Три холма, охраняющие край света Успенский Михаил

ГЛАВА 18

Сеньор Понсиано был в отчаянии.

Во-первых, их «Фалькон» действительно чуть не сбили, как он и опасался, но не потому, что границы России были так уж священны и неприкосновенны, а по причине обычного армейского бардака. Но обошлось.

Во-вторых, выяснилось, что полёт на том же «Фальконе» до Малютина возможен чисто теоретически. На деле же пилот сообщил, что и до Москвы-то еле дотянули. «Словно какая-то тварь на хвосте сидела и горючее отсасывала всю дорогу!» - рассказывал пилот, неробкий астуриец.

В-третьих, и хлопотать насчёт поездки в Малютин никто не собирался. Сеньор Алехандро «Козьоль» Тертычны, на вечную дружбу которого рассчитывал Паблито, исчез вопреки всем предварительным договорённостям, причём исчез не по-хорошему, а с какими-то деньгами.

В-четвёртых, старшему охраннику сильно не нравилась история с пропавшим негритёнком, который то ли был, то ли нет.

Сеньора Давилу и пилота долго мурыжили чины в мундирах и в штатском, и мурыжили на плохом английском. Все попытки связаться с футбольной федерацией тоже ни к чему не привели: «Мистер Давила, да у нас идёт полная реорганизация, русский футбол в очередной раз сосредоточивается, скоро вы не узнаете русский футбол, а теперь не до вас, всего хорошего…» Серьёзные там, видать, дела творились, если пренебрегли посланцем великого и богатого Мендисабаля! Правда, бедный кум Понсиано ни словом не обмолвился о деньгах - и кто бы после этого с ним в Москве разговаривал?

Менты домодедовские в футболе разбирались, потому что слова «Барселона» и «Мендисабаль» для них не были звуком пустым - посланцев прославленного клуба даже не отправили в кутузку. Более того, их отпустили и пожелали всего хорошего. Но цацкаться с ними в России никто не собирался. Напротив - иностранцам с недавних пор стали откровенно хамить, чтобы не заподозрили в низкопоклонстве перед Западом.

Пилот связался с хозяином. Мобильник Паблито не отвечал, а секретарь шефа сказал, что не в курсе, но чтоб самолёт был в целости и сохранности! Пилот неискренне посочувствовал сеньору Понсиано и убежал заправляться и согласовывать курс. Испанское посольство тоже устранилось - узнав, что граждане Давила и Кастаньяр не задержаны, посол посоветовал разбираться самостоятельно.

Сеньор Понсиано Давила остался один-одинёшенек в громадном комплексе Домодедовского Кольцевого, не нужный никому, в том числе и самому себе.

В своё время даже переезд из родимой деревни в развратную Барселону был для него тяжким испытанием, а уж в чужой стране он и подавно не бывал. Конечно, Зайчик звезда, богач и всё такое, откуда простому великому футболисту знать подлинную суровую российскую действительность, но так-то тоже нельзя! Бросить земляка всё равно что к папуасам! Ладно ещё, что деньги есть…

Возвращаться домой вместе с пилотом было стыдно. Хорош мачо, растерявшийся перед первым же препятствием! Вот уж ехидный дед Балагер над ним посмеётся! Дед вообще над всеми издевается, кроме старой Канделарии!

- Ну, не все же здесь сумасшедшие, - вслух решил сеньор Понсиано. - Как-нибудь доберусь.

Именно что как-нибудь - в здешних гостиницах уже куковали за счёт фирмы пассажиры двух малютинских рейсов по причине неприбытия самолёта. Да и не хотелось самолётом…

Но для начала следовало заесть и запить неприятности.

Цены в аэровокзальных барах и буфетах были невероятные. Скажем прямо - несовместимые с высоким званием пусть провинциального, но всё-таки идальго. А в извечной битве человека с жабой побеждает, как правило, жаба.

Сеньор Понсиано опустился в ближайшее кресло. Пришла ночь, и все самолёты разлетелись. Пару раз к нему всё-таки подходили милиционеры, проверяли документы. Слова «Айм полисмен туу» и «Барселона клаб» действовали и на них: «Смотри ты - не чурка!» Козыряли, улыбались, извинялись, что ничем не могут помочь коллеге, советовали беречься карманников и прочих. Он поставил дорожную сумку на колени и прикрыл глаза… - Перекусить не желаете?

Слова были незнакомые, но сопровождал их такой умопомрачительный запах стряпни, что и так всё понятно.

Перед сеньором Понсиано стояла бабулька в круглых очках, сгорбленная и одетая в старенький джинсовый костюм. Волосы бабульки скрывала антикварная косынка с эмблемами Шестого Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. А запах исходил из вместительной сумки-холодильника на колёсах. - Си, сеньора! - обрадовался Давила. Бабулька стала открывать отделения сумки, потом расстелила газету на соседнем кресле. На газете появилась горка пирожков, нарезанные сыр и колбаса, две бутылки пива… Пирожки были горячие, пиво - ледяное. - Рапидо, рапидо, - сказала бабулька. Сеньор Понсиано подавился.

