Раскрыть ладони Иванова Вероника
— Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
— Ну, глаз, не глаз, а...
— Хочешь, бери.
— С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
— Любовь... — Долгая тишина. — Он хороший. Правда, хороший. Вот только...
— Ну, не тяни!
— Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперёк не сказал.
— Так что в том плохого?
— А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
— Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
— Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
— В этом ты, пожалуй, права, подруга... И весь недостаток?
— Если бы... С ним и миловаться-то не слишком.
— Слабенький, что ли?
— Да не в силе дело... Вот тебе собаки нравятся?
— Собаки? А они причём?
— Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец:[1] рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает... А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.
— Бр-р-р-р!
— И я о том же... Я ведь тоже сначала на него из-за лица да фигуры повелась...
— Так чего же ты с ним до сих пор остаёшься?
— А ты в его глаза загляни! Они же тоже как у собаки. Жалобные, спасу нет: и хочешь прогнать, а не можешь. А ещё из-за рук. После его рук я словно заново родившейся себя чувствую.
— Но ведь тебе решать уже пора, потому что...
Наута, видимо, сочтя мои уши недостойными продолжения девичьей беседы, снова провела пальцами по пташке, и слова, послушно превратившись в тихий шорох, стихли.
Собака, значит? Самое лучшее сравнение, которого я достоин? Всё, что во мне есть хорошего, только руки? Да знаешь ли ты, Келли, что этими самыми руками я могу сделать с тобой такое...
— Думаю, вы всё поняли, юноша.
Понял. Яснее ясного. Настолько хорошо понял, что хочется разбежаться и со всей дури воткнуться головой в стену. Так бы и поступил, только откуда-то твёрдо знаю: не поможет.
— Теперь вы видите, ваше расставание всё равно должно было произойти, раньше или позже.
Вижу. Вернее, слышу. Слышал.
— Надеюсь на ваши благоразумие и рассудительность, юноша. Не ищите больше встреч с Келли: и ей, и вам продолжение отношений принесёт только боль.
Принесёт? А по-моему, всё уже на месте. Здесь. Рядом. Во мне. Правда, болью я бы свои ощущения не назвал, скорее они похожи на разочарование. Очередное, а стало быть, неспособное нанести больший урон, чем предыдущие.
— Вы меня слышите, юноша?
— Да, dyesi.
— Поверьте, в случившемся нет ничьей вины. Я искренне рада, что девушка нашла себе не просто покровителя, а любящего супруга, и скорое замужество станет удачным, даже если оно не будет подкреплено чувствами. Особенно если не будет подкреплено.
Она подчеркнула последнюю фразу именно для меня? Похоже. Но насколько помню начало беседы, Наута не усмотрела чувств и в моих отношениях с Келли, а значит, и наш союз стал бы вполне удачным. Или я снова ошибаюсь, переставляя бусины ожерелья причин и следствий местами?
— И помните: будет ещё много женщин.
Снова она это повторяет. Режет по живому. Ей бы лекаркой быть, вот уж у кого рука никогда бы не дрогнула!
— Вы словно меня уговариваете... Зачем тратите столько времени? Можно было просто сказать: пшёл вон.
Хозяйка Дома радости усмехнулась:
— В одной вещи Келли совершенно права, юноша.
— И в какой же?
— В вас есть что-то от... собаки.
— Вечно открытая пасть?
Покачивание головой было исполнено с очевидной целью меня пристыдить:
— Не язвите сверх меры, меня этим не проймёшь. Я говорю о ваших глазах.
— С ними тоже не всё хорошо?
— А вы сами никогда не заглядывали в собачьи глаза, юноша? Так попробуйте. Пока пёс считает вас своим хозяином, он будет бесконечно предан и простит любую обиду. Но стоит только дать понять, что от дома ему отказано... Я видела злых собак, юноша. А ещё я знаю, как легко преданность сменяется ненавистью. Потому и прошу: забудьте. Сразу же. Прямо сейчас.
Так вот в чём причина ведения душеспасительных речей!
— Вы боитесь?
Наута кивнула:
— Да, боюсь. Не вижу причины лукавить. И не хочу, чтобы девочка пострадала.
Значит, я похож не просто на собаку, а на опасную собаку? Может, стоит начать лаять? Хотя, настоящие злые псы сначала дерут чужие глотки, и только потом...
Но обида не желает уходить незамеченной:
— Значит, до меня вам нет дела?
— Никакого. Кроме ваших услуг, которые вы, как я полагаю, будете продолжать оказывать моему Дому. Потому что у вас не слишком большой выбор, верно?
Она не смеялась. Не издевалась. Не ехидничала. Не стремилась меня унизить. Она просто доверила словам тайну, хорошо известную всем вокруг. Но голос ударил сильнее, чем меч.
У меня, на самом деле, нет выбора. Почти ни в чём.
Значит, женщины любят только сильных мужчин? Только тех, что лупят, оставляя ноющие пятна синяков по всему телу, а ещё лучше — на хрупком фарфоре миленького личика? О, я мог бы уподобиться таким силачам! Более того, после моих побоев ты осталась бы калекой до конца жизни! Я и сейчас могу одной лишь пощёчиной навсегда лишить твоё лицо малейшей привлекательности. Могу. Но никогда не решусь это сделать. Потому что слишком хорошо знаю, как больно быть уродом.
«Но разве ты урод?» — с возмущением вопросило попавшееся по дороге зеркало. Возражать бесстрастно-гладкой поверхности смысла не было: с виду я вполне... Вполне, в общем. Даже на самый придирчивый и изысканный вкус.
Довольно высокий. Ноги, руки на месте. Мышцы имеются. Волосы хорошие, густые, чёрные на зависть многим щёголям, только стригу коротко, чтобы не мешали. Черты правильные. Глаза... Ну, пусть похожи на собачьи, хотя бывают ли у собак глаза зелёного цвета? Есть лишь один изъян. Значит, я красивый, только пока дело до поцелуев не дойдёт? Ты легко узнала мою тайну, Келли. Впрочем, стоило ли надеяться насильно спрятать от других то, что не спрашивает у тебя разрешения на существование?
Пальцы с привычной брезгливостью коснулись еле уловимого желвака на правой щеке, совсем рядом с уголком губ. Это сейчас он крохотный и почти незаметный, а стоит родиться волнению, приятному или нет, неважно, и начинается... А может, заканчивается, потому что онемение захватывает щёку и спускается по челюсти, мешая и сглатывать слюну, и разговаривать. А кроме того, ещё и дышать. Подарок на память. Долгую. Я бы постарался забыть, но не дозволено. Судьбой.
Неужели одно лишь это породило у тебя отвращение, Келли? Не может быть. А если может, то... Нет, не хочу так думать. Разве тело обязательно должно быть совершенным, чтобы заслужить любовь? Стоит только взглянуть вокруг, и убедишься в обратном. Или... Мне всего лишь нужно было быть богатым, вот тогда бы женщины сами бились за место в моей постели! Да, Келли? Ты такая же, как тысячи других? Тебе тоже нужны от жизни лишь деньги?
Но может быть, всё было заранее подготовлено? Отрепетировано, как ярмарочное представление? Может быть, госпожа нарочно подговорила тебя или заставила произнести те слова? Во всём виновата Наута, да? Хозяйка?
Я не стал распахивать дверь пинком: она уже была открыта. Келли всё так же сидела, размеренно проводя гребнем по медовому золоту волос, всё так же смотрела в зеркало, в котором появилось теперь и моё отражение. И вопросов не понадобилось, потому что карий взгляд, устремлённый в зеркальные просторы, оказался красноречивее языка.
И почему с губ всегда слетают не те слова, что важны, а те, что успели на гребне обиды первыми оказаться у выхода?
— Я не думал, что ты трусиха.
— Я не боюсь.
— Надо было всё сказать самой.
— Тебе было бы легче?
Правильный вопрос. Да я бы не поверил. Ни за что. Не захотел бы поверить. А потом разразился бы проклятиями на голову той, которую... Любил.
— Нет.
Покатые плечи приподнялись и опустились, заставляя узенькие полоски ткани начать движение вниз, заставляющее сердце привычно вздрогнуть:
— Тогда в чём беда?
— Ни в чём.
— Ты зашёл сказать: «до свидания»?
— Я зашёл сказать: «прощай».
— Обедать!
Голос Тай настиг меня на середине лестничного пролёта. Второго по пути на чердак.
— Я не голоден.
— Полдня где-то ходил, и кушать не захотел?
Наивное удивление кузины почему-то не смогло меня умилить, хотя раньше всегда достигало поставленной цели: рассеянной улыбки и согласия со всеми предложениями, что последуют далее.
— Нет.
Скрип. Скрип. Скрип. Последняя ступенька.
— Всё ведь без тебя съедят... — Тай робко попыталась сбить меня с выбранного пути. Не смогла.
Знаю, что останусь голодным до утра. Пусть. Всё равно сейчас кусок в горло не лезет. Но мне уже не обидно. Не больно. Не противно. Мне — удивительно.
Разве я что-то просил у судьбы? Не припомню. Принимал её милости без выражения истовой благодарности? Вот это вернее. Но никто нарочно не учил меня верить в богов, поэтому, наверное, жители небесных дворцов и решили отказать в покровительстве юнцу, считающему подлунный мир прекрасным и счастливым. Хотя... Нет, моей вины в когда-то давно случившихся бедах не было.
Не уродился с полноценным Даром? Такое бывает сплошь и рядом. Да и разве я много потерял? Подумаешь, не вижу кружева заклинаний глазами! Зато могу плести их не хуже, чем все прочие маги. Вот только...
Да пошло оно всё за Порог! Я ведь не прошу невозможного. Всего одну горсточку. Глоточек. Капельку счастья, но чтобы настоящего и только моего. Чтобы я сам решал, принять его или прогнать.
Рубашка опять мокрая от пота... Надо бы хоть прополоскать. Или плюнуть на приличия? Мужчина каким должен быть? Сильным. А сильные мужчины обычно не утруждают содержанием себя в чистоте, за них это делают женщины. Но поскольку вокруг меня из женщин осталась одна Тайана, придётся самому обо всём заботиться. Постираю. Плита ещё не должна остыть, разогреется легко. Можно и холодной водой обойтись, но... Не люблю морозить пальцы. Ничего с ними не сделается, и всё же, мало приятного в том, чтобы вновь заставлять кровь просыпаться от ледяного сна, потому что и помимо стирки имеются занятия с теми же последствиями для плоти. Например...
Занавеси взметнулись вихрем, но тут же успокоились, сделав это столь поспешно, что не возникло ни малейшего сомнения: меня снова почтили посещением. А если учесть расположение источника короткой бури, можно вообще не задавать вопросов. И не оборачиваться. В конце концов, даже умирать легче, когда не видишь, кем и куда наносится последний удар.
Но пока его не последовало, попробую сам провести атаку:
— Вынужден вас разочаровать.
Убийца, вопреки моим представлениям, не стал сразу хвататься за оружие, предпочтя слова:
— Так скоро? Мы ведь и условий пока не обсудили.
— Именно поэтому. Никаких условий не будет. И никакого обсуждения, разумеется.
Он помолчал, шагнул ближе — рассохшиеся доски выдали пришельца скрипом — и заинтересованно спросил:
— Причина?
Никогда прежде не встречал любопытных Теней. Собственно, этот вообще первый, кого я удостоился удовольствия лицезреть. И пожалуй, раз уж убиение откладывается, взгляну ещё раз.
М-да, с утра мало что изменилось. В одежде, по крайней мере, отличий не замечаю. И черты лица всё так же кривятся и текут вместе с тёмным рисунком, ни на вдох не останавливающим свой бег. Зато взгляд сейчас совсем другой: удивлённый, азартный, почти человеческий.
— Вам, действительно, хочется её знать?
— Ага. Не люблю приходить и уходить зря.
Похвальная привычка. Не слишком удобная для меня, потому что признаваться в собственной никчёмности всегда стыдно, но... Придётся.
— Я не смогу принять ваш заказ.
Он вольготно расположился на подлокотнике кресла и скрестил руки на груди:
— Почему?
Рассчитывает на продолжительный разговор? Ну и наглец! Впрочем, он может себе позволить и не такое поведение.
— Потому. Вы ведь не в первый раз обращаетесь к магу?
Подобие кивка, но интереса в глазах меньше не становится. У-у-у, тяжёлый случай. И почему мне всё время не везёт?
— Стало быть, знаете, из чего состоит действо заказа. Всё начинается с...
— Цены.
Ещё и перебивать будет на каждом слове? Это уже ни в какие ворота не лезет!
Ну да, цена ценой, только помимо неё есть ещё куча бумажного мусора, без которого не никак обойтись. Можно пренебрегать правилами, но это не значит, что правила соизволят пренебречь тобой, и осторожному человеку следовало бы знать сию простую истину!
Но пока моё негодование искало слова для своего появления на свет, убийца поставил вопрос обидным ребром:
— Думаешь, не смогу заплатить, сколько попросишь?
Я едва не подавился возмущением. Как он только ухитрился такое придумать?!
— Здесь десять «орлов». — Убийца извлёк из складок одежды и покачал в воздухе глухо звякнувшим кошельком. — Достаточно? Неплохая цена, выше обычной по городским лавкам.
Завыть, что ли? Или со всем прилежанием врезать кулаком по стене? Что же получается, меня уламывают снизойти до выполнения заказа? Мир сошёл с ума. И я тоже. Вопрос в том, кто успел сделать это раньше.
— Видите ли, любезный dyen...
— Если мало, могу накинуть ещё пару монет. За срочность.
Я постоял, тупо глядя в пол, убедил себя в том, что немного новой грязи не усугубит положение паркета, сплюнул и рухнул в соседнее кресло, издавшее протяжный стон недовольства столь беспечным поведением своего хозяина: утварь на мой чердак попадала только изрядно изношенной и требовала обращения бережного, почти благоговейного.
— Я не могу принять ваш заказ. Ни за какие деньги.
— Это твоя придурь или что-то другое?
Ах ты, тварь любопытная... Ну ничего, сейчас я заставлю тебя понять!
— Чарование оружия должно подтверждаться соответствующим образом составленной виграммой. Вам это известно?
— Ага.
— Так вот, милейший, я не могу вам помочь, потому что... У меня нет такой виграммы.
— Почему? Лениво было получить?
Я открыл рот, немного подумал и снова сжал губы. Стоит ли продолжать разговор? Тупик ведь полнейший... Ну да, ладно, мне терять нечего:
— Я заходил в Регистровую службу. Мне назначили на следующую неделю.
— А из-под полы не продают разве?
И всё-то он знает! Спрашивается, откуда? Хотя, если в его родной Гильдии дела обстоят так же, как в Анклаве, тонкости добывания разрешительных бумаг известны убийце не хуже, чем мне. К тому же, в отличие от меня, могут быть им стократно и успешно опробованы.
— Продают. Но не мне.
Тёмно-серые глаза вопросительно сузились:
— М-м-м?
— У меня нет денег на переплату.
— Так надо было с меня потребовать задаток! Ну, спустил всю наличность на девиц, бывает, понимаю: сам грешен.
Действительно, всё просто. Взял бы утром деньги, умаслил бы толстяка, и никаких трудностей... Кроме двух.
Первая. Не беру деньги вперёд. Не умею. А вторая... Сагинн всё равно не продал бы мне припрятанную виграмму. Побоялся бы. И за это великая моя благодарность родному дяде: не удивлюсь, если в Регистровой службе меня давно уже записали в лазутчики!
— Я ничего ни на кого не спускал.
— Обиделся? Извини. Я ж не со зла...
Ненавижу, когда меня вынуждают признаваться в том, что следовало бы скрывать всеми возможными силами!
— Вы могли бы заметить, что место, в котором я живу... не слишком богато обставлено. Говоря прямо, я почти нищий маг.
— Но отсутствие денег обычно означает...
Знаю, что означает. И на сей раз сам перебиваю собеседника:
— Отсутствие таланта.
Усилия пропали втуне: убийца всего лишь довольно улыбнулся, словно ждал моих слов с нетерпением.
— Ага. Таланта добывать деньги. Но зато много говорит о совести. И честности.
А ещё я ненавижу проигрывать. Даже словесные схватки. Потому что слишком часто оказываюсь побеждённым.
— Вот что, милейший! — Крепко берусь за подлокотники, словно морщинистая кожа обивки под пальцами способна придать уверенности. — Кажется, я всё разъяснил? Не смею более вас задерживать.
— Ты бы и не смог, — хохотнул убийца. — «Задерживать»... Вот насмешил!
Правильно Келли сказала: ничего из меня не выйдет толкового. Мягкий, как глина. Даже ещё мягче. Только бы на недостойный крик не сорваться.
— Я не могу принять заказ, понимаете?
— Не-а. Не понимаю.
Да что же это такое?!
— Не понимаю, почему какая-то бумажка должна решать всё на свете.
— Но в правилах Анклава...
Он грустно усмехнулся:
— Так вот почему говорят, что ты трус.
А мне плевать на мнение остальных. Я хочу жить по правилам. Хочу, чтобы во всём был порядок. И если мир вокруг обожает сумасшедшие пляски, то на моём островке бури не будет. Ни за что. Это называется трусостью? Пусть. Но я хочу жить именно так!
— Мы закончили?
Ухмыляется:
— Нет.
— Но зачем...
— Цепляюсь к тебе? Это хочешь спросить? А просто, из любопытства. Хотя... Не буду обманывать: о тебе, как о чарователе, хорошо отзывались, а меня последняя работа мага, с которым обычно имел дело, едва не подвела.
Не слишком верится, и всё же, возможно. Хотя скорее обо мне отзывались, как о самом уступчивом и сговорчивом глупце, если Тень до сих пор дожидается ответа, всем видом показывая, что согласие — неминуемый для меня результат.
— И кто отзывался?
— О, имён называть не буду! Главное, мне сказали, что ты работаешь на совесть.
Работаю я на деньги обычно. И на приближение к исполнению своей единственной мечты. А совесть... Она только мешает. Всегда и во всём.
— Я многого не умею.
— А мне многого и не нужно. Так берёшься?
Хм, а ведь я почти согласился. В глубине души. Но зато тело предательски дрогнуло. Если возьму заказ без занесения в Регистр, могу потом сильно пожалеть. Очень сильно. Почти до смерти. С другой стороны, раз ко мне явились не случайно, да ещё и располагая лестными отзывами некоей персоны...
А существует ли вскользь упомянутая персона на самом деле? Разумнее предположить, что убийце нужен неприметный чародейчик, которого по исполнении договорённости легко и удобно прикончить, дабы и заказ, и всё прочее осталось тайной для Городской стражи и Анклава разом. Если так, Тени должно быть известно обо мне достаточно разных подробностей, стало быть, упираться смысла нет: всё равно подберёт ключик к моему упрямству. Например, предложит много-много денег. А что? На «много-много» я вполне могу согласиться, нужно только договориться с совестью.
И ведь ещё кое-что имеется. Желание поработать. Необходимость вспоминать и совершенствовать навыки. Если не буду время от времени повторять некогда выученные движения, могу и разучиться. А начинать всё сначала... Нет, на такой подвиг моя лень не согласится. И ещё хуже, не хватит сил возвращаться назад и снова карабкаться по тем же ступенькам.
Да пошло оно всё за Порог! Возьмусь. Потому что где-то в дальних кладовых у меня ещё завалялось немножко гордости. И по памяти эхом гуляют отзвуки имени, которое не хочу посрамить... Хотя отец никогда бы не взял обходной заказ. Он вообще не нарушал правил. Никаких. И даже тогда, приказывая уходить, отводя удар, следовал непреложному закону: выживает не достойнейший, а всего лишь тот, кому позволяют выжить.
Я найду причину твоей смерти, отец. Обязательно найду. Я боюсь её больше всего на свете, но не смогу отступить от собственного обещания. Да, оно глупое. Я знаю, ты бы запретил, самым строжайшим образом. Но тебя больше нет, а значит, запреты мне придётся устанавливать себе самостоятельно. И принимать решение идти на риск — тоже.
— Хорошо. Уговорил.
— Ты не бойся, о моих заходах сюда никто не знает.
А мне-то какая с того радость? Зато Сагинну уже известно, что некоему Маллету вдруг ни с того, ни с сего понадобилась оружейная виграмма, и при случае я всё равно окажусь под подозрением. Но о призрачных опасностях буду думать позже. Если останется свободное время.
— Так что вам нужно зачаровать?
Он плавно коснулся ногами пола, а в следующее мгновение уже разворачивал на столе кожаный футляр, в петлях которого были закреплены арбалетные стрелы. Я вынул одну на пробу, покрутил в пальцах, погладил наконечник.
— Все от одного мастера?
— Да.
— Не самая замечательная работа.
— Знаю, — кивнул убийца. — Но меня устроит.
— Хорошо... Ваша цель?
Он удивлённо замер:
— Хочешь знать, кого мне нужно убить?
— Э... — Вообще-то, имя, внешность и место обитания будущей жертвы могли бы мне здорово помочь в работе, но обойдусь и меньшими затратами: — Простите. Я не совсем удачно задал вопрос. Мне нужно знать, чего вы ожидаете от этих стрел.
— То есть?
— Можно зачаровать их на пробивание. Можно на дальность полёта. Можно... Есть разные возможности, в общем. А что нужно именно вам?
Убийца задумчиво почесал щёку.
— Та-а-а-кс... Дальность не помешала бы, но можно и без неё. А вот уверенность, что стрела пробьёт защиту, лишней не будет.
— Какова из себя зашита? Только броня или что-то кроме?
— Обычные амулеты.
Магическая, стало быть. Не самая лучшая подробность. Но и не самая страшная. Придётся лишь поразмыслить подольше.
Он мгновенно отметил мои сомнения:
— Сложно?
— Не то, чтобы... Скорее, муторно. Но это уже мои трудности. Чаровать всю дюжину одинаково?
— Да.
— Хорошо... Со стрелки по десять «быков», итого «орёл».
Глаза Тени изумлённо расширились: