Русская готика Тихомиров Артем

Руки тоже были черными. Кажется, от них еще шел дымок, тонкими извилистыми струйками.

Олег кричал, но этот крик существовал только в его мозгу. Он бился о какую-то невидимую преграду, пока она не начала давать трещины. Олег кричал, пока эта преграда не развалилась на множество осколков. Тогда он впервые увидел их.

Кости лежали огромной грудой, выбеленные временем голые кости, когда-то находившиеся внутри человеческих тел. Олег ощутил, как большие тяжелые тиски сжимают со всех сторон его мозг. Боль пронзила тело от темечка до пяток, мальчик забился в конвульсиях и услышал: кости начинают свой бесконечный неумолкающий разговор, свое движение. Груда шевелилась, кости перекатывались по ее краям, стукались друг об друга, замирали в новом положении. Черепа скалились неполными рядами почерневших зубов. Нижние челюсти бились об верхние, отмеряя какой-то непонятный жуткий ритм.

Олег слышал голоса костей и не мог изгнать их из своей головы. Он не знал, что им нужно, не знал, какое послание содержится в этом танце истлевшей плоти.

Отец все еще стоял возле его кровати.

– Я могу умереть через несколько дней, – сказал страшный свистящий голос. – Ты понимаешь, сын?

– А они? Зачем они мне показываются? – спросил Олег.

– Они предупреждают или говорят тебе, как поступить. Я передаю их тебе, – ответил призрак. – Ты понял?

Да-да. Олег кивал, желая только одного – чтобы ужас наконец исчез. Отец сделал шаг к кровати, и мальчик затрясся. Боль во всем теле была сильной, но шорох костей причинял большие страдания. Олег увидел склонившегося над собой отца. Черная кожа пузырилась, растрескивалась, а под ней проглядывало розовое мясо и желтый жир.

– Ты останешься с матерью, – сказало чудовище. – Ты будешь ее сыном, а не моим, потому что я…

Олег вскрикнул, закусил губу, которая потом болела недели две, и посмотрел на свою комнату. Было темно, и тикали часы. За окном шумел ветер.

Папа, этот большой сильный человек, у которого были могучие крепкие руки, должен умереть… Если он сам так сказал, значит… это правда? Человек, перед которым Олег преклонялся, одновременно тяготея и к матери, должен превратиться в это создание с черным лицом?

Олег спустил ноги с кровати и достал из-под нее горшок. В мочевом пузыре гнездилась боль, но мальчик решил ни о чем матери не говорить, перетерпеть это – как приходилось терпеть многое другое (и что еще предстоит). Он вспомнил руки отца, почерневшие, и моча полилась в горшок. Мальчик плакал. Кости стали шуршать чуть сильнее. Поставив ночной горшок на место и накрыв его крышкой, Олег начал бить себя по голове, надеясь, что страшный шорох исчезнет. Он не видел груды костей, но не сомневался, что она где-то рядом… Близко. И по какой-то причине кости решили поиграть с ним в прятки…

Потом Олег несколько раз говорил матери, что слышит их и иногда, кажется, видит, но в ответ получал только презрительно-злобные взгляды, которые сразу отбивали у него охоту общаться. Мать ненавидела своего сына в эти минуты. Возможно, она думала, что Олег такой же сумасшедший, как его отец. Тот тоже временами бормотал о костях… Совсем рехнулся, ублюдок, на своей бойне.

Кости замолчали, но он знал, что ненадолго (теперь они ни за что на свете не замолкнут навсегда). Олег прокрался к двери, открыл ее и выглянул в большую комнату, где спали родители. Ему представился большой страшный волк с зубами величиной с кухонные ножи, который набрасывается на коров и свиней и убивает их. Олег ожидал увидеть именно это чудовище, но тьма ничего не показывала. Через некоторое время мальчик стал различать силуэт кровати и плечо отца, лежащего на боку.

Интересно, смотрит ли он сейчас на него из темноты? Смотрит и улыбается своей шутке…

Пришел посреди ночи и напугал сына, намазал лицо золой и сапожной ваксой, чтобы изобразить мертвеца.

Олег вспомнил щекочущие его отцовы руки. Твердые, но быстрые корневища, которые грозили проткнуть непрочную плоть. Отец правда умрет?

В комнату вошел кот Лобзик. Его шерстяной бок скользнул по голой ноге Олег. Мальчик вздрогнул и закрыл дверь.

Он расскажет отцу и матери о том, что видел.

Отец ушел утром на работу, и Олег не успел с ним поговорить. Он считал, что это очень важное дело. Пусть кто-нибудь из родителей объяснит ему, как быть.

Мать была в плохом настроении. Она готовила, стирала, возилась с животными и шипела сквозь зубы, как змея. Олег беспрекословно выполнял все ее поручения, ожидая удобного момента.

Он ошибся – в тот день не стоило заводить этот разговор. Но Олег так хотел… Шорох костей к трем часам дня извел его вконец. Когда мама решила сделать перекур после обеда и стояла с сигаретой возле сарая, он подошел к ней. Заикаясь при воспоминании о фигуре мертвого отца и его почерневшей (обгоревшей) головы, Олег выложил все, что случилось с ним ночью. Выдал матери все детали, которые помнил, и спросила: может ли папа умереть?.. Реакция последовала незамедлительно. Мать взорвалась. Схватив Олега за плечо, она втолкнула его в сарай. Он упал на одно колено и увидел занесенную над ним руку. Маленькая, но жесткая ладонь съездила его по затылку. Олег заплакал. Мать сказала, что быстро отучит его фантазировать, раз и навсегда, чтобы больше не разевал свой рот… как папаша. Она сняла с гвоздя старый отцовский ремень и стала хлестать Олега по спине и ягодицам. Пряжкой ему попало по рукам, которыми он защищал голову. Мать превратилась в чудовище, оно хуже всех, страшнее всех…

Крики не помогали, мать хлестала его с плеча, а потом неожиданно прекратила. Может, опасалась, что он потеряет сознание. Олег, дрожа, лежал на полу сарая, свернувшись в комок. Мать подняла его на руки и, не говоря ни слова, понесла в дом. Раздела и вымыла так тщательно, словно хотела, чтобы ссадины и синяк и на его спине и плечах прошли через секунду. Олег стоял в тазу, опустив голову, и тоже молчал.

– Ты должен понимать, что я не потерплю все этого. Никаких побасенок, никаких фантазий, – сказала мать, водя губкой по его лопаткам. – Так говорят только ненормальные больные люди. Ты не хочешь быть больным и ненормальным?

Нет, покачал головой Олег. Он посмотрел на мать сквозь слезы. Та поджала губы.

– Больше чтобы я ничего этого не слышала.

– Да.

– Понял?

– Да.

Он понял и выполнил обещание. Олег и с отцом не говорил на эту тему. Взгляд матери ясно намекали на то, что, осмелься он на такое, репрессии последуют незамедлительно.

Да, сказал Олег, соглашаясь, а кости в это время исполняли свой зловещий танец в его голове.

Отец ничего не узнал. Он пришел вечером в легком подпитии, походил по дому, ругаясь, а потом лег спать. Этой же ночью Олег опять увидел его фигуру, но в этот раз мертвый отец не подходил близко к кровати. Его массивное тело стояло у окна.

– Что мне сделать? – спросил Олег, немея от страха.

– Ничего.

– Тогда зачем ты приходишь?

– Чтобы ты знал.

– Я не хочу, чтобы ты умирал. Я не хочу, чтобы кто-то умирал.

– Может, и не умру. Может быть, останусь в живых, кто знает…

– И что мне делать? – спросил мальчик, съежившись под одеялом.

– Не вмешивайся, – ответил отец. Он повернулся. Олег зажмурился.

Раздались шаги. Сапоги отца давили на крашеные доски пола, и те скрипели мученическими голосами.

Олег боялся даже дышать. Отец шагает.

Сейчас он будет возле кровати!

Приближается!

Приближается!

Кости принялись колотиться друг об друга, точно выражая этим свое одобрение. Олега прошиб ледяной пот.

Отец остановился (где он?). Все, тишина. Олег открыл глаза только после того, как сосчитал на три раза все пальцы на руках и ногах. Отца не было. В тишине тикали часы. Хотя одеяло было мокрым от пота и пододеяльник облепил кожу, мальчик не осмелился раскрыться. Тело ныло от ударов матери, а пот разъедал ссадины, но все равно – убрать одеяло было невозможно.

Ему удалось уснуть, и во сне он пытался предотвратить смерть. Он кричал на нее, размахивал руками, вопил во все горло. Смерть подбиралась к отцу, но Олег ничего не мог сделать, ровным счетом ничего. Он всего лишь маленький мальчик, которому идет седьмой год. Он бессилен перед смертью. И кости. Им вовсе не нравится, что он делает, они ворчат и предупреждают, что своим сопротивлением Олег только ускорит неизбежное. Нет, говорил он во сне, я спасу его… Он спорил со своими призраками, бил себя по голове кулаками, но не мог добраться до них, этих паршивых, вечно шебаршащих тварей. А они твердили ему, чтобы он прекратил. Олег думал, что сможет что-то сделать… Верил в это как может верить только маленький ребенок.

Отец умер. Через пять дней мать сорвалась куда-то посреди дня и ничего Олегу не сказала. Мальчик остался дома в одиночестве. Ему было известно, что произошло несчастье, но кости ничего не говорили ему насчет деталей происшествия. Кости издевались над ним, не переставая твердить, что это он виноват.

Олег виноват в смерти отца!

Он приблизил ее.

Он бросил отца в ее объятия.

Потому что был плохим и сумасшедшим…

Выходит, мама права. Так говорят и делают только ненормальные. Олег – ненормальный, плохой. Он убил отца. Был непослушным.

Потом началась вся эта суматоха с похоронами, которую он плохо помнил. Пока мать занималась всем этим, Олег сидел у соседей дома. За ним присматривала одна женщина, бездетная. Она постоянно совала «бедному мальчику» леденцы на палочке, но Олег не любил их и прятал в мешочек, сам не зная, для чего. Чтобы не обидеть эту женщину, он все-таки принимался сосать полупрозрачную конфету. Было достаточно просто продемонстрировать ей это.

Мать радовалась гибели отца, Олег это чувствовал. В нем просыпалась жгучая ненависть к ней, которую он с трудом контролировал. Олег боялся этой женщины, которая временами казалась ему чужой, и не мог простить ей веселого тона, с каким она напевала, развешивая белье во дворе. На кладбище мать вела себя как положено, но дома менялась, словно сбрасывала с себя маску, предназначенную для чужих людей. Олег наблюдал за матерью из окна. На ее ногах были стоптанные тапочки. Платье она надевала теперь все в дырах. Под ним часто не было нижнего белья. Светлые волосы торчали из-под неизменной розовой косынки. Олег подмечал эти детали и пытался расшифровать их. Кости ничем не могли ему здесь помочь. Конечно, по-другому и быть не может: кому охота общаться с тем, кого называют ненормальным…

Олег вспоминал гроб, в котором хоронили отца. Большой гром, широкий, обитый красным крепом.

Закрытый гроб.

Его опускали в могли шесть мужчин, бывших коллег отца по работе в забойном цехе. Олег хотел спросить у матери, почему так рано заколотили крышку, но побоялся. Ему помнился ремень, которым она охаживала его плечи. Никто ничего ему не объяснил, но через два года Олег все-таки узнал, что произошло с отцом; мама посчитала, что теперь ему можно рассказать.

Однажды во время работы в забойном цехе начались перебои с электропитанием. Вызвали электрика, но тот где-то задерживался. Конвейер нельзя было останавливать надолго. Животные, ожидающие очереди на смерть, кричали и выли на все голоса. Так Олегу объяснила мама. Животные кричали и выли. Ужас донимал их, запах крови сводил с ума, но они не могли понять, почему очередь застопорилась. Тогда отец и вызвался посмотреть, что случилось с током. Начальник цеха не успел его остановить. Отец забрался в щитовую, сказав, что кое-что в этом понимает. Понимал он что-либо или нет, неизвестно, но от прикосновения к какой-то штуке, в его тело влетело несколько тысяч вольт. Ток проходил через него до тех пор, пока отец не задымился и не почернел. Он стал похож на головешку из костра. (Олег вспомнил дымок, поднимающийся от его пальцев.) Хоронить в открытом гробу его было уже нельзя.

Олег был виновен в смерти отца – это он себе твердо уяснил. Беда бы не произошла, смирись он с голосом костей…

Олег не мог простить себя. Обида на мать, которая слишком откровенно сбросила с себя «оковы» и радовалась этому несчастью, тоже никуда не делась. Когда она умерла, Олег почувствовал облегчение – ни на что больше он не был способен. Поплакав, он, казалось, освободился от части груза, что лежал на его сознании.

Кот Лобзик погиб вскоре после смерти главы семейства. Обычно он не выходил со двора, боясь собак и еще больше гуляющих вдоль кромки леса коз, но однажды выбежал под колеса проходящего мимо грузовика с бревнами. Машины по этой дороге проходили не больше одной-двух в течение месяца, но Лобзик умудрился попасть под колесо одной из них. Животное расплющило, все его внутренности вылезли наружу, крови было столько, словно разбили трехлитровую бутыль. Череп превратился в месиво. Мать увела сына, чтобы он не видел этого зрелища, но нескольких секунд ему хватило, чтобы не спать ближайшие три недели. Его сны были затоплены ужасом. В них Олег видел мертвого отца с почерневшим лицом, на руках у которого лежал раздавленный в лепешку кот. Кишки Лобзика свешивались до самого пола. Иной раз отец подходил к его кровати и предлагал Олегу подержать животное. «Возьми его, возьми», – говорил мертвец шепотом.

Олег остановился напротив парадного входа и посветил перед собой фонариком. Тьма откликнулась фрагментами особняка, выступающими из пустоты. Стены старого мертвого дома вибрировали, двигались, Олегу слышался треск перекрытий и звук трущихся друг об друга кирпичей.

Дождь почти кончился, но ветер дул с прежней силой. Олег вспомнил о краске и растворителе. Если он использует их, будет ли нужный эффект? Дом промок во время грозы. Здесь повсюду вода. Олег шагнул вперед и остановился на пороге, вонзив луч света в темный холл. Ему показалось, что на самом деле это не парадная бывшей графской резиденции, а огромная зловонная пасть. Олег сжал молоток, но дальше идти не решился. Пока он по-прежнему сторож, он должен делать свою работу. Кости противились другим его желаниям. Например, тому, что требовало от Олега немедленного бегства.

Он не должен уходить со своего поста – на это намекали кости.

А с какой стати он обязан их слушать? Разве Олег сам себе не хозяин? И вообще – когда-нибудь он бросал костям настоящий вызов?

Хорошо, пусть этого вызова и не было, но не в этом суть. Когда-то надо решаться и делать то, что не согласуется с волей призраков. Дом представляет опасность для всех, кто находится рядом… Дому нужна кровь… Олег обернулся, думая, что рядом кто-то есть. Нет, он не будет входить. Он подождет. В таких вопросах спешка только вредит. Утром, первым делом, надо будет переговорить с Натальей о том, что он задумал. Будем надеяться, что она не станет возражать. Пожар в доме можно обставить как будто был несчастный случай. Удар молнии, например… Но как? Надо подумать…

Это как раз было самым сложным. В голове у Олега бродили одни только тени. Усталость и истощение сделали его неспособным ясно мыслить. На все окружающее он теперь смотрел как сквозь очки, покрытые толстым слоем пыли. Они коверкали факты и искажали представление о причинах и следствиях. Олег чувствовал, что его внутренний стержень вот-вот переломится, хрупкая плотина, отделяющая его от реки безумия прорвется. А там… Только изоляция, лечение, скорее всего, безрезультатное…

Может, он и сойдет с ума (точнее, поставит в своем противостоянии с ужасом последнюю точку), то, по крайней мере, успеет кое-что сделать.

Надо лишь выбрать подходящий момент.

Олег прошел вдоль фасада и спустился по мокрому склону пологого холма. Дождь капель, лежавших на листве, обрушился на его голову; вода побежала по капюшону. Олег не воспринимал, не думал, куда именно идет и зачем. Внезапно им овладело одно-единственное желание: лечь и уснуть. Может быть, он так и поступит. Можно найти какое-нибудь укромное место и устроиться там. До утра все равно ему делать нечего, а дома… дома может быть опасно. Наталья, тетя Ирина… Они начнут расспрашивать, что с ним случилось, совать свой нос куда не нужно. Тете Ирине вовсе не обязательно знать, что происходит. Ее осуждающий, просящий, немного заносчивый взгляд Олега дико раздражал в последние дни. Словно она знает нечто, что ему недоступно, и думает, будто он маленький ребенок и ничего не соображает. Если бы ей было что сказать по существу, то она бы это сделала еще, предположим, вчера. Но нет. Шведова просто сидит у себя дома и ждет, когда все закончится само собой. Она просила Олега прекратиться строительство. Он, конечно, не против – и сделал бы это в тот же день, если бы был хозяином. Но ей не понять, как все вдруг осложнилось… Проникнув в самое сердце особняка (нет, на самом деле, это не сердце, а его ненасытная утроба), Олег сорвал последние печати, которое наложило на особняк время. Теперь дом ведет себя по-другому. Его сила возрастает.

Она сотрет в порошок каждого, кто приблизится к дому с враждебными намерениями, ведь так, подумал Олег, шагая через заросли в темноте. Его фонарик был выключен. Смогу ли я в одиночку уничтожить его. Уничтожить.

Сердце Олега тяжело забилось. Внезапно он понял, что кто-то идет за ним, неотступно уже несколько минут, хотя и держится на приличном расстоянии.

Олег сжал молоток и поднял его к груди. Сзади кто-то есть. В лесу, ночью. В той части леса, где обычно никого и не бывает… Олег не знал, стоит ли ему поворачиваться или нет. Каждый волос на его теле торчал дыбом.

Повернись – и узнаешь.

Нет, я боюсь.

Если что – у тебя есть молоток. Не будь слюнтяем, ты взрослый человек.

Это здесь не причем, подумал Олег. Мысль вспыхнула в мозгу, словно метеор, и погасла, уступив место оцепенению, схожему с кататонической боязнью действий. Решить, что делать, было трудно. Когда Олег остановился, его преследователь сделал то же самое. Он затаился где-то сзади и чего-то ждет. Что этот человек предпримет, сообразив, что его раскрыли?

Олег ждал. Внутри его происходило движение; казалось, в животе кто-то медленно вращает ручку скрипучей шарманки.

Возможно, что на самом деле его преследует никакой не человек, а один из тех, кого Олег называл богами и духами этой земли. «Невидимые» и «неслышимые». Они ведут себя непредсказуемо, у них своя логика и мотивы, не говоря уже о непостижимом для человека течении мыслей. Олег сталкивался с этими существами несколько раз, но мог ощущать только их присутствие. Он их никогда не видел. Это чувство на грани, доступное лишь интуиции, сгусток сумрака посреди летнего солнечного дня… примятая трава и шорох загрубевшей сосновой коры. Но ни разу ни одно из этих существ не преследовало его. Олег знал, куда ему не следует ходить и в какое время, и старался не нарушать приходящих из ниоткуда предупреждений.

Неужели сейчас он нарушил какую-то запретную зону? Этого не может быть. Он бы почувствовал, что вторгается в чужие владения.

Олег стал поворачиваться, не делая резких движений. Возможно, ему удастся разглядеть, кто там. Или что там…

Ведь по-настоящему там никого…

Олег сжимал молоток. Если за ним шел человек, то вид оружия, вероятно, его остановит. Если случайно за ним увязалось животное (медведь), то отбиться Олег сумеет. Или же выиграть время, чтобы убежать.

Олег повернулся лицом в том направлении, откуда пришел, поднял фонарик и, помедлив секунду, включил свет. Луч устремился вперед. Олег увидел листву, блестящую от дождевой влаги. Стволы сосен, потемневшие у основания. Вода капала сверху, шлепая по кустам

В следующее мгновенье спину Олега точно окатили кипятком. Он увидел, точнее, даже просто угадал, человеческую фигуру, шагнувшую в сторону.

В голове у Олега что-то прозвенело, и он почувствовал холод. Температура воздуха опустилась как минимум на десяток градусов. Мокрые руки стали коченеть. Изо рта пошел пар. Такой резкий переход от чувства, что его обожгли, до погружения в ком ледяного воздуха, едва не заставил Олега сорваться с места и кинуться бежать. Он действительно хотел этого, но был не в состоянии двинуться. Приказ – оставайся там, где стоишь! Чей-то голос кричал в уши, хотя голоса Олег не слышал.

Луч фонарика, дрожа, двинулся в том направлении, куда шагнул человек. Олег помнил, что видел за мгновенье до этого. Что-то розовое. То ли тряпку, то ли часть одежды. Ничего больше Олег не разглядел.

Только это розовое пятно, исчезнувшее за деревьями.

Но если это человек, то куда он девался? Если бы побежал, то было бы слышно, как трещат кусты, через которые продирается чье-то тело. Хруст, шелест листвы. Олег прислушивался, морщась от боли в горле, где толклось обезумевшее сердце. Его глаза полезли из орбит. С ног до головы его окутывал холодный воздух.

Призраки. Тени убитых и замученных в доме людей.

– Кто здесь? – спросил Олег шепотом.

Он готов был драться, хотел, чтобы его преследователь оказался человеком, обычным двуногим существом из плоти и крови. Смертным. Но уверенности не было. Откуда же иначе такой холод? Почему стынут пальцы и спину сковывает лед? Олег повернулся вправо, не выпуская из рук фонарик и молоток. Он чувствовал, что его преследователь перемещается где-то рядом, обходит его стороной, присматривается.

– Может, выйдете? Поговорим… – Олег не услышал этих слов. Лишь осознал, что произнес их. – Кто там? – выкрикнул он, набрав побольше воздуха.

Никто не вышел, никто не поднял руки в знак примирения, никто не посмеялся и не извинился за свою дурацкую шуточку. Но Олег почувствовал, что совсем рядом с ним что-то есть. Боковым зрением он уловил движение и не посмел повернуться в ту сторону. Он видел, как чья-то нога (это женщина) ступает по мокрой траве, видел поношенную тапочку, покрытую влагой. Белая стройная нога, открытая почти по колено. Луч фонаря скользнул в ту сторону, но женщина точно спряталась за его спиной. Олег никак не мог уловить всю ее фигуру.

– Кто…

Неужели он не знал ответа? Что ему подсказывало подсознание? О чем пели кости в своем убежище?

Чья-то рука легла ему на плечо, и ее тяжесть была невыносимой. Олег стал опускаться на колени. Воля его растворялась, исчезала. Та же самая рука погладила Олега по голове, сняла капюшон, обнажив светлую голову. На волосы упало несколько капель дождя. Он задрожал. Призрак обошел его с левого бока и остановился. Олег не мог поднять голову, чтобы посмотреть в его лицо.

Тишина. Капли падают сверху и бьют по темно-зеленым листьям боярышника. Олег стоит на коленях, опустив голову.

– Посмотри на меня. Я тебя прошу.

Наконец, он смог признать себе в том, что знал, чьи кости выкапывает из земли, и почему так неистово занимался этой безумной работой. Реальность медленно, но верно уплывала от него.

– Слушай меня, – прошептал призрак, заставляя Олега посмотреть на себя. Ледяные ладони прикоснулись к его щекам.

Он поднял голову и увидел знакомый ему еще в детстве предмет – розовую косынку на голове матери. Мертвая женщина, улыбаясь, стояла перед ним. Она была почти такой же, как в тот год, когда погиб отец. Молодая, красивая, высокая. Но Олег знал и другое – она мертва уже два года, а до того успела состариться и потерять всю эту красоту. Измениться… Несмотря на то, что ее могила находилась далеко отсюда, ее кости он выкопал из земли рядом со своим домом. Олег помнил, как вонзал лопату в землю и вдыхал запах, идущий снизу, из-под вывороченных, сырых комьев.

Мама вернулась, чтобы что-то ему сказать. Может быть, то, что он хотел услышать многие годы.

Вероятно, именно ее прихода Олег ждал, не осознавая этого.

Он поглядел в ее глаза и обмер от ужаса; в них было то, чего ему никогда не объяснить и не осознать.

И призрак стал говорить, избавляя Олега от сомнений и неуверенности. Мама пришла защитить его и указать верный путь. А потом… потом все стало ясно. С кристальной четкостью Олег увидел все, что происходило и происходит вокруг него. Все встало на свои места, детали механизма плотно примкнули друг к другу. Машина реальности, которая до того пробуксовывала, пошла вперед. Олег улыбнулся, чувствуя, что коченеет. Руки матери гладили его по голове и словно что-то нашептывали, убаюкивая.

Голос костей стих – как хорошо было бы, умолкни он насовсем. Мама обещала ему, что так и будет. Надо лишь еще немного потерпеть. Поработать. Приложить еще усилия.

Олег увидел Зою, сидящую за столом, за которым она и умерла. Ее лицо менялось. Мертвая плоть двигалась, будто кто-то лепил из нее, точно из пластилина другие маски. Нет, это не его невеста, а его мать.

– Смотри, – говорит ему призрак.

Олег опускает глаза на стол, где косточками выложена надпись, которую он ни разу до того не мог рассмотреть. Теперь все по-другому. Два слова. Они видны четко. Олег теперь понимает суть послания. Видимо, раньше он просто не был готов к этому.

– Ты понимаешь? – спрашивает призрак.

– Понимаю, – отвечает Олег.

Ночь летела к рассвету. Близился новый день.

В воздухе стоял запах крови.

16. Семейное дело

– Слушай, как здорово!

Смеясь, Лида схватила полотенце и начала растираться. Голая по пояс, она стояла в том же самом углу, скрытом со всех сторон от посторонних взглядов.

Мать рядом с ней, держит ведро с колодезной водой.

– И ты так каждый день? – спросила девушка.

– Почти.

– А сейчас?

– Не хочу. Что-то меня морозит. Может, продуло вчера. Ветер же был. – Наталья улыбнулась. Девушка подумала, что она чем-то удручена и что в самом деле, выглядит не очень здоровой.

– Уф… – Лида почувствовала, что от напряжения сводит мышцы рук. Кожа от холодной воды и растираний покраснела. Чувство было ошеломляющим. Конечно, она городской человек и, возможно, придает таким мелочам слишком большое значение, но зачем себя сдерживать? Умывание колодезной водой смыло следы сонливости и тревожные ночные мысли. За деревьями поднималось солнце. Просыпались птицы. Небо, без единого облачка, напитывалось лазурью.

Наталья посмотрела по сторонам. Тишина ее тревожила. Она чувствовала, что Олега поблизости нет. Не просто что он ушел куда-то раным-рано, а просто нет, уже достаточно продолжительное время. Вероятно, Олег уехал в город по каким-то делам. Например, за продуктами. Но, с другой стороны, он ездил туда на днях, так что с этой целью покинуть дом Олег не мог.

Впрочем, откуда я знаю, подумала Наталья.

И все-таки… Тишина не казалась ей такой умиротворяющей, как дочери. Затишье перед бурей?.. Настолько ли это банально, чтобы не быть правдой? Олега нет. Чтобы окончательно убедиться, надо сходить к нему. Или спросить у Шведовой. Он почти всегда предупреждает ее о том, что должен куда-то отлучиться.

Только не спешить, подумала Наталья. Шведова и так смотрит на меня искоса.

Особняк. Эта проклята старая развалина заполняет все ее мысли, заставляет возвращаться к себе. Чудовище не дает о себе забыть. Будь оно проклято.

Лида обтерла грудь и надела футболку.

– Квасу хочется, – сказала она. – Есть?

– Да, был.

Они пошли в дом, где Шведова, недовольная тем, что гости встают раньше нее, пожелала им доброго утра и спросила, будут ли они завтракать. Наталья уловила раздражение этой женщины и почему-то ей стало стыдно.

