Князь Диодор Басов Николай

— Нет, подумаем о другом, — решился князь. И кратенько пересказал свой разговор с королем Фалемотом. Закончил он так: — Я вот что подумал, если кто-то каким-либо образом заставил короля все же сделать эти займы, ну, допустим, получил возможность управлять им, словно бы марионеткой…

— Так ты не веришь все же в оборотня? — спросил мельком батюшка.

— Я стараюсь думать обо всем, — пояснил князь. — Итак, король, в силу тех или иных обстоятельств, возможно, все же займы эти сделал… А я подумал, может, ему создали впечатление того, что этого не было? Что скажешь, Густибус, ты же у нас специалист по таким штукам? Ведь существует, я где-то слышал, «ложная память»?

— Нет, князь. Если тебе нужно мое мнение — это почти невозможно… То есть, да, заставить человека делать что-то без его воли — такое бывало, и в книгах старых весьма много об том написано. Но чтобы при том еще и сознание, и память исключить… Нет, это невозможно, это магия такой меры, такой силы, что… Такого мага любой студент почувствовал бы за сотню миль. Не водится уже таких, — он чуть сбился, — по-крайности, в нашей части света.

Молчание, нездоровое и нежеланное, снова могло возникнуть. Да и Густибус разговорился, князь не мог не воспользоваться моментом. Он спросил:

— А что ты выяснил по моему поручению?

И тут выяснилось, что Диодор просил мага в эти дни выяснить, что известно про человечьего оборотня по старым местным легендам. И что написали об этом и магики прошлых лет, и отцы церкви, которые не могли, конечно, не трактовать этот феномен со своей стороны. Густибус приосанился даже, хотя и неуверенность в нем стала заметней. Такой вот был он человек, что обе крайности возникали в нем одномоментно.

— Я проштудировал по твоей просьбе, князь, только два кодекса… Беды Справедливого, который много занимался природой человека как таковой, и Лусианты Святой, это, так сказать, взгляд обывательской церкви… Не Высокой Церкви, не высших ее иерархов и мыслителей, а упрощенное представление, склонное к легендам и сказкам, профанное мнение, если угодно. И вот что оказалось, человеческое оборотничество когда-то существовало, но потом исчезло. Совсем исчезло. Разумеется, тут многое зависит от крови, от родства, как Беда предупреждает, нужно кровно принадлежать к семье, где это было замечено, чтобы опасаться того же в детях… — Густибус чуть отвлекся, глаза у него слегка затуманились. — Тогда, во времена Беды, шла подлинная война с волшебством и волхованиями, и его утверждение, вероятно, многих спасло от костра или виселицы, потому что желание нечистых на руку губителей переложить собственные какие-нибудь преступления на других, обвинив их в колдовстве и таком-то оборотничестве, было распространенным…

— Ты ближе к нашему делу держись, — предложил Дерпен.

— А вот Лусианта… Очень разумная монахиня, и чрезвычайно грамотная для той поры, даже скрипторием одного из монастырей заведовала, и сама немало писала… А вы знаете, как трудно было женщине подняться до таких постов в стародавних орденах?.. — На этот раз он сам сумел себя обуздать. — Я вот что думаю, она правильно и точно заметила — человечье оборотничество очень сложно, может, это самое сложное, что только бывает в человеке.

— Почему же? — удивился Дерпен. — Я немало таких баек знаю…

— Вервульфов ловили, и даже изучали, — подал свой голос и Атеном, а о нем все почти забыли. — Их сущность известна… На востоке немало рассказывают и о тигриных либо лисьих оборотнях… Есть даже непроверенный слух о драконьем оборотне, хотя драконы уже давно в нашем мире не живут. А есть еще кто-то, кто обитает высоко в горах, видом сходен с человеком, только покрыт беловатой шерстью и очень силен…

— Оборотни волчьи, оборотни больших рыб или воздуходышащих водных животных, прочие всякие, — это да, это бывает, — согласился маг. — Тут штука в другом. И поведение вервульфа, и поведение других зверей, воплощенных из человека, может быть обосновано инстинктом, может быть продиктовано привычной бездушной сущностью зверя. А вот воплотиться в другого человека — это чрезвычайно сложно, почти невозможно, потому что человек…

— Суть обладает душой, бессмертной и боговдохновленной, — закончил за него батюшка. Он тоже слушал с удовольствием, желание князя отвлечь всю компанию от пустопорожнего ожидания удачно исполнилось.

— Именно, — кивнул Густибус.

— Куда же душа у них девается? — спросил Дерпен. — Когда они… переходят в животность?

— Есть мнение, что у оборотня души нет, — сказал отец Иона. — Или она препоручена врагу человеческому… — Он покосился на темные, ночные окна.

— Есть и другая догадка, что она у них тоже становится животной, — чуть усмехнулся маг. — Хотя церковь и настаивает на единственности человека как духосодержащей сущности, но магия учитывает и так называемые малые души, которые есть у животных, у рыб и растений. А кое-кто даже полагает, что есть и элементальные души, в старину называемые гениями, у природных образований, у рек, гор или полей… Словом, в местности, на которую мы приходим и где поселяемся.

— Теперь уже я вынужден, маг, при всем уважении к твоим изысканиям, просить тебя не вдаваться в схоластику, а сообщать полезные нам сведенья, — сказал князь. Густибус понятливо кивнул.

— По-настоящему можно воплотиться в человека только в том случае, если знать его с детства, нужны воспоминания о нем, и весьма обширные, едва ли не с детской его поры, а не просто приближенность к копируемому человеку. Без этого, как говорила Лусианта, как раз можно обойтись… И еще, как утверждает молва, тот, кто просидел в образе другого человека значительное время, становится на него похожим, перенимает его приемы и повадки… Тут возникает какая-то сложная связь между самим оборотнем и тем, в кого он переиначился, и люди это хорошо чувствуют. Как и сами оборотни, впрочем… В общем, так — находиться под личиной другого человека долгое время невозможно, чтобы это не стало заметно прежде всего тому, в кого оборотень… перевоплотился. Лусианта даже описывает случай, когда один человек прямо на улице, походя узнал того, кто пытался долгое время под его личность воплощаться.

— В нашем случае это осталось незаметно, — уронил Атеном, который, оказалось, тоже весьма внимательно слушал, — прежде всего, королю Фалемоту.

— Это свидетельствует, что при дворе оборотня нет, — высказался князь. — По-крайней мере, среди подчиненных, служивых людей двора. Значит, мы можем подозревать в оборотничестве, если думать об этой версии, только тех, кто может при дворе вполне свободно… не показываться.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Дерпен.

— Мы можем исключить людей, которые не несут при короле служебных обязанностей. Таких как Оприс или Тампа Сасумонский, например… Но это не значит, что они не могли задумать весь заговор, зная о природе этого оборотничества то, что мы только сейчас узнаем.

— А вот заимодавцы наши, верно, уже подпадают под подозрение, — Атеном даже привстал от возбуждения.

— Их тоже нелегко подозревать, — вздохнул князь, — потому что их риск как раз в том и состоял, что король мог в конце концов и отказаться признать эти заемные обещания, тогда бы они потерпели огромные убытки, что для них невозможно… Нет, думаю, они тоже не могут быть заподозрены в этом.

— Но он же признал обязательства!

— Заранее этого вор знать не мог. А стоит ли затевать сложную и многоярусную интригу для того, чтобы… Потерять деньги? — Князь подумал, и добавил: — И это, господа, объясняет еще тот факт, что арматор с юга был убит в конце концов. Вероятно…

— Он узнал этого оборотня, либо узнал, что кто-то под него воплощается, согласно Лусианте, и чтобы дело, в конце концов, выгорело, его пришлось… — договорил за него маг. — Согласен, князь, я об том же подумал, когда прочитал тот текст.

Тогда батюшка, который сидел хмурый и внешне рассеянный, спросил задумчивым голосом:

— А никаких там для человечьего оборотничества, как для вервульфов, например, не требует полных лун, или особенных приливов?

— Насколько я понял древние бестиарии — нет, ничего такого не требуется.

— Жаль. Но все же я думаю, нужно про них знать что-то еще, вот только что?

Князь предложил:

— Теперь давайте пофантазируем — кто же тогда?.. Предлагайте любого, кто приходит на ум. Но слуг мы, по уже названной причине, к злодеям не приписываем.

— Учитель самого нашего короля, — выпалил Атеном. — Он знал его с детской поры, и был близок к нему долгие годы…

— Эту версию мы отработаем, — кивнул князь, — вот только… Что скажешь, Густибус, может учитель наследника престола оказаться скрытым магом?

— К королю любого, сколько-нибудь способного к магии человека не подпустят на пушечный выстрел, — отозвался маг лениво.

— Да и любят они своих воспитанников, как приемных детей, и зла к ним не питают, — добавил батюшка. — Я бы по этой причине и тех, с кем король рос, и кто теперь занимает верхушку местной аристократии, тоже исключил.

— Не обязательно, — отозвался Дерпен. — Если даже кто-либо и вырос вместе с королем… Видишь ли, батюшка, среди власть имущих — вполне случается, что не то что брат против брата идет, но и сын строит козни против отца, чтобы получить престол, или дети убивают кого-то из ближайшей родни, чтобы… получить власть в наследство. К сожалению, это — в природе человека.

— Да, случается, что дети, вырастая, начинают строить козни, — согласился батюшка. Но тут же и добавил. — Но воспитатели, нет, думаю, они этого не способны сделать без очень веских оснований.

— Вообще-то, убедительно, — нехотя признал князь. — Нужно как следует познакомиться с семьей короля, с наследником и его окружением. Если и не он сам принимал решение об этом воровстве, в его окружении вполне может оказаться кто-то, кого сменившаяся в Парсе королевская власть вознесет на самый верх… Да, придется об этом позаботиться.

— Что же получается, — отец Иона был все же недоволен, — что дети опаснее для взрослых и уже состоявшихся людей, чем… враги?

Князь ему не ответил, только посмотрел внимательно и чуть заметно вздохнул.

— Атеном, кто наследует королю Фалемоту Парскому?

— У него двое детей. Сын, принц и наследник трона Бальдур тет Вегетнот ди'Парс, и принцесса Никомея тет Вегетнот. Оба еще очень молоды, Бальдуру, кажется, едва перевалило за семнадцать, принцессе же не исполнилось и пятнадцати годов.

— И у них есть свои учителя, которые… — хотел о чем-то заметить Дерпен, но вопроса его Атеном не дождался, восточник умолк.

— У них те же воспитатели, что и у короля, кажется. Учителя, конечно, другие, но я бы не настаивал на подозрениях в отношении учителей. Они-то, как раз, как заметил князь, люди служивые, приходящие и премного обязанные королевской фамилии. В случае же смены власти, пусть Господь не попустит такого раньше времени, они снова вернутся к состоянию обывательскому и ничем не примечательному.

— Получается, что так, — кивнул князь. — Хотя, я все же думаю, мы проверим тех, кто еще остается при наследниках, но помнит детство нынешнего короля, помнит его принцем.

— А вот это, — сказал батюшка, — по-моему, и есть самое плохое. Потому что теперь ясно, оборотнем может стать каждый. Ведь не обязательно воспитываться или учиться вместе с королем… О том, каков он был, да и каким он стал ныне, можно, помимо прочего, еще и рассказать… — Батюшка грустно-прегрустно улыбнулся. — И даже есть люди, которые этим занимаются весьма умело, например, сказители или биографы разные…

— Нет, — мотнул головой Густибус, — о царствующих лицах не дозволено разглашать… ничего такого.

— У нас есть актеры, — не очень кстати влез в разговор Атеном, — которые под видом представления драм прежних лет очень прозрачно намекают на то, что изображают и властвующих монархов. Это даже модным становится, по крайней мере, многие из знатных особ это приветствуют, и такие актерские труппы пользуются успехом, даже делаются знаменитыми и, следовательно, обогащаются более своих коллег.

— Актеры?.. — переспросил князь Диодор, который хотя и внимательно следил за тем, кто о чем высказывался, на этот раз оказался застигнутым врасплох, по-крайней мере, так остальным показалось. — Актеры… — повторил он, уже думая о чем-то своем.

— Актерство было бы неплохим ремеслом для человечьего оборотня, — усмехнулся Дерпен.

— Так только кажется… У него было бы слишком много зрителей, — почти гневно высказался маг. — А сама эта способность — дар потаенный…

— Или проклятье… потайное, — добавил батюшка. — Не забывайте, за это ведь и на костер можно угодить. — Он чуть набычился при таких-то словах, поблескивая очками. — Во второй Империи вообще полагали, что актеры не имеют души, или предают ее нечистым силам, и потому заставляли на подиуме играть рабов…

— И чуть не каждый второй из императоров в актерских действах участвовал, — добавил Дерпен, усмехаясь, очевидно поддразнивая батюшку. Видимо, он был невысокого мнения и об императорах и о самой той Империи.

— Достоверно известно участие в представлениях только Нуна, которого еще в христианской литературе называли Лицемером. Так вот, этот Нун Лицемер — исключение все же, — сказал маг. — И не только из правила, высказанного батюшкой, но изо всех правил, которые тогда бытовали.

В комнату чуть не сбив дверь с петель влетел Стырь.

— Командир, ворота оказались открыты… Подкупили, кажись, одноногого… Они уже во дворе.

Князь вскочил на ноги, добежал до сабли и своих пистолетов. Дерпен поднимался медленно, но у него в руках оказалось оружие, он уже готовился и к тому, что их могли застать и в библиотеке.

— Много их?..

— Очень много, — прокричал Стырь издалека. Он уже куда-то убежал, дернул так, что князь и не заметил.

18

Дерпен оказался все же впереди князя. И шагал он вроде бы неторопливо, а Диодор за ним едва успевал угнаться. Вылетели они во двор почти вовремя, темные, незнакомые тени только входили в него, а вернее, вливались едва ли не потоком, и было их… Да, Стырь, против своего обыкновения не преувеличил, их было много, примерно, под два десятка.

Князь хладнокровно присел на одно колено, чтобы прочнее была опора, и расчетливо ударил из своих седельных пистолетов, и сейчас же в ответ зазвучали выстрелы противника, он тоже кое-чему научился после драки на улице. Дерпен как-то мягко, удивительно даже для князя, который следил за ним краем глаза, чтобы понять, как будет действовать восточник, переместился в самый темный участок стены, размазался и едва ли не исчез.

Князь выстрелил еще раз, и только тогда понял, что никакой особой тактики в бою не будет, а он-то внутренне отдал это на усмотрение Дерпена, решив оставаться чуть позади и сбоку, чтобы противники не обошли его хотя бы с одного фланга. С другого, как он предполагал, будет Стырь, но того не было видно, как и Густибуса. Зато вполне воинственно из-за больших дверей показался батюшка, даже в этом слабом свете блестя очками. Или у князя и ночное зрение обострилось в виду обстоятельств?..

В дверь тут же ударили пули с противным визгом. Батюшка не стрелял, Диодор хотел было понять, что с ним, но пришлось стрелять из третьего пистолета в здоровенного детину в широко развевающемся плаще. Князь подумал, что не стоило заряжать пистолеты пулями, тут бы подошла картечь, какой в горах валят злобных тамошних кабанов, но и плащ громиле не помог, он упал головой вперед, в мелкие дворовые лужи, которых из-за дождя оказалось немало.

Тогда-то князь поднял свою четырехстволку, кто-то сзади нападающих еще пробовал перезарядить мушкеты, их-то князь и выцелил, ударил из всех четырех стволов по порядку. Два раза попал точно, третий из мушкетников закачался, и что-то закричал, но оружия не выпустил, четвертый раз все же промахнулся. Дождь заливал глаза, и хотя князь его не чувствовал, что-то эта вода делала со зрением… А перед ним уже было трое со шпагами, и хотя они чуть притормозили, этого времени хватило только на то, чтобы князь крикнул батюшке:

— Отец Иона, перезаряди, будь добр…

Удачно крикнул, батюшка выстрелил, неумело вытянув руку подальше вперед, и странно полусогнувшись из освещенного подъезда, но все же понял, подскочил, вырвал пистолет из рук Диодора, и тут же нырнул опять к небольшому облачку света из дверей… Кстати, там же и дождя не было, у батюшки все могло получиться, князь вечером мельком видел, как сначала Дерпен, а потом и Стырь учили его заряжать оружие.

Клинки столкнулись в воздухе с таким… мокрым лязгом, что князь удивился. Но потом понял, так шпаги звучат, когда натыкаются на саблю, а не на другую шпагу. Он обманул довольно лихим вывертом шпагу противника, и вырвал ее из руки невысокого, с люто горящими глазами парня. Ударить, впрочем, не успел, тот побежал за своим клинком в бок, куда шпага улетела, а на князя уже насело два его приятели. Князю удалось сильнейшим ударом так согнуть шпагу первого, как он и сам не ожидал, видно, сталь у этого клинка была дешевой, грубой и ломкой… А вот второй оказался врагом посильнее.

И ведь еще другие подойдут, вспомнил князь, и попытался справиться с этим парнем побыстрее, но у него не получилось, или тот умел защищаться от рубящих, тяжелых ударов сабли в реальном бою, или князь сам никак не мог сосредоточиться. И тогда вдруг сверху, в продолжавших подходить противников ударило подряд, с самыми малыми интервалами три выстрела. Вот они-то были сделаны как нужно, даже в этой кутерьме, в темноте и под дождем. Карчечь завизжала, как никогда не визжат пули, даже если о камень рикошетят… Впрочем, это была, неверное, не картечь. Стырь, чертов… молодец, мог для такого боя и гвоздей нарубить, раны эти… рубцы оставляли невероятные, прицелиться и понять заранее, куда они полетят, было невозможно, но сейчас это было неважно, а важно было, что они… Все же влетели в подходящих врагов, скашивая их едва ли не лучше, чем если бы Стырь выстрелил по ним из пушки.

И где он только эти три ствола нашел, подумал князь об ординарце… А Стырь вдруг с гиканьем вскочил на край темного окошка, из которого только что стрелял, и спрыгнул вниз, со второго этажа. Перекатился через плечо, как будто с коня на полном скаку соскользнул, и бросился вперед с двумя саблями в руках, кажется, прикрывая Дерпена с другого бока, как князь и думал про него-то ранее…

Число врагов заметно уменьшилось, теперь их во дворе не было, зато перед князем оказались сразу четверо, внимание Диодора резко сжалось, смотреть в сторону, где сражались Дерпен со Стырем, стало некогда.

А еще он заметил, как кто-то незнакомый сунулся было в двери, но батюшка выстрелил, и снова, в который раз в насыщенном влагой воздухе развернулся вытянутый, густой дым, на миг пронизанный горящими частицами пороха… Да, дверь была прикрыта. Потом отец Иона выпалил еще разок куда-то в другую сторону, потом попробовал пальнуть в одного из тех, с кем рубился — другого слова было не подобрать — и князь. Выстрел вышел неудачным, батюшка, кажется, чуть самому князю башку не снес, но все же, как ни странно, попал, один из противников отвалился, выронил свою рапирку и, зажав руку у локтя, стал пятиться к воротам из отеля.

Итого, перед князем оказалось трое, причем один с погнутой шпагой, а второй весьма и весьма осторожный. Князь принялся за того, кто старался его все же пробить длинными, не очень точными, но сильными тычками из такой дали, что князь со своей саблей, конечно, никак не мог до него добраться. Он финтил, пробовал подбить его рапиру повыше, чтобы со второй рукой, в которой был его кинжальчик, вырваться вперед, но… И этого не получилось. Его остановил тот, который был погнутым, парадоксально, но непрямой клинок каким-то образом сделал его даже более опасным, особенно сейчас, в этой тьме, тускло отливающей неверным светом и насыщенной дождевыми каплями.

В общем, князю никак не удавалось продвинуться вперед, а ведь нужно было… И противников нужно было кончать, конечно, ни о какой попытке брать кого-то в плен, и речи не было, следовало идти туда, куда, кажется, двинулся Дерпен… Его едва ли не окружили противники, волчьим своим чутьем почувствовав в нем самого опасного из имперцев, самого неукротимого и неумолимого бойца. Князь Диодор пробовал, но… не мог, не получалось у него.

Даже следить за тем, что там, где-то в двадцати шагах сбоку от него происходит, было трудно, не говоря уж о том, чтобы переместиться туда же… Происходило там что-то непонятное. Кажется, кто-то очень высоко пролетел по воздуху, чуть ли не как птица, еще кто-то визжал, не переставая, и кажется, уже давно, прерывая визг хриплыми вдохами… Хотя еще миг назад князь мог бы поклясться, что этого голоса не слышал. Кто-то ухал, как сова, вероятно, пробуя пустить в ход что-то невероятно тяжелое, может, топор…

И все же, князь каким-то непонятным чувством, даже не зрением, вдруг понял, что в окне, откуда стрелял Стырь, появился Густибус, он широко размахиваясь куда-то вдаль, в глубину двора что-то кидал. Там слабо вспыхивали и тут же пропадали сине-рыжие сполохи — раз, другой, третий… В кого они попадали, что они совершали, какой урон наносили врагу, князь видеть не мог. Но потом снова начал стрелять батюшка, и странное дело — эти выстрелы вдруг прозвучали так осторожно, так вкрадчиво, будто и не выстрелами были из князевой же четырехстволки, а каким-то хлопком, будто кто-то собирался к себе внимание привлечь, но так и не решился сделать это по-настоящему. Князь помимо воли понял, что едва ли не смеется над батюшкой за такую его… умеренность.

А потом стало ясно, что перед князем остался только один из врагов. Он почти не заметил, как рубанул одному по руке, причем крепко рубанул, хотя и не отсек ее полностью, а второго, зазевавшегося погнутого пробил-таки отмашкой снизу, той задней верхней третью клинка, которую по давнему кавалерийскому обычаю тоже затачивал. Отмашка эта получилась не вполне, но все же мускулы противника где-то вверху его неумеренно выставленной ноги зацепила, князь даже рукоятью почувствовал, как самый кончик сабли задел, кажется, кость, твердую и неподатливую, как выдержанное дерево.

Но возвращал клинок Диодор слишком долго, даже в этой темноте, последний из его противников, самый точный и умелый, ударил-таки, едва ли не от плеча, чтобы получилось посильнее, едва ли не со скачком вперед, чтобы наверняка… Вот только князь успел согнуться и уйти вправо, а потом развернулся на месте, едва не зацепив набирающим скорость и силу кинжалом стену оказавшегося чрезмерно близко дома, и всадил так, как мясник режет мясо, всей тяжестью, в брюшину незадачливого тыкальщика… Крови в нем оказалось столько, что она попала на лицо князя, на его грудь, но самое скверное было то, что ее очень много оказалось на рукояти его сабли.

Князь попробовал выдернуть кинжал, но он засел так глубоко, что они стояли с противником несколько долгих мгновений, раскачиваясь, и этими своими рывками князь удерживал его на ногах. Тогда, бросив кинжал, князь развернулся с одной саблей в сторону двора. Он подумал, если бы кто-нибудь из врагов оказался перед ним, его песенка на этом свете была бы спета, пока он тут вместо боя борьбу какую-то затеял… Без сомнения, такую возможность не упустил бы, кажется, и безногий однорукий калека, причем он не сумел бы ему помешать, потому что был блокирован медленно валившимся на него, уже умирающим врагом.

Он все же осмотрелся. Дерпен был впереди, Стырь пробовал подняться с колена, упираясь в землю своей саблей, словно костылем. Мерцание, которое разлилось во дворе от магических колб, бесполезно сникло куда-то, исчезло, словно его и не было никогда. Батюшка чуть опасливо, выставив вперед князев пистолет, переступал неширокими шагами в темноту, в которой, кажется, ни черта не видел.

Где-то в доме отчаянно голосили служанки, и еще кто-то отрывисто плакал, словно бы выплевывал из себя эти всхлипы. В окне, высунувшись чуть не до половины, висел посыльный мальчишка Креп, у него в руках тоже было что-то блестящее, но князя это не заинтересовало. Дерпен еще бился, еще звенел саблей против трех противников, каждый из которых, судя по неуверенным жестам, тоже был подранен, но они-то сражались, а князь — осматривался…

Диодор оказался у плеча Дерпена несколькими скачками, вот только удивился, когда понял, что левая его рука не вполне действует, видно, отбил ее своим выпадом с кинжалом в кулаке, что-то растянул или даже подвывихнул, в общем, необходимую верность и ловкость в ней утратил. А еще, почему-то, в его сапоге хлюпало, очень неприятно хлюпало. Он на миг опустил глаза, на его правом бедре темнело отвратительное кровавое пятно, ткань была разодрана, но кожа тоже не белела, она сочилась кровью, которая стекала, как раз… в сапог. И когда они успели его ранить? Плохо это было, плохо оказалось и то, что он не заметил раны. Такие вот отчаянные и зажатые нервным напряжением дураки долго не живут, их убивают даже не очень умелые противники.

Один из тех, с кем бился Дерпен, принял атаку князя, но едва они успели обменяться парой ударов-выпадов, как восточник вдруг подскочил, ногой в грудь сбил одного из двоих своих оставшихся противников. Тот покатился назад с красотой неописуемой, через плечи и голову. И подняться ему после такого удара было уже трудно, впрочем, он был и до того измотан, его-то как раз винить в неловкости было бы грешно… Последний из тех, кто стоял против Дерпена развернулся и во всю оставшуюся в нем прыть побежал к воротам.

Противник князя покрутил головой, понял, что остался в одиночестве, и тоже бросился бежать… А Дерпен трудно, едва ли не с мукой в каждом мельчайшем движении выпрямился, постоял, и вдруг во весь рост, даже не согнувшись, как деревянный, рухнул на брусчатку лицом. Как будто не он только что, всего-то считанные мгновения назад в прыжке сбил с ног одного из нападавших…

Князь уже присел около него. А рядом оказался верный Стырь, он тяжело дышал, по лбу у нег текло столько крови, что ею можно было красить забор, но сквозь эту кровавую маску глаза слуги горели восторгом победы. И он же первым догадался крикнуть:

— Батюшка, маг… Густибус, сюда! Что-то с господином нашим восточником тут… — Все же дыхание он еще не восстановил.

Батюшка оказался рядом, едва князь поднял голову, чтобы присоединиться к воплю Стыря.

— Вижу, вижу, сейчас… — Он уже ощупывал Дерпена, и при том хмурился. Не поднимая головы, добавил: — Ты бы, Стырь, умылся, неровен час, кровь в глаза попадет, от этого же слепнут, ты знаешь?.. Когда она сворачивается там — ни один хирург помочь не в силах…

— Это меня, князюшка мой, кто-то по башке перетянул, — едва ли не хвастливо сказал Стырь, не обращая на слова батюшки внимания. — Но у них же и шпаги не острые, или меня рапирой достали…

— Иди, все же, умойся, — строго приказал князь. — Слыхал, что отец Иона сказал? Мне слепой слуга не нужен.

— Да как же умываться-то, когда их всех обойти и осмотреть надо, вдруг кто еще не понял, что побежден?..

Князь со Стырем осмотрели двор отеля. Это было действительно — зрелище. Раненных почти не было, то есть, кто-то еще ворочался, но так трудно, так медленно и с такой болью, что князю стало ясно — долго эти ребята не проживут. Холодное оружие вообще оставляет мало шансов на то, что тот, кого им от души угостили, выживет все же. Даже и настоящий доктор, хирург, каким бы искусным не был, мало что мог сделать после настоящей рубки.

И было врагов много, пожалуй, что поболе дюжины… Тел, распростертых на земле. И это при том, что не всех, должно быть, было видно. Их уже обходил конюх, за ним, опасливо подбирая юбки, следовала мейстерина. По лицу ее можно было прочитать, что о таком безобразии, устроенном ее имперскими постояльцами, она даже не подозревала прежде. Зато по всему было видно, что с ней и служанками, которые еще не решались выйти из дома и жались у освещенных изнутри дверей, ничего страшнее сырости от дождя не произошло. И на том спасибо, подумал князь.

Густибус как-то незаметно тоже тут же оказался, в руках у него был неширокий, но глубокий тазик, в котором плескалась вода, он осторожно промывал раны Дерпена. Стырь сам, опираясь на свою саблю, черпал эту воду и пробовал умыться, как ему приказал батюшка Иона, хотя получалось, что он только размазывает кровь по всей своей роже.

— Все же отбились, — как-то невнятно на этот раз произнес Стырь, ведь не железный же он был, и его одолевала слабость от потери крови и после перенесенного напряжения боя.

А князь дошел, припадая все больше на раненую ногу, до ворот, и тогда-то увидел в темной нише неподвижное тело с избитой деревяшкой вместо ноги. Было похоже, что привратника попробовали подкупить, вот только рассчитываться с ним никто не собирался, его попросту зарезали, хотя, судя по всему, не слишком бесшумно зарезали. И выставленный в дозор Креп это услышал, да и сам Стырь не дремал.

Князь закрыл ворота, зачем-то даже заложил их поперечным брусом, а потом позвал:

— Креп, быстро — сюда! — Надо отдать ему должное, паренек действительно выскочил из темноты мгновенно. — Будешь моими ногами. Нужно обойти тех, кто еще шевелится…

— Так ведь уже преподобный ваш… — зачастил Креп на феризе, — занимается, и обходит…

— На рукве, парень, говори. — Князь вынужден был все же опереться даже на такое вот хрупкое и юное подспорье, но мальчишка и тут не сплоховал, уперся, поднатужился, и принял часть веса Диодора, помогая ему идти. — Ты в стороне был, не видел, где Атеном?.. Что-то я нашего куртье из виду потерял… Вернее, даже не видел его ни разу.

— Он же свято-ому ойче… ойтче помогал из пистолей, — начал докладывать Креп, — еще в прихожей у двери, а потом… Туды такой злобный и сильна-й враг вбег, что… Они дрались, но куртье его все ж уколой… заколол. Вот и сам получай по голова… Оба же там ляжайт.

От волнения Креп и торопился так, что его мудрено было понять, и путал слова, звуки, даже порядок событий, которым только что был свидетелем. Густибус откуда-то сбоку отозвался:

— Я нашего куртье уже осмотрел, князь. Он ранен, но жить будет. Кажется, у него сотрясение мозга и небольшое рассечение повыше левого виска.

К князю подошел батюшка. Он присел у его ноги и твердыми, ловкими пальцами стал ощупывать рану на бедре.

— Ерунда это, батюшка, порез всего-то.

— Помалкивай, князь, не твое дело сейчас раны оценивать. Это уж мое…

— Ты бы лучше Стырю, коли с Дерпеном справился…

— Нам ты нужен не меньше, чем Дерпен, — он уже принялся бинтовать какой-то тканью ногу князя поверх его разодранной штанины. — Не хватало еще, чтобы ты от малокровия свалился.

Одна из служанок бежала опрометью куда-то с огромной, на удивление сухой развевающейся простыней, которой предстояло быть разорванной на бинты. Другая приняла у Густибуса таз с водой и что-то тихо причитала в другом конце двора. А мейстерина твердым тоном, не допускающим никаких сомнений, приказывала кухарке:

— Ты вот что, любезная, наши господа имперцы, кажется, не хотят угомониться, и чтобы поддержать их силы, принеси-ка бутылку бренди, да выбери лучшего. И стаканчики не забудь, а то знаю я вас — не прикажешь, ничего как следует не сделаете.

Конюх разрывался на части, пробуя помогать Стырю, который обходил лежащих врагов, выискивая из них того, кто мог бы еще оказаться опасным, и чем-то помогая батюшке, который уже отошел от князя, и под не желающим стихать дождем присматривался к раненным, к которым его подзывал Стырь.

А ведь он не только раненых ищет, он раздумывает, кого можно будет потом еще и допрашивать, догадался князь. Молодец, настоящий боец и толковый, распорядительный служака. Нужно будет для него сержантское назначение выхлопотать, хотя… Иметь сержанта в денщиках — для сотника это как-то не сподручно, но что-то сделать для него придется.

А потом он еще разок осмотрелся, и поворачиваясь на одном месте на этот раз чуть не упал. Хорошо, та служанка, что с простыней носилась, поддержала его на пару с Крепом. И лишь тогда князь подумал, что они и на этот раз победили. Без дураков, одолели и победили тех, кто явился к ним с оружием в руках. Это было здорово, хотя ясности о том, какой они на самом-то деле понесли ущерб, еще не было. Но это можно было выяснять не торопясь, и конечно — с сознание того, что они несомненно живы.

19

Князь Диодор сидел в библиотеке, пил тихонечко тот самый бренди, серебряный стаканчик с которым ему всучила мейстерина. Нога начинала болеть все сильнее, он и хотел бы добраться до окна и еще разок посмотреть на двор, где теперь гомонили служанки, и что-то еще происходило, но не мог. Или не хотел, и позволил самому себя же уговорить, что это будет для него трудновато.

Но подниматься все же пришлось, потому что вдруг стало так тихо, что… В общем, можно было подумать, что враги опять вернулись. На этот раз очень удачно, потому что сражаться никто из имперцев больше не мог бы. Даже Стырь, который, похоже, пострадал меньше других, не был на это способен, хотя… Кто его знает? Князь все же дошел до окон.

Это были не враги, просто во двор медленно, осторожно, придерживая шпаги перед собой, входили городские мундирные стражники. И где-то за ними в бледноватом, как всегда бывает по утрам, свете факелов иногда промелькивал плюмаж их офицера. Они рассыпались по двору, лишь тогда у ворот оказался и сам офицер, князь не мог рассмотреть его перевязь, но и в темноте было видно, что это кто-то важный, чином не ниже поручика, а может, и сам капитан архаровцев Парса. Он стоял и ждал, чтобы ему кто-то объяснил, что тут произошло, разбираться самостоятельно в том, что он видел, этот чин, похоже, не привык.

Навстречу ему, покачиваясь, вышел… Густибус. Он был еще более сутул, чем обычно, голова у него была перевязана, рука тоже была притянута к груди какой-то белой тряпкой, но он был там, и это оказалось неплохо. И то, что он жив, усмехнулся про себя Диодор, тоже неплохо, без помощи этого невнятного, в общем-то, вздорноватого человечка было бы трудно.

В библиотеку грустно вошел батюшка. Его очечки были мокры от дождя, и он почему-то не хотел протереть стекла. Он помялся, подошел к князю, тоже сделал вид, что смотрит во двор, но определенно, ничего не видел.

— Дерпен плох, князь мой, — сказал он, впервые, кажется, на памяти Диодора употребив это вовсе не служебное обращение. — Очень большая потеря крови. Думаю, может и не выжить вовсе, если вдобавок к ранам, что я на нем нашел, у него еще и внутренние кровотечения остались. До них-то я добраться не умею, не хирург все же…

— Он воин, он должен… — Лишь тогда князь понял, что уговаривает или даже пробует приказывать не тому, кому следовало бы… Ну что толку рычать на батюшку, если Дерпен там, у себя… — А кстати, где он?

— Где же ему быть? У себя, в башенке, около него оставили одну из служанок посмышленей, она, вроде бы, его жалеет. Ухаживает, хотя… Нашу бы какую к нему, он же, если что-то и скажет, так она не поймет. — Отец Иона на миг задумался. — Впрочем, нет, женщина добрая, поймет, по глазам прочитает, чего ему надобно.

В дверь сильно стукнули, и почти тотчас вошел Густибус. За ним, действительно, с капитанской перевязью шпаги ввалился стражник. Оба были даже красны немного от пререканий, которые между ними, похоже, случились.

— Князь Диодор… — начал Густибус на рукве.

— Прошу говорить на том языке, которым здесь, в стольном городе Парсе принято изъясняться, — прорычал капитан местных архаровцев.

— Прошу садиться, капитан, — князь спокойно указал на диванчик перед тем низеньким столом, за которым они, бывало, так весело ужинали.

— Мне некогда рассиживаться, — буркнул капитан, и все же сел, даже ноги вытянул, и еще вполне сердито покосился на камин, который дымил, никак не собираясь разгореться.

— Отчего же вдруг — некогда? Как раз теперь время есть, — мирно сказал батюшка, и тоже присел сбоку.

— Я вижу, принц, что у вас тут настоящее сражение произошло. Я требую объяснений.

— А вот объяснений тебе, капитан, знать не положено. Потому что отчитываюсь я за все перед теми, кто несравненно выше меня и тебя, кто будет весьма недоволен, случись тебе что-либо узнать.

— Кто же это? — капитан насуплено смотрел на князя, Диодор вполне спокойно обозревал это настроение архаровского офицера, но ничуть его не жалел.

— Полагаю, что даже этого тебе говорить я не вправе. — И князь сделал странную для себя вещь, он попробовал улыбнуться и сделать широкий жест. — Может быть, стаканчик вина, капитан?

От такого почти оскорбления парский архаровец вскочил. Рука его непроизвольно дернулась к рукояти шпаги, но князь задумчиво проследил это его движение, и капитан нехотя руку-то опустил.

— Тогда я вынужден буду допросить всех остальных, кто тут был… во время этой стычки.

— И этого я советую тебе не делать.

— Да вы тут что же?.. Раз имперцы, значит, вам можно творить… беззакония?! Убивать, стрелять так, что весь Парс, поди, не спит уже, и все гадают, уж не нападение ли врагов каких?.. А ты сидишь тут, улыбаешься как майская дева, и ничего не пробуешь мне сказать?! — Он вдруг ощерился, и князь понял, что как и все архаровцы, этот капитан может быть жестоким, и тупым, когда считал это для себя удобным и выгодным. — Да я вас всех могу запечь за решетку!.. — вдруг вполне отчетливо проговорил он на рукве.

— По-нашему говорят — упечь за решетку, — подсказал ему батюшка спокойно. — Неважнецки у тебя, капитан, с руквой обстоит. — Он даже вздохнул. — Учи рукву-то, учи, пригодится, если хочешь и дальше по службе подниматься.

Казалось, капитана хватит удар. Он провернулся на каблуках на одном месте, потом подбежал к двери и заорал, да так, что где-то внизу грохнулся металлический поднос о каменные плиты, видимо, служанка испугалась и что-то уронила… А капитан еще раз проорал:

— Сюда, охрана!

Но вместо бегущих со всех ног его слодат по ступеням широкой лестницы на второй этаж прозвучали совсем другие, умеренно скорые, едва ли не тихие шаги, в которых звучало гораздо больше уверенности, чем князь мог себе представить у кого бы то ни было, кроме… И это оказался, он, посол Мирквы в Парсе, князь Притун.

— Чего шумишь, капитан? — спросил он небрежно, протискиваясь мимо него в библиотеку, и строго отодвинув его плечом. Он прошел в комнату, тяжко сел на диван, разом заняв едва ли не всю его ширину, хотя на нем обычно умещалось три человека, включая и Дерпена. — Ты бы не орал, как полоумный, а поблагодарил этих вот… достойных людей за то, что они, по сути, сделали сегодня ночью твою работу.

Видимо, князя-посла капитан знал, потому что, несмотря на злое лицо, все же склонился в поклоне, а потом и вовсе молча подошел к Притуну. Теперь он ждал, определенно ждал. А Притун обратился к князю Диодору.

— Ко мне в посольский дом прибежал твой мальчишка, князь. Крепом назвался. И сказал, что надобно тут быть непременно. Правильно ты его послал.

— Я? — удивился князь Диодор, пробуя подняться, но все же не сумел, нога действительно теперь горела огнем.

— Ты, князюшка, — кивнул батюшка Иона. — Как только стало ясно, кто на ногах остается и не пострадал, первым делом отправил его в посольство наше.

— Не помню, — вполне по-феризски пожал плечами Диодор.

— Это не важно, что не помнишь, — махнул рукой князь Притун. Вдруг он повернулся всей своей грузной фигурой к капитану. — А ты, капитан, все кричишь, всем грозишь острогом? Эх, был бы ты понятливей, глядишь и впрямь от тебя какой-нибудь толк вышел…

Капитан побагровел, он определенно не привык, чтобы с ним так разговаривали.

— Я вынужден буду…

— Вот что, князюшка, — на рукве обратился Притун к Диодору, — ты забери пока своих-то людей и оставь нас с ним, — он небрежно мотнул головой в сторону капитана, который тоже теперь прислушивался, видно, не все понимал на иноземном языке. — Я поговорю, как получится, и может, договоримся до чего-нибудь нам всем полезного.

Пришлось князю выйти из библиотеки, да он и рад был. Спустился во двор, тут стражники Парса уже снесли всех убитых к стене у ворот. Двоих или троих впрочем, придерживали, не зная, что же с ними делать. Князь подозвал к себе жестом одного из архаровцев. Выскочил огромный, с низким лбом, детина с сержантской кокардой на шапке.

— Сколько нашли? — спросил его князь бледными губами.

— Раненых трое, господин, еще двенадцать убитых или… Или они скоро будут считаться убитыми. Одному кишки выворотило, у другого течет кровь изо рта, хотя рана в боку, не понимаю, что за дела?

— Раненые говорить могут?

— Один может, другой без сознанки, третий… Вот третий ругается, орет, чтобы его вылечили, но он все одно выживет, кажись. Только вот толкового он ничего не скажет, мелкая сошка, не он остальных-то привел сюда.

— Откуда знаешь? — спросил князь.

— Так это известный разбойник, господин, он уже два раза почти попадался нам, да как-то выпутывался… Ничего, на этот раз не выпутается. Будут ему галеры, если повезет, а то, может, и на виселицу проводим. За такой-то разбой уж точно не пощадят его.

— Густибус, — обернулся князь назад, — ты бы поговорил с ними что ли?.. Многого, конечно, они не знают, скорее всего, наемники, привыкли попросту того слушать, кто им монету обещал. Но хоть что-нибудь?..

— Было бы проще, если бы я мог им что-нибудь обещать, князь, — сказал маг на рукве. — Они бы тогда торговаться начали, и своих нанимателей, может, выдали бы. Иначе… Даже не знаю, как и разговаривать с ними.

— Пообещай тому, кто что-нибудь дельное нам выдаст, что судить его будут не по местным законам, то бишь — галеры или виселица, — а по нашим. У нас же, может, его и на поселение в Сибирь сошлют, все же жизнь сохранят.

Сержант тоже оказался не просто так, а известное слово для себя уловил.

— Сибир — это Трансильвания ваша такая? — спросил он для верности, раскатисто употребив звук на конце названия.

— Точно, — князь не мог не улыбнуться, — Залесье, если в переводе.

— Князь, — попросил батюшка, — я, если кто-то из них отходить собирается, пойду все же к ним, пусть и по патриаршему обряду, но приму покаяние… Вот только передать тебе, что они скажут, я не смогу. Сам понимаешь, исповедь должна между нами остаться.

— Иди, батюшка, исполни свой долг христианский, — согласился князь.

У ворот послышались громкие голоса, кажется, в мирквацкий отель прибыл еще кто-то. Князь попытался присмотреться, но ничего не разобрал, перед глазами висела какая-то пелена, мешающая видеть… И не вдаль даже, а на такое вот расстояние, которое до ворот простиралось.

Но это, как ни удивительно, прибыли похоронные дроги. Кто их вызвал, как они сюда прибыли, князь не имел ни малейшего понимания. Поэтому он подумал, подумал, и отправился все же наверх, где князь-посол что-то слишком уж долго с капитаном разговаривали.

Когда он вошел в библиотеку, тут уже царил почти что настоящий мир и покой. Даже стаканчики с непременным в Парсе вином у каждого в руках оказались, и князь Притун говорил что-то о том, чего Диодор никак не ожидал.

— И вот получается, хотя бы в Парсе и была запрещена всякая магия, капитан, но этот отель, по границам стен, является территорией Империи, или точнее, даже Мирквацкого государства. Тебе это понятно?

— Служанки сообщили, что этот маг ваш, пусть и выученик наших университетов, что-то такое использовал… — Капитан как был прежде, так и оставался насупленным и непреклонным. — Потому, принц Притун, обязан я буду доложить о том маршалу Рену. Никак иначе не получится.

— Ежели не получится, значит, докладывай. Только сам-то толково расскажи, что тут увидел. А то знаю я вас, вам бы, архаровцам, кого угодно схватить и в казематах своих замариновать без срока.

— Здесь, как я понимаю, — капитан снова ощерился, пока говорил это, даже слюной брызгал от едва удерживаемой злобы, — в казематы никого замариновать не получится.

— Мы же договорились, капитан.

Архаровский офицер поднялся, бухнул своим стаканом о стол перед князем Притуном, так что вино переплеснулось через край, и звякая подкованными сапожищами вышел, ни с кем не попрощавшись у двери.

— Там похоронные дроги приехали, — сообщил князь Диодор, с удовольствием присаживаясь перед князем Притуном. — Не думал, что они так-то быстро сподобятся. Они — прямо как будто за углом ждали.

— Может и ждали, — уронил Притун. Он сидел, хоть и красный, может, тоже от злости, но все же был чем-то доволен, это без труда читалось в его умных, желтоватых глазах. Наконец, он обратил свой взор на Диодора. И заговорил о другом, не о том, что ожидалось. — А ты князюшка, и люди твои — молодцы. Да еще какие! Ты даже не представляешь, до чего же вы молодцы!

— Как так? — не понял Диодор.

— А так, вы же их тут положили без счета…

— Почему же без счета, счет как раз есть… Двенадцать убитых, раненых трое… С ними сейчас батюшка и Густибус, пробуют хоть что-то разузнать по скверному их положению.

— Да, раненых придется лечить, может, сообщат, кто их нанял… А все же удачно, что вы почти не пострадали. Это же получается, что наши бойцы раз… в несколько превосходят их-то, парских бретеров. И ведь не шпана какая-то на вас напала, а самые что ни есть лихие шпажисты, убийцы и изверги, от которых тут даже стражники бегали… И вы их… Ничего не скажешь, князь, лихо. Лихо! — Он даже ударил кулаком, в котором не было стаканчика, по столу перед собой.

— А ты, князь-посол, я вижу, утихомирил этого вот… — в интонации Диодора было столько же вопроса, сколько и подтверждения.

— Ну, это не сложно было.

— Какой аргумент оказался против капитана действенным?

— Я предупредил его, что он чинит препятствия имперскому Тайному Приказу, а это значит, что его действия будут рассматриваться на Миркве. А потому, если он будет вести себя в прежнем духе, оскорбительно для имперского расследования, я сумею добиться, чтобы его кандидатуру там оценили особо, допустим, на предмет, незаконной торговли веселыми девушками из простонародья в городе Парсе. Всем известно, что их обирает именно городская стража. А это значит, что он очень скоро не просто лишится своего поста, но и, возможно, будет лишен дворянства, а что это для него значит — он получше меня знает. — Князь Притун невесело, а скорее, зло рассмеялся. — И за него, скорее всего, никто из Лура не заступится, не до того им теперь, и не станут они спорить с нашим-то Тайным Приказом.

Диодор сумел сдержать дрожь, вызванную приступом то ли боли, то ли омерзения. Но может, все же привык он более к армейским, а не к гражданским порядкам, а в армии все эти житейские передряги решались по-другому, и даже не без налета хотя бы и грязноватой, но все же романтики. Он знал даже офицеров, которые сходились с веселыми девушками, хотя в надлежащий круг общения их, разумеется, все равно никогда не допускали.

— Оказывается, и из подлости городской стражи можно извлечь правильное решение, если знать как это сделать.

— Можно, князюшка мой. И интриги тут никакой нет, это обычная практика, подразумевающая и посольскую службу, и местную политику.

А Диодор уже думал о другом, Притун это заметил.

— Привратника этого, одноногого, который, по всему, нас продал, будем хоронить?.. — договорить ему князь-посол не дал.

— За наш счет. Более того, раз он погиб в нашем отеле, придется выплатить компенсацию семье. Не очень большую, но по меркам таких людей — все же значительную. Империя — это тебе не просто так, иногда приходится быть щедрыми.

— Мне бы не хотелось этим заниматься. Надеюсь, можно будет это поручить Атеному?

— Кому же еще, хотя… Он только отдаст распоряжения, для такого дела у нас есть другие люди, калибром помельче. — Князь-посол стал внимательным, как хороший охотничий пес, заметивший признаки дичи, он даже наливал себе вино из кувшинчика как-то замедленно, продолжая следить за Диодором. Наконец, спросил: — О чем ты все же думаешь, князь?

А Диодор думал о многом сразу, как-то так у него сейчас соображала голова, что на чем-то одном остановиться он не мог. Пробовал понять, кто такой упомянутый капитаном маршал Рен? Что, возможно, вызнают от пленных Густибус с отцом Ионой?.. Ради чего это нападение на них было совершено?.. И что теперь следовало бы сделать, чтобы досадить противнику как можно больше?

Диодор знал это состояние после боя, когда уже и тревога ушла, и победа не представляется чрезвычайным достижением… И начинает казаться, что мир вокруг малореален. Тогда только вот самым простым вещам и можно верить — хлебу, вину, друзьям, оружию… Не более того. Значит, думать следовало не сейчас, не теперь, а после того, как он выспится хотя бы.

Но ответить князю Притуну тоже следовало.

— Доложить Опрису нужно, — сказал он вяло.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Взрываются машины, ведется непрерывная слежка, не прекращаются погони, драки… Что случилось? Да ниче...
Хорошо летом на даче! Прикольные тусовки, веселые прогулки по окрестностям. Но подружкам Асе и Матил...
Путешествие на Майорку! Что может быть лучше для московских школьников – братьев Гошки и Никиты, осо...
И почему юное поколение обвиняют в том, что для них главное – потусоваться и прикольно провести врем...
Лето. Дача. Скукота… Особенно, если нет рядом Дашки Лаврецкой, за которой уже наверняка ухаживает не...
Просто мистика какая-то! Игорь случайно встретил в метро человека, который… полгода назад погиб в го...