Кольцо зла Посняков Андрей

Глава 5

Июнь—июль 1405 г. Переяславль-Рязанский – Средиземное море. Путь

Скажи, мой друг, зачем мы так беспечны

В потоке дней и суматохе дел?

Не помним мы, что век не будет вечным

И всем путям положен свой предел.

Андрей Макаревич«Путь»

…прибавились еще три.

Внимательно выслушав Раничева, думный дворянин Хвостин задумчиво покачал головой. Кастилия?! Что проку в этой поездке для Рязанского княжества? Заключить военный союз? Слишком далеко кастильский король, на другом краю света, да и против кого такой союз заключать? Против Москвы? Витовта? Ну разве что – торговое соглашение, и то не очень-то выгодное, ведь путь не близок и весьма опасен.

– Не знаю, зачем тебе в Кастилию? – пристально посмотрев на Ивана, Хвостин с сомнением почмокал губами. – Ну нагадала ведьма – и что с того? Мало ли кто чего говорит?

Раничев молчал, вполне отдавая себе отчет в том, что в глазах княжьего советника выглядит сейчас донельзя глупо: и в самом деле, переться черт-те куда на край света из-за предупреждений деревенской ведьмы! Да, конечно, глупо – но ведь не мог же Иван рассказать Хвостину о дырах во времени, о перстне, и о том, что он, Иван Петрович Раничев, вовсе никакой не боярин, а директор Угрюмовского исторического музея, музыкант-любитель и меломан. А ведь хотелось бы придумать правдоподобную версию отъезда – вот Иван и предлагал себя в посланники к кастильскому двору от рязанского князя. Хвостин, правда, в надобности такового посольства сильно сомневался, и правильно делал.

В дверь осторожно постучали, думный дворянин обернулся:

– Кто?

– Старший дьяк Авраамий челом бьет и принять просит, – заглянув в приоткрытую дверь, доложил вышколенный слуга.

– Авраамий? – Хвостин махнул рукой. – Ну пусть войдет.

Вошел старший дьяк – начальник княжеской канцелярии – длинный и нескладный, с узким лицом и умным взглядом, старинный знакомец Раничева. Войдя, поклонился отдельно обоим:

– Здрав будь, господине Димитрий Федорович! Здрав будь и ты, Иване Петрович. Давненько к нам не заглядывал.

– Да все дела, дела, – устало махнул рукой Иван.

Авраам – все такой же растрепанный, смешной, как и раньше, в старые времена, расправил на груди широкий – не по фигуре – кафтан из желтой парчи, который надевал лишь идя во дворец:

– Слыхал про твои дела от Димитрия Федоровича. В Кастилию собрался? Хорошее дело.

– Вона! И ты туда же! – удивленно воскликнул Хвостин и громко расхохотался. – И далась же вам эта Кастилия! Что, поближе никаких государств нету?

– Подожди смеяться, господине Димитрий Федорович! – Авраам хитро покачал головой. – Может статься, поездка сия нам нешуточной выгодой обернется.

Тут уж удивились оба – и Хвостин, и Раничев.

– Это какой же выгодой? – прищурился советник. – Поясни! О чем мне князю докладывать?

– Пояснить? Изволь, господине, – кивнув, дьяк уселся в предложенное креслице. – Кто такой боярин Никита Суевлев, и что он тут делает, думаю, вам объяснять не надо?

– Не надо. Брянский волк ему боярин.

– А мы, между прочим, недавно посольство московское принимали – теперь и нашим бы не худо на Москву съездить, договориться с глазу на глаз… Суевлев не глуп, и все это хорошо понимает – значит, будет мешать, козни строить. А ведь людишек у него с собой не так уж и много.

– Что-то не пойму, куда ты клонишь? – признался Хвостин.

– Иване Петрович в дальний путь собрался по какой-то своей надобности? Вот и славно. Пусть едет, как бы в посольство великое – о том на всех углах кричать не надо, так, тихонько, но чтобы до Суевлева дошло…

– Погоди, погоди, – советник закусил губу. – Так ты полагаешь, в преддверье дел московских хорошо бы тайных людей Суевлева из княжества убрать? За Иваном отправить? А ему это нужно, чтобы всякие соглядатаи в его дела мешались?

– Думаю, они ему мешать не будут, – усмехнулся дьяк. – Их дело – вызнать. Так пусть прокатятся до Кастилии и обратно, а мы тут тем временем главное, московское, дело решим. А Иване Петрович, ты как?

– Согласен, – одобрительно кивнул Раничев. – Хорошая идея – на себя часть шпионов отвлечь.

– Мудрено говоришь, Иване Петрович, – Хвостин почесал бородку. – Впрочем, мы все поняли. Так ты, стало быть, согласен?

– Конечно! Иначе чего бы я сюда приперся? И личные дела решу, и княжеству подсоблю – чего же лучше?

– Так путь-то далек да опасен! Сгинешь!

– Ххэ! – Раничев хотел было презрительно сплюнуть, да постеснялся, лишь буркнул. – Еще и не в таких переделках бывали, верно, Авраамий?

Дьяк улыбнулся.

– Думаю, соглядатаи литовские ко мне в свиту набиваться будут, – подумав, предположил Иван. – Как бы их обнаружить?

– В свиту? – переспросил Хвостин. – Не обязательно. К чему им себя раскрывать? Вполне можно и в отдалении следовать, и даже не очень-то рядом – ведь цель твою они знают. Толедо! Ах, прекрасный город, когда-то доводилось бывать… – глаза советника на миг затуманились. – А какие там оружейники, клинки толедские по всему миру славятся! Пусть, пусть прокатятся, я чаю, ты бы, Иван, все равно как частное лицо поехал, так?

– Поехал бы, – Раничев кивнул. – Но, вот еще о чем я хотел бы просить. Дело разбоев касается – ну мы уже о том когда-то говорили.

– Ну-ну? – насторожился советник.

– Хорошо бы надежную сторожу выставить вокруг Плещеева озера, – продолжил Иван.

Хвостин пожал плечами:

– Плещеево озеро? Это же глушь несусветная, туда, поди, и дорог-то путевых нет.

– Нет, – согласился Раничев. – Но сторожу выставить нужно. Чую, логово там разбойное.

– Так прочесать все!

Иван с сомнением покачал головой:

– Хитро спрятано, не найти. Уж на что мои все охотники – и те ни с чем возвернулись.

– Ладно, выставим воев, – согласился советник. – Коль говоришь, логово там… Авраам, запиши все.

– Исполню.

Хвостин потянулся:

– А неплохо мы с вами насчет соглядатаев придумали, а? Зря я смеялся, что ж, недаром говорят – risu inepto res ineptior nulla est – нет ничего глупее глупого смеха. Иване, латынь выучил?

– Лего либрум, – усмехнулся Иван. – Прочел твою книжицу.

– Я к тому, что латынь во всем мире грамотным людям понятна, – пояснил советник. – Да и кастильское наречие на нее сильно похоже. Не все, но кое что понять можно.

– Разберемся, – заверил Раничев. – Ежели что, толмача сыщу.

– Да где ж ты его там сыщешь? – засмеялся Хвостин. – Кто ж там русский-то знает?

– Зато мавританскую речь многие ведают, а я ведь ее знаю.

– Ах да, да, я и забыл уже… – думный дворянин поднялся на ноги. – Ну что ж, Иван, подбирай свиту. Только имей в виду: нужных людей мы тебе не дадим, они нам самим сгодятся.

– Да мне много и не нужно, человека три-четыре, не больше, – засмеялся Раничев. – Служку своего возьму, Проньку – малый шустрый, латынь знает, да и сирота: помрет в пути – никто плакать не будет. Эх, Авраама бы взял, да ведь не отпустишь?

– Не отпущу, – серьезно кивнул Хвостин. – Но больше своих не бери, лучше поищи при княжьем дворе – подозрительно, ежели оттуда людишек не будет.

– Ну тут уж я совсем никого не знаю, – развел руками Иван. – На вас тогда понадеюсь.

– Надейся, надейся, – советник захохотал. – Ладно, кого-нибудь подберем…

Хвостин не обманул, подобрал людей – целых пять человек, вроде бы вполне справных, не абы кого. Иван лично поговорил с каждым, и все трое произвели на него весьма благоприятное впечатление, особенно Григорий Авдеев, из служилых людей, высокий лысоватый мужчина с иссиня-черной бородой, начитанный и умный. Предложение Хвостина поехать в посольстве к кастильскому королю Генриху он принял сразу же – хотелось посмотреть свет, да и предложенная должность – писца – показалась Григорию вполне почетной.

Второй – Аникей, сын Фомы-плотника – смуглый черноволосый юноша чуть постарше Проньки – показался Раничеву каким-то простоватым и недалеким, из тех, про которых говорят: ни рыба ни мясо. Ну не совсем дурак, да и лицо смазливое, приодеть – в свите вполне смотреться будет.

Третьим был еще один писец, Никанор, из монахов, набожный донельзя и зануда, к тому же упрям – наверное, потому Хвостин от него и избавился. Правда, вид Никанор имел не очень-то казистый – маленький, плюгавенький, верткий – вообще больше похожий на черта, нежели на монаха.

