Третья империя Юрьев Михаил

5. Суд

В России две судебные вертикали — имперская и земская, никак друг с другом не связанