Мы – силы Еловенко Вадим
– Правдоподобно. Рабы… – проговорил Ханин. – Так ты из огня да в полымя?
– Наверное. Только менты меня практически не били. Вначале только. И так… если уж сильно тормозил, то подзатыльник или толкнут. А эти по мне даже ногами прошлись. Но не убили. Стариков-то они всех, кто был, до единого зарезали. Говорят, раз не могут работать, то от них и прока нет.
Мальчик замолчал, вспоминая пережитое. Но на его лице, таком детском и таком серьезном одновременно, почти не отображалось эмоций, кроме разве что спокойного удивления – неужели это все произошло с ним?
– А помните, я говорил, что от ментов бандюганы сбежали? Так вот, их на днях ждали эти, – он мотнул головой в сторону, откуда они так долго бежали, – кто-то из них наткнулся, когда за провизией мотался, на эту шоблу и пригласил присоединиться к этим… из поселка которые… Мне это Ромка ваш рассказывал. Он за обедом вместо Ильи стал прислуживать, а спал с нами и женщинами в бараке. Илью там сильно избивали. Да и неуклюжий он, кажется. Вот его на вашего Романа и заменили. Хорошо, не зарезали или пристрелили. Просто на другую работу послали. А с вашим Ромкой я подружиться успел. Мне кажется, он по глупости от вас сбежал.
– Мне тоже так кажется, – сказал хрипя Ханин, доставая сигареты и закуривая.
– А еще, мне кажется… – замялся Денис, – а еще, мне кажется, что это его именно Мишка подговорил. Уж не знаю как.
– Неважно, у Романа своя голова на плечах была, – выдыхая дым в сторону от мальчика, сказал старший лейтенант.
– Наверное, – пожал плечами Денис. – Только сам-то Ромка добрый, да и не верю я, что он решился бы на побег. Я ему предлагал, а он мне, мол, я уже отбегался. Хороший парень, да и не трус он, не подумайте, просто он, правда, не понимал, куда дальше-то бежать.
– А ты? – спросил Ханин.
– Что, я? – недоуменно посмотрел на офицера мальчик.
– Ты говоришь, что уговаривал его бежать? Ты знал куда? – глубоко затягиваясь, спросил Ханин.
– Наверное, на восток. Ну не оставаться же батрачить на этих козлов. Я, кстати, для себя-то еще вчера решил, что сегодня сбегу. И если бы вы не пришли, я бы сам что-нибудь придумал. Может, по черепушке его лопатой огрел и сбежал бы.
– Ты такой решительный? – без тени усмешки спросил Ханин.
Деня просто пожал плечами. Не знал Ханин, что было за этим пацанчиком. А Денис и не хотел того просвещать.
Ханин отпустил Дениса, а сам в изнеможении откинул голову на ствол дерева. Назим позвал Михаила к командиру, и Денис нисколько не удивился бледности парня, поднявшегося и посмотревшего на него. Денис знал от Романа историю их побега и теперь искренне жалел Михаила, которому предстоял тяжелый разговор со своим командиром. Но жалость пропадала, когда он вспоминал о Ромке. Денис всерьез считал виноватым в бедах своего нового друга именно Михаила, увлекшего приятеля в авантюру с таким печальным концом. Но, проходя мимо Михаила, Денис все-таки кивнул тому, мол, держись.
Завалившись на свое место возле ствола высоченной сосны, Денис прикрыл глаза. Но сон от разговора с Ханиным улетучился. Осталась только тяжелая слабость и ощущение того, что и в этой группе он будет чужим. Где ж ему найти тех, кто примет его как своего?
Сквозь туман воспоминаний проявилась женщина с разбитыми в кровь губами и поваленная на землю, неистово вопящая, что она всех, всех на тот свет отправит. А в первую очередь его, Дениса. Убийцу и демона во плоти – мальчика. Капитан жестоко ударил ее сапогом в ребра и сказал собравшимся в округе, чтобы посмотрели, можно ли помочь тем, кто корчился в агонии на земле, отведав похлебки этой ведьмы. Дениса рвало безостановочно. Сержант уже израсходовал свою флягу, вливая ему в рот, теперь он опустошал взятую у капитана. Его откачали. Сутки он был как в бреду. Его только тошнило и поносило. Но он выжил и на следующий день узнал, что женщину должны были расстрелять. Ему было все равно. Даже когда она сбежала, соблазнив и убив охранника, он не смог на это отреагировать, так слаб еще был…
Его легонько толкнули в плечо, и Денис испуганно дернулся, открыв глаза, и уперся спиной в ствол. Над ним склонился Назим и пацан с лычками на погонах, кажется, его Саней звать. В правой руке у Назима был автомат, а левой он протягивал Денису свою гражданскую одежду. Саня пояснил, перекидывая в руке упертый в землю прикладом карабин:
– Не валяйся на холодной земле. Постели это. Нам все равно в дозор. А потом мы на Олеговой и Кирилловой лежанке завалимся. Они пойдут в дозор. Давай, не стесняйся.
Денис осторожно принял из рук Назима одежду и поблагодарил. Парни ушли в чащу. Глупо, наверное, но Денис расстелил ее на земле и, стараясь не помять, лег на нее. Уснул он крепко и до самого утра спал не ворочаясь, словно обрел покой. Словно чувствовал, что здесь хоть и чужие ему люди, но его защитят и в обиду не дадут. Не поведут его в концлагерь, не будут измываться над ним, он будет равным среди равных. Словно он обрел своих. Словно он среди друзей…
Только спустя четыре дня Ханин и его курсанты смогли нагнать остальную роту. Увидевший их Серов только и смог что остановить всех на длительный отдых. И сам Ханин, и его ребята выглядели настолько жутко после такого перехода, что и речи не могло идти о дальнейшем движении.
Деревушка, в которой курсанты нашли себе приют, оказалась вполне жилой. Семей пятнадцать-двадцать так и не решились покинуть свои дома. Их не смущали разливающиеся вокруг реки и озера. Их не волновали постоянные дожди. Их уже не пугали беженцы, что теперь редкими группами или поодиночке, так или иначе, проходили мимо их деревни. Когда на их улицы сбившимся строем вошли курсанты, никто не выразил никакого протеста, правда, и радости Серов тоже не увидел. Но надо сказать, что Серову это было почти все равно, как и Ханину, впавшему в апатию от усталости и лишений долгого перехода.
Выяснив пустующие дома и разместив в них курсантов, Серов, не рассчитывая на командира, организовал сбор провизии и даже обратился к жителям деревни за помощью. Он разве что не засмеялся, когда местные ему приносили по паре банок соленьев или по полиэтиленовому кульку картошки.
– Я скоро продотряды организую, – зло высказался он при Ханине, когда баталеры доложили о собранном. – И пущу их по дворам…
– Не надо, – попросил Ханин, отлеживаясь на кушетке. – Мы уйдем, а им еще тут жить.
– Мы так никуда не уйдем, – сказал Серов, поглядывая на старшего лейтенанта. – Вы вообще в пути отдыхали?
Ханин кряхтя сел и пожаловался:
– Все болит. Не поверишь. Но ноги больше всего, – и, отвечая на вопрос Серова, он сказал: – Ночевали по шесть-семь часов. Да днем через каждые три часа по полчаса отдыхали. Есть было нечего практически. Только на второй день на деревню набрели и там у местных выклянчили что-то, чтобы не сдохнуть… Не поверишь, как хотелось остаться, отоспаться. Но нас вежливо попросили идти своей дорогой.
– Вот уроды, – выругался Серов.
– Забей, – отмахнулся Ханин и с усилием поднялся. – Были бы мы гражданскими, так нам вообще ничего бы не дали. Хорошо хоть на форму посмотрели нашу грязную.
– Ну-ну… – сказал Серов, подвигая командиру табуретку.
Когда Ханин сел, Серов поставил перед ним кружку с кипятком, в котором была размешана пара ложек малинового варенья.
– Пей, командир. Чая нет, так хоть это… Мы думали, чем в сельмаге местном поживиться. Так оттуда, видать, эти… – Серов неопределенно мотнул головой в окно, – даже столы и стеллажи вытащили, не говоря о товаре.
– Не теряются, – усмехнулся Ханин, и Серов кивнул.
Ханин пил горячую воду с вареньем и молча наблюдал в окно, как курсанты перед их домом играют в ножички на размокшей земле. После обеда занять их было абсолютно нечем, и Серов позволил всем отдыхать и приводить форму в порядок. Отдыхали-то все, но вот формой занялось из роты человек пять-шесть. Зная о том, что завтра рота должна выйти опять грязь месить, никто особо не настаивал на грандиозной постирке.
– Ты куда Михаила и новеньких двух определил? – спросил Ханин, с наслаждением облокачиваясь на неработающий холодильник, к которому подвинул табурет.
– Никуда, пока не поговорю с ними. Мелкого-то понятно… пусть будет в моем взводе, я хоть присмотрю за ним. А вот этого дезертира… и второго бойца, тоже очень смахивающего… Ну, не знаю, сейчас поговорим с ними, и решу.
– Вот давай только не сейчас, – сказал Ханин устало. – Пусть отоспятся. Пусть поужинают, и тогда да. Можно будет и поговорить. Хотя я с ними уже общался.
– Хорошо, – только и сказал Серов, – только не после ужина, а до него. После ужина я отправлю всю роту спать. Завтра на десять выход назначил.
Ханин кивнул, соглашаясь с мичманом, и, попросив его разбудить, когда будет разговор с бойцами, поднялся и снова перебрался на кушетку.
Как и договаривались, все собрались до ужина в доме командиров. Ханина разбудили и напоили неизвестно откуда принесенным чаем. Придя в себя и перекурив, он быстро представил всем и Дениса, и второго бойца. Рассказал их историю. Ребята дополнили ее подробностями. Денис, как всем показалось, многого не договаривает, но насиловать пацана не стали, отправив за сухпайком в первый взвод. Второго бойца, посчитав, что у него все-таки вполне реальная история, тоже отослали, только во второй взвод. С Михаилом дело обстояло труднее. Выслушав рассказ курсанта, каждый пришел к каким-то своим выводам и не спешил ими делиться. Серов, к примеру, просто удивленно рассматривал Михаила. Исхудавший, с впавшими глазами, со следами побоев на лице, с уже зарубцевавшимся шрамом на брови, тот не вызывал никаких эмоций, кроме сочувствия. Но были в комнате и те, кто знал историю, как Роман и Михаил убегали, и сочувствия не испытывали. Только брезгливость и презрение. Как и положено, самым сдержанным в своих эмоциях оставался Ханин. Когда Кирилл, что тоже присутствовал на этаком собрании, покидая комнату, дал подзатыльник Михаилу, Ханин не поленился и, выйдя на крыльцо, пнул Кирилла, совершенно не щадя его самолюбия.
– Все понятно? – спросил Ханин.
Кирилл насупился, обиженно кивнул, потирая ушибленный копчик, и только сказал:
– Понятно.
Те в дворике, кто видел эту процедуру, сначала улыбались, но под взглядом Ханина убрали улыбки и разошлись по своим взводам. Отовсюду уже звали за вечерними пайками.
Вернувшись в дом, Ханин застал разговор Серова с Михаилом.
– И чего дальше…
– Дальше просто все было. Они нам уже даже шанса сбежать не оставили.
– То есть Ромка там в конкретной заднице остался? – спросил Серов, и Михаил чуть не плача кивнул.
Покачав головой, Серов сказал, обращаясь к Ханину и словно забывая про разговор с Михаилом:
– А все-таки быстро вы обернулись.
– Угу. Мы, знаешь ли, спешили, – кивнул Ханин.
– Да я верю, что вы не тормоза.
– Угу. Только нам и сейчас тормозить нельзя. У меня после этих бандюганов ощущение, что они всей сворой за нами по пятам идут.
– Вряд ли… Ну, хорошо. Что дальше-то делать будем? – спросил мичман, закуривая.
– Спокойно двигаемся на восток. Километров по тридцать в сутки, не больше, чтобы народ мог силы экономить на таком пайке скудном.
– С такими дождями? – удивился Серов, указывая на улицу, где дождь, надо сказать, еле моросил, не то что был даже заметен.
Ханин, усаживаясь за стол, сказал:
– Если эти лошади могут в ножички под дождем во дворе играть, значит, и переход осилят. Кстати, как они сюда-то дошли?
– С приключениями, – признался Серов. – Целый взвод потеряли. Потом нашли. Они, видите ли, отдохнуть остановились. Я, короче, от души их три километра бегом гнал. А потом обратно ко всей роте, чтобы место в строю заняли.
Покачав головой и весело хмыкнув, Ханин все-таки сказал:
– Не зверствуй. Сам понимаешь, у них в голове проблем хватает.
– Вот чтобы не было лишнего в голове и надо, чтобы они заняты были постоянно.
Ханин, тоже закуривая, сказал:
– Будешь меня учить, как воспитывать курсантов?
– А что, я не прав? – хмыкнул Серов.
– Прав, но не так же насиловать, когда даже питания нормального нет. Кстати, провиант еще пополнили?
– Конечно, – ответил Серов. – Обыскали все брошенные дома. Местные, что остались, многое растащили, но нам хватит на несколько дней.
– Ну и хорошо. Слышишь, Михаил, иди дежурному по роте скажи, чтобы тебе дали поесть. А мы пока с господином мичманом подумаем, что с тобой дальше делать.
– Я еще с ним не закончил, – сказал Серов.
– Значит, после ужина закончишь. Иди, курсант. Пока в третий взвод.
Оставшись вдвоем, Серов сказал:
– Тяжело будет сопляку этому после того, что он сделал.
– Да все забудется, – отмахнулся Ханин. – Жалко Ромку, конечно… но не убивать же этого…
Они пили чай, когда вошел дневальный и сообщил, что в доме, где расположился третий взвод, избили Михаила.
– Твою мать… – только и сказал Ханин, и они вместе с Серовым вышли под моросящий дождь. Пока мичман вел Ханина к нужному дому, старший лейтенант заметил в окнах домов рассматривающих их местных.
– Они правда не хотят нам помочь с провизией?
Серов понял, о чем речь, и только хмыкнул в ответ, мол, странный вопрос, хотели бы – помогли.
– Вечером пройдусь поговорю с ними, – решил Ханин и первым вошел в дверь дома, где случилась драка.
Возле самых дверей, забившись в угол и пряча окровавленное лицо, сидел Михаил. Его плечи тряслись от рыданий, но звуков он не издавал. Почти в полном составе весь третий взвод стоял тут же в большой прихожей и смотрел на вошедших командиров.
Серов сразу присел и заставил Михаила отвести руки от лица. Ханин, заметив, что парню не только губы разбили, но и нос сломали, только крепче сжал челюсти и сказал громко, чтобы все слышали:
– Кто это сделал?
Он зло осматривал курсантов и, остановившись на одном из командиров отделения, начал говорить, выплевывая ему в лицо слова:
– Вопрос понятен? Кто. Это. Сделал.
Не слыша, да и особо не надеясь услышать ответ, Ханин выматерился и, никого не стесняясь, выпалил:
– Вы хуже тварей. Вы бандитская кодла. Вы ничем не лучше тех, от кого… он вырвался. И те его смертным боем били, и вы. Отлично. И кто у вас пахан? Я спрашиваю, кто в вашей кодле пахан? Комод! Отвечать!
Словно от пощечины, командир отделения отпрянул от рыка Ханина.
– Чего, шавки? Как это у вас называется? На правеж поставить? Пацан только вырвался, думал, спасся, так вы его тут ногами забить решили. Ну не уроды ли, – он выдохнул и, обращаясь к Серову, сказал: – Неси его, мичман, к нам. Попробуем выходить.
Серов помог подняться дрожащему и обливающемуся кровью Михаилу и вывел его во двор. Ханин, почувствовав, что дверь закрылась, сказал:
– Какая сука это начала?
Взвод молчал.
– Я повторяю: кто начал избивать бойца?
Видя, что ответа не будет, Ханин скомандовал:
– Внимание, взвод! Слушай мою команду! Становись!
Курсанты быстро построились в прихожей, теснясь и толкаясь. Когда они замерли, Ханин сказал:
– Внимание, взвод. Вы расформированы. Ваши отделения, как и взвод, перестают существовать. Вы будете переведены в другие взвода и отделения. Чтобы там вас привели во вменяемое состояние. Пацан еле выбрался с того света от уродов бандюков, чтобы его забили ногами свои… молодцы. Так мало еще что как шавки себя ведете, так еще и ссыте сказать, кто это начал. Убил бы…
– За что… Он же сволочь… – сказал кто-то.
Ханин смотрел только на одного командира отделения и не заметил, кто это высказался. Деланно устало он сказал:
– Нет и не будет на свете людей, кто никогда не совершает ошибки. Нет и не будет на свете ошибок, за которые не придется платить, так или иначе. Нет и не будет той платы, которая удовлетворит всех. Это АКСИОМЫ. Но вы-то тут при чем? За свои ошибки он уже заплатил с лихвой. Или вам показалось, что мало его изуродовали там? Решили его искалечить здесь?
Теперь Ханин обводил взглядом каждого бойца в отдельности. И обращался он ко всем:
– Завтра перед выходом вас распределят по взводам и отделениям. Я прослежу, чтобы именно ваш взвод, когда мы доберемся до воинских частей, не попал в одно формирование. Комод, выставляй дежурную вахту. С докладом к Серову. Видеть вас не могу. Мы ради него под пули лезли, а вы решили его тут забить…
Утром он и правда лично распределил бойцов третьего взвода по другим отделениям. Только закончив это, он дал команду на выход. К его удивлению, местные вывалили на улицы посмотреть в последний раз на бойцов, покидающих деревню. Может, они смотрели не на роту Ханина, а смотрели на последнюю частичку прежнего мира, покидающего их? А может, они были довольны, что избавились от такого большого количества ртов? Кто знает. Лица людей, провожающих роту, не выражали почти ничего.
Накануне вечером Ханин действительно пообщался почти со всеми жителями деревни и убедил их помочь курсантам, еще в сущности детям. Местные, конечно, с неудовольствием, но все-таки помогли собрать провизию для роты. Теперь ни он, ни Серов могли не ломать голову себе, как накормить курсантов, минимум неделю.
Колонна двигалась нормальным ходом почти до трех часов дня. Заняв место в середине колонны, Ханин и Михаил, которого он теперь боялся отпускать от себя, а также вроде бы пришедший в разумное состояние Кирилл, старались больше молчать, экономя силы. Их примеру следовали и курсанты, которым было, как говорится, о чем подумать, на автопилоте шагая в строю.
Оторвавшийся вперед авангард во главе с Серовым раз в час сообщал о том, что все нормально и колонна может идти спокойно. Посыльный на изъятом в деревне подростковом велосипеде был буквально для всех словно клоун, над которым грех не посмеяться. А уж когда он, объезжая бойцов по обочине, умудрился завалиться, смех и бодрое настроение в колонне не пропадали минут пятнадцать. Даже Ханин невольно улыбнулся, когда они проходили мимо него, пытающегося с размокшей глины набрать скорость.
Ночью роте пришлось ночевать в лесу. Ханин приказал развести костры и дневальным поддерживать их всю ночь. Сам он с Серовым и Михаилом остались у отдельного костра, возле которого еще долго не засыпали, обсуждая сложившуюся ситуацию. А ситуация была довольно непонятной. Ну ладно, вертолеты и самолеты в такую погоду не летают. Но ведь всем же ясно, что на такой большой площади, которую они пересекли, должны были оставаться и войска, и милиция. Паника, царившая в последние месяцы, могла бы согнать со своих мест население. Но воинские части… их, кроме приказа, ничем не сдвинешь. Но не было блокпостов на дорогах. Не было патрулей. Не было военного транспорта, который обязательно должен бы был сновать между различными расположениями… Все это было настолько непонятно как для Ханина, так и для Серова, что вызывало подозрения, граничащие с паранойей. Именно Серов предположил, что всех вывели еще тогда, когда их только посылали укреплять АЭС. Что вывод войск с опасных территорий был плановой операцией. И что оставили на этой никому не нужной площади пару дивизий и то наверняка на западе, чтобы предотвратить проникновение со стороны наступающего моря сомнительных людей.
Не зная, что и сказать на фантазии Серова, Ханин только заметил:
– Для того чтобы вывести войска округа, понадобится даже не сотня эшелонов, а чтобы вывести еще и матчасть, то вообще не подсчитать…
Серов пожал плечами, закуривая и предлагая Ханину сигарету.
– Но, знаешь, как-то в повальное дезертирство верится с огромным трудом.
Молчащий недалеко Михаил слушал командиров, не решаясь ничего говорить. Но в этот момент он вдруг сжался и, кажется, переборов себя, сказал:
– Я слышал, что эти бандиты, у которых мы были… специально ищут воинские части оставшиеся. Потом делают налет… арсеналы забирают или подрывают, а всех, до кого добрались… на тот свет, в общем. Им, мол, остатки армии здесь как кость в горле.
Ханин только усмехнулся:
– Никаким бандитам не под силу вырезать части военного округа. То, что арсеналы грабят, – верю. Но чтобы напасть на расположение той же дивизии мотострелковой, это надо быть полным дауном.
Серов в сомнении хмыкнул.
– Я не прав? – спросил у него Ханин.
– Нет, почему же, – пожал плечами Серов. – Только я вот думаю, что как раз дивизии-то и выводили в первую очередь, когда начались беспорядки в Центральном округе. Последнее, что по радио слышали, так это уличные бои с бандюками в самой Москве. Я вот думаю, сколько им нужно вообще милиции и войск, чтобы теперь поддерживать порядок в центральных областях. Это насколько же там увеличилось население? И главное, нищее, никому не нужное население.
Ханин, поудобнее укладываясь на пледе, положенном поверх еловых веток, сказал:
– Все, блин. Без страшных сказок на ночь. Завтра нам идти и идти. Завтра вам будут и блокпосты, и патрули, и машины.
– С чего ты так решил? – спросил Серов.
– Ну надо же во что-то верить, – хмыкнул Ханин, закрывая глаза.
Следующим утром после поспешного завтрака рота построилась и, кажется, еще не проснувшись толком, двинулась дальше на восток. К полудню они, лавируя между огромными озерами, снова вышли на возвышенность и, найдя подходящую дорогу на восток, продолжили путь. Обед и часовой привал для измотанных курсантов был как праздник. Пожалуй, кроме выставленных наблюдателей, все остальные, включая Ханина, забылись коротким, но таким нужным сном.
После сна рота, казалось, вообще раскисла. Вялыми движениями курсанты поднимались и занимали свои места в строю. Никакие окрики и подгоны не могли заставить эту массу шевелиться быстрее. Даже авангард Серова, что двинулся в путь первым, шел, мягко скажем, не спеша.
К вечеру недовольство уже ощущалось в курсантах более чем отчетливо. Со своего места в строю Ханин не раз слышал выкрики, что надо бы привал сделать и что вообще куда торопиться. Понимая, что это в общем-то только начало, потом пойдут жалобы, что не могут идти, что стерты ноги, Ханин мрачнел. А уж когда даже Кирилл, идущий рядом, сказал, что не плохо бы привал сделать, старший лейтенант сдался, объявив отдых на час раньше планированного.
Но отдыха не получилось. Буквально сразу, согласно закону подлости, как только рота расположилась на обочине дороги, спереди, куда ушел авангард, раздались выстрелы.
– Рота! Слушай мою команду! – уже кричал Ханин, пока курсанты еще не успели испугаться. – Лес перед вами. Бегом марш!
Повторять не пришлось. Кто во что горазд припустил к лесу.
– Курсант! – крикнул Ханин Михаилу, что как вкопанный оставался рядом с Ханиным. – Тебе повторять команды нужно?!
Но вместо бега Михаил пошел шагом, постоянно осматриваясь на своего командира. Когда даже он скрылся в лесу, Ханин спустился с дороги и, поглядывая туда, где недавно раздавались выстрелы, направился к деревьям. Он не успел пройти и половины пути, когда впереди из-за поворота показались курсанты Серова с ним во главе. Видя с ними идущих людей в камуфляже, Ханин остановился и стал ждать приближения всей это плотной компании. Курсанты и чужаки остановились на дороге, а Серов, спустившись с насыпи, по размокшей земле направился к Ханину.
– Это кто вообще? – сразу спросил Ханин у мичмана.
– Все нормально, командир! – крикнул тот почти весело, прыжком преодолевая слишком размокший участок почвы. – Это свои.
Удивленный таким ответом, Ханин ждал продолжения. Мичман подошел вплотную и сказал:
– Все, командир… Вроде нашли тех, кто нам нужен.
– В смысле?
– Ну пошли, они тебе все объяснят.
Ханин поднялся на дорогу, и Серов представил его людям в камуфляже. Их было всего отделение, но автоматы в их руках да и довольно воинственный видок дали Ханину понять, что лучше их выслушать сначала, а уже потом говорить самому.
– Вы, старший лейтенант, командир этой роты? – обратился один к нему. Ханин кивнул, ожидая продолжения. – Ну, а я капитан запаса. Сейчас собирайте ваших бойцов, стройте их и пойдете следом в место вашей будущей дислокации.
– Нам надо найти любую воинскую часть… – сказал Ханин.
– Воинскую часть вы тут не найдете, – сказал старший. – Вам просто повезло, что мы так далеко забрались и на вас наткнулись. Так бы вы просто в большую воду через дней пять уперлись. И кто его знает, что с вами по дороге бы случилось. Мы, вообще, отряд по сбору провизии, но сейчас, так сказать, в дальнем разведрейде, чтобы мэр нашего города понимал, что вокруг происходит. Уже в принципе все, что нам надо в этом направлении, мы выяснили, и пора обратно. И вас в город отведем. Так что давайте собирайте ваших пацанят. Путь долгий. Пешком неделю займет, если по прямой на юго-восток. Там их ждут и кров, и пища. Мы выходим через двадцать минут, так что поторопитесь, а то по нашим следам будете нагонять.
Бойцы в камуфляже отошли, и Серов спросил Ханина, указывая на лес, в котором виднелись любопытные курсанты:
– Строить роту? Ханин сказал:
– Я не понял ничего насчет большой воды и того, что тут нет воинских частей.
– Я тоже не понял, командир. Я понял только, что они через неделю гарантированно приведут нас туда, где еще есть цивилизация.
– Кем гарантировано?
Серов промолчал.
– Я вообще не склонен верить первому встречному, – признался Ханин. – Я понятия не имею, чего от них ожидать.
Серов вздохнул и, посмотрев на автоматчиков, спросил у Ханина:
– Ты мне можешь, командир, сказать, а на хрена мы им? Убить нас можно и сейчас. Брать с нас нечего. Патронов, поверь, у них на всех хватит.
– И поэтому ты предлагаешь спокойно идти, куда они скажут? – изумился Ханин.
– И поэтому я предлагаю просто идти, – сказал Серов. – И, командир… Даже в такой заднице, в которой оказался мир, не стоит думать, что все вокруг сволочи. Нам лучше поверить и пойти с ними.
Ханин подумал и кивнул. В конце концов, в чем-то Серов прав. Увидев кивок, мичман скомандовал роте строиться.
– Ну что ж… – сказал Ханин. – Если они правы, то свой долг мы выполнили… А, Серов?
Мичман, подгоняя бойцов, ответил:
– Вот доведем их до города… тогда и выполним.
Через минут десять, видя, что рота построена и готова, бойцы в камуфляже, никому ничего не говоря, двинулись по дороге на восток. Колонна, мерно шагая, последовала за ними. Замыкая колонну, шли Ханин и Михаил. Первый всерьез надеялся, что все закончилось и после долгого перехода они будут в безопасности. А второй ни на что не надеялся и просто шел. Он только с похолоданием в груди вспоминал, как же он мог додуматься уйти от командира да еще и увести с собой Романа.
5
Саня под присмотром надзирателя с автоматом за плечом старательно выметал лужи из их впадин на асфальт и размазывал их по подсохшей поверхности дороги. Недалеко трудившийся Павленко, над которым не стоял надсмотрщик, о чем-то переговаривался с таким же трудягой, как и он. Вдвоем они углубляли кювет, расчищая его от засорившего стоки мусора.
Прошла неделя с тех пор, как Александра допустили к работам. Буквально сразу им дозволили работать за оградой лагеря для беженцев. Пусть под присмотром, но все равно… Часто команды по наведению порядка доходили от лагеря до недалекого городка, где командование палаточного поселка брало многое необходимое для своих нужд. Здесь и работягам перепадало. Павленко, к примеру, больше не стрелял сигареты. Он разжился несколькими пачками «Примы» в одном из разбитых ларьков на автобусной остановке. И теперь, продолжая экономить, рассчитывал растянуть на долгий срок свой никотиновый запасец. Сам Александр не смог найти сигарет, но выменял пронесенную бутылку вина на пару пачек «Союз-Аполлона» и был доволен.
Очень заметно отобразилось наличие сигарет и других мелких радостей жизни на мыслях и поведении Павленко. Он уже не заявлял открыто, что готов бежать во что бы то ни стало. Даже наоборот. На любые намеки Александра он говорил, чтобы тот просто ждал его команды. А ему еще надо время, чтобы все продумать. Но Саня с усмешкой про себя уже понял, что, как только товарищу стало полегче, тот перестал думать о побеге. Ну и ладно. Сам Александр никогда особо не стремился к приключениям.