- Я преподавала иностранные языки, - пожала плечами спасительница. - Не удивляйтесь. А тороплю вас потому, что мою деятельность не одобряют хозяева аэровокзала. Менты, как зовут у нас полицейских, напротив - жалеют, не трогают. Они берут взятки пирожками. Каждый зарабатывает, как может.

- Я вас не выдам, сеньора! - с чувством сказал Понсиано. - Понсиано Давила, полномочный представитель футбольного клуба «Барселона» к вашим услугам.

- Вера Игнатьевна Попова, - представилась бабулька и даже сделала забавный реверанс. - Свободная предпринимательница. Знаете ли - очень прибыльное дело торговать здесь по демпинговым ценам. Правда, бегать приходится, мгновенно мой товар разбирают… Десять евро для вас не дорого?

- Да это даром, сеньора! - заревел старший охранник. - Благослови вас бог!

- Вы опоздали на рейс? - сочувственно сказала Вера Игнатьевна. - Или приехали слишком рано?

- Мой путь лежит в город Малютин, - горестно сказал сеньор Давила.

- Это же Сибирь! - с искренним ужасом вскричала бабулька.

- Вот видите - даже для вас там край света… И ещё эти новые порядки для пассажиров… - Понсиано зажмурился и присосался к бутылке.

- А пиво вполне приличное, - удивился он.

- Места надо знать, - сказала Вера Игнатьевна. - Живое пиво. Билет вы уже взяли?

- Там какая-то неразбериха с рейсами…

- Понятно. Бордель, усугублённый электроникой. Обычное дело. Но почему вы один? Где ваш гид? Вы же официальное лицо!

- Эх, - махнул рукой сеньор Давила. - Что у вас, что у нас… Никому нет дела ни до чего. Куда катится мир? Ладно, потерплю я этот воздушный стриптиз… Если выдержу…

- Мир уже прикатился, благородный дон, и сам этого не заметил… Кстати, если услышите эти слова - «благородный дон» - по-русски, знайте, что перед вами достойный доверия человек. Наш человек. Как правило, наш ровесник. Это как бы пароль, понимаете?

- Странно, почему в России так выражаются. С какой стати? Или у вас мода на Испанию?

- Нет, просто есть такая книга… Не вижу, почему бы одному благородному дону не помочь другому - дословно. Это долго объяснять. Так, значит, вы отправляетесь в этот самый Малютин - без языка, без проводника… Или вас там ждут?

- Никто меня нигде не ждёт, - с великой тоской сказал Давила. - Вот ещё мне дали адрес и телефон в До-ро-го-ми-ло-во… Правда, шефу там на вызов не ответили, но мало ли что… Ушли на балет…

- Дорогомиловских, - задумчиво сказала бабулька, - постреляли ещё в прошлом году.

- Всех? - подскочил Давила.

- Всех, с кем стоило считаться, - уточнила Вера Игнатьевна. - Там карантинный район. Но лучше не углубляться вам, сеньор, в московскую геополитику. И на балет не ходите, русский балет нынче уж не тот… Где Лопаткина, где Цискаридзе? Разрешите, я отряхну вашу рубашку…

- Сеньора Вера, - проникновенно сказал очищаемый Понсиано. - Я, в сущности, простой сельский жандарм, хоть и знаком по службе с кучей мировых знаменитостей. Толку от этого чуть. Да и не могу я так - здравствуйте, сеньор академик, вы помните мою мадеру?

- Понимаю, - сказала Вера Игнатьевна. - Анискин приехал в большой город… Не обращайте внимания. Анискин - это такой типический образ русского сельского жандарма… Пропадёте вы в Сибири, сеньор Давила! Кстати, за вами следят. Я-то сперва подумала - за мной… Не верти те головой. Довольно неприятный тип с вашего же рейса. Такси не взял, все электрички пропустил… У вас есть враги?

- Только не с нашего рейса! - отказался Давила. - Я на частном самолёте. Он, этот… хотя бы белый?

- Серый, - сказала бабулька. - Без особых примет. Я скажу, когда вам на него посмотреть.

- Не маленький, не голый?

- Голые у нас пока ещё не гуляют по аэровокзалам… А тем, у которых в полёте одежда потерялась, секонд-хэнд выдают.

- Ужас какой, - сказал Понсиано. - И часто теряют одежду?

- На международных редко, но на внутренних…

- Вот что, сеньора Вера, - решительно сказал охранник. - Я окончательно решил не лететь самолётом. Голый в Сибири! Без документов, без денег! Среди волков и медведей!

