Князь Диодор Басов Николай
— Семпер тет Нестелек — младший сын графа Атумского? — Князь даже смешался немного от эдакой неожиданности. — И следовательно, его брат..?
— Их отец, старый граф д'Атум, проживал тут неподалеку, едва три десятка десятка ваших верст от Натена до его замка пролегают. Он был не очень умен, не слишком образован, но он был христианином, князь. И в том не может быть сомнения.
— Святой отец, ты полагаешь, что оборотнем может быть только нехристианин?
— Не знаю, не знаю, — епископ снова задумался. — Сейчас, когда ты так спрашиваешь, я и сам думаю, что наша версия в поиске того… преступника и вора, пожалуй, страдала некоторой наивностью. Если бы мы могли провести расследование вновь, пожалуй, от этого было бы больше проку. Но этого, все же, не вернешь?
— Почему?
— Многие люди, так или иначе участвующие в том воровстве, разъехались. Некоторых уже нет на этом свете.
— Да ведь прошло едва три или четыре года?
— Прошло уже пять лет с небольшим, сын мой. Для людей в наше беспокойное время это значительный срок.
— А почему их подозревали?
— Семейство д'Атум было не слишком дружным, как сказывали, старый граф немало пил, и в молодости был гулякой, каких поискать, а под старость и вовсе стал неуправляемым. Но с пьяницами это частенько случается. И вот какое дело, князь, он всегда считался небогатым, даже в наших скудных краях. Некоторые полагали, что дочь графа Констенсилия не выйдет замуж, просто потому, что не сыщет достойного для ее титула приданного. Но потом, спустя год или два, она все же вышла замуж, и как говорят, весьма удачно, за высокого по роду и изрядно богатого простофилю, и деньги для ее приданного все же нашлись. — Епископ вздохнул. — Видимо, старый граф был не столько беден, сколько попросту скуп, и когда он умер, я полагаю, от излишей приверженности к крепким винам, его дети отлично устроились, сыскав где-то в замке причитающееся им наследство.
— Я разговаривал с графом Семпером, святой отец, он живет, по его словам, от одной выплаты гвардейского денежного довольствия до другой. По всей видимости, так же обстоит и с его старшим братом, а ведь он — лейтенант гвардии, ему полагается быть примером для своих подчиненных, в том числе и по дружескому участию в судьбе своих людей, что подразумевает необходимость держать и стол для наиболее неблагополучных из них, и оказывать иногда помощь…
— Это не обязательно, князь. Это как раз обязательно для старших офицеров в нашей армии, как и в вашей, я полагаю. Но для простого лейтенанта…
— Для гвардейского лейтенанта.
— Тогда придется заметить, что в столице можно прокутить любые деньги, князь, и тебе это должно быть понятно. Пожалуй, оба молодых графа тем и отличились, в противоположность от юной графини, распорядившейся своей частью наследства самым разумным для женщины образом — обратив его в невестино приданное.
— Что ты сейчас знаешь о ней, святой отец, о ее нынешнем положении?
— Ровным счетом ничего, князь. Она, как и ее братья, уехала отсюда, земля была продана, пусть и за бесценок, поскольку долги старого графа и впрямь оказались очень велики, но он переводил их на счет своих земель, и потому с этими долгами граф Абитур тет Нестелек д'Атум все же рассчитался. Иначе их не считали бы благородными людьми. — Епископ налил себе еще вина. — Кстати, князь, как оба молодых графа зарекомендовали себя на службе в Луре?
— Насколько я понял капитана королевских гвардейцев шевалье тет Алкура, они служат образцово.
— Так я и думал, — задумчиво проговорил епископ. — А никаких странностей в поведении, никаких особенностей их жизни в столице не замечено?
— Я не настолько сведущ в столичных слухах, святой отец, но вроде все их особенности не выходят за грань допустимого для молодых офицеров в столице.
— Больше всего меня сбивает в оценке того, давнего расследования то обстоятельство, что оборотень был мужчиной, — сказал епископ по-прежнему задумчивым тоном. — Те распоряжения, те займы, которые далал… сделало притворившееся несчастным Валором существо, если дело обстоит именно так, как мы сейчас обсуждаем…
И епископ замолчал. Вероятно, Валором, упомянутым епископом, был тот самый арматор, дом которого разорился, и которого сейчас поминают в этом краю как самого злостного банкрота, которому поверили люди, и доверие которых он обманул.
— Тогда, святой отец, еще одна тема для разговора, надеюсь, он будет столь же откровенным, — проговорил князь. — Что ты можешь сказать про герцога д'Окра, близкого друга короля, который…
— Да, понимаю, что ты хочешь спросить. Церковь не одобряет его магические исследования. Но пойми же, князь, это — именно исследования, и ничего больше. Он нанимает всяких не слишком чистых на руку магов, причем делает это едва ли не в открытую, он тратит много денег, но ведь и доход у него немалый, он пробует, вероятно, как и многие до него, и как будет, несомненно, и после нас… Пробует отыскать магический способ изготавливать золото. Видишь ли, серебра в горах, которые находятся в его владениях, довольно много. Их разрабатывают уж не знаю сколько столетий, у него есть и неплохие мастерские по очистке этого металла. И химики, которые с этой работой связаны.
— А если он все же думает не о том, чтобы добыть золото?
— Все, что мы знаем о нем, свидетельствует именно об этом. — Епископ помолчал, вздохнул, этот оборот разговора он явственно считал уже излишним. — Но и золото он изготавливать не может. Он никак не выглядит богатым или даже просто зажиточным для своего титула, к тому же, золото дьявольской чистоты никогда не поступало из его герцогства. И мы бы несомненно это узнали, если бы случилось иначе. А еще могу сказать, что у короля безо всякого сомнения, есть там свои глаза и уши, и даже немалое количество шпионов, которые известили бы короля Фалемота, если бы герцогу удалось что-то из ряда вон выходящее.
Он выпил вина, резковато отставил свой кубок. Делать нечего, хотя князь и хотел бы поговорить об этом более подробно, но было понятно, что беседа завершена.
Епископ кивнул в ответ на его поклон.
— Я пожалуй еще кое-что могу для тебя, князь, сделать. Хочешь сейчас, если не сильно устал, а хочешь поутру — тебя проводят в мою библиотеку. Посмотришь записи, о которых я тебе говорил, касаемые расследования банкротства и смерти Валора. Отберешь нужные, их можешь забрать с собой. Так как, звать монаха?
Диодор добрался до своей кельи перед рассветом и без сил рухнул на тощий тюфяк, кишащий клопами. Его с трудом разбудили колокола, призывающие святых братьев на утреннюю молитву. Однако против ожиданий, Диодор почувствовал, что выспался. Вкусив от монастырской трапезы, они с Семпером тронулись в путь.
И снова совсем не в ту сторону, в какую предполагал Семпер. Он даже рот раскрыл и коня приостановил, когда на одном из поворотов дороги, как и прежде, хорошей, ухоженной, князь вдруг развернул своего Самвела на юг.
— Разве мы… не в Парс возвращаемся? — спросил он, чуть подрагивая холодными губами.
— Нет, граф, нужно все же нам еще с одним человеком поговорить, чтобы я совсем уж уверен стал, что… — Вот что он должен был понять, князь и сам толком не знал. Но все же договорил: — Что начинаю хоть что-то понимать.
И от скачки, во время этого путешествия, его мысли не прояснялись. Правда, иногда возникало странное чувство, что вот сейчас, может быть за тем поворотом, все, что он слушал от других, что он и сам думал прежде, вдруг да выстроится в стройную версию, в гипотезу, согласно которой можно будет уже и действовать, чтобы… Да, чтобы сделать последние шаги в этом деле, и тогда все станет понятно — кто враг и вор, а кто друг и невиновен, кто на этом несчастье королевства собирается нажиться, а кто потерял надежду и кому будет худо.
На этот раз граф вдруг и сам догадался, куда они направляются. Вечером другого дня на одном вполне захудалом постоялом дворе он вдруг воскликнул за ужином, когда им не смогли предложить даже пулярку, а лишь какую-то кашу с салом и чесноком:
— Кне-язь, ты же собираешься поговорить с герцогом д'Окром!
— Верно, граф, — усмехнулся князь. — С ним, или с кем-то, кто посвящен в его… магические исследования. А еще я все же хочу узнать, что и как происходило во время посещения его двора королем Фалемотом, когда… некто отдал приказ твоему брату о том, что следует собирать деньги и передавать их таким странным образом — в чистом поле, неизвестно кому.
— У нас есть на это позволение?.. — задумался граф. — Если нет, то прошу тебя учесть — герцог не самый вежливый и покладистый из правителей нашей страны, он может на нас и зло сорвать, хотя бы за то, что его в чем-то противозаконном заподозрили.
— Возможно, для нас все это будет непросто, — вздохнул теперь и Диодор. — Но сделать это все же следует, иначе мы попросту… недоделаем требуемое.
Поутру они снова поехали по удивительно малолюдной для такого государства дороге, хотя снега тут стало меньше, он уже не лежал ровной скатертью, даже по обочинам был истоптан и изрыт кем-то, кто проезжал тут ранее. Но этого князь не замечал. Слова, проговоренные за последние дни, и его мысли, передуманные по ночам, на жестких, чужих подушках, вдруг сложились все же в одну догадку, которая… Он даже Самвела так дернул уздой, что тот поднялся чуть не на дыбы, и выбросил в воздух тяжелое, недовольное ржание с горячим дыханием пополам… Граф с интересом посмотрел на Диодора.
— О чем-то вспомнил, князь, чего не исполнил в Натене у епископа тет Сен-Робера?
Кажется, более другого он опасался, что князь опять развернет коней, и они будут должны снова изменить направление и направиться уже в третью сторону от Парса, в другой угол их страны на поиски чего-то, чего граф не знал и не понимал. Но князь, улыбнувшись, отозвался:
— Не так все… хлопотно, граф. Оказывается, я просто не догадался о… О таком простом деле, о котором должен был догадаться куда раньше.
— Это грозит нам новыми разъездами? — уныло спросил граф Семпер.
— Нет, — сказал Диодор, — едем дальше, как и собирались, на юг, в герцогство д'Окр. То, о чем я подумал, находится в Парсе, и может подождать.
Они снова пустились в путь, вот только после догадки, осенившей князя, тот и вовсе перестал придерживать своего коня, а следовательно, графу и его совсем не склонной к таким пробегам кобыле пришлось вовсе тяжело. Они даже отставать стали заметнее, но теперь князь обращал на это не слишком много внимания. Он торопился.
Снова торопился, и если раньше он полагал, что делает это по какому-то велению Провидения, то теперь он и сам хотел побыстрее закончить эти разъезды, эту монотонную и не неинтересную ему уже поездку.
К вечеру третьего дня после выезда из Натена они проехали маленьким и узковатым мостом через ручей, который и доброго слова по руквацким меркам не заслуживал, и их приостановил стражник со странного вида пикой. Оказалось, что они въехали в герцогство д'Окр, чему князь обрадовался, а граф встретил эту новость со своей прежней смесью опаски и надежды на скорое возвращение в столицу. Но до замка герцога и столицы всех окрестных земель и владений нужно было еще скакать чуть не целый день, а потому они решили остановиться в харчевенке, которая носила смешное название «Петух и кабан». В названии этом, вероятно, отмечалось, что путники могут тут получить кушанья из разных видов мяса, да так и оказалось.
Примечательная своей необъятной толщиной тетка, владелица и главная повариха заведения, постояльцам обрадовалась, тут же приказала какому-то замухрышке, который посмотрел на свою госпожу таким затравленным взглядом, словно она была удавом, вычистить как следует коней обоих высокородных господ, и подала на стол действительно отличный куриный суп с фасолью, чечевичную кашу, обильно залитую душистым свиным сальцом, жареный окорок и яичницу на почти необъятной сковороде. К тому же, по местному обычаю, она принесла пук зелени, оказавшейся не совсем увядшей, вероятно, где-то на задах харчевни имелись еще и парники. Вот только ржаной хлеб оказался тут не очень хорош, чему князь расстроился, но все же поели они с графом вкусно, давно у них так не получалось.
За такое гостеприимство следовало отблагодарить не только звонкой монетой, но и разговором, и князь попробовал было с хозяйкой о чем-либо потолковать. Но она отвечала ему на таком странном и заковыристом феризе, словно бы князь действительно очутился в чужой стране, где об этом языке знали только то, что он где-то существует. Даже граф слушал ее, раскрыв рот, в котором была видна не до конца прожеванная яичница.
Должно быть князь тоже устал от немалой гонки по дорогам Парского королевства, потому что хотя еды оставалось еще немало на их столе, он почувствовал, что глаза слипаются.
Так уж получилось, что на втором, низеньком этаже харчевни было всего-то три комнаты для постояльцев, но потому что в средней текла крыша от чрезмерного снега, и так как больше других посетителей не было, их с графом положили в разных концах длинного строения харчевни. И замок в его комнате князю не понравился, он был, конечно, простой, вырезан в незапамятные времена каким-то местным умельцем из не очень даже прочного дерева, но все же как-то еще запирался.
Князь улегся и почему-то ощутил не клопов в тюфяке, а то, чего он опасался больше — запаха мышей. В этой низкой комнате, в которой приходилось и раздеваться согнувшись, с маленьким окошком, забранным расшатанным переплетом, постоянно дребезжащим от ветра, бьющего с юга, спать было так же трудно, как выполнять нудную и неприятную работу.
Или даже какую-то страшную работу, которая сопряжена не с риском для жизни, а с чем-то более скверным, может, с риском потерять себя, превратиться в ходячую куклу с широко раскрытыми глазами, бездушную и подчиненную чужой, холодной, враждебной воле, от которой некуда было бы спрятаться… Сон был хмурым, каким не бывает даже ненастье. Диодор почему-то понимал, что спит, и в то же время его голова работала, как заведенная нескончаемой пружиной детская игрушка. И даже мысли его стали такими же детскими, боязливыми, опасливыми… И не зря.
Он вдруг открыл глаза, перед ним в почти сплошном мраке комнаты, в котором он, тем не менее что-то видел, стоял кто-то еще, кто вышел, как бывает в детских кошмарах, беззвучно из темного угла комнаты. Только человек этот — да и человек ли? — держал в руке длинную, тонкую, как спица, рапиру, которая ощутимо упиралась в горло князя. Диодор попробовал подняться, вытащить спрятанный под подушкой верный свой четырехствольник, но не мог пошевелить даже рукой, тело отказалось ему подчиняться. И чем больше он старался, тем больше потел, но не больше… Это было ужасно, он даже понял, что еще немного, и у него начнет болеть голова.
Она уже сейчас болела, от этой способности видеть в темноте, от этого бессилия, от этой фигуры, что нависла над ним, от полной подчиненности… неизвестно кому.
— Слушай, имперская собака, — жестко прошептал неизвестный, — и запоминай, иначе я приду опять, где бы ты не находился.
От ужаса, охватившего его, князь хотел бы забиться в кровать глубже, но это было так же невозможно, как и достать пистолет.
— Минувшей ночью герцог д'Окр что-то вывез из своего замка, ты не должен ехать к нему… Груз был сложным, и при нем было много охраны. Для него даже выстроили специальную крытую повозку, в которую, помимо герцога, заглядывал только его маг.
Князь открыл рот, он хотел задать вопрос, хотя спросить что-то у этой фигуры было так же трудно, и даже нелепо, как спрашивать что-либо у волн моря или у самой смерти… И тем не менее, это ему удалось.
— Кто же грузил его?.. В крытую повозку?..
Темная фигура отшатнулась, и одновременно рапира, которая и так уже поцарапала горло князю между ключицами до крови, прижалась сильнее, значит, как-то очень отдаленно, словно бы и не он это придумал, этот некто в темноте опасается его, князя Диодора Полотича Ружеского! Это было открытие… Но и после него легче князю не стало, его подчиненность неизвестному посетителю ничуть не уменьшилась.
— Ты еще и говоришь… Грузили самые приближенные слуги герцога, но это неважно… Про его магические способности — ерунда, всем известно, что он не маг. Потому и истратил столько монет на волшебников.
Фигура стала чуть-чуть удаляться, вернее, таяла во тьме. Ужас от этого не стал меньше, дрожь прошла по телу князя, он и хотел бы остановить ее, и не мог этого добиться, тело предавало его, как и пистолет, который оставался под подушкой…
— Он погрузил магическую машину, которая управляет всем… в королевстве. Но из его дворца отсюда, из герцогства, она управляет хуже, чем может делать то же из Парса… Поэтому он везет ее в столицу. Ты понял?
Князь, как это ни нелепо звучит, устал от этой фигуры, устал бороться с собой, чтобы хоть что-то сделать, или хотя бы попробовать… Он снова закрыл глаза, острия у его горла не было, дверь тихо скрипнула, когда незнакомец уходил, переплет окна по-прежнему сильно и звонко бился от ветра… И все кончилось. Вернее, кончилась ночь.
Диодор открыл глаза, за вторую половину ночи, уже после посещения его комнаты… призраком, он все же сумел уснуть по-настоящему. Вот только голова у него раскалывалась, будто в нее набухали расплавленного свинца, или хуже — как будто его мозги испекли, даже на тяжкий и неверный зимний рассвет, каким бы слабым он ни был, смотреть было больно. И руки у князя дрожали, как у старого алкоголика, и ноги приходилось переставлять едва ли не усилием воли, потому что сами они не жалали сделать ни шагу.
