китайского населения на территорию Дальнего Востока и Сибири, где российское население уже сегодня соизмеримо с фактической численностью китайского.

В целом демографическая ситуация и демографическая политика руководства России сегодня такова, что демографически избыточные государства рассматривают Россию в качестве малонаселенной территории, благоприятной для переселения туда избыточного населения (т. е. для колонизации в исходном смысле этого слова), причем масштабы миграционной экспансии прямо коррелируют с убылью коренного населения в России в ходе реформ.

Поэтому обеспечение устойчивого развития России на ближайшие десятилетия настоятельно требует действенной политики существенного повышения рождаемости коренных народов России и жесткого ограничения миграционно-демографической колонизации (экспансии) со стороны перенаселенных государств. Этот курс должен проводиться вплоть до стабилизации мирового населения, то есть примерно до второй половины XXI века.

Характерно, что в данном случае необходимые условия устойчивого развития и безопасности России находятся в резком противоречии с «универсальной» политикой и рекомендациями ООН и международных организаций по так называемому «устойчивому развитию», навязывающих России политику «планирования семьи» (т. е., по старой терминологии, ограничения рождаемости) и глобализации экономики, снижающей контроль за миграционными потоками.

Налицо объективное несоответствие долговременных национально-государственных интересов России в области народонаселения и той реальной демографической политики, которую осуществляют на ее территории целый ряд государств и международных организаций – зачастую при активной поддержке исполнительной власти. В этих условиях потребность в жесткой, целенаправленной и независимой государственной политике в области демографии, миграции и национальных отношений растет день ото дня.

Сегодня целый ряд иностранных государств проводят на Российский территории свою демографическую политику более масштабно и целенаправленно, чем сама Россия. В условиях надвигающегося передела мира, который будет не только и не столько ресурсным, сколько миграционно-демографическим, запаздывание в этой сфере оплачивается миллионными человеческими потерями, а в ближайшей перспективе – и утратой территорий.

Если предшествующие переделы мира проводились посредством войны, как продолжения политики иными средствами, то грядущий мировой кризис будет разрешен «политикой как продолжением войны иными средствами».

В числе «иных средств» передела мира демографическая политика, безусловно, стоит на первом месте, особенно в долгосрочном масштабе.

Демография, как продолжение политики

Исторически практика сознательного управления социально-демографическими процессами возникла одновременно с возникновением централизованных государств нефеодального типа со сравнительно развитой системой разделения труда и широким использованием письменности и статистики (Египет, Междуречье и, в особенности, древнекитайские царства).

Если феодальная традиция рассматривала население как неотъемлемую принадлежность земельного надела (лена, удела, вотчины, имения), даваемого феодалу в «кормление», то древнекитайская практика государственного строительства и управления широко и осознанно использовала методы социального управления в повседневной практике, надолго опередив европейскую мысль.

Так, классический древнекитайский трактат «Шан цзюнь шу» (Книга правителя области Шан) [3], датируемый 4 в. до н. э. и оказавший заметное влияние на китайскую государственную традицию, основное внимание обращает на рост населения с опережающим развитием продовольственной базы путем «обработки пустующих земель» и создания продовольственных резервов.

Автор трактата рекомендует весьма сложную систему государственной статистики:

«Могущественное государство знает тринадцать видов подсчета: числа едоков в стране, числа взрослых мужчин и женщин; старых и слабых; чиновников и воинских начальников, тех, кто добывает себе пропитание речами; богатых; поголовья лошадей и быков; количества сена и соломы.

Если тот, кто хочет сделать свою страну сильной, не знает ничего об этих тринадцати видах подсчета, то его государство, несмотря на благоприятные природные условия и многочисленность населения, будет все слабее и слабее и в конце концов будет расчленено».

Определенное внимание обращалось на оптимальное соотношение площади сельскохозяйственных земель и численности населения – то есть именно на ту проблему, которая сегодня многократно обострилась и в Китае, и на планете в целом. Также в трактате говорится об устойчивости государственного управления в течение длительных промежутков времени (несколько поколений). Можно сказать, что это была одна из первых формулировок проблемы устойчивого развития, значительно опередившая свое время.

К сожалению, «Книга правителя области Шан» стала доступна в европейских переводах сравнительно поздно, не раньше второй половины XX века, и была достоянием узкого научного круга синологов и специалистов по древней истории. Первое издание на русском языке, выполненное Л.С.Переломовым, вышло в России в 1992 году, сделав учение Шан Яна доступным для российских социологов, политологов и правоведов в качестве достаточно актуальной и в настоящее время социально-политической модели.

Говоря о становлении развитии европейской научной традиции в сфере демографии и смежных дисциплин, следует начать с классического труда Т.Мальтуса «Опыт о законе народонаселения» [4]. Впервые изданный в 1798 году в разгар промышленной революции и связанного с ней демографического бума в Европе XIX века, «Опыт» вскрыл одно из глубинных противоречий развития любого общества: явление компенсации абсолютного экономического роста быстрым ростом народонаселения, в результате чего среднедушевое потребление стабилизируется на уровне, близком к физиологическому минимуму.

«Исходя из современного состояния заселенных земель, – пишет Мальтус, – мы вправе сказать, что средства существования при наиболее благоприятных условиях применения человеческого труда никогда не могут возрастать быстрее, чем в арифметической прогрессии». При этом, «если возрастание населения не задерживается какими-либо препятствиями, то это население удваивается примерно через каждые 25 лет и, следовательно, возрастает в каждый последующий двадцатипятилетний период в геометрической прогрессии».

Условия, в которых темпы роста сельскохозяйственного производства соответствовали бы темпам «естественного» роста населения (с периодом удвоения около 25 лет), встречались достаточно редко – в основном при сельскохозяйственном освоении малозаселенных территорий (Северная Америка XVIII–XIX в.), освоении новых сельскохозяйственных культур, значительно превосходящих традиционные по урожайности (картофель, кукуруза), либо при резком улучшении агротехники и ирригации («зеленая революция» 60-70-х годов в «третьем мире»). Как справедливо отметил Мальтус, такие благоприятные условия носят временный характер, после чего рост пищевой базы достигает естественных пределов (исчерпание пустых земель и др.), после чего рост населения ограничивается ростом смертности от голода и сопутствующих социальных факторов.

В результате Мальтус подошел к обоснованному выводу, который навлек на него несправедливые обвинения в антигуманности на последующие 200 лет: он сделал совершенно обоснованный вывод, что при естественно-биологическом темпе размножения населения голод, бедность и другие факторы преждевременной смертности выполняют роль естественного регулятора численности населения и не могут быть устранены перераспределением продуктов труда внутри социума (благотворительность, пособия для бедных и др.).

Этот вывод не мог не навлечь на Мальтуса уничтожительной критики со всех сторон – со стороны церкви и благотворительных организаций, сторонников научного и промышленного прогресса (так как прогресс, по Мальтусу, вел, в конечном итоге, лишь к механическому росту населения, но не устраняя социальных бедствий), сторонников социальной справедливости (так как любое перераспределение богатств при бесконтрольном росте населения дает лишь временный эффект). В ходе этой критики Мальтусу были совершенно необоснованно приписаны призывы к массовому уничтожению «избыточного» населения с помощью сознательного устройства голода, войн и эпидемий, в то время, как он только перечислил их в числе факторов преждевременной смертности!

«К категории… разрушительных препятствий к размножению населения…, – пишет Мальтус – необходимо отнести вредные для здоровья занятия, тяжкий, чрезмерный или подвергающий влиянию непогоды труд, крайнюю бедность, дурное питание детей, нездоровые жизненные условия больших городов – болезни, эпидемии, войну, чуму, голод».

Легко показать, что при равновесии смертей и рождений (стабильная численность населения) избыточная (неестественная) смертность от перечисленных «разрушительных препятствий» за период естественного удвоения населения (около 25 лет) будет равна численности населения. Поэтому Мальтус сделал очевидный вывод о том, что снижение смертности и социальных бедствий, связанных с перенаселенностью, может быть ограничено снижением рождаемости до уровня, при котором темпы роста населения, по меньшей мере, не превышали бы темпов экономического роста. При этом единственным морально приемлемым средством ограничения рождаемости Мальтус считал регулирование брачно-семейных отношений.

Полемизируя с Юнгом по вопросу о целесообразности наделения бедных семей земельными наделами под картофель, Мальтус впервые, пусть в неявной форме, ввел представление о предельной плотности населения, как функции урожайности земледелия в данной местности:

«Всюду, где, как в Ирландии, картофель составляет главную пищу народа и где каждый желающий вступить в брак наделяется небольшим полем, засеяв которое картофелем, он в силах уже прокормить семью, во всех таких странах можно бесполезно истратить все государственное достояние на премии за указание лучшего способа для доставления бедным работы, пока какое-либо могущественное препятствие не остановит быстрого размножения населения…

Конечно, люди, питающиеся исключительно картофелем, не могут страдать от неурожая хлеба; но разве существует какая-нибудь несообразность в предположении неурожая картофеля? Картофельное поле дает большее количество питательных веществ, чем любое другое (примерно в 5 раз по сравнению с пшеничным – прим. авт .), поэтому, если картофель вдруг сделается преимущественной пищей народа, то в первое время его производство будет превышать потребление и народ будет иметь этот продукт в изобилии. Но когда все общинные земли будут розданы, распространившийся обычай вступать в брак в молодых годах вызовет самые тягостные и сложные бедствия. Тогда, вследствие чрезмерного размножения населения и истощения источников, доставляющих пропитание, среднее производство картофеля уже не будет превышать средний размер потребления и неурожай картофеля будет так же возможен, как современный неурожай хлеба. Но если он проявится, то причинит неизмеримо большее бедствие. В тех странах, где подобно Англии, народ питается таким ценным продуктом, как пшеница, в случае неурожая можно найти значительное подспорье в других продуктах. Но когда народ питается самыми дешевыми продуктами, то в случае неурожая ему остается только одно средство – питаться древесной корой, причем огромное число людей, доведенных до такой крайности, несомненно погибнет от голода и болезней».

В данном отрывке, помимо неявного определения плотности населения, Мальтус вплотную подошел к формулировке таких проблем, как устойчивое развитие и продовольственная безопасность, положив, по сути, начало современной глобалистике.

Ирландская катастрофа XIX века как репетиция мировой

Объективность основных положений работы Т. Мальтуса разительным образом подтвердилась полвека спустя после выхода «Опыта…» в свет. Причем именно на примере затронутой им Ирландии. Неустойчивость натурального и мелкотоварного хозяйства Ирландии, основанного на картофельной монокультуре, предсказанная Мальтусом теоретически, в полной мере проявилась в 1845–1846 годах во время «картофельного голода», связанного с эпидемией картофельного фитофтороза, вызвавшей моровой голод, значительно сокративший население. Единственным спасением для многих миллионов ирландцев от голодной смерти была эмиграция в Северную Америку, располагавшую в то время почти неограниченными земельными ресурсами (политика бесплатного выделения «гомстэдов» – неосвоенных земельных участков под фермерские хозяйства – продолжалась в США до первой четверти ХХ в.).

Что же касается собственно Ирландии, то даже в 1880 году ее население, страдающее от голода, эпидемий (холера 1849 г.) в сочетании с массовой эмиграцией достигло уровня 1801 года, уменьшившись с 1841 года вчетверо!

Пример продовольственно-демографической катастрофы в Ирландии XIX в., предсказанный Мальтусом, важен для нас еще в двух отношениях. Прежде всего, демографическая катастрофа в Ирландии – весьма и весьма адекватная локальная модель глобального кризиса, прогнозируемого на начало – середину XXI века, тем более, что по своим экологическим и демографическим показателям Ирландия середины прошлого века аналогична типичной развивающейся стране сегодняшнего времени.

Усредненная модель мирового развития, описанная в работах «Римского клуба», не учитывает таких факторов, как неодновременность возникновения и распространения глобального кризиса и непредсказуемость начала его острой фазы, которая инициируется достаточно случайными природными явлениями (например, неурожаем). Естественным следствием неравномерности развития глобального кризиса будет, как и в случае с Ирландией, распространение миграционных волн, вызывающих вторичные кризисные явления в других регионах («принцип домино»). Но если в прошлом веке волна ирландской эмиграции была поглощена малонаселенными Соединенными Штатами, то сегодня «малонаселенной территорией», отведенной сопредельными странами и «мировым сообществом» для сброса миграционных потоков, будет Россия.

Как показано выше, эта угроза уже реализуется. Поэтому, на ближайшие десятилетия Россия будет «естественным заложником» социально-экономической стабильности Китая, проводя политику особых экономических льгот в обмен на отказ от миграции.

Второй крайне важный для России вывод из «картофельного голода» в Ирландии – крайняя неустойчивость обеспечения продовольственной безопасности России за счет натурального картофельного хозяйства.

Высокая предсказательная способность теории Мальтуса не ограничивается примером одной только Ирландии и рамками прошлого века.

Прежде всего, индустриальная революция в Европе, резко ускорив темпы роста производства средств существования (за XIX век производство продовольствия выросло на сотни процентов, а промышленность в десятки раз), привела не к росту индивидуального потребления и устранению бедности, как предполагали оппоненты Мальтуса, а к соответствующему росту населения вследствие резкого снижения смертности от голода. Практически весь рост производства продовольствия в XIX в. был компенсирован приростом населения.