- Ну, с медведем средней величины вы бы сладили при известной сноровке…

- Сеньора Вера, я хочу нанять вас в качестве переводчика. Могу себе позволить. Вы сейчас же - получите аванс. Я разбираюсь в людях. Так будет спокойней. У меня сугубо частное поручение, и обращение к официальным властям весьма нежелательно. Сама Чёрная Мадонна Монтсерратская послала мне вас, не зря я съездил к ней помолиться…

- Я атеистка, - гордо сказала Вера Игнатьевна. - Хоть это у нас и не приветствуют. Что ж… Только вот дело жалко бросать, верное и прибыльное… Но хоть есть кому передать… Дьявол, Анжелка на нас глаз положила! Только её здесь не хватало! Мало нам одного шпиона!

- Какая Анжелка?

- Ляпина Анжела из полиции нравов… Подозревает, что я на самом деле проституцией здесь занимаюсь в особо извращённой форме…

- Вы - проституцией? - выпучил глаза Понсиано. Бабулька недовольно хмыкнула.

- Здешние девки ещё не так маскируются, - сухо сказала она. - Но ваш возраст…

- Действительно, Анискин, - вздохнула Вера Игнатьевна. - А никакой не идальго и не кабальеро. Впрочем, как раз такие слова и убеждают меня в вашей искренности. Эти мозги не могут лгать. Пошли, Анискин. Хвосты мы сейчас обрубим.

Вера Игнатьевна быстро спровадила следы пиршества в урну, бросила: «За мной! Дистанция десять шагов! Быстро!»

Сеньор Понсиано неуклонно следовал за странной бабулькой по безлюдным ночью лабиринтам Домодедова, спускался по лестницам, поднимался в одиночку на лифтах (Вера Игнатьевна показывала номер этажа на пальцах), потом наконец остановился - проводница скользнула в женский туалет, жестом приказав ему ждать.

Да, пустовато было в бесконечных коридорах, потому и преследователей он сразу определил: они, бедные, словно запнулись, но сразу же опомнились. Мужчина среднего роста в сером фланелевом костюме и такой же кепке слишком поспешно последовал вперёд. Весь его багаж состоял из чёрного и безобразно раздутого портпледа с золотой нашлёпкой. Дама же в форменном халате уборщицы поставила ведро и ни с того ни с сего начала яростно стирать шваброй видимую только ей грязь.

Сеньор Давила не любил полицию нравов: ловить и лупить надо только сутенёров! А уважающий себя мужчина сам выбирает - кого, когда, где, каким способом и сколько раз. Да и как эта крашеная толстая тётка смеет подозревать его нежданную благодетельницу в аморальном поведении? Что за порядки в этой России? - Чего встал? Пошли быстрее!

Знакомый голос принадлежал совершенно незнакомой женщине элегантного возраста и вида в безупречном бежевом костюме, в скромной, но дорогой шляпке из английской соломки, в туфлях на шпильках. Очки в золотой оправе, скупо, но умело наложенный макияж…

- Да, да, да! Не удивляйтесь! А если у вас появятся замечания насчёт возраста, я брошу вас на растерзание медведям! Вперёд, дедуля! Нас ждёт край света!

- Но как же мы туда доберемся?

- Спокойно! В те времена, когда гражданская война казалась неминуемой, умные люди организовали подпольную систему перевозок - нечто вроде «подземной железной дороги» для негров в США перед их заварушкой. Там и дальнобойщики, и рейсовый транспорт… Внесена была даже предоплата!

- Так ведь не случилось у вас никакой гражданской войны!

- А мы им об этом не говорим…

ГЛАВА 19

Маленькие собачки движутся по жизни весьма целеустремленно - они чётко знают, куда и зачем семенят. Такое создаётся впечатление. Тогда как представители крупных пород в отсутствие хозяйских приказов кажутся бестолковыми и потерянными.

Чуня, благодаря размерам, тоже казался бестолковым и потерянным - он кружил по двору, то и дело наведывался в крольчатник, заглядывал к поросятам, на которых грозно рычал, словно подозревая их в преступных связях с ночным посетителем. Своё следствие он вёл активно, но бессистемно.

Зато Дядька оказался въедливым и занудным дознатчиком. Сперва он проверил и прозвонил всю электропроводку, включил генератор в подвале и убедился в его дееспособности, даже лампочки осмотрел с пристрастием. Потом принялся за разумных свидетелей - выспрашивал мельчайшие подробности барселонского затемнения и взлома музея. Его интересовало всё - слухи, сплетни, поведение живого пламени, тактика полицейского кордона, имена самых активных А-глобо, даже тексты бунтарских песен. Особенно утешили его речи бабки Канделарии.

- Всё совпадает, - туманно подытожил Дядька. - Дюк, ты сразу потерял сознание?