И все же, князь понял, что все для него завершилось благополучно — он был жив, его не убили. И более того — ему сообщили такие сведенья, которые он сам никак не рассчитывал получить. Даже если бы он приехал в герцогский замок, если бы и нашел кого-нибудь, кто его недолюбливал и потому был склонен выложить про него все, что знал, вероятно, он не узнал бы ничего про герцога… А было ли это на самом деле? Или у него случился просто невероятный, чудовищный кошмар?
Он исследовал замок в его комнату, открыть его было бы просто, но он оказался закрытым. А это значило… Нет, все же и закрыть его, может быть, было возможно для того, кто предстал пред ним в таком фантомном обличье ночью. Тогда Диодор ощупал горло, и на нем определенно имелись свежие, еще даже не вполне затянувшиеся царапины, значит, ночной призрак все же был, ему ничего не привиделось. Хотя и жаль было, что он не сумел дотянуться до пистолета. Ведь можно было стрелять в ногу, хотя, вернее всего, следовало бы стрелять в плечо, чтобы сразу выбить шпагу у противника… кем бы он ни был.
Толстая хозяйка таверны и ее забитый подручный поднялись еще раньше князя, она даже буркнула на своем неразборчивом наречии, что так спать в дороге — попусту время терять. И сидя за столом, пытаясь впихнуть в себя вчерашнюю кашу, которая казалась ему накануне такой вкусной, князь присмотрелся к ней.
Утром она была какая-то другая. Все такая же толстая, в утреннем свете даже еще старше, чем ему вчера показалась, привычно неопрятная, неприбранная, в пышных, чрезмерных юбках, но… Другая все же. И лицо у нее было чуть другим, более жирным, с нечистой кожей, с чуть другой прической, чем ему казалось прежде… И она так же, как и граф, как и сам князь, все время терла пухлой рукой лоб, и морщилась от малейшего звука, даже от звука наливаемого в оловянные стаканчики вина, которое граф пил сморщившись, а сам князь так обильно разбавлял мутноватой водой, что там и вина к концу завтрака почти не осталось.
— Сегодня, — сказал князь, причем голос и сами слова его не слишком-то слушались, произносились не намного выразительней, чем у хозяйки, — далее не поедем. Мы возвращаемся, граф.
— Вот те на! — удивился Семпер. — Скакали же на юг, и вдруг… Что-то случилось? — спросил он, пристально вглядываясь в князя.
Но князь не стал ему ничего рассказывать о ночном своем посетителе. Он промолчал весь день, что они скакали по дороге в Парс. И хотя и он, и граф старались изо всех сил, проехали в тот день они до сожаления немного, едва поболее тридцати верст, что для обоих коней и для их ездоков было куда как мало, вполовину меньше, чем князь хотел бы… С таким темпом добраться до столицы и тем паче — догнать герцогский обоз, нечего было и надеяться.
А жалко, что так-то они ослабели и едва ли не растерялись. Подсмотреть, что же волок герцог в столицу, на дороге было бы легче. В Парсе узнать, что привез герцог, если призрак сказал правду, и что-то туда было привезено, будет вовсе невозможно, думал князь Диодор. И потому пробовал погонять своего Самвела, как и тащить за собой графа… Но это оказалось бесполезно, ехать быстрее, чем тем, первым после ночевки в «Петухе и кабане» днем они смогли лишь когда до Парса оставался всего один переход верст в сорок, не раньше. Они опоздали, они не сумели догнать герцогский обоз, и с этим ничего поделать было уже невозможно.
25
День стоял такой солнечный, что князь даже шляпу натянул поглубже, чтобы глаза спрятать, когда они проехали последнюю заставу. Миновав городских стражников, он обернулся к графу Семперу:
— Теперь-то я, граф, доберусь, пожалуй, можем и расстаться здесь.
— Нет, князь, — он все же выучился говорить это обращение почти правильно, — я уж лучше доеду с тобой до того отеля, где вы, имперцы, обитаете. И мне будет спокойнее, и дело будет доведено до конца.
— Что значит — до конца? — полюбопытствовал князь.
— Так просто… — отмахнулся граф. И тут же поправился: — Так говорят у нас иногда, когда нужно все сделать чисто, чтобы начальство потом гнев и пламень не изрыгало.
Возможно, это была шутка. Он действительно проводил князя до ворот отеля, где жили имперцы, и раскланявшись с ним и с охранниками, королевскими гвардейцами, которые по-прежнему торчали перед воротами, как им и было приказано, и которых граф, без сомнения, хорошо знал, уехал, с удовольствием оглядывая все вокруг, явно наслаждаясь тем, что эта непонятная для него поездка подошла к концу.
А князь, когда появился, и когда обуздал неумеренный порыв приветствий от всех, начиная со Стыря и кончая, как ни поразительно, мейстериной, уселся обедать, потому что, как выяснилось, и сам проголодался, и время подошло. За обедом он и рассказал почти обо всем, что с ним произошло. От его рассказа все ошеломленно притихли.
Густибус даже жевать перестал, смотрел на князя так, что тому неловко стало наслаждаться картошкой со сладким перцем и хорошо пропеченным окороком, которые им подавал Стырь. Мейстерину он каким-то образом во время этого разговора сумел удалить, хотя, наверное, для него это было нелегко.
— Ты чего? — спросил князь Густибуса.
— Все просто, князь, знал бы я, что с тобой произошло, не дал бы тебе трапезничать, пока…
Дверь в гостиную заскрипела уже знакомым звуком и появился Дерпен. Воин был еще не вполне в силе, он и шел-то, опираясь на одну из горничных, которая смотрела на него так, что становилось понятно — предложи Дерпен ей вот так всю жизнь его водить, она посчитала бы это своей самой большой удачей. А он времени не терял, с удовольствием отметил князь, вставая восточнику на встречу. Они раскланялись, хотя князь и заметил, что Дерпен лучше бы приобнял его в руквацкой манере.
— Ну, ты как? — спросил Дерпен, усаживаясь, с таким видом, словно не он тут боролся за жизнь после ранений, выздоравливал и вообще был в опасности, а именно князь Диодор.
Его нога под халатом, когда тот распахивался при ходьбе, была затянута повязкой, и вокруг головы белел бинт, и правую руку он держал так, чтобы случайно не потревожить предплечье… Да и под тонкой рубашонкой на груди угадывались тугие перевязки, но в глазах у Дерпена уже играло веселье, и хотя он немного похудел, но улыбался от души. Видеть это было приятно.
— Я? — оторопел немного князь. — Отлично, вот опоздал ты, а я тут рассказал про свои похождения, если их так можно назвать.
Дерпен все понял, посмотрел на свою провожатую, мотнул головой на дверь.
— Иди, милая, я уж тут сам как-нибудь, или Стырь поможет.
Девица удалилась со странно опечаленным и в то же время рассерженным видом. Наблюдать за ней показалось бы забавно, если бы не нужно было заниматься делом. Батюшка стал негромко пересказывать Дерпену все, что только что услышал от князя. А Густибус, еще разок очень внимательно смерил князя взглядом, и пояснил:
— Видишь ли, князь, есть способы понять, чем и как тебя отравили. Нужно только некоторое количество крови у тебя взять, и провести кое-какие опыты.
— Где же ты опыты собираешься проводить? — спросил князь. — Ведь у нас тут лаборатории нет.
— Не в колбах да ретортах дело, а в том, что… реактивов нет, — вздохнул Густибус. — Впрочем, у меня предложение, ты напиши Опрису записку, я выкачаю из тебя крови и быстренько смотаюсь в Лур. Если все получится, как я думаю, уже к вечеру получим какой-нибудь результат.
— Стоп, я не вполне понимаю, — вмешался батюшка. — Какого результата ты ждешь?
— Что его отравили чем-то, вызывающим или галлюцинации, или другое умопомрачение.
— В той таверне «Петух и кабан»? — еще раз переспросил батюшка.
— Ты же сам говоришь, что тебе даже тетка, хозяйка таверны показалась иной поутру, — пояснил Густибус, обращаясь к князю. — Значит, это могла быть не она… Да перестань ты есть, князь! Сказано же тебе, в кровь будут поступать вещества этой вот пищи, это затруднит анализ… Давай я у тебя сразу кровь возьму, и займусь этим делом, пока ты все не испортил.
— Князюшка не может испортить, — вдруг негромко, но довольно решительно вмешался в разговор Стырь. Князь посмотрел на него грозно, но его слуга и не думал отступаться от своего мнения. — Это та колдунья все испортила, а не он. Эх, был бы я там…
— Все же много времени прошло, — проговорил с раздумьем князь. — Не понимаю, неужели и на шестые сутки возможно…
— Возможно, — буркнул маг, уже поднимаясь. — Только не нужно все ухудшать.
— Ладно, Густибус, что для этого кровопускания нужно?
— Я сейчас вернусь…
И Густибус ушел. Батюшка посмотрел, как Дерпен осторожно, чтобы не испачкать халат едой, пробует тоже пообедать левой рукой, а затем вдруг сказал:
— Мы тут тоже не вполне бездельничали. Густибус нашел какой-то древний трактат про оборотничество, князь. И выяснили, если я правильно понял то, что там было записано…
— Так он и тебя просил этим заняться, батюшка? — поинтересовался князь со вздохом. Он ведь хотел, чтобы задание, которое он дал Густибусу оставалось в тайне, но вот — не вышло.
— Он не вполне разумеет барский язык, лишь хорошо читает на наргизе, князь. Пришлось ему… Там было сказано, что в восточной магической школе была такая техника, как психическое оборотничество.
— Это еще что такое? — спросил Дерпен с набитым ртом.
— Все дело в том, опять же, если я правильно понял, чтобы внушить другому человеку, что он видит перед собой не того, с кем, собственно, разговаривает, а другого кого-либо, если магу нужно, чтобы этот человек увидел этого другого. Внушение зависит, конечно, от таланта самого мага, его способности вызывать, гм… галлюцинации в этом другом человеке. Но вот какая штука, самым главным инструментом этой техники считают воспоминания того, кому эти видения внушаются. И как всякие воспоминания, по сути, похожие на сон наяву, они бывают очень яркими, сильными, подробными… И всегда совпадают с тем, что этот внушаемый уже когда-то видел.
— Ну, это нам мало что дает, — отозвался Дерпен. — Или все же дает? — Он посмотрел на князя.
А князь поглядывал на свою тарелку, где стыла отличная картошечка, и ждал. Кушать он после ругани мага не решался, может и впрямь результат проверки, которую задумал Густибус, будет зависеть от того, сколько и чего он съел.
Вот тут и появился Густибус с судком для собирания крови, с ланцетом и перевязками, чтобы кровь потом уже остановить. Он отвел князя в сторонку, к книжному столику и умело принялся за дело. Князь подумал было, что этим своим кровособиранием маг испортит остальным аппетит, но по виду Дерпена решил, что этого не произойдет. Тот как жевал с наслаждением, иногда даже закрывая глаза от удовольствия, так и продолжил, а батюшка и вовсе поднялся и следил за всем происходящим, ему было интересно.
Потом со звяканьем Густибус стал собирать свою медицинскую посуду, сообщив:
— Теперь мне торопиться нужно, князь, иначе…
— Ты вот что, Густибус, ты Стыря с собой возьми. Так мне будет спокойнее.
Густибус кивнул, соглашаясь, Стырь поднялся из уголка, где тоже жевал, придерживая миску перед собой и вполне ловко орудуя местной вилкой.
— Господин маг, князюшка, — Стырь переводил глаза с одного на другого, — мне бы пару минут, чтобы снарядиться…
— Только быстро, — прошипел Густибус. Он уже соображал, как быстрее добраться до Лура.
