Ассирийские танки у врат Мемфиса Ахманов Михаил

Глава 11

Убежище

Впервые за много дней мои солдаты спали не под звездным небом, а под крышей. Под надежной крышей – камень в три человеческих роста и слой песка почти такой же толщины! Но сама подземная казарма была небольшой, рассчитанной на сотню человек, так что людям Пиопи пришлось потесниться. Кто-то из них стоял в карауле, а остальные легли в коридорах, уходивших в глубь земли к нижнему залу, совсем крохотному, десять шагов поперек. В этом зале была массивная стальная дверь с шестью вращающимися рукоятками, чудесное изделие фиванских мастеров. В казарме все было проще: нары в два яруса у стен, печь с мисками и котлами, отхожее место и крепкие ворота. Вырубленные в камне лестницы вели на галерею с пятью пулеметными гнездами в глубоких нишах. Средняя, в которой мы сидели, была выше и просторнее других, и, поглядывая в амбразуру, я видел залитые лунным светом дюны, небо на востоке, расчищенную площадку перед воротами и верблюжий загон. Подходы к подземной крепости просматривались отлично – становись к пулемету и пали! Но снаружи только часовые меряли шагами площадку да неторопливо ползли тени барханов.

На кожухе пулемета стоял кувшин с вином. Финиковое вино из Темеху, темное, густое и сладкое… Оно плескалось в наших кружках словно жидкий антрацит.

– Выпьем за Волков, мой чезу, – сказал Пиопи. – Славная была команда… особенно первая череда… – Он мрачно усмехнулся. – Двоих мне разрешили взять с собой, Рихмера и Хоремхеба… Рихмер со мной, а Хоремхеб в другом отряде, у Хапу-сенеба, что охраняет гробницу. Не знаю, жив ли он…

– Мертв. Все мертвы, – промолвил я, и мы выпили вино. Помолчали, а потом я спросил: – Что случилось, Пиопи? Был чезет, нет чезета… Почему?

– Расформировали, семер. Кто-то зарезал Хуфтора – думаю, парни из моей череды, ливийцы или шерданы. Ливийцы могли за Иапета мстить, а шерданы – за всех троих… видит Амон, тебя они очень уважали… Дней через десять после приговора нашелся Хуфтор с ножом в спине. Нож ассирский, удар искусный – под левую лопатку били, прямо в сердце. Шума было много, но доказательств – никаких, так что Снофру не решился вешать и расстреливать, сказал лишь, что вырвет зубы у волков. И послали нас кого куда… Кого в охранную часть за Пятым порогом, кого в десант на корабли или в береговые стражи в Суу… Меня вот сюда. Мы сменили людей из Руки Гора, и возглавлявший их жрец сказал: вот для тебя подземелье, Пиопи, здесь ты, поганец, и сгниешь. Выпьем по такому случаю!

Мы выпили.

Хуфтор, думал я, гадина Хуфтор!.. Краснозадый павиан, смердящая гиена!.. Все же улизнул от меня!.. Одно утешение, что расправились с ним люди моего чезета, храни их Амон… Остальное – во власти Осириса. Ведомо ему, кого покарать, кого наградить… Он справедлив! Вряд ли Хуфтор сейчас блаженствует в Полях Иалу!

Стиснув кулаки, я отвернулся от амбразуры и посмотрел на спящих внизу бойцов. Казарма находилась сразу за воротами и, вероятно, была естественной пещерой, которую расширили и углубили, срезав неровности пола и стен. В дальнем ее конце открывались три наклонных тоннеля, дело рук человеческих, штреки древнего рудника. Каменные поверхности – шероховатые, грубо обработанные; никаких росписей, статуй и прочих излишеств. Словом, на центр управления войсками и страной это никак не походило. На заупокойный храм или преддверие усыпальницы – тоже.

– Что тут такое, Пиопи? – спросил я. – Что ты охраняешь со своей командой? Склад военной амуниции? Цистерны с водой и сушеные финики? Или топливо для бронеходных колесниц?

Самое время это выяснить, так как других вопросов, кроме оборонительной тактики, у нас не имелось. О своих делах я Пиопи уже рассказал, поведал про каменоломню и побег, про ассиров, что бродят в пустыне, и про то, что намерен добраться в Цезарию. Об этом мы толковали по пути из Темеху в его подземную цитадель.

Пиопи усмехнулся. Была у него такая привычка – скалить зубы по любому поводу, но это не означало, что он веселый человек. Совсем наоборот.

– Это, чезу, по-нашему убежище, но Дому Маат нравится другое слово, бриттское – бункер. Тайный бункер фараона, чтоб у него всегда стоял! Говорили мне, что этаких убежищ в джунглях и пустынях возведено немало, так что нашему Джо-Джо есть где прятаться. Можем Синай отдать, Дельту и даже Мемфис, но светлого царя не потеряем. Где он, наш великий повелитель?.. То ли здесь, то ли там, то ли еще в каком-то месте… Сидит на позолоченном горшке и правит державой – тем, что от нее осталось… Ищи, не найдешь!

– Бык Ашшура будет недоволен, – заметил я.

– Сочувствую ему, – произнес Пиопи. – Фараона он тут не найдет. Вместо его величества – двести стволов и пулеметы. Какое разочарование, клянусь задницей Хатор!

Сказать по правде, Пиопи грубоват. Но с наемниками из его череды нельзя было расслабляться, для них крепкое словцо и кулак командира что соска для младенца. Да и нынешний его отряд нуждался в твердой руке.

– Разочарование должно быть полным, – молвил я, – таким, чтобы Бык его не пережил. Если Гимиль-Нинурта справится, они придут сюда завтра вечером или через день. Что предлагаешь, Пиопи?

Он поскреб в затылке.

– А что тут предлагать, семер? У тебя сотня бойцов, у меня восемь десятков да еще ливийцы… Позиция неприступная, пятнадцать ящиков гранат, пулеметы, и «фиников» больше, чем на пальмах в Темеху… Отобьемся!

Не Хоремджет и не Левкипп, подумалось мне. Пиопи не был хорошим тактиком, или, тем более, стратегом. Но от командира череды этого не требуется. Знаменосец должен выполнять приказы, вести своих бойцов в атаку, а в обороне стоять стеной. Личное мужество для него важнее сообразительности.

Я подождал, пока Пиопи наполнит кружки. Кувшин был почти пуст, но вино мне в голову не ударило – я вообще-то крепок насчет спиртного. Пиопи тоже. Пожалуй, он мог перепить даже Хайла.

– Отобьемся… – повторил я, прихлебывая из кружки. – Другая у нас задача, знаменосец: не отбиться, а отправить их к Нергалу. Всех! Всю тысячу или сколько их там! Иначе пойдут они в оазис, прикончат жителей и вызовут подмогу. На их цеппелинах можно и пушки перевезти.

Пиопи задумался. Потом сказал:

– Мне передали по ушебти о налете на Мемфис, и знаю я про схватку у гробницы – Хапу-сенеб успел сообщить. Еще была директива из Дома Войны – мол, возможен десант на западный берег и в пустыню. Не сегодня, так завтра… Я просил подкреп– лений, чтобы выйти в поле и разделаться с ассирами, но мне отказали. Велели сидеть на месте, отродья гиены и осла! Что поделаешь, не очень важный у меня объект, семер… бункером больше, бункером меньше – что изменится? – Он запрокинул голову, выплеснул в глотку вино и спросил: – Слышал ли ты, что творится на Синае?

– Слышал. У меня тоже есть ушебти.

Пиопи уставился в пустую кружку.

– Дамаск вот-вот падет, на Синай шлют резервы из Верхних Земель, по Ливийской пустыне гуляют ассиры, а я сижу в этой крысиной норе… Может, чезу, бросить ее и уйти с тобой в Цезарию?

– Темеху, – напомнил я, – Темеху.

– Да, Темеху… Нельзя оставить баб и малолеток без защиты, Амон не простит… – Он вытащил из-под кожуха пулемета новый кувшин. – Ну что ж, мой чезу, прикажи – я выполню. Как отправить этих псов к Нергалу? Всех! Всю тысячу!

– Убери. Хватит. – Я показал на кувшин и поднялся. – Идем со мной, Пиопи.

Мы спустились вниз по лестнице, в полумрак казармы, наполненный вздохами, сонным бормотанием и запахами пота, кожи и металла. Часовой, стоявший у распахнутых в ночь ворот, вскинул руку в салюте. Ответив ему, я огляделся. В дальней стене темнели три прохода. Перекрыть их, поставить пулеметы, другие – на галерею… отступить, очистить этот зал, заманить сюда ассиров… потом ударить из всех стволов и забросать гранатами…

Выйдет?.. Пожалуй, нет. Я бы всей силой в пещеру не лез, а послал бы небольшую группу, разведать что и как. Ашшур-нацир-ахи не глупее меня… может, чуть поглупее, но не настолько. К пяти пулеметам Пиопи добавить мои, и к воротам на сто шагов не подойдешь. Хвала Монту, неприступная позиция! Но если кто-то ее покидает, жди неприятных сюрпризов. Теп-меджету понятно, не то что генералу!

Тень поднялась с крайнего лежака, пристроилась рядом с Пиопи, зашагала вслед за мной. Хоремджет, умный Хоремджет… Не мешал старым соратникам пить вино и вспоминать былое… Но эти дела завершились. Есть у Хоремджета одно достоинство – чувствует, когда нужен.

Мы проникли в средний, самый широкий коридор, где вповалку лежали спящие солдаты. Большей частью пожилые и ограниченно годные – таких используют для караульной службы, охраны тылов и обозов. Но я им всегда благоволил – и, чем старше делаюсь сам, тем больше доверяю, ибо опыт важнее резвости. Юность беспечна, старость терпелива и надежна; старый пес не за ноги кусает, а глотку рвет.

Тоннель закончился в нижнем зале, у стальной двери с шестью рукоятками. Их изготовили в виде звериных головок: лев, пантера, гиена, гепард, волк и шакал глядели на нас рубиновыми зрачками и угрожающе скалили зубы. Вокруг головок – иероглифы, атрибуты богов; в скудном свете масляной лампы я разглядел сокола Гора, ибиса Тота, Осириса в пеленах и другие знаки.

– Что за этой дверью, Пиопи?

– Покои фараона, да будет он крепок чреслами и желудком! Но я там никогда не был, чезу.

– Открыть можешь?

– Могу. – Пиопи подмигнул мне. – Тайный код известен только коменданту гарнизона, а это я. Сообщили на случай крайней опасности.

– Этот случай наступил. Открывай!

Пиопи принялся возиться у двери, поворачивая рукоятки и бормоча:

– Ухо льва – на Анубиса… нос пантеры – на Сохмет… левый клык гиены – к соколу Гора…

Что-то лязгнуло, и Пиопи с натугой откатил стальную дверь. Она была толщиной в локоть.

Хоремджет снял со стены лампу, мы перешагнули порог и очутились в широком коридоре. Справа высился какой-то непонятный агрегат, слева виднелись темные арки, а за ними – ведущая вниз лестница. Между арками – стойки с большими светильниками в форме раскрывших клювы журавлей. Хоремджет зажег их фитили.

– Заглянем сюда. – Я показал на арки.

Губы Пиопи скривились.

– Фараона здесь точно нет. Что ты ищешь, чезу?

– Пока не знаю. Нужно осмотреться.

За арками находились комнаты, полные всякого добра. Резная мебель, кресла и ложа, столы и шкафы поджидали заботливые руки служителей; посуда из серебра и цветного стекла была расставлена на полках; в больших кувшинах хранились пиво, масло, мед, вино, в ящиках – сушеные фрукты, мука и крупа, пирамиды банок с консервами заполняли вырубленные в стенах ниши. Этим можно было кормить череду людей в течение месяца.

Хоремджет сунулся в дальнюю камеру, вышел и покачал головой.

– Никакого оружия, чезу. Тут носилки, опахала и подушки.

– Носилки, конечно, – пробормотал Пиопи. – Без носилок владыке нашему по лестнице не спуститься.

Но мы обошлись без них.

Под хранилищем запасов был ярус, предназначенный для охраны и слуг, а еще ниже – чертоги фараона, пока без мебели, но отделанные со скромной роскошью. Мраморный пол, кедровые панели и фаянсовые плитки на стенах, светильники из серебра и бронзы, расписные своды, а в отхожем месте – позолоченный горшок… Уютная норка, где можно пересидеть лихое время. Мы не стали нарушать ее покой и вернулись наверх, в коридор с арками.

Я направился к агрегату, что высился у входа. Это был большой металлический ящик на ножках, с иероглифическими надписями и красным рубильником, торчавшим сбоку. Под ним стояли батареи, более мощные, чем для питания ушебти, и провода от них тянулись внутрь ящика. Сверху выходила еще одна гроздь проводов, переплетенных в кабель толщиной в два пальца; он исчезал в стене над дверью.

– Что это, Пиопи?

Он пожал плечами.

– Не знаю, чезу. Про эту хрень мне не говорили. Но тут есть надписи.

В самом деле, есть, подумал я и уставился на иероглифы. Они были мелкими, и в пляшущем свете лампы я не мог их как следует разглядеть. Но у Хоремджета были глаза получше.

– Здесь написано, семер: опустить рубильник при закрытых дверях, – сообщил он. – Ждать день и ночь. Потом можно выйти.

– Больше ничего?

– Видит Амон, ничего.

Я задумчиво сдвинул брови. Батареи, рубильник и уходящий в стену кабель… Эта штуковина походила на запал, соединенный с взрывными устройствами где-то снаружи. Опускаешь красную рукоять, и – бах-бабах! – песок и скалы взлетают на воздух, а вместе с ними – ассирское воинство. Выходи и добивай контуженных… Но почему через сутки?.. Хотелось бы сразу, пока враги не очухались…

– Хоремджет, – сказал я, – если нам придется отступить, ты опустишь рубильник. Сделаешь это, когда закроют дверь. Сделаешь в точности как тут написано.

– Слушаю твой зов, семер. – Он осторожно прикоснулся к красной рукояти. – Это то, что я думаю? На поверхности – мины, а здесь…

Я молча кивнул.

– Об этом мне тоже не говорили, – буркнул Пиопи. – Что же это получается, трахни их Сет? Мы гуляем по минному полю? Там, за воротами?

– Это не обычные мины, немху. Взрывчатка воспламеняется только разрядом от батарей. Если наступишь на нее, ничего не будет.

– Раз не будет, я велю своим бездельникам покопаться на площадке. Если ты не возражаешь, семер… Узнаем, где лежат заряды, определим зону поражения.

– Было бы неплохо. Но пусть копают осторожно, чтобы не задеть провода, – сказал я. – А теперь слушайте мои приказы, немху. Дверь тут оставим открытой, и ты, Хоремджет, будешь у нее дежурить. Половину людей разместим в этом коридоре и кладовых. Остальные сюда отступят, но после упорного сопротивления. Амбразуры на галерее широки, в каждой поместятся два ствола. Ты, Пиопи, поставишь к ним лучших своих пулеметчиков. Пусть пристреляются заранее. Нары лучше разобрать и подпереть изнутри ворота досками. Это все.

– Что делать моим ливийцам? – спросил Пиопи.

– Отправь к ним десяток своих воинов. Пусть остаются в Темеху и защищают оазис. Хотя надеюсь, что до этого не дойдет.

Мы вернулись в верхний зал, в нишу с топчаном Пиопи, где я расположился на ночлег. Шаткий стол был завален моими вещами: «сенеб», гранаты, пояс с флягой и клинком, запасные обоймы и сумка с ушебти. Раскрыв ее, я включил прибор и настроился на ночную станцию в Мемфисе.

Новости оказались хуже некуда. На Синайской дуге шли ожесточенные схватки, и ассиры перебросили туда, кроме корпуса Мардука, еще пару пехотных соединений, тысяч шестьдесят солдат. Их превосходство в воздухе было бесспорным: над нашими позициями кружили цеппелины, упражнялись в бомбометании, а Стерегущие Небо и соколы Гора не могли их отогнать. Корпус Мардука, поддержанный танками, вышел к крепости Чару, но наткнулся на упорное сопротивление чезета Диких Буйволов. Кольцо блокады вокруг Дамаска смыкается все тесней, снабжение по воздуху прервалось. Вражеские танки форсировали Иордан и нацелились тремя клиньями на Тир, Сидон и Библ, расчленяя Финикию. Иерусалим – то бишь Джосерград – опять разрушен и сожжен, уже в четвертый или пятый раз. В Дельте взрывают мосты и минируют дороги, строится пояс укреплений под Мемфисом. Великий фараон – жизнь, здоровье, сила! – сказал, что столицу мы не отдадим. Кровью умоемся, но не отдадим! Это было его последнее заявление, и с тех пор сведений из дворца не поступало. Но обстановка в Мемфисе под контролем – Дом Маат и Дом Войны гарантируют жителям спокойствие, хотя паек опять урезан: стакан крупы и ложка масла на два дня. Впрочем, нет причин для паники, так как войска из Верхних Земель уже собираются в Абуджу в единый кулак – и удар его будет страшен! Слава великому фараону! Его полководческий гений – залог разгрома врага! Он наш грозный лев и наше солнце! А лев рычит громче кошки, и солнце светит ярче факела!

– Моча шакалья, – прокомментировал Пиопи и удалился. За ним ушел помрачневший Хоремджет.

Я лег на топчан и закрыл глаза. Лица множества людей плыли под сомкнутыми веками, и видел я Аснат, первую свою женщину, и другую Аснат, из оазиса Темеху, видел погибших Туати, Руа и Пуэмру, видел ассирского офицера, убитого в лагере, и Ранусерта, жреца из Руки Гора, видел своих бойцов и римлян из Цезарии, видел Бенре-мут и малышку Нефру-ра, видел женщин и мужчин, друзей и врагов, умерших и живых. Казалось, что их хоровод бесконечен; один сменял другого, и все они что-то шептали, что-то хотели мне сказать, но бормотание призраков было неразборчивым и тихим. Возможно, я не мог их расслышать – слишком устал за этот день да и за все предыдущие тоже.

Последним явился мне благородный муж в старинном убранстве, с луком за плечами и кинжалом у пояса. Был он в зрелых годах, но еще не стар, и выглядел человеком, испытавшим многое; вряд ли походила его жизнь на финики в меду. Увидел я силу в лице его и понял, кто ко мне пришел; и уснул я крепким сном, внимая его спокойному внятному голосу.

«Услышал я эти слова владыки, и силы меня покинули, и упал я на живот, и захватил пальцами прах с земли, и посыпал свою голову. И сказал: «Есть ли большее счастье, чем вернуться на родину? О боги, боги! Дожил я до этого дня, и сердце мое ликует!»

Но нет сладкого вкуса без горького, нет тепла без холода, нет радости без горя. Понурились мои сыновья, заплакала жена, опечалились воины и слуги, и потемнел лицом Амуэнши. Но был он мудр и не стал меня удерживать. Служили у него люди из Черной Земли, мои соплеменники, и было известно Амуэнши, что всякий сын Та-Кем желает упокоиться на родине; там и только там пропоют над усопшим нужные гимны, скажут нужные слова и вложат в руки мумии Книгу Мертвых. Не похожи мы на других людей, ибо знаем: надо уходить в Страну Заката из своей земли, уходить по стародавним обычаям. А куда я мог уйти из владений Амуэнши?.. Прав был фараон, мой владыка, когда сказал: «Вернись, Синухет! Или решил ты умереть в чужой стране, где тело твое накроют козьей шкурой и забросают землей?»

Утешил я жену и детей своих как мог и стал собираться в дорогу. Не чужие были они для Амуэнши, и поклялся он, что сыновья унаследуют мою власть и имущество и будут впредь его опорой – такой же, какой был я. Распрощался я с ними, и вышел в путь вместе с посланцами фараона, и разрывалось мое сердце от горя и радости. Навсегда покинул я близких своих, и это было горе; шел я на родину, в землю предков, и то была радость. Не так жаждал я царской ласки и благоволения, как хотел увидеть дом свой, и течение Хапи, и пальмы на его берегу, и наши святилища, и людей, похожих на меня; хотел услышать речь Та-Кем, вдохнуть запахи отчизны и послужить ей в срок, какой отмерили мне боги и судьба. Что бы ни говорили жрецы, даже фараон, светлый наш Гор, не вечен, а Та-Кем стоял, стоит и будет стоять».

Утром началась суета. Десяток солдат, как было велено, отправились в Темеху, чтобы укрепить ливийский гарнизон, и повели с собой верблюдов, груженных боеприпасами. Пулеметы, стоявшие на галерее, были мощными и скорострельными, но я добавил к ним еще пять и, кроме боевых расчетов, назначил людей для метания гранат. Потом осмотрел ворота, сбитые из брусьев ливанской сосны и окованные железом. Мертвая зона перед ними равнялась пятнадцати шагам, и оставлять ее без внимания не стоило. Я велел прорезать в воротах амбразуры; кроме того, изнутри на них набили доски. Теперь мы могли перекрыть огнем все пространство от дальних барханов до подступов к скалам.

Спальные нары и печь разобрали, устроив из дерева и камня заграждения перед тоннелями. Пулеметов у нас хватало и для этих баррикад. Я поставил к ним людей Мериры, а к воротам – лучших своих бойцов, Давида, Иапета, Хайло и Нахта с Пауахом. Галерею обороняли воины Пиопи, но и на них можно было положиться – хоть не молоды, но духом крепки, и у каждого к ассирам длинный счет. Такова война: чем дольше воюешь, тем больше теряешь, и кровь свою, и товарищей, пока ненависть к врагам не станет сильнее стремления выжить. Видит Амон, война калечит природу человека, делая одних червями, а других – хищным зверьем.

Пиопи послал на юг патрульных на верблюдах и отрядил людей поопытнее пошарить на площадке, поискать взрывчатку. Они протыкали песок длинными штырями, и если штырь натыкался на что-то твердое, принимались за раскопки. Полдень еще не наступил, а перед воротами было уже два десятка ям и траншей, какие по пояс, какие по горло, а какие и глубже. Собрав офицеров, я отправился осматривать находки.

Большей частью это были скелеты и черепа, обтянутые высохшей кожей. Жаркий песок мумифицировал трупы и не скрывал, что случилось с этими людьми, – в их телах виднелись отверстия от пуль, а кое-где – след от удара клинка или тяжелой дубины. Рени закрыл лицо ладонями и отвернулся. Остальные смотрели на мертвых в мрачном удивлении.

– Строители, – сказал Пианхи.

– Года три лежат или четыре, – добавил Тутанхамон.

– Скорпионы из Руки Гора потрудились или из Амон Бдит. Они помешаны на секретности, – буркнул Пиопи и выругался: – Шакалья моча на мумии их предков! Мы не знали… ходили по кладбищу, топтали тела невинно убиенных…

– Тут уж ничего не поделаешь, – произнес Левкипп. – Клянусь Афиной, нет на вас вины, Пиопи! Иначе ведь к воротам не подойти.

Из-за спины Левкиппа высунулся Хоремджет.

– Мужчины из Темеху… Это они здесь лежат, семер?

Я сурово взглянул на него.

– Где твой пост, знаменосец?

– У двери в подземелье, чезу.

– Тогда почему ты здесь?

Хоремджет исчез. Конечно, он был прав, здесь лежали мужчины Темеху, но не только они. Сколько их было в оазисе – сто, сто двадцать?.. Судя по размерам площадки, под ней было захоронено с полтысячи работников, а может, еще и больше. На миг сердце мое сжалось от ужаса: я вспомнил слова Пиопи, что таких убежищ в джунглях и пустынях возведено немало. Скажем, дюжина, и это значит, что по завершении строительства перебиты шесть тысяч человек… Шесть чезетов мужчин, павших не на поле брани, а от рук своих же соплеменников! Бывало такое в старину, убивали рабочих, дабы никто не потревожил прах фараонов и вельмож… Но не гробницу здесь строили, не пирамиду возводили, а бункер, причем не единственный! Похоже, светлый наш владыка и его приспешники из Дома Маат не боялись, что спросит с них Осирис за жестокость. А ведь спросит! Можно скрыть убийства от людей, но не от богов!

– Как в Нефере… – пробормотал Рени. – Только тут резали и стреляли свои… Чем же они отличаются от ассиров?

– Убивали, но хоть не пытали, – откликнулся Мерира. – Милость разбойника – быстро убить.

– Засыпьте ямы, – велел я солдатам, поджидавшим с лопатами. Оставив их трудиться, мы подошли к одной из траншей, прорытой у верблюжьего загона. Глубина – по грудь, длина – шагов двенадцать, и лежат в этой канаве две штуковины, похожие на бочки. Надписей нет, бочки окрашены синим, на каждой – взрыватель с подведенными к нему проводами и пара увесистых зарядов. Такие рванут, в воронке танк поместится.

– Не похоже на мины, – заметил Левкипп.

– Разумеется. Мины на такую глубину не прячут, – сказал Пианхи. Был он пехотинцем, прошел по минным полям не один сехен и знал, о чем говорит.

– Синие бочки… никогда не видал, клянусь пастью Себека… – Пиопи прищурился, разглядывая находку. – А ты, семер? Попадалось такое?

– Нет. На «Дыхание Сета» не похоже, те баллоны меньше и другого цвета. Какое-то новое оружие?..

Разные мысли блуждали в моей голове, не складываясь в цельную картину. Конечно, о новом оружии чезу знает больше знаменосца, но чезу тоже человек, и свойственна ему забывчивость. Выходит, забыл я прочно.

– Эти заряды должны разбросать грунт и вскрыть емкости, а что уж из них вытечет, известно одному Амону, – сказал я. – В подземелье есть подрывной механизм и на нем написано: опустить рубильник при закрытых дверях, ждать день и ночь, потом можно выйти. Так и сделаем. – Я кивнул солдатам. – Зарывайте! Осторожнее, чтобы не повредить проводку.

Мои подчиненные разбрелись, каждый на свой пост. У ворот, проклиная прочное дерево и обливаясь потом, трудился Хайло, вырубал топором бойницу. Попугай летал над ним, подбадривал: «Рруби, куррва, рруби! Фарраону урра! Ассирр трруп, трруп!» Давид с Иапетом расширяли клинками амбразуру в другой воротной створке, Нахт и Пауах отдыхали, играя, по своему обыкновению, в чет-нечет. Я подумал, что хоть они умелые бойцы, но пятерых для защиты ворот маловато. Подозвал Пенсебу и Софру, велел взять пулемет и идти к воротам.

В верблюжьем загоне еще оставались два мехари. Около них крутился Муссаваса, и это меня удивило – еще утром я дал ему три пиастра и велел убираться в Мешвеш. Или в Темеху, или в пустыню на восток – куда угодно, только подальше от скал и пещеры.

Я окликнул проводника.

– Что ты тут делаешь, старик? Почему не ушел?

– Когда в пустыне бродят шакалы, лучше держаться около львов. Позволь, семер, я останусь. Видит мать Исида, с вами я буду в безопасности.

– Нет. – Я покачал головой. – Бери этих верблюдов и поезжай в Темеху. Я дам тебе поручение. Выполнишь, получишь еще пиастры.

Он оживился.

– Какое поручение, мой господин?

– Ливийцами командует теп-меджет Гибли. Скажешь ему: после битвы к пещерам Ифорас нельзя приближаться день и ночь. Еще скажешь: это повеление чезу Хенеб-ка. Подожди, чтобы Гибли понял эти слова, и скажи напоследок: кто побывает у пещер прежде разрешенного, тот умрет. Ты все запомнил, Муссаваса?

– Память моя глубока как колодец, но твои слова, мой господин, плавают на самой поверхности. Что я получу?

– Два пиастра и благословение Амона, если никто не погибнет. Езжай!

Он оседлал верблюда, взял второго в повод и удалился на восток, к оазису. Люди Пиопи заровняли площадку. Из бойниц, повыше ворот, выглядывал десяток пулеметных стволов, другие торчали в створках и на баррикадах, прикрывавших подход к тоннелям. Я велел устроить еще одно ограждение, за воротами – если их разобьют, нужно задержать ассиров, чтобы успели спуститься бойцы с галереи.

Наступил и прошел полдень, ладья Ра поплыла вниз по незримой дуге, и в раскаленном воздухе замерцали миражи, то озеро с челнами рыбаков, то пальмовая роща, то виноградник в кольце оливковых деревьев, то караван нумидийцев, номадов пустыни. Но полюбоваться этими картинами я не успел – с юга примчались патрульные. Они гнали верблюдов во весь опор, орали и размахивали руками. Площадка тотчас опустела. Дождавшись разведчиков, мы затворили ворота, разошлись по своим местам и начали ждать. Стволы пулеметов мрачно глядели на холмы песка и небо цвета чистой бирюзы.

Я ошибся, и ошибся Пиопи. Ошибкой было считать наше убежище неприступным…

Нет, не так. Я отлично знаю, что в наше время не существует неприступных крепостей. Мощные стены можно сокрушить орудиями, взорвать врата и баррикады, блокировать подвоз продовольствия, нанести по внешним укреплениям танковый удар, бросить в лабиринт улиц обученных десантников. Если цитадель у моря, ее разрушат дальнобойные пушки кораблей, если она в горах, на отвесной скале, вопрос решается бомбардировкой с воздуха. Словом, всякую крепость можно взять, имея превосходство в живой силе и технике, а также запас времени – взять не штурмом, так долгой осадой, не осадой, так воздушным налетом. И потому нельзя сказать, что мы сидели в неприступном месте. Не в оценке своей позиции мы ошибались, а в том, на что способны ассиры.

Будь у них танки или пушки, мы не сумели бы отбиться. Орудия калибром восемь теб и даже шесть разнесли бы защищавшие нас скалы с дистанции четверть сехена. Что до танков, то против них пулеметы бессильны, танки мы не смогли бы остановить; протаранив ворота, они перебили бы нас в пещере как стаю крыс. Но тяжелые орудия и танки в воздух не поднимешь – не было, во всяком случае, такого прецедента. Конечно, ассиры их не привезли, и я полагал, что сражаться мы будем с пехотой. Пусть с лучшими войсками СС, но с людьми, не защищенными броней и не способными достать нас с большого расстояния.

Я ошибался. Эта ошибка стоила Пиопи жизни. Пиопи и многим нашим бойцам.

Ассиры явились задолго до вечера. Их колонна неторопливо ползла по песчаным холмам, и, разглядывая врагов в дальнозоркую трубу, я видел потные лица под стальными шлемами, блеск жестоких глаз, туники с крылатыми быками и «саргоны», что покачивались в такт шагам. Шли они бодро, невзирая на зной, и не успели устать – от скал, где мы расправились с их первым отрядом, до Ифораса было менее полутора сехенов. Еще я заметил пять или шесть машин, подобных той, что мы нашли в песках: низкий корпус, широкие колеса, пулеметы на турелях, кузова завалены ящиками – очевидно, с боеприпасом. Машины двигались медленно, со скоростью шагающих людей. В какой-то момент мне почудилось, что я вижу Гимиль-Нинурту, тощий силуэт шуррукина в слишком просторной тунике, но он мелькнул и исчез среди высоченных ассиров.

Вражеское войско скрылось из вида, растянувшись за барханами. Теперь я мог наблюдать лишь его отдельные части, шевеление черных фигурок, ползавших туда-сюда и суетившихся около машин. Их предводитель несомненно уже разглядел ворота в скале и площадку перед ними, пересчитал бойницы и пулеметные стволы и понял, что малой кровью нас не взять. Я бы в такой ситуации отправил саперов на плоскогорье и попытался взрывами обрушить свод пещеры. Непростое и долгое дело, но почему не рискнуть – при наличии времени и запаса взрывчатки?.. Это было бы лучше, чем лобовая атака – из своих пулеметов мы могли перемолоть весь вражеский десант в кровавый фарш.

– Разгружают телеги, семер, – пробурчал Пиопи. Он устроился у второй амбразуры, я – у третьей, центральной. У пулеметов на галерее стояли его бойцы, наводчики и подающие ленту. Еще два десятка спускались и поднимались по лестницам, таскали плоские коробки с «финиками». Коробкам не было конца, и я глядел на них с тем удовольствием, какое испытывает командир, обозревая свои боеприпасы. Чего еще надо?.. Пулеметы в опытных руках, побольше патронов и надежное укрытие… Хвала Сохмет и Монту, они нас этим обеспечили!

На вершинах барханов, на пределе прицельной стрельбы, показались темные фигурки. Цепь залегла, соорудив ненадежный бруствер из длинных ящиков – вероятно, набитых песком. За солдатами подтянулись машины, встали в распадках между дюн, грозя нам пулеметными стволами. Было ясно, что сейчас последует: атака под прикрытием огня, чтобы подобраться к воротам, взорвать их и проникнуть в пещеру. Смертоубийственная затея! Бык Ашшура мог долбить пулями скалы целый день и без надежды на успех, а атакующие были перед нами как на ладони.

Я отложил трубу.

– Внимание! Фланговые расчеты бьют по площадке, остальные – по машинам и гребням дюн. Огонь по моей команде.

Две группы ассиров, в каждой сорок-пятьдесят солдат, устремились к нам. Заговорили вражеские пулеметы и стрелки, град пуль обрушился на скалы и ворота; одни с визгом рикошетировали от камней, другие – памм!.. памм!.. памм!… – впивались в дерево. Случалось, залетали в амбразуры – кто-то из наших вскрикнул, кто-то выругался, кто-то молча осел на каменные плиты.

Когда враг развернулся цепью в дальнем конце площадки, я приказал открыть огонь. Фланговые пулеметы тут же скосили половину атакующих, остальные залегли, прячась за трупами и изгородью верблюжьего загона, кое-кто попытался отползти назад. Наши ответные очереди взбили песок на вершинах барханов, прижали стреляющих к земле; их огонь ослабел, и пули уже не барабанили по камню, а стучали в затихающем ритме. Атака захлебнулась, и я уже прикидывал, что сделает Бык Ашшура, будет ли гробить своих солдат или пошлет к воротам машины. Тоже неплохой вариант – конечно, для нас. Брони на них не имелось, и мы смогли бы забросать их гранатами.

Потом что-то случилось. Я не заметил, откуда пустили снаряд; увидел только дымную черту над желтыми песками, а в следующий миг сверкнули огненные языки, раздался грохот взрыва, и скала – такая несокрушимая! – будто покачнулась под ногами. Четыре других снаряда ударили выше и ниже амбразур, осыпав нас каменными осколками. Что-то острое чиркнуло меня над бровью, глаз залила кровь, но я успел разглядеть солдат с длинными трубами на плечах. Двое держали такую трубу, и из ее конца, глядевшего на нас, внезапно вылетело пламя. На этот раз били по воротам; не видя их, я услышал взрыв, треск дерева, чей-то предсмертный крик и рев Хайла. Дальнейшее свершилось быстро, с той скоростью, с которой боги посылают смерть: снаряд разорвался в соседней бойнице. Кажется, он был начинен шрапнелью – Пиопи и бойцы у пулеметов рухнули без звука, а вслед за ними упал солдат рядом со мной, прикрывший меня своим телом. Мертвый, пронзенный осколками… Внизу кричали, кто-то со стонами ворочался на полу, в бойницы тянуло едким дымом, и черные следы вновь пятнали небосвод. Я понял, что нам не удержать позицию.

– Все вниз! Отступать в тоннели и не задерживаться в них! Вниз, немху, вниз! И заберите раненых!

Мой голос звучал хрипло, будто глотку мою перебила шрапнель. Еще четыре снаряда ударили в скалу, но пулеметчики – те, что остались в живых, – успели пригнуться. Потом мы ринулись к лестницам. Разбитые ворота лежали на земле, но возведенная за ними баррикада не пострадала и могла прикрыть нас от осколков. У ворот, в груде досок и балок, я заметил неподвижные тела – Пауах, Софра и, кажется, Пенсеба отправились в царство Осириса. Иапет и Нахт тащили Хайла, а попугай, роняя перья, с горестным воплем кружил над ними. Я не разглядел Давида, но вдруг он оказался рядом, обхватил меня, крикнул в самое ухо:

– Кровь, семер! Ты весь в крови! Ты сильно ранен?

– Нет. Помоги другим.

Оттолкнув его, я присел за баррикадой, всматриваясь в проем ворот. Ассиры покинули гряду холмов и приближались к нам за линией неторопливо ползущих машин; стволы пулеметов и трубы на плечах солдат смотрели на наше убежище. Я заметил, что несколько труб валяются на барханах, – очевидно, это оружие годилось лишь на один-единственный выстрел. Сколько еще снарядов было у них?.. Я насчитал четырнадцать или пятнадцать разрывов. Возможно, остался еще десяток или два, но это значения не имело, если они соберутся всей массой на площадке и в пещере. У вас свои секреты, у нас – свои, подумал я, представив загадочный ящик за стальными дверями. Отступить бы только без потерь…

Вспомнив про убитых воинов и гибель Пиопи, я стиснул зубы. Горе меня не терзало, ибо в нашем ремесле смерть идет за человеком по пятам. Я мог хвалить свою предусмотрительность – здесь, на галерее и в пещере, было пятьдесят солдат, а остальные – в трех тоннелях и в бункере владыки. Не столь уж многих я потерял, чтобы наше отступление казалось естественным… Таков закон войны, и он безжалостнее всех судов и приговоров фараона: за все приходится платить, а плата – человеческие жизни.

Если бы Пиопи пригнулся… если б Пауах отошел от ворот… если бы Софра и Пенсеба укрылись за скалой… Я знал, что это ничего не изменит, – им улыбнулась бы удача, но погибли бы другие. Возможно, Давид с Иапетом, возможно, Нахт или Хайло…

– Чезу! – позвали из среднего коридора. – Чезу, мы ждем тебя!