Герцогу Блэкбери было стыдно вспоминать ночь, но пришлось:

- Мистер Турков, вы не представляете! Эта штука вращалась перед нами, как колесо с чёрными спицами! Руки, ноги, голова! Это, несомненно, было человекоподобное существо. Потом этот… это… оказалось у меня за спиной, и холодные, мокрые, липкие… А дальше я ничего не помню…

- Вращение стробоскопа может оказать гипнотическое действие, - сказал Турков. - Значит, это не шок от страха? От неожиданности?

Леди хотела что-то добавить, но Сергей Иванович жестом утишил её.

Все трое сидели на веранде за банкой домашнего кваса, все трое кутались в махровые банные халаты, почему-то камуфляжной раскраски.

- Да нет, - уверенно сказал Дюк. - Какая неожиданность? Я сразу понял, что здесь то же явление, что и в Барселоне. И про холодные лапы помнил. Мистер Турков, да я в Кении от носорога не бегал!

- На баобабе просидел! - успела встрять Лидочка. Дядька показал ей кулак и продолжал допрос:

- А два часа обморока имели место. У тебя в родне эпилептиков нет? Не обижайся, но в древних родах…

- Родители не сумасшеччили? - вякнула Леди. Дюк вздрогнул.

- Лидка! Замолчь, когда джигиты разговаривают! Терри, но ведь вращение может вызвать…

- Мистер Турков, Фицморисам только эпилепсии не хватало для полного счастья, - сказал Дюк. - Нет, сэр, я себя хорошо знаю. Вырос, можно сказать, среди привидений и мрачных пророчеств. Сверхъестественное - это часть шотландского и вообще кельтского менталитета. Поэтому вместо Достоевского у нас сэр Уолтер Скотт, мастер интриги и действия. Нет, мистер Дядька. У меня добрая дубовая каледонская голова. Но ведь даже хлороформ не вырубает мгновенно!

- Значит, эта штука посильнее хлороформа доктора Но, - мрачно сказал Сергей Иванович. - Но и в наших палестинах приключается немало диковинного. Лидка, ты привезла то, что я просил?

- Естессно, - Леди потупила очи. - Дядька, оно дорогое! Со склада! Еле выпросила! Королевский суд лет десять впаять может и мне, и сержанту!

Дюк привычно поёжился. Что за диво с армейского склада любимая возила в чемодане по всей Евразии?

- Привыкай, - покровительственно сказал Дядька. - На нас, Турковых, вся Россия держится…

- Бедная Россия, - вздохнул Дюк.

- Посмотрим, - хмыкнул Сергей Иванович. - Неси, деушка, добычу. Ответственность беру на себя. Дедушка старый, ему всё равно…

Добыча оказалась прекрасно сделанным чучелом сокола со сложенными крыльями. К соколу прилагался пульт управления и экран, скатанный в рулончик.

- Аккумулятор? - по-военному рявкнул Турков.

- Обижаешь! - отрапортовала художница.

- Настроение?

- Спрашиваешь!

- Тогда поехали, - скомандовал Дядька и встал. - Давай, давай, парень.

- Как - в халате? - ахнул Терри.

- Возможно, придётся прятаться в складках местности, - пообещал Дядька. - И вовсе не дураки эти тряпки выпустили. Думали, что для смеху - ан вышло к пользе… И расцветка летняя… Но не в тапочках! Обувь в разведке первое дело… Как и чистое бельё…

Было видно, что герцога ломает - чуть-чуть, но всё-таки.

Гигантский йорк тоже просился в машину. Ему отказали, утешив высокой ответственностью за дом, кроликов и прочих беззащитных.

- Пока вы баньку топили, - ухмыльнулся с неуместной игривостью Турков, - я с Филимонычем переговорил. К нему сейчас целая делегация приехать должна - и менты, и бандиты, и чуть ли не губернатор. Что-то с деньгами у них стряслось, с ясачными…

- Ясачными? - переспросил Дюк. - Незнакомое слово.

- Дэйн гелд, - охотно пояснил Дядька. - Датская дань. У Филимоныча процветающий колхоз - эрго, подлежит неформальному обложению.

- Но ведь нельзя без налогов! Это святое!

- Налог, Терентий, они тоже платят. Но это государству, а у Никона свой налог, он посерьёзнее будет… - Это же рэкет!

- Он самый. Но всё честь по чести, в присутствии официальных лиц…

- Это же коррупция!

Сергей Иванович досадливо крякнул и устремил на тупого герцога всеобъясняющий перст:

- Терри! Ты только при людях не вздумай употребить это слово! Штраф дадут или даже срок. Запомни: согласно Закону о терминах и понятиях, никакой коррупции в России не было, нет и не будет. У нас есть тра-ди-ция! Британия ведь чтит свои традиции, а мы что - рыжие? Раньше у нас была безудержная демократия, потом суверенная, а вот сейчас - традиционная точечная! Лидуха! Могла бы и объяснить далёкому зарубежному другу!

Леди с упоением нажимала сенсоры на пульте, отчего чудо-соколоид то расправлял, то складывал крылья.