Они оба вылетели из комнаты, едва ли не как пробка из бочки с перебродившим шипучим вином, Дерпен даже беззвучно хохотнул им вслед, а князь и забыл за те несколько дней, что не видел его, о такой вот особенности восточника.
Дерпен еще разок осмотрел стол.
— Я нужен тебе, князь? — Он помолчал. — Видишь ли, я еще не вполне…
— Нет, все в порядке, Дерпен ог-Фасм, отправляйся-ка к себе и выздоравливай далее. А мы, батюшка, займемся делом. Думаю, твоя помощь будет небесполезна.
Он с батюшкой Ионой прошел в библиотеку, где в потайном отделении конторки хранил книжку, в которой покойный Моршток делал записи. Взял ее, подошел поближе к окну, поймал на страницы побольше света.
— Что думаешь об этих вот чистых листах, батюшка?
— Листы как листы, бумага… А что?
— Пришла мне в голову одна идея, вернее, идейка, когда я от епископа отъезжал. Сейчас мы с тобой ее проверим. Ты знаешь что-нибудь о симпатических составах?
Батюшка приободрился.
— Знаю, князь, и даже немало знаю. Для тех книжников, каким меня сначала хотели воспитать, это необходимо, ведь многое на старых страницах писалось так, чтобы только догадливый и внимательный человек понял.
— Что ты думаешь об этих вот кружках и стрелочках? — спросил князь, передавая батюшке книжку.
— Это обозначение сносок или отсылок. Но нужно точно знать, где что искать. Хотя, постой-ка… Если в кружке нет обозначения самой книжки, значит… Это значит, что сама эта книжка и подразумевается, так ведь?
Батюшке потребовалось всего-то чуть времени, чтобы догадаться о том, о чем сам князь думал несколько дней… Ну, не то, чтобы очень уж напряженно он об этом думал, но все же размышлял, как умел, и когда это придумал, то и решил, что он — не лыком шит. А тут — отец Иона со своей догадливостью… Впрочем, нет, батюшка этот трюк знал, а князю пришлось его, собственно, изобретать заново, и применительно к Морштоку, так что заслуг у него было побольше.
Они попросили принести с кухни очень тонкую металлическую тарелку, и пока за ней ходила мейстерина, соорудили из шандалов и кочерги для камина некое подобие мангала, на который эту тарелку и поставили. Потом зажгли побольше свечей, подставили их под тарелку и положили на нее книжку страницами вниз.
— Как думаешь, получится? — спросил князь.
— Тут бы установить что-нибудь поустойчивей, — отозвался батюшка, — и огонь сделать сильнее… Но если сразу и не выйдет, попросим Густибуса помочь. Может, тут нужно в парах аммиачной селитры нагревать эти страницы, или еще что-то придумать… Это же не просто, князь, бывают такие чернила, что иначе кроме как в специальных условиях и не проявляются.
— А мы его записи не испортим?
— Давай-ка лучше сначала убедимся, что они вообще есть. Кстати, не из-за этих ли записей неизвестные перерыли Морштоку кабинет? Да, глупый вопрос… Надо полагать, что из-за них, другой причины нет.
— Не думаю, что тут как-нибудь сложно записи сделаны, — отозвался князь. — Все же он их для себя вел. Правда, не хотел, вероятно, даже Опрису показывать, потому-то и спрятал так.
Странный у них обмен мнениями получался, но обоим было все понятно, а чего же еще хотеть?
Подождав некоторое время, пальцем проверив, как накалилась тарелка, батюшка снял книжку Морштока, быстро посмотрел несколько страниц. Потом проверил их сосредоточенным взглядом на свет.
— Не те мы страницы избрали, он просто переворачивал книгу и писал с ее конца, как с нового начала. Давай еще ее нагревать.
Они подогрели еще разок, и вот тут на первой странице и на ее обороте проявились бледно-коричневые и местами розоватые буквы. Батюшка посмотрел, передал книжку князю. Это было похоже на фериз, буквы по крайней мере были те же, вот только не было на этом языке таких диковато выглядящих буквосочетаний. И все было написано одной беспрерывной строкой, без пропусков или знаков.
— Странный шифр, — не обрадовался этому открытию князь. — Не хочется из-за него время терять.
Но батюшка, который взял в свои руки все это непростое дело, вдруг всмотрелся, потом еще разок и кивнул.
— Думаю, я это смогу прочесть, ведь тут всего-то барский язык, не самый известный в Парсе, только записанный местными буквами… Да, так и есть. И по-барски написано сначала слева направо, а с конца строки справа налево, потом снова слева. Змейка получается, так у нас иные из старых книг тоже писались века три-четыре тому.
— Ну, батюшка, — с благодарностью сказал ему князь, — ты — голова!
— Ты вот что, князюшка мой, бери бумагу и садись писать. Я буду переводить, а ты записывай. Не думаю, что это нужно, но лучше будет, если мы сразу же, как проявим эти буквицы, так их и повторим по-своему, а то, неровен час, упустим, а бывает же, что буквы только на несколько минут проявляются, потом их… достать уже труднее будет, если вообще возможно, не зная рецептуры.
Князь в такую возможность тоже не верил, но все же послушал отца Иону, совет мог оказаться дельным. Они принялись за работу, князь писал, батюшка неторопливо, чтобы князю было удобно, переводил. Сначала текст шел довольно понятно и даже грамотно, но потом пошли только какие-то краткие выкладки, звучащие довольно необычно. А потом и вовсе все стало малопонятно из-за сплошных сокращений, будто покойному графу и этого было достаточно, а о большем он не заботился.
В целом, получалось, что Моршток, действительно, делал эти записи только для себя. Иногда просто отмечая какую-либо мысль, пришедшую ему в голову, чтобы обдумать ее позднее. Но и из этих записей складывалось общее представление его размышлений, его версий и предположений.
Выходило, что граф Моршток вел не одно расследование, о котором князь уже знал, по поводу лаборатории, где оборотень мог бы превращаться в видимость короля, но и другое, по поводу того, как этот самый оборотень или кто-то из его подручных мог бы приобрести бумагу, не отличимую от той, на которой ранее писал расписки настоящий король.
Особое внимание Моршток уделил поискам малой королевской печати, которой эти бумаги были подтверждены. Но тут, кажется, его постигла первая в этой версии неудача, печатей по всей стране оказалось так много, что достать ее было, в общем-то, не сложно. Как предположил сам граф-следователь, печать, плотную блямбу из цветного, зеленого или синего сургуча можно было срезать с другой какой-либо грамоты, которые в изобилии хранились в королевском архиве. Вот для того, чтобы найти возможного злоумышленника, который это сделал, он тоже потратил немало времени. Но никого не сыскал, и хотя об том не было прямо указано в этих заметках, по тону и по характеру новых замечаний становилось ясно, что он попробовал было поискать их на тех доверительных грамотах, которые король когда-либо посылал некоторым своим приближенным дворянам. Эта работа требовала уже гораздо больше времени и сил, чем прочесывание королевского архива, и она только набирала обороты, когда записи оборвались.
— Не понимаю, — задумался батюшка, — может, он сменил симпатическую рецептуру? Может, перешел на другие потаенные чернила?
— Нет, отец Иона, — с грустью отозвался князь, — похоже, здесь записи кончаются, потому что самого Морштока убили.
— Возможно, но я все же проверил бы и мое соображение.
— Проверяй, — согласился с ним князь, — только уже с Густибусом. Он у нас, похоже, специалист по части химии и лабораторных исследований.
Батюшка отложил книжку, задул свечи, по-прежнему горевшие под тарелкой на шатком их сооружении. Присмотрелся к князю, который сидел задумчиво, как будто и не живой.
— О чем думаешь, князь?
— О том, как Моршток исследовал подписи под королевскими обязательствами, которые лжекороль выдал этим обоим, торговцу и банкиру. — Князь, в поисках смысла или подходящих слов смотрел в потолок, жевал губу. — Он исследовал их магическим образом и довольно пристрастно… Даже своего начальника, Оприса, для того привлек. Но получилось, что…
— Что получилось? — спросил батюшка, потому что князь умолк. — Я не заметил этого, должно быть, потерял хватку читать по-барски.
— Читать, переводить и сразу же мне диктовать — не тем у тебя, батюшка, была голова занята, чтобы замечать такие вот тонкости, — усмехнулся князь. — А получилось у него, что этот анализ не выявил такой простой вещи, что… Что подписи эти сделаны мужчиной.
— Не понимаю, — признался батюшка.
— Подписи под обязательствами лжекороль, явившийся на тайную деловую встречу как с Кастелем Четомыслом, так и с Ротшестом Согбенусом, ставил при них. Это можно считать подтвержденным, потому что и они так говорят, и Моршток, дотошный полицейский, это проверил, по крайней мере, он с этим соглашается. Но если эти подписи поставлены королем, тогда… Тогда непонятно, почему же магическая и почерковая экспертиза этих подписей не свидетельствует, что их поставил именно мужчина! Ведь характер письма, штрихов и твердость руки должна быть засвидетельствована… И Моршток отметил, когда проверял эти подписи, что уверенности в этом нет…
— Он проверил, — согласился батюшка, — и признал, что подписи или похожи на королевские, или даже сделаны самим королем Фалемотом. Но прочее…
— И попутно сделал пометку, что маги, проверяющие подписи, а их было несколько, не сумели увидеть в руке, их поставившей, мужского характера. Словно бы кто-то другой, третьего рода, — князь опять усмехнулся, — их сделал. Словно бы возможна сущность, лишенная определенности в этом признаке. — Он опять подумал. — Эх, молодец он все же, наш граф Моршток! Мне бы под его началом тут работать, а не самому голову ломать. Я бы у него многому научился.
— Так под чьим-либо началом работать — не велика заслуга, князь. И тебе так думать не следует…
Даже договорить батюшка не успел, потому что в библиотеку ввалился Стырь. Глаза у него были широко раскрыты, рот раскрыт, всем видом он показывал, что случилось что-то из ряда вон, он даже дышал с трудом, будто только что бежал что есть мочи.
— Князь мой, батюшка… Там, у терема герцога Докрского маршал Рен осаду устроил. Требует, чтобы герцог сдавался, и чтобы отдал свою магическую машинку, которую только что привез из своего герцогства!
— Стырь, — приказал князь. — Приведи себя в порядок, доложи как положено.
— Меня Густибус прислал, князюшка, он сам только что узнал случайно… Спешить нужно, маршал Рен войска туда нагнал, вот-вот на штурм пойдет, если герцог ему не подчинится. А он и не думает подчиняться, бой будет, не иначе.
Князь соображал секунду, не долее. Потом выговорил с досадой и злостью.
— Граф Семпер, предатель, подслушивал, когда мне в «Петухе с кабаном» про герцогскую магическую машину неизвестным было рассказано… Подслушал и доложил по начальству, шпион окаянный. Пошли скорее…
— Князь, я — с тобой, — решил батюшка. — Если они найдут эту машинку, будет лучше, если мы вместе на нее хотя бы посмотрим.
Все же Парс был немалым городом, что сейчас весьма сердило князя. Он бежал, едва не теряя шляпу и путаясь в плаще, который ему все же успел набросить на плечи верный Стырь. Батюшка оказался даром что такой вот невысокий, на вид полненький, но бежал как мальчишка, даже не отставал от него. А Стырь, все время оглядываясь, несся впереди, показывая дорогу. Но князь и сам бы понял, куда следует направляться, потому что оттуда доносились мушкетные выстрелы, и довольно частые, иногда сливающиеся в подлинную пальбу.
Прохожие при виде этой троицы, а пуще того — от звуков войны где-то неподалеку, вели себя по-разному. Кто-то поднимал голову к небу, пробуя угадать где и что именно происходит, кто-то расходился в стороны, давая дорогу, но всем было понятно — происходит что-то важное и необычное.
Они пробежали полгорода, все то расстояние, которое разделяло отель, где проживали имперцы, и дворец герцога д'Окра едва за четверть часа. Но события перед дворцом их не ждали, они разворачивались так, как и положено на войне — быстро и резко, без задержек и ожидания тех, кто к этим событиям не успел.
Когда имперцы вынеслись из какой-то узенькой и грязной улочки на немалую площадь, устроенную перед дворцом, стоящим в роскошном и величавом одиночестве, отдельно от всех других окрестных зданий, что было для Парса весьма необычно, бой уже кипел. Перед чугунной же оградой, чем-то смахивающей на ту, что окружала тут и имперское посольство, выстроилось в твердую, почти настоящую боевую линию не менее, чем две роты гвардейцев.
Две трети из них мушкетеры, мельком, привычным взглядом оценил князь. Половина из мушкетных гвардейцев палила, что было мочи, по окнам и по крыше дворца, где засело всего-то два-три десятка слуг герцога, которые пытались отстреливаться. Отбивались они, впрочем, не слишком умело, видно же было, что это именно слуги, а не солдаты.
За спинами королевских стрелков, за двумя распряженными телегами вдобавок, поставленных тупым углом перед главными воротами ограды, находился и сам маршал Бажак тет Рен, в роскошном мундире, в шляпе, которую украшало такое перо, что его видно было за версту. Он воевал, и это занятие ему очень нравилось. Даже плащ на маршале развевался в этом густом, напитанном солнцем и дымом от выстрелов воздухе как-то по-особенному, или по-военному.
В руке маршал держал шпагу и явно собирался указать направление атаки, которая вот-вот должна была начаться. И он что-то кричал зычным голосом, почти перекрывая безостановочную пальбу по дворцу. Но крик его князь разобрал, когда подбежал к нему всего-то на расстояние шагов двадцати, потому что маршал стоял к нему, бегущему, спиной.
— Граф, раздери твоих олухов, когда я приказал тебе зайти еще и с боковой улицы?! Ты почему не исполняешь?..
Тут князь увидел, что правым флангом построения командует граф Абитур тет Нестелек д`Атум, который пробовал на самом деле ввести своих подчиненных хотя бы в составе плутонга в узенькую, похожую на проходной двор, улочку вдоль ограды герцогского дворца. Но солдаты не хотели сразу оказаться так близко к противнику, еще не сломленному, готовому стрелять и способному попадать в них.
— Сьер маршал, — обратился к Рену князь, — ты действуешь не так, как следовало бы. Кто приказал тебе идти на этот бессмысленный штурм?
— А почему я должен тебе это объяснять, принц? — Маршал перестал на время орать и командовать, и повернулся к князю. Он нахмурился, разобрав, кто перед ним. Такой оборот дела ему не понравился.
Тут сбоку, от повозки вперед шагнул капитан королевских гвардейцев шевалье Манрик т'Алкур. Он умел не только в комнатах оставаться незаметным, он умел то же и на улицах, и даже в бою. Он быстро и резковато поклонился князю.
— У маршала Рена есть сведенья, что герцог творит преступление против короны, князь. И сведенья эти в высшей степени достоверны.
— Чего уж тут секретничать, это граф Семпер сообщил про магическую машину, не так ли?
— Может быть, — буркнул маршал, по-прежнему хмурый, но готовый дать отпор любому, кто попробует помешать ему штурмовать герцогский дворец.
— Не может быть, а именно так. И наличие этой магии, и действия герцога с его изобретением подпадают под расследование, которое провожу я. Поэтому…
— Ничего не поэтому… — не вполне удачно выразился маршал. — Я готов поднести эту машинку и самого герцога его величеству. И я это сделаю, чего бы мне это не стоило. А будешь ты тут вертеться, притворяясь, что проводишь какое-то расследование, или нет — это твое дело, князь. Все, теперь не мешай. — Маршал снова обратился к противнику и к своим воякам, которые палили уже все, и с позиции в два ряда, когда передние стоят на одном колене. Били они теперь по дверям дворца, которые все больше превращались от попаданий тяжелых пуль в решето, в щепки, в труху. — Лейтенант д'Атум, да зайди ж ты справа и придави огнем, когда мы пойдем на штурм!
— Капитан, — обратился князь к тет Алкуру, — на два слова.
Они отошли, около них тут же оказались батюшка Иона и Стырь, который хмурился, что было для его улыбчивой физиономии весьма необычно.
— Слушаю тебя, принц, — капитан гвардии оставался спокойным, словно был не под пулями, а на балу, или даже вовсе в каком-нибудь дамском будуаре.
— Что происходит? Почему принято такое решение? И знает ли о том король?
— Нет, король не знает. Но господин маршал уверен, если его действия завершатся успехом, и он не видит причин, почему бы они могли не быть успешными, — ровным голосом проговорил капитан т'Алкур. — А тогда, он уверен, король его одобрит. Видишь ли, принц, это очень просто. Он сразу докажет, каков он перед королем молодец, и к тому же, он обойдет вас, имперцев, раскрыв и лично ликвидировав этот заговор, если заговор, разумеется, существует.
— А если герцог всего лишь маг-любитель, если его машина имеет лишь побочное какое-нибудь назначение? Если он вообще не замешан ни в каком заговоре?
— Такую возможность господин маршал, мне кажется, не рассматривал.
— Кто ему доложил о том, что произошло в «Петухе и кабане»? — спросил князь.
— Где?.. Ах, это не важно, где и что именно произошло. Сначала я докладывал маршалу, что герцог д'Окр доставил в Парс магическую машину, способную влиять на волю и сознание людей. Когда он потребовал подробности, о них рассказал еще и граф Семпер Атумский, в моем присутствии. После этого господин маршал принял решение, и вот — мы здесь.
— Почему было решено, что эта машина способна влиять на сознание и волю людей?
— Так пояснил нам граф Семпер.
Читать бесплатно другие книги:
