Ранчо Стил Даниэла
– Зачем ты меня сюда привезла? – Он даже сел. – Обожаю это местечко!
Неужели Таня стала от переживаний сентиментальна? Он тоже расчувствовался и поцеловал ее.
Она прыснула:
– На это я и надеялась.
– Это почему же?
– Потому что теперь оно принадлежит мне.
– То есть как? Ничего подобного! Это ранчо старого Паркера. Я знаю его много лет. Я сам возил тебя сюда в прошлое воскресенье.
Она сумела его удивить.
– Так то в воскресенье! – Она была в восторге от своей оперативности. Поцеловав его, объяснила: – В понедельник я его купила.
– С ума сошла! – Он был так поражен, что она испугалась: вдруг он всерьез ее осуждает? – Зачем ты это сделала?
Как ему хотелось поверить, что это правда! Но не верилось никак: в воскресенье он показывает ей заброшенное ранчо, а уже в понедельник она его приобретает – невероятно!
– Ты сам мне посоветовав приобрести одно из здешних ранчо.
– А ты послушалась? – Он вытаращил глаза. – Взяла и купила?
– Мне сказали, что это отличное вложение денег. Цена оказалась вполне подходящей. Дай, думаю, попробую! Я решила, что мы поступим так, как ты предлагал: ты будешь разводить здесь коней, а я буду к тебе приезжать. Будешь помогать и Шарлотте Коллинз, и мне вести хозяйство на моем маленьком ранчо. Сначала мы все тут приведем в порядок, а дальше видно будет. Если тебе это надоест, и ты сбежишь с другой поп-звездой или бросишь мустангов и переберешься в Лос-Анджелес, я его продам, и дело с концом. Раз все так просто, почему бы не попытаться?
– Детка... – Он притянул ее к себе здоровой рукой. Теперь он знал, что это не сон, а явь. – Ты – чудо!
– Ты мне поможешь?
– Куда же я денусь? – После того что она для него сделала, он ни в чем не мог ей отказать. Она доказала свою преданность так, как только могла, и он знал, что никогда не сможет этого забыть.
– Хочу поскорее прискакать сюда с тобой и все как следует осмотреть.
– Потрясающе! – Он убрал руку, чтобы дать ей отдышаться, и уставился на нее так, словно увидел впервые. – Ты серьезно мне это предлагаешь? – Это был такой щедрый дар, такая бездна возможностей, что ему показалось, что ночью он погиб и перенесся в рай. – Откуда в тебе столько достоинства и доверчивости?
– Наверное, это просто глупость. – Она отхлебнула из его бутылки и опрокинула Гордона на подушки. – А что, я действительно сильно сглупила?
– Нет, мэм. Ваше ранчо будет лучшим во всем Вайоминге. Когда приступаем к ремонту?
– Как только ты снова сможешь летать. -. Она указала на его подбитое крыло. – Со следующей недели эти угодья наши.
Разумеется, ранчо стало ее собственностью, но она намеревалась передать его ему – возможно, в качестве свадебного подарка, если они поженятся, но об этом рано говорить. Сперва ей предстояло развестись с Тони, а это продлится до самого Рождества. Зато потом перед ней откроются бескрайние перспективы. Пределом был только горизонт, но и он, как известно, чисто условная линия.
При приближении автобуса персонал ранчо сбежался к домику Гордона и приветствовал его радостными криками, пока Том помогал ему выйти из автобуса. За ними следовала Таня. Ее беспокоила единственная мысль: как бы он не повредил руку. Всем хотелось с ним поговорить, сказать ему, как хорошо, что он остался жив и скоро поправится. Ему натащили книг, сладостей, еды, кассет. Теперь у него есть все необходимое и даже больше. Главное – любимая женщина и ранчо, о котором он мог только мечтать. Оставшись с ней вдвоем в домике, он не сдержал слез.
– Я все еще не могу в это поверить. Никогда в жизни не был так счастлив!
– И я! – подхватила она. – Мне здесь очень нравится, и я хочу быть с тобой.
– Я буду приезжать в Лос-Анджелес всякий раз, когда появится возможность, – заверил он ее.
– Это необязательно. Не надо поступать вопреки своему желанию.
Таня уже усвоила урок: она живет трудной жизнью, и, если он не захочет в ней участвовать, она не станет его неволить.
– А если желание есть? Мой мир ты повидала, даже стала его частицей. Теперь я хочу заглянуть в твой. Мы можем сохранить оба, если не разучимся друг друга понимать.
– Мой мир безжалостный, – печально молвила она. – Чуть зазеваешься – и он тебя жестоко проучит. Там нет ничего святого. Не хочу навлекать на тебя страдания!
Но тут она оказалась бессильна. Уже на следующий день вся эта история стала достоянием прессы и телевидения. В газетах расписывали на первых полосах, как Таня Томас отправилась две недели назад на ранчо, как связалась с местным ковбоем и спустя всего неделю купила ему ранчо. Приводилась даже стоимость покупки – только с миллионным преувеличением.
Далее следовали истории всех ее мужей с бесстыдными передергиваниями и наглыми домыслами. Заголовки были не лучше: «Мимолетный романчик или муженек номер четыре? Скажи честно, Таня». Журналисты прикидывали его годовой заработок, расписывали ее доходы и высмеивали, как только могли.
Даже то, что она исполнила на родео американский гимн, ставилось ей в вину. Тут же публиковались фотографии свалки у ее автобуса и рассказывалось, как его пырнул ножом другой ковбой, – драка, разумеется, объяснялась соперничеством за ее благосклонность. Таня якобы сама едва не погибла, желая разнять своих повздоривших кавалеров.
Читая все это в своей комнате на ранчо, она боролась с тошнотой. Главная беда заключалась в том, что в этих бреднях имелась, как всегда, доля правды, вызывавшая доверие. Что подумает о ней Гордон, когда все это прочтет?
– Не читай эту гадость! – воскликнула Зоя, негодуя на бессовестных писак, и тут же не удержалась от вопроса: – Ты действительно купила ему ранчо? Наверное, это вранье, я так, на всякий случай.
– Не ему, а себе. Он будет мне помогать. Мне хватит ума не втаскивать его в свою жизнь. Ему и здесь хорошо. Лучше я буду его навещать.
– Одобряю, – сказала Зоя. – Не обижайся, что я спросила. Очень тебе сочувствую, Тан.
– Принимаю твои соболезнования, – простонала Таня. – Раньше я гадала, кто проболтался, а теперь понимаю, что источником может стать кто угодно: полицейские, журналисты, медсестры, водители «скорой», парикмахеры, туристы, торговцы недвижимостью, иногда даже друзья. Это безнадежно. Ручейки стекаются в реку, и я получаю удар кинжалом в самое сердце.
Больше всего ее тревожила реакция Гордона. Она подозревала, что он не находит себе места. Не мудрено: все хорошее эти ищейки втаптывали в грязь. Она провела с ним ночь, кормила, ушла, когда уже рассвело. Их связь перестала быть тайной. Вернувшись к себе, она прочла мерзкие статьи в газетенках, Подруги пытались спрятать от нее газеты, но в этом уже не было смысла: рано или поздно она все равно узнала бы о скандале. Лучше сразу взглянуть правде в лицо.
– Не верю ни единому их мерзкому слову! – возмущалась Мэри Стюарт, встретившись с Хартли.
Ему тоже иногда приходилось испытывать нечто подобное, хотя не до такой степени. Его успех нельзя сравнивать с Таниным. Писатели, за исключением немногих счастливых избранников, не относятся к излюбленной дичи журналистов. Зато Таню они травят с подлинно охотничьим азартом. Это любовь, сделавшая роковой шаг и превратившаяся в ненависть. Утром, отправившись к Гордону, она прихватила с собой проклятый листок. Подруги поехали на последнюю прогулку. Спутником Зои стал Джон Кронер. Таня тоже с удовольствием прокатилась бы напоследок верхом, но для нее важнее было побыть с Гордоном и побеседовать с ним о газетном визге.
Стоило ей войти к нему, как она поняла, что он уже в курсе дела. В его глазах она увидела смущение пополам с обидой. Неужели между ними все кончено? Она долго смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Он сидел на диване перед включенным телевизором и прихлебывал кофе. В новостях показали его фотографию и рассказали об истории с сумасшедшим, но она этого не знала. Он был поражен, что у людей хватает совести так беспардонно искажать правду. Глядя на нее, он гадал, что испытывает она. – Как рука? – поинтересовалась Таня. Он пошевелил рукой, демонстрируя улучшение. Впрочем, сейчас ее волновала не его раненая рука, а отношение к ней после всего, что о них успели наговорить и понаписать.
– Ты переплатила за ранчо, – заявил он деловито. Дав ей сесть. Он читал мерзкую статейку.
– Ну как, нравится фигурировать в заголовках новостей? – осведомилась она, ловя его взгляд.
Он не торопился ее обнимать и признаваться в любви – требовалось время переварить случившееся.
– Если уж фигурировать, то за дело. Скажем, за убийство репортера. Я бы сделал это особо зверским способом.
– Привыкай! – посоветовала она.
С ней так поступают далеко не в первый раз, хотя она отдавала писакам должное: на сей раз они превзошли себя, выпачкав их обоих грязью с головы до ног. Его они изобразили жалким ничтожеством, ее – дурой и дешевой шлюхой. Что ж, это для них типично. Человеческая жизнь как объект для издевательств и поношений.
– Они только этим и занимаются, Гордон. Так у них заведено: втоптать в грязь все, что бы ты ни совершил, и тебя заодно. Человек превращается в дешевого болвана, все его поступки представляются в ложном свете, все высказывания перевираются. Я же говорю: ничего святого! Ты мог бы это выносить?
– Нет, – ответил он, не задумываясь и не избегая ее взгляда. У нее перестало биться сердце. – И не хочу, чтобы это выносила ты. Если они так тебя донимают, тебе лучше остаться здесь.
– Они и здесь не оставят нас в покое. Кто, по-твоему, продал нас щелкоперам? Да все вместе: торговец недвижимостью, медсестры, санитары, полицейские, церемониймейстер с родео. Всем хочется погреться в лучах славы, вот они и торгуют мной оптом и в розницу.
– Тогда пускай выплачивают мне твердый процент. Ты принадлежишь мне.
Она заметила в его глазах озорной блеск, но ее настроение от этого не улучшилось.
– Пусть так, но ты обязан воспринимать положение во всей его красе: что бы я ни сделала, к чему бы ни прикоснулась, конец всегда один – вот такой. Если я рожу ребенка, они завопят, что я прибегла к услугам подставной роженицы, потому что сама для этого слишком стара, или кого-нибудь соблазнила. Если мы наймем служанку, они разорутся, что ты с ней спишь, пока я пропадаю в Лос-Анджелесе; если я куплю тебе подарок, они напишут, сколько он стоит, еще до того как я его тебе преподнесу, а тебя представят альфонсом – нечего было принимать подарок! Они будут лупить нас ниже пояса чем попало.
Если у нас будут дети, они станут терзать и их. Не важно, где я живу – здесь, там, хоть в Венесуэле, – моя жизнь не изменится. Лучше тебе понять это прямо сейчас, иначе потом ты меня возненавидишь. Даже если сейчас тебе кажется, что ты способен это вынести, заруби себе на носу: стоит тебе воспользоваться услугами стоматолога, химчистки или проститутки – ну, этим-то ты не сможешь злоупотреблять, я тебя мигом придушу...
Он усмехнулся.
– Так вот, любой, с кем тебе придется иметь дело, за очень редким исключением, с радостью тебя продаст и превратит в ничто. Примерно на девяносто третий раз ты меня возненавидишь. Я уже через все это проходила. Знаю, как это бывает. Это разъедает жизнь, как злокачественная опухоль. Из-за этого я потеряла двух мужей, а еще один был такой продажной сволочью, что сам бегал за репортерами и кричал: «А вот Таня Томас, не желаете ли?» – Она имела в виду своего второго мужа, концертного менеджера.
– Скучать не приходится, – процедил он. Она никогда не описывала ему подробностей, но он и сам подозревал, что ее жизнь – не сахар. – Ну, и чего ты теперь ждешь, Танни? Что я от тебя откажусь? Не говори это, не то я в тебе разочаруюсь. Меня не так-то легко запугать. Знаю приблизительно, что собой представляет твоя жизнь! Мне попадаются газетенки, и я понимаю, чем они кормятся и чем кормят публику. Ты правильно заметила: когда напишут про тебя самого, впечатление сильное. Утром, открыв газету, я поймал себя на желании кого-нибудь убить. Но ведь ты не виновата! Ты сама жертва.
– Люди этого не помнят, – грустно возразила она. – А с этих лгунов взятки гладки. Их не побороть. Судиться с ними – и то бесполезно: как бы они ни врали, иск – всего лишь способ повысить их тираж. Вот увидишь, рано или поздно они так тебя замучают, что ты меня возненавидишь.
– Я люблю тебя, – отчетливо произнес он, вставая и устремляя на нее решительный взгляд. – Люблю! Поэтому не хочу, чтобы это с тобой происходило. Конечно, во мне будет кипеть ненависть, когда они будут про меня врать. А врать они будут: я ведь всего-навсего тупой техасский ковбой, и все решат, что я охочусь за твоими денежками, что ты меня подцепила, и так далее. Ну и что? Мы с тобой – живые люди. Вывод один: мне не удастся сидеть безвылазно в Вайоминге, как я собирался. Придется проводить больше времени в Лос-Анджелесе, защищая тебя. Не могу же я позволить, чтобы ты страдала из-за меня, а я сидел у себя на горе и в ус не дул! Какое-то время будем оба мотаться туда-сюда, пока ты не решишь, что устала, и что настало время ухаживать со мной на пару за лошадками.
– Я не откажусь от своей карьеры, – предупредила она его, хмурясь. – Несмотря на все это, я люблю делать то, что делаю. Люблю петь.
– Я тоже люблю то, что ты делаешь. Не собираюсь настаивать, чтобы ты все это бросила. Возможно, у нас не получится жить часть времени здесь. Но давай хотя бы попытаемся! Посмотрим, что из этого выйдет. Я хочу быть с тобой – здесь, там, где угодно. Я люблю тебя, Танни. А на то, что про нас будут болтать, мне наплевать.
– Ты серьезно? Даже после этого? – Она помахала газетой.
– Серьезнее некуда. – Он широко улыбнулся, подошел к ней и поцеловал. – Они тут пишут, что ты затащила меня в постель, посулив ранчо. Когда я пропустил эту часть истории?
– Ты ее проспал. – Она улыбнулась. – Я нашептала ее тебе на ухо.
– Ты – потрясающая женщина. Ума не приложу, как ты терпишь всю эту клевету.
– Сама удивляюсь. – Она положила голову ему на плечо, он обнял ее. – Как я их ненавижу!
– Не трать зря силы. Вот что я тебе скажу: тебе надо быть осторожнее. Хватит распевать гимны на родео, таскаться с ранеными ковбоями по больницам, воображая, что там тебя не узнает ни одна собака, покупать просто так ранчо. Впредь будем умнее, идет? Если хочешь, прячься за моей спиной. Мне все равно, что они наговорят. Что про меня можно насочинять? Что ни напишут – все правда. Я приму огонь на себя.
– Я люблю тебя, Гордон! Я так испугалась, что ты теперь не захочешь на меня смотреть! – С той минуты, как ей попалась на глаза газета, она не находила себе места.
– Вот еще! Я сидел тут и размышлял, как бы мне уговорить Шарлотту отпустить меня на весь следующий уик-энд, чтобы я мог преподнести тебе сюрприз – нагрянуть в Лос-Анджелес. Может быть, такой, с подбитым крылом, я ей не пригожусь?
– Ты правда хотел бы приехать? Чудесно!
– Попытаюсь. На следующей неделе нам с ней предстоит серьезный разговор. Когда закончится летний сезон, я бы хотел перейти здесь на неполный рабочий день.
– На забывай, что зимой у меня турне по Европе и Азии. Это будет сущий кошмар.
– Звучит заманчиво! – Он улыбнулся. – Мне уже не терпится.
– И мне. – Глядя на него, Таня думала о том, что теперь, когда Гордон будет заботиться о ней и защищать ее, жизнь полностью преобразится. Ей хотелось тоже быть ему полезной.
– Кстати, куда нас занесет на Рождество?
– Я забыла. То ли в Лондон, то ли в Париж, то ли в Германию. Уж не в Мюнхен ли?
– Как насчет венчания в Мюнхене? – предложил он, нежно целуя ее.
– Мне бы больше хотелось выйти замуж в Вайоминге, – возразила она. – Пусть нашими свидетелями будут горы, под которыми я тебя нашла.
– Ладно, это мы уточним позже. – Он заставил ее подняться и обнял здоровой рукой. – Есть более неотложные вещи. – Он потянул ее в спальню. – Больному пора на боковую.
Таня догадалась, что он хочет убедиться, что между ними действительно не пробежала кошка. Было больно думать, что они последний день вместе.
Они пролежали в постели до вечера, пока остальные катались верхом. Он уснул в ее объятиях, и она долго прижималась к нему, все еще не веря в свое счастье. Два дня назад она едва его не лишилась. Теперь об этом страшно вспоминать.
Хартли провел день в задумчивости: раскачиваясь в седле, он пытался освоиться с мыслью, что может потерять Мэри Стюарт, если она не вернется к нему из Лондона.
– Не терзай себя понапрасну раньше времени, – посоветовала ему Мэри Стюарт, когда он поведал ей о своих страхах.
– Не могу. Вдруг ты не вернешься? Что мне тогда делать? Я только что тебя нашел и мне трудно смириться с возможностью скорой утраты. – Он не говорил ей о своем намерении посвятить их встрече новую книгу. Это ничего не изменило бы, но позволило бы дать выход чувствам. – Ты не можешь мне обещать, что обязательно вернешься. Ведь сама в точности не знаешь, как все обернется.
– Верно. Но в жизни итак много утрат. Зачем пробовать их на зуб еще до того, как они нас настигнут?
– Потому что иначе их вкус слишком горек. Если бы я тебя потерял, то извелся бы от тоски.
При этих словах она не удержалась и поцеловала его.
– Я сделаю все, чтобы вернуться как можно быстрее.
Его ответ так ее удивил, что она остановила лошадь.
– Если можешь спасти свой брак, лучше не возвращайся, – молвил он задумчиво. – Мы с Маргарет тоже однажды чуть не развелись. Прожили около десяти лет, и у меня появилась женщина. Очень глупо с моей стороны, я никогда больше так не поступал. Не знаю, как это получилось. У нас возникли проблемы, стало ясно, что у нее не может быть детей, и она очень тяжело это переживала. Прямо тронулась рассудком! Мы отдалились друг от друга. Думаю, она винила в своем бесплодии не только саму себя, но и меня. Независимо от причины я изменил жене, и она об этом узнала. Из-за этого мы разошлись, на полгода, и я продолжал ту связь, что было еще глупее. К тому времени я решил, что влюблен, и это запутало все еще больше. Она была француженка, я поехал к ней в Париж. Потом помчался в Нью-Йорк, чтобы сказать Маргарет, что развожусь с ней. Но приехав, понял: все, что я в ней любил, осталось при ней, как и то, что я в ней не любил, вместе с причинами, по которым я ей изменил. У нее сохранились все ее несовершенства – нервозность, иррациональность, из-за которой с ней было трудно поладить, а также все то, что я в ней обожал: честность, верность, творческий дух, чудесное чувство юмора, яркий ум, скромность, чувство справедливости. Я любил в ней миллион разных качеств... – Он говорил это со слезами на глазах, Мэри Стюарт тоже не могла побороть слез. – Я вернулся в Нью-Йорк, чтобы проститься с Маргарет, а вместо этого еще сильнее в нее влюбился.
Он замолчал и стал смотреть на горы.
– В Париж, к той женщине, Я не вернулся. Когда мы с ней расставались, она чувствовала, что все так будет, и сама мне об этом сказала. Мы придумали условный сигнал. Она сказала, что не вынесет долгих объяснений, да они и ни к чему. Довольно будет двух слов. Если я решусь расстаться с Маргарет, то дам телеграмму: «Bonjour, Arielle». Это было давно, еще до появления факсов. А если мы с Маргарет решим больше не разлучаться, то телеграмма должна быть такой: «Adieu, Arielle». Практичная была особа, во всем любила обстоятельность и четкость. Улетая в Нью-Йорк, я твердил, что ей не о чем беспокоиться. Но стоило мне повстречать мою Далилу – и она остригла мне волосы, как библейскому Самсону, снова завоевав мое сердце, и я не смог ее покинуть. Поэтому отбил телеграмму со вторым паролем. Больше я ее никогда не видел. Именно этого она и хотела. Но забыть так и не смог.
Грустная история тронула Мэри Стюарт до глубины души, – Если и с нами произойдет так же, – он смотрел ей в глаза, проникая взглядом в самое сердце, – то я хочу, чтобы ты знала: я ни о чем не сожалею и буду любить тебя до самой смерти. Я преодолею боль. Ариэлль вышла замуж за министра и стала известной писательницей, но я уверен, что она меня не забыла. – Он подмигнул. – Маргарет тоже всегда о ней помнила. Я переживал, а она меня простила. Когда это произошло, то казалось, из этого не будет выхода... Сейчас я хочу, чтобы ты знала: я уже прожил с тобой рядом две счастливейшие недели в моей жизни.
Благодаря Мэри Стюарт он окончательно преодолел боль от потери Маргарет. Теперь ему стало гораздо легче.
– В моей жизни это тоже были самые счастливые недели, – сказала она. – Я тоже тебя не забуду. Только не думаю, что останусь с Биллом. – Она верила в то, что говорила.
– Никогда не знаешь, как сложатся отношения двух людей. Посмотрим, что будет, когда ты с ним поговоришь. Если бы я тогда бросил Маргарет, то недосчитался бы шестнадцати лет с ней – чудесных лет. Давай ни от чего не зарекаться. Вот мой главный наказ.
– Я всегда буду тебя любить, – тихо проговорила она.
– И я. Теперь мы оба знаем содержание твоего факса мне. Пусть это будет либо «Adieu, Arielle», либо «Bonjour, ArielJe».
– Ты получишь факс со словами «Bonjour, Arielle», – уверенно ответила Мэри Стюарт, трогая каблуками бока лошади, чтобы вернуться к загону, где их дожидался ковбой, заменявший Гордона.
Пока Мэри Стюарт и Хартли наслаждались последней конной прогулкой, Зоя пила кофе в обществе Джона Кронера. За истекшие две недели они успели стать хорошими друзьями. Она уже несколько раз совершала обходы в его больнице, а он полюбил навещать ее на ранчо. И даже пообещал побывать у нее в Сан-Франциско.
– Вскоре я поинтересуюсь вашим мнением еще об одном пациенте, – сказал он. – Только что прописал ему и его любовнику препарат АЗТ. Оба инфицированы, но пока симптомов не заметно.
– Вы действуете правильно. Зачем вам я?
Она ободряюще улыбнулась. У нее не было ни малейшего сомнения, что он понравится Сэму, и она спала и видела, как их познакомит. Сэм звонил ей ежедневно – скорее чтобы просто поболтать, чем для консультаций. Оказалось, ей это нравится.
– Вы оказываете своим пациентам огромную помощь, – похвалила она Джона еще раз, после чего поблагодарила за помощь себе. – Знаете, – призналась она, – я стала по-настоящему сопереживать своим больным, только когда сама влезла в их шкуру. Раньше мне тоже казалось, что я хорошо их понимаю: сочувствовала им, как людям, выслушавшим смертный приговор и ждущим, когда он будет приведен в исполнение. Но оказывается, я ничего не понимала. Только когда это случилось и со мной, я прозрела. – Она прикоснулась к его руке. – Вы не знаете, что это такое, Джон. Не можете этого представить.
– Почему же, могу, – тихо ответил он. – Я тоже инфицирован. Я и есть тот пациент, о котором только что упомянул. Я и он. Когда нам станет хуже, мы приедем к вам консультироваться.
Это было произнесено таким невозмутимым тоном, что Зоя остолбенела. Ничего подобного она не ожидала. У Кронера и его возлюбленного СПИД!
– Простите... – пролепетала она.
– Ничего страшного, просто мы с вами уплываем в одной лодке.
Зоя прослезилась и обняла молодого врача.
Вечер выдался спокойный. Хартли и Мэри Стюарт проговорили много часов подряд и все не могли расстаться. Зоя сидела в своей комнате и беседовала по телефону с Сэмом. Таня пропадала у Гордона. У всех речь шла о планах на будущее, об осуществленных мечтах, о событиях на ранчо, о том, как им хочется вернуться сюда снова. Все по праву считали это место волшебным. Таня и Гордон строили планы обустройства приобретенного ею ранчо. На теме клеветы был поставлен крест. Гордон успел переговорить с Шарлоттой и теперь давал Тане слово, что в следующий выходной нагрянет к ней в Лос-Анджелес. Это было только начало, и оба жили предвкушением грядущих радостей. Таня представляла себе, как пройдется с ним по бульвару Сансет, как покажет ему Тихий океан, как познакомит его со своими друзьями, приведет в студию, где репетировала и записывала свой песни, проведет с ним уик-энд в Малибу, будет бродить с ним по пляжу, отведет в «Спаго». У них будет чем заняться – хватило бы времени. Спустя две недели она сама прилетит к нему в Вайоминг.
– Жаль, что не смогу уехать с тобой завтра, – грустно молвил он. – Как подумаю, чему тебе предстоит в одиночку противостоять...
– А мне жаль, что я не могу остаться здесь, – вздохнула она. До чего же у нее не лежала душа разлучаться с ним, с этим волшебным местом, с горами!
– Ничего, ты вернешься, – сказал он и привлек ее к себе.
Она зажмурилась, запечатлевая в памяти все, что стало таким дорогим для нее за эти две недели.
Счастье неповторимо. Они не уединятся больше в его домике, отрезанные от остального мира. Эта простота уже не вернется. Им предстоит поселиться в другом доме, снова стать частью окружающего безумия. Безумие будет предъявлять на них права, при всяком удобном случае отщипывать от них по кусочку. Но сейчас, в этот момент, им ничего не угрожает, и она должна насладиться мгновением покоя. У нее теплилась надежда, что они еще получат покой на ранчо, недавно купленном ею в живописном предгорье.
– Я хотела бы, чтобы там все было так, как тут, – призналась она.
Он засмеялся:
– Только чуть попросторнее. Я еще ни разу не вставал с этой постели так, чтобы не ушибить в тесноте ногу.
Он крупный мужчина, а домик – маленький. Но он хорошо понимал, что она имеет в виду, и многое мог бы предложить. Не один год вынашивал мысль о собственном ранчо и теперь в точности знал, с чего начать.
Они проговорили всю ночь, а на заре, стоило появиться солнцу, наслаждались друг другом в любовной страсти. Потом он обернул ее одеялом, и они вышли на крыльцо встречать рассвет в горах. В Таниной жизни еще не было мгновения прекраснее этого.
– Будет хороший день, – пообещал он. – Жаль, что пройдет уже без тебя.
Ей тоже было трудно смириться с неминуемой разлукой.
Отъезд сопровождался потоками слез. Прощание у автобуса шло под аккомпанемент рыданий. Хартли отказывался выпускать Мэри Стюарт из объятий. Джон Кронер и его друг тоже пришли проститься и обнять Зою и ее подруг. Гордон впервые прилюдно поцеловал Таню.
От души поблагодарив Шарлотту Коллинз, три женщины поднялись в автобус, размазывая по щекам слезы. Мэри Стюарт не отрывала взгляда от Хартли, Таня, опустив окно, в сотый раз умоляла Гордона не приближаться к диким мустангам. Он до изнеможения махал шляпой, пока здоровая рука не уподобилась больной. Зоя гадала, увидит ли она эти места снова, а Мэри Стюарт молча молилась, чтобы после возвращения из Лондона встретиться в Нью-Йорке с Хартли.
Две недели, проведенные на ранчо, породили бесчисленные вопросы, но ответы были даны еще далеко не на все.
Том набирал скорость, а женщины сидели тихо, погрузившись в мысли о людях и мечтах, с которыми расстались, – дай Бог, чтобы только на время. Молчание затянулось надолго. Том планировал к полуночи достичь Сан-Франциско.
Глава 21
Когда автобус остановился у Зоиного дома, подруги спали.
Еще недавно они бодрствовали, хохоча и обсуждая мужчин, встретившихся им на протяжении десятилетий. Почувствовав голод, они накинулись на еду, предложив и Тому заморить червячка. Потом уснули. Для всех трех это был ответственный день. Вопреки традиции Тане пришлось будить Зою. Та крепко спала, а очнувшись, огляделась и широко улыбнулась. Она уже заручилась обещанием подруг, что они заглянут к ней на минутку и полюбуются ее дочкой, хотя бы спящей.
Таня растолкала Мэри Стюарт, и вся троица поднялась по ступенькам. Зоя долго рылась в сумке, потом, найдя ключ, тихо отперла дверь. Они пересекли на цыпочках гостиную и поднялись наверх, к ребенку.
Войдя, Зоя оцепенела: повсюду разбросаны игрушки, на полу – тарелка с едой, рядом валяется бутылка. Потом она увидела их. Сэм спал на диване, прижимая к себе Джейд. Они прождали их несколько часов, но так и не дождались. Инга давно ушла спать, а Сэм долго развлекал Джейд, чтобы она не заснула и встретила маму.
Женщины восторженно переглянулись.
Зоя подошла к спящим и наклонилась, чтобы поцеловать дочурку. Сэм открыл глаза и увидел ее. Все еще не шевелясь, он улыбнулся ей. Она поцеловала и его – сначала в щеку, потом, не стесняясь подруг, в губы.
– Я скучал по тебе, – прошептал он.
Потом встал, поздоровался с Таней и Мэри Стюарт, держа на руках Джейд, которая продолжала мирно спать. За эти две недели Сэм подружился с девочкой. Она души в нем не чаяла и с удовольствием уснула у него на руках, не дождавшись мать.
– Ты не представляешь, как она тебя ждала! – сообщил он Зое.
Та улыбнулась:
– А ты не представляешь, как я к ней торопилась. – Она погладила девочку по лицу.
– Как ты себя чувствуешь? – встревожено спросил он. Она улыбнулась, и у него отлегло от сердца. Мэри Стюарт и Таня заторопились. Том высказал желание напиться кофе и к утру домчаться до Лос-Анджелеса. Им предстояло еще шесть часов пути, поэтому сейчас нельзя было задерживаться, как бы им ни хотелось побыть с Зоей и Сэмом. Да и Зое с Сэмом пришло время остаться наедине.
Прощаясь, все четверо прослезились. Сэм махал им одной рукой, другой держал Джейд, Зоя размахивала обеими. Потом, вернувшись с Зоей в дом, он аккуратно положил спящую малютку на диван, ласково обнял ее мать и осыпал поцелуями.
Автобус достиг Лос-Анджелеса, как и предполагалось, в шесть утра. Со времени отъезда из Вайоминга минули без малого сутки. Мэри Стюарт ждал факс от мужа. Он спрашивал, когда она приедет. Она уже заказала номер в лондонском отеле, но не успела его предупредить. Таня получила целый ворох сообщений – от адвокатов, секретаря, агентов. Сейчас, после двух недель в Вайоминге, все это казалось не столь важным. Взошедшее солнце застало Таню и Мэри Стюарт в огромной кухне. Таня радовалась, что вернулась домой, но обе уже скучали по Вайомингу. Слишком многое влекло их туда. Сидя друг против друга за кухонным столом, они увлеченно обсуждали Гордона и Хартли. Путешествие получилось таким замечательным, что сейчас даже не верилось, что оно состоялось.
– Когда ты полетишь в Лондон? – спросила Таня.
– Сегодня и завтра я побуду здесь. Значит – в среду. Если тебе не захочется спровадить меня пораньше.
– Смеешься? Была бы моя воля, я бы тебя вообще не отпустила. Надеюсь, скоро ты снова меня навестишь.
Они договорились с Зоей, что будут держать связь и, возможно, как-нибудь проведут вместе уик-энд – в Кармеле, если ей позволит здоровье, у Тани в Малибу или даже в Сан-Франциско. Перспектива была захватывающей. Они больше не позволят, чтобы их разлучило время, расстояние, беда.
Таня посвятила весь день работе с секретарем: после двух, недель отсутствия можно было потонуть в делах. Под конец дня позвонил Гордон. Он уже трудился в загоне и страшно по ней скучал. Успел побывать на ее ранчо и нанять подрядчика для составления плана ремонтных работ. По его словам, они и моргнуть не успеют, как в дом можно будет въезжать. Она пожаловалась, как ужасно возвращаться в реальный мир со всеми его хлопотами. Он посоветовал ей дождаться его приезда.
– Уже жду! – восторженно воскликнула Таня.
– И я.
Закрыв глаза, он стал вспоминать ее – такой, какой видел в своем домике накануне утром.
Теперь главной его заботой стал ремонт на их ранчо. Разговор получился долгим. Он звонил ей из автомата и беспрерывно забрасывал в его чрево четвертаки, но упрямо не позволял ей перезвонить или в будущем звонить самой. Под конец он пообещал снова позвонить завтра и попросил передать привет Мэри Стюарт. Та не имела вестей от Хартли, но и не ждала их. Они договорились не поддерживать связь, пока она не решит свои проблемы в Лондоне. К тому же она не знала, где его искать: в Бостоне или Сиэтле. Зато помнила, что в четверг он вернется домой. О пароле они условились: «Adieu, Arielle» или «Bonjour, Arielle» – в зависимости от судьбы ее брака.
Вечером Таня повезла Мэри Стюарт в «Спаго» и представила ее хозяину, а также гостям. Виктория Принсипал пригласила друзей: Джорджа Хамильтона, Гарри Хемлина, Жаклин Смит, Уоррена Битти и Джорджа Кристи из «Голливуд рипортер». Таню знали все, но это было одно из немногих мест в Голливуде, где звезд не тревожили, невзирая на их величину.
Подруги долго беседовали обо всем на свете. На следующий день Мэри Стюарт проводила Таню на репетицию и отправилась за покупками. Накануне они рано улеглись спать. Гордон снова звонил, Билл прислал факс с обещанием ее встретить. В факсе опять не было ничего личного, и Мэри Стюарт печально покачала головой.
Утром в среду, провожая ее, Таня не удержалась от слез. Мэри Стюарт не хотелось уезжать. Обе с большим удовольствием повернули бы время вспять и устремились в Вайоминг.
– Ничего со мной не случится, – заверила Таня плачущую Мэри Стюарт. – Ты тоже держись! Вспоминай Хартли.
На всем пути до Лондона Мэри Стюарт не думалось ни о чем другом. Она даже написала Хартли письмо. Улыбаясь, думала о том, что кладет начало их переписке. Возможно, он сохранит ее весточку. Он был сентиментален в хорошем смысле этого слова. В письме она призналась, как он ей дорог, как чудесно было в Вайоминге, как пуста была ее жизнь до встречи с ним. Она решила отправить письмо из своего лондонского отеля.
Из отеля за ней прислали машину. Она избрала «Кларидж» – проще остановиться в том же отеле, где и муж, – заказав себе отдельный номер. Мэри Стюарт не знала, известно ли об этом Биллу. Как потом оказалось, ему сообщили эту подробность.
Быстро миновав таможню, она без приключений добралась до отеля, где вокруг нее засуетились, словно она – знатная гостья. Ее предупредили, что мистер Уолкер работает со своим секретарем в номере люкс, снимаемом компанией под офис. Мэри Стюарт не стала ему звонить: ей требовалось время прийти в себя. Она умылась, причесалась. Как всегда, выглядела безупречно – в черном костюме, в котором пересекла Американский континент и Атлантический океан. Подруги сочли бы, что это в порядке вещей.
Только выпив в номере заказанную чашку чая, она позвонила Биллу. Часы уже показывали десять утра. Она и не предполагала, что Билл не находит себе места от волнения. Он знал, что ее самолет приземлился в семь утра, значит, к восьми она покинула аэропорт и к девяти добралась до отеля. Более того, ему известно, что она сидит у себя в номере. Почему же не звонит? Он сходил с ума, но Мэри Стюарт не торопилась. Наступил четверг. Она решила, что проведет в Лондоне один день и в пятницу улетит в Нью-Йорк, если не сумеет отыскать Алису. Ничего себе круг на пути из Вайоминга домой!
Когда она наконец соизволила ему позвонить, он немедленно схватил трубку. Теперь ей оказалось трудно с ним разговаривать. Она назвала ему свой номер, и он сказал, что сейчас же будет. Секретарю наказал его не разыскивать: у него важная встреча.
Распахнув дверь, Мэри Стюарт поймала себя на мысли, что Билл совершенно не изменился: тот же самый человек, которого она так долго любила, прежде чем грянул страшный год. Впрочем, она знала, что внешность обманчива. Он тоже это знал.
– Здравствуй, Билл, – тихо приветствовала она его.
Войдя, он чуть было не обнял ее, но, увидев выражение ее глаз, воздержался.
– Как поживаешь?
– Не очень хорошо.
Этот ответ удивил ее.
– Что-то случилось?
Жене следовало улавливать такие вещи без расспросов.
– Боюсь, что да. – Он сел в кресло и вытянул перед собой длинные ноги.
– Что именно? – Она решила, что он имеет в виду судебный процесс. Если так, она была готова ему посочувствовать: ведь он посвятил этому столько времени и сил!
– Дело в том, что я... – Он выглядел сейчас совсем молодым, ранимым, достойным жалости. – Я испортил жизнь себе и тебе.
Она была поражена его видом и еще больше – словами. Уж не собирается ли он покаяться? Наверное, завел в Лондоне любовницу... Что ж, так было бы даже проще. Она чувствовала, что у нее не повернется язык просто так объявить ему, что их супружество подошло к концу. Он снова превратился для нее в живого человека – со всеми изъянами, но и с достоинствами, за которые она прежде любила его.
– В каком смысле? – недоуменно спросила она.
– В прямом. Думаю, ты приехала из-за этого. Пусть я совершенно глуп, но мне хватило ума догадаться. Вообще-то я был полным ослом. С мужчинами это случается. Я целый год не замечал тебя, воображая, что если буду долго тебя игнорировать, то все это кончится: уйдешь либо ты, либо мое несчастье, моя вина. Вдруг Тодд вернется? Вдруг …
– Нет, не хочу, – спокойно ответила она. -. Так, как мы прожили последний год, – не хочу. Как раньше, я бы не возражала. Но это в прошлом.
– А если нет? Если бы мы смогли все исправить? Ты бы согласилась?
– Так не бывает, – ответила она грустно.
Посмотрев на него, она увидела в его глазах слезы и почувствовала укол сострадания. Сама она пролила за год столько слез, что выплакала норму всей жизни. Для нее все кончено. – Поверь, я скорблю.
– И я.
Он снова превратился в живого человека. Увы, ожил слишком поздно. В любом случае она приехала не выяснять отношения, а только навестить его. Если бы она согласилась к нему вернуться, он, возможно, снова повел бы себя с ней бездушно, перестал разговаривать... Она не хотела испытывать судьбу.
– Прости, что я оказался таким безмозглым дураком, – выдавил он. У него дрожали губы, глаза были полны слез. – Просто я не знал, как быть с навалившимся на нас горем.
– Я тоже не знала. – Непонятно, откуда взяться слезам, но они опять дрожали у нее на ресницах. – Мне был нужен ты. У меня больше никого не было. – Она всхлипнула.
– И у меня не было. Ужаснее всего то, что я потерял даже себя самого. Погиб вместе с Тоддом и потащил за собой в могилу наш брак.
– Вот именно! – не удержалась Мэри Стюарт. Она для того и явилась в Лондон, чтобы бросить ему в лицо это обвинение, хотела, чтобы он знал причину ее ухода. В конце концов он имел на это право.
Но Билл сидел перед ней, не стесняясь слез. У него был такой обиженный, жалкий вид, что у нее появилось желание его обнять. Но она сдержалась.
– Хотелось бы мне вернуться назад и прожить этот год иначе, но это невозможно, Стью. Все, что мне остается, – это твердить тебе, как мне жаль. Ты заслуживаешь гораздо большего и всегда заслуживала. Я абсолютный идиот!
– Ну и что ты мне прикажешь делать с идиотом? – Она поймала себя на том, что нервно расхаживает по номеру. Теперь и она выглядела растерянной. – Что толку признаваться мне теперь в прежнем идиотизме? Лучше скажи, почему ты вовремя не опомнился?
– Я не знал, как это сделать. Только здесь и пришел в себя. Стоило мне прилететь в Лондон – и я понял, что натворил. Я был так одинок, что не мог связно рассуждать. Хотел, чтобы ты была рядом со мной, хотел тебя вызвать, но мной владело смущение, а ты развлекалась себе на каком-то чертовом ранчо. Вдруг ты влюбилась там в ковбоя? Отсюда не разглядишь.
У него был такой растерянный вид, что ей захотелось схватить его за шиворот и как следует встряхнуть.
– Ну и болван! – убежденно произнесла она. Ей бы обругать его так несколько месяцев назад, и теперь она жалела, что потеряла столько времени.
– Прости. Я не хотел тебя обидеть. Если бы это произошло, и поделом. Я заслужил.
– Хороший пинок под зад – вот чего ты заслуживаешь, Уильям Уолкер! Говоришь, что мучился здесь от одиночества? Ну и дурень! Засел здесь на месяцы, а меня бросил киснуть в Нью-Йорке! Зачем мне оставаться твоей женой?
– Ты права, незачем, – смиренно пробормотал он.
– Отлично! Рада, что мы хоть в чем-то достигли согласия. Давай разведемся.
Наконец-то Мэри Стюарт произнесла решающее слово. Все как будто кончено. Но почему он смотрит на нее, качая головой? Она опять растерялась.
– Не хочу, – проговорил он, как ребенок, отказывающийся от посещения дантиста. – Не хочу с тобой разводиться! – повторил он на этот раз твердо.
– Почему? – осведомилась она, приходя в отчаяние.
– Потому что я тебя люблю. – Говоря это, он смотрел ей прямо в глаза.
Она отвела взгляд и стала смотреть в окно.