Я – княгиня Ольга. Первая женщина на русском престоле Павлищева Наталья

Глава 65

Святослав прибыл в Киев только поздней осенью, по тому, как смотрели на него дружинники, было видно, что те готовы за своего князя и в огонь, и в воду. Да, князь привез хорошую дань, немало было переправлено и раньше в Киев, но по всему чувствовалось, что главное в походе не это. Ольга смотрела на своего такого незнакомого сына и пыталась угадать за скупыми словами и блеском синих глаз, что он считает самым важным. Так и не поняла, пришлось спросить.

Глаза князя засверкали, как капли росы на солнце.

– Нет больше Хазарии, для Руси открыты морские пути!

Сын рассказывал о своих походных делах, о том, почему пошел все же на Саркел, об отношениях с греками, а мать думала, что он мудрее ее, мудрее своего отца. Но главное, Святослав не спрашивал о Преславе, не пошел к ней в ложницу Только приласкал сыновей, расспросил об их успехах. Преслава кусала губы от отчаяния, стараясь не плакать, и решила сама прийти к мужу. Но Святослав точно почувствовал что, сразу же уехал в Вышгород. Княгиня Ольга, поняв, что произошло, посоветовала невестке потерпеть, князь вернется, будет дома и снова все наладится. Она сама мучилась от такого поведения Святослава, сын стал чужим, нет, он по-прежнему был ласков и внимателен, но точно отстранился не только от жены, но и от матери. На вопрос, куда теперь, князь только бровью повел:

– Подумаю.

Это чуть обидело Ольгу, показалось, что не доверяет, но Святослав мотнул головой:

– Надо крепко думать.

И впервые мать поняла, что сын сильнее, что это он правит Русью, а она теперь только управляет большим хозяйством по имени Киев. Вечером Ольга долго смотрела на крупную звезду, горящую на небе, пока ту не скрыло облачко, и пыталась понять, рада этому или нет. Она уже стара, устала, хорошо, что князь в силе, хорошо, что разумен и хитер, хорошо, что дальновиден. Почему же ей так неуютно, беспокойно?

Женский лик с иконы смотрел привычно строго и спокойно, Ольга даже подумала, что Божьей Матери, пожалуй, все равно. Но бессонной ночью пришло понимание – ей обидно, потому что сын решает все, не спрашивая, не советуясь. Княгиня долго добивалась, чтобы стал советоваться муж, потом решала все сама, а вот теперь даже не знает, что завтра предпримет сын. Она снова получалась не у руля страны, Святослав любит мать, чтит ее, но свои дела решает сам. Только к утру Ольге удалось убедить себя, что это хорошо, мать стара и слаба, нельзя, чтобы сын полагался на нее, ему жить дальше без ее помощи.

Вместе с этим пришло ясное сознание, что жизнь подходит к концу, хотя и стара уже, но все равно казалось, что еще много впереди, еще много успеет.

Новый духовный наставник княгини священник Ипатий заметил, что она стала рассуждать о прошедшей жизни и думать о загробной гораздо чаще. И то, лет княгине много, пора уже итоги подводить.

Но пока человек жив, ему еще что-то нужно, он старается что-то сделать, кто для себя, кто для других….

Княгиня Ольга осторожно, исподволь старалась поселить в души окружавших ее людей семена новой веры. Она долго не соглашалась на строительство хотя бы деревянной церкви. В Царьграде для молений построены красивые каменные храмы, в них богатое убранство, там тихо, все говорят вполголоса и ведут себя чинно. После крещения Ольга спрашивала священника Григория, почему нельзя молиться в своей ложнице у женщины с младенцем на руках. Священник отвечал, что можно, конечно, можно, но храмы ставятся для того, чтобы люди делали это все вместе. Услышав такое объяснение, князь Игорь усмехнулся:

– Объединитель! Людей объединяет общая работа, праздник или ополчение, а не битье лбом об пол! Много будет толку, если все станут молиться вместо того, чтобы защищать свою землю!

Княгиня понимала, что он прав, действительно, в праздники люди были едины, также и тогда, когда нависала опасность над землей Русской. А вот работа… раньше люди жили родами, тогда трудились все вместе, вместе растили урожай, вместе его защищали от напастей, убирали и делили поровну, по чести. Теперь роды распались на отдельные семьи, у них отдельные поля и даже торгуют врозь. Хорошо это или плохо, она не могла понять. Но знала одно – когда стояла в храме Царьграда на большом богослужении, даже не понимая языка, чувствовала что-то огромное, важное, светлое, хотелось плакать, душа рвалась ввысь. Если так во всех храмах, то они нужны хотя бы для очищения души. И Ольга кивнула Ипатию:

– Строй. Только подальше от капища и тихо, чтоб не сожгли.

Глава 66

«Господи, помоги мне принять правильное решение! Матерь Божья, поддержи свою дочь!» – княгиня молилась истово не потому, что над Киевом громыхала гроза. Ольга даже не сразу заметила Перуновы стрелы, пронзающие небо.

А оно было покрыто темными тучами. Где-то в аспидно-черной глубине вдруг возникала и росла с сухим треском ветвистая смертельно-бледная молния, похожая на огромное перевернутое вверх ногами дерево. Почти сразу же раздавался страшный грохот.

«Перун гневается, – машинально подумала княгиня, услышав очередной раскат, и тут же перекрестилась. – Прости, господи».

Она решала сложный для себя и всей Руси вопрос. Из Царьграда пришло очень необычное предложение – отправить нескольких киевских детей, прежде всего внуков княгини и ближних бояр, в Византию на учебу, как когда-то учился болгарский царь Симеон. Это предлагал уже не Константин, на него Ольга обижена, и тот не стал бы, и даже не его сын Роман II, предлагал патриарх Константинополя. Конечно, задумка не императорская, Ольга понимала, что постарался патриарх, а размышляла не потому, что Ярополк еще мал. Самих императоров Константина и Романа уже не было в живых, поговаривали, что отравлены той самой красавицей Феофано.

Заманчиво отправить детей набираться ума-разума в богатый и сильный Царьград, там давно существуют библиотеки, много философов, ученых мужей, там можно поучиться не только книжным наукам, но и управлению империей, это Ольга знала по себе. Но это с одной стороны.

С другой, Святослав все время воюет с той же Византией, желая раздвинуть границы своих владений на полудень, захватив часть Болгарии. После смерти грозного Симеона Болгария давно не та, царь Петр не чета своему отцу, да и женат на внучке Романа Лакапина.

Княгиня смотрела на струи дождя, хлещущие с неба, и думала. Громовые раскаты прекратились, теперь землю и все на ней заливали потоки воды из темных туч. Но далеко за Днепром уже выглянуло солнце, его лучи пробились сквозь мрак, брызнули вниз, словно говоря: «Солнце все равно сильнее!» Ольга подумала, что так и в жизни, как бы ни были мрачны тучи, все равно выглянет солнце и будет радость.

Сын воюет с Византией, значит, отправленные туда дети окажутся заложниками своего князя. Этого допустить нельзя, но как хочется, чтобы и маленькие русичи тоже учились! Она еще при князе Олеге слышала слова, что князь – это не только глава дружины и сборщик дани, это прежде всего хозяин на своих землях. Вещий Олег таким и был, хотя и греков побил, и остальным спуску тоже не давал. Князю Игорю пришлось много и тяжело воевать, но он поручил хозяйство всей страны своей жене, и Ольга не подвела мужа. А что дальше? Святослав воюет, совершенно не заботясь о том, какими вырастут его сыновья. В лучшем случае посадит на коня и даст в руки меч. В остальном пусть воспитывает бабка. А ей хочется видеть своих внуков не только воинственными и сильными, как их отец и дед, но и умными, как Вещий Олег, и образованными, как тот же Константин, бывший император византийский. Но в Царьград под власть византийцев их не отправит. Мелькнула мысль: может, поехать с ними? Но княгиня ее тут же отбросила, кто останется здесь, в Киеве? Князь, как всегда, далече, если и вернется, то ненадолго.

Пока раздумывала, небо над Киевом тоже прорезали солнечные лучи, вода, скопившаяся в лужах и выбоинах, заблестела, разбрасывая во все стороны лучики. Солнце точно множилось, загораясь на всем, что было на земле.

Одновременно пришла такая же яркая мысль: она станет учить детей здесь, в Киеве! Не все знает сама, позовет тех, кто знает. Конечно, в Царьграде возможностей больше, но дети пока еще малы, пусть освоят начала под ее присмотром, а там, бог даст, что-то изменится. От этого решения стало одновременно спокойно и радостно на душе, она нашла выход. Княгиня повернулась к иконе Божьей Матери, перекрестилась, шепча слова благодарности. В который уже раз!

Священник Ипатий, услышав о задумке княгини, обрадовался. Конечно, Киев не Константинополь, но и здесь можно найти людей, много в чем сведущих. Спешно стал собирать разумных и умелых, сначала старался только греков, но Ольга его быстро остановила:

– Остынь. На Руси и своих умов немало, не все царьградские. Прежде своих ищи.

Это оказалось сложнее, священник все же больше с греками якшался, но и с этим справился.

Бояре княжескому распоряжению немало подивились, но оно не грозило разором или ратью, потому подчинились с легкостью. Вместе с маленьким Ярополком на лавке сели и трое других мальчиков и даже одна девочка. Княгиня настояла, чтобы умная девчушка тоже пришла учиться. Позже к ним присоединятся еще несколько детей, а потом своеобразная школа станет привычной, и учиться будут уже многие.

Ольга расспрашивала о Магнаврской школе, в которой учился Симеон, пытаясь понять, чему нужно учить. Ипатий знал не все, но многое. И многое же не понравилось княгине, ни к чему малолетним княжичам и боярским детям знать о схоластических спорах византийцев. Они еще и веры-то не знают. Ипатий ужасался, дети не крещены, и пытался сделать это. Ольга возмутилась:

– Не смей!

– Почему?

– Уму-разуму учи, а крестить не смей! Поумнеют, сами крестятся.

Позже грек понял, насколько права была Ольга, начни он насильно крестить, то и школы бы не было, и его самого тоже. Рано, для всей страны было еще рано.

Глава 67

Далеко не все поддержали начинание своей княгини. Хотя спорить и не рискнули, но втайне посмеивались. А она старалась передать детям то, что знала сама, учила доброте и состраданию, организации жизни в доме и всей стране.

По всему Киеву разносилось резкое «кар-р-р… кар-р-р…». Люди поднимали головы, пытаясь понять, пророчат ли птицы просто дождь или беду. Нет, за Днепром темнело небо, значит, ветер пригонит тучи, снова польет надоевший уже дождь. Княгиня вздохнула: и без дождя плохо, и вот так мокро, когда всю весну под ногами чавкает, тоже. Во всем нужна мера. Мера… как ее узнать для человека? Для поля понятно, зимой снега побольше, да чтоб не таял, весной ручьи дружные и солнышко в пахоту, летом сушь во время косьбы и жатвы, а осенью грибной дождичек. А у человека? Где та самая мера? Что хорошо для одних, плохо для других. Мысли перекинулись на сына, не могла о нем не думать, каждую минуточку Святослав был в мыслях матери.

Сын крепко встал на ноги, он отличный воин, хитрый, умный, дерзкий, но и честный одновременно. Святославу мало просторов Руси, его тянет на Дунай. Ольга не раз выговаривала сыну, что надо навести порядок дома. Сначала тот отмахивался, потом открыто сказал, что порядок дома может навести и она, уже наводит. Тогда княгине пришлись по душе его слова, это означало, что она может не выпускать из рук власть в Киеве, а делать этого очень не хотелось. Святослав поступал так же, как и его отец, князь Игорь, – оставлял Ольгу править в Киеве, уходя надолго в походы. Но тогда сама княгиня была еще молода и крепка, а сейчас ей много лет, она устала, ей хочется заняться воспитанием внуков и других детей. Даже школу организовала, чтобы учить разуму. Но сына уже не переделать, он воин, а не правитель мирной страны, Ольге некому передать бразды правления. Сыновья Святослава еще малы.

Княгиня вдруг вспомнила Владимира. Этот робичич больше других похож и на отца, и на нее саму, зато статью выдался в князя Игоря – высокий, стройный, горячий. Вот кому бы Русь оставить, но нет у него прав, впереди Ярополк и Олег, их князь Святослав любит и им отдаст Киев. Ольга старается вырастить из княжичей достойную замену. Кому? Святославу? Нет, она женщина и правительница, она растит замену себе, ни Ярополк, ни маленький Олежек не станут такими воинами, как их отец. А Владимир станет? Ольга поняла, что практически не знает о внуке ничего. А сердце-вещун подсказывало, что именно за ним будущее Руси. Княгиня привыкла доверять своему сердцу.

Ольга вздохнула, она настолько задумалась, что и не заметила, как одолела дорогу от Вышгорода, куда ездила по делам. Лошади, тащившие ее сани по снежной каше, едва перебирали ногами. Это не потому, что слабы и рыхлый снег просел грязной жижей, а чтобы из-под копыт в княгиню не летели комья и брызги. Во дворе к ней кинулись не только челядники снять полость, какой укрыта, помочь выйти из саней, но и внуки – Ярополк и Олег. Ольга гладила их светлые головки, прижимала к себе, а думала почему-то о Владимире, живущем со своим дядей в Новгороде. Пора и его приблизить к Киеву, если признала за ним княжича, то негоже держать далеко, пусть здесь ума-разума набирается.

Внуки похожи на мать, Преслава такая же светленькая, у нее все дети ясноглазые, светловолосые, тихие. Сама ласковая, жена Святослава и мальчиков растила такими же, бабушка не возражала. И только теперь, глядя на смирных и приветливых внуков, Ольга поняла, что не хватает той самой меры. Святослава она сама рано отдала в дружину, старалась, чтобы сын вырос воином, способным защищать, завоевывать, быть таким, чтобы им гордилась дружина. Князь таким и вырос, его имя на устах не только его воев, но и всех окружающих Русь соседей, его боятся и оттого ненавидят. Святослав ласков с матерью, с детьми, с женой, но стоит ему услышать зов битвы, и князя не удержит дома никто. А еще он словно забыл и о Малуше, и о сыне Владимире. Может, так и было? Не у одной Малуши от князя дети родились, только Владимир на глаза бабке попался. И что теперь с этим делать? Княжич вырос, он умнее, сильнее и живее братьев, но он робичич – дитя, рожденное рабыней. Князь признал его своим, тогда Ольга постаралась, уж очень похож был мальчик на своего отца в детстве. Как сложится его судьба? Святослав согласился, что Владимиру нужно выделить свой надел, а там как сможет.

Ярополк и Олежек поспешили за княгиней в терем, заглядывая бабушке в глаза и стараясь рассказать, что увидели за те дни, пока ее не было в Киеве. Это их привычка, Ольга заставляла княжичей много говорить, чтобы умели не только мечом головы рубить, но и сказывать связно. У старшего Ярополка уже хорошо получалось, младшему Олегу не хватало слов, и, сердясь, он даже топал ножкой. Бабушка учила сдерживать себя, не выдавать гнева, когда противники видят, что ты гневен, ты слабеешь. У малыша пока не ладилось. Старшего скоро уж отдавать в дружину, но к самому князю бабушка его не пустит, Святослав в настоящих битвах, там ребенку не место. Ольга снова окинула взглядом тоненькую фигурку внука и поневоле вспомнила сына в его возрасте. Тот уже лихо управлялся с конем и даже мечом. Нет, ни Ярополк, ни Олег не воины. Ольга укорила себя, что-то сделала не так, князь должен быть силен во всем. Но тут же успокоила – Игорь тоже не отличался ни силой, ни статью при князе Олеге, а как время пришло, вон каким орлом стал! Только не везло ее мужу, за князем сидел вторым, предавали его много. А ведь и умен был, и воин хороший, да вот не судьба.

У них с Преславой свои заботы, на них все хозяйство Киева и даже Руси, пока князя нет дома. Да и когда есть, его все занимают походы да чужие земли. Жена тоже тоскует, совсем немного посидел Святослав в Киеве, а как первый раз ушел после женитьбы далече, так и бывает только гостем. Бояре недовольны, ворчат, что князя не застанешь. А вот дружина его любит, даже Свенельдовы уж на что самовластны, а Святослава чтят выше своего воеводы. Свенельд иногда зубами скрипит, но поделать ничего не может. Это при князе Игоре он себя в дружине хозяином чувствовал, а при Святославе только воевода на равных с другими. Варяги сначала тоже ворчали, но для них важнее сами походы, а князь умеет воевать, это не дань собирать, и варяжская часть дружины тоже признала князя Святослава главным не только по рождению, но и по уму, и по воинскому умению.

И впрямь князь умел и нападать лихо, и передвигался быстро, и хитер был не в пример многим другим. Часто поступал так, что все только диву давались, а потом затылки скребли, что снова обманул врагов, точно знал наперед, как будет. В дружине поговаривали, что Святослав от князя Олега получил умение предугадывать, хотя и не был волхвом, но будущее знал. Но больше всего его любили не за блестящие победы, а за то, что был прост, держал себя с дружиной на равных, хотя и приказать мог твердо, и наказать жестоко. Верили князю безгранично, потому и подчинялись.

Глава 68

В Киеве необычный гость – из Византии, но сам не цареградский, он сын херсонесского стратига, а прислан, похоже, от византийского императора Никифора Фоки. Зовут Калокиром, зачем прислан, не говорит, требует личной встречи с князем Святославом. Ольга даже обиделась на Никифора Фоку, уж должен бы знать, что правит Киевом она, а князь только воюет. О рати мог бы поговорить и тогда, когда князь был недалеко в Таврии. Вместо этого прислал самодовольного хлыща с большим запасом золота непонятно зачем. Князь Игорь был прав, от цареградцев только и жди какой гадости. Она встретила Калокира неприветливо, слишком хорошо знала, какова тактика константинопольцев, всегда норовят кого-то подкупить, столкнуть между собой, а потом предать. Зачем примчался этот царедворец? Княгиня решила пока не принимать посла и сама, последить за ним, приказав объяснить тому, чтоб ждал князя.

Выбора у посла не было. Пришлось подчиниться и дожидаться князя, мучаясь от безделья. Греку довольно быстро дали понять, что в Киеве распоряжается княгиня Ольга, и если он хочет чего-то добиться, не мешало бы сначала поклониться ей. Но княгиня не стала спешить с приемом посла, греков поселили в просторном тереме, кормили, поили, дарили подарки, но не более. Калокир попробовал пробиться к священнику княгини, чтобы через него повлиять на Ольгу, но скоро понял, княгиня делает только то, что считает полезным сама. Правда, вскоре Ольга все же приняла странного посла. Это был не официальный прием в зале с доспехами, все же Калокир сам подчеркивал, что прибыл как друг от византийского императора Фоки к князю Сфендославу.

Разговор проходил в трапезной, но не с глазу на глаз, на лавках сидели бояре и воеводы, неповоротливые в своих тяжелых меховых одеждах, и внимательно слушали свою княгиню. Калокир огляделся и мысленно усмехнулся, никакого сравнения с Большим дворцом Константинополя, никакого блеска. И тут же убедился в проницательности русской правительницы, ее глаза вдруг стали насмешливыми. Ольга произнесла по-гречески, не очень чисто, но вполне понятно:

– Богатство Руси не здесь!

Калокиру стало не по себе и оттого, что княгиня угадала его мысли, и оттого, что знала греческий. Язык знали многие русичи, это было удивительно для грека, но не для них самих. Ольга говорила о Никифоре Фоке так, словно это она, а не Калокир, только что прибыла из Константинополя. Грек изумлялся осведомленности русской правительницы, он уже чувствовал, что перехитрить русичей будет не так уж и легко. Хотя, что хитрить? Калокир прислан убедить князя Сфендослава выступить против болгар, которые сильно досаждают Византии. Он этим и займется. Но грек не успел ничего сказать о Болгарии не только князю, но и его матери. Зато она сама, уже подарив послу большую связку драгоценных мехов и поднявшись со своего места, точно давая понять, что беседа окончена, чуть лукаво улыбнулась и сказала, чтоб слышал только Калокир:

– А про Болгарию подумаем. Князь приедет, и поговорим.

Грек остался стоять как вкопанный, он никому, даже священнику Ольги, не говорил о Болгарии, как она догадалась?! Позже Калокир спросил у князя Святослава, как мать поняла, о чем поведет речь с сыном? Святослав пожал плечами:

– А о чем ты мог еще просить? С Хазарией я и без вас справился, в Малую Азию не пойду, а Болгарию отвлечь от Византии и притом мою дружину связать по рукам – Никифору выгодно.

И снова было непонятно, кто же кого перехитрил.

Но это позже, а пока князя не было в Киеве, и посол скучал в киевском тереме. Он не мог понять, чем занимается сама княгиня, как ей не скучно, ведь никаких развлечений в этом занесенном снегом городе не было. За окном медленно падали крупные снежинки, в печи потрескивали поленья, и не было слышно никакого людского шума, точно огромные выросшие за одну ночь сугробы проглатывали все звуки. Только с улицы от Подола доносился неясный гомон торга. Калокир уже трижды бывал там, это не Константинополь, здесь торгуют более грубыми вещами, мало паволоков, таких, что можно продеть сквозь кольцо на пальце, мало золотых украшений и персидских порошков. Много больше изделий кузнецов, холста, очень много самых разных мехов, много бочек с медом и воском и провизии. Меха покупают византийские купцы, сейчас они дешевле, весной повезут скору в Константинополь, не все же русичам торговать пушниной.

Калокира удивило количество ладей, которые стояли уже наполовину готовые в Почайне у берега. На вопрос зачем купцы объяснили, что русичи каждый год делают много судов, не все вернутся из Византии и от арабов. Почему? Зачем зря гнать много ладей обратно, часть из них продадут прямо у стен Константинополя, греки с удовольствием покупают русские суда, они крепкие, их кили делают из одного ствола. А здесь срубят снова, у русских много огромных крепких деревьев. Калокира удивляло такое расточительство, но, когда он выехал в лес, сразу понял, что не только скорой славна Русская земля, на ней действительно очень много могучих деревьев.

По переходу кто-то шел, явно к нему, Калокир насторожился, может, князь вернулся. Действительно, посла позвали, но не к князю, а поохотиться с… княгиней. Грек изумился – старая женщина охотится? Но решил своего удивления не выдавать, согласился. Он тщательно подбирал одежду, чтобы произвести впечатление на княгиню и других дам, если они там будут, но утром в его ложницу вдруг явился холоп с целым ворохом каких-то меховых шуб и обувью. Калокир отказался даже примерить то, что принес русич, представив себе, насколько нелепо будет выглядеть в такой толстой одежде. Отказаться не успел, потому что сразу за холопом пришел его русский толмач Добромир и, увидев, что грек не собирается одеваться, укоризненно покачал головой:

– Здесь тебе не Царьград, вмиг замерзнешь.

Потом они долго пререкались, Добромир все же заставил Калокира надеть на себя кое-что из принесенного, а на остальное показал холопу:

– Тимошка, брось с собой в сани, замерзнет грек. Посол не понял, что именно сказал русич, но по тому, как усмехнулся холоп, догадался, что про него и не слишком лицеприятное. Калокир решил, что, даже если и замерзнет, виду не подаст.

Княгиня, оглядев франтовато, не по погоде, разряженного посла, что-то выговорила Добромиру тот оправдывался, в конце концов остальную одежду действительно сложили в сани и повезли за конниками. Сама Ольга тоже сидела в санях, она уже не могла, как раньше, скакать на лошади, но довольно толково распоряжалась сборами на охоту и выездом. По тому, как женщина оглядела лук и стрелы, Калокир понял, что не так давно русская правительница стреляла сама. Для него большой русский лук оказался внове, византийцы пользовались гораздо более легкими. Попробовав натянуть тетиву, грек вдруг с ужасом понял, что ему понадобятся все силы, чтобы пустить стрелу с полной руки, луки русичей требовали огромных усилий. На охоте он убедился, что те бьют навылет даже крупного лося.

Охота удалась, но Калокир основательно замерз и только из гордости не пожелал все же одеться. Когда прибыли обратно на княжеский двор, Ольга что-то говорила Добромиру, тот кивал. Калокир понял, что про него, не успел окоченевший грек расположиться у огня, как за ним пришел переводчик и позвал в баню.

– Куда? – изумился грек.

– Тебе попариться надо, иначе занедужишь, промерз ведь.

Насчет попариться Калокир не совсем понял, но чувствовал, что прогреться действительно нужно, и как только эти русичи могут долго находиться на таком холоде? Добромир, услышав про холод, посмеялся:

– Да где ж холод-то? Чуть приморозило.

Окончательно сразила грека баня. Это сооружение ни в малейшей степени не походило на константинопольские термы. Здесь было практически темно и очень жарко. А когда Добромир стал плескать горячим напитком на раскаленные камни и от них повалил пар, Калокир решил, что его напарник пытается потушить пламя. Но пламени не было видно, а Добромир намочил в воде связанные вместе ветки дерева и… принялся хлестать себя по плечам и бокам, пытаясь достать до спины! Это было уже выше понимания грека! Он слышал, что русичи дома моются в очень странных условиях, но чтоб так?! Добромир позвал его к себе на деревянную полку, показал, чтоб прилег.

– Зачем? – изумился грек. Здесь не было привычного удобства, лежать нужно на голом дереве, но подчинился.

В помещение вошел крупный холоп, тоже взял прутья дерева, старательно намочил их в горячей воде и принялся хлестать Калокира. Грек взвыл благим матом! Холоп остановился, недоуменно глядя на посла, а Добромир вдруг от души расхохотался. Он попытался объяснить Калокиру, что так надо, попросил снова лечь и потерпеть, будет приятно. Грек мало поверил в возможность получить удовольствие от хлестанья горячим веником по своей спине, но не выскакивать же из бани в чем мать родила на потеху всему Киеву! Чтобы он не пугался, теперь под удары лег сам Добромир. Грека очень удивило, но русич явно получал от этой пытки удовольствие. Немного погодя Калокир привык к пару, окутавшему все помещение, и тоже позволил похлестать себя прутьями. В бане стоял деревянный дух, терпко пахло напитком, которым поливали камни, было почти ничего не видно, и грек даже расслабился. Холоп теперь не усердствовал, охаживая мокрыми ветками его тело, было действительно приятно, Калокира разморило. Но оказалось, что это не все, стоило греку основательно прогреться, как Добромир потащил его наружу в снег! Грек отчаянно упирался, во-первых, как можно выйти во двор без одежды?! Во-вторых, он весь красный от жары, а там снег! Неужели обязательно одеваться на крыльце, нельзя ли одеться здесь? Добромир не сразу понял, а потом снова захохотал:

– Да никто еще одеваться не собирается! Мы поваляемся в снегу и еще попаримся.

– Что?! После такого жара валяться в снегу?! Добромир с холопом с трудом вытолкали грека в снег, он снова орал благим матом, а заскочив обратно в баню, сам плеснул на камни из ковшика и схватился за веник. Позже, лежа без сил у себя на лавке, он блаженно стонал, мучения, принятые в этом аду, теперь казались сплошным удовольствием. Но грек не был уверен, что еще раз вынесет такой кошмар. Видно, княгиня распорядилась специально полечить его таким способом, опасаясь, чтоб не простыл. Надо запомнить и при случае рассказать, как русские иногда лечат своих больных.

Каково же было изумление Калокира, когда тот узнал, что русские так парятся в бане всякий раз. А тогда Добромир еще и напоил его медом, и грек проспал не только ночь, но и половину следующего дня. Когда проснулся, в окно давным-давно светило солнце. Грек чувствовал себя точно заново родившимся, куда-то пропали все хвори, какие и были в теле, хотелось петь. Но заняться вокалом не пришлось, явившийся Добромир сообщил, что приехал князь. Калокир заволновался, забылась и вчерашняя охота, и даже мытье в бане, он должен увидеть князя Святослава как можно скорее.

– Зачем? – удивился Добромир.

Калокир, подумав: «Так я тебе и сказал!», однако ответил:

– У меня послание к князю Сфендославу от императора Никифора Фоки.

Грек уже чувствовал себя не расслабленным парной человеком, а послом огромной сильной державы, облаченным особым доверием императора, хитрым царедворцем, посланным не обмануть, нет, направить в нужное русло огромную энергию этой страны и ее правителя князя.

Но Святослав тоже не торопился принять Калокира, у него были свои дела. Грек видел русского князя издали, тот действительно, только приехав, отправился распоряжаться постройкой судов, потом, видимо, обедал и беседовал с княгиней, а вечером снова уехал. Добромир сказал, что недалече, завтра будет дома и его примет. Получилось немного не так, князь не смог вернуться и позвал Калокира к себе. Об этом греку сообщила княгиня через своего священника, велев, если хочет говорить с князем, ехать к нему в Вышгород.

Теперь Калокир не сопротивлялся, когда его, усадив в сани, плотно укрыли меховой накидкой, лучше не мерзнуть, чем потом испытывать хлестанье прутьями по голой спине. Царедворец уже опомнился и снова чувствовал себя утонченным человеком, попавшим к варварам.

Князь Сфендослав разгромил Хазарию? Прекрасно, хазары давно перестали быть друзьями и верными союзниками Византии. Константинополю совсем ни к чему, чтобы Русь закреплялась на берегах Русского моря, и так уже Херсонес зовут по-своему – Корсунью. По задумке Никифора Фоки Сфендослав теперь должен основательно подорвать силы мятежной Болгарии. Хотя после смерти Симеона болгары все больше склоняют головы перед Константинополем, в стране пока много тех, кто хотел бы независимости от Византии, Болгария еще сильна. Пусть царь Петр просто игрушка в руках Никифора, но не он один в Преславе. Болгарию надо поставить на колени, это сделает Сфендослав. У Руси сейчас одни друзья – угры, остальные только союзники. Война с Болгарией подорвет и саму Русь. Конечно, Сфендослав силен, как никто до него, он умный полководец, удачлив, расчетлив, очень смел, но он не умеет плести такие хитрые сети, какие много столетий плетут византийцы. Роман Лакапин в свое время направил силы русичей на Табаристан, это, во-первых, заставило поволноваться арабов, во-вторых, отвлекло русов от самой Византии. Теперь война с Болгарией снова отвлечет Сфендослава от Константинополя. И подскажет направление удара русскому князю Калокир. Но главное – русы должны перестать воевать греческие владения в Крыму! Это беспокоило Никифора Фоку гораздо больше Болгарии. Калокир пообещает, что в случае войны между Русью и Болгарией Византия будет смотреть на усилия князя Сфендослава сквозь пальцы. Это поможет русским отвлечься от Крыма и увязнуть в болгарской войне.

Так думал византийский император Никифор Фока, а вот сам Калокир думал несколько иначе. Никифор Фока власть узурпировал, почему этого нельзя сделать ему, Калокиру? Киевский князь Сфендослав отличный полководец, грек много слышал о его военной хитрости и удачливости. Отлично, с его помощью Калокир въедет в Константинополь на белом коне. Это выгодно и князю оказав помощь Калокиру в получении константинопольского трона, он обретет надежного союзника. Грек уже мысленно делил с князем огромные пространства, которые один завоюет военными походами, а второй хитростью. Ради такого можно вынести и баню с мокрыми прутьями, и валяние в снегу. Дело было за малым – соблазнить, обмануть киевского князя. Калокиру даже в голову не приходило, что Святослав сможет разгадать его тактику.

Князь принял грека не сразу, тоже пришлось подождать. Святослав уехал проверять ловища. Грека удивляло то, что на Руси князья сами выполняют много работы, неужели это нельзя поручить другим людям? Зачем самим собирать дань, самим объезжать свои земли? Разве что показать себя, чтоб не забыли, как выглядишь? Непохоже, у Сфендослава выезд не парадный.

Но очень долго размышлять Калокиру не пришлось, недаром князя Святослава прозвали пардусом – рысью, передвигался тот действительно быстро и решительно. Уже вечером грек сидел в трапезной напротив князя и отвечал на вопросы о византийской армии. Странно получалось, с первых минут он словно держал ответ перед русским правителем за организацию греческих войск. И было совершенно непонятно, кто кого должен перехитрить. Калокир быстро понял, что Святослав думает так же скоро, как и двигается, что обманывать его не стоит, как только поймет, что говоришь неправду, перестанет разговаривать совсем. Греку поневоле вспомнилось то, что он слышал и о княгине Ольге, и о князе Олеге, которого русичи зовут Вещим, значит, предвидящим все наперед. Может, и Святослав так? Калокир мысленно одернул себя: что это он думает как язычник?

Когда Калокир завел разговор, уже наедине с князем, о возможности похода на болгар, тот засмеялся:

– А тебе-то что? Хочешь с моей помощью в Большой дворец въехать?

У грека пошли мурашки по коже, он замямлил что-то невразумительное. Синие глаза князя стали совсем насмешливыми:

– Да не бойся, здесь цареградских лазутчиков нет. – И вдруг лукаво подмигнул совсем стушевавшемуся Калокиру: – Я их недавно всех передавил.

У грека похолодело внутри, он с усилием взял себя в руки и вымученно улыбнулся. Если у князя такие шутки, то не зря ли он приехал сюда, не переоценил свои силы?

Святослав немного полюбовался смятением посла и вдруг захохотал:

– Что ты краснеешь, как молодая девка? Хочешь на трон? Правильно, мне он не нужен, а тебе в самый раз! – И вдруг Святослав стал серьезен. Эта мгновенная смена настроения и внешности испугала Калокира не меньше, чем упоминание о придушенных лазутчиках Византии. А князь продолжил: – Если клятву дашь на Русь больше не налезать и дань платить честно, помогу. Меня тоже давно Дунай манит, там хочу свою столицу поставить.

Калокир смотрел на князя во все глаза и не мог понять, серьезно ли тот говорит или издевается над собеседником. Но Святослав спокойно продолжал рассказывать, что к походу практически готов, хотя денег, присланных византийским императором, просто мало, посол мысленно ахнул, он привез 15 кентенариев, греки никому не платили в качестве подкупа больше. Но, похоже, князь и не ожидал от Византии оплаты, Калокиру показалось, что Святослав направил бы свои войска на Дунай и без его подсказки.

С этого дня началась немного странная дружба между киевским князем и греческим посланником, дружба, приведшая их обоих в Переяславец, после чего один оказался в изгнании, а второй погиб из-за предательства.

Глава 69

Ольгу беспокоила эта дружба, она позвала к себе Михая, старого грека, который постоянно ходил в Киев с товаром и часто бывал у княгини, подробно отвечая на ее расспросы. Именно он помог организовать обучение мальчиков, он учил Ольгу всему новому, что появлялось в Царьграде, его княгиня могла спрашивать даже о тайном. Грек был очень хитер, никогда не выдавал ненужного, но чтил власть, переданную по праву, а потому мучился при одном упоминании Романа Лакапина и Никифора Фоки, слышать не мог ни о Зое Карвонопсиде, ни о Феофано.

Купец пришел с подарками, но княгиня лишь кивнула в ответ, оба хорошо понимали, что главным подарком Михая будут сведения, которые он расскажет Ольге, а в ответ княгиня позволит в очередной раз торговать беспошлинно на Подоле. Это было привилегией умных людей, к такому приучил купцов еще князь Олег, а Ольга подхватила. Накладно, зато знала все, что творится в цареградском Большом дворце.

Михай низко склонил голову, кланяясь не просто правительнице огромной страны, но прежде всего умной женщине, которая и в свои весьма преклонные годы прекрасно справляется с управлением этой страной, грек даже украдкой вздыхал – нет в Византии таких женщин, каждая умница и красавица норовит лишь ухватить себе кусок власти и богатств, совершенно не заботясь о Византии в целом.

– Здрава будь, княгиня.

– Будь здоров и ты, – кивнула в ответ Ольга.

Разговор пошел, конечно, о византийских императорах. Константина Багрянородного, его тестя узурпатора Романа Лакапина и даже сына Константина Романа Ольга видела сама, но ни Феофано, ни тем более Никифора Фоку не знала. Михай подробно рассказывал, как женился сын Константина Багрянородного на красавице из простой таверны Анастасии, взявшей имя Феофано; как супруга быстро встала впереди самого императора; как после его неожиданной смерти (грек, понизив голос до шепота, доверительно сообщил, что есть те, кто считает Романа отравленным) не отдала власть сыну Василию, а вышла замуж за престарелого полководца Никифора из рода Фок и сделала императором его. Ольга расспрашивала, куда деваются императоры, сошедшие или изгнанные с трона, например Роман Лакапин, который звал ее в жены. Михай передавал рассказы о Принцевых островах, конечно, сам он там не бывал, это место ссылки императоров и их семей, но, понимая, что рано или поздно это заинтересует его владетельную слушательницу, грек постарался расспросить сведущих людей. Сведения давались недешево, не одна золотая монета зазвенела в кармане осведомителя, но теперь это сторицей окупится в Киеве. Михай из всего умел извлекать выгоду, когда-то давно он понял, что умная княгиня очень дорого ценит именно информацию и готова платить, потому нашел способ показать ей свою осведомленность. Тогда понял и другое – Ольга не потерпит пустой болтовни, ей нужны не красивые сказки, а настоящие сведения. Грек никогда не занимался предательством, хорошо понимая, что княгиня не любит наушников, зато много и охотно расспрашивает о состоянии дел на рынках Константинополя, о ремесленниках, о том, как и чему учат в Византии детей богатых родителей. Она никогда не спрашивала о жизни императоров, особенно их жен, и только теперь вдруг поинтересовалась.

Да, монастырь на Принцевых островах повидал многих сильных Византии. Издали девять Принцевых островов выглядят одним большим и красивым островом. У них желтые и оранжевые скалы, круто обрывающиеся к синей воде заливов, видны ряды высоких кипарисов, золотые купола монастырских церквей. Испокон века императоры Византии ссылали туда, а особенно на главный остров, Прот, неугодных им людей. В подземельях Прота были кельи, куда не проникал солнечный свет, по его скалам нельзя было спуститься вниз, не свернув шеи, у всякого, туда попавшего, пропадала надежда снова вырваться на свободу, одних узников оскопляли, других ослепляли, третьи умирали сами без тепла и света. Но о том знали только самые доверенные, остров Прот издали выглядел прекрасным видением. Как узнал о том грек, он не рассказал, но поведал, что на этом острове кончил свою жизнь император Михаил Куропалат, император Лев с четырьмя сыновьями, туда же сослан Роман Лакапин, в кельи острова заточила пять сестер своего мужа Романа II прекрасная Феофано.

Ольга незаметно передернула плечами, вспомнив, что вполне могла бы оказаться там и сама, если бы приняла предложение Романа Лакапина. Она впервые заинтересовалась делами императорской семьи потому, что понимала: Калокир явился не просто с дарами, ему нужно от Святослава не только то, о чем просит Никифор, за послом стоит еще что-то. Хочет сам взойти на трон? Это в Царьграде не так сложно, вон сколько узурпаторов, князь Святослав должен понимать, с кем станет иметь дело, согласившись на договор с Никифором Фокой.

Михай рассказывал о бывшем любовнике прекрасной Феофано, о том, как император пришел к власти, как унизил, отхлестав по щекам болгарских послов, как мало теперь занимается делами самого государства, а занят только сохранением своей власти, превратил дворец едва ли не в крепость.

– Значит, не уверен в своей силе? – уточнила Ольга.

– Как может быть уверен человек, который сидит на троне не по праву, да и попал на него благодаря женщине? Завтра может найтись другой, который понравится ей больше, а эта женщина не привыкла себе отказывать даже в выборе мужей.

Княгиня не удержалась от вопроса:

– Она действительно красива?

– Она – красивейшая женщина Византии, – честно ответил Михай. – Но в верности императрицы нельзя быть уверенным. Феофано еще молода, ей едва ли есть тридцать, у нее точно выточенные из мрамора формы, чудные руки с длинными, гибкими пальцами, красивая высокая грудь, ноги, каким завидуют все женщины Константинополя! Нежная бархатная кожа, большие темные глаза под черными бровями вразлет, ярко очерченные губы без единой морщинки.

Михай невольно прервал свою восторженную тираду, увидев внимательный и не слишком добрый взгляд княгини, с которым та слушала, и поспешил исправиться:

– Но император Никифор старый, не в меру полный, не велеречив и малоподвижен.

Вряд ли Ольгу примирила с прекрасной византийкой непривлекательность ее нового супруга. Княгиня вспоминала мальчика Романа, сына императора Константина, смирного, нерешительного, почти невзрачного, именно он женился на роковой красавице, превратив из простолюдинки в императрицу. Ольга усмехнулась, Константин пренебрег ее сыном, считая Улеба недостойным брака с некрасивой долговязой Феодорой, и получил по заслугам – его собственный сын женился на ком попало. Поговаривали, что и пал отравленный любимой женой. Вполне похоже на Феофано.

Михай решил, что княгиня усмехается из-за непривлекательности нынешнего мужа прекрасной Феофано, и попытался подлить масла в огонь.

– Да, княгиня, он некрасив, обрюзг, толст. Глаза Ольги вдруг стали чуть лукавыми:

– А что, она отравила и своего мужа и его отца Константина?

У грека противно заныло под ложечкой, за такие разговоры даже в далекой Руси можно иметь большие неприятности, если узнают дома, то на Принцевы острова ссылать не станут, в Золотом Роге утопят. Потому Михай постарался увести беседу в другую сторону, принялся нахваливать товар, который привез, а заодно и князя, которого очень уважают в Константинополе. Раньше такой прием срабатывал безотказно, Ольга очень любила, когда хвалили сына, но сейчас только отмахнулась:

– И без тебя знаю, что умен. Святослав всем вашим императорам не чета, куда как умнее!

Грека насторожило то, насколько уверенно говорила княгиня, точно узнала про сына что-то такое, чего не знала раньше. Это могло означать только одно: Ольге стало известно, что замышляет Святослав делать дальше, не зря здесь крутится Калокир. Михай ушел в задумчивости. Зачем мог приехать херсонесский красавчик в Киев? Ольга довольна, значит, то, что задумал князь Святослав, ей нравится. Сама княгиня век бы из Киева, вернее, своего Вышгорода никуда не выезжала и радуется, когда сын дома. Неужели Святослав решил никуда не ходить? Не может быть, Калокир ходит довольный, да и в Почайне полно не просто торговых ладей, а в основном боевых. Что это, впереди Константинополь? Для грека это было очень важно, купец не должен оказываться там, где идет рать, это опасно, надо заранее узнать, куда направит свои быстрые стопы князь Святослав, чтобы загодя унести ноги, вернее, товары.

Михай так и сказал княгине при следующей встрече. Но оказалось, что Ольга не ведает о планах сына! Грек не поверил, он долго выпытывал, но потом понял, что княгиня действительно ничего не знает. Наверное, в Болгарию. Но об этом говорят все, странно даже для Святослава, тот хотя и предупреждает, но делает это незадолго до самого нападения, не за полгода же! Зато Ольге очень понравилось, что все вокруг озабочены тем, кого станет воевать ее сын. Боятся, надменные греки боятся ее сына! Княгиня гордилась Святославом, собой, Русью.

Глава 70

Княгиня прислала к сыну сказать, что желает с ним поговорить. Князь оставил своего нового приятеля скучать в Вышгороде и отправился к матери. Ольга встретила его, как всегда, строго, но радостно, в глазах светилась любовь, губы поджаты. Кивнула, чтоб шел за ней в ложницу Святослав знал, что с ложницей княгини соседствуют помещения, из которых невозможно подслушать, у двери осталась верная ключница, здоровенная бабища, она не подпустит никого. Это означало, разговор будет серьезным. «О Калокире», – усмехнулся Святослав и не ошибся.

Княгиня показала на лавку рядом с собой:

– Сядь.

Внимательно оглядела князя, словно проверяя, все ли в порядке. Святослава иногда смешил такой взгляд, мать любила порядок во всем и еще в детстве сразу смотрела, не испачкана ли его рубашонка. Это приучило сына к чистоте. Но он уже давно сам князь, а княгиня Ольга все при встрече проверяет одежду.

Осмотр удовлетворил княгиню, и она начала говорить.

– Зачем этот грек приехал? Почему около себя держишь?

Святослав улыбнулся:

– Его Калокиром кличут.

– Знаю, – поморщилась Ольга. – Шустрый больно, так и норовит в душу влезть. Чего хочет, чтоб ты на Петра войной пошел, а греки спокойно смотрели, как славяне друг дружку бить станут?

Сын вздохнул, Калокир клялся, что ничего никому не говорил, неужели мать сама догадалась?

– Не только это, просит, чтоб не трогали их владения по морю.

– Только ли? Пойдешь на Петра? Там славяне.

– Помню, но пойду, мне Дунай как хлеб нужен.

Ольга встала, прошлась по ложнице. Сын с горечью отметил, что материнский шаг совсем не так скор и плавен, как всегда бывало, стареет, это заметно. И то, лет ей много. В углу ложницы висело изображение женщины с ребенком на руках, Святослав знал, что Ольга всегда просит у этой богини совета, он не любил христианского бога, слишком строгого и всепрощающего одновременно, но матери не перечил, только запретил крестить своих детей. Княгиня привычно остановилась перед иконой, но креститься не стала, она помнила, что сын этого не любит, просто постояла и шагнула к окну. Сквозь заснеженное оконце почти не было видно Киева, только угадывался по шуму, долетавшему даже до княжеских теремов, торг на Подоле.

Ольга повернулась к князю.

– Не нравится мне этот грек, он для себя все просит. Не ты ему нужен.

Князь кивнул:

– Знаю. В императоры метит. Пусть себе, если станет, мне оттого не хуже. А на Болгарию пойду не один. Не только Калокир по чужим теремам разъезжает, к уграм Добромир отправился сговариваться, чтоб вместе выступили. Мне не нужна вся Болгария, нужен только выход по Дунаю. Болгары тоже не все, как Петр, в глаза грекам заглядывают, есть и те, кто супротив, которые ближе к нам. Ольга покачала головой:

– Святослав, в своей земле дел много, я уж стара, устала, надо у себя порядок наводить. Ты все по дальним землям воюешь, а в Киеве кто?

Княгиня стояла рядом с сыном, тому вдруг очень захотелось зарыться, как в самом раннем детстве, лицом в ее одежду, чтоб погладила рукой по волосам. Но он испугался такой слабости, тоже встал, через силу улыбнулся:

– Ты еще не стара, княгиня, в Киеве ты хозяйка. А я для вас новые земли завоюю.

В голосе Ольги слышалась горечь:

– Князь, правь своей землей. Достаточно ведь! Твои отец и дед на Царьград ходили только дань брать да купцов устраивать. Зачем тебе чужая земля?

Святослав снова сел. Как объяснить матери, что он задумал? Она любит Киев, Новгород, свой Вышгород, а ему мало, ему нужны просторы, он хочет всю землю от Ладоги до устья Дуная, от угров до Хазарии, вернее, тех земель, где она была; главное, он хочет, чтобы русичи в самые дальние земли ходили не как побирушки с опаской, а хозяевами. Сейчас его, русского князя, боятся все вокруг, ждут, куда он направится воевать. Это хорошо, никто не посмеет тронуть русских купцов. Но то ли главное? Большую дань можно взять один раз, можно заставить ее платить долго, но придет другой правитель, и снова придется воевать. А он хочет закрепить за собой земли, чтобы понимали, что он у моря навсегда! Святослав удивлялся, почему этого не понимает его мудрая мать.

– Сейчас купцам одного Царьграда мало, нужен весь мир, а значит, нужны пути торговые, и через Болгарию тоже. Там много тех, кто против царя Петра, что грекам продался, хочу часть земель себе взять, чтоб могли из Руси товары возить свободно, да и из других стран тоже. Хватит уже грекам сидеть собакой на сене, сколько можно им в глаза заглядывать?

Ольга смотрела на своего давно взрослого сына и понимала, что тот прав, но как не хотелось матери снова отпускать его в дальний и опасный поход, снова оставаться одной с внуками в беззащитном Киеве! Все сердце изболится, пока от него весточки дождешься. Князь в рати удачлив, но матери от этого не легче.

Святослав усмехнулся:

– А Калокир… у него свои цели. Хочет быть императором? Пусть будет, мне не жаль. Он мне полезен, знает много.

Княгиня вздохнула:

– Не верь грекам, не всегда говорят, что думают.

– Помню про то, – захохотал князь. – От них всегда предательства ждать можно, цареградцы мастера за спиной договариваться.

Только об одном так и не решилась спросить сына – почему так и не ходит в ложницу к Преславе, хотя видит, что тоскует та. Неужели так и не простил минутной слабости, одного взгляда на брата? Неужели у ее сына так жестоко сердце?

Глава 71

Даже перед уходом на болгар Святослав попрощался с женой коротко и просто, детей тоже лишь обнял, а матери поклонился поясно. Понятно, князь не очень любил прощания, но мог бы хоть заночевать у Преславы, а не среди своих воев. Глядя вслед сыну, Ольга только вздохнула: сердцу не прикажешь, если оно отвернулось от жены, кто повернет?

А сама Преслава решила, что на сей раз ждать не станет и пойдет к Анее. Она не сделала этого, пока князь был дома, все надеясь, что обойдется без помощи колдуньи, что князь сам придет. Не пришел.

Но и Преслава своего решения сразу не выполнила, сначала заболела, потом под Киевом появились печенеги. Но главное, ей запретила ходить туда сама княгиня. Запретила, пока Святослава нет в Киеве. Ольга уже не старалась примирить сына с женой, устала, хотелось покоя. Есть два внука, и ладно. Не два, три, еще и Володимер, тот, что Малушей рожден. Впервые княгиня Ольга задумалась – не ошиблась ли, отправив ключницу подальше от сына? Может, стоило оставить рядом, пусть не женой, но чтоб привязать Святослава к дому? И вздохнула: нет, не привязать свободного князя женскими чарами, не будет от такой ворожбы толку. Может, потому сначала предложила, а потом запретила Преславе ходить к Анее…

Молодая княгиня подчинилась, но задумку свою не оставила, решила пойти, когда свекровь про разговор забудет. Так и сделала, но уже после смерти княгини Ольги, когда Святослав был на Дунае, ворожила скорее из желания досадить мужу да и его брату, чем от любви, которая угасла. Пошла не к Анее, а к другой, да и колдовала сразу на обоих! Знать бы Преславе, чем та ворожба обернется, но обиженное сердце не всегда справедливо, ему хочется отмщения любой ценой. Цена получилась страшной, ворожея свое дело знала хорошо. Узнав о гибели обоих братьев, Преслава сгорела от душевной тоски в одночасье, но ни Святославу, ни Улебу это помочь уже не могло.

Глава 72

Князь был абсолютно прав, византийский император Никифор Фока, пригласивший Русь повоевать с Болгарией, довольно скоро понял, что киевский князь слишком силен и опрометчиво было приглашать к своим границам такого сильного соседа. Тотчас начались новые переговоры Византии с царем Петром, Константинополю оказался нужен противовес русским дружинам на Балканах. Тем более что довольно скоро стало понятно: Калокир ведет двойную игру, стремится занять императорский трон в Византии.

И занял бы, потому как наступление на Болгарию Святослава было очень успешным. Но приятели недооценили византийскую хитрость. Стоило Никифору понять, что его посланник не спешит возвращаться от князя домой, император понял двойную игру Калокира и предпринял свои шаги. В дело пошла обычная для Византии тактика подкупа. Теперь уже печенегов. Отрабатывая полученные деньги, печенеги впервые появились под стенами Киева.

К княгине примчался всадник, по тому, как он загнал коня, было ясно, что торопился и дело важное. Ольга вышла на крыльцо с бьющимся сердцем, такие вести могли быть только от Святослава:

– Что?! С князем что?

– Здрава будь, княгиня. Я не от князя, на Киев печенеги идут, недалече уже, вели людям ворота запирать.

– Что?! – не поверила своим ушам Ольга. Откуда печенеги? С ними же у Святослава сговор! А воевода Претич с дружиной по ту сторону Днепра, в самом Киеве почти никого из воев.

Но многоопытный Асмуд, старый ее товарищ, уже взял командование в свои руки, он приказал помочь бегущим от печенегов людям скорее войти за крепостную стену и закрыть ворота. И без объяснений стало понятно, что примчавшийся смерд не ошибся – к Киеву подходили печенеги. Едва волочащие ноги, обожженные и оборванные поляне, входившие в крепостные ворота Киева, своим видом показали горожанам, что их ждет. Давно у Киева не было такой беды, князья не подпускали набежников к городу, Игорь не единожды бил их далече, Святослав то бил, то дружил. Что же теперь, куда девалась эта дружба? Видно, правильно говорят: степняк он и есть степняк, дружит с тем, кто заплатит больше.

Князь был далеко на Дунае, но город мог выдержать долгую осаду, кроме того, Ольга и Асмуд рассчитывали, что на помощь придет с той стороны Днепра Претич со своими воями. Однако печенеги уже стояли шатрами вокруг Киева, а Претич что-то не торопился. В самом городе нарастало недовольство, князь точно бросил своих людей, он с сильной дружиной в дальних землях, а под стенами столицы набежники. Выжидали все – и сами печенеги вокруг костров под Киевом, и киевляне за стенами, и воевода Претич на той стороне Днепра. Княгиня возмущалась: он-то чего ждет?! Асмуд тоже не мог понять поведения воеводы, конечно, печенеги многочисленны и сильны, но не маленькому же гарнизону Киева отбивать степняков! Сам Асмуд уж совсем стар, только и может, что распоряжаться, а на коня не сядет, ноги почти не слушают. Если б не это, сам поскакал бы к Святославу за помощью или против печенегов с мечом в руке.

Княгиня стояла на крепостной стене и смотрела в сторону костров, обложивших Киев со всех сторон. Печенежские кони топтали хлеба, печенежские всадники выглядывали, как лучше приступиться к городским стенам. Что привело князя Курю под стены Киева? У них же со Святославом дружба. Не простил ухода от Тмутаракани? Или просто подкупили греки? Скорее второе, Святослав уже недалече от Византии, воюет успешно, того и гляди наступит грекам на пятки, вот небось и натравили печенегов. Ольга вздохнула: если так, то Калокир неспроста ошивался вокруг князя. У княгини сами собой сжались кулаки. Окажись грек тут же на крепостной стене, Ольга задушила бы его своими руками! Но сейчас главным была не судьба предателя Калокира, княгиня заставила себя не думать о противном греке, она повернулась к Асмуду:

– Сможешь отправить гонцов к князю и к Претичу? Воевода кивнул:

– К князю уже послан, а к Претичу не знаю, не пропустят степняки.

Ольга ахнула:

– Когда к князю успел-то?

Асмуд вздохнул:

– Сразу, как только узнал, что печенеги идут, самим не справиться, их много. Я Курю видел, тот если что задумал, то не Претичу с ним тягаться.

Ольга тревожно оглядела море костров по всему берегу:

– Думаешь, без князя не справимся? Но к Претичу все одно нужно как-то пробиться. Негоже воеводе сидеть и смотреть, как город грабят. Пошли кого, может, прорвется, пусть скажет, что, если не придет Претич, город сдадим, а князь за то его по головке не погладит.

Асмуд ахнул:

– Киев хочешь сдать, княгиня?! Ольга даже фыркнула в сердцах:

– Ты что?! И в мыслях не держала! Но Претич пусть обеспокоится.

– Надо кого послать такого, чтоб печенеги не догадались, – кивнул Асмуд.

Глава 73

Через печенежский стан смог пройти мальчишка, он нес уздечку и спрашивал, не видал ли кто его коня. Печенеги хохотали над разиней, пока тот не дошел до воды, а когда увидели, что малец бросился в Днепр и поплыл к противоположному берегу, вслед полетели стрелы. С городских стен видели все происходящее, было не очень понятно, с чего вдруг переполошились степняки, только Асмуд знал, что это пытается добраться до дружины Претича его собственный внук Гюрятко. Сердце деда обливалось кровью, послал ведь мальца на верную смерть, даже если тот смог пройти печенегов, то переплыть Днепр мало кому удавалось. Но когда на следующий день на реке показались ладьи и киевляне решили, что это плывет на выручку своей столице князь Святослав, воевода Асмуд вздохнул с облегчением – добрался Гюрятко до Претича! Он хорошо понимал, что Святославу рано, до того гонцы едва доскакали, Асмуд специально отправил трех по отдельности, чтоб без осечки было. А на Днепре могли быть только ладьи Претича. Оставалось сомнение, сам ли Претич все же двинул к Киеву, или внук переплыл-таки реку.

Оказалось второе. Претич, видно, испугался угрозы княгини Ольги, а его появление испугало печенегов, они отошли от города, не принимая бой, так только чуть поогрызались, но, как только поняли, что это не Святослав со своей дружиной, тут же подступили под стены Киева снова. Приход дружины Претича мало изменил положение, сидеть в городе под защитой его воев было, конечно, спокойнее, но стало ясно, что без самого князя не обойтись. Как скоро он приплывет? И приплывет ли вообще? Княгиня все подсчитывала со своим воеводой, сколько дней будет нужно гонцу, чтоб добраться до князя, сколько тому, чтоб приплыть к городу. Ольга вздыхала, получалось много, не скоро прогонит сын печенегов от Киева, даже если поторопится.

Ждал Киев, чего-то ждали и сами печенеги. Они умели ждать.

Вдруг раздался тревожный звук била, созывающий горожан на крепостную стену. В ложницу к княгине буквально ворвался воевода Асмуд.

– Святослав пришел!

– Где? Как? – вскинулась Ольга.

– Конями пришел, его дружина идет полем сзади у печенегов!

Что происходило потом, князь рассказал уже сам. Он не стал вступать в бой с печенегами напрямую, понимая, что положит добрую часть дружины. Сделал по-другому – дружина князя шла большой дугой, охватывая печенежские отряды и тесня их к обрывистым берегам Днепра. Никто не ожидал настолько быстрого подхода Святослава с войском, видно, даже печенеги забыли, что князь движется без обозов, а потому точно ветер в поле. Окруженные печенежские отряды надеялись переправиться через реку и скрыться на другой стороне, но не тут-то было! По Днепру подходила вторая часть Святославовой дружины – на ладьях. Полный разгром печенежской орды был неминуем, и Куря с князьями запросили мира. Святослав не стал пересказывать матери, о чем разговаривал с печенежскими князьями, что им обещал и о чем напоминал, только он сам знал это, но печенеги отошли от города. Князю было досадно, что союзники по хазарскому походу так легко поддались на подкуп греков, и он все же сказал князю Куре, что думал про предательство. Печенег смог сдержаться и не ответить резко, но себе поклялся отомстить русскому князю за оскорбительные слова, хотя прекрасно понимал, что тот прав.