- За вами не поспеешь! - сказала она, не отрывая взгляда от волшебного устройства. - То у вас на дворе этническая гибкость, то избирательная толерантность. Весело живёте! То вставите в гимн Аллаха милостивого, то выбросите…

- Вах, женщина, ничего не понимаешь умом, а верить не хочешь… Все пороки от праздности, поэтому - едем! Не мучай птичку! Уже в кабине Лидочка пожаловалась Дюку:

- У Дядьки ничего не поймёшь - когда правда, когда гон…

- Кто бы говорил, - простонал Терри.

«Додж» выехал за ворота. Дюк с большим интересом наблюдал, как Чуня закрывает створки лохматой башкой.

Они миновали рощицу, окружавшую разбойничий замок, и поехали по грунтовке.

- В пейзаже нашем никакой геометрии не наблюдается, - объяснял Сергей Иванович гостю. - Поля и колки, поля и колки - вот эти самые мелкие лески. Их ещё зовут лесными островами - не правда ли, точное определение? Даже песня есть - «В островах охотник целый день гуляет, если промахнётся, сам себя ругает»… А где ему ещё гулять? Там как раз вся дичь собирается… Птицы, зайцы…

- Эта земля кому-нибудь конкретно принадлежит? - на всякий случай поинтересовался Дюк.

- Эта земля за десять лет сменила столько хозяев… - Дядька махнул рукой. - Раньше была колхозная, отчего Филимоныч на неё и претендует: то, что до речки, моё, да и то, что за речкой, - моё же…

- Но вы же отменили колхозы… - неуверенно сказал Дюк.

- Но не отменили Филимоныча! - с удовольствием сказал Дядька. - У него и при коммунистах был порядок, и теперь… Хозяин! Величина! Трижды Герой Социалистического Труда! У него даже своя теоретическая база была подведена - трудизм-неленизм! Чуть из партии не выгнали, из старой, а в новые он и не вступал. Познакомлю обязательно, коли всё обойдётся нынче… Лидка в детстве любила в Шалаболихе арбузы жрать! Представляешь - бегает голый ребёнок по пыльной дороге с громадной скибкой, сколько жидкости в организм втекает, столько и вытекает… Присядет и грызёт…

- Дядька! - Леди взмахнула чучелом на заднем сиденье. - Ты что клевещешь? Я в трусиках бегала! Фотка есть!

- Пришлось снять! - невозмутимо парировал Сергей Иванович. - Иначе не настираешься. Чумазая, как дьявол, - сок-то сладкий. Вот в каких тяжёлых условиях формировалась девичья красота!

Дюк отогнал жуткое педофильское видение и спросил, желая поменять тему: - А… разве в Сибири растут арбузы?

- То в Сибири, а то у Филимоныча! Захотел бы - и дурианы вырастил, только, увы, не нуждалась никогда наша Родина в дурианах. А называется его держава колхозом имени Кири Деева. Ни разу не переименовывали! - Я даже стихотворение про Кирю написала - во втором классе! - похвалилась Лидочка. - И со сцены читала: «Карателей белых позорный отряд реально к деревне крадётся. Но юный разведчик не знает преград, в нём что-то там с чем-то там бьётся…» Вот, уже забыла… Дядька! Не цитируй! Ты всё равно какую-нибудь похабщину вставишь! Но Дядька был неумолим:

- «На хитрую пулю патрон есть с винтом, обломятся белые гады! Стал Киря заслоном, не хилым притом, восьмой партизанской бригады!» Вот видишь - и где твоя похабщина? А на самом деле парнишка завёл карателя ротмистра Радишевского в Синие Горушки, где оба они и сгинули бесследно - каждый за своё правое дело…

- В болоте? - с ужасом спросил Терри.

- Если Горушки - откуда болото? Просто место такое… Так, а теперь без паники!

У герцога и времени не хватило бы на панику: взревел двигатель, и хилый мосточек остался позади. Только теперь Терри увидел, какой он был ветхий и через какую неприятную речушку перекинут. Дюк выдохнул и сказал облегчённо:

- Джеффри тоже подобные стихи сочинял. На гэльском. «Зарезал англичанина шотландский паренёк, простой народ на площади ликует…» Называется «Баллада о том, как Тэм Макдугал съездил на ярмарку в Ньюхо». У нас тоже есть национальные герои, сэр! Куда это вы? По траве?

- Тут же колея, парень! Разъездили! Парочки приезжают в лесок, или там выпить кто со берётся…

В колке было прохладно и пахло папоротниками.

- Ну, здесь уже никто не увидит, - сказал Дядька и заглушил двигатель. - Ну-ка, разбирайте оптику и следите за большаком. Теперь посмотрим, на что британская птичка способна и почему её так любят новозеландские командос…

ГЛАВА 20

Перемены в державе Вера Игнатьевна стала замечать, лишь когда учителям и врачам вовсе перестали платить, а на сэкономленные деньги воздвигли храм Христа Спасителя. Подобно тысячам своих товарок, она подалась в торговлю, где знание языков очень даже пригодилось. Поэтому субтильной преподавательнице не пришлось самолично тягать многотонные клетчатые сумки - она вступала в долговременные и разовые союзы со всякими фирмами, разбиралась в коварстве венчурных договоров, побывала за два года на всех континентах, кроме Антарктиды, ничего не успела толком рассмотреть, зато заговорила практически на десяти языках, столкнулась со всеми слоями зарубежного общества и бесстрашно заглянула капитализму прямо в звериное его лицо. Причём на равных. Лицо поморщилось, но стерпело.

Она с удовольствием переехала из коммуналки в отдельную «хрущёвку» и стала подумывать о своём собственном деле. Тут подвернулась одна провинциальная фирмочка по производству косметики, и госпожа Попова поехала во Владивосток за сырьём.

Сырьё было редкое и стыдно звучащее - сперма морских ежей. «Вот даёт тётка!» - хохотали рыбаки, глядя, как столичная дама очумело крутит в пальцах колючие шарики. Разумеется, они щедро давали смелые и двусмысленные советы по повышению добычи морского продукта. Но плохо они знали Веру Игнатьевну!

Она обратилась к товарищам по несчастью - научным работникам из института океанографии. Ещё не всех запугали менты и уголовники, не всех подрядили на оформление псевдонаучных квот вылова, и крошечный арендованный катерок вышел в Японское море.

Учёные мозги так поставили дело, что недоверчивые обычно моллюски чуть ли не в очередь становились со своими дарами! Вера Игнатьевна с гордостью отмечала, что во время кампании ни один морской ёж не пострадал. Это уж потом несчастных колючек капиталистические хищники перемалывали на шаровой мельнице, крутили на центрифуге и осаждали продукт кислотой. Щадящая технология быстро была забыта, да и знали её немногие. А тогда слухи ходили самые разные - например, утверждали даже, что для ежей специально опускали под воду стенды с крошечными порнографическими фотографиями, сделанными в период спаривания.

Первые результаты Вера Игнатьевна опробовала на себе, словно Пастер какой. И сделалась, словно Софи Лорен какая. Если бы Азазелло был физическим лицом, он бы со своим жалким дьявольским кремом от зависти окривел и на второй глаз.

И тут все поняли, что тридцатилитровая фляга-термос с дарами моря стоит столько долларов, сколько всем русским людям, вместе взятым, и не снилось.

Но было это в те баснословные времена, когда на улицах Владивостока открыто сияли неоновые вывески «Скупка краденого», а фирмы по взысканию долгов попросту вывешивали над входом утюг и паяльник.

Косметическим чудом заинтересовался тогдашний бандитствующий губернатор (это потом его сменил губернаторствующий бандит) - точнее, супруга вышеупомянутого. Мигом появились щедро татуированные японцы. Уже к шапочному разбору подгреблись всякие «Кливены» и «Лореали». Все совали пачки долларов и отказа не принимали. Фирма, не успев толком просуществовать, была четырежды продана. Вера Игнатьевна поняла, что пора линять.

Она отлила из ставшего смертоносным термоса в тёмную пивную бутылку немного драгоценного компонента и, прикинувшись прежней старой девой, в наколке горничной покинула свой полулюкс и вышла из гостиницы через кухню.

Никто не успел даже влюбиться в преображённую госпожу Попову…

Ровно через пять минут в её номере вспыхнул спор хозяйствующих субъектов.

Ещё через десять минут отель «Золотой Рог» перестал существовать среди пальбы, огня и дыма. Вера Игнатьевна была уже на вокзале и без труда затерялась в толпе юных туристов.

У неё хватило ума не заходить в собственную квартиру. Началось нелегальное существование, требовавшее куда больших затрат, чем легальное. А решиться уехать куда-то далеко не было сил.

В общем, если увидите на прилавке крем «Любовный сок наяд морских», не бросайте на ветер две тысячи евро. Это фуфло.

- Да я и не собирался, - виновато сказал сеньор Понсиано. - Зачем только я втянул вас в это сомнительное дело…

- Ну, кто кого втянул, ещё вопрос, - сказала госпожа Попова. - Надоели мне эти воздушные ворота России. Людей мучают, и больше ничего. Пока водитель фуры заправлялся, они курили возле очередного монумента, обозначающего якобы середину России.

- Интересно, когда они нас грабить начнут, - ухмыльнулся сеньор Давила. В том, что дальнобойщики предпримут такую попытку, он не сомневался и был готов к ней в любую минуту. - Когда этот Виктор Евгеньевич хлопнул вас по… Клянусь, я чуть не сорвался! А напарник! Чистый монгол! У него моток бошевского провода заткнут за ремень. Тоже мне, валенсийский душитель! То-то он удивится!

- Здесь всегда народу много, пока не посмеют… А ведь мы уже дважды помогли им отбиться, - вздохнула Вера Игнатьевна. - И ментам башляем на каждом посту… Нет, прав Достоевский! Широк русский человек, да руки коротки… Не на той он улице родился… Тесна ему улица…

- Ну, если бы Испания была такая же обширная, мы бы вообще с навахами в зубах друг за дружкой бегали, - утешил её Давила.

К заправке подъехал очередной рефрижератор. За ним тянулась нетерпеливая вереница легковушек. Из кабин полезли люди…

Сеньор Понсиано вдруг подхватил Веру Игнатьевну под руку и потащил в сторону, туда, где их не было бы видно.

- Снова тот тип в сером! - шёпотом воскликнул он.

- Да ты что! - обрадовалась госпожа переводчица. - Как кстати! Вот на него мы стрелки и переведём!

ГЛАВА 21

Всякий уважающий себя джентльмен в детстве был изнасилован отчимом, что превосходно объясняет дальнейшее его поведение.

Я был лишён даже этой горькой радости, поскольку вырос в приюте. Жалкие люди не знали, кто я такой, - или умело прикидывались.

Но прикидывался и я. Ведь я Повелитель Грёз. Для меня не составляло труда выдумать себе прошлую жизнь или напрочь забыть её. Кем я был? Портовым грузчиком? Солдатом-наёмником? Мелким восточным владыкой? Китайским художником? Австралийским кенгуру? Или вообще женщиной? Кажется, я собирался стать профессиональным танцором, но что-то мне помешало…

Помню только, как всё вокруг приобретает желтоватые, зыбкие, призрачные очертания. Тень от деревьев, ленивая или стремительная, пробегает, крадётся, снует, распластываясь, стелясь по земле изменчивыми фигурами. Стонущий ветер струит сквозь листву свои томные ноты, и сова голосит заунывную жалобу так, что у слышащих встают волосы дыбом. Тогда собаки приходят в неистовство и, сорвавшись с цепей, бегут прочь с отдалённых ферм; во власти безумия они носятся беспорядочно среди природы. Вдруг они замирают, озираясь в дикой тревоге, с пылающим взглядом; и, как слоны перед смертью, опустив уши, отчаянно вытянув хобот, обращают в пустыне последний взор к небесам, так и собаки, с опущенными ушами, вытягивают голову, вздувают страшную шею и принимаются лаять одна за другой, - то подобно ребёнку, надрывающемуся от голода, то подобно кошке, раненной на крыше в живот, то подобно женщине в родовых схватках, то подобно чумному в больнице, перед агонией, то подобно девушке, поющей возвышенную песнь, - на звёзды севера, на звёзды востока, на звёзды юга, на звёзды запада; на луну; на горы, схожие вдалеке с чудовищными утёсами, покоящимися во тьме; на стылый воздух, который впивают они полной грудью, отчего ноздри их в глубине становятся алыми, пламенеющими; на безмолвие ночи; на сов, пролетающих вкось, несущих в клюве лягушку иль крысу; на деревья, где каждый листок являет им, вяло колышась, ещё одну необъяснимую тайну, и на человека, который обращает их в рабство. Беда запоздалому путнику! Любители кладбищ на него бросятся, его растерзают, погребут его в своей пасти, откуда капает кровь…

Мои ли это слова? Или я вычитал их в старинной французской книге? Но с тех пор во мне, как и во всех прочих людях, бледных и длиннолицых, живёт неутолимая жажда безмерного.

О нет, нет! Лучше б уж стал я сыном акульей самки! Это была не жизнь, а жалкая декорация в полусгоревшем театре. Повелителя Грёз пробудил от неё собственный пронзительный вопль:

- Йа-а! Шуб-Ниггурат! Тёмный Козёл Чернолесья и тысяча отроков его!

Но я опоздал. Каждый шаг мой стерегли по велению Азатота его безгласные и жестокие стражи Элигор и Алгор. Их мощные лапы крепко держали моё, по-прежнему человеческое, тело, а зазубренные шипы вливали в чистую чёрную кровь сладкий яд, погружающий в дремоту.

Они перевезли меня в замок из багрового гранита, окружённый безмолвными садами красно-лиственных деревьев. Они часами заставляли меня гулять по аллеям и вдыхать эти усыпляющие миазмы. Клевреты Азатота погружали меня в ледяную воду, и она превращалась в пар, соприкасаясь с моей кожей. Я отказывался от еды и питья, которые предлагал мне соперник и пленитель мой; Элигор и Алгор силой размыкали мои уста, чтобы насытить угасающую плоть нектаром забвения. Они облачали меня в просторные одежды с длинными рукавами и переплетали эти рукава заговорёнными наузами.

Пытками руководил лично Азатот. Я узнал его даже в человеческом облике. И я сдался. Это они так думали.

Я стал поддерживать бессмысленные разговоры обитателей замка, начал смотреть телевизор и рассматривать подшивки старых журналов. У меня даже появилась любимая футбольная команда.

И, наконец, я понял, кто я. Вернее, кем я должен быть и оставаться до полного и окончательного пробуждения, коего так страшились мои тюремщики.

Я увидел фотографию семнадцатого герцога Блэкбери, сэра Родерика Фицмориса, пэра Британии. Лорд Фицморис бессмысленно улыбался, рядом с ним стояли, выпучив тупые водянистые глаза, двое сыновей-близнецов и жена, похожая на мокрый сложенный зонтик.

Томимый жаждой безмерного, я бросился к зеркалу. Поразительное сходство с сэром Родериком объяснило мне всё. Я бастард, жалкий бастард, дитя мимолётной связи великосветского хлыща и какой-нибудь несчастной наркоманки из Сохо! Девки с континента, а то и американки - я допускал даже такую омерзительную возможность. Мама! Бедная мама! Я помню груди твои. Меня вырвали из нежных ласковых рук и бросили в гнойное море жизни, обездолив навеки! Это они так думали. Но Повелитель Грёз думает иначе.

Я перестал сопротивляться, когда меня брили и купали. Я научился самостоятельно чистить зубы, свободно перекусывавшие стальной трос. Я стал живо интересоваться окружающим миром. Я соглашался с любым бредом, который меня заставляли выслушивать. Я читал газеты и молниеносно освоился в Интернете. Стражи Элигор и Алгор, лицемерно улыбаясь, поощряли мои занятия. Они далее пытались разговаривать со мной! Я понял всё. Прежде, чем восстать из бездны сна, мне предстояло сделаться восемнадцатым герцогом Блэкбери, наследником одного из крупнейших состояний Империи. Мне, а не кому-то из этих пащенков - Джеффри или Теренсу!

Я узнал об этой семейке всё, что возможно. Выучил наизусть обширную историю проклятого рода. Начертил на скреплённых скотчем листах ватмана раскидистое генеалогическое древо Фицморисов и Маккормиков (безмозглые стражи сняли запрет на письменные принадлежности). Во мне текла кровь Шелби, Латимеров и Йорков. При удаче и желании я мог бы претендовать даже на королевский престол.

Мне вторил подчинившийся моей воле телевизор:

О стратфордский лебедь! Как ты угадал! Ты был таким же, как я, высшим существом, но так и не успел раскрыть свою подлинную суть.

Но сперва предстояло расправиться с узурпаторами и самозванцами.

Для начала следовало уничтожить сэра Родерика.

Я умею убивать на расстоянии. Для этого достаточно вырезать из фотографии фигуру врага, натереть её чёрным воском, взять унцию голубиного помёта, смешать его с хлористым кальцием, добавить каплю… Нет, полного рецепта я никому не открою - одному мне решать отныне, кто будет жить, а кто рухнет в небытие.

Оставшись один в своих покоях и подождав, когда стихнут песни и вопли прочих насельников замка, когда Алгор и Элигор вволю напьются лиловой росы с алых листьев, я произвёл обряд и вонзил шип, тайком отломленный с хребта одного из моих жалких стражей, в ненавистное изображение.

Где-то там, далеко-далеко, приготовляясь ко сну на супружеском ложе или коротая ночь в грязном притоне (вот уж эти подробности меня нисколько не интересуют), семнадцатый герцог Блэкбери, мерзостный оскорбитель невинности и делатель сирот, взмахнул праздными своими руками, тщетно возопил к безразличным небесам о ничтожнейшей своей судьбе и перестал существовать.

Так и должно было случиться. Ненавистный Азатот, желая усыпить меня окончательно, всячески поощрял моё увлечение семейством проклятых Фицморисов и даже устроил встречу с ними. Моя нечеловеческая воля превозмогла все печати и заклинания этого монстра.

Когда весёлые и довольные Элигор и Алгор с великим почтением доставили меня в Блэкбери-холл (который я тут же узнал по снимкам), никакого герцога там действительно не было. Напрасно обошёл я весь дом, заглядывал в подвалы и кладовые - а вдруг папаша-узурпатор всё ещё жив и лелеет подлые планы - сэра Родерика не было нигде. И не будет…

ГЛАВА 22

Театр возможных военных действий разместился на капоте «Доджа».

- Семь моторов! - присвистнул Дядька. - Серьёзная делегация. Но всё это я и с ёлки мог бы увидеть. А вот какие у птицы микрофоны…

- Дядька… - дрожащим голоском сказала художница.

- Что ещё? - повернулся Сергей Иванович.

- Мы их не услышим…

- Это почему?

- Это специальная модель, не серия…

- А какая разница?

- Такая! Процессор сразу переводит!

- Ну так вы английский лучше меня знаете!