Кольцо зла Посняков Андрей

Раничев, сделав вид, что невзначай скинул локтем на пол положенную на край стола шапку, нагнулся, быстро окинув взглядом дальний угол корчмы. Действительно – двое: остроносый – чернявый, с вислыми тонкими усиками и каким-то маслянистым неприятным взглядом, и толстяк – жирный, щекастый, толстоносый, с редкой курчавой бородкой – похоже, не дурак выпить. В отличие от одетого в какую-то замызганную сермягу толстяка остроносый, судя по одежке, был не из простых – поверх летнего полукафтанья однорядка недешевого немецкого сукна, у пояса – кожаный кошель.

Подняв шапку, Иван уселся на лавку.

– Ну? И кто же это?

– Толстяка я не знаю, – прошептал Тайгай. – А остроносый – Никитка Суевлев, боярин брянский – человеце Витовта. Я уж давненько на них посматриваю – не за нами ли наблюдают?

– А боярин этот тебя знает?

– Знает, как не знать? Видал на Москве, он ведь оттуда сюда приехал. При Василии воду мутил, теперь здесь. Не нравится мне, что они за нами смотрят…

Тайгай подмигнул Ранчиеву и неожиданно предложил набить обоим морды:

– Сейчас выйдем – будто спешим, а сами остановимся за углом, дождемся, и…

– Э, Тайгай, Тайгай, – тихо рассмеялся Иван. – Вижу, не терпится тебе устроить хорошую драку.

– А чего они на нас пялятся? Ну – идем?

– А, была не была, – Раничев махнул рукой. – Пошли.

Выйдя на улицу, они завернули за угол – не за те хоромы, что располагались рядом с корчмой, а за следующие – остановились, прижимаясь к забору. С черного звездного неба сияющим тазом выпялилась луна. Видно было хорошо, и слышно тоже – вона, за углом явно кто-то бежал.

Выглянув, Раничев тут же опознал толстяка и, не долго думая, поставил ему подножку. Не вписавшись в поворот, толстяк с разбега загремел на землю, звонко ударившись лбом о толстую доску забора. Доска загудела. За забором послышались рассерженный лай и чьи-то крики.

– Ну? – ухватив преследователя за шиворот, Тайгай рывком поставил его на ноги и недобро усмехнулся. – Какого черта за нами шляешься? Отвечай! Никитка послал?

– Он, – тряхнув головой, неожиданно признался толстяк. – Дал на корчму серебришка, привел, вас показал – следи, мол, опосля мне доложишь: куда ходили, да с кем мед-пиво пили, да какие беседы вели.

– Ну-ну, – ордынец угрожающе потянулся к сабле.

– Постой-ка, – придержал его Раничев. – Я вижу, преследователь наш – человек достойный, и страдать за какого-то там боярина Никитку вряд ли намерен. Так? – он взглянул на толстяка. Тот закивал и широко улыбнулся:

– Все так, господине. Меня Онисимом Верховским кличут… из верховских княжеств я, с Калуги, теперь вот тута, в Переяславле, перебиваюсь.

Иван нахмурился:

– Кистенем, что ли, промышляешь, тать?

– Что ты, что ты, – испуганно замахал руками толстяк. – Какой кистень? бог с тобою! То в грузчики наймусь, а то – жалобу кому составлю, я ведь грамотен – тем и живу. – Онисим вдруг хитро улыбнулся. – А ежели малую толику серебришка пожертвуете, совру про вас Никитке, да то, что вы сами и укажете.

– Молодец! – не поймешь – одобрительно или осуждающе – присвистнул Тайгай. – И с Никитки денгу срубил, и с нас теперь рубит. Далеко пойдешь, паря! Лет-то тебе сколько?

– Двадцать и два осенью будет, – Онисим задорно ухмыльнулся. – Может, кому из вас расторопный слуга нужен?

– Оба! – хмыкнул Иван. – Он уже и в слуги набивается! Нет, не нужен нам слуга, есть уже… Впрочем… Ты путь в Мухши-Наручад знаешь?

– Куда? – удивился было парень, и тут же негромко расхохотался. – Наровчатое княжество, что ли?

– Оно. Темников.

– Бывал, невелик городишко – и ничего там интересного нет, лес один.

– Провести сможешь? – цепко взглянул на парня Иван.

– Гм… – задумался тот, и снова посмотрел с хитрецою. – Для такого пути немалые деньги нужны – лошади, жратва, слуги…

Вот мы их у хозяин твоего, брянца, и займем! – расхохотался Раничев. – Ему скажешь – мол, второй, тот, что с Тайгаем, в Елец подался, видать, по поручению тайному от Василия, московского князя. Ты, дескать, сзади поедешь – а на дорогу средства нужны. Даст боярин-то?

– Даст, – вместо Онисима отозвался Тайгай. – Суевлев для таких дел нежадный. Эх, жаль драки не вышло!

– Драки? – вдруг оживился толстяк. – Дак что же вы раньше-то не сказали? Идемте за мной, в корчму – будет вам драка.

– Идем! – Тайгай с удовольствием потер руки. – Ты как, Иване? Повеселимся?

– Нет уж, – отрицательно качнул головой Раничев. – Увольте, как-нибудь в другой раз. Не о драке сейчас голова болит – о Темникове. – Он повернулся к Онисиму. – Чтоб с восходом солнца был у восточных ворот, понял?

– У тех, что с маковкой?

– С маковой, с маковкой… Не явишься – собственной маковки лишишься.

– Что ты, что ты, господине… Вот только хотелось бы узнать насчет…

– Не сомневайся, заплачу щедро. Путь-то хорошо ль знаешь?

– Не един раз хаживал.

– Что ж, посмотрим, посмотрим.

Они вышли с утра – Иван со своими людьми в сопровождении толстомордого проводника Онисима. Тайгай с детьми, Петром и Иваном, самолично проводил процессию до ворот. Иван придержал коня, спешился, посмотрев на едва вставшее солнце – денек, похоже, намечался ясный, как раз для пути.

– Ну, прощевай, друже! – Раничев и Тайгай обнялись, похлопали друг друга по плечам, и московский посол, вдруг вытащив из-за пазухи увесистый звенящий мешочек, протянул его Ивану. – Бери! Здесь серебра на полтину.

– Велика сумма, – Раничев подкинул мешок, отказываться не стал – деньги всегда в пути пригодятся.

– Ну, будешь на Москве, захаживай, – улыбнулся Тайгай. – В Занеглименье мои хоромы, всякий покажет. Удачи тебе, друже!

– И тебе счастья, – кивнул Раничев. – И детям твоим. Прощай.

Он вскочил в седло, и вся процессия, выехав на Кадомский тракт, помчалась навстречу солнцу.

Поначалу ехали споро – и с погодою повезло, да и дрога оказалась наезженной, широкой, людной. То и дело попадались постоялые дворы, торговые рядки, деревеньки. Неспешно катили в Переяславль груженные всяким товаром возы, проскакивали верхом на сытых конях оружные княжьи вестники, и угрюмые крестьяне-оброчники везли на столичный торг свой нехитрый товарец – кожи, лыко, дрова.

Тракт постепенно сузился, а ближе к вечеру и вообще обезлюдел. С обеих сторон дороги, шелестя кронами, поднялись к небу высокие сосны, замахали мохнатыми лапами угрюмые ели, осины встали бурой стеною, а белоствольные красолюбы березки попадались все реже и реже, даже уже и не росли рощицами, так, одна-две.

Едва солнечный оранжевый край чуть коснулся дальнего леса, стали подыскивать ночлежное место. Нашли, чуть в стороне от дороги – небольшую полянку у заросшего орешником овражка с ручьем. Напоили коней, стреножили, запалили костер, куда для начала набросали еловых веток – отпугнуть мошкару едким дымом. Уж потом наварили похлебку, заправили мучицей, и, похлебав, улеглись спать – назавтра день предстоял хлопотный, долгий. Потрескивая, догорал костер, у самой дороги, в кусточках, маячила выставленная сторожа, прядали ушами кони… Почуяли волков? Да нет, скорее так, с устатку. Тихо было кругом, благостно, лишь слышалось журчанье ручья да били крылами невидимые ночные птицы. В узком ручье тускло отражался месяц, в темном ночном небе мерцали холодные звезды.

