Жена дитя Майн Рид Томас

Глава XXXVI

В посольство

– Корнелия? Ты идешь со мной?

Это спросила Джули у кузины после возвращения в отель Лувр. Они были одни в своей комнате, все еще в шалях и шляпках, как зашли после прогулки.

Миссис Гирдвуд разговаривала с джентльмена в приемной внизу.

– Куда? – спросила Корнелия.

– Куда? Я удивлена тем, что ты спрашиваешь! Конечно, за ним !

– Дорогая Джули! Я понимаю, о чем ты говоришь. Я сама об этом думала. Но что скажет тетя, если мы уйдем? На улицах опасно. Мне кажется, солдаты стреляют в население, я в этом уверена! Ты ведь слышишь стрельбу? И пушечные залпы? Похоже на пушки!

– Не будь трусихой, кузина! Помнишь, как громко ревели волны у утеса в Ньюпорте? А его это остановило, когда нам грозила опасность? Может, мы сумеем спасти его жизнь!

– Джули! Я тебя не держу! И я готова идти с тобой, если мы можем что-нибудь для него сделать. Что ты предлагаешь?

– Прежде всего нужно узнать, куда его увели. Скоро я это узнаю. Ты видела, что я говорила с рассыльным?

– Видела. Ты что-то сунула ему в руку.

– Пятифранковую монету. Я попросила его идти за зуавами и посмотреть, куда они отведут пленника. И пообещала вдвое больше, когда он вернется с сообщением. Я уверена, что он скоро будет здесь.

– А что тогда, Джули? Что мы сможем сделать?

– Мы сами ничего. Я не больше тебя знаю, почему у капитана Мейнарда неприятности с французскими солдатами. Несомненно, это связано с его республиканскими убеждениями. Мы слышали об этом; и да благословит его Господь за эту веру!

– Дорогая Джули! Я вполне разделяю твои чувства!

– Но неважно, что он сделал. Наш долг помочь ему.

– Я это знаю, кузина. Я спрашиваю только, что мы сможем сделать.

– Посмотрим. У нас здесь есть посол. Не тот человек, что нам нужен: несчастье Америки, что представителем к европейскому правительству посылают человека, который не способен представлять наш народ. Как раз напротив. Третьеразрядный ум и привычка к высшему свету – словно только это нужно, чтобы быть принятым при королевских дворах. Как будто Американская Республика нуждается еще в какой-то поддержке и дипломатии, чтобы быть принятой! Корнелия, мы теряем время! Человеку, которому мы обе обязаны жизнью, может быть, в этот момент грозит опасность потерять собственную жизнь! Кто знает, за что его арестовали? Наш долг узнать это.

– Ты расскажешь тетушке?

– Нет. Она, конечно, будет возражать. Даже постарается удержать нас. Спустимся по лестнице незаметно и выйдем, ничего ей не сказав. Мы будем отсуствовать недолго. Она вообще ничего не узнает, когда мы вернемся.

– Но куда ты собираешься идти, Джули?

– Сначала выйдем в фойе отеля. Там подождем рассыльного. Я велела ему не заходить в отель; мы с ним встретимся снаружи. Может быть, он уже там. Пошли, Корнелия!

По-прежнему в платьях для прогулки, они не должны были переодеваться; обе леди спустились по лестнице и остановились у входа в отель Лувр. Ждать им пришлось недолго. Служащий встретил их на ступеньках и сообщил о результате исполнения поручения.

Отчет его был прост. Он не привык рассуждать о том, за что ему платят. Зуавы отвели пленника в караульную перед садом Тюильри и здесь его держат. Так он предполагал.

Он записал номер дома и отдал записку леди, получив в обмен золотую монету. Сдачи у него не потребовали.

– Быстрей! – говорила Джули кузине. Девушки вышли на улицу и направились в сторону ничем не примечательного здания, на котором написано «Посольство США».

Как и повсюду, тут царило возбуждение, даже ужас. Девушкам пришлось пройти через толпу своих соотечественников.

Вежливость американцев по отношению к женщинам вошла в пословицу. Толпа расступилась, давая девушкам дорогу. Да и кто бы не уступил таким женщинам?

Их принял секретарь посольства. Он с сожалением сообщил, что посол занят.

Но гордая Джули Гирдвуд не приняла его отказ. Время очень важно; может быть, дело идет о жизни и смерти! Она должна видеть представителя своей страны – и немедленно!

Нет силы большей, чем женская красота. Секретарь посольства покорился этой силе; нарушив полученный приказ, он отворил боковую дверь и пропустил посетительниц к послу.

Они рассказали обо всем. Человек, пронесший звездно-полосатый флаг под огнем не одной битвы, поднявший его на крутой Чапультепек, этот человек теперь в Париже, он пленник пьяных зуавов, его жизни грозит опасность!

С такой просьбой обратились к послу Америки.

Просьба не нуждалась в таких прелестных просительницах. Превыше мужского консерватизма стремление защитить честь своей страны.

Уступая этому стремлению, посол отправился исполнять свой долг.

Глава XXXVII

Смерть на барабане

– Я приду к вам! Приду!

Гордость охватила сердце пленника, когда он услышал эти слова и понял, от кого они исходят. Они позволили ему спокойней выдержать оскорбления.

Слова продолжали звучать в его ушах, когда его ввели во двор, напоминающий двор тюрьмы.

В глубине двора находилось помещение, похожее на камеру. Дверь открыли.

Пленника втолкнули внутрь, как быка, не желающего заходить в загон; один из стражников пнул его сзади, как только он ступил через порог.

У него не было возможности отомстить за грубость. Дверь с грохотом закрылась, снаружи задвинули перекладину.

Внутри камеры было темно, и мгновение Мейнард продолжал стоят на том месте, куда отлетел после толчка.

Но он не молчал. Сердце его было полно негодования; и он произнес громкое проклятие всем формам деспотизма.

Больше чем когда-либо он боялся за судьбу республики: он понимал, что его окружают не ее солдаты.

Впервые он на себе испытал последствия того, что власть вручают одному человеку; и теперь лучше понимал ненависть Роузвельдта к священникам, принцам и королям!

– Ясно, что республике здесь конец! – произнес он после проклятий врагам.

– C’est vrai, monsieur, – послышался голос из глубины камеры. – C’est fini! (Вы правы, мсье. Это конец, фр. – Прим. перев.) Сегодня все кончается!

Мейнард вздрогнул. Он считал, что находится здесь один.

– Вы говорите по-французски? – продолжал голос. – Вы англичанин?

– На ваш первый вопрос – да, – ответил Мейнард. – На второй – нет. Я ирландец!

– Ирландец! За что же вас привели сюда? Прошу прощения, мсье. Я слишком вольно веду себя с товарищем по заключению.

Мейнард откровенно все рассказал.

– Ах, друг мой, – сказал француз, выслушав его, – вам нечего опасаться. Со мной другое дело.

Был слышен вздох, последовавший за словами.

– Что вы хотите сказать, мсье? – машинально спросил Мейнард. – Вы ведь не совершили преступление?

– Да, совершил! Величайшее преступление – я патриот! Я сохранил верность своей стране – и свободе! Меня зовут Л…

– Л!.. – воскликнул Мейнард, узнав имя, хорошо известное среди поклонников свободы. – Возможно ли это? Меня зовут Мейнард.

– Бог мой! – воскликнул заключенный француз. – Я слышал о вас! Я знаю вас, сэр!

В темноте они обнялись и вместе произнесли драгоценные слова:

– Да здравствует республика!

А Л… добавил:

– Свобода и демократия!

Мейнард ничего не ответил. Помолчав немного, он спросил:

– Но что вы имели в виду, говоря об опасности? Неужели они дойдут до этого?

– Слышите эти звуки?

Они прислушались.

– Да. Там снаружи стреляют. И крики слышны. Вот это ружейные выстрелы. А это, подальше, пушечный выстрел. Можно подумать, что идет сражение.

– Так и есть! – серьезно ответил республиканец. – Сражение, которое кончится уничтожением нашей свободы. Вы слышите погребальный звон – и по мне тоже, я в этом не сомневаюсь.

Тронутый серьезным тоном пленника, Мейнард попросил у него объяснения, но в это мгновение неожиданно отворилась дверь, впустив несколько человек. Это все были офицеры в мундирах различных частей, главным образом зуавов и африканских егерей.

– Вот он! – воскликнул один из них. Мейнард узнал голос Вирока.

– Выведите его! – приказал офицер с нашивками полковника на плечах. – Трибунал состоится немдленно!

Мейнард подумал, что речь идет о нем. Но он ошибался. Речь шла о более известном человеке и более опасном для возникающей империи. Это был Л…

На открытом дворе стоял большой барабан, вокруг расставили с полдюжины стульев. На барабане чернильница, ручка и бумага. Все это символы полевого суда.

Но они были нужны лишь для прикрытия. На бумаге ничего не записано. Ручку даже не обмакнули в чернила. Все присутствующие: председатель суда, члены, защитник – все полупьяны. Все требовали крови и были полны решимости пролить ее.

Но Мейнарду не пришлось быть зрителем этой пародии на суд. Дверь снова закрыли; он остался за ней и стоял, прислушиваясь.

Недолго. Не прошло и десяти минут, как в замочную скважину донеслось слово, приговорившее его товарища по заключению. Это было слово : «Coupable (Виновен, фр. – Прим. перев.)!»

За ним последовала фраза:

– Tirez au moment (Расстрелять немедленно, фр. – Прим. перев.)!

Послышался протестующий крик; Мейнард узнал голос товарища по заключению:

– C’est un assassinat (Это убийство, фр. – Прим. перев.)!

Последовал топот, как от строящегося взвода.

Наступило молчание, как затишье перед бурей.

Оно было кратким – всего несколько секунд.

Раздался крик, заполнивший весь двор, хотя кричал один человек. Когда-то этот крик сбросл короля с трона, а сейчас служил протестом перед наступающей имеприей.

– Да здравствует республика! – Это были последние слова Л…; он героически произнес их перед стволами своих убийц.

– Tirez (Огонь, фр. – Прим. перев.)! – Мейнард узнал голос лейтенанта зуавов Вирока. Его заглушил грохот выстрелов, эхом отразившийся от стен.

Неподходящее время для торжества после такой трусливой и подлой казни. Но двор был полон необычных людей. Они скорее напоминали дьявольские призраки, когда, размахивая киверами, ответили на крик расстрелянного возгласом, означавшим падение Франции:

– Vive l’Empereur!

Глава XXVIII

Два флага

Вслушиваясь в происходящее снаружи, почти не слыша слов, но все понимая, Мейнард пришел в ярость.

Человек, которого он только что обнимал, чье имя он давно знал и уважал, этот человек только что убит, как собака!

Ему начинало казаться, что он видит сон!

Но он слышал протестующий крик:

– Это убийство!

Повторяя его, он колотил в дверь, надеясь вызвать отвлечение и задержку.

И продолжал повторять и кричать, пока его голос не заглушил залп.

Он снова выкрикнул его, когда смолкло эхо выстрелов и во дворе стало тихо. Члены полевого суда услышали его.

– У вас там сумасшедший! – сказал председательствующий офицер. – – Кто он такой, Вирок?

– То же самое, – ответил лейтенант зуавов. – Такой же, как тот, от которого мы только что избавились.

– Вы знаете его имя,

– Нет, полковник. Он иностранец.

– Из какой страны?

– Англичанин – или американец. Его привели с бульваров. Взяли его мои люди и по моему приказу.

– За что?

– Он мешал нам исполнять свои обязанности. Но это не все. Я случайно встретил его вчера в кафе де Миль Колон. Он там выступал против правительства и выражал жалость к бедной Франции.

– Правда?

– Я ответил бы ему на месте, мой полковник, но мне помешали под предлогом, что он иностранец.

– Но это не причина позволять ему произносить такие речи здесь.

– Знаю, полковник.

– Вы готовы дать показания?

– Готов. Присутствовало несколько десятков человек. Вы слышите, что он говорит сейчас?

– Верно, верно! – согласился председательствующий. – Приведите его! То, что он иностранец, его не спасет. Не время разбираться в национальностях. Англичанин он или американец, такой язык должен замолчать. Друзья! – негромко обратился он к членам суда. – Этот офицер свидетель, вы поняли? Мы должны судить преступника, и так как обвинения Вирока серьезны, заставить замолчать. Все поняли?

Ответило ему мрачное молчание: все понимали, что это лишь пародия на суд. Все эти офицеры были специально отобраны, особенно председательствующий, известный полковник Гардо.

Мейнарду в камере из этого почти ничего не было слышно. На улицах продолжалось смятение. Слышались ружейный выстрелы и орудийные залпы. Во двор постоянно приводили новых пленников под топот солдат и звяканье оружия. Повсюду был шум.

Тем не менее несколько слов, которые он разобрал, показались ему зловещими. Он видел негодяя Вирока и знал, что рядом с таким человеком ему грозит опасность.

Тем не менее он не ожидал сурового наказания, тем более смертного приговора. Полагал, что его продержат в тюрьме, пока мятеж не кончится. Затем его допросят и за тот поступок, что он совершил, военные могут его лишь оправдать. Его сердило только невежливое обращение и необходимость ждать. Он не знал ни сути мятежа, ни его планов.

Как честный солдат, он не мог представить себе характер этих франко-алжирских негодяев, в чьих руках он оказался.

Убийство второго пленника его поразило – он не мог назвать это по-другому. Тем не менее тот имел какое-то отношение к происходящему. А он иностранец и не отвечает за политические события в стране. Ему следует обратиться за защитой к собственному флагу.

Ему не приходило в голову, что во время революции безжалостные палачи не уважают никакой флаг.

Но размышлять над всем эти ему не дали времени. Он по-прежнему горел негодованием по поводу ужасной трагедии, которая только что завершилась; в это время раскрылась дверь и его вытащили на суд.

– Ваше имя? – высокомерно спросил председательствующий.

Мейнард ответил.

– Из какой страны?

– Я ирландец – британский подданный, если предпочитаете так.

– Это не имеет значения, мсье! Все здесь равны, особенно в такое время. Мы не делаем различий среди подстрекателей к бунту. В чем вы его обвиняете, лейтенант Вирок?

С лживыми измышлениями, от которых покраснела бы даже проститутка, офицер зуавов рассказал свою историю.

Мейнард был почти поражен такой изобретательной ложью. Он даже не стал с нею спорить.

– Какой в этом прок, господа? – обратился он к членам суда. – Я не признаю вашего права судить меня, тем более военно-полевым судом. Предлагаю вам завершить дело. Требую обращения к посольству моей страны!

– У нас нет времени на обращение в посольство, мсье. Признаете вы наше право или нет – как вам будет угодно. А мы осуществим свое право на суд. В том числе и над вами.

Подлец даже позволял себе насмешки.

– Господа, – продолжал он, обращаясь к членам суда, – вы слышали обвинение. Виновен обвиняемый или нет?

Первым отвечал лейтенант с неприятной внешностью, самый младший член суда. Понимая, чего от него ждут, он заявил:

– Виновен!

Ужасное слово по кругу обошло барабан, никто не проявил несогласия, а затем последовала еще более страшная фраза, произнесенная председательствующим:

– Приговаривается в смерти!

Мейнард вздрогнул, словно в него выстрелили. В который раз спросил он самого себя:

– Может быть, все это мне снится?

Но нет, слишком реален окровавленный труп другого пленника, лежащий в углу двора. Слишком серьезны мрачные лица окружающих. Чуть в стороне стоит взвод, приводящий приговор в исполнение и готовый выполнить очередной приказ.

Все вокруг него свидетельствует, что это не сон, не розыгрыш, а ужасная реальность!

Неудивительно, что он пришел в ужас. Неудивительно, что в который раз вспомнил слова : «Я приду к вам! Приду!» Неудивительно, что с тревогой посмотрел в сторону входа.

Но та, которая произнесла эти слова, не пришла. И даже если бы пришла, что она смогла бы сделать? Девочка, невинный ребенок, как ее вмешательство могло подействовать на этих безжалостных людей, которые намерены были совершить казнь?

Она не может знать, куда его увели. На заполненных народом тревожных улицах она, должно быть, потеряла его из виду, а на ее вопросы ответят слишком поздно!

Он не надеялся на ее приход. И на то, что еще раз увидит ее по эту сторону могилы.

Мысль эта причинила ему боль. И заставила обратиться против судьи и обвинителя, дать выход тому, что бушевало у него в груди.

Речи его встречали только смех и издевательства.

Но вскоре на него перестали обращать внимание. Привели новых пленников – свежих жертв, подобно ему самому, обреченных на смерть у барабана!

Суд больше им не занимался.

Он был предоставлен Вироку, командовавшему палачами в мундирах

Двое из них заставили Мейнарда встать к стене, возле трупа республиканца..

Он был в наручниках и не мог сопротивляться. Никто не может ему помочь.

Солдаты стояли, ожидая команды «Огонь!»

Через мгновение лейтенант зуавов отдаст эту команду.

Но судьба решила иначе. Прежде чем была отдана команда, раскрылись ворота, впустив человека, чье присутствие вызвало неожиданную остановку казни.

Торопливо пройдя по двору, этот человек остановился между солдатами и жертвой, в то же время доставая из-под пальто флаг и накрывая им приговоренного.

Даже пьяные зуавы не решились стрелять в этот флаг. Это был королевский штандарт Англии!

Но пленника ожидала двойная защита. Почти в то же мгновение во двор вбежал еще один человек и расправил перед глазами разочарованных палачей еще один флаг!

Этот флаг требовал такого же уважения – звездно-полосатый флаг, символ единственной подлинной республики на земле.

Мейнард служил под обоими флагами и на мгновение почувствовал, что его привязанность распространяется на них обоих.

Он не знал, кому обязан появлением второго флага; но когда вспоминал, кто послал первый – ибо держал его сам сэр Джордж Вернон, – сердце его дрожало от радости, которую не могло бы принести даже столь своевременное спасение от смерти!

Глава XXXIX

Снова в Вестбурне

Мистер Свинтон снова в столице Англии и сидит в своей комнате.

Эта та же самая «меблированная квартира», с тем же самым плетеным стулом, которым он ударил свою злополучную жену.

Она тоже здесь, хотя не сидит на стуле.

Лежа на диване,не жестких твердых подушках, она читате роман де Кока в переводе. Фэн не владеет французским, хотя искусна во многих достижениях, благодаря которым французы приобрели такую известность.

Время после завтрака, но тарелки и чашки все еще на столе.

Обычный чайник из белого металла, полбуханки хлеба, голова и хвост селедки на синей тарелке свидетельствуют о том, что завтрак не был эпикурейским.

Свинтон курит трубку из корня шиповника. Он предпочел бы сигару, но это не позволяют ему средства.

Никогда в жизни не опускался он так низко. Последний шиллинг он потратил на преследование Гирдвудов, на то, чтобы быть в их обществе в Париже, откуда они, как и он сам, вернулись в Лондон.

И однако успех не только увенчал его план, но казался таким же далеким, как раньше. Вдова галантерейщика, несмотря на свою страсть к титулам, происходила из страны, жители которой вошли в пословицу своей проницательностью. Как обнаружил мистер Свинтон во время беседы, которая состоялась у них накануне отъезда из Парижа, миссис Гирдвуд была весьма благоразумна и осторожна.

Разговор был очень серьезный и сводился к тому, что он предложил ей себя в качестве зятя. Свинтон предпочел поговорить сначала с матерью, прежде чем делать предложение самой молодой леди.

Но это предложение не было сделано, и миссис Гирдвуд объяснила, в чем причины.

Причины эти казались несерьезными и оставляли Свинтону надежду.

Истинная причина не была ему сообщена. А состояла она в том, что американская мать усомнилась в титуле Свинтона. В конце концов он, возможно, совсем не лорд. И это вопреки тому, что Свинтон отлично играл свою роль: бывший гвардеец немало потерся среди лордов и смог это сделать.

Он очень ей нравился – Свинтон постоянно ей льстил, чтобы добиться этого, – и она использовала все средства, чтобы и дочери он понравился. Но она твердо решила, что прежде чем дело зайдет дальше, ей следует больше узнать о его семье. Что-то было странное в том, что он продолжает путешествовать инкогнито. Прчины, которые он называл, перестали ее удовлетворять. В этом отношении она должна быть совершенно уверена. И самое подходящее место для расспросов – Англия. Поэтому она и переместилась туда вместе с девушками и служанкой. Как и раньше, поселились они в аристократическом Кларендоне.

Свинтон последовал за ними, задержавшись всего на день.

Если бы он остался в Париже, ему пришлось бы закладывать самого себя. У него едва хватило денег, чтобы заплатить за отель, в котором он остановился, купить билет на пароход из Булони и на «бас» от Лондонского моста до квартиры в Вестбурне, в которой он застал Фэн. Она была ни на шиллинг не богаче его самого. Отсюда селедка на завтрак, съеденная на следующий день после его возвращения.

Настроение у него было такое же плохое, как состояние кошелька. Хотя миссис Гирдвуд не указала истинной причины, почему он должен отложить предложение ее дочери, Свинтон о ней догадывался. Он был почти уверен, что вдова явилась в Англию, чтобы разузнать о нем.

А каков будет результат? Разоблачение! Как может быть иначе? Имя его известно в определенных кругах Лондона. Известен и его характер. Если она до всего этого доберется, брак станет невозможен.

Он уже достаточно хорошо представлял себе проницательность этой женщины, чтобы понимать: она никогда не допустит, чтобы он стал ее зятем, пока не убедится в наличии у него титула: только титул в ее глазах сделает его приемлемым.

Хотя игра еще не кончена, у него на руках остаются плохие карты. Тем более необходима сейчас искусная игра.