Соль земли Марков Георгий

2

На стан к Тунгусскому холму они приплыли в сумерки. Сумерки – самое невыгодное время в тайге. Всё многоцветье природы исчезает в этот час. Тьма, смешавшись с туманом, скрывает очертания берегов и лишает их обычной выразительности. Отдельные деревья и складки земли, придающие местности неповторимость, расплываются, становятся бесформенными.

– Вот это место, Соня, самое прелестное по побережью Таёжной, – сказал Краюхин, когда лодка ткнулась носом в берег.

Софья берёзовым веничком ожесточённо отбивалась от комаров, которые, казалось, кусали только её, и в ответ равнодушно протянула что-то неопределённое.

– Ну, ничего. Вот дождёмся утра, и тогда заговоришь по-другому, – задетый её равнодушием, сказал Краюхин.

От палаток, возле которых приветливо светился костёр, шёл человек. В сумраке он показался Софье огромного роста.

– Кто это прибыл? Кого бог послал? – послышался густой певучий голос.

– Здравствуйте, Марей Гордеич! Ну, как вы тут живёте-можете? – спросил Краюхин.

– О, да это Алексей Корнеич? Здравствуй, Алёша, здравствуй, родной! Давно тебя поджидаем. Миша сегодня на Синее озеро умчался, проведать Улю с докторшей! И всё о тебе толковал. А ты – вот он, сам припожаловал! А ещё кто с тобой, Алёша?

– Нас тут целая артель, Марей Гордеич. Вот Софья Захаровна – специалист из Высокоярска, а это изыскатели, из Мареевки. Будем работать по поискам металлов.

– Знать, добился своего! Ай, молодчина, Алёша! Михаил Семёныч всё утро нынче тебя хвалил. «Вот, говорит, Марей Гордеич, попомни моё слово, а он добьётся своего».

– Люди добились, Марей Гордеич!

– Люди, они чуют, на чьей стороне правда. Ну, проходите, проходите к огню! Сейчас чаевать будем.

Марей взял из рук Софьи её чемодан. Она попыталась остановить его:

– Не беспокойтесь. Я сама донесу.

– А вы бегите скорее к костру. Как дымком хватит, комар сразу отстанет. Дождь, видать, ночью будет, к дождю комар свирепеет.

– В самом деле, Соня, иди: с грузом без тебя справимся. И вы, Марей Гордеич, идите.

Марей и Софья пошли на стан. Краюхин принялся помогать рабочим разгружать лодку.

Только у костра Софья по-настоящему рассмотрела Марея. Она много слышала о нём от Краюхина и готова была встретить человека удивительного и необыкновенного. И её ожидания оправдались. Старик был прост, но эта простота захватывала с первой минуты. Он делал и говорил самое обычное, а всё получалось как-то величественно.

– На минутку встаньте сюда. – Марей осторожно взял Софью под руку и вместе с ней спокойно шагнул в поток густого дыма. Потом он так же спокойно объяснил: – Теперь комар вас обходить будет. Дымком вас обдало. А через полчасика он и вовсе до рассвета уляжется. Чуете, свежинкой от реки потянуло?

– Да, да, посвежело, – сказала Софья.

– Вы тут присядьте, – Марей показал Софье на круглый чурбак, – а я тем часом чайники навешу.

Старик из ведра наполнил водой один чайник, потом другой, поменьше, и повесил их над костром. И опять Софья залюбовалась, глядя на то, как он все это делал: неторопливо, точно, без единого лишнего движения.

– Ну вот, теперь и поговорить можно. – Марей сел напротив Софьи.

– Быстро вы с чайниками управились, – сказала она, желая хоть как-нибудь выразить своё отношение к старику.

– Нехитрое дело! За мои годы этому-то можно научиться. – Он добродушно засмеялся, и Софья почувствовала, что старик не принял её похвал. – Ну, а вы, голубушка, не запомнил, как вас звать-величать, бывали в наших краях или в первый раз? – разглаживая ладонью бороду, спросил Марей.

– Впервые, Марей Гордеич.

– Вон оно как! А вы по какой части образованны: по лесам или, как Алёша, по земным богатствам?

Софья помолчала, затрудняясь с ответом. Ей казалось, что старику надо объяснить всё как можно проще, иначе он не поймёт. Но едва Софья начала говорить об археологии, как старик прервал её:

– Да не поясняйте, голубушка. Приходилось мне работать на Дальнем Востоке на таких раскопках. Один учёный приезжал, северные народы изучал. Вскрывали мы их древние поселения и захоронения. Был этот учёный предоволен!

– Зовите меня, Марей Гордеич, Соней, – сказала Софья, радуясь тому, что старик оказался сведущим в её специальности.

– О нет! Не могу так звать, голубушка. Беспременно скажите своё имя-отчество.

– Почему же, Марей Гордеич? – изумилась Софья. – Я ведь совсем ещё молоденькая, мне будет неудобно, если вы начнёте меня навеличивать.

– А я поясню почему. Дело тут не в годах. Вы хоть молодая, а учёная. А учёный человек к мудрости людской прикоснулся. Сотни лет люди эту мудрость по зёрнышку собирали, чтоб через книги по белому свету сеять. Вот и выходит, что учёный человек не годами славен, а своими познаниями.

Объяснение Марея показалось Софье довольно убедительным.

– Если так, то зовите меня Софьей Захаровной.

– Вот и добро! И скажу вам, Софья Захаровна, в нетронутый край вы попали. Многое он людям сулит.

– И Алексей Корнеич вот так же думает!

– И не он один! Люди так думают.

– А как по-вашему, Марей Гордеич, обитаем был этот край в далёком прошлом?

– Беспременно. Тут жили тунгусские племена. Они знали улуюльские места куда лучше, чем русские люди. Только оказалось это знание ни к чему. Погибли эти племена.

– А как думаете, памятники о тех временах сохранились?

– Во множестве! Только разгадать надо, где поселения у них были. Куда их пути лежали? С кем они торговлю вели?

– Если б это разгадать, Алексею Корнеичу легче бы с поисками пришлось.

– Уж это беспременно!

Вдруг послышался голос Краюхина:

– Спасай, Марей Гордеич! До крови нас заели!

К костру подошли рабочие, а за ними и Краюхин.

– Под дымок вставайте! Труту сейчас подброшу, – сказал Марей и бросил в костёр несколько грибов-наростов, сбитых со старых берёз и осин.

Тихая, густо замешанная темнота непроглядным покрывалом укрыла тайгу. В вышине над Тунгусским холмом загорелись неяркие летние звёзды.

3

Софья проснулась оттого, что в её маленькой одиночной палатке стало жарко. Солнце поднялось уже над лесом и припекало. После дождя, прошумевшего на рассвете, земля была влажной и сейчас, под жаркими лучами, дышала терпкой испариной.

Софья вылезла из палатки, потянулась всем телом, приподымаясь на носках, но тут же опустила руки и осмотрелась.

В какую бы сторону она ни повёртывала голову, перед её взором возникали чудесные картины природы. В это солнечное утро каждое дерево, каждая хвоинка, каждый лепесток были ослепительно зелены, и только бесчувственный человек мог остаться спокойным перед этими живыми чудесами. Софья вспомнила слова Краюхина, сказанные им в дороге, о покоряющей силе природы. «И в самом деле, как много в жизни теряет тот, кто не видит природы или не научился любить её», – подумала она. Софья долго любовалась Тунгусским холмом, вершина которого с гигантскими лиственницами была залита солнечным светом. Тут её застал Краюхин.

– Ну как, Соня? Нравится? – спросил он, подходя от реки.

– Очень красиво, Алёша!

– А как спалось?

– Спала крепко и, кажется, долго.

– Ну, давай завтракай, и пойдём к яме. Марей Гордеич и рабочие уже пошли туда.

– А вы завтракали?

– Давно. Тебя решили не будить на первый раз, но учти: на будущее пощады не будет, – усмехнулся Краюхин.

– Обязательно подымай меня, Алёша. Иначе мне стыдно будет: явилась барынька.

– Ну, ничего, не терзайся. Начнёшь работать, сама чуть свет вставать будешь.

Софья быстро умылась и позавтракала. Через полчаса она пробиралась сквозь чащу вслед за Краюхиным. На спине на ременных помочах Софья несла сундучок со своими инструментами: долотцами, скребками, ножами, увеличительными стёклами, фотографическими плёнками.

Марей и рабочие с лопатами и кирками были уже возле ямы. Один из рабочих, крепкоплечий молодой парень Сёма, от избытка сил, игравших в его мускулах, рубил широкой лопатой кромку ямы.

Софья ещё не видела его из-за кустов, а только слышала глухие удары об землю и звон лопаты.

– Что они там делают? – обеспокоенно спросила она и, не дождавшись ответа Краюхина, как вспугнутая внезапным выстрелом лосиха, кинулась в чащу с криком: – Перестаньте копать!

Удары лопатой тотчас же затихли.

Софья выбежала к яме встревоженная, с раскрасневшимся лицом, с испуганными глазами и, с трудом переводя дыхание, сказала:

– Ну зачем вы копаете? Первое правило у нас такое: ничего не копать зря.

– А я ведь только крапиву и бурьян обрубил, чтобы виднее было, – смущаясь, сказал парень.

– Я тебе говорил, Сёмушка, а ты, видать, ещё неслух, – добродушно улыбнулся Марей.

– Кровь в нём бушует, – пояснил пожилой рабочий.

Подошёл Краюхин. Узнав, что произошло, он долго смеялся, ласково поглядывая то на Софью, то на парня с лопатой.

– А я ведь, Соня, не понял, что произошло. Я решил, что ты испугалась осиного гнезда и бросилась наутёк.

Софья не отозвалась. Она увлечённо осматривала яму, заходя к ней с разных сторон и пощёлкивая фотоаппаратом. Потом она открыла свой сундучок и вытащила из него верёвочную лестницу.

– Держите, Сёма, меня, – подавая парню концы лестницы, сказала Софья, стараясь скорее сгладить осадок от своего выговора.

– А может быть, Соня, сначала мне спуститься? – предложил Краюхин. – Я ведь уже бывал в этой яме.

– Ни в коем случае. Я должна всё сама осмотреть. Помоги-ка вот Сёме, а то он один не удержит меня, – попросила Софья. Она надела на себя брезентовую сумку, положив туда из сундучка какие-то инструменты, взяла в руку электрический фонарик.

– Осторожно, Софья Захаровна, не соскользните или на змею не наткнитесь, – напутствовал её Марей.

– Бог милостив, Марей Гордеич. К тому же здесь не очень глубоко. Алёша падал и цел остался. Мы так и назовём эту яму: Купель Краюхина.

Софья скрылась в яме. Через минуту-другую она крикнула оттуда:

– Подтяните лестницу, она мне мешает.

И вот для всех сидящих наверху наступило томительное ожидание. Софья словно забыла обо всём на свете. Из ямы доносился то скрежет стального долота о камень, то дробные удары молоточка, то пощёлкивание фотоаппарата. Наконец, и это затихло.

Заглянув в яму, Краюхин увидел Софью в мучительной позе. Протиснувшись под выступ, Софья, скорчившись, лежала на спине и делала зарисовки.

– Чем она там занимается, Алёша? – спросил Марей.

– На спине, Марей Гордеич, ползает.

Всех это так заинтересовало, что рабочие один за другим стали подходить к яме и заглядывать в неё. Не устоял от этого соблазна и Марей.

– Ах ты господи, на какие только муки не идут люди, чтобы жизнь была лучше! – воскликнул он.

– А я так скажу: не женское это дело, Марей Гордеич, – заметил пожилой рабочий, поражённый видом Софьи. – Мыслимо ли молодой красивой девушке этакое мучение принимать? Прямо акробат в цирке!

– То-то и оно! – многозначительно отозвался другой. – Ты, Никифор, про это самое в глаза ей не ляпни – на всю жизнь обидишь!

– Ах, Емельян Васильевич, напрасно меня за тумака принимаешь!

Вдруг послышался голос Софьи:

– Лестницу мне!

Краюхин и Сёма опустили один конец лестницы в яму, за другой взялись сами.

Софья быстро поднялась наверх. Руки и лицо её были испачканы в земле, а серый комбинезон стал пёстрым от налипшей на него глины и студенисто-зелёной жижи.

– А, чёрт, мерзлячка! Замёрзла! – поводя плечами, обругала сама себя Софья, с удовольствием подставляя мокрую спину под горячее солнце.

Неподалёку от ямы, которую Софья назвала Купелью Краюхина, были пробиты Мареем, Ульяной и Краюхиным ещё два обнажения. Как и первая яма, они были расположены в чаще, выше по косогору.

Софья решила сейчас же обследовать и эти ямы. Они были неглубокими, и лестница не потребовалась. Софья опустилась при помощи жердей с сучьями, поставленных Краюхиным и Ульяной, когда они работали здесь.

Обследование этих ям Софья провела быстрее. В них больше было света, а главное, тут она не обнаружила той сложной структуры почвы, которой отличалась первая яма.

Когда она поднялась из второй ямы, её окружили изрядно уставшие от ожидания в течение нескольких часов Краюхин, Марей и рабочие.

– Ну что, Соня, скажешь? – спросил Краюхин.

Софья рукавом комбинезона вытерла вспотевшее лицо, стряхнула с себя налипшие комья земли.

– Купель Краюхина – загадка. Понимаешь, совершенно отчётливо прослеживается слой почвы, который, как шов, соединяет два этажа этого углубления. Как всё это произошло – ума не приложу.

– И не только шов, Соня. Я обратил внимание ещё на одну деталь. Вторая половина ямы как бы смещена в сторону. Поэтому яма одна, а горла в ней два: одно – поверхностное, другое – внутреннее.

– Да, да! Я тоже обратила на это внимание.

– Что ты думаешь предпринять?

– Во-первых, я продолжу обследование Купели Краюхина. Во-вторых, ниже этой ямы начнём обнажать горизонты. Причём не спеша и на широкой площади. В-третьих, придётся произвести обнажения на вершине холма. Вполне возможно, что очажок, на который ты наткнулся в яме, образовался в результате оползней. Ну, что же ещё? – Софья беспомощно развела руками. – Да, вот ещё что! – спохватилась она. – Обнажения, сделанные вами, малоинтересны. На мой взгляд, ценнее было бы поискать на вершине холма.

– А мне сдаётся, Софья Захаровна, ниже надо пробовать, – вступил в разговор Марей. – Человек всегда стремится ближе к воде. Там, наверху, – Марей поднял кудлатую голову и махнул рукой в сторону вершины Тунгусского холма, – едва ли люди могли жить, скорее всего они там молились у больших камней.

– Это верно, Марей Гордеич, – горячо сказала Софья. – Если люди обитали тут, то, конечно, они обитали по косогору и в особенности по самому подножию. Это так, но всё-таки если иметь в виду доисторического человека, то холм для него был очень удобен. Он менее доступен для зверя, зато выгоден для охоты на него.

– Так-то оно так, а всё-таки попробуйте обнажить ниже, – сказал Марей.

– Неужто, Софья Захаровна, здесь жил первобытный человек? – изумлённый услышанным разговором, спросил Сёма.

За Софью ответил Краюхин:

– Вполне возможно, Сёма. Но пока доказательств нет.

– Найдём! Весь Тунгусский холм перероем, а найдём, – с неподдельным энтузиазмом проговорил молодой изыскатель.

Все дружно засмеялись, а Сёма продолжал стоять на своём:

– Во что бы то ни стало найдём!

Время уже приближалось к полудню. Краюхин распорядился идти на стан – обедать. Пока варился обед, Софья и Краюхин уточняли план раскопок. Было решено так: основное обнажение произвести в тридцати метрах от Купели Краюхина в направлении реки. Одновременно к этому обнажению будут проложены веерообразным порядком траншеи, которые начнутся в самой близости от ямы и вольются в широкое обнажение. Таким образом, исследованием будет охвачена довольно большая площадь на склонах Тунгусского холма.

– Если это не принесёт ценных находок, тогда попробуем копать на вершине холма и на его плечах, – сказала Софья, когда схема, вычерченная на блокнотном листке, была перенесена в официальный дневник археологических раскопок.

Краюхин согласился с ней.

После обеда бригада вышла на работу. Софья и Краюхин рулеткой измерили площадь обнажения и колышками обозначили его границы. Таким же способом были отмечены и линии траншей.

Потом Софья рассказала рабочим о цели раскопок и о правилах ведения всей работы.

Застучали топоры, зазвенели лопаты. Глухо втыкались в землю тяжёлые кайла.

Марей запалил костры, подтаскивал к ним сушняк и вырубленные с корнем ёлки.

Софья и Краюхин опустились в яму. Ножами и долотами они осторожно очищали с боков ямы траву, мох, слизь, прослеживая изломы буро-серого шва, отыскивая его новые выходы.

Оттого, что работа пошла на лад, и в особенности потому, что рядом был Алексей, Софья переживала такой душевный подъём, какого она никогда ещё не испытывала. Теперь она бестрепетно верила и в себя и в неизбежность интересных открытий здесь, в Улуюлье.

Однако вечером её настроение сильно омрачилось. После ужина, когда рабочие и Марей улеглись спать и они остались вдвоём, Краюхин сказал:

– Завтра утром, Соня, я исчезну.

– Как это – исчезнешь? – не поняла она.

– Натуральным образом, – засмеялся он. – Уйду, Соня, в Заболотную тайгу, в группу Бенедиктина. Мне ведь поручено возглавить её и придать ей геологическое направление.

– Я знаю, что это тебе поручено. А надолго, Алёша, уйдёшь? – упавшим голосом спросила Софья.

– Дней десять пробуду, самое меньшее.

– Ой, как долго! – с болью воскликнула Софья и, помолчав, добавила: – А вдруг, Алёша, в эти дни на раскопках что-нибудь окажется интересное и мне потребуется посоветоваться с тобой? Марина Матвеевна сказала, чтобы я ни одного важного донесения не посылала без тебя.

– Гм, – задумчиво протянул Краюхин. – А ведь верно! – Он замолчал, прикидывая что-то в уме, и, решив, сказал: – Через неделю, Соня, я обязательно приду.

– И опять я осталась одна-одинёшенька, – с горечью проговорила Софья и положила голову на плечо Краюхина.

– Ну, ничего, Соня, будут ещё денёчки, – попытался успокоить её Краюхин.

– Будут денёчки… Ты какой-то равнодушный стал ко мне, Алёша…

– Оставь, Соня. Ты не представляешь, сколько сил потребует от нас Улуюлье!

– Помешался ты на Улуюлье, стал фанатиком и чудаком, милый мой!

– Какой есть, Соня! Лучше быть не могу…

– …да и не хочу, – с иронией в голосе закончила она за Краюхина.

– Скрывать не стану: и не хочу! – твёрдо, с ноткой ожесточения подтвердил он.

– Ну ладно, ладно, ёжик! Не выставляй колючки. Всё равно ведь я люблю тебя до умопомрачения! – примирительно сказала она и принялась жарко целовать его в губы, в лоб, в глаза.

Утром Софья поднялась на солнцевсходе. Марен, как всегда, с обнажённой головой, в широких штанах и широкой рубахе без пояса, босой, хлопотал возле костра. Увидев её, он сказал:

– Доброе утро, Софья Захаровна! А сокол наш уже взмыл.

Софья поняла, что старик говорит о Краюхине. Она не раз слышала, как он называл Краюхина соколом.

– Он же хотел уйти после завтрака, – подавляя в себе обиду, сказала Софья.

– А он позавтракал один. Встал на рассвете, тихонько вскипятил чай – да и был таков! «Пока, говорит, прохладно, я половину дороги пройду». И вот всегда так: быстёр, как ветер!

Марей говорил это, не скрывая восхищения Краюхиным, а Софья чувствовала, что от его слов душа её переполняется счастьем. «Алёша, неугомонное сердце, быстёр, как ветер». Ей казалось, что она думает этими словами, на самом деле она стояла возле своей палатки, смотрела на вершину Тунгусского холма и шептала всё это.

4

Софья наткнулась на ценные находки гораздо раньше, чем предполагала, и причиной её быстрого успеха отчасти был старый Марей.

Когда рабочие начали вскрывать горизонты на основном обнажении, Марей попросил Софью разрешить ему выемку одной из траншей. Софья вообще не хотела, чтобы человек такого преклонного возраста работал на тяжёлой землеройной работе. Но Марей заявил, что он всю жизнь был землекопом и если ему придётся бросить это занятие, то не раньше того, как настигнет его смертный час. Софья согласилась и стала помогать старику вначале просто потому, чтобы не оставлять его одного, а потом из интереса, который таила раскопка.

Проходку траншеи Марей начал от Купели Краюхина, то есть сверху вниз. Софья сказала старику, что идти снизу вверх удобнее. Но у старика был свой расчёт.

– Удобнее – это верно. Я об другом замысел таю, Софья Захаровна: так ближе к яме и скорее можно проверить, нет ли по соседству с ней каких-либо других пустот. А на такую мысль наводят меня вот эти бугры. Чудится мне, что образовались они не сами по себе, а как обвалы.

Софья присмотрелась к мелкому ельнику и березнику, и ей бросилось в глаза то, о чём говорил старик. В трёх-четырёх местах земля как бы пузырилась, а рядом с этими пузырями угадывались заросшие и потому малоприметные углубления. Софья всё это взвесила, подумала: «А возможно, и прав старик. Попробуем!»

Марей и в самом деле оказался опытным землекопом. Он работал очень спокойно, даже медленно, но продуктивно. Его полукруглая лопата с залоснившимся от ладоней черенком всегда несла увесистую порцию земли.

Софьина лопата то и дело мелькала в воздухе полупустой. Иногда Софья пыталась подравняться под темп работы старика, поднимать свою лопату только с полной нагрузкой, но через несколько минут в пояснице у неё начиналась ломота, и она выпрямлялась, чтобы отдохнуть.

Софья сказала Марею о его умении работать, попросила совета, как ей копать лучше.

Старик ответил:

– Освоитесь, Софья Захаровна! Пройдёт неделька-другая, и не узнаете сами себя. А уж я-то где только земельку не побросал! И тут, в Улуюлье, копал, и на Лене копал, и на Колыме копал, и на Индигирке копал… Если б всю землю, взрытую мной, собрать в одно место – горы бы образовались!

В минуту отдыха Софья пыталась расспрашивать Марея о его жизни. Ей очень хотелось понять, откуда у старика такие широкие познания в самых различных областях истории и такой жадный интерес к Улуюлью.

Марей был внимательным к вопросам Софьи, обо всём, что не касалось его собственной жизни, говорил охотно и подробно, о себе же – скупо, сопровождая свои ответы улыбочкой и поговоркой: «Жил-был, сплыл».

Чем больше рабочие расширяли и углубляли основное обнажение, тем чаще Софья уходила от Марея. Она часами теперь задерживалась на главном участке работы, всматриваясь в обнажённую, пахнущую вековой сыростью землю. Особенно тщательно осматривала она всякие камушки, раковинки, сучочки. Когда рабочие выбрасывали крупные комья земли, Софья голыми руками разламывала их и подносила из-за близорукости к самым глазам.