Назавтра поднялись рано, проехали воль по тракту, а затем, у холма с древней каменной бабой, свернули на неприметную тропку.

– На Темников, – пояснил толстомордый Онисим. – К вечеру будем.

Раничев, ничего не говоря, кивнул. Похоже, проводник неплохо знал свое дело.

И в самом деле, уже после полудня замаячили за дальними холмами серые стены Темникова, угрюмого города лесного народа мишарей. Угрюмого – это потому, что кругом лес: ельники, сосны, осины.

Посовещавшись, решили разделиться – Иван с Лукъяном и Онисимом пошли в город под видом купеческих приказчиков, а остальные воины остались дожидаться в лесу. Так сделали, поскольку внезапный приезд хорошо вооруженного отряда явно вызвал бы пристальный интерес властей – зачем же было светиться?

По сравнению с Переяславлем и даже с Угрюмовым, Темников поначалу показался Ивану невыносимо провинциальным и скучным – узенькие немощеные улочки, пустынная торговая площадь – не сезон – серые, маленькие, словно бы пришибленные, избы. Кругом грязь, лужи – видать, недавно дождило.

Однако встретившийся по пути народ, мишари – черноглазые, темноволосые, невысокие, – оказался весьма сметлив и приветлив. Выслушав «приказчиков», понятливо кивали, цокали языками – да, дескать, и в самом деле, торговать пока нечем – ну да в воскресенье уж всяко торжище будет, а там уж сами смотрите. Постоялый двор? А вона, прямо от площади улица – в конце и увидите. Анкудин Мотря берет недорого.

Постоялый двор тоже оказался полупустым, и его хозяин Анкудин – кряжистый густобородый мужик – явно обрадовался гостям, аж не знал, как и угодить, особенно после того, как Раничев заплатил серебром. Все кланялся да приговаривал:

– Сюды-сюды, гости дорогие. Торговлишка скоро будет, совсем скоро, немного подождать нада!

– Нет ли в городе хорошего лекаря, Анкудин? – запив молоком предложенные хозяином пироги, словно бы между прочим, поинтересовался Иван. – Да такого, чтоб мог и коней полечить, и предсказать кое-что.

Анкудин засмеялся:

– Да вам не лекарь, вам ведун нужен, волхв!

– И что, есть такие у вас?

– Да есть, как не быть? – хозяин постоялого двора с какой-то затаенной хитрецой посмотрел на Ивана. – Знать бы поточнее, для чего он вам нужен?

– Ты мне скажи всех, кого знаешь, – Раничев вытащил из калиты целую горсть серебра. – А уж там посмотрим.

– Славно! – кивнув, Анкудин сгреб серебро и заулыбался. – Ну, значит, слушай. Есть волхв Калитий, он на посаде живет, ежели кого приворожить надо…

– Не надо, – помотал головой Иван. – Дальше!

– Еще две бабы колдуют – мать с дочерью – ведьмы…

– Не нужно.

– А еще Кармуз-ведун славится лечением всяких болезней, так, может быть стоит…

– Не стоит, – Раничев усмехнулся – уж больно их разговор напоминал диалог из фильма «Бриллиантовая рука». – Все какие-то баки вас, ведьмы, коновалы… А нет ли кого поважней, поосанистей, пострашней, что ли?

– Хм… – Анкудин взъерошил бороду и недобро прищурился. – А, вон вы про кого… Так бы сразу и сказали, что ищете черного Хасана-тебризца.

– Тебризца? – не понял Раничев. – Разве Хасан из Тебриза?

– Говорит, оттуда. Хотя не очень похож – больно смугл да ликом черен.

– И где же его разыскать?

Хозяин вздохнул:

– Боюсь, опоздали вы с ним, гостюшки.

– А что так? – встрепенулся Иван. – Умер он, что ли?

– Пока жив… А завтра казнят его за черное колдовство по закону и указу князя. В остроге ваш Хасан, в амбаре на княжьем дворе заперт.

– Да-а… – Раничев покачал головой, не зная, что и придумать. Выкрасть, что ли, Хасана с княжеского двора? Иль освободить лихим налетом? Нет, уж лучше выкрасть.

– Ну что ж, – Иван равнодушно пожал плечами. – Нет, так нет. И черт с ним, с колдуном. Анкудин, мы у тебя тут поживем с недельку?

Анкудин просиял:

– Да хоть всю жизнь живите! Хоть тут, внизу, а хоть наверху, в горницах.

– Сегодня мои люди должны подъехать, – словно бы вспомнил Раничев. – Торговая теребень, числом с дюжину.

– Всем места хватит!

– Ну вот и славненько, – Иван потер руки. – Ты нам покажу горницу.

– Идемте…

Когда хозяин постоялого двора спустился по скрипучей лестнице вниз, в корчму, Иван переглянулся с Лукъяном:

– Вот что, парень. Придется тебе в лес идти, звать наших.

– Сделаю, – спокойно кивнул молодой воин.

– Всех не зови, думаю, человек пять-шесть хватит… Оружия много с собой не берите, так, самое необходимое только… Стой! Кольчуги и шлемы, да и щиты, все же постарайтесь незаметненько пронести. Ну, там с какими-нибудь возчиками договоритесь, что ли…

– Понял, – кивнув, Лукъян поднялся с лавки и, поклонившись, вышел. Иван с одобрением посмотрел ему вслед – молодой воин никогда не откладывал дела в долгий ящик.

– Ну, а мы-то с тобой что расселись? – Раничев подмигнул Онисиму. – Между прочим, скоро стемнеет, а нам еще телегу нанять нужно, да узнать, где именно намерены казнить колдуна Хасана.

Толстяк хохотнул:

– Известно где, господине. На торгу, где же еще-то?

– Это вот на той убогой площадишке, что мы проезжали? Да-а, не повезло бедняге Хасану с местом казни – какая дешевая провинциальность, прямо – волюнтаризм.

– Что?!

– Это слово ругательное, Онисим, и ты его, пожалуйста, не запоминай. Иди лучше, поинтересуйся у нашего любезного хозяина насчет телеги с лошадью. Скажи, товар перевезти надобно.

– Сполню, – Онисим кивнул и живо поднялся с лавки. Вообще, несмотря на весь свой объем и вес, он оказался куда как проворным парнем. И не дурак, далеко не дурак – быстро смекнул, какому хозяину служить выгоднее – Ивану или брянскому боярину Никитке Суевлеву, литовскому, между прочим, шпиону.

– Постой-ка, Онисим, – вдруг вспомнил Раничев. – Отсюда можно к Угрюмову выйти?

– Да можно, – подумав, кивнул парень. – Правда, лесами да урочищами – непростая дорожка, намучаемся.

– Да уж, – согласно кивнул Иван. – И все ж таки можно пройти?

Онисим улыбнулся:

– Да не заплутаем. Дня через два как раз к Плещееву озеру выйдем, а там и до Угрюмова не так далеко. Только вот лошадей придется бросить – не пройти там коням.

– Что ж, бросим… Ну, иди, иди… Да, я там во дворе топор преизрядный видел, целая секира. Спроси хозяина, не даст ли на время?

– Лес рубить собрался, господине?

– Головы… Да шучу, шучу, что выпялился? Иди.

Поклонившись, Онисим вышел и загрохотал сапогами по лестнице.

Лукъян с воинами явились к ночи – едва успели до закрытия городских ворот. Шестеро дюжих молодцов – Михряй, сын старосты Никодима Рыбы, Евсей, Онуфрий да прочие.

– Пронька просился, – доложил Лукъян. – Не взяли – больно молод еще, хотя, конечно, ловок.

– И правильно, – кивнул Раничев. – Нам тут покуда ловкость-то не особо нужна, одна представительность. Кольчуги, щиты, шлемы при вас?

– Во дворе спрятали, мыслю – чужим про то знать не нужно.

– Верно мыслишь, Шарапов. Как через воротную стражу пронесли? Взятку дали?

– В возу с сеном. С закупом одним договорились.

– Ну и славненько. Теперь отдыхайте… гм-гм… почти до утра.

Лукъян вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, а Иван, напевая себе под нос «Дом восходящего солнца», достал из-под лавки котомку и, высыпав ее содержимое на стол, принялся задумчиво перебирать вещи, откладывая в сторону обрывки пергамента, разноцветный воск, шелковые и золоченые нити.

Еще не рассвело, когда все воинство Раничева в полном составе – естественно, не считая тех, кто остался за городом, – громыхая взятой у Анкудина телегой, подъехало к княжескому дворищу. Как вызнал Иван еще вчера, князя в Темникове не было – охотился в ближних лесах, ну то на руку, на руку…

– Ну, – останавливаясь у ворот, Раничев посмотрел на своих. – С богом, ребята!

И что есть силы забарабанил кулаком в ворота:

– Эй, открывай! Заснули там, что ли?

– Чего надобно? – высунулся из воротной башни заспанный страж, с удивлением увидев внизу хорошо вооруженных воинов – в кольчугах, в шлемах, с червлеными миндалевидными щитами. Воинов возглавлял какой-то вальяжного вида человек с русой бородкой, тоже в кольчуге и накинутой поверх нее однорядке. Стражник опасливо прищурился – видно, какой-то важный боярин. Хоть, кажется, незнакомый… Или нет, вроде бы, видал такого при князе… И чего принесло?

– Открывай, чего зенки вылупил? – громко заругался Иван. – И зови сотника, живо, не то огребете у меня оба!

Воин ошалело спустился с башни во двор и закричал, видно, звал сотника.

Раничев обернулся к своим и подмигнул:

– Как любил говаривать сын турецко-подданного: побольше цинизма, людям это нравится!

Заскрипели, открываясь, ворота, и в сопровождении нескольких воинов в пластинчатых тяжелых доспехах к Ивану подошел высокий худой мужик в куртке из блестящих металлических пластин – бахтерце, надетой поверх кольчуги, и в шлеме.

– Боярин Милославский из свиты… э… – Раничев ненадолго запнулся – позабыл, а вернее – и не знал, имя темниковского князя… или у них тут хан? А черт его… – В общем, из свиты. Вот! – он сунул под самый нос сотника пергаментный свиток, перевязанный золочеными нитками и скрепленный большой зеленой печатью с затейливой арабской вязью – оттиском серебряного дирхема.

Свиток, командный голос Ивана и вооружение стоявших за ним воинов произвели магическое впечатление – сотник явно растерялся и не знал, что и делать. К тому же, похоже, он не умел читать, это было плохо, вполне мог позвать на помощь кого-нибудь поумнее, кого-нибудь из дьяков, или как они тут называются…

– Колдун готов к казни? – грозно осведомился Раничев. – Вам ведь сказано было – приготовить к утру.

– Давно готов, господине! – явно обрадовался сотник и с видимым облегчением улыбнулся. – Так вы за ним? Так бы и говорили… Сейчас прикажу – выведут.

Обернувшись, он прокричал что-то во двор. Видно было, как забегали люди… впрочем, суетились они недолго – видно, и впрямь все было давно готово.

Раничев едва дождался, когда у ворот, гремя цепями, появился Хасан ад-Рушдия, даже чуть не бросился ему на шею, словно не было сейчас родней человека.

Магрибинец с презрением посмотрел вокруг черными сверкающими глазами – тощая, немного сутулая фигура его по-прежнему внушала страх, как и тогда, когда ад-Рушдия возглавлял страшную секту «детей Ваала».

Садясь в телегу, он вдруг встретился глазами с Иваном… и вздрогнул. Узнал!

– Я выручил тебя из беды, ад-Рушдия, – по-арабски произнес Раничев. – Надеюсь, и ты мне отплатишь тем же.

– Видно, звезды благосклонны ко мне, – усмехнулся колдун. – Впрочем, я чувствовал, что мой час еще не пришел.

– Поехали, – Иван махнул рукой, и окруженная воинами телега ходко покатила с холма вниз, в город.

На полпути завернули в узкую улочку – сняли кольчуги, переоделись, став похожими на селян или мелких торговцев – как раз поспели к открытию ворот, куда уже въезжала пышная кавалькада всадников – свита местного князя.

– Успели, – глядя на них, хохотнул Раничев. – Ну, едем, чего стоим? Торчим тут, можно сказать, на виду, как три тополя…