Кольцо зла Посняков Андрей
– Что значит – нет? – Иван удивился. – Не с неба же они появляются?
– Поверь, все прошарили, везде послухов наслали – и словно в дым.
Раничев задумался, затеребил бородку.
– Есть тут у нас одно место, Плещеево озеро, – негромко промолвил он. – Глухое, незнаемое, дорог туда нет – одни тропы…
– Вот видишь – тропы! А у нас обозы целые исчезают. Да и знаю я это озеро – уж больно далековато для вылазок.
– Для вылазок – да, – сумрачно кивнул Иван. – А для схрона?
Хвостин пощипал бороду и, подумав, признал, что – для схрона, наверное, Плещеево озеро и подходящее место, да только уж больно далеко оно от всех торговых трактов. Заколебешься добычу таскать!
– А что в основном берут-то?
– Да что и все. Золото, серебро, монеты… Недавно вот целый воинский обоз ограбили со снаряженьем: доспехи, копья, щиты, – Хвостин недоуменно покачал головой. – Не пойму даже – зачем лесным татям доспехи? А щиты? Не очень-то удобно с ними по лесам да болотам бегать.
– Да, странный выбор, – согласился Раничев. – И все же сходим завтра на Плещеево. Поохотимся, да и… дело у меня там.
– Что за дело? – гость вскинул глаза.
– Отроки мои, из Гумнова, в тех местах заплутали. Евдоким-пахарь, рядович, родич их, упросился на завтра пойти поискать. Вот и мы с ним. Поохотимся, отроков поищем, а заодно и на озеро попристальнее взглянем. В свете того, что ты, Дмитрий Федорович, мне тут порассказал. Соединим, так сказать, приятное с полезным.
– Что ж, как скажешь, – Хвостин улыбнулся и предупредил. – Только смотри, чтобы все это не затянулось ad kalendas Graecas!
– До греческих календ? – не понял Иван.
– Я имею в виду – не слишком долго, – с улыбкой пояснил гость. – Ведь через три дня приезжает Московское посольство! Князь Федор Олегович желает, чтобы при встрече с московитами присутствовали все, как говорится – «конно, людно и оружно». Ты как? Не будешь артачиться? Не скажешь, что вотчинник, и землицей владеешь по праву, а не по княжеской воле?
– Не скажу, не скажу, – засмеялся Раничев. – Надо – съездим. А кто посол-то?
– А черт его знает, – советник пожал плечами. – Да и какая разница?
– Думал, может, из знакомых кто?
– А, ну да, ну да, ты ж когда-то неплохо там поработал, – понятливо усмехнулся Хвостин. – Еще при старом князе, Олег Ивановиче, царствие ему небесное.
Оба перекрестились на висевшую в углу икону с небольшой лампадкой на тонкой серебряной цепочке и, переглянувшись, спустились вниз, в горницу.
Всю ночь шел дождь, лил как из ведра, пару раз даже полоснула молния, однако не заладилася гроза, гонимые ветром, улетели на запад тучи, и утром уже вовсю сияло жаркое солнышко, высушивая впитавшую дождевую влагу землю. От луж, от мокрой луговой травы, от грядок поднималось к небу густое туманное марево.
Иван выглянул в оконце и, прищурившись, посмотрел на солнце. Кажется, неплохой будет денек – успеют с севом. Правда, здесь и торопиться не нужно, ну да оброчники не дураки, по мокрому-то пахать не будут, иначе не овес да гречиха – одни сорняки в полях заклубятся.
У ворот, дожидаясь хозяина, уже стоял пахарь Евдоким, а рядом с ним и Пронька – в новой сермяге, лаптях и чистых онучах, весь такой аккуратненький, ладный. Светлые волосы парня трепал ветерок, лицо было сосредоточенно-важным – еще бы, ведь именно ему было поручена вся подготовка к отъезду.
– Так, лошади оседланы, телеги смазаны, шатер взят, – сам себе, но и так, чтобы было слышно Евдокиму, шептал отрок. – Продуктов тоже хватит, да и там, всяко, запромыслят какую-нибудь дичину.
– Зачем телеги-то? – хмурясь – он всегда хмурился, спросил Евдоким. – Там сейчас и на лошади не проедешь, зимой если только.
– А добычу назад ты на своему горбу потащишь? – Пронька насмешливо скривил губы. – На телегах да на лошадях мы до самого загуменья доедем, а это верст пять, не что-нибудь. Чего зря пехом-то? Там, у реки, оставим и телеги, и лошадей, и пару парней – для пригляду, а уж сами дальше…
– А дальше сыщем дорогу-то? – засомневался пахарь. – Чай, овраги, урочища, чащи… Не заплутать бы!
– Не заплутаем. Там нас Митрофан-охотник должон дожидаться, он и проводит.
– А ну, если Митрофан, тогда – да, – Евдоким наконец успокоился. – Не заплутаем и, даст бог, отроков сыщем.
Он размашисто перекрестился, а вслед за ним – и Пронька. Какое-то время оба молчали, потом Пронька открыл было рот – похвастать, как ловко он сегодня запряг лошадей – да не успел, с крыльца уже спускались хозяин с гостем, и тот и другой – в коротких кафтанцах, в высоких сапогах, с несколько помятыми после вчерашнего пира лицами. И то сказать – улеглись лишь далеко за полночь, а сейчас-то было только лишь раннее утро. Небо синело, весело пели жаворонки, яркое солнце слепило глаза, и порывы теплого ветра шевелили мокрую, быстро высыхающую, траву.
– Едем! – Иван уселся в седло, за ним – не дожидаясь метнувшегося помочь Проньку – и Хвостин. Поехали неспешно – к чему? Пять верст не так уж и много, основной-то путь дальше. Впереди – Иван с гостем, за ними – две телеги с припасами да оружьем. В телегах, кроме мальчишек-возниц, сидели и Евдоким с Пронькой. Раничеву не очень-то хотелось отвлекать от страды мужиков – хоть сегодня и воскресенье, да кто знает, насколько затянутся поиски? Вот и взял одного – Евдокима, да отроков – хоть и от тех в страду польза, да все ж не одним же ехать? С Митрофаном же, охотником, особая стать – бобыль, прибившийся к вотчине Ивана, к земледельческом труду почему-то питал отвращение и оброк платил дичью – охотником был знатным, окрестные места – да и не только окрестные – знал, как свою избу, и Раничев даже подозревал, что не так уж и давно шастал Митрофан по лесам с какой-нибудь шайкой. Правда, что говорить, никаких поводов для беспокойства охотник пока не давал, да и в случае нужды охоты устраивал знатные.
Проехали уже Чернохватово, Гумново, выехали на пологий холм, где Раничев вскорости собирался устроить выселки – больно уж место хорошее, рядом и поле, и луг, и выгоны – дальше дороги не было, вернее, она круто сворачивала и шла вдоль реки, а охотникам-то нужно было за реку.
Оставив телеги и лошадей, Иван с Хвостиным, прихватив рогатины и саадаки с луками, спустились к реке, за ними – с объемистыми котомками за плечами – и Евдоким с Пронькой. У берега в долбленом челноке их уже дожидался Митрофан – небольшого росточка, ловкий, жилистый, светлоглазый. Светло-русая бородка его задорно курчавилась, чуть прищуренные глаза смотрели внимательно, цепко.
– Здравы будьте, бояре, – завидев спускающихся, кивнул охотник.
– И тебе бог в помощь. Выдержит челнок-то? – Раничев с сомнением оглядел утлое суденышко.
– Выдержит, – улыбнулся Митрофан. – Хороший челнок, и не стольких еще выдерживал.
Уселись. Сначала охотник перевез Ивана с Хвостиным, затем вернулся за Евдокимом и Пронькой.
– Знатный у тебя охотничек, – выбравшись на берег, обернулся гость. – Кажется, я его видал когда-то… Знай, не всегда он по лесам шастал… вернее, шастал, но не за дичью – за зипунами.
– Может быть, – кивнул Раничев. – Только мне-то что до того? Мужик он полезный.
– Scientia potentia est, – заметил Хвостин. – Знание – сила.
Спрятав челнок в кустах, они долго шли лесом по узким звериным тропам. Вокруг расстилалась необъятная, почти непроходимая чащоба, тянувшаяся в мордовские земли, к Темникову и Кадому. Частенько приходилось пробираться буреломами, урочищами, обходить болота. Ивану вспомнилось вдруг, как вот именно в этих местах несколько лет назад он преследовал лжемонахов. Правда, тогда была зима, а вот сейчас… В некоторых местах, уж точно, не пройти ни конному, ни пешему.
Раничев нагнулся, пропуская над головой колючую сосновую ветку. Под ногами захлюпало – впереди оказалось болото, похожее на веселую, поросшую свежей зеленой травкой, лужайку, на которую так и тянуло прилечь. Ага, сунься-ка! Сделав короткий передых, вырубили слеги и дальше пошли след в след за Митрофаном. Не торопились, чувствуя под ногами полусгнившую гать, по обе стороны от которой хлюпала, колыхалась, трясина. Шаг влево, шаг вправо, и…
Оп!
Ухнул-таки в трясину шагавший позади всех Пронька. Закричал, задергался, замахал руками.
– Стоять! – обернулся охотник. – Гать узкая, не обойти! Евдоким, уж ты там помоги парню…
Евдоким без слов развернулся, протягивая служке слегу. А тот уже хрипел, захлебывался…
– На брюхо, на брюхо ложись! – закричал Раничев. – И тину подгребай, подребай под себя…
Куда уж там – «подгребай»! Ополоумевший от ужаса отрок едва успел схватить протянутую Евдокимом слегу. Зато уж ухватил, так ухватил – не вырвешь! Пахарь осторожно потянул… и сам, не удержавшись на ногах, повалился в тину, бросившийся на помощь Иван едва успел подхватить его.
– Осторожно, Евдоким! Чай, не на пашне. Парня, парня тяни!
– Тяну, господине!
Он все же умудрился не выпустить из рук слегу, иначе попавшего в трясину отрока вряд ли что могло бы спасти. А так ничего, вытащили… Правда, уже без онуч и лаптей, босого.
– Лапти твои, Прохор, видно, водяной утащил, – уж, как вышли на сухое место, смеялся Иван. – Вместе с онучами.
Делать нечего – пришлось устроить привал, чему Иван с Хвостиным были только рады – уселись под елкой, Раничев достал баклажку, выпили. Жить сразу стало веселей.
– Вот и мы так, бывало в походе, с мужиками, – привалившись к теплому стволу, предался воспоминаниям Раничев. – Попадем в дождь, все равно плывем, а уж к вечеру байдарки на берег вытащим, разобьем палатки – и водочки. Так душевно идет! А, Дмитрий Федорович? Ты там что, спишь, что ли?
Хвостин и в самом деле задремал. Не мешая ему, Иван поднялся на ноги, посмотрел, как Митрофан с Евдокием споро разжигают костер, и, отойдя к журчащему рядом ручью, наклонился, сполоснув холодной водицей лицо, после чего обернулся к Проньке – поиздеваться от нечего делать.
Отрок уже успел выстирать грязную одежонку в ручье и теперь аккуратно развешивал ее на деревьях – сушиться.
– И что ж тебя так в трясину шатнуло, отроче? – усмехнулся Иван. – Поди, всю ноченьку хозяйскую бражку жрал, из погреба, а? – он нарочно насупил брови.
Пронька, едва не плача, бросился в ноги:
– Не пил я бражки и в погреб не лазал, Христом богом клянусь, боярин-батюшка!
– Ладно, ладно, хватит валяться, – Раничев махнул рукой. – Подымайся, сказал! В следующий раз под ноги гляди внимательней.
– Да я и глядел… Только вот, на кочке ножик нашел… Интересный такой, маленький… Рукоять вся разноцветная, словно бы из цветного стекла, а на клинке надпись латиницей.
– И что за надпись? – заинтересовался Иван.
– In vino veritas.
– Надо же! – Раничев против воли расхохотался. – Ну, истина далеко не всегда в вине, хотя, конечно, кое-кто, небось, так и думает. Где ножик-то?
– Упустил. В болотину. Потянулся и…
– Эх ты, раззява!
Отрок опустил глаза.
– Ладно, пойдем-ка, поедим лучше, эвон, шумит котлище! Иди, разбуди гостя.
– Сполню, боярин-батюшка.
Похлебали ушицы – дожидаясь гостей, Митрофан успел-таки наловить рыбы: пару окушков, голавль, красноперки. Снова выпили. Сначала поели персоны знатные – Иван с Хвостиным, а уж только потом остальные, как и было принято в обществе. Немного полежав, Раничев покопался в мешке и. вытащив оттуда запасные сапоги, протянул их Проньке:
– На! Носи, паря. Босиком-то в лесу несподручно – сучки да и змее чикнуть может.
Слуга поклонился:
– Благодарствую, боярин-батюшка.
– Носи, носи, – засмеялся Иван. – За верную службу жалую тебя сапогами, Прохор. Правда, чаю, велики зело тебе, так уж не взыщи – других нету.
– Это ничего, что велики, не малы ведь, – усмехнулся Митрофан. – Завсегда можно на ноге подвязать либо травы напихать.
Отрок так и сделал. Пошли дальше – урочищами, оврагами, буреломами – заночевали, с утра обошли еще одно болото, а уж к полудню вышли в густой сосновый бор, пахучий и высокий. За бором, за стволами деревьев, серебрилось озеро. Плещеево.
– Пришли, – тихо, сам себе, сказал Иван. – И кажется, на том бережку когда-то стояло идолище.
– Давно уж его сожгли, господине, – обернувшись, так же тихо промолвил охотник. – Что сначала велишь – охоту или просто пройдемся, ребят посмотрим?
– Посмотрим, – кивнул Раничев. – Эвон, Евдоким-то весь извелся.
– Давно замечаю – странный ты господин, Иване Петрович, – Митрофан вдруг подошел ближе. – Ну какому боярину до простого пахаря дело? Только тебе. За что и поклон ото всех.
Охотник с самым серьезным видом поклонился в пояс.
– Ладно, – несколько смутился Иван. – Пошли, что ли, к озерку пройдемся?
– Пошли.
Они нашли отроков почти сразу, оба – Овдотий и Гришка – лежали у самой кромки воды, рядом с кучей закопченой рыбы – видать, удалась, рыбалка-то. У Овдотия – он был без рубахи – в спине, под лопаткой, запеклась темная кровь – видно, били наповал, в сердце. У Гриши же, упавшего чуть дальше – похоже, он пытался убежать, скрыться в лесу, – имелась в затылке одна небольшая, с запекшейся кровью, дырочка. След арбалетной стрелы?
Раничев наклонился и осторожно приподнял за волосы голову убитого парня – вместо лица зияла кровавая рана! Странная для этого времени…
– Иване Петрович, глянь, что твой Пронька нашел, – громко позвал Хвостин.
Отрок уже прибежал, остановился, тяжело дыша, разжал кулак. Иван вздрогнул – на узкой ладони парня тускло блестела…
Глава 3
Май 1405 г. Великое Рязанское княжество. Московский посол
В эту же пору случилось так, что великий князь Василий рассорился с тестем своим великим князем Витовтом…
«Русские летописи XI–XVI веков»:Сказание о нашествии Едигея
…гильза! Да-да, самая настоящая гильза под пистолетный патрон.
Раничев поднес гильзу к носу – пахло порохом. Свежая, недавно стреляли. Значит, вот оно как? Значит. Никакой это не арбалет… значит…
Иван озабоченно вздохнул. Так вот, оказывается, что имела в виду ведьма, когда предупреждала о том, что не закрылась какая-то дыра. Дыра во времени! Через которую проник кто-то очень и очень опасный… вернее – опасные. Судя по гильзе, проникли из двадцатого века. И грабят теперь обозы, и устраивают засады на торговых трактах – да их тут, выходит, целая банда!
– Его застрелили из арбалета? – Хвостин оторвался от осмотра Гриши. – Где же стрела?
– Наверное, там, – Раничев махнул рукою.
– Странный амулет, – подойдя ближе, советник посмотрел на гильзу, понюхал. – Пахнет зельем. Тем, что используют в тюфяках и ручницах. – Что скажешь?
– Думаю, лиходеи уже давно скрылись, дошли до реки, и…
– Верно, – Хвостин кивнул и задумался. – Однако не совсем понятно – зачем они убили отроков, ведь никаких богатств у ребят не было?
– Может быть, они просто-напросто узнали кого-нибудь?
– Может быть, – задумчиво отозвался советник. – Очень даже может быть. Я тоже предполагал, что за всеми ловкими нападениями стоит кто-то из местных. Может быть, даже кто-нибудь из твоих крестьян!
– Или – из монастыря, из бывшей усадьбы покойного боярина Ксенофонта, из Угрюмова, в конце-концов – парни там не раз бывали! – взорвался Иван. – Что толку теперь гадать? К сожалению, трупы мы не вынесем. Придется хоронить здесь.
– Я знаю молитвы, – Хвостин неожиданно улыбнулся. – Вели копать могилы – прочту.
Раничев хотел было ответить, что и сам знает молитвы, и что дело вовсе не в них, а в том, что по здешней земле, где-то совсем рядом, еще бродят убившие парней нелюди, которых нужно как можно скорей отыскать, и… Впрочем, и сановный гость наверняка думал сейчас то же самое – да ведь за тем и приехал.
Отроков схоронили на берегу, в двух небольших могилах. Воткнули в холмики вырубленные из деревьев кресты, Хвостин, как и обещал, прочел молитвы. Помолчали. Евдоким, не стыдясь, плакал – жалко племянников, да и у Проньки глаза были на мокром месте. Раничев покачал головой – да, парней жалко, однако их уже не вернешь, и нужно думать об остальных – а ну, как и за их головами явятся неведомые тати? Тати из далекого будущего. Следовало как можно скорее прикрыть открывшуюся дыру – да-да, дыру, иначе откуда гильза? Да и его сыновьям – Иван посмурнел – если верить ведьме, остался всего лишь год жизни. Всего лишь год… Однако нужно искать Хасана ад-Рушдия – тормошить купцов, может быть, даже ехать в Самарканд. Нужно! Может быть, привлечь к этому делу Хвостина? Или не стоит?
Обратный путь проделали молча. Почти не разговаривали, не шутили и, кажется, достигли реки куда как быстрее, нежели шли от нее к озеру. Отвязав челнок, переправились – на холме ждали телеги и кони.
– Ну? – поклонившись, мальчишки-возницы пристали с расспросами к Проньке. – Неужто так и не нашли наших?
– Как не нашли? – мрачно усмехнулся тот. – Нашли. Уже и схоронили.
– Как «схоронили»?
– Да так.
Притихнув, юные возницы быстро затянули подпруги, уселись – и вся процессия покатила в обратный путь. Вечерело. Звенело злобное комарье. Оранжево-золотистое солнце неспешно опускалось в реку.
В столицу княжества, город Переяславль-Рязанский, Раничев добрался вместе со свитой Хвостина. Не один, конечно, ехал – как и было велено, прихватил с собой дюжину «воинских» отроков – здоровенных молодцов под руководством Лукъяна. Молодые воины, хоть пока и не имели коней – дорого – зато носили не самую плохую кольчужку, а кое-кто – и панцирь. У каждого в руке – рогатина, сабля у пояса, за спиной саадак с луком и стрелами, на голове шеломы железный – пойди-ка, подступись, супостат-ворог! Живо получишь от ворот поворот, повезет еще, ежели жив останешься. Иван радовался, глядя, как бодро шагают его «молодцы», не зря испоместил того же Лукъяна землицей на выселках – хоть и маловато там оброчников, да все ж лично ему, Лукъяну-вою, оброк теперь платят, жить можно молодому парню, да и жениться давно бы пора.
– Эй, Лукъяне, – придержав коня, обернулся Раничев. – Чего не женишься-то?
Лукъян – высокий, светлобородый, плечистый (не то что в прежние годы – подросток-воробышек) – подъехал к Ивану, улыбнулся:
– Не на ком пока, Иване Петрович!
– Как это – не на ком? – удивился Иван. – Что, в Угрюмове, аль у нас в деревнях красны девки повывелись?
– Да девки-то есть, – Лукъян понизил голос. – Только видишь ли, мой господине, язм теперь вроде как дворянин при тебе, так?
– Ну, так. Что же, я тебе жениться запрещаю?
– А раз дворянин, – продолжил парень, – так и жениться должен соответственно, чтоб чести ни своей, ни твоей не порушить! На крестьянках – никак, на посадских – тоже. Вот, может, при дворе князя Федора отыщу какого-нибудь служилого человека дочь.
– А твой шевалье полностью прав, – закивал внимательно прислушивающийся к беседе Хвостин. – Так и сделай, Лукъян – у княжеских служилых людей девиц на выданье много. Только вот, всякая ли поедет в твою деревню?
– Поедет, – Лукъян усмехнулся. – У меня там не изба – хоромы.
– Да и сват надежный имеется, – Раничев со смехом похлопал себя по груди. – Эх, и погуляем на свадьбе!
Так, за разговорами, и не заметили, как за холмом засеребрилась Ока, а там и показался город – с высокими башнями, с мощными деревянными стенами на крутом валу, с пристанью, у которой покачивались десятки торговых судов. Приехали… Почти – ну, верст пять осталось, уже слышно было, как заблаговестили колокола в храмах, а Хвостин покачал головой:
– Нет, все равно не успеем к вечерне.
Иван со своими людьми у него и остановился – у думного дворянина Дмитрия Федоровича Хвостина, воинов и слугу Проньку отправили спать в людскую, а сами – Иван, Лукъян да хозяин – уселись в горнице за столом – ужинать.
– Князь Федор Олегович, как ты знаешь, поразмыслив, больше склоняется к своему родственнику по жене – государю московскому, нежели, скажем, к Витовту или Твери, – прихлебывая мальвазею из серебряного кубка, деловито пояснял Хвостин. – К Витовту вообще в последнее время и покойный князь Олег Иваныч не благоволил, особенно после Виленско-Родомской унии.
– Унии с Польшей? – Раничев понимающе качнул головой, все же он был историк.
Хвостин рассмеялся:
– Приятно беседовать со знающим человеком.
– Scientia potentia est, – усмехнулся Иван. – Знаешь, Дмитрий Федорович, есть у меня одно дело к князю, о котором я тебе говорил еще у нас, помнишь?
– Помню, помню, – закивал Хвостин. – Спорные владения, когда-то принадлежавшие воеводе Панфилу Чоге, а ныне…
– А ныне они должны по праву принадлежать той, чьим опекуном он столь долгое время являлся – боярышне Евдокии!
– Тебе значит, – Хвостин снова кивнул. – Так скажу – в этом вопросе трудненько будет разобраться – Феоктист-тиун уж постарался, замутил воду – не ясно даже, кто теперь этими землями владеет? Не удивлюсь, если – вообще никто.
– То есть тогда они будут считаться принадлежащими князю?
– Правильно полагаешь. Но не переживай – помогу, если в моих силах.
– Сочтемся, Дмитрий Федорович, уж ты меня знаешь, – Раничев подставил опустевший бокал быстро подбежавшему слуге с большим кувшином вина. – Ну, за успех!
Выпили, еще немного поговорили ни о чем – о погоде, о видах на урожай, о книгах – да и решили отправляться спать, времечко-то было уже позднее. Иван остановился на галерее – ему было постелено наверху, в светлице – прислушался. Сзади подошел Хвостин.
– Забыл тебя предупредить, – тихо сказал он. – При княжьем дворе сейчас находится брянский боярин Никита Суевлев – доверенный человек Витовта. Будь с ним поосторожней, может навредить – и очень сильно.
– Как я его узнаю?
– Узнаешь. Хитер, аки змей.
– А зачем он здесь?
– Стравить нас с Москвой. Знаешь же – duobus certantibus tertius gaudet!
– Двое дерутся – третий радуется, – шепотом перевел Иван. – Но ведь, кажется, ежели Федор Олегович направлен на Москву, так гнал бы этого Суевлева в шею!
Хвостин приглушенно расхохотался и покровительственно похлопал Раничева по плечу:
– Не все так просто, друг мой, не все так просто.
Иван так и не заснул, хоть в светлице, на широкой лавке было постлано пахучее свежее сено. Все думал – о гильзе, о разбойниках, о дыре во времени, о словах старой ведьмы… И о том, как же все-таки разыскать магрибского колдуна – пожалуй, единственного теперь, кто знал тайну и возможности перстня.
Раничев покрутил на пальце подарок Тамерлана – красивое, черт побери, колечко! Только вот теперь бесполезное – разве что на черный день. А может, подействует еще? Раничев медленно прочел заклинание, готовый, ежели что, остановиться на полуслове… Нет, ничего! Как сиял, так и сиял – еле различимо, зелено, тускло… Точно так же, как в музейной витрине, тогда, в Угрюмове.
Утром поднялись рано – отстояли заутреню, поснидали – и в княжьи хоромы. По всем улицам на княжеский двор уже стекались вооруженные люди. Хозяева – бояре да дети боярские – верхом, воинские слуги – пеши. У всех за спиной – не больше десятка, не особо-то много было в княжестве богатых вотчинников. Однако вооружены справно – кольчуги, колонтари-панцири, сабли, луки-стрелы, у кого и мечи. Не экономили на оружии в рязанских землях – и Орда рядом, и Литва, да и Москва нет-нет, да и посмотрит алчно. Воины – в большинстве своем здоровенные молодые парни, что называется – кровь с молоком, шагали браво, то и дело посматривая на высыпавших на улицы девок – в нарядных сарафанах, саянах, юбках – красных, ярко-зеленых, лазоревых. Даже Раничев недовольно покосился – уж оделись бы как-нибудь поскромнее, а то ведь вырядились – явный «голливуд», эдакая развесистая русская клюква. Камеры, интересно, нигде не стоят? Нет? Слава богу.
По поводу появления в городе столь обильного количества конных и оружных людей среди непосвященных обывателей ходили самые противоречивые слухи. Кто-то говорил, что ожидается новая война с ордынцами, им возражали, что не с ордынцами, а с Литвою, и не война, а совместный поход, третьи, наоборот, утверждали, что ждут приезда ордынского царевича Шадибека, приглашенного самим князем, четвертые… В общем, слухам не было числа. Хотя, по словам того же Хвостина, рязанский князь Федор вовсе и не скрывал, что ждет московское посольство – только вот как раз в это не очень-то верили, уж больно обыденно, ну подумаешь, посольство! Душе обывателя хотелось чего яркого, необычного, запоминающего – к примеру, войны, или, на худой конец, казни. Вот это событие, о котором не грех будет потом, когда-нибудь в старости, поучительно рассказать внукам – типа, вот, мол, в наше время бывали дела, совсем не то, что теперь.
Весь княжий двор, запруженный народом, кипел, гомонил, волновался – перекрикивались, махая друг другу руками, знакомые, смеялись, о чем-то болтая, вои – весело, интересно! Еще бы – уж куда веселее, чем сидеть по вотчинам да в носах ковырять. Отбороновали ведь уже, отсеялись, пока для силы молодецкой одни покосы остались – взять косу в руки, и эх, раззудись плечо!
– Князь! Княже! – вдруг пролетело по людям. Все поснимали шапки, многие закланялись.
Иван тоже снял с головы шлем – открытый, красивый и легкий, как раз для строевых смотров, для серьезной надобности имелся у него и шлем закрытый, с личиной, ордынский, вернее – тюркский, в Самарканде-городе кованый. Не байдана на Иване, не колонтарь, не бахтерец – миланский панцирь-кираса, прочный и легкий, всего-то килограммов семь в нем и весу, а в любом другом доспехе – почти в два раза больше.
– Князь, князюшко! Отец родной. Слава великому князю!
Федор Олегович улыбнулся народу – в изукрашенном разноцветными каменьями шлеме с флажком-еловцем, в доспехе из сияющих на солнце крупных плоских колец – байдане – ненадежен такой доспешец, да зато красив, широки колечки – можно на них много чего нарисовать, написать, скажем, молитвы, от вражьего оружья спасающие, да мало ли что. Раничев в подобную чушь не верил, поэтому предпочитал крепкий миланский панцирь.
Князь поднял руку – народишко стих, и благолепная тишина воцарилась на обширном дворе, лишь где-то в голубом небе пели непослушные птицы.
– Люди, – обратился к собравшимся Федор. – Бояре мои, дети боярские, служилые люди. Не затем вас созвал я, чтобы идти воевать-ратиться, слава Господу, не идет на нас пока никакой ворог, а затем, чтобы встретить почетом и радостию гостя – посланца родича моего, великого московского князя Василия Дмитриевича.
Князь снова махнул рукой, и стоявшие внизу слуги подвели к крыльцу красивого вороного коня с золоченой уздечкой. Федор Олегович, еще раз улыбнувшись, уселся в седло – так ему казалось почетнее. И в самом-то деле: встретишь посла в хоромах – Василий может расценить как унижение, а выйдешь во двор – много чести. Вот так, в седле – по-походному – никто не придерется, ни свои, ни чужие.
Видно, князю уже доложили о приближении посольского каравана, иначе бы не вышел так рано. И вот, наконец, у ворот заиграли трубы, под рев которых во двор въехали московиты – все в сверкающих одеждах, вальяжные, верхом на сытых конях. Едущий впереди воин в блестящих на солнце кованых латах спешился, подавая пример своим, поправил на плечах шелковый голубой плащ, сняв шлем, небрежно отдал его слуге и, подойдя к Федору, поклонился, тряхнув густыми кудрями.
Увидев посланца, Раничев едва не упал с седла, но сдержался и обрадованно покрутил головой, как обычно, прокомментировав все фразой из любимого фильма:
– Видал чудеса, но такое! Это ж Тайгай, мать его за ногу! Ну точно Тайгай, чтоб мне лопнуть!
И в самом деле, посланцем московского князя неожиданно для Раничева оказался его старинный приятель и собутыльник Тайгай – беспутный ордынский княжич, когда-то – доверенный человек Тохтамыша, но волею судьбы долгое время служивший Железному Хромцу – Тимуру. Тот даже пожаловал Тайгаю союргал – землицу в управление, правда, ордынец – на которого то и дело наезжали муллы – давно собирался послать все к шайтану и по примеру многих своих собратьев поискать счастья и денег в Московии. Вот, видно, собрался. А поскольку воином Тайгай был не из последних, да и вообще – человек широко известный, князь Василий и выбрал его в качестве посла, тем более что княжич когда-то неплохо знал рязанские земли.
– Ну, Тайгай, – Иван покачал головой, горя нетерпением встретиться со старым другом.
Встретились!
Как всегда – в корчме.
Да так – что дым стоял коромыслом.
Вообще-то, все начал Тайгай – ведь это ж он предложил разбавлять медовуху пивом, как будто так было не выпить. Сказал – так пикантнее, откуда и слово-то такое вызнал, черт смазливый?!
Уселись на лавке – специально оделись попроще, так, в зипунишки суконные – правда, сукно то немаленьких денег стоило – да только кто здесь, в корчме, о том знал – простенько все, скромненько так, но, со вкусом. Не очень-то хотелось Тайгаю потчевать старого приятеля в княжеских хоромах, где и стены – уши. Куда лучше вот пойти сюда, в корчму, выпить, потискать непотребных девок, а под конец затеять хорошую драку!
– Нет, драки, пожалуй, не нужно, – улыбнулся Иван. – Лучше посидим, винишка попьем, побазарим.
– Не нужно, говоришь? – Тайгай ухмыльнулся. – Ну, как знаешь. Ребята, можете идти в хоромы, – обернувшись, княжич приказал двум отрокам, неотлучно находившимся у него за спиною и совсем не походившим на слуг – уж больно гордые, с синими лучистыми глазами.
– Это сыновья мои, – наконец-то соизволил пояснить ордынец. – Тот, что помладше – Иван Тайгаев, а старший – Тайгаев Петр. Иван, кстати, в честь тебя назван. Вот за это и выпьем! Эй, корчемщик, тащи-ка сюда кувшинец!
– Выпьем, – согласно кивнул Раничев и обиженно покачал головой. – Что-то ты раньше мне про своих детей не рассказывал!
– Да и не расскажешь обо всех, друже! – весело подмигнул княжич. – Больно уж их у меня много.
Так, под мальвазеицу, и поговорили. Тайгай кратенько поведал о своей судьбе: погрязнув в доносах завистников, он не стал дожидаться мудрых решений от наместников Тамербека, а попросту свалил в Москву, к Василию Дмитриевичу, что уже давно собирался сделать. Московский князь принял мурзу приветливо – еще бы, Тайгай был хорошо известен как великий воин – испоместил землишкой с крестьянами, некоторое время присматривался, а вот как раз сейчас и назначил послом в Рязанское княжество.
– Сказать по правде, – Тайгай усмехнулся, показав крепкие белые зубы, – службишка новая мне по нраву, да и что бы я делал в Мавераннагре после смерти Тимура? Спился бы, или б вражины заклевали – уж больно их у меня появилось много, особенно после того, как из моего зиндана сбежал приговоренный к смерти преступник.
– У тебя был зиндан? – хохотнул Раничев. – Ах да, ты ж имел в управлении пожалованные Тимуром земли. Что ж ты так опростоволосился с тем преступником?
Тайгай неожиданно улыбнулся:
– Все дело в том, что преступника звали Салим.
– Салим?! – услыхав имя старого друга, Раничев едва не поперхнулся вином. – Так он жив?
– Пришлось помочь ему бежать, – рассмеялся ордынец. – Примерно с год тому… А потом какой-то пес накатал на меня донос… Вот и пришлось податься в Москву.
– Эх, Салим, Салим, – Иван покачал головой. – Все так и рыщет по всему Мавераннагру со своей шайкой. И ведь не надоест же! Наверное, мог бы и остепениться, чай, не мальчишка уже, да и главный его враг – Тимур – умер.
– Может, и остепенится теперь, – Тайгай потянулся к вину. – Он собирался вернуться в Ургенч.
– Ургенч… – тихо протянул Раничев. Перед глазами его почему-то вдруг возник Самарканд – с фонтанами, мечетями, медресе и жарким пронзительно-синим небом. Город, в котором когда-то пришлось побывать не раз, и все – не своей волей. И вот, похоже, туда же нужно будет поехать сейчас, и как можно быстрее.
Иван резко вскинул глаза:
– Ты помнишь, в свите Тамербека был такой магрибинец, Хасан ад-Рушдия?
– А, колдун! – кивнул Тайгай. – Смуглый такой, тощий, чем-то похожий на ворона. Я пытался узнать у него имена доносчиков – так ведь этот Хасан так и не смог мне помочь, так уклончиво отвечал, что и не разберешь. Да все они, колдуны, такие. Что это ты вдруг о нем вспомнил?
– Он мне нужен, Тайгай, – честно признался Раничев. – Очень нужен. Ты говоришь, он был в Самарканде?
– Был, да… Только сбежал! – ордынец расхохотался. – Видно, звезды сказали ему, что китайский поход окончится неудачей и смертью эмира. Все так и вышло – окончился, толком и не начавшись. Многие муфтии имели на ад-Рушдия зуб, и вряд ли бы колдуну поздоровилось после смерти властителя. Он это понимал – умный, потому и сбежал. И знаешь, куда?
Иван вздрогнул.
– Ни за что не угадаешь – в Мухши-Наручад! – Тайгай хлопнул себя по коленкам. – Знаешь, мы с ним воспользовались одним караваном – работорговца Ибузира ибн-Файзиля.
– Далековато же вы забрались, – покачал головой Раничев. – Ну ты понятно – давно о Москве подумывал, да и родина твоя под Ельцом, а вот магрибинец – и чего его понесло на север?
– Думаю, он просто-напросто воспользовался тем караваном, что попался под руку, – ордынец пожал плечами. – Не до выбора ему было, честно сказать – поскорей бы убраться. Эмир бы не потерпел отсутствия столь видного предсказателя в китайском походе – и этот поход стал бы для колдуна последним.
– Мухши-Наручад, – тихо вымолвил Иван. – Это же совсем рядом.
– Да, недалеко, в лесах.
– Орда…
– Да какая, к чертям собачьим, Орда? – Тайгай презрительно замахал руками. – После походов Тимура от Орды, считай, одни клочья остались. Вот и эти, мишари хана Бехана, можно сказать, сами по себе живут. Нет, ну Едигею, думаю, что-то платят, так, мелочь. Да и что с них возьмешь? Там ведь, сам знаешь, одни леса да урочища.
– Знаю, – Раничев задумчиво кивнул. – И города у них – не города, а какие-то лесные остроги – Сараклыч, Каньгуш, Темников.
– Вот в Темников и подался беглый колдун, – усмехнулся ордынец. – Там его и ищи, ежели надо. Только поторопись!
– А что так?
– Так ведь Хасан не век вековать в Темникове будет, поди уже прознал про смерть Тимура, да и забыли про него… Самое время обратно в Магриб двинуть – уж куда лучше, чем прозябать в чащобе.
– А ведь ты, пожалуй, прав, Тайгай, – протянул Раничев. – Да наверняка прав… А Темников, он ведь рядом, дороги знать – за несколько дней добраться можно. Да-а… Митрофан-охотник те места хорошо знает, да и сам…
– Ты что это там шепчешь, – ордынец обнял приятеля за плечи и, подмигнув, прошептал. – Там, у стенки, в дальнем углу – двое… Один – остроносый, другой – толстяк. Осторожненько обернись, посмотри.
Читать бесплатно другие книги:
