Палач из Гайд-парка Перри Энн

– Да? – отрывисто спросил Питт. – За исключением?

Инспектор скорчил недовольную мину.

– За исключением французского окна в столовой. Горничная сказала, что, как ей кажется, оно было не заперто, когда она выходила туда сегодня утром. Закрыто, но не заперто. И, возможно, Карвел выходил именно эим путем, а вернувшись, забыл закрыть его на шпингалет.

– Но ведь любой мог выходить этим путем, а потом забыть запереть. Вполне можно представить, что это мог быть и Скарборо. Вышел через него, живой, причем совершенно добровольно…

На лице Телмана выразилось недоверие и даже презрение – он презирал Питта за нерешительность.

– А для чего? – спросил он с явной насмешкой. – И не говорите мне, что дворецкий вышел в парк, чтобы подцепить женщину. Я полагаю, мы отказались от мысли, что все это дело имеет какое-то отношение к проституткам. Такое казалось мне глупостью еще тогда, когда об этом говорил помощник комиссара. Нет, это не сумасшедший, обуреваемый безумной похотью, а убийца в здравом уме. Ему изменил любимый человек, и он решил отомстить ему, а потом стал убивать всех и каждого, кто знал о его связи и мог его выдать.

Питт промолчал.

– Вы все еще, наверное, не оставили мысли насчет Митчелла? Напрасно. Это просто нелепо. Возможно, у него была причина убить Уинтропа, но не других, и уж конечно, ему незачем было убивать дворецкого. Ну что общего могло быть между Митчеллом и дворецким Карвела?

– Единственной причиной, чтобы убить Скарборо, могло послужить то, что он о чем-то знал, – ответил Питт. – Но нет, все это не имеет ни малейшего отношения к Митчеллу.

– Так, значит, вы арестуете Карвела?

– А вы обыскали дом?

– Ну, конечно, еще нет. Я заглянул в рабочее помещение Скарборо и поднялся наверх в его комнату. И ничего там не нашел. Впрочем, я ничего и не ожидал найти.

– А бумаги?

– Бумаги? – удивился Телман. – Какие?

– Запись расходов. Если он шантажировал Карвела, то в каких-то записях это должно было отразиться.

– Шантажировал из-за Арледжа? Может быть, он только раз и попытался это сделать, и с ним расплатились сегодня ночью.

– Но зачем же ему было столько ждать? Прошло уже несколько дней, как убили Арледжа.

– Я ничего не нашел, но у меня не было времени перечитывать все письма и осматривать вещи. Я допросил кухарку, осмотрел ее тесак для мяса; поискал в сарае, нет ли где топора. Там ничего не оказалось. Они покупают уже готовые дрова, распиленные и поколотые.

– А что собой представляет тесак?

– Не могу сказать, – самой интонацией Телман отвергал возможность его использования в качестве орудия убийства. – Кухарка отвечала, что он всегда на месте; так оно было и при обыске. При этом она стала совершенно неописуемого цвета, но, как мне кажется, не врала. По-видимому, очень хорошо вышколенная женщина – не кричала и не ругалась. Понимающая особа, – он пожал плечами. – Не знаю, что Карвел сделал с орудием убийства. Надеюсь, мы его отыщем, когда нагоним сюда побольше наших людей. Вот мое мнение, сэр: Карвел расколется, когда мы засадим его в тюрьму и он поймет, что больше ни к чему темнить и увиливать от ответа. Он запаникует и выдаст недостающую информацию.

– Возможно, – сказал Питт. Но сам он в это не верил, что явно сказалось в тоне ответа.

Телман надулся. Он был по горло сыт колебаниями шефа и не желал больше скрывать своего неудовольствия.

– Нет никакой причины не арестовать его сейчас же! Мы не знаем всех подробностей, но это только вопрос времени. Если мы даже не сможем уличить его в убийстве кондуктора, то имеем основания притянуть его к ответу за Арледжа и Скарборо. – Он повернулся и отступил на шаг. – Послать за нашей перевозкой или мы наймем экипаж? Думается, хлопот с ним не будет, не тот человек.

– Да, – неохотно ответил Томас. – Отвезем в экипаже.

Он уже хотел было просить не причинять Карвелу лишних неприятностей, унижающих достоинство, но вдруг подумал, как это будет глупо с его стороны и как это повлияет на поведение Телмана.

– Так вы что, не идете со мной? – спросил удивленно Телман, уже готовый съехидничать по этому поводу.

– Я сам арестую его, – ответил Питт, – а вы отвезете его в участок. Я хочу еще побыть здесь и посмотреть, не найдется ли чего из улик.

Карвел не удивился, когда они вернулись. Он все еще сидел в холле, там, где его оставили, бледный и ослабевший. Поднял голову, заслышав шаги Питта. Он ничего не сказал, но в глазах его стоял немой вопрос.

– Джером Карвел… – Томас ненавидел сам звук своего голоса, когда произнес столь знакомое обращение. Абсолютная его официальность и перемена интонации помешали Карвелу сказать, что он хотел. На лице его появилось тупое, испуганное выражение. Все его страхи воплотились в действительность. – Я арестую вас за убийство Элберта Скарборо.

– Но я его не убивал, – тихо и безнадежно ответил Карвел, встал, вытянул вперед руки и взглянул на суперинтенданта. – И никого не убивал.

На это Питту нечего было ответить. Он хотел бы ему верить – и какая-то крохотная часть его существа верила, – но больше нельзя было не обращать внимания на очевидное.

– Инспектор Телман отвезет вас в участок. Наручники не потребуются.

– Спасибо, – ответил Карвел едва слышно и, покорно сгорбившись и побледнев как полотно, пошел с Телманом по холлу к выходу. Он не делал никаких попыток бежать, тем более освободиться от крепкой хватки инспектора. Вся живость жизни, даже сама жизнь как будто оставила его, и казалось, что он воспринимает удар судьбы как нечто долгожданное и неизбежное.

Питт поднялся наверх в комнату дворецкого и тщательно, педантично, шаг за шагом ее обыскал. Он не нашел ничего нового, кроме того, о чем уже рассказал Телман. Опять сошел вниз и осмотрел дом, парадные комнаты и помещение для слуг, рабочую комнату дворецкого, гостиную экономки, кухню, прачечную, посудную и туалет – и не нашел ничего интересного. Наконец он вышел в конюшню к стойлам, где, по словам лакея, Карвел держал лошадь, – у него была легкая двухместная коляска, которой он иногда пользовался для прогулок летним днем, и делал это умело и с удовольствием. За лошадью смотрел мальчик, следящий за обувью, который радовался любому предлогу, чтобы улизнуть из дому, тем более что в доме было не так уж много обуви, чтобы он торчал там целый день. Мальчишка также помогал садовнику в свободное время, но зимой, когда требовалось больше усилий для чистки обуви и ухаживания за лошадью, его оставалось не так уж много.

– Да, сэр? – спросил он с очень деловым видом, когда Питт обратился к нему. Широкое и добродушное лицо мальчишки было очень озабочено.

– Можно посмотреть стойло и каретный сарай? – спросил Питт, хотя такой вопрос был просто данью формальной вежливости. Он бы не принял отказ.

– Да, сэр, если пожелаете, – удивился мальчик. – Но у меня ничего не украли, все на месте, сэр. Вон там коляска и вся упряжь, всё здесь.

– Тем не менее я хотел бы взглянуть.

Питт прошел мимо него к двери конюшни. Давно он не имел дела с лошадьми. Тепло, исходящее от животного, вымощенный булыжником двор, острый запах кожи и смеси для чистки упряжи – все вызвало воспоминания о давних днях там, в усадьбе, где он вырос, о конюшне и подсобных помещениях, о сеновале. Томас вспомнил ощущение от поездки на оседланной лошади, ее силу и стремительность и как он соотносил эту стремительность со своей направляющей волей; искусство и радость слияния с животным в одно летящее по полю существо. А затем, когда он скреб и чистил лошадь и отводил ее в стойло, как болели все мышцы и он чувствовал особый душевный подъем, а потом на душу нисходил покой… Как давно это было! Да, его сейчас поняла бы Далси Арледж, с ее любовью к лошадям, и долгой охоте с гончими, и к этой мышечной усталости до изнеможения, когда боль – наполовину удовольствие.

Томас рассеянно потрепал лошадь по шее. Мальчик следовал по пятам.

– А ты ее чистил сегодня? – спросил Питт, поглядев на копыта и увидев пятна грязи, а также несколько сухих травинок на бабках.

– Нет, сэр, потому что мистер Скарборо исчез, и никто не знает, что приключилось, и вся кухня ходуном ходит.

– Но вчера вечером ты коня чистил?

– О, сэр, это верняк. Сиял, как новый пенсовик, это уж точно. У него такая здоровски хорошая шкура, сэр. Правда, Сэм? – спросил он, дружески похлопывая коня по щеке и получив в ответ нежное пофыркивание.

Питт указал на грязь.

– Нет, грязи вчера не было, – сказал негодующе мальчик. – А! – Он побледнел и вытаращил глаза. – Вы считаете, что кто-то на нем ездил? Ночью, стало быть, да?

– Похоже на то, – ответил Томас, осматривая пол конюшни, чтобы удостовериться, не видно ли следов грязи от копыт. Но пол был безукоризненно чист – сапожный мальчик обязанности грума исполнял прилежно. – Давай осмотрим коляску.

Томас повернул к каретному сараю. Мальчик теперь едва не наступал ему на пятки.

Питт распахнул дверь сарая и увидел на возвышении щегольскую коляску со сверкающими на солнечном свету металлическими деталями. Краска так и блестела новизной. Суперинтендант повернулся к груму.

– Посмотри внимательно. Взгляни на упряжь. Все так, как ты оставил в последний раз?

Последовало долгое молчание, пока мальчик тщательно все оглядывал – каждый кусочек кожи и металла, ни к чему не притрагиваясь. Наконец он глубоко вздохнул и обернулся к нему.

– Не могу сказать наверняка, сэр. Вроде все как было, но я не уверен насчет поводьев. Упряжь висела на вон том крючке, но мне кажется, что мундштук с цепочкой перевернут. Но, конечно, поклясться, что так и было, не могу.

Ничего не ответив, Питт заглянул внутрь коляски. Все чисто, все блестит, дверцы закрыты, на сиденьях ничего.

– Ее брали, сэр? – спросил мальчик прямо из-за спины.

– Насколько я могу видеть, нет, – ответил Питт, сам не понимая, разочарован он этим или, наоборот, чувствует облегчение.

Томас отпер дверцу и открыл ее. Она широко распахнулась на хорошо смазанных петлях. Он взглянул на ступеньку и увидел нитку ткани, запутавшуюся вокруг винта, на котором держалась подножка. Питт нагнулся, ухватил ее и очень легонько потянул к себе. Затем поднял, чтобы осмотреть на свету. Она была длинная, почти бесцветная и свивалась кольцами.

– Чего достали? – спросил мальчик, во все глаза глядя на руку полицейского.

– Еще не знаю, – ответил Томас, но это была неправда. Он почти не сомневался, что это нитка из шелковых ливрейных чулок. – Спасибо, – сказал он, – посмотрю, нет ли здесь еще чего-нибудь. А мистер Скарборо пользовался коляской, не знаешь?

– Нет, сэр. Мистер Скарборо всегда оставался дома, сэр, мистер Карвел сам ею правил, а если кого посылал с поручениями, то это был я.

– А ты носишь какую-нибудь ливрею?

Лицо мальчика расплылось в широкой усмешке.

– Кто, я? Нет, сэр. Мистер Скарборо с ума бы сошел, если бы я такое захотел. И быстро сбил бы с меня нахальство, это уж точно.

– А чулки ты надевал когда-нибудь, шелковые?

– Нет! А зачем? – Мальчишка снова взглянул на нитку в руке Питта и сразу стал серьезен. – А это от чьих-то чулок?

– Возможно.

Питт предпочел бы, чтобы тот ничего не понял, но теперь было уже поздно и от вопросов не убережешься. Да если бы Скарборо и сам пользовался коляской, это все равно ничего не доказывает. Томас завернул нитку в бумажку и убрал ее во внутренний карман. Не надеясь, что мальчишка не разболтает о нитке всем домочадцам, он все же попросил его не делать этого.

– О нет, сэр, – ответил мальчик торжественно, отступив на шаг и внимательно наблюдая за тем, как Питт тщательно обыскивает снова коляску, а потом сарай, прежде чем прекратить поиски. Вид у сыщика был почему-то усталый, словно из него выжали все силы.

Питт не вернулся на Боу-стрит. Он непонятно почему был сердит; ему чертовски не хотелось ехать сейчас в участок и слушать, как Карвелу предъявляют официальное обвинение. Фарнсуорт, наверное, пыхтит сейчас от удовлетворения… Питт почувствовал горечь во рту. У него отсутствовало ощущение победы. Все было так трагично, что он ощущал лишь мрак в душе и сердечную боль. Закрыв глаза, Томас мысленно увидел милое, умное лицо Далси и то выражение ужаса и потрясения, когда он рассказал ей, что ее муж любил мужчину. Она готова была смириться с тем, что у него есть связь на стороне, но то, что этот человек не женщина, а мужчина, казалось, совсем сокрушило ее.

И все же, несмотря на глубочайшее отвращение, которое у Питта вызывал сам этот факт, он не мог до конца поверить, что убийца – Карвел.

Томас дал кэбмену адрес Найджела Эттли. Конечно, все это ни к чему, но он хотел сказать ему, что знает, кто напал на Джека. Что это он, сам Эттли. Ему доставит большое удовлетворение видеть, как этот человек испугается, а Джеку это вряд ли повредит. Но если Эттли захочет навредить, то он все равно это сделает, несмотря на Питта.

Когда он приехал, Эттли не было дома, что привело его в бешенство, хотя удивляться было нечему. На носу были выборы, и он может теперь отсутствовать целыми днями.

– Не знаю, сэр, – неохотно ответил лакей. – Возможно, он и вернется к обеду. Если хотите подождать, то можете расположиться в утренней комнате.

Питт мгновенье поколебался, но принял предложение. Он подождет ровно полчаса. И если Эттли к этому времени не вернется, он оставит визитную карточку с кратким, но загадочным посланием, которое, надо надеяться, здорово попортит политику нервы.

Примерно сорок минут он ходил взад-вперед по элегантно, хотя довольно скупо обставленной комнате, причем при всей своей простоте она казалась удивительно комфортабельной. Потом он услышал доносившийся из холла резкий, удивленный голос Эттли.

– Питт? А теперь зачем он явился? Наверное, бедняга потерял надежду? Не понимаю, чем я-то ему могу помочь… Господи боже, когда я попаду в правительство, то первым делом наведу порядок в полиции. Извините, Уэлдон. Я буду через несколько минут.

Томас услышал громкие быстрые шаги по выложенному мрамором полу. Распахнулась дверь утренней комнаты, и на пороге остановилась высокая, плечистая фигура. На Эттли были светлый костюм и прекрасно начищенные ботинки. Он выглядел беспечно и в то же время в высшей степени самоуверенно.

– Добрый день, суперинтендант. Чем могу служить вам на этот раз?

– Добрый день, мистер Эттли, – ответил Питт. – Я приехал сказать, что мы узнали, кто напал на мистера и миссис Рэдли позавчера, хотя еще не совсем точно знаем, почему совершилось нападение. – И поднял, словно удивляясь, брови. – Потому что это все выглядит как неумная и совершенно бессмысленная попытка.

– Я склонен думать, что все подобные нападения довольно бессмысленны, – ответил Эттли и оперся, улыбаясь, о косяк. – Но это очень вежливо с вашей стороны – приехать ко мне и сообщить, что вы разгадали загадку. – Он взглянул на Питта, немного поколебавшись, и затем продолжил: – Так кто же это, Палач из Гайд-парка или какой-нибудь случайный вор?

– Ни тот и ни другой, – ответил так же спокойно Питт. – Это был политик-проныра, который надеялся извлечь маленькую выгоду из сегодняшних трагических событий в надежде выгадать тем самым себе теплое местечко. Не думаю, что он действительно хотел убить мистера Рэдли…

Эттли побледнел. Он все еще опирался о косяк, но теперь поза его стала напряженной.

– Вот как! – сглотнул он, не отрывая взгляда от Питта. – Вы хотите сказать, что кто-то желал отделаться от Рэдли? Запугать его, чтобы он снял свою кандидатуру на выборах?

– Нет, не хочу, – ответил Томас, не отводя взгляда, – он просто хотел выставить в нелепом свете позицию Рэдли как человека, защищающего полицию, и сделать его посмешищем в глазах общества.

Эттли молчал.

– Но это оказалось не так легко и просто, как он предполагал, – продолжал Питт, – потому что нападение рассердило некоторых очень влиятельных людей…

Эттли опять сделал было глотательное движение, но у него перехватило горло. Руки его были теперь опущены, он нервно сжал кулаки.

– В некоторых кругах, – прибавил Питт, улыбаясь. – И это все люди, обладающие такой властью, что даже выразить трудно.

– Вы хотите сказать… – Эттли осекся.

– Да, именно это я и хочу вам сказать, – подтвердил Томас.

Политик откашлялся.

– Что… что вы собираетесь в связи с этим делать? Полагаю… у вас нет доказательств, иначе бы вы арестовали этого человека, не так ли? Ведь, в конце концов, это оскорбление личности?

– Не знаю, как решил на сей счет мистер Рэдли, захочет ли он судиться или нет, – сказал Питт, особенно не выбирая слов. – Пусть сам решает. Раз он не сообщил об этом, как положено, в полицию, он, возможно, считает, что преступнику будет воздано по справедливости и без его участия.

– А вы? – сказал Эттли, сделав шаг вперед. – Что вы станете делать? Вы же еще не сказали, есть ли у вас доказательства… или нет? – Он очень внимательно следил за выражением лица Питта.

– Нет, не сказал, действительно, – согласился Томас.

Эттли начал чувствовать себя более уверенно и немного расправил плечи.

– Какая-то головоломка, суперинтендант, – ответил он, снова засунув руки в карманы, как в прошлый раз. – Мне кажется, вы любите головоломки. И надо полагать, помощник комиссара полиции не будет слишком критичен по отношению к вам в этом случае.

Питт улыбнулся.

– О, мистер Фарнсуорт очень негодует по данному поводу, он просто в ярости.

Эттли окаменел.

– Но полагаю, он будет действовать по собственному усмотрению, – беспечно продолжил Питт. – Вот еще причина, почему я пока не стал возбуждать дело. Доказательства, так сказать, налицо. И думаю, мистер Фарнсуорт не поверил бы мне, считай я иначе. Ведь все это, в конечном свете, так невероятно… глупо, да?

Эттли выдавил жалкое подобие улыбки, но сказать не смог ничего.

– Я подумал, что вы должны обо всем этом знать, – сказал наконец Питт, одарив его ответной улыбкой. – В следующий раз, когда вы будете писать статью, я уверен, вы захотите изложить факты в соответствии со строгой истиной. – Сказав это, он тоже сунул руки в карманы. – Всего хорошего, мистер Эттли. – Суперинтендант прошел мимо него в холл и на крыльцо, в яркий солнечный свет.

Однако домой Питт приехал, не ощущая никакой радости. Удовлетворение от того, что он взял верх над Эттли, уже выветрилось, и сейчас он мог думать только о потрясенном, отчаянном лице Карвела. Даже закрыв глаза, Томас мог видеть, как тот шел, сгорбившись, рядом с Телманом, и торчащую прядь у него на затылке, на которую упал свет, когда он спускался по ступенькам подъезда.

Удивительно, но Шарлотта была дома. За последние несколько месяцев она так часто отсутствовала, что-то устраивая в новом доме, что Томас не надеялся найти кого-нибудь в кухне и ожидал увидеть только записку на столе. Однако кухня полнилась веселыми, приятными звуками: шумел чайник, скворчали сковородки, раздавался звон посуды и шуршанье юбок. Он открыл дверь и остановился на пороге: комнату ярко заливало светом заходящее солнце, в воздухе стоял аромат свежеиспеченного хлеба и чистого белья, высыхающего на веревке под высоким потолком, из чайника шел пар, а из духовки доносился запах жаркого.

Грейси кончала убирать посуду после детского ужина и ставила последние тарелки на поднос. Прежде чем удалиться наверх, она торопливо присела в знак приветствия. Он было подумал, зачем это, к чему, но Джемайма бросилась на него с восторженными криками и требованиями, чтобы он послушал ее отчет о делах минувшего дня, а Дэниел строил рожи и цеплялся за рукав, пытаясь продемонстрировать бумажного змея, которого смастерил сам.

Шарлотта вытерла руки о фартук и сразу же подошла к мужу, на ходу закалывая рассыпавшиеся волосы. Улыбнувшись, она поцеловала его. Несколько минут Томас был занят тем, что уделял каждому должную долю внимания. Потом Дэниел и Джемайма, удовлетворенные, ушли, и они остались одни.

– У тебя очень усталый вид, – сказала Шарлотта, внимательно взглянув на него. – Что случилось?

Питт был рад, что не приходится улучать подходящий момент и прерывать ее рассказы о новом доме, о его совершенствах и недостатках и тем самым привлекать ее внимание к своему собственному повествованию. Слишком часто, когда он пытался поделиться с ней своими мыслями и беспокойством, в этом не было никакого смысла, а следовательно, не было и облегчения.

– Я арестовал Джерома Карвела, – ответил Томас. Он знал, что жена внимательно следит за выражением его лица и поймет его чувства. Слишком хорошо она его знала, чтобы не сомневаться – от всего этого он не испытывает ни удовольствия, ни ощущения одержанной победы.

– Зачем?

Не такого ответа он ожидал от нее, но это был хороший ответ. И Томас рассказал ей обо всем, что случилось за день, включая и визит к Эттли. Она слушала молча, но в конце рассказа улыбнулась.

– Но ты не уверен, что это сделал именно Карвел, да? – сказала она наконец.

– Моя голова уверяет меня, что это он. По крайней мере, что он убил Скарборо. Он определенно брал коляску, чтобы съездить в парк, и у него для этого превосходная причина, если Скарборо его шантажировал.

– Но?

– Но я никак не могу поверить, что это он убил Арледжа. Ничего не могу с собой поделать – и верю, что он действительно его любил.

– Но вероятно ли тогда, что он убил Скарборо, если не убивал Арледжа?

– Вряд ли. Единственно, почему он мог убить дворецкого, – потому что тот знал нечто, за что могли засудить его хозяина. По прошествии некоторого времени отношения между Карвелом и Арледжем уже не кажутся сами по себе достаточной причиной. Скарборо давно уже должен был знать об этом. А слуги, которые предают своих хозяев и разоблачают тайны их личной жизни, чтобы нажиться на шантаже и провести потом в достатке все оставшиеся дни… Нет, это… – Он замолчал. Сказать было нечего.

Шарлотта приготовила обед, и они съели его в дружном молчании. Томас поднялся наверх к детям и прочел очень коротенькую сказку, прежде чем пожелать им спокойной ночи, затем опять спустился в гостиную и сидел, думая, что, несмотря на удовольствие, связанное с переездом в большой дом, прекрасный дом с садом, в котором, если будет время, он станет с восторгом копаться, все же с этим, старым домом связано столько счастья, столько чудесных воспоминаний, что он расстанется с ним не без жалости и чувства утраты.

Шарлотта сидела на полу возле него, оставив шитье, и ее мысли бродили неизвестно где, но Томас чувствовал тепло ее присутствия, и на душе становилось так спокойно и сладко, что он постепенно задремал, и жене пришлось разбудить его, чтобы он лег спать как следует.

В следующий полдень в участок на Боу-стрит пришел запыхавшийся и взволнованный Бейли. Его длинное лицо раскраснелось, а в глазах застыло странное выражение отчаяния и решимости.

Питт был внизу с Телманом и Легранжем и обсуждал последние доказательства.

– Но вам нужно еще найти оружие, или, по крайней мере…

– Он мог его выбросить, – возразил Телман.

– В реку, – добавил Легранж, кротко поглядев на Питта. – И мы, наверное, никогда его не найдем. Оно может быть уже затянуто илом и тиной. Ведь прибой так действует…

– Ну, конечно, я знаю, как может действовать прибой, – сказал Питт, – и если бы вы не перебивали меня, я бы сказал, что, по крайней мере, надо найти место, где он был убит. Ведь место убийца выбросить не мог.

– Он убил Скарборо как раз там, где потом нашли тело, – ответил Телман, не обращая внимания на Бейли, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Но Арледж, – настаивал Питт, – где он убил его и каким образом подтащил его к сцене?

– В тачке или еще в чем-то таком, – ответил Легранж, стараясь тоже быть полезным.

– Чьей тачке? – настаивал Питт. – Не в его же собственной. Ведь вы осматривали ее: там нигде нет крови. И не в тачке смотрителя парка – вы ее тоже осмотрели.

– Не знаю как, – ответил ворчливо Телман, – но мы найдем оружие.

– Хорошо! Потому что без него вы дадите защите прекрасный предлог подвергнуть всё сомнению. Нет тачки, неизвестно, где убит Арледж, нет оружия, которым убиты Скарборо и другие, и нет ничего, что говорило бы о поводе к убийствам.

– Ссора, ревность… Он использовал коляску и свою лошадь тоже, чтобы перевезти тело Скарборо, – ответил Телман, – не говоря уж о том, что Скарборо был его дворецким.

– Ладно, подтягивайте хвосты, – скомандовал Питт. – Вы еще не закончили свое дело.

Бейли был уже не в силах сдерживаться.

– Карвел не убивал кондуктора омнибуса, – выпалил он, – в это время он был на концерте, как он и говорил!

Телман метнул на него яростный взгляд.

– Я нашел человека, который его видел, – сказал, оправдываясь, Бейли. – Тут нет никакой ошибки. Стоял с ним рядом, как я сейчас с вами, и он знает его очень хорошо.

– Кто же это? – спросил Телман с явным недоверием.

– Управитель Банка Коуттс, – ответил Бейли с глубоким удовлетворением. – Они ведут дела королевских особ, вот что.

Лицо у Телмана сморщилось.

– Ну, может быть, кондуктора убил кто-то другой, – сказал он раздраженно, – тем более что мы никак не можем понять, как он связан со всеми остальными.

– Да, – согласился Легранж, – и, может, мы не нашли эту связь, потому что ее просто нет. Может, это была какая-то личная месть за что-то и тот, кто это сделал, подделывался под того, главного убийцу.

– А может быть, они все разные, – насмешливо ответил Питт. – Но я сомневаюсь. Однако все это говорит о том, что не Карвел – Палач из Гайд-парка. Спасибо, Бейли. Ты отлично сработал.

Тот покраснел от радости.

– Спасибо, сэр.

Телман насмешливо фыркнул, но он злился так, вообще, а не то чтобы непосредственно на Питта.

– Но вы ведь не собираетесь его отпускать, а? – спросил Легранж, тараща глаза и забыв прибавить «сэр».

– Именно что собираюсь, – ответил Питт. – Хороший адвокат все равно заставит нас это сделать. Потому что существует слишком много других объяснений того, что произошло.

– Но это были его коляска и его лошадь, – ответил мрачно Телман. – И он, черт возьми, имеет ко всему этому какое-то отношение.

– Но Скарборо вполне мог и сам использовать коляску, – ответил Питт. И так как на лице Телмана было написано абсолютное недоверие, добавил: – Адвокат обязательно это подчеркнет, и присяжные, скорее всего, сочтут его сомнения обоснованными. Стащить же коляску было невозможно, особенно при наличии досмотра со стороны такого дворецкого, который тоже мог иметь ключи от конюшни. И еще, у Карвела нет специального грума, ведающего только лошадьми.

– Неужели? – усомнился Телман. – Но для чего Скарборо могла понадобиться коляска? Чтобы прогуляться в полночь, устав гонять целый день других слуг?

– А может быть, у него была приятельница, – предположил Питт. – Как, должно быть, приятно с шиком подкатить к ее дому в хорошенькой коляске! К тому же это дешевле, чем нанимать кэб, да и свободы действий больше. Может, он хотел совершить романтическую прогулку по парку?

– Зная, что вокруг рыскает Палач? – презрительно осведомился Телман. – Очень романтично, что и говорить.

– Но, может быть, он рассчитывал подцепить проститутку, – продолжал Питт.

Телман кинул на него циничный взгляд.

– Что? Опять? А я думал, мы уже отказались от этой идеи.

– Отказались, – согласился Томас, – но это не значит, что любой стоящий своего гонорара адвокат не использует эту версию и не построит на ней всю защиту.

Телман круто обернулся к Бейли и Легранжу.

– Тогда вам лучше начать все сначала. Но лишь бог знает, где опять искать и с чего начинать!

– С того, чтобы найти место, где был убит Арледж, – ответил Питт.

Телман выругался – длинно, затейливо и совсем не повторяясь.

Питт тоже вернулся к началу. Он уже давно перестал думать об Оукли Уинтропе, и зря, а поэтому снова сосредоточил свои размышления на смерти капитана, а не Арледжа. Уинтроп – это начало, и, возможно, именно его смерть – фундамент всех дальнейших событий. Кто убил Уинтропа, почему и почему именно тогда? Кого капитан встретил в парке и с кем охотно сел в лодку, чтобы доставить себе удовольствие ночной прогулкой по воде? Хороший сыщик должен был тщательно все это обдумать, решил Питт. Это ключ ко всему.

Ведь это же просто нелепо – садиться в лодку с незнакомцем. Нет, это был кто-то, кого он знал, кто-то, кого он не боялся. Но даже если так, то почему он все-таки сел именно в лодку? Какую уважительную причину мог иметь этот кто-то, пусть друг, для такого нелепого времяпрепровождения в полночь? Барт Митчелл? Или Барт и Мина?..

Томас вышел из экипажа, перешел через мостовую к подъезду дома Уинтропа и позвонил. Почти сразу же горничная открыла дверь.

– Добрый день, – суперинтендант подал ей визитную карточку. – Пожалуйста, осведомитесь у миссис Уинтроп, не соблаговолит ли она меня принять? По довольно важному делу.

Девушка взяла карточку и, вернувшись через несколько минут, провела его в гостиную, где у окна стояла Мина и смотрела в сад. На ней было платье такого темно-зеленого цвета, что оно казалось бы почти черным, если бы не яркий солнечный свет. Оно прекрасно шло ей, подчеркивая белизну кожи и длинную тонкую шею. Мягкие волосы были заколоты на затылке, и внезапно Питт увидел в ней молоденькую девушку, которой она была двадцать лет назад.

Барт Митчелл стоял, опершись о каминную полку, и настороженно оглядел Питта быстрыми голубыми глазами.

– Добрый день, суперинтендант, – приветливо сказала Мина, подходя к нему. – Я что-нибудь могу вам рассказать? Но больше у меня ничего нет. Я все стараюсь отыскать еще что-нибудь важное, но ничего не припоминаю.

– Но я хотел бы говорить с вами не о вашем муже, миссис Уинтроп, – ответил Питт. Он взглянул на Барта Митчелла и поклонился ему, а потом снова обратился к Мине: – Я хотел порасспросить вас относительно мистера Арледжа.

Мина очень удивилась.

– Мистера Арледжа?

– Да, мэм. Полагаю, вы были с ним знакомы?

– Я… не могу сказать, что была знакома. Я… – И она в замешательстве посмотрела на брата.

– А почему вы об этом спрашиваете, суперинтендант? – Митчелл вышел на середину комнаты. – Вы, конечно, не предполагаете, что миссис Уинтроп имела хоть какое-то отношение к его смерти? Ведь это абсурд.

– Мне нужна информация, мистер Митчелл, – ответил Питт, слегка поклонившись Мине. – Наблюдение, может быть, случайно услышанное слово или впечатление, которое только сейчас обретает какой-то смысл.

– Прошу извинить, – надменно ответил Барт, не двинувшись с места. – Но откуда же Мина может знать хоть что-то, относящееся к смерти Арледжа? Она встречалась с ним в официальной обстановке раз или два, по случаю одного-двух его концертов. Это вряд ли можно назвать личной дружбой или близким знакомством, которое могло бы дать какие-то нужные вам подробности.

Томас, не обращая на него внимания, все так же смотрел на Мину.

– Вы были знакомы с мистером Арледжем, мэм?

– Ну, – заколебалась она, – я действительно встречалась с ним раз или два. Я очень люблю музыку. Вы же знаете, он был такой прекрасный музыкант…

– Да, слышал, – согласился Питт. – Но вы, конечно, знали его немножко ближе, миссис Уинтроп? Вы были не просто одной из присутствующих на его концертах?

Барт вздернул подбородок, глаза у него стали злыми.

– Что это за предположение, суперинтендант? Правда, при обычных обстоятельствах подобный вопрос может быть совершенно невинен, но так как вы ведете расследование по делу об убийстве, ваши замечания приобретают совсем иное звучание. Знакомство моей сестры с мистером Арледжем было поверхностным, и в нем нельзя усмотреть абсолютно ничего, не согласующегося с условностями.

– Конечно, не было, Барт, – осторожно вставила Мина извиняющимся тоном. – И я не думаю, что суперинтендант имел в виду именно это. Для подобных мыслей нет и малейших оснований. – Она повернулась к Питту. – Уверяю вас, мы обменялись несколькими комплиментами, вот и все. И если бы мне было известно что-то такое, что могло бы вам помочь, неужели вы думаете, я сразу бы вас о том не известила. В конце концов, его убил тот же человек, что и моего мужа!

– Мина! – поспешно сказал Барт. – Ну, конечно, я не думал ни о чем не согласующемся с приличиями. И суперинтендант думал не об этом. Но он предполагает, что ты знаешь больше, чем желаешь сообщить.

– Нет, это не так, мистер Митчелл, – резко ответил Питт, хотя и не совсем искренно. – Здесь может быть связь, о которой миссис Уинтроп не подозревает. И как вы сказали, эта связь своеобразная.

Взгляд выразительных глаз Барта был по-прежнему враждебен и нсторожен.

– Да, миссис Уинтроп? – продолжал Питт.

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами и ничего не ответила. Пришлось выразиться поточнее:

– На приеме, после концерта, вас видели в очень расстроенном состоянии, и мистер Арледж некоторое время успокаивал вас. Вы, казалось, в чем-то ему признались.

– О, – Мина затаила дыхание и взглянула на Барта. Во взгляде ее были теперь страх и стыд.

Митчелл подошел и остановился около нее.

– Кто бы об этом вам ни сообщил, суперинтендант, он явно обладает очень дурными манерами, – ответил он высокомерно. – Дело было в маленькой домашней размолвке, которые бывают у всех нас и не имеют ни малейшего отношения к тому, почему был убит мистер Арледж. Господи боже, приятель, это все равно как… – он колебался, но только секунду, – как если бы смерть любимой домашней собачки отнести насчет какого-то сумасшедшего, который отрезает людям головы в Гайд-парке! Это же нелепость. Если у вас нет никаких более убедительных доводов, то неудивительно, что этот сумасшедший еще на свободе!

– Ты несправедлив, Барт! – воскликнула Мина. – Суперинтендант не мог знать, что все было как… как ты сказал. Он знал только, что я была расстроена и мистер Арледж меня утешал. И это могло быть важным для суперинтенданта, – она улыбнулась, увидев, что Питт смутился. – Но я сожалею, что это для вас совершенно бесполезно. Боюсь, что какие-то новые сведения вам нужно искать в другом месте. Мистер Арледж был так добр ко мне потому, что проявил бы участие к любой другой женщине. Этим исчерпывается вся глубина нашего знакомства. Он не сказал ничего такого, что могло бы пролить свет на его смерть. Я даже не помню, что он мне такое говорил. Это были все общие слова.

Она явно заколебалась, словно хотела что-то прибавить, затем обеспокоенно взглянула на брата.

– А вы знали мистера Арледжа, сэр? – внезапно спросил Питт.

– Нет, – сразу же ответила Мина и покраснела от такой поспешности. – Извините, это почти грубо с моей стороны. Я просто хотела сказать, что Барт совсем недавно вернулся из-за границы.

– А когда, мэм, имело место это происшествие, если точно?

Она побледнела.

– Я… не припомню точно. Некоторое время назад.

– Но это было до того, как вы повредили запястье?