Доктор Сон Кинг Стивен

Дэн совсем не считал, что он выжил из ума, и теперь понял, почему слышал мысли Билли Фримэна так четко, и даже без малейших усилий. Он вспомнил сказанное ему однажды Диком Хэллоранном, Диком, который стал его первым взрослым другом. «У многих людей есть то, что я называю сиянием, но у большинства это только искра. Она позволяет им предугадывать, какую следующую песню поставит ди-джей на радио или что скоро зазвонит телефон».

У Билли Фримэна была эта искорка. Мерцание.

— Полагаю, мне надо поговорить с этим Кэри Кингсли?

— Кейси, а не Кэри. А так да, с ним. Он руководит здесь городскими службами уже двадцать пять лет.

— Когда будет удобно?

— Да прямо сейчас, я думаю, — Билли ткнул пальцем. — Вон та груда кирпичей через дорогу и есть мэрия Фрейзера, и там все городские конторы. Кингсли сидит в подвале, в конце коридора. Ты поймешь, что пришел куда надо, когда услышишь диско-музыку с потолка. По вторникам и четвергам в спортзале у женщин занятия аэробикой.

— Ладно, — согласился Дэн. — Так и сделаю.

— Рекомендации с тобой?

— Да. — Дэн похлопал по сумке, которую прислонил к стене Минитаунской станции.

— Надеюсь, ты не сам их накропал?

Дэнни улыбнулся:

— Нет, они настоящие.

— Тогда вперед — труба зовет.

— Окей.

— И еще одно, — сказал Билли, когда Дэн пошел прочь. — Он на дух не переносит выпивку. Если ты пьешь, а он тебя спросит, советую тебе… соврать.

Дэн кивнул и поднял руку, чтобы показать, что понял. Врать подобным образом ему было не впервой.

Судя по испещренному прожилками носу, Кейси Кингсли не всегда не переносил выпивку на дух. Это был крупный человек, и маленький захламленный кабинет, казалось, был тесен ему, как костюм. В данную минуту он качался на задних ножках стула за столом, просматривая рекомендации Дэна, аккуратно собранные в голубую папочку. Затылком Кингсли почти касался основания простого деревянного креста, что висел на стене рядом с семейной фотографией. На фото более молодой и подтянутый Кингсли позировал со своей женой и тремя дочерьми в купальниках на каком-то пляже. С потолка чуть ли не в полную мощь грохотал шлягер «Виллидж Пипл» «YMCA», сопровождающийся радостным топотом многих ног. Дэну представлялась огромная сороконожка. Только что из здешней парикмахерской и в ярко-красном трико девяти футов длиной.

— Угу, — бормотал Кингсли, — Угу… да… так-так-так.

На краю стола стояла стеклянная банка с леденцами. Не отрывая глаз от тонкой стопки рекомендаций Дэна, Кингсли снял крышку, выудил один леденец и закинул в рот.

— Угощайся, — сказал он.

— Нет, спасибо, — отказался Дэн.

Странная мысль посетила его. Давным-давно его отец, вероятно, сидел в такой же комнате и отвечал на вопросы управляющего «Оверлуком». О чем он тогда думал? Что ему в самом деле нужна работа? Что это его последний шанс? Может быть. Наверное. Но конечно же, Джек Торранс отвечал не только за себя. Дэн — нет. Он может поехать бродяжничать дальше, если тут не выгорит. Или попытать счастья в хосписе. Но… ему нравилась городская зона отдыха. Нравился поезд, превращавший взрослых обычного роста в Голиафов. Нравился Минитаун, абсурдный, веселый и будто храбрившийся, как положено уважающему себя маленькому американскому городку. И нравился Билли Фримэн, который сиял самую чуточку и наверняка сам не знал об этом.

Наверху песня «Я выживу» сменила «YMCA». И Кингсли, который как будто только и этого и ждал, сунул рекомендации Дэна обратно в папку и подвинул к нему.

«Сейчас он мне откажет».

Но за весь день, полный верных догадок, это оказалось первым промахом.

— Бумажки вроде в порядке, но сдается мне, что ты больше пришелся бы ко двору в Центральном госпитале Нью-Гэмпшира или у нас в хосписе. Может, тебя даже возьмут в сиделки для стариков — вижу, что у тебя есть несколько медицинских сертификатов по оказанию первой помощи. Пишут, ты умеешь обращаться с дефибриллятором. Слышал о сиделках на дому?

— Да. И я подумывал о хосписе. А потом увидел зону отдыха, Минитаун и поезд.

— Небось, самому хочется прокатиться пару раз за машиниста? — проворчал Кингсли.

— Нет, сэр. Не особенно, — без колебаний солгал Дэн. После признания о том, как ему хотелось бы взгромоздиться на сиденья из старого спорткара и взять в руки руль, разговор свернет на водительские права, а затем на причину, по которой он их потерял, а закончится предложением закрыть дверь кабинета мистера Кейси Кингсли с той стороны. — Я больше по граблям и газонокосилкам.

— И по временным подработкам, если судить по этим бумагам.

— Скоро остепенюсь. От охоты к перемене мест я уже почти излечился.

«Интересно, — подумалось ему, — для Кингсли это прозвучало такой же брехней, как и для меня самого?»

— Ничего кроме временной подработки предложить не могу. — Сказал Кингсли. — Как только школьников распустят на лето…

— Билли мне говорил. Если в начале лета я решу остаться, попрошусь в хоспис. Я даже могу написать им заявление заранее, если только вы не отсоветуете.

— Мне в любом случае все равно, — Кингсли с интересом посмотрел на Дэна. — Тебя не напрягают умирающие?

«Там умирала твоя мать, — подумал Дэн. Похоже, сияние никуда не делось, и даже не думало гаснуть. — Ты держал ее за руку, пока она отходила. Ее звали Эллен».

— Нет, — ответил он. А потом почему-то добавил:

— Весь мир — это хоспис под открытым небом.

— Еще и философ. Что ж, мистер Торранс, думаю, я вас возьму. Суждению Билла я доверяю — в людях он редко ошибается. Не опаздывать, пьяным на работу не приходить, с красными глазами и благоухая травкой — тоже. Выкинете что-нибудь в этом духе — скатертью дорога, потому что в «Ривингтоне» в вашу сторону даже не посмотрят — это я гарантирую. Все ясно?

На мгновение Дэна охватило возмущение,

(настырный сукин сын)

но он подавил его. Кингсли играл на своем поле и по своим правилам.

— Кристально.

— Можешь приступать с завтрашнего дня, если тебе подходит. В городе сдается полно комнат. Могу лично сделать пару звонков, если хочешь. Наскребешь девяносто баксов до первой зарплаты?

— Да. Спасибо, мистер Кингсли.

Кингсли махнул рукой:

— На первое время я бы присоветовал «Ред Руф Инн». Мой бывший шурин там заправляет, даст тебе скидку. По рукам?

— По рукам.

Как же быстро легли на место последние кусочки сложнейшей мозаики. Дэн велел себе не расслабляться по этому поводу.

Кингсли встал. Это был крупный мужчина, и вставал он медленно. Дэн тоже поднялся на ноги и, когда Кингсли протянул ему через стол свою лапищу, пожал ее. «Саншайн Бэнд» сообщал с потолка, что вот это другое дело, угу-угу, ага-ага.

— Ненавижу эти буги-пляски, — заметил Кингсли.

«Нет, — подумал Дэн, — неправда. Они напоминают тебе о дочери, той, с которой ты больше не общаешься. Потому что она тебя еще не простила».

— Ты в порядке? — спросил Кингсли. — Что-то ты бледный.

— Просто устал. Долго ехал в автобусе.

Сияние вернулось и горело ярко. Вопрос в том, почему сейчас?

После первых трех дней работы, которые Дэн провел, крася эстраду и убирая последние осенние листья, Кингсли торопливо пересек Крэнмор-авеню и сказал, что для него есть комната на Элиот-стрит. Отдельный санузел с ванной и душем. Восемьдесят пять в неделю. Дэн согласился.

— Сходи туда в обеденный перерыв, — сказал Кингсли. — Спросишь миссис Робертсон.

Он наставил на Дэнни палец, начинавший уже скрючиваться от артрита.

— И смотри у меня, не налажай, Солнечный Джим![3] Она мой старый друг. Помни, что я за тебя поручился на основании каких-то сомнительных бумажонок и интуиции Билли Фримэна.

Дэн сказал, что не налажает, но добавочная доза искренности, которую он постарался вложить в эти слова, прозвучала неубедительно даже для его собственных ушей. Он снова думал об отце, которому пришлось клянчить работу у богатого старого друга, потеряв пост профессора в Вермонте. Странно было сочувствовать человеку, который тебя чуть не убил, но он испытывал именно сочувствие. Считали ли люди необходимым говорить его отцу, чтобы он не налажал? Вероятно. И Джек Торранс все равно лажал. Феерически. На пять звезд. Пьянство, конечно, играло в этом свою роль, но когда падаешь, некоторые люди просто не могут не пройтись по твоей спине и не поставить ногу тебе на шею, вместо того чтобы помочь подняться. Это паршиво, но в природе человеческой вообще много паршивого. Конечно, когда бегаешь среди задрипанных шавок, то видишь в основном лапы, когти и задницы.

— И попроси Билли найти тебе сапоги по размеру. Он припрятал несколько штук в сарае с оборудованием, хотя когда я их в последний раз видел, там была половина непарных.

День был солнечный, воздух — теплый. Дэн, работавший в джинсах и футболке «Ютика Блю Сокс», взглянул на почти безоблачное небо и потом — снова на Кейси Кингсли.

— Да, я все понимаю, но мы в горах, парень. Метеорологи обещают северо-восточный ветер и фут осадков. Это ненадолго — в Нью-Гэмпшире апрельский снег называют удобрением для бедных, — но при этом ожидается еще и ураганный ветер. Надеюсь, ты умеешь пользоваться пылесосом для снега не хуже, чем для листьев. — Он помолчал. — И надеюсь, спина у тебя в порядке, потому что завтра вам с Билли придется собрать немало упавших веток. А может, и распилить несколько упавших деревьев. С бензопилой управиться сможешь?

— Так точно, — отрапортовал Дэн.

— Хорошо.

Дэн и миссис Робертсон понравились друг другу. Она даже предложила ему угоститься сэндвичем с яичным салатом и кофе на общей кухне. Он принял предложение, ожидая обычных вопросов: что привело его во Фрейзер и где он жил раньше. На удивление, их не последовало. Вместо этого она спросила, не поможет ли он ей закрыть ставни на первом этаже на случай, как она выразилась, «если начнет задувать». Дэн согласился. У него было немного жизненных правил, но среди них имелось и такое: всегда будь в хороших отношениях с хозяйкой; никогда не знаешь, когда придется просить ее подождать с платой.

В парке Билли уже ждал его со списком поручений. Накануне они вдвоем сняли брезент со всех детских аттракционов. В этот вечер пришлось снова их закрыть, а также запереть все киоски и ларьки. И напоследок — завести «Рив» обратно в сарай. Потом они уселись на складные стулья возле станции Минитаун и закурили.

— Знаешь что, Дэнно? — сказал Билли. — Устал я как собака.

— Не ты один.

Но он чувствовал себя неплохо, как следует поразмявшись. Дэн и забыл, насколько приятней работать на свежем воздухе, когда ты не с похмелья.

Небо затянуло облаками. Билли взглянул на них и вздохнул.

— Хоть бы только мело и дуло не так сильно, как по радио обещали. Но это вряд ли. Я нашел тебе сапоги. С виду они не очень, но по крайней мере одинаковые.

Дэн взял сапоги с собой, когда отправился на другой конец города к своему новому жилищу. К тому времени ветер начал усиливаться, а небо — темнеть. Утром во Фрейзере было практически лето. А сейчас, вечером, в воздухе чувствовалась леденящая сырость грядущего снега. Боковые улочки были пустынны, дома застегнуты на все пуговицы.

Дэн свернул с Морхед-стрит на Элиот и остановился. По тротуару, подгоняемая ветром и окруженная россыпью прошлогодних листьев, неслась потертая шляпа-цилиндр, вроде тех, что носят фокусники. Или актеры в старой музыкальной комедии, подумал он. При виде нее мороз сковал его изнутри, потому что шляпы там не было. На самом деле — не было.

Он закрыл глаза, медленно сосчитал до пяти, чувствуя, как хлопают штанины джинсов на усиливающемся ветру, затем открыл глаза. Листья никуда не делись, но цилиндр исчез. Это сияние преподнесло ему очередное яркое, тревожащее и, как обычно, бессмысленное видение. Оно всегда усиливалось, когда он долго оставался трезвым, но никогда не было таким сильным, как после приезда во Фрейзер. Тут словно бы воздух был какой-то другой. С лучшей проводимостью для этих странных передач с планеты Гдетотам. Особенный.

«Так же, как был особенным „Оверлук“».

— Нет, — сказал он. — Нет, я так не думаю.

«Пара стаканчиков, и все исчезнет, как и появилось, Дэнни. Ты так не думаешь?»

К сожалению, именно так он и думал.

Окна комнаты Дэна на третьем этаже в обшарпанном викторианском особняке миссис Робертсон выходили на горы, что лежали к западу. Вид, без которого он вполне мог бы обойтись. Его воспоминания об «Оверлуке» с годами покрылись серым туманом, но как только он распаковал свои небогатые пожитки, воспоминания начали всплывать — как отвратительный органический артефакт (вроде разложившегося зверька, к примеру) со дна глубокого озера.

«Первый настоящий снег пошел в сумерках. Мы стояли на крыльце этого старого пустого отеля — папа в центре, мы с мамой по бокам. Он обнимал нас. Тогда все было хорошо. Он не пил. Сперва снежные хлопья падали совершенно отвесно, но потом налетел ветер, занося снегом крыльцо и обочины „Оверлука“, исчезли и…»

Он попытался заблокировать этот момент, но безуспешно.

«…кусты живой изгороди в форме зверей. Те, что иногда двигались, когда на них никто не смотрел».

Он отвернулся от окна, чувствуя, как руки покрылись мурашками. У него был сэндвич, купленный в магазине «Красное яблоко», и он планировал перекусить им, когда начнет читать взятую там же книжку Джона Сэндфорда в мягкой обложке, но, откусив пару раз, Дэн завернул его и положил на подоконник, где сэндвич мог оставаться холодным. Позже доем, решил Дэн, хотя и не верил, что после девяти вечера будет долго бодрствовать. Хорошо, если сумеет одолеть сотню страниц.

Ветер снаружи усиливался. Время от времени он издавал вопли, от которых кровь стыла в жилах, и тогда Дэн отрывался от книжки и поднимал глаза. В половине девятого пошел снег, мокрый и тяжелый. Довольно быстро снег замел его окно, скрыв за собой горы. В каком-то смысле стало только хуже. В «Оверлуке» снег тоже замел окна. Сначала на первом этаже… потом на втором… и, наконец, на третьем.

После чего они оказались заперты с живыми мертвецами.

«Отец думал, что они сделают его управляющим. Все, что ему нужно было сделать — продемонстрировать преданность, отдав сына».

— Своего единственного сына, — пробормотал Дэн и оглянулся по сторонам, словно услышав кого-то еще. Он и в самом деле чувствовал, будто не один в комнате. Не совсем один. Ветер снова завыл за стеной, и Дэн вздрогнул.

«Еще не поздно вернуться в „Красное яблоко“ за бутылочкой крепкого. Успокоить все эти неприятные мысли».

Нет. Он будет читать книгу. Расследование вел Лукас Дэвенпорт, так что он будет читать книгу.

Он захлопнул ее в четверть десятого и лег в постель. «Не засну, — подумал он. — При таком-то ветре».

И все же заснул.

Он сидел в устье водостока, глядя на склон, покрытый кустами жесткой травы, на реку Кейп-Фир и мост через нее. Ночь была ясной, а луна — полной. Ни ветра, ни снега. И «Оверлук» тоже исчез. Даже если бы он не сгорел дотла во времена правления Арахисового Фермера, отель все равно находился в тысяче миль отсюда. Почему же тогда Дэн так испуган?

Потому что он не один, вот почему. Кто-то дышит ему в спину.

«Хочешь совет, лапочка»?

Голос был текучим, колеблющимся. Дэн почувствовал, как позвоночник начал холодеть. Ногам и без того было холодно, на коже высыпали звездочки мурашек. Он видел эти белые отметины, потому что был в шортах. Конечно, в шортах. Мозг взрослого человека по какой-то причине очутился в теле пятилетнего мальчишки.

«Лапочка. Кто…»

Он прекрасно знал, кто. Дэн сказал Дини, как его зовут, но она все время звала его «лапочкой».

«Ты не можешь этого помнить. Кроме того, это всего лишь сон».

Разумеется, сон. Он — во Фрейзере, штат Нью-Гэмпшир; спит под аккомпанемент весенней снежной бури за окнами гостиного дома миссис Робертсон. Тем не менее, он чувствовал, что лучше бы ему не оборачиваться. Для собственной же безопасности.

«Обойдусь, — ответил он, глядя на реку и полную луну. — Я наслушался советов знатоков. Бары и парикмахерские ими кишат».

«Держись подальше от женщины в шляпе, лапочка».

Какой шляпе, мог он спросить, но зачем себя утруждать? Он знал, о какой шляпе речь, потому что видел, как ветер гонит ее по тротуару. Черная как грех снаружи, отделанная белым шелком внутри.

«Она — Сучья Королева Адова Замка. Если встанешь у нее на пути, сожрет живьем».

Он повернул голову — просто не мог с этим ничего поделать. Дини сидела позади него в водостоке, одеяло бездомного было обернуто вокруг ее белых плеч. Волосы прилипли к щекам. Раздутое лицо стекало вниз, глаза покрылись мутной пеленой. Она была мертва — возможно, уже не первый год.

Ты не настоящая, хотел сказать Дэн, но не произнес ни слова. Ему снова было пять лет, Дэнни снова было пять, и если «Оверлук» обратился в прах, то почему рядом сидит мертвая женщина, которую он обокрал?

«Все в порядке, — донеслись булькающие слова из ее опухшей глотки. — Я продала кокс. Разбодяжила сахаром и заработала две сотни».

Она ухмыльнулась, и сквозь ее зубы потекла вода.

«Ты мне нравился, лапочка. Вот почему я вернулась, чтобы тебя предупредить. Держись подальше от женщины в шляпе».

«Не настоящее лицо, — произнес Дэн голосом Дэнни — высоким, хрупким, ломающимся голосом ребенка. — Не настоящее лицо, его на самом деле нет».

Он зажмурился, как часто делал в «Оверлуке», если видел жуткие вещи. Женщина начала визжать, но Дэн не открывал глаз. Вопль продолжался, становясь то громче, то тише, и тут он понял, что это завывает ветер. Он не в Колорадо и не в Северной Каролине. У него был кошмар, но он уже закончился.

«Таймекс» показывал два часа ночи. В комнате было холодно, но руки и грудь Дэна покрылись липким потом.

«Хочешь совет, лапочка?»

— Нет, — ответил он. — Только не от тебя.

Она умерла.

Знать этого он никак не мог, но знал. Дини, в своей кожаной мини-юбке и пробковых сандалиях походившая на богиню Запада, умерла. Он даже знал, как именно. Проглотила таблетки, заколола волосы повыше, легла в ванну, полную теплой воды, заснула, соскользнула в воду, захлебнулась.

Ветер выл до жути знакомо, голосом, полным бессильной угрозы. Ветры дуют везде, но так они звучат только в горах. Словно какой-то сердитый бог лупит по миру воздушным молотом.

«Я называл его выпивку „Гадость“, — подумал Дэн. — Только иногда это Радость. Когда просыпаешься от кошмара, и знаешь, что по меньшей мере на пятьдесят процентов это сияние, выпивка — это Радость с большой буквы».

Стакан помог бы ему уснуть. Три — гарантировали бы не просто сон, а сон без сновидений. Сон — природный доктор, и как раз в эту минуту Дэн Торранс чувствовал себя больным и нуждался в сильнодействующем лекарстве.

«Все закрыто. Повезло тебе».

Что ж. Возможно.

Он повернулся на бок, и при этом что-то завозилось у него за спиной. Нет, не что-то. Кто-то. Кто-то забрался к нему в постель. Дини забралась к нему в постель. Разве что этот кто-то был слишком маленьким для Дини. Больше похоже на…

Кое-как Дэн выбрался из кровати, грузно рухнул на пол и оглянулся через плечо. Это был маленький сынишка Дини — Томми. Справа его череп был проломлен. Осколки кости торчали сквозь пропитанные кровью светлые волосенки. Мерзкая серая слизь — мозги — засыхала на его щеке. Он никак не мог оставаться в живых с такой ужасающей раной, но все же был жив. Мальчик протянул к Дэну раскрытую ладошку, похожую на морскую звезду.

— Сахав, — сказал он.

Вой возобновился, но теперь выл не ветер и не Дини.

На этот раз завыл Дэн.

Когда Дэн проснулся вторично — на этот раз по-настоящему, — он уже не выл, только что-то тихо рычало у него в груди. Дэн сел, хватая ртом воздух; одеяло сбилось вокруг него. В постели больше никого не было, но сон еще не развеялся окончательно, и простого осмотра было недостаточно. Он откинул одеяло, и все равно этого было мало. Он провел руками по простыне — не сохранила ли она тепло или вмятину от маленькой попки. Ничего. Конечно, ничего. Тогда он заглянул под кровать и увидел всего лишь пару взятых взаймы сапог.

Теперь ветер ослаб. Метель еще не кончилась, но шла на убыль.

Он двинулся в ванную, потом резко обернулся, словно пытаясь застать кого-то врасплох. Просто кровать, одеяло валяется на полу у изножья. Он зажег над раковиной свет, сполоснул лицо холодной водой и сел на закрытую крышку унитаза, делая один глубокий вздох за другим. Решил было взять сигарету из пачки рядом с книжкой на столике, но ноги были как ватные, и он не был уверен, что они его выдержат. Пока, по крайней мере. Так что пока лучше посидеть. Ему была видна кровать, и кровать эта была пуста. Вообще вся комната была пуста. С этой стороны никаких проблем.

Вот только… она не казалась ему пустой. Пока еще нет. Когда это пройдет, решил он, тогда и вернусь в кровать. Но спать не буду. На сегодня сон исключался.

За семь лет до этого, работая санитаром в больнице в Талсе, Дэн подружился с пожилым психиатром, у которого был неизлечимый рак печени. Однажды, когда Эмиль Кеммер рассказывал (не особенно заботясь о сохранении врачебной тайны) про самые интересные случаи из своей практики, Дэн признался ему, что с детства страдал от «двойных снов», как он их называл. Знакомо ли Кеммеру это явление? Существует ли для него термин?

Кеммер в расцвете лет был крупным мужчиной, о чем свидетельствовало старое черно-белое свадебное фото, стоявшее у него на тумбочке, но рак — самая радикальная из диет, и в день, когда состоялся этот разговор, его вес примерно равнялся возрасту: девяносто один. Однако ум его оставался ясным, и сейчас, сидя на закрытой крышке унитаза и прислушиваясь к утихающей буре, Дэн вспомнил лукавую улыбку старика.

— Обычно, — сказал он со своим ужасным немецким акцентом, — мне платят за диагностику, Дэниел.

Дэн ухмыльнулся.

— Ну, значит, мне не повезло.

— Не обязательно.

Кеммер пристально смотрел на Дэна. Глаза у него были ярко-голубые. Хотя Дэн понимал, как это чудовищно несправедливо, но не мог не представлять эти глаза под каской Ваффен-СС, похожей на ведерко для угля.

— В этом доме смерти поговаривают, что у вас есть талант — вы помогаете людям умирать. Это правда?

— Иногда, — осторожно ответил Дэн. — Не всегда.

На самом деле — почти всегда.

— Вы поможете мне, когда придет время?

— Конечно. Если смогу.

— Хорошо. — Кеммер уселся в постели — трудоемкий и болезненный процесс, но когда Дэн дернулся ему помочь, тот отмахнулся. — То, что вы называете двойными снами, хорошо известно психиатрам и представляет особый интерес для юнгианцев, которые называют это ложным пробуждением. Первое сновидение — обычно осознанное, то есть спящий знает, что он спит…

— Да! — воскликнул Дэн. — Но второе…

— Спящий считает, что бодрствует, — сказал Кеммер. — Юнг придавал этому большое значение и даже приписывал этим снам пророческую силу… но мы-то знаем, что это не так, верно, Дэн?

— Конечно, — согласился Дэн.

— Поэт Эдгар Аллан По описал явление ложного пробуждения задолго до Юнга. Он пишет, «Все, что в мире зримо мне или мнится, — сон во сне».[4] Я ответил на ваш вопрос?

— Пожалуй, да. Спасибо.

— Не за что. А теперь я, пожалуй, выпью сока. Яблочный, если можно.

«Пророческую силу… но мы-то знаем, что это не так».

Даже если бы Дэн и не скрывал свое сияние от всех на протяжении многих лет, он не отважился бы противоречить умирающему… особенно с такими пытливыми голубыми глазами. Правда в том, что хотя бы один (а то и оба) из его двойных снов были в некотором роде пророческими, но Дэн либо понимал такие пророчества только наполовину, либо не понимал их вовсе. Но теперь, сидя на унитазе в одних трусах и дрожа всем телом (не только от холода), он понял гораздо больше, чем ему бы хотелось.

Томми умер. Скорее всего, от руки своего жестокого дяди. А вскоре после этого его мать покончила с собой. Что же до остальной части сна… или той призрачной шляпы, которая сегодня катилась по тротуару…

«Держись подальше от женщины в шляпе. Она Сучья Королева Адова Замка».

— Меня она не волнует, — сказал Дэн.

«Встанешь у нее на пути — сожрет живьем».

Но Дэн не собирался с ней встречаться, а уж вставать на пути — так тем более. Что касается Дини, то за ее бешеного братца и запущенного ребенка он ответственности не несет. Теперь на Дэне даже не лежал груз вины за украденные семьдесят баксов; Дини продала кокаин — в правдивости этой части сна Дэн не сомневался, — так что они были квиты. Более чем.

Что его волновало, так это где достать выпивку. Да чего уж там: не просто достать, а нажраться в хлам. Конечно, чувствовать теплый солнечный свет по утрам было приятно. Приятно было чувствовать усталость в натруженных мышцах. Не испытывать похмелья по утрам тоже было приятно. Но цена — все эти безумные сны и видения, не говоря уже о залетных (и непрошенных) мыслях чужаков, — была слишком высока.

Так высока, что не вынести.

Он сидел на единственном в комнате стуле и читал роман Джона Сэндфорда в свете единственной в комнате лампы до тех пор, пока в семь утра не зазвонили колокола двух городских церквей. Потом надел свои новые (для него, во всяком случае, они были новыми) сапоги и дафлкот и вышел наружу, в мир, который изменился и стал мягче. Все острые углы исчезли, снег еще сыпал, но уже гораздо тише.

«Мне нужно убраться отсюда и вернуться во Флориду. В жопу Нью-Гэмпшир, где даже Четвертого июля, должно быть, валит снег».

Ему ответил голос Хэллоранна — тем же тоном, каким он разговаривал с ним в детстве, когда Дэн еще был Дэнни, но теперь к нему добавились стальные нотки. «Уж лучше тебе осесть где-нибудь, иначе ты вообще не сможешь остановиться».

«И тебя в жопу, старик», пробормотал он.

Он пошел назад, к «Красному яблоку», поскольку магазины, продающие крепкое спиртное, не откроются еще по меньшей мере час. Пытаясь определиться, он медленно расхаживал между холодильником с пивом и холодильником с вином, потом решил, что если уж ему нужно надраться, то сделать это нужно максимально мерзким способом. Вытащив две бутылки «Тандербёрд» (восемнадцать градусов, отличная замена виски, если оно временно вне досягаемости), Дэн было направился к кассе, но остановился.

«Потерпи еще один день. Дай себе последний шанс».

Он мог бы, но зачем? Чтобы снова проснуться в постели с Томми, которому кто-то снес половину черепа? В следующий раз это может оказаться и Дини, пролежавшая в ванной комнате два дня, прежде чем управляющий устал стучать в дверь и отпер ее своим ключом. Дэн не мог этого знать, и Эмиль Кеммер, будь он здесь, с этим бы горячо согласился, и все же он знал. Знал. Так какого черта?

«Может, эта гиперчувствительность пройдет. Может, это лишь временный эффект, этакая экстрасенсорная белая горячка. Может, если ты дашь себе еще немного времени…»

Но время меняется. Факт, который в полной мере осознают лишь алкоголики и наркоманы. Когда ты не можешь заснуть, когда боишься обернуться в страхе от того, что можешь увидеть, время растягивается и скалит острые зубы.

— Вам помочь? — спросил продавец, и Дэн знал,

(долбаное сияние долбаная хрень)

что заставляет его нервничать. Почему бы и нет? Растрепанные волосы, круги под глазами, вялый и неуверенный шаг — Дэн наверняка походил на торчка, который раздумывает, а не достать ли ему пушку и потребовать содержимое кассы.

— Нет, — ответил он. — Я только что обнаружил, что забыл бумажник.

Дэн вернул зеленые бутылки в холодильник. Когда он его закрыл, бутылки сказали ему ласково, как старые друзья: до встречи, Дэнни.

Закутанный до бровей Билли Фримэн уже поджидал его. Он протянул Дэну старомодную лыжную маску с вышитой на ней эмблемой «Эннистонских Циклонов».

— Что еще за «Циклоны»? — полюбопытствовал Дэн.

— Эннистон находится в двадцати милях к северу от нас. В футболе, баскетболе и бейсболе они наши главные соперники. Если кто-то увидит тебя в этой маске, то запустит в голову снежком, но другой у меня просто не было.

— Ну тогда вперед, «Циклоны»! — натянув маску, сказал Дэн.

— Трахал я тебя и лошадь твою, — огрызнулся Билли, осматривая его. — У тебя все нормально, Дэнно?

— Ночью не очень-то спалось.

— Да уж. Чертов ветер развылся не на шутку, правда? Напомнил мне мою бывшую, когда я заикнулся о ночи бурной любви. Ну что, готов к работе?

— Более-менее.

— Тогда поехали. У нас сегодня тяжелый день.

День действительно оказался тяжелым, но к полудню из-за туч показалось солнце, и температура снова перевалила за пятьдесят градусов. Снег таял, и Минитаун наполнился журчанием сотен маленьких водопадиков. С повышением температуры у Дэна улучшилось настроение, и он даже не заметил, как начал напевать («Парень! Я был точно таким!»), следуя взад-вперед за своим снегоочистителем по стоянке небольшого торгового центра около городского парка. Над головой у него хлопал на ветру плакат, который обещал «уйму товаров по мини-ценам». Днем ветерок скорее шептал, а не завывал, как ночью.

Видений не было.

После работы Дэн потащил Билли в «Повозку Чака» и заказал им по бифштексу. Билли предложил купить пива. Дэн покачал головой.

— Держусь подальше от алкоголя. А то если начну, то вряд ли смогу остановиться.

— Тебе стоит поговорить с Кингсли, — сказал Билли. — На этой почве он пятнадцать лет назад развелся с женой. Сейчас-то он в порядке, но его дочь до сих пор с ним не разговаривает.

За ужином они пили кофе. Много кофе.

В свое логово на третьем этаже особняка на Элиот-стрит Дэн вернулся сытым, усталым и, к своей радости, трезвым. Телевизора у него не было, зато был недочитанный роман Сэнфорда, в который он и погрузился на пару часов. Одним ухом Дэн прислушивался к ветру, но тот не усиливался. Кажется, вчерашний ураган стал финальным зимним аккордом. Дэна это устраивало. В десять он лег в постель и почти сразу заснул. Утренний визит в «Красное яблоко» казался теперь каким-то наваждением, словно бы он пошел туда в приступе лихорадки, которая теперь уже прошла.

Дэн проснулся посреди ночи, но не из-за ветра, а от дикого желания поссать. Встав с кровати, он прошаркал в ванную и включил свет.

В ванне стоял цилиндр. Он был полон крови.

— Нет, — сказал Дэн. — Это сон.

Или двойной сон. Или тройной. Может, даже четверной. Эмилю Кеммеру Дэн тогда рассказал не все. Он умолчал о своем страхе, что когда-нибудь он просто потеряется в этом сонном лабиринте, а пути назад уже не найдет.

«Все, что в мире зримо мне или мнится, — сон во сне».

Да только все это настоящее. Как и сам цилиндр. Его бы не увидел никто, кроме Дэна, но это ничего не меняло. Цилиндр настоящий. Дэн знал: где-то в мире он есть.

Уголком глаза Дэн увидел какую-то надпись на зеркале над раковиной. Сделанную помадой.

«Нельзя мне на нее смотреть».

Поздно. Голова уже поворачивалась; Дэн слышал дверной скрип шейных сухожилий. Да и какая разница? Ведь Дэн и так знал, что там написано. Миссис Мэсси сгинула, как и Хорас Дервент: они томились в шкатулках-сейфах, спрятанных в недрах его разума. Но «Оверлук» еще с ним не закончил. На зеркале не помадой, а кровью было начертано одно единственное слово:

ТРЕМС.

Под надписью, в раковине, валялась окровавленная футболка «Храбрецов».

«Конца этому не будет, — подумал Дэнни. — „Оверлук“ сгорел дотла, а самые страшные из его порождений рассованы по сейфам. Но засунуть в сейф сияние я не могу, потому что оно не просто во мне: оно — это я. Если я не буду заглушать его выпивкой, то видения будут преследовать меня до тех пор, пока не сведут с ума».