– Будем завтракать, спасибо, – ответила Лида.

Наталья улучила момент, когда дочь ушла в комнату покопаться в своих вещах, и спросила у Шведовой, не видела ли она Олега.

– Нет, – ответила та, разминая тесто на пирожки. Рядом на столе стояла миска с начинкой – рис, мясо, лук.

– Он уехал куда-нибудь?

– Не знаю. – Шведова не оборачивалась. – Я вчера заходила, мы поговорили. Я ушла.

О чем поговорили, хотела спросить Наталья.

– И все?

– Больше не заходила – некогда. Может, вы сами прогуляетесь? – Короткий взгляд через плечо. – Может быть, он занимается где-нибудь делом. Бывают, знаете ли, дела. – Шведова оторвалась от теста и посмотрела на свою квартирантку с таким выражением на лице, которое можно было назвать одним словом: злоба. У Натальи сердце ушло в пятки. – Я говорила Олегу, чтобы он не ходил к особняку. Да, я познакомила его с вами и вашим мужем, но теперь знаю, что сделала неправильно. Вы и сами в курсе…

– В курсе чего? – спросила Наталья.

– Этого уже не скроешь, – сказала Шведова. Она села на стул возле покрытого клеенкой стола. – С самого начала, как ваш муж начал это свое дело, все стало идти не туда… Вы не чувствуете, не знаете? Я пыталась говорить с Олегом вчера, перед вашим к нему приходом… Но теперь, наверное, поздно…

– Что поздно?

В глазах Шведовой были яростные бессильные слезы.

– Вы имеете влияние на своего мужа?

– Имею, но…

– Скажите ему, чтобы он прекратил это делать. Пусть уезжает. Уезжайте. Не надо подходить к этому дому. Он оживает и ему нужна кровь. И не смотрите так, словно я свихнулась!

«Сейчас войдет Лида – и что она увидит?» – подумала Наталья. Сердце ее стало пропускать удары.

– Я все знаю, – произнесла она, – но не хочу, чтобы это слышала моя дочь.

Шведова посмотрела на приоткрытую дверь кухни. Она стерла слезы голым предплечьем и встала, чтобы продолжить готовку.

– Ваше дело, – сказала хозяйка. – Но, боюсь, уже поздно. Сейчас все покатится так, как мы и не думали. Если вы все знаете, то вам легче понять, да? Поймете. Все это далеко от шуток.

– Я не имела в виду, что вы вышутите, – сказала Наталья. Ничего путного ей в голову не приходило.

Что, вот так просто взять и позвонить Виктору с просьбой прекратить все работы на площадке? Почему, спросит он. А потому, ответит она, что мы тут, в поселке, чувствуем опасность.

– Тогда что-нибудь делайте. Делайте, не сидите, – сказала Шведова.

– Я попробую…

– Сходите к Олегу. Боюсь, что-то случилось.

Наталья вышла из кухни, заглянула в большую комнату и услышала, как Лида возится со своими вещами. Дочери вовсе не обязательно знать, что здесь происходит. Пока она занята, надо использовать эту возможность и узнать, что с Олегом.

Выскочив из дома, Наталья пересекла двор, вышла на улицу. Посмотрела по сторонам и никого не увидела. Словно не только Олег, а все жители поселка разъехались кто куда… предчувствуя беду.

Не оглядываясь, Наталья вошла во двор Олегова дома. Сердце ее бешено колотилось, руки дрожали. Думать о том, что время идет, а никаких действий она не предпринимает, было невыносимо. Вдалеке завыл тот самый пес, старый и немощный. Наталья остановилась, чтобы закурить. Дым помог ей успокоиться, правда, совсем чуть-чуть. Она стояла перед крыльцом, метрах в пяти, и смотрела в окна, пытаясь найти в них намеки на пребывание хозяина. Ни малейшего указания на то, что Олег дома.

Наталья пошла вперед, к двери, приоткрытой на ширину ладони. Вчера что-то не давало ей войти. Невидимый щит, мягкий и в то же время прочный. Чья-то материализованная воля, не пускающая чужого человека внутрь. Но тогда Олег оказался все-таки дома. А что теперь?

На этот раз никакого сопротивления Наталья не почувствовала. Она подкралась к порогу, а потом вошла внутрь, с сигаретой в руке.

На нее надвинулась тишина. Дом походил на пустую скорлупу от яйца, из которого вылили содержимое. С виду дом выглядит жилым, но на поверку оказывается, что внутри пустота. Наталья позвала Олега, понимая, впрочем, что это не имеет смысла. Появился лишь Бакс. Кот посмотрел на нее злыми темно-зелеными глазами и шмыгнул под кровать в большой комнате. Наталья обследовала дом. Кровать у Олега в спальне заправлена – и такое чувство, что ее уже давно не трогали. На кухне полный порядок. Посуда чистая, ложки, вилки и ножи разложены в ящике стола – как полагается. Газ выключен. Пепельница пуста.

Все выглядит так, словно хозяин действительно уехал по делам.

Наталья поискала его одежду. Вся она сложена в шкафу на полочках. Нигде нет ничего брошенного, скомканного, грязного, за исключением корзины для того, что нуждается в стирке. Обследование ничего не дало. Прежде чем выйти Наталья посмотрела на люк, который вел на чердак, и спросила себя, для чего понадобилось Олегу закрывать его на висячий замок. Она поднялась по лестнице и подергала люк. Конечно, не открывается.

Хотя ничего не происходило, Наталья вдруг захотела уйти, немедленно, не теряя ни секунды. Ею овладело чувство омерзения. Это даже не назовешь «взглядом, упирающимся в спину». Скорее, это чувство, когда по голой руке ползет большой отвратительный жук. Мурашки бегут по коже, и кажется, что через твой затылок пропускают низковольтный ток.

Наталья спрыгнула с лестницы, подошла к дверям и только сейчас увидела кусочек бумаги, приколотый к косяку кнопкой. Бумажка была свернута в два раза.

«Я ушел, но буду через некоторое время. Занят. Наталья, мы все обсудим! Надо что-то с этим делать… Кажется, я знаю».

Звонок Виктора застал ее у самой калитки. Наталья вытащила трубку из кармана, отбегая в сторону. Ей не хотелось, чтобы кто-то слышал ее голос.

– Я здесь, – сказала она.

– Привет. – Виктор был весел. Наталья прислушалась, стараясь уловить, что делается на заднем фоне. На миг ей показалось, что муж находится на вечеринке. Утром? Быть не может такого. – Как поживаешь?

– Н… нормально. – Наталья сглотнула сгусток слюны. Все это было нехорошо – она чувствовала. – А ты?

– Да, в общем… Так, сегодня можешь отдохнуть. Подыши воздухом, погуляй…

– Не поняла…

– Сегодня рабочих не будет. Никого не будет сегодня… Я их отозвал. – Высокий дребезжащий смешок, от которого мурашки бегут по спине.

Наталья подумала, что ослышалась.

– Что значит «не будет»?

– Сегодня перерыв – я сказал, значит, все!

– Какие-то проблемы с подрядчиками?

– Ну, я веду переговоры постоянно. Ты и десятой доли не знаешь всего – да тебе и необязательно, так!

– Я не об этом… Какие-то трудности появились?

– Нет… – Виктор помолчал, дыша в трубку. – А ты бы хотела? Трудностей?

– Нет, конечно, – ответила она. С одной стороны, новость хорошая, но уж больно… странно все это звучит. И тон у мужа такой, словно… Наталья не могла подобрать ему определения. – Но… ладно, я все поняла. А когда они будут? Завтра?

– Скорее всего, завтра. – Виктор снова помолчал. – Но ты мне скажи: как твое мнение, как движется все дело?

– Хорошо. Я сама не ожидала, что удастся такую кучу мусора сдвинуть с места. Ну, воображения не хватало немного… – Что я несу, а? Я свихнулась? Перестань молоть эту ахинею и спроси у него прямо! – Я считаю, что отлично все идет. – В какой-то миг Наталья почувствовала горячую волну страх, что поднималась от солнечного сплетения к голове.

– Я рад. Значит, мы достигаем взаимопонимания, – сказал Барышев.

– Виктор, все будет нормально, не волнуйся, – ответила Наталья, ожидая его реакции.

Но он не закричал, не стал ругаться, а только вздохнул, словно говоря этим: ну что ж, видимо, ничего не поделаешь…

Наталья вновь почувствовала дикий страх, источника которого не понимала.

Разговаривая, она шагала вдоль боковой стены дома, склоняя голову, чтобы пройти под низко свисающими ветвями боярышника. На глаза ей стали попадаться комья рыжеватой земли. Один из них она пнула носком кроссовки. Комочек развалился. Посмотрев вперед, Наталья увидела еще больше земли, словно за углом… была яма.

– Значит, так… Сегодня я тебе позвоню. Сообщу, что и когда, ну всякие там детали… Поняла?

– Ага, – сказала Наталья, уже позабыв про мужа.

Она стояла на углу дома и смотрела на огромную яму, вырытую позади дальней стены. На взрезанный дерн, вывороченные камни и поломанные кусты. Смотрела на лопату, лежащую на дне, ничего не понимая. Чем Олег тут занимался? Клад искал, что ли?

– Тогда… Слушай, чуть не забыл…

– Да.

Наталья сбросила в яму кусок дерна, увенчанный зеленой травой.

– Где Лида?

– В смысле?

– Вчера она уехала и не сказала куда.