Раскрыть ладони Иванова Вероника
И когда ему стал виден выход из тупика? Наверняка, довольно давно. Многие годы последний из рода Амиели следил за тем, чтобы оставаться таковым. Именно последним. На это требовалось много душевных и телесных сил. Я бы не смог. Я бы продал будущее своих детей, если бы мне пообещали, что они будут одарены в полной мере.
— Вы очень сильный человек.
Седая голова качнулась:
— Вовсе нет. Слабый и трусливый. Заперся от всего света в этом доме, отказался от борьбы.
— Но вы же сами сказали, что хотите уберечь своих наследников от незавидной участи.
— Да. Тем, что не позволю им родиться. А что скажут мне их души, когда я сам отправлюсь за Порог? Будут благодарить или проклянут?
И кто ответит? Я не слишком-то верю, что где-то там, в Серых Землях рука об руку бродят нерожденные и уже закончившие свой путь. Но Райт верит. Будет верить, несмотря на все возражения. И я ему завидую. До шипастого комка в горле. Потому что сам не верю ни во что, а только делаю вид.
— Они поймут.
— Думаешь?
— Им не останется ничего другого.
— И то верно... Хотя, у меня ещё есть одна надежда. Появилась намедни. Крохотная такая... Но о ней слишком рано говорить.
Дверь распахнулась. Могу поклясться, стражник, вошедший в комнату, был вовсе не тем, что оставался на посту, охраняя покой своего хозяина, а поднялся снизу, но приближающихся шагов слышно не было. Или местные наёмники умеют ходить бесшумно, или среди заклинаний, опутывающих дом, имеются и чары, влияющие на звуки. Не удивлюсь, если ночью всё происходит наоборот: малейший шорох звучит громче небесного грома.
— Господин, вас ожидают внизу.
— Кто?
— Посыльный Анклава.
— Как интересно... — Райт подозрительно сощурился. — И зачем понадобился я? Если он доставил послание, почему не уберётся восвояси?
— Он желает передать его лично в руки.
— Сколько лишних церемоний... — Хозяин Виноградного дома крякнул, поднимаясь из кресла. — Придётся ублажить господина посыльного. А ты пока побудь здесь, мы ведь больше чесали языками, чем занимались делом, а платить за сотрясание воздуха я не стану.
Кто бы усомнился! Есть у старика, кому передать наследство, или нет, но лишней монетки он всё равно из рук не выпустит. До самой смерти.
Меня снова не удостоили и взглядом, а когда дверь закрылась за Райтом и его охранником, в комнате стало тихо и совсем безжизненно. Ой, ноги-то я отсидел! Теперь главное, не торопиться их выпрямлять, чтобы не натрудить растянутые связки ненужным усилием, а то могут и порваться. Так, осторожненько, медленно, затаив дыхание... Есть! Ещё пара минут, и кровь вернёт своему бегу привычный ритм, а я пока осмотрюсь. Мне же надо исполнить поручение?
Надо. Но... Получается, и Анклав, и Амиели правы в своих притязаниях и решениях. Но один из них определённо правее. Вот только, кто?
А хотя, зачем мне это знать? Моё дело маленькое, всего лишь попортить заклинание, и то ненадолго. Нет, правильно говорят, чем больше знаешь, тем неспокойнее спишь! Ещё сегодня утром я с лёгким сердцем отомстил бы старику за вчерашние унижения, а сейчас стою и, растерянно проводя пальцами по горячему шёлку охранных чар, думаю, а стоит ли действовать против хозяина Виноградного дома.
Почему я принял сторону Анклава? Причислял себя к магам. Наивно и глупо, но мне хотелось и хочется стать одним из них полноправно, а не с горой оговорок. И если меня оставят в покое, а господин старший распорядитель вполне может это устроить, я рано или поздно найду способ научиться плести заклинания, ни в чём не уступая своим соперникам. Ну, почти ни в чём, потому что мне всё равно понадобятся чужие объедки.
Значит, Райт был прав: я так и останусь посередине. Чуть ближе к одной из сторон, чем к другой, но всё же недостаточно близко. И никакие жертвы, никакие услуги не помогут стать «одним из». Мне нужно что-то решать, и быстрее, потому что время только и знает, что уходить прочь. И я решу. Но сначала... Попробую в последний раз убедиться в своей невезучести. Уберу «охранку». И если после всего этого дядя не исполнит своё слово, выбор будет ясен.
Как же туго натянуты невидимые струны! Нехорошо. Чем больше натяжение, тем меньше свободы, а свобода необходима для главной вещи на свете — жизни. Ослабим узелки, подвинем налево, направо, вверх и вниз, позволим нитям вольготно колыхаться на ветру, раздвинем занавеси... Готово. Не знаю, кто и как будет пытаться сюда залезть, но проход открыт. И останется таковым ещё в течение двух-трёх часов, а потом... Потом не моя печаль. Сказано — сделано. Теперь ход за вами, господин старший распорядитель! Вернее, за вашим наёмным вором.
— Ну как?
Вопрос звучит жадно, почти неистово, но тихо, словно задающая его боится быть услышанной за пределами комнаты.
Не хочется огорчать тебя, Келли, совсем не хочется. Может, соврать? В самом деле, какие у меня обязательства перед богатой благородной дамой? Никаких. Только желание и честное слово. Но договорённость тем и хороша, что должна выполняться обеими сторонами, а мне даже не намекнули на размер оплаты.
Оборачиваюсь.
Кружево, кружево, кружево. Затейливое, плотно охватывающее фигуру, но позволяющее заметить, что под ним нет ничего, кроме голой плоти. Цвета масла, сбитого из самых лучших сливок, шелковистое, поблёскивающее при каждом колыхании свечных огоньков. И ожерелье на сей раз не жемчужное, а янтарное, но могу поспорить, надетое всё тем же образом.
— Ну?
Тёмное золото локонов поднято вверх и сколото добрым десятком шпилек. Черты лица безупречно оттенены краской. Картина, а не женщина. Любовался бы неделями напролёт... Но дотрагиваться почему-то не хочется.
— Ты будешь отвечать?
Наверное. Работа окончена, теперь можно и поболтать. Вот только, о чём?
А от открытого окна дует. И хотя воздух снаружи дома гораздо теплее, чем внутри, стоять на пути этого потока неприятно. Лучше пройду вглубь комнаты. Навстречу Келли.
— Разве он не порадовал тебя вчера сам? Ноги постепенно поправятся. Не за пару дней, конечно, но довольно скоро.
— Причём тут ноги?! А другое? Как с ним?
— Никак.
— Ты уверен?
— Я даже не буду пробовать.
Карие глаза угрожающе сощурились:
— Это ещё почему?
— Потому. Ты давно знакома с господином Амиели?
Она даже не заметила, что я нарушил требование обращаться к бывшей возлюбленной со всем почтением.
— Немного меньше, чем с тобой. Но причём здесь...
— Ты могла бы догадаться, что он умный человек. Должна была догадаться.
Щёки Келли, и без того не особо пылающие румянцем, побледнели ещё сильнее.
— Хочешь сказать, я дура?
Не то, чтобы... Просто не слишком наблюдательная и одновременно чрезмерно увлечённая исполнением своих желаний особа.
— Ты много раз была с ним? Не прошу называть, сколько именно, просто скажи: много?
Она нехотя процедила сквозь зубы:
— Да.
— И он хотя бы однажды позволил завершить близость... тем, от чего появляются дети?
Молчание. Тишина напряжённых воспоминаний. Ошеломлённое признание:
— Нет...
— А ведь ему, как человеку богатому, было бы всё равно, верно? Такой, как dyen Райт, может признать и прокормить хоть сотню бастардов.
— К чему ты клонишь?
— Он не дал свободы своему семени, потому что не хотел.
— Но теперь всё иначе! Я скоро стану его законной супругой и...
— Ничего не изменится, Келли. Мне очень жаль. Правда.
— Он... Он сам тебе так сказал?
— Сам.
И всё же, хоть убей, не понимаю, зачем хозяин Виноградного дома так поступил. Я не настаивал на откровенности, даже давал понять, что не желаю вникать в семейные тайны. И всё же оказался допущенным к чужим секретам. Зачем? Не люблю испытывать подобное недоумение, потому что вслед за ним приходит страх неизвестности.
— А почему он вообще завёл об этом разговор? Уж не потому ли, что ты... Ты разболтал о моей просьбе?!
— Келли, поверь, он и так всё знал. Говорю же, dyen Райт — умный человек, и он не мог не...
— Разболтал! Сколько он заплатил тебе за предательство? Сколько?
Тоненькие пальчики стискивают мою рубашку.
— Сколько?! Как дорого ты продаёшься?
— Келли, я вовсе ничего не говорил. Ни словечка.
— Сколько?!
Неловко сжатый кулак ударяет мне в грудь. Больно? Не знаю. Не задумываюсь. Потому что с удивлением пытаюсь понять, почему из гневно искривлённого рта Келли пахнет несвежим трупом.
— Келли, успокойся. Тебе просто не повезло... Но ведь дети — это ещё не всё. Ты сможешь жить, как хотела...
Хотя, как только бумага будет выкрадена, Райт, скорее всего, потеряет своё состояние. Правда, и в этом случае девица ничего не потеряет. Просто уйдёт восвояси. Найдёт себе нового покровителя. Или даже вернётся ко мне... Не-е-е-ет, только не это!
— Ты ничего не понимаешь! Если детей не будет, он...
— Он не изменит к тебе отношения, не бойся.
Да и куда менять-то? Если верить тому, что я слышал, хозяин Виноградного дома и так невысоко ценит прелести своей избранницы. Но зачем тогда всё затеял? Вопросов становится больше и больше, а неумелый кулачок бьёт всё ощутимее и ощутимее.
— Это ты, всё ты! Ты рассказал ему о нас, да?!
— И словом не обмолвился. Он всё знал заранее.
Занавеси всколыхнулись, коротко и осторожно. Кто-то пришёл? Неужели вор не потерпел до наступления ночи? Рвение, конечно же, заслуживает уважения, но не во всяких делах.
— Небось, опорочил меня, как только мог?
Интересно, что я мог бы рассказать Райту, чтобы принизить в его глазах девицу из Дома радости? Ума не приложу. Воображение пасует и сдаётся. А Келли-то заигралась... Почувствовала себя знатной дамой? Заговорила о чести? Эх... Как быстро. Неужели, я, получив от дяди обещанные блага, тоже начну задирать нос, забывая о прежней жизни? И буду выглядеть столь же мерзостно?
— Келли...
Замах проходит чуть шире, чем предыдущие, пальцы разжимаются и смыкаются снова, приглушая золотистый блеск. А мгновением спустя я понимаю, что именно мимолётно блеснуло в кулаке. Шпилька, выдернутая из причудливой причёски. Поговаривают, аристократки используют украшения для волос в качестве оружия. Что ж, сейчас проверю на собственном опыте. Уйти от удара будет сложновато, но возможно. Вот только боюсь, этот выпад я уже не оставлю без ответа, и придётся напомнить Келли, что она пока ещё стоит со мной на одной ступени, а то и чуть пониже...
Резкий рывок, заставляющий женщину остановить занесённую руку. Звенья ожерелья, впившиеся в плоть над кружевным воротником. Удивление в карих глазах, быстро сменяющееся ужасом, потому что янтарная нить, затянувшись, не позволяет вдохнуть. Глухой хруст ломающихся позвонков на следующем шаге внезапно замедлившегося времени. Выпущенная из затянутых в перчатки ладоней голова Келли безвольно и слишком свободно для живого человека склоняется на сторону, а тело, лишённое последней поддержки, остаётся стоящим менее вдоха. Моего, конечно же, потому что грудь под нежно-жёлтым кружевом вздыматься больше не будет. Никогда.
— Думаешь, я не могу постоять за себя?
Тень пожимает плечами, стягивает правую перчатку, опускаясь на корточки рядом с неподвижным телом, и кончиками пальцев дотрагивается до сломанной шеи.
— Ты с большей охотой за себя обычно сидишь.
— Она не причинила бы мне вреда. Поцарапала бы, не больше.
— А большего иногда и не требуется, — убийца задумчиво посмотрел на острие шпильки, всё ещё зажатой в кулаке Келли, и тряхнул вороной чёлкой. — Достаточно и царапины. Уверен, что там не было яда?
— Она же была в волосах...
— И что? Колпачка-то не видно, а штуку с таким острым концом в причёску запихивать не будут.
Наверное, он прав. Только мне всё равно.
— Ты убиваешь за такую мелочь?
— Я убиваю за деньги. Обычно, за деньги.
Странная оговорка. Тем более, если учесть, что...
А какого рожна он вообще здесь делает?!
— Зачем ты пришёл?
Тёмно-серые глаза, в неярком свете свечей кажущиеся почти чёрными, насмешливо сузились.
— Уж не чтобы тебе сопли вытирать, не надейся!
Так, меня хотят оскорбить? Пусть. Сейчас я готов многое пропустить мимо ушей, лишь бы понять причину сошедших с ума событий.
— Догадываюсь. Ты — убийца. Стало быть, пришёл сюда убивать. Её?
Тень поднимается на ноги, отводя взгляд, словно нуждается в осмотре комнаты.
— Не могу сказать.
— И не надо! Сделал своё дело? Убирайся поскорее!
— Я так и хотел поступить. Но возникло одно препятствие...
— Какое?
— Ты.
Он снова смотрит на меня, и почему-то выглядит виноватым.
— Я?
— Тебе нельзя здесь оставаться.
— Это ещё почему?
— Наедине с трупом? Как думаешь, что случится, когда сюда кто-нибудь войдёт?
Даже не нужно гадать. Решат, что я убил Келли. Потому что у меня были причины. Могли быть.
— Тебе-то что за дело?
— Хочешь быть обвинённым в убийстве? Учти, это посерьёзнее мелкой кражи. И наказывается совсем иначе.
Знаю. Но мне всё равно не избежать обвинения. Как бы я ни хотел.
— Уходи, пока есть время. А я закрою за тобой «охранку».
— Шутишь?
— Нет.
Губы Тени настороженно сжались:
— Глупо.
— Почему?
— Можно уйти вместе.
— Через сад?
— Ну да.
Хорошо быть уверенным в своих возможностях, верно?
— Я не смогу.
— Не хватит сил перемахнуть через ограду?
Ещё находит повод посмеяться? Ну-ну. А вот мне не до смеха. Хотя и плакать тоже нет времени.
— Я не смогу пройти по саду.
Он удивлённо встряхивает головой:
— Не сможешь? Что за бред! А ну, идём!
Сильная рука цепляет меня и тянет к окну, а заодно, и поближе к Тени, от которой... Опять этот запах! Правда, смешанный с потом и чем-то ещё, но всё так же отчётливо напоминающий о трупе.
— Чем от тебя несёт?
— А?
— Воняешь говорю, гадостно!
— Ах, это... Мазь. Чтобы всякие жучки-паучки не кусались.
— И лозянки — тоже?
— И лозя... — Глаза Тени досадливо расширяются. — Забыл! Тут же они кишмя кишат... А запасного флакона у меня при себе нет.
— Именно. Так что... Иди, пока можешь уйти спокойно.
И всем будет лучше. Кроме меня. Но если шпилька в самом деле была отравлена, я мог бы утверждать, что защищался и... Свернул женщине шею. Восхитительно. Тем более, по отметинам от ожерелья и самый тупой дознаватель сразу поймёт: душили сзади. А как можно обороняться и одновременно находиться за спиной у противника? Мне не поверят. Но попробовать можно. Чтобы хоть ненадолго продлить своё существование. И сохранить жизнь кому-то ещё.
— Нет, это не хорошо. — Он сдвигает брови, перебирая в уме возможности сделать из тупика перекрёсток. — Но даже если... Надо попробовать. Я тебя вытащу.
— Не дури! Я вешу едва ли не больше, чем ты, а двойной вес тебе точно не поднять. Да и... Мало выбраться за пределы сада, верно?
— Верно...
Черты лица убийцы вдруг потяжелели, словно за минуту тот стал старше на многие годы.
— Проваливай! А то знаешь, насколько тихо ходит здешняя стража? И заметить не успеешь, как...
Занавеси снова приходят в движение, и это может означать лишь одно. Дверь открывается, пропуская в комнату... Да какая разница, кого?!
Толкаю Тень в окно, но то ли промахиваюсь, то ли он ловко изворачивается, делает мне подсечку, и мы катимся по полу, вминая друг друга в мраморную плитку паркета.
Краем глаза успеваю заметить в дверном проёме растерянного замершего Амиели, потом не вижу уже больше ничего, кроме леса ног, обутых в крепкие сапоги, носки которых увесисто и больно впиваются в бока, заставляя остановиться и разжать... Хотя, мне разжимать нечего, потому что вдруг с удивлением понимаю: мышц у меня нет. Совсем. Есть только студень, каким-то чудом удерживающийся на костях. Тело отказывается подчиняться хоть каким-либо приказам. И просьб не слушается. Меня вздёргивают вверх, как тряпичную куклу, внимательно вглядываются в моё лицо, переводят взгляд ниже, на шею и грудь в растерзанном вороте рубашки, брезгливо сплёвывают и разжимают пальцы.
Падаю, больно ударяясь об пол. На костях непременно будут шишки, а по всему остальному телу — синяки. Но это всё потом. Позже. Завтра. В другой жизни. А в той, что пока не рассталась со мной, есть только отчаянная ярость.
Не убежал. Кретин. Идиот. Мерзавец. Подставил меня и подставился сам. Зачем?! Я ему сейчас устрою... Я всё скажу. Даже то, о чём спрашивать не будут. Скажу, если...
Если смогу.
— Только молчи!
Он успел-таки шепнуть, успел за миг до того, как стражники разорвали наши объятия. Успел, и этим ещё больше разжёг мою злость. Но своего добился, не мытьём, так катаньем, потому что чувства прорвали с таким трудом поддерживаемую мной плотину, и начался обычный кошмар.
Молчать, значит?! Да я и так не могу связно сейчас произнести ни единого слова! Получится рычание, мычание, сопение, пыхтение — что угодно, кроме слов! Комок, большую часть времени мирно спящий в щеке у нижней челюсти, радостно встрепенулся, почувствовав мою злобу, и растёкся под кожей лужицей онемения, прихватив заодно и язык. Всё, что мне теперь остаётся, только смотреть и слушать, как... Да что за дурости он творит?!
— Признаться, не ожидал увидеть в своём доме в столь поздний час неприглашённого гостя.
Dyen Райт медленно прошёлся мимо Тени взад и вперёд. Вывернутые назад и вверх руки никому вроде бы никогда не доставляли удовольствия, но на лице убийцы явственно заметна ухмылка. Заметна одному мне, потому что я смотрю с пола. Ухмылка и... Он подмигивает? Всё ясно. Безумец. Сумасшедший. Таких в приюте держат обычно. На цепи. И как меня угораздило с ним связаться?
— Так от вас я бы приглашения и не дождался.
— Что-что? Не слышу!
Один из стражников запускает пятерню в волосы Тени, заставляя поднять голову. Теперь я даже не вижу, остаётся лишь слух. И он меня не радует. Нисколечко.
— К вам бы я и не заглянул.
— А к кому?
— Что ищет каждый мужчина? Женщину, конечно.
Зря дерзит. Не знает, на что способен Райт. Или напротив, знает слишком хорошо, и потому... Старается перевести весь гнев на себя?
— В этом доме есть только одна женщина. Была... Ты искал её?
— И нашёл, как видите.
Шарканье домашних тапочек по мрамору. Полы мантии задевают моё лицо, обдавая пылью. Хочется чихнуть, но сейчас даже такая малость мне не под силу.
— Зачем она была тебе нужна?
— Ни зачем. Я и пришёл сказать ей об этом. Да должок забрать.
— Какой ещё должок?
— Звонкие монеты. Дураком был, когда одалживал. А она, стерва, всё твердила, что ссуду за подарок приняла...
Врёт ведь. Нагло и азартно. И чем дольше его будут допрашивать, тем развесистее раскинется дерево лжи. Правда, если хорошенько помнить, кому сказал какую неправду, тебя будет трудно поймать за хвост. А поскольку Келли мертва... Тень может спокойно нести околесицу. Потому что даже самый строгий присмотр не может исключить случайностей.
— И много монет?
— Да вам, глядишь, покажется, что мало, а для меня — целое сокровище.
— Что-то не вижу при тебе денег.
— А откуда им взяться? — Могу поспорить, убийца в этот момент ещё и невинно округлил глаза. — Я ж за ними и пришёл. Только девица делиться не захотела. Мол, без твоей помощи богатства добилась, без тебя и тратить буду.
Откуда он знает? Хотя... Наверняка, в городе ходят сплетни про невиданный взлёт бедняжки из Дома радости на недосягаемые высоты.
— Стало быть, отказалась? — задумчиво переспросил Райт.
— Ещё и угрожать начала! Позову, мол, сейчас стражу, тебе бока намнут, да за ворота выбросят, а то и похуже поплатишься.
— И ты, чтобы не попасться, решил?..
— Да, решил крикунью охолонуть слегка. Только вот, силы не рассчитал...
— Свернуть шею — это называется, не рассчитать силы?
— А зачем она царапалкой своей начала размахивать? Я хоть и не девица, а лицо порченое носить не хочу, вот и...
Амиели снова сделал несколько шагов, остановился прямо надо мной, слегка нагнулся и заглянул мне в глаза.
— Нрав моей... несостоявшейся супруги был далеко не кротким, согласен. И прошлое таково, что я склонен верить твоим словам. Но оставим мёртвым их проступки и слабости, а поговорим о живых и с живыми. При тебе, совсем рядом, убивали женщину, а ты просто стоял и смотрел?
Я бы ответил. С превеликим удовольствием. Хотя вряд ли мои слова обрадовали бы хозяина Виноградного дома, потому что... Я действительно, просто смотрел. Ни сожаление, ни сострадание не посетили меня даже в те мгновения, когда Келли задыхалась, пытаясь ослабить натяжение янтарной удавки. Мне было всё равно. И мне было немного страшно. Страшно от собственного равнодушия. Я сам не стал бы ни убивать её, ни уродовать, но лишь потому, что не хотел марать руки о плоть женщины, пропахшую гниением. И если принять на веру рассуждения Райта, вовсе не обязательно, что приторный аромат был порождён средством, защищающим обитателей дома от укусов лозянок.
— Молчишь?
Полы мантии вздрагивают, когда Амиели делает знак кому-то из стражников, и носок здоровенного сапога тычется мне в живот. Больно. В другое время я бы согнулся пополам, но сейчас всего лишь покорно принимаю удар. А что мне остаётся?
— Не желаешь отвечать?
Желаю! Изо всех ничтожных сил, которыми располагаю! Но не могу, будь оно всё проклято! Если бы руки меня хоть немножко слушались, можно было бы написать, объяснить и... Отомстить этому наглецу!
Наказать. За то, что не послушался единственного разумного довода, позволяющего уменьшить потери.
Уничтожить. За то, что не дал мне действовать самому.
Развеять прахом. За то, что раз за разом влезает в мою жизнь, принося с собой только беды.
Ненавижу!
— Ум-м-м-м...
Ещё один удар. Сильнее или слабее? Впрочем, сейчас разницу мне не прочувствовать.
— Так и будешь молчать?
Стражник подходит к Райту и, судя по звукам, что-то вполголоса говорит тому на ухо.
— Думаете? Что ж, такое вполне возможно. Жаль... Значит, придётся вернуться к разговору с другим преступником.
Амиели поворачивается, перекрывая обзор и оставляя мне возможность только злобно пялиться в залоснившиеся складки мантии.