Вдалеке послышался звук приближающейся машины, и все работающие, а их было человек двадцать, подняли головы в ожидании. Из-за поворота, скрытого мелколесьем, выскочил уазик и подкатил к стоящему на обочине офицеру – начальнику конвоя. Вышедший из-за руля лейтенант милиции, закуривая, подошел к ожидающему его и о чем-то минут пять неторопливо беседовал. Когда он закончил, то отшвырнул окурок и, вскочив за руль, завел это чудо отечественного автопрома. Лихо развернувшись, уазик укатил обратно, а начальник конвоя зычно скомандовал, чтобы работающие собрались вокруг него.
Не спеша Павленко и его напарник вылезли на дорогу и направились к зовущему. Саня, тоже не обращая внимания на стоящего за спиной надзирателя, пошел за приятелем. Когда все со своим инвентарем в руках выстроились перед начальником конвоя, тот пояснил, зачем оторвал от работы.
– Только что поступило распоряжение из Министерства чрезвычайных ситуаций… наш лагерь готовят к эвакуации на Большую землю. Насколько я понимаю, их просто задолбало всех нас кормить на таком удалении. Решили лагерь поближе перенести и не рисковать судами на Ладоге в осенний период. – Начальник конвоя посмотрел на автоматчиков и сказал: – Давайте собираемся и двигаем в лагерь. Какой смысл от нашей работы, если все равно все уходим.
Народ негромко зашумел, переваривая новость. Вообще-то все стоящие перед офицером, беженцы и конвоиры, были довольны услышанным. Одно дело – сидеть на месте и непонятно чего ждать от природы и от Центра. Другое дело – перебраться в нормальные районы, где возвышенности ни при каких условиях не затопит.
Быстро построившись в колонны по двое, беженцы направились в неблизкий обратный путь к лагерю. Павленко, несущий на плече лопату, выглядел, по меньшей мере, странным. Глаза его светились радостью, а с губ не сползала то ли саркастическая, то ли безумная улыбочка. Отвечая на невысказанный вопрос Александра, идущего рядом и осторожно заглядывающего в лицо приятелю, он пояснил:
– Дуристика. Знал бы, что нас эвакуировать будут, работать бы хрен пошел.
Пожав плечами, Александр ничего не ответил. Спрятав потрепанный веник под мышкой, он достал сигареты и закурил, пуская дым поверх строя.
– Сколько раз говорить, чтобы в строю не курили! – немедленно послышался голос начальника конвоя.
– А вам не все равно? – громко возмутился Саня.
– На ходу не курят, – сказал офицер, но на этом обыденная перепалка закончилась, и выкинуть сигарету Александра никто не заставил.
Павленко, да и некоторые другие, видя маленькую победу над порядками, тоже закурили и оживленно стали переговариваться. Сразу над строем понеслись названия городов и местностей, куда могли бы вывести лагерь. Гадание, ни на чем не основанное, было уже отличительной чертой всех эвакуированных. Ну ладно хоть тут был определенный разброс мнений. А вот в лагере такие гадания привели к тому, что девяносто пять процентов беженцев непонятно с чего решили, что наводнение закончится к лету следующего года. Ну, зимой и весной оно по умолчанию не может закончиться – рассуждали сторонники этого ни на чем не основанного утверждения, – а вот летом точно. Саня и Павленко посмеивались над такими заявлениями, но иногда им и самим хотелось верить, что все закончится через каких-нибудь девять-десять месяцев. Стараясь избавиться от общего припадка надежды, Павленко самостоятельно стал делать расчеты по спаду воды с учетом выпадения осадков, при условии, что таяние льдов прекратится хотя бы зимой. Признав бредовость и своих расчетов, и заявления о скором спасении от паводков и наступающего океана, он сдался на милость иллюзий.
Саня, который тоже хотел верить в неизбежный хеппи-энд, мечтательно рассказывал соседям по палатке, как он будет жить после катаклизма. Его слушали обычно не прерывая. Даже язвительный последнее время Павленко слушал его, словно сказки на ночь. Так было проще засыпать.
Пайки, оскудевшие до крайности, теперь выдавались только утром и вечером. Хорошо хоть проблемы с чистой водой были решены, и всегда можно было подойти к одной из каждый день заполняемых цистерн и набрать, сколько тебе надо. Если бы еще и воды было мало, никто не знает, как бы дожили несколько тысяч жителей палаточного городка до этой долгожданной эвакуации.
В лагере в палатке пришедшие услышали от соседей подробности и были несколько озадачены.
– Запрещено вообще что-либо с собой брать, – сказал Семеныч отчего-то шепотом. – Только то, во что одет. Говорят, будет всего пять барж. Но я даже не представляю, как можно всех на них эвакуировать.
Павленко высказал свои черные мысли:
– Как, как… забьют, как шпроты в банки, выведут в глубокое место и утопят вместе с баржами.
– Что ты, Витя, такое говоришь?! – возмутился Петр Николаевич. – Мы же не чумные и не заключенные какие-нибудь!
– Хе-хе… – сказал Павленко, падая на свою уже порядком расшатанную раскладушку. – А чем мы лучше? Или хуже? Или вы считаете, что заключенных можно?
Тема про утопленных заключенных не сходила с вечерних дебатов не только этой палатки. В свое время в сто одиннадцатой по радио узнали, что на Ладоге затонул транспорт с заключенными одной из колоний, и ну никто не поверил в случайность произошедшего. Нет, было, конечно, несколько людей, которые говорили, что и в нормальных условиях баржи тонут, что говорить, когда такое вокруг… Но к их голосам никто не прислушивался. Вообще, странная логика нашего сознания. Всем хочется верить в хорошее, строить планы, рассчитывать выжить, верить в счастливый конец… но абсолютно не верить любимому государству, которое говорит, что гибель сограждан – роковая случайность. Трагическая, но случайность.
– Я не считаю, что заключенных можно топить! – зло сказал Петр Николаевич. – Я просто напомнил вам, что мы полноправные граждане и никто не рискнет нас губить. Это политический вопрос!
Павленко тихонько рассмеялся и сказал:
– Это вы автоматчикам на вышках расскажите и могилкам тех, кого они срезали при попытке бежать.
Петр Николаевич стушевался, а Семеныч в своем репертуаре принялся всех мирить:
– Ну что ты, Витя, так нас пугаешь. Все будет нормально. Ну, не дают ничего с собой брать, так это только из экономии места. Чтобы больше народа можно было за раз перевезти. Ну и кто, скажи, будет топить транспорты, когда и так много чего потеряно из такой нужной водной техники? Если бы хотели, то просто расстреляли бы весь лагерь пулеметами. А потом бы уцелевших заставили хоронить погибших.
Павленко и Саня одновременно посмотрели на Семеныча, и Виктор не без язвы заметил о подозрительной рациональности соседа.
– Витя, такое в нашей стране уже было. Да, было. Я думаю, оно бы могло и повториться в наших таких неудобных для власти условиях. Но раз будут баржи, значит, нас все-таки и правда вывезут.
– Ваши слова, да Богу в уши, – сказал с нервным смешком Саня.
Ночью они плохо спали. Слушали переклички на недалеких вышках. И следующую ночь сон плохо приходил к обитателям палатки. И только в день, когда к новым причалам подошли первые баржи и началась погрузка согласно спискам эвакуированных, у бывших синоптиков отлегло от сердца.
Погрузка протекала абсолютно бестолково. Более того, произошло то, чего никто не мог ожидать. На деревянный помост временного причала согнали почти тысячу человек, и они все там стояли, пока не разрешили начинать заполнять баржи. Но как только последовала команда и тысячи ног одновременно пришли в движение, временные сооружения не выдержали, и весь длинный причал на подломившихся сваях ухнул в воду.
Почти тысяча человек оказалась в воде сразу. Но и это было не самым страшным. Баржи пришвартованные по обеим сторонам исчезнувшего причала, начали сближение, грозя невиданными тисками сдавить несчастных в кровавую массу. Никто не знает, чем бы кончилась эта трагедия, если бы не единицы сильных духом и разумом людей, что, спохватившись, стали разворачивать всплывшие выломанные сваи, упирая их в борта барж. С самих судов мгновенно полетели вниз канаты, спасательные круги. Совсем к воде спустили трап, который только чудом не подломился и не оторвался под массой одновременно лезущих на него. Люди карабкались на борта. Но большинство разумно решило вернуться на близкий берег.
Спустя некоторое время на берегу запылали костры, и сотни людей, обогреваясь, «танцевали» вокруг них. Сквозь шум и крики изредка слышались стоны сильно пострадавших во время падения и давки в воде. После произведения переклички конвой недосчитался сорока двух человек. Организованные поиски помогли отыскать тела не более тридцати. Все они были выловлены из воды и захоронены совсем недалеко от берега.
Наши герои, которые тоже оказались в числе этой несчастной тысячи, к своей радости отделались несколькими ушибами и насморком, мгновенно поразившим всех «купальщиков». Стоя возле пламени выше человеческого роста, Саня и Виктор только и могли, что материться на конвой и на начальство лагеря вкупе с организаторами эвакуации.
Но как бы то ни было, через четыре часа по наспех сколоченным хлипким мосткам один за другим люди стали заполнять баржи.
Когда Павленко и Савин поднялись на борт и расположились на палубе возле сохнущих бухт незадействованных швартовых концов, они с удивлением отметили полное отсутствие на барже конвоя.
– Все на фиг, – сказал Павленко, поднимаясь и оглядываясь. – Самолет летит в Турцию!
– Ты чего, бредишь? – спросил Саня, дергая Павленко за штанину, чтобы тот сел обратно. – Сейчас конвой поднимется на борт, и будет тебе и Турция, и сам, как самолет, летать научишься.
Недобро усмехаясь, Павленко сел обратно на нагретую палубу и сказал негромко:
– Ты как хочешь, а я при выгрузке сматываюсь. – Подумав, он добавил зло: – Больше я в их концлагеря ни ногой.
Пожав плечами, Александр сказал:
– Я все равно не понимаю, что ты взъелся. Могло быть и хуже. Мы без этого лагеря с голоду наверняка бы сдохли.