Палач из Гайд-парка Перри Энн

Его удивление было понятно. Она выглядела на несколько лет моложе, чем после смерти мужа, когда была во всем черном и так испугана, что ничего не понимала. Теперь на лице у нее появился румянец, на тонкой длинной шее было надето тяжелое жемчужное ожерелье, и только потому, что он это знал, Питт еще мог видеть на этой шее еле заметные пятна. На взгляд ничего не ведающего человека, они могли показаться игрой теней. Появилась и какая-то живость движений, словно она обрела цель жизни.

– Прошу прощения за беспокойство, миссис Уинтроп, – извинился он. – Я пришел потому, что мне необходимо навестить мистера Виктора Гаррика, а я не знаю его адреса; знаю только, что он живет где-то здесь, поблизости.

– О, как удачно, что вы пришли, – быстро сказала Мина. – Он живет за два дома от меня, но вы напрасно стали бы его искать, потому что сейчас он как раз у нас.

– Неужели! Но не будет ли это слишком большой смелостью с моей стороны, если я с ним у вас же и переговорю? Я не задержу его надолго.

– Ну, конечно, нет. Я уверена, что он будет рад помочь вам всеми силами… – Мина нахмурилась. – Хотя, судя по словам брата, вы уже поймали того человека. Чем же Виктор может быть вам полезен в таком случае?

– Мне нужно уточнить некоторые подробности, чтобы опытный адвокат не подловил нас на чем-нибудь, – ответил Питт неискренно.

– Тогда, пожалуйста, пройдите со мной в зимний сад, суперинтендант. Виктор играет для нас, и там так приятно посидеть и поговорить.

Томас с благодарностью принял приглашение и последовал за ней по длинному коридору, который привел их в одно из самых очаровательных помещений, которые он когда-либо видел. Французские окна выходили прямо в маленький крытый садик, где были представлены самые разнообразные по форме листьев растения. Все цветы были белые: розы, лилии, гвоздики, алиссум, «печать Соломона» и многие другие, названия которых он не знал. На окнах и стенах висели зеленые занавеси и драпри с нежно-белым цветочным орнаментом, а в большой вазе стояли белые цветы. Последний вечерний свет мягко струился в комнату, отчего она казалась теплой и в то же время производила впечатление свежести.

В углу сидел Виктор Гаррик с виолончелью. Барт Митчелл стоял у камина. Больше не было никого.

– Виктор, прошу извинить, но я должна вас прервать, – начала Мина. – Суперинтендант Питт пришел, чтобы увидеться именно с вами. По-видимому, есть необходимость прояснить еще кое-какие детали в этом несчастном деле, и он полагает, что вы способны ему помочь.

– Наверное, нам нужно уйти, – сказал Барт и сделал движение, чтобы удалиться.

– О нет, – поспешно ответил Питт. – Пожалуйста, мистер Митчелл, я буду рад, если вы и ваша сестра останетесь. Это сэкономит время, которое бы ушло на отдельный опрос. – В его мозгу начала уже оформляться мысль, все еще очень туманная; ей недоставало некоторых существенных элементов. – Извините, что вынужден вас побеспокоить и прервать исполнение по столь огорчительной причине, но думаю, что наконец мы приблизились к разгадке.

Барт опять отошел к камину и встал в той же позиции, опираясь на доску, с очень холодным выражением лица.

– Как угодно, суперинтендант, но мне кажется, не осталось ничего, о чем бы мы вам уже не рассказали.

– Все дело в том, что вы видели или могли увидеть, – и Питт повернулся к Виктору, который смотрел на него, широко раскрыв ясные, очень голубые глаза, но, очевидно, смотрел более из вежливости, чем с интересом.

– Да? – спросил он, только чтобы нарушить молчание.

– На приеме после заупокойной службы по мистеру Эйдану Арледжу, – начал Томас, – мне кажется, вы сидели в угловой нише около входа в зал?

– Да. У меня не было особого желания бродить вокруг и болтать с присутствующими, – подтвердил Виктор. – И виолончель нельзя оставлять без присмотра. Кто-нибудь мог ее толкнуть и даже опрокинуть. – Он безотчетно стиснул в объятиях свой драгоценный инструмент, ласково поглаживая при этом дерево, гладкое и блестящее, как шелк. Но Питт заметил в одном месте царапину и почувствовал, как в нем закипает гнев, – это был явно акт вандализма.

– Именно поэтому и появилась царапина? – спросил он.

Лицо Виктора стало жестким, он внезапно побледнел и устремил тяжелый и очень яркий взгляд куда-то в пространство, но, может быть, обратил его внутрь, что-то припоминая.

– Нет, – процедил он.

– А что это было? – настойчиво гнул свою линию Питт. Он вдруг почувствовал, как ему стало трудно дышать. Он не осознавал, что боль в ладонях возникла оттого, что его собственные ногти вонзились в их плоть.

– Какой-то подлый человек толкнул меня, и виолончель ударилась о поручень.

– О поручень? – переспросил Питт.

– Да.

Барт Митчелл отошел от камина, хотел было вмешаться в разговор, но передумал.

– Омнибуса? – почти прошептал Питт.

– Что? – И Виктор взглянул на него. – О, да. Такие люди – у них нет ничего внутри… ни чувства, ни души!

– Да, это бессмысленный акт вандализма, – согласился Питт, с трудом сглотнув, и переменил тему: – И еще я хотел спросить вас, мистер Гаррик, вы не видели, как дворецкий Скарборо обращался со слугами в тот день?

– Кто?

– Дворецкий. Скарборо.

Виктор смотрел ничего не видящим взглядом.

– Такой высокий, большой человек с насмешливым, жестким взглядом, высокомерный…

По глазам Виктора он видел, что тот понимает, в чем суть вопроса.

– О да. Это был агрессивный, презренный тип человека, – моргнув, Гаррик пристально посмотрел на Питта. – Непростительно использовать свою власть, чтобы унизить и оскорбить того, кто не в состоянии защитить себя. Я ненавижу это, а люди, которые позволяют себе такое… – Он вздохнул. – У меня нет слов. Я пытаюсь вспомнить, испытывал ли я когда-нибудь еще такую ярость, – и не могу припомнить.

– А он действительно уволил девушку только за то, что она пела? – спросил Питт, стараясь изо всех сил, чтобы голос звучал небрежно.

Виктор опять пристально на него посмотрел. Томас ждал ответа.

– Да, – сказал наконец Виктор. – Она пела какую-то любовную песенку, очень тихо и печально, о том, что кто-то с кем-то навеки расстался. И он уволил ее, даже не пожелав выслушать объяснений и просьб о прощении. – Теперь лицо его еще больше побледнело, так что губы стали синими. – Ей было никак не больше шестнадцати. – Он весь напрягся, сгорбившись, только руки еще ласково касались виолончели.

– Миссис Рэдли тоже это слышала, – сказал Питт, не потому, что таков был его стратегический план, но невольно, из сочувствия и жалости. – Миссис Рэдли предложила девушке место. Она не попадет на улицу.

Виктор снова внимательно посмотрел на него. Взгляд его смягчился, он был по-прежнему очень ярко-голубой, но в глазах уже не осталось и тени ярости.

– Она так сделала?

– Да. Она моя свояченица, и я знаю это наверняка.

– А этот человек мертв, – добавил Виктор. – Так что все в порядке.

– Это все, что вы хотели спросить? – сказал Барт, шагнув вперед. – Лично я ничего об этом не знаю, и, насколько мне известно, моя сестра тоже.

– О, почти, – ответил Питт, глядя при этом на Мину. – Остальные мои вопросы касаются мистера Арледжа. – Теперь он намеренно заговорил резким тоном. – Вы сказали мне, миссис Уинтроп, что ваше знакомство с мистером Арледжем было очень поверхностным и сводилось только к проявлению доброты с его стороны в одном-единственном случае, когда вы были расстроены смертью своего любимца.

Она сделала глотательное движение и неуверенно подтвердила:

– Да.

– Извините, мэм, но я вам не верю.

– Но мы вам все рассказали, суперинтендант, – мрачно вставил Барт. – Верьте или нет, но больше нам нечего сказать. Вы ведь задержали Палача. И нет никакого смысла в вашей настойчивости по поводу дела, которое в лучшем случае имеет самое отдаленное отношение ко всему происшедшему.

Томас сделал вид, что не слышит.

– Думаю, что вы знали его значительно ближе, – сказал он Мине. – И я не верю, что вы тогда были огорчены смертью вашей любимой собачки.

Она побледнела, ей стало не по себе.

– Но мой брат вам уже объяснил, что тогда произошло, суперинтендант. И мне нечего к этому добавить.

– Я знаю, что мне рассказал мистер Митчелл. Но меня удивляет, почему вы сами мне ничего не объяснили. Может быть, потому, что вам не так легко солгать? Или, может быть, вы тогда не могли придумать ложь, похожую на правду?

– Сэр, вы сознательно оскорбляете мою сестру. – Барт двинулся к Питту, словно хотел наброситься на него; голос у Митчелла был низкий и угрожающий. – Я вынужден попросить вас удалиться из этого дома. И вообще ваше присутствие здесь нежелательно.

– Желательно или нет, но мне в данном случае это совершенно безразлично, – ответил Томас, все еще глядя только на Мину. – Миссис Уинтроп, если бы я допросил ваших слуг, они подтвердили бы историю со смертью любимой собачки?

Теперь Мина была очень бледна, ее руки задрожали. Она хотела что-то ответить, но не нашлась. Губы у нее пересохли.

– Миссис Уинтроп, – угрюмо сказал Питт, ненавидя сам себя за то, что сейчас скажет. – Нам известно, что муж вас бил…

Она вздернула голову, лицо у нее было полно ужаса.

– О нет, нет! – невольно вырвалось у нее. – Это было… случайно… он… Это я сама виновата. Если бы я не была так неуклюжа, если бы не вела себя глупо… и не спровоцировала его… – Голос ее оборвался, она взглянула на Барта.

Виктор смотрел на Мину. Взгляд широко раскрытых глаз был мрачен и неприязнен. Он выжидал.

– Нет, это не твоя вина! – процедил сквозь зубы Барт. – Черт возьми, как бы ты ни была глупа, упряма или вздорна. Ничто не может оправдать…

– Барт! – почти крикнула она и сразу поднесла руки ко рту. – Ты ошибаешься! Ты ошибаешься! Ничего такого не было! Он совсем не хотел сделать мне больно. Ты все превратно понимаешь. Оукли не был… жесток. Это все виски. Он просто…

Виктор посмотрел на впавшую в отчаяние Мину, а затем – на побледневшего и раздираемого противоречивыми чувствами Барта.

– Разве вам было не больно? – спросил он очень участливо.

– Нет. Нет, Виктор, дорогой, все это очень быстро прошло, – заверила она. – Барт… – она заколебалась, – слишком близко принимает к сердцу то, что касается меня.

– Но это неправда! – глухо, почти задыхаясь, ответил Виктор. – Это было больно, и вас это ужаснуло! И ужасает. По вашему лицу видно! Вы же страшно его боялись. Он все время заставлял вас стыдиться самой себя, он хотел лишить вас чувства собственного достоинства.

– Нет, это не так. Он этого не хотел. И со мной все в порядке, уверяю вас!

– Потому что эта свинья мертва! – сказал, словно выплюнул, Барт.

Он еще хотел что-то добавить, но удержался. Мина разрыдалась, плечи ее бурно вздымались. Она бросилась ничком на диван. Барт рванулся к ней, почти сбив стоявшего на пути Виктора, и, грубо дернув Питта за руку, толкнул его к двери.

Оказавшись в коридоре, Томас не выразил никакого протеста, и через несколько минут, осторожно трогая те места, где на руке, очевидно, появятся синяки от жестких пальцев Барта, он уже шел по тропинке к перекрестку. Этим ясным весенним вечером было еще довольно светло. И сегодня он не ожидал больше никаких происшествий.

Взяв стакан сидра, Томас просидел несколько не очень приятных минут в пивной, затем опять отправился в путь. Небо заволокли облака, и свет совсем потускнел. Прошло еще некоторое время, прежде чем Питт понял, что его преследуют. Сначала он слышал звук шагов, как бы вторивший его собственным. Они замирали, когда он останавливался, и звучали снова, когда он принимался идти.

Когда они достигли Мерилебон-роуд, стало уже темно, и Питт делал большие усилия над собой, чтобы не ускорять шага. У него появилось странное, словно покалывающее ощущение в шее, очень неприятное. Если догадки его справедливы, как бы ни были они эфемерны, неопределенны и построены на впечатлениях и на очень незначительных очевидностях, то был Палач, идущий за ним. Палач следил за ним, он подходил все ближе и явно ждал удобной возможности. И, конечно, он вооружен. Взял оружие из потайного места и вышел из дома, чтобы не упустить его.

Несмотря на принятое решение вести себя как обычно, Питт не мог постепенно не ускорять шаг. Он слышал быстрый, немного неровный стук своих сапог по мостовой, а за ним все ближе, ближе раздавалось эхо других шагов, быстрых и легких, шагов преследователя.

Мерилебон-роуд перешла в Юстон-роуд. Мимо него пронеслось ландо, мелькнув желтыми фонариками, по булыжнику громко процокали копыта. Питт шел теперь так быстро, как только мог, все еще удерживаясь, чтобы не сорваться в бег. Прошел фонарщик с длинным шестом. Он зажигал газовые фонари. Один за другим они возгорались, и вскоре образовался ряд сверкающих шаров; между ними пролегли неосвещенные темные промежутки, через которые шли люди, спешившие домой, уставшие от дневных трудов или, наоборот, предвкушающие вечерние развлечения. Питт увидел в свете фонаря очертания высокого шелкового цилиндра на быстро промелькнувшем прохожем.

До Юстон-стейшн оставалось всего-навсего шагов сто. Томас чувствовал холодный пот страха на всем теле и тяжело дышал, хотя все еще силился не бежать, а просто быстро идти.

Шаги слышались все ближе. Питт опасался, как бы преследователь не накинулся на него именно сейчас. Однако пока не совершено нападение, верных улик нет. И все его давление на Мину закончится пшиком.

Томас повернул ко входу на станцию. В этот поздний час народу было уже мало. Холодный вечерний воздух после теплого дня наполнился туманом. В лязге колес и криках носильщиков, свисте и громыхании поездов, в шипении пара он уже не мог расслышать шагов сзади.

На платформе Питт обернулся. Он увидел носильщика, пожилого джентльмена с портфелем, женщину в шали, чьи волосы казались черными в тусклом свете фонаря. И молодого человека, полускрытого тенью и тревожно оглядывавшегося.

Питт пересек платформу, потом повернулся и пошел вдоль нее в сторону железнодорожного моста над путями. Он поднялся на мост. Ступеньки были скользкие. Он слышал, как стучали по окованным металлом ступеням его сапоги. Паровозный дым смешивался с туманом и едва заметной изморосью. Огни фонаря на платформе казались отсюда зловещими, светящимися шарами, плывущими в океане наступающей дождливой серой ночи, извергающей огонь паровозных топок и тошнотворный дым с дождем.

Томас шел по мосту над железнодорожными путями. Было слишком много посторонних звуков, чтобы он мог расслышать чужие шаги. Он не слышал даже собственных. Платформа скрылась в тумане.

И вдруг он услышал какое-то движение. И почувствовал острую опасность. Чей-то ненавидящий взгляд словно уколол его сзади.

Питт круто обернулся.

В шаге от него стоял Виктор Гаррик. Свет снизу выхватывал из тьмы его пепельно-серое лицо, сверкающие глаза и почти серебряный отблеск белокурых волос. А в руке над головой он держал морской топорик и уже приготовился нанести удар сверкающим, выгнутым, как полумесяц, лезвием.

– Ты тоже так поступаешь, – прорыдал он сквозь слипшиеся губы, с лицом, искаженным мучительной душевной болью. – Ты не отличаешься от других! – закричал он, перекрывая дорожный шум. – Ты заставляешь людей страдать! Они чувствуют стыд, страх и унижение. Но больше ты не причинишь ей зла!

Лезвие сверкнуло в воздухе, и Питт отскочил как раз вовремя, чтобы удар не пришелся по плечу. Это был бы страшный удар – он искалечил бы Томаса, отсек руку.

Промахнувшись, Виктор, чтобы не упасть, проскочил вперед мимо Питта и круто обернулся.

– Не уйдешь! – прошипел он, и слезы покатились по его щекам. – Лгун! – Это был какой-то душераздирающий вопль, и казалось, что вопрос обращен не к Питту, а к кому-то еще, за его спиной. – Это была ложь! Ложь! Зачем было говорить, что не болит, – я же знаю, как это болело. От этого болит все тело – так, что ночью не можешь уснуть, свернувшись клубком, и чувствуешь страх, отвращение, и стыд, и вину, думая, что ты во всем виноват, и ждешь, что это обязательно повторится! Мне страшно! Ничто не имеет смысла! Все время только ложь! – Вне себя, он снова рубанул топориком воздух. – Но тебе тоже страшно. По лицу вижу. И эти синяки, и кровь… У меня чутье на несчастье! Я все время ощущаю вкус несчастья во рту! И не позволю этому продолжаться! Я его прикончу! – И снова с дикой силой рассек топором воздух.

Питт опять отскочил. Он не решался пустить в ход палку – лезвие разрубит ее надвое, и он останется безоружным.

Все теперь прояснилось до конца. Грубый Уинтроп, который бил Мину. Кондуктор омнибуса, который намеренно нанес ущерб любимой виолончели Виктора. Высокомерный Скарборо, который уволил горничную и тем самым поставил ее на край гибели. Всё это были несчастные, избиваемые или беззащитные женщины. И на Бейли он напал, возможно, потому, что тот, ведя слежку за Карвелом и Бартом, очевидно, напугал Мину и заставил ее испытывать ужас при мысли, что это Барт виноват в смерти Уинтропа.

– Но почему, зачем вы убили Арледжа? – хрипло выкрикнул Питт.

За спиной прогудел паровоз, изрыгнувший облако дыма.

Виктор взглянул, как бы ничего не понимая.

– Почему вы убили Арледжа? – заорал Питт. – Он же никому никогда не угрожал!

Виктор чуть-чуть согнул колени, словно пытаясь удержать равновесие, положив одну руку на перила, а другой сжимая топор. Питт отскочил в сторону и назад, чтобы лезвие его не достало.

– Что вам сделал Арледж?

Виктор чуть-чуть удивился. На лице промелькнуло замешательство. Его гнев и ярость испарились, он стоял неподвижно.

– Нет, его я не убивал.

– Нет, вы его убили. Вы отрезали ему голову, а тело подбросили на оркестровую площадку. Помните?

– Нет, я его не убивал! – крикнул Виктор, стараясь заглушить свистки и лязг колес.

Он подался вперед и поднял топор, вложив в это движение все силы и всю тяжесть тела. Питт сначала отпрыгнул в сторону, а потом, пригнувшись, схватил его за плечи, но Виктор топорищем ударил Томаса по руке так сильно, что тот уронил палку вниз и слышал, как она застучала по ступенькам.

Питт вскрикнул от боли и страха, но крик потонул в паровозном гудке. Теперь их окутал густой дым. Он наклонился и ударил Виктора головой в грудь. Перенеся всю тяжесть на одну ногу, тот хотел нанести удар, замахнулся, но потерял равновесие и упал спиной на перила, которые доставали только до пояса. Тяжесть топора заставила его изогнуться. Нога поскользнулась на мокром железе моста.

Питт рванулся за ним и хотел ухватить его за руку, но та выскользнула. Виктор опрокинулся, задев Питта, сбил его и удивленно вскрикнул. Потом удивление перешло в вопль ужаса. Он полетел через ограду вниз и исчез в грохоте и шуме подходящего поезда.

Стук от падения тела был поглощен ревом паровоза и резким пронзительным звуком свистка. В какое-то мгновение Питт успел увидеть смертельно-бледное лицо машиниста – и все было кончено. Он встал, держась дрожащими руками за железные перила, весь похолодев от сознания того, что произошло, и острой жалости.

Виктора больше не было. Его ярость и боль тоже исчезли навсегда.

Дым рассеялся, Питт обернулся и увидел за спиной чью-то фигуру. К нему, держась за перила и наклонившись вперед, словно слепая, с мертвенно-бледным лицом, шла женщина.

Томас в ужасе уставился на нее. И вдруг все понял. Это ей Виктор кричал все свои странные слова, а вовсе не ему. Его устрашающий взрыв был направлен на нее, как и весь ужас и муки, что он пережил в прошлом.

– Я не знала, – выдавила она из себя. – До сегодняшнего вечера. Клянусь!

Охваченный сочувствием и жалостью так, что мог говорить только шепотом, Томас подтвердил:

– Да, вы не знали.

– Понимаете, это все его отец, – продолжала она, в отчаянии пытаясь убедить, что говорит правду. – Он бил меня. Он не был дурным человеком, просто терял над собой контроль. Я потом говорила Виктору, что все в порядке и что мне совсем не больно. Я думала, что поступаю правильно. – На мгновение замешательство и отчаяние оттеснили материнское горе. – Я думала, что сумею защитить его от жестокости реального мира. Думала, что все образуется. Я не хотела, чтобы он возненавидел своего отца, ведь Сэмюэл был неплохим человеком – он просто… – Голос исполнился мучительной, душераздирающей мольбы. Она с мольбой смотрела на Питта, желая, чтобы он ей верил. – Он нас действительно любил, по-своему, но любил, я знаю… Он мне часто… говорил об этом. И это я виновата, что он так легко впадал в ярость. Если бы я была…

– Но с этим покончено, – сказал Томас, подходя к ней. Больше он этого выдержать не мог.

Внизу под ними, дымя, остановился поезд, по платформе, громко крича, бежали люди. Нет, она не должна этого видеть. Кто-то должен увести ее отсюда. Кто-то должен помочь ей справиться с первым приступом ужасающей боли.

– Идемте, – Питт взял ее за руку и потащил к ступенькам. – Здесь больше делать нечего.

Утром того же самого дня сразу после завтрака Шарлотта поехала к Эмили. Они сидели на террасе, попивая лимонад. Стоял теплый солнечный день, и было приятно оказаться на свежем воздухе; к тому же им хотелось, чтобы никто из слуг их случайно не подслушал. Положение было отчаянное. Надо было придумать план действий, которые должны оставаться в тайне. Джек не одобрил бы этих планов, он не мог одобрить их теперь, приступив к исполнению новых обязанностей. Но помимо того, что им очень хотелось узнать разгадку тайны, гораздо больше они желали помочь Питту и защитить его от несправедливости.

– Но каким же образом, ради всего святого, мы можем установить личность любовника? – обескураженно спросила Шарлотта, отпив глоток лимонада. – Мы же не можем ходить за ней по пятам.

– Это было бы бесполезно, – заметила Эмили. – А главное, потребовало бы много времени. Может пройти несколько дней, прежде чем они снова увидятся. Мы должны действовать гораздо быстрее.

– А если она с ним не встречается? – упавшим голосом спросила Шарлотта.

– Тогда мы должны заставить ее с ним встретиться, – решительно ответила Эмили. Неожиданная победа Джека на выборах придала ей веры в свои силы. – Надо послать ей письмо или что-нибудь в этом роде. Какое-нибудь приглашение, но она должна подумать, что оно от него.

– Но она же поймет, что это не его почерк, – заметила Шарлотта. – А кроме того, у влюбленных есть всегда свой способ связываться друг с другом, и они употребляют какое-нибудь особое, только им известное, ласкательное слово, нежное прозвище и тому подобное.

Эмили нахмурилась.

– Но даже, – продолжала Шарлотта, – даже если она и пошлет ответ, мы все равно не сможем узнать кому.

– Не спорь со мной, – раздраженно сказала Эмили. – Мы должны написать так, чтобы она к нему приехала, и тогда мы узнаем, кто он такой.

– И они также узнают, кто мы такие, – закончила Шарлотта, – и поймут, что происходит нечто подозрительное. И все будет выглядеть как самое вульгарное любопытство. Мы можем больше навредить, – она поставила стакан на стол. – И не забудь, что установить, кто он, – это только начало дела. Иметь поклонника – не преступление, а если ты при этом ведешь себя скромно, это и за грех не считается.

Эмили рассердилась.

– Ты хочешь решить загадку или нет?

Но Шарлотта даже не посчитала нужным ответить на вопрос.

– Не думаю, что Далси себя выдаст, – задумчиво сказала она, снова принимаясь за лимонад. Он был действительно отменного качества и очень освежал. – А он может.

– Но мы же не знаем, кто он, – отрезала Эмили. – И прежде чем узнаем, надо его выследить с ее помощью.

– Не уверена, что мы выбрали правильный путь.

Эмили сдвинула брови с очень сосредоточенным видом.

– У тебя есть идеи?

– Возможно. Давай представим, какими качествами должен обладать любовник Далси.

– Чтобы стать ее любовником? – Эмили с любопытством взглянула на сестру. – Во-первых, он должен быть настоящим мужчиной – это главное. Все остальное – дело вкуса.

– Ты все очень упрощаешь, – ответила едко Шарлотта. – Я хочу знать, что могло их заставить убить Эйдана Арледжа, а не то, когда они сошлись или сойдутся, и так далее. Большинство людей, которые становятся любовниками, мужей не убивают. Но почему же так случилось на этот раз и почему именно теперь?

Несколько минут Эмили сидела молча, аккуратно откусывая кусочек за кусочком от тянучки, потом ответила:

– Изменились обстоятельства – только это может что-то объяснить.

– Да, согласна, но изменилось что? – и Шарлотта тоже взяла тянучку.

– Кто-то уличил ее? Нет, они бы тогда убили узнавшего их тайну, если бы он или она стали их шантажировать. Может, об этом узнал муж и угрожал опозорить ее в глазах общества? Может быть, даже выгнать ее из дома за любовную связь?

– Когда у него самого была любовная связь с Джеромом Карвелом? Вряд ли!

– Она застала его с Джеромом Карвелом и в припадке отвращения убила, – предположила Эмили.

– Но Томас считает, что она ничего не знала о Карвеле, – ответила Шарлотта. – Она подозревала, что такая связь существует, но считала, что с женщиной, как считала бы каждая.

– Но Томас говорит, что она несчастная, скорбящая вдова, – Эмили состроила гримаску. – Он не знает, что у нее самой есть любовник.

Шарлотта промолчала. Ей не очень-то хотелось обсуждать отношение Питта к Далси.

– Я очень люблю Томаса, – продолжала Эмили, – но он не всегда хорошо разбирается в женщинах. Да и вообще, мужчин, разбирающихся в женской психологии, очень мало. Но как бы то ни было, что-то заставило их пойти на убийство. Может быть, любовник хотел уехать, потому что не мог жениться на ней, и она решила освободиться, чтобы навсегда оставить его при себе?

– А может, он собирался жениться на другой? – живо отозвалась Эмили; ее интерес к теме разговора все возрастал. – Но это автоматически сужает поле поисков. Не так уж много есть джентльменов того же возраста, что и Далси, не женатых и пользующихся хорошей репутацией.

– Ему вовсе необязательно быть того же возраста.

Впрочем, они не стали заострять на этом внимания.

– А ты думаешь, он действительно хотел уехать? – усомнилась Шарлотта.

– Ладно, оставим это. Если он мог быть для нее недосягаем, так, может, он стал вдруг очень доступен? Например, ей не было никакого смысла быть свободной раньше, потому что он тоже был несвободен, но внезапно он освободился, так что она приняла меры, чтобы тоже обрести свободу.

– А в этом что-то есть, – согласилась Шарлотта. – Да, это действительно звучит правдоподобно. Но, возможно, это человек, с которым она познакомилась совсем недавно?

– Вполне возможно. И этим человеком мог бы оказаться Барт Митчелл. Брат Мины Уинтроп.

– Мне кажется, Томас подозревает его в чем-то, но не в убийстве.

– А в чем?

– Это имеет отношение к Мине.

– Но какое Мина может иметь отношение к Арледжу?

Шарлотта объяснила то немногое, что знала. Однако Эмили отвергла ее объяснение.

– Это кто-нибудь вроде Лэндона Харлвуда, который недавно овдовел. Он неожиданно стал доступен в том смысле, которого не было раньше. И кроме того, он очень привлекателен, – заметила она живо. – Я бы не осудила никого из женщин, если бы они немного им увлеклись. Могу представить, что та, которой он отдаст предпочтение, весьма легко может потерять равновесие духа.

– И по этой причине обезглавить мужа и отвезти тело в парк… Нет, это довольно серьезная потеря равновесия, – скептически ответила Шарлотта. Но она тоже оживилась, и Эмили это заметила.

– И он точно соответствует всем требованиям, которые мы предъявляем к поклоннику Далси, правда? – Она подалась вперед, облокотившись об узорный железный столик.

– Да, – сказала Шарлотта, с каждой минутой убеждаясь в своей правоте. – Да, он кажется очень подходящим кандидатом на роль любовника. Но им могут быть и другие. Трудность в том, чтобы определить, который из них.

– Зачем? – удивилась Эмили. – Неужели ты не понимаешь, что мы на верном пути?

– Я, конечно, понимаю. Но все же это надо доказать. И потом установить, он ли убил Эйдана Арледжа и знала ли об этом Далси.

– О, – выдохнула Эмили. – Это очень интересно! Но как бы все это узнать? Тем более что Томас, очевидно, не мог бы…

– Он никогда не принимал в расчет Далси, – сказала Шарлотта, закусив губу и опять чувствуя некое угрызение совести.

– Но может быть, она даже не знает, что ее поклонник совершил убийство из-за любви к ней?

Шарлотта, прищурившись, взглянула на сестру.

– Да, очевидно, так, – согласилась Эмили, – она вовсе не настолько наивна. Извини. Что будем делать?

– Мы должны убедиться в этом, – ответила Шарлотта столько же себе, сколько и Эмили. И задумалась на минуту. – Мы должны спровоцировать реакцию, – сказала она наконец.

– Чью? Далси? Но к чему? Она же его не выдаст.

– Нет, не Далси, а его!

– Но мы же не знаем, кто он. Это не обязательно Лэндон Харлвуд. Это может быть также Барт Митчелл или множество других.

– Ну что ж, давай начнем с Барта Митчелла и Лэндона Харлвуда. – Шарлотта прикусила губу. – Хотя должна сказать, я просто ума не приложу, как за это взяться.

Эмили немного подумала, потом просияла улыбкой.

– А я знаю. Очевидно, их связь тайная, и если это имеет хоть какое-то отношение к смерти Эйдана Арледжа, они будут стараться по-прежнему хранить все в тайне еще некоторое время. И обнародуют тайну, создав впечатление, что влюбились друг в друга после того, как она овдовела. И если бы ты или я где-нибудь в обществе встретились с ними, так что встреча выглядела бы совершенно случайной, – она нетерпеливо наклонилась к сестре, – и кто-нибудь сделал замечание с таким видом, будто все знает, тогда бы они очень взволновались, а мы бы сразу определили, кто этот таинственный любовник.

Шарлотта хотела возразить, сказать, что она не может, не способна на такие трюки, но промолчала, вспомнив, какое отчаянное у Томаса положение, что его уволили, а это означает потерю нового дома, и надо будет обо всем рассказать маме, и будет злорадствовать бабушка. Однако прежде всего ее беспокоило, что муж очень тяжело все это переживает.

– Да, – сказала она, хотя не имела ни малейшего представления, как справиться с задачей. – Да, мысль прекрасная, и надо начинать немедленно. Я возьмусь за Барта Митчелла, потому что могу навестить Мину. А ты берись за мистера Харлвуда. – Шарлотта встала. – Не имею представления, как ты его найдешь, но это твое дело.

Быстро обняв Эмили и не желая слышать ее возражений или отговорок, она скользнула во французские двери, прошла в коридор и оказалась на улице.

Не прошло и часа, как Шарлотта подъехала к дому Мины, задолго до того, как здесь побывал Питт. Ее приняли с удовольствием, но и с той простотой, которая появляется после довольно длительных дружеских отношений. В других обстоятельствах она бы почувствовала угрызение совести, что использует доброе участие и щедрое гостеприимство с корыстной целью, но сегодня она могла думать только о суровой необходимости подобного визита.

– Как чудесно видеть вас, миссис Питт, – радостно сказала Мина. – Как ваш новый дом? Вы уже устроились со всеми удобствами?

– Да, спасибо, – ответила Шарлотта и с огромным облегчением увидела за спиной Мины Барта Митчелла. – Дом очень мне нравится. Доброе утро, мистер Митчелл.

– Доброе утро, миссис Питт, – ответил он, нисколько не стараясь скрыть удивление, и сделал шаг, чтобы уйти.

– О, пожалуйста, не уходите из-за меня, – сказала она поспешно. – Я буду очень этим огорчена.

Шарлотта готова была дать себе щелчка за столь преувеличенную театральность. Она глупо ведет себя. Но ведь если он уйдет, значит, визит окончится безрезультатно, а этого допускать нельзя. Всего несколько дней осталось до того, как Питт будет отстранен от ведения дела.

– Ну… я… – Барт еще больше удивился. Такую реакцию с ее стороны он никак не мог предвидеть.

Вдруг Шарлотте в голову взбрела сумасбродная мысль, отчаянная и смешная, но сейчас ей было не до чувства собственного достоинства. Сейчас она могла беспокоиться только о Томасе.

Шарлотта покраснела, чувствуя, что ведет себя как дурочка. Тем не менее она скромно потупила глаза, словно желая скрыть волнующие ее чувства, затем окинула его особенным взглядом, как делали, по ее наблюдениям, очень многие женщины. Эмили тоже не раз пользовалась этим оружием и добивалась сокрушительного успеха. Сама Шарлотта некогда пробовала такой взгляд – еще до замужества, в юности, тем самым выдавая свою неопытность.

Барт, по-видимому, удивлен был еще больше, чем она, таким поведением, но он остался. Более того, даже присел на диван, словно собирался остаться подольше.

Святый боже! Неужели он увлечется ею? Или просто ему лестно внимание с ее стороны?

Мина что-то сказала, но Шарлотта не поняла ни слова. Нет, она должна быть очень внимательна, иначе все испортит своим идиотским поведением.

– Как вы любезны, – пробормотала она, надеясь, что ответила не совсем невпопад.

Мина позвонила в колокольчик и, когда появилась горничная, попросила принести охлажденный лимонад. Так что Шарлотта, наверное, ответила правильно.

Она лихорадочно подыскивала какую-нибудь интеллигентную тему для беседы. Она не знала, о чем сейчас сплетничают в обществе, – для этого у нее не было возможностей, да и сплетничать она не любила. Обсуждать политику женщинам не положено, а с наиновейшими модными фасонами она также не знакома. Не хотела Шарлотта обсуждать и последние деяния Палача. А в театре или на концертах она не была вот уже несколько месяцев.

– Как ваша рука? Надеюсь, ожог уже заживает, – сказала Шарлотта, чтобы заполнить паузу.

– Да, конечно, – ответила Мина, удивленно подняв брови, словно не ожидала такого скорого заживления. – Все идет гораздо быстрее, чем я думала. Наверное, ваша быстрая реакция помогла мне избежать более долгих болезненных ощущений.

Шарлотта с облегчением вздохнула.

– Я знаю, что холодная вода облегчает боль, да и явного следа не остается. Вы согласны, мистер Митчелл?

– Полагаю, что должен согласиться, миссис Питт, – отвечал он, улыбаясь. – Хотя, по правде говоря, у меня небольшой опыт по части домашних травм.

– Но может быть, вы имели дело с ожогами не домашнего происхождения? – с упорством наседала она слегка дрожащим голосом.

Он улыбнулся шире.