Четвертый и пятый – Борис с Захарием – казались угрюмыми, на вопросы отвечали невнятно, чувствовалось – не великого ума люди, зато сильны, оба – косая сажень в плечах, и похожи – лица круглые, волосы светло-русые, стриженые, носы курносые, веснушки. Не мыслители – воины, как же посольству без стражи?

Кроме этих пятерых, Раничев, как и говорил, взял с собой Проньку в качестве личного слуги и мальчика на побегушках, хотел прихватить и Лукъяна, да в последний момент передумал – а ну-ка, нападут тати, или Ферапонтов монастырь, воспользовавшись отъездом боярина, снова начнет зариться на чужие земли?

На экипировку фальшивого посольства из казны выделили вполне достаточно денег, чтобы как следует одеться, а подарки у Ивана были свои – не бог весть что, меха собольи, но во всей Кастилии такие вряд ли нашлись бы, да и не только там. С утра, отстояв заутреню в красивом деревянном храме Фрола и Лавра, «посольство» в полном составе уселось на коней и неспешно – чтобы видно было всем горожанам, а особенно – литовским шпионам, направилось к южным воротам, выходившим к Пронскому тракту. Добраться до Дона, там уж, с попутным стругом, в Кафу. Ну а из Кафы ходили суда по всему свету, если и не до Кастилии, то до Генуи можно было добраться, а уж там нашли бы попутный кораблик, а, глядишь, и зафрахтовали бы – деньжат хватало. Ехали спокойно, не нервничая – литовские шпионы вредить пока не должны были, разве что на обратном пути. До Дона добрались безо всяких приключений, нашелся и струг – караван почтенного негоцианта из Солдайи синьора Негрицци, одним из партнеров которого был кафинский купец Гвидо Арженти. Караван Негрицци должен был зайти и в Кафу, что, конечно, было Ивану на руку.

Дни тянулись медленно, тоскливо. Неспешно текла река, подымавшиеся по берегам ряжи сменились пологой степью, и часто, особенно по утрам, когда ветер качал высокие травы, нельзя было с уверенностью сказать, где кончается река и начинается степь. Настолько все было похоже – изумрудно-голубые волны, желтые цветы – или отблески солнца?

В жаркое время – днем – Раничев валялся в разбитом на корме шатре, с грустью вспоминая, как прощался с Евдоксей. Милой супружнице пришлось сказать официальную версию – мол, отправил князь в далекое посольство. Говорить правду жене не хотелось – зачем раньше времени волновать? Когда уезжали в Переяславль, на околице Гумнова, ближе к торговому рядку, остановились проститься. Иван оглянулся тогда, посмотрел на вотчину, на засеянные поля, луга с пасущимися стадами, на справные избы оброчников-селян. Захолонуло сердце – нет, не зря он вернулся сюда, не зря… Семья, вотчина, крестьяне, которым он нужен – чего еще-то желать? Были бы здоровы жена и дети, да не шастали бы по лесам и трактам лихие люди. За тем и ехал сейчас в далекие испанские земли… За тем и ехал…

Стоял самый полдень, и Иван уже начал подремывать, засыпать, как вдруг откуда-то послышались крики. Не смолкая, они становились все громче, Раничев выглянул из шатра и увидел, как, подцепив веревками, из реки достают обнаженное тело атлета. Присмотревшись, он узнал Бориса, одного из своих охранников, дюжего молодого парня, и, быстро натянув рубаху, подбежал к борту, у которого уже столпились люди. Среди корабельщиков Иван заметил своих – Григория, монаха Никанора, Аникея с Пронькой. Двое последних были мокрыми – видно, купались или помогали вытаскивать. Ага, вот из воды на палубу вылез напарник Бориса Захарий.

Раничев потянул за рукав Григория:

– Что случилось?

– Да нырнул парень неудачно – попал в мель, сломал шею, – вздохнул тот. – Худое дело, однако бывает.

– Как так – нырнул? – Иван недобро прищурился. – Кто ему разрешил нырять?

– Так жарко же, господине, – вытирая тряпицей выступивший на лысине пот, пожал плечами Григорий. – Вот и купались ребята, тут течения-то почти нет, не отстали бы. Борис, правда, не купался, у борта стоял да в воду с завистью пялился, а наш Аникей ему и крикнул, ныряй мол… тот и нырнул. Бывает.

– Головы вам всем поотрывать, – зло просипел Раничев. – Скажи Проньке, пусть зайдет в мой шатер. Затем этого пришли, Аникея.

– Звал, господине? – откинув полог шатра, поклонился Пронька.

– Звал, звал, – буркнул Иван. – Давай, заходи, рассказывай.

– А чего рассказывать-то? – парень пожал плечами. – Обыкновенно все получилось – из наших первым Аникей купаться полез, так, на мели поплескался – он плавать еле-еле умеет, потом всех позвал и Борису вот крикнул, чтоб тот нырял, там омуток был, рядом совсем, мы все ныряли… Вот Борис и нырнул… Да башкой в мель, а ведь Аникей ему указывал, куда нырять-то.

– Ужо отведаете у меня плетей оба, – пригрозил Раничев. – Пшел вон. Да позови Аникея.

Аникей сразу же упал на колени и заплакал:

– Не вели сечь, господине, не ведал я, что так все обернется. Я-то ведь плавать не умею, не розумел, что там, в воде-то, омуток или мель.

– Чего ж Бориса кричал?

– Да Пронька сказал – омуток. А я не только Бориса звал, всех… Жарко ведь.

– Жарко им! Ух… – Иван поскрежетал зубами.

Вид у Аникея был жалкий – мокрые волосы лезли в глаза, узкие плечи дрожали, по смуглым щекам катились крупные слезы. Видно было – убивается парень. Даже руки елозили по ковру… Как бы не нащупали то, что не положено – спрятанный под ковром мешочек с английскими золотыми монетами с изображением корабля и розы. Вот, звякнули… Впрочем, нет, кажется, показалось. Эка, совсем разрыдался парень!

А с чего, если по справедливости рассудить? По сути – несчастный случай, с каждым может произойти, чего уж.

– Иди с глаз моих, – выгнал парнишку Иван. – С этого часу пукнуть не посмеете без моего разрешения!

Погибшего схоронили на берегу. Забросали землицей могилу, воткнули крест, положили вокруг луговые цветы – колокольчики, васильки, фиалки. Никандр-инок бегло прочел молитву. Потом постояли у могилы, помолчали… Спи спокойно, Борис, коли уж так вышло. Аминь.

Через пять дней приплыли в Азак, город у Меотийского озера, вернее, в Тану – ту его часть, где располагалась генуэзская торговая фактория. Здесь синьор Негрицци решил несколько задержаться – имелись дела к местным торговцам. Воспользовавшись отдыхом, судовщики – в массе своей жители Солдайи или той же Кафы – развлекались всяк на свой лад. Кто ловил на уду рыбу, кто спал, а кто и пил вино в расположенных рядом с пристанью харчевнях, откуда всю ночь напролет доносились веселые удалые песни. Раничев, конечно, тоже сходил туда, за компанию прихватив Григория с Захаром. Звал и Никандра, да тот с отвращением отказался, а Проньке с Аникеем никто и не предлагал посетить заведение – молоды еще по притонам таскаться, пусть лучше вон рыбу удят.

– Только смотрите, поосторожней, – предупредил Иван. – Людокрадов здесь хватает.

– Людокрадов? – испуганно переспросил Аникей. – А как они выглядят?

– У матросов спросите – скажут. Эх, – Раничев вздохнул. – Лет пять назад был тут такой знаменитый Армат Кучюн со своей шайкой… Немало людей украл.

Харчевня оказалась так себе – три стола, скамейки, кислое, словно уксус, вино – зато народу набралось полным-полно: грузчики, судовщики, торговцы. Певучая и быстрая итальянская речь перемежалась с татарской и русской, хозяин заведения – тощий и длинный, как мачта, одноглазый мужик бегло трещал на всех трех наречиях, шустро бегая из угла в угол.

– Нам бы вина, любезный, – придержал его Раничев.

– Вино? – одноглазый разулыбался. – Сколько будет угодно, синьоры, – он обернулся к мальчишке-слуге. Эй, Аймат, а ну, тащи сюда еще пару кувшинов, да побыстрей. Престо, престо! А вы пока присаживайтесь во-он к тому столу, любезные синьоры… Или, может быть, хотите отдельную горницу?

– Пожалуй, – посмотрев по сторонам, кивнул Иван и вытащил из калиты деньги.

– О, синьор платит серебром? – обрадовался хозяин харчевни. – Прошу за мной.

Все трое – Раничев и Григорий с Захарием – поднялись на второй этаж и свернули на тенистую галерею, увитую виноградной лозой и плющом. На галерее, один за другим, располагалось несколько уютных, отделенных друг от друга, зальчиков; как успел заметить Раничев, разного стиля: два татарских – с ворсистыми коврами и подушками, и один русский – или европейский – с квадратным столом и скамейками, обитыми темно-зеленым бархатом. Там и сели… Хозяин самолично принес вина и лепешки с сыром, солеными оливками и жареной рыбой и, поклонившись, вышел. Однако не успели гости выпить, как он снова явился и, наклоняясь к Раничеву, зашептал.

– Что-что? – удивленно переспросил Иван. – Да не может нас никто спрашивать, у нас здесь знакомых нет! Ах, мальчишка, слуга… Чей слуга? На-аш? Ну зови…

На галерею вышел Аникей и, завидев Раничева, поклонился, испуганно моргая глазами:

– Господин, там, у струга, татарские купцы, спрашивают, надобно ли нам вяленой рыбы? Я специально пришел, чтобы узнать…

– Не надо нам никакой рыбы, – отмахнулся Иван. – Да и тебе тут совсем нечего делать.

– Я понимаю… Но вот, кажется, Никанор о чем-то договаривается с ними. Говорит о том, что мы щедро заплатим.

Раничев нахмурился:

– Вот как?

– Я говорил ему, что не стоит затевать торг без одобрения господина, но вы же все знаете Никанора – хоть и монах, а упрям, как черт.

– Вот что, – подумав, решительно бросил Иван. – Пусть Никанор придет сюда… Ах. Черт, не пойдет ведь в вертеп, святоша! Ладно, приведешь его ко входу, потом поднимешься за мной…

– Сделаю, господине, – Аникей поклонился, но не уходил, переминался с ноги на ногу.

– Что ждешь? – недовольно обернулся Раничев.

Отрок покусал губы:

– Боюсь, все же Никанор за мной не пойдет, не поверит… мы уж и так с Прошей над ним подшучивали. Вот если б ты, господин, написал записку… У меня и чернильница с пером завсегда при себе, и на чем писать найдется.

– Давай. А то и в самом деле, ввяжетесь там без меня черт-те во что!

Иван быстро чирканул пару строк и протянул записку служке:

– Иди. Чернила на ходу просушишь.

Аникей молча поклонился и вышел.

Вернулись из харчевни к утру – первым, кто их встретил на судне, оказался зареванный Аникей.

– Про-оша… – утирая слезы, жалобно ныл он. – Про-о-оша…

– Что случилось? – мигом протрезвел Раничев. – С Пронькой чего? Да не реви ты, как баба, говори толком.

Иван затряс парня за плечи, но тот все никак не мог успокоиться, все дрожал, скулил даже, пока не получил несколько оплеух.

– Он подошел к каким-то людям, – полыхая щеками, наконец пояснил Аникей. – Видно, хотел продать пойманную рыбу. Они о чем-то заговорили с ним, такие ласковые, в красивых одеждах…

– А о чем говорили, не слышал?

– Да нет, я же далеко был. Так, кое-что… Да и татарского языка я не знаю, а они смеялись промеж собой, поминали какого-то Арната или Армата…

– Арната?! – удивленно воскликнул Ранчиев. – Может, Армат Кучюна?

– Да, именно это имя я и расслышал, – шмыгнув носом, кивнул Аникей. – А потом они вдруг схватили Прошу, кинули поперек коня, и поминай, как звали!

– Эх, – выслушав слугу, Иван сплюнул с досадой. – Предупреждали же вас насчет людокрадов. А вы?

– Так Проша меня не слушал… А Никанор где? Он же к вам пошел, в таверну?

– Что, еще и Никанора нет? – не на шутку рассердился Раничев. – Да что ж за команда мне такая досталась? Только отвернешься, уже кто-нибудь пропадет! Григорий, узнай у кормщика, когда отходим и будет ли еще караван?

Григорий, кивнув, отошел. Иван склонился с борта и посмотрел в темную воду, чуть тронутую мелкой рябью. Откуда-то с берега, вероятно из таверны, ветер приносил обрывки какой-то удалой песни. Да-а, дела, однако… Раничев плюнул в воду. Оно конечно, будь он урожденный боярин, так и ничуть не расстроился бы – ну помер охранник, пропал служка да куда-то делся монах – подумаешь! Таких, как они, можно в момент набрать, хоть в той же Кафе. Одним слугой меньше, одним больше – какая разница? Так-то оно так… Да только Иван-то не мог так рассуждать, ему искренне жаль было по глупости сломавшего себе шею Бориса и уж тем более Проньку. Никифор-монах. Все ж таки человек взрослый, сам за себя в ответе, а вот Прохор…

– Отходим утром, – подойдя, тихо сообщил Григорий. – За нами караванов нет, следующий – Бен-Зульфари – только через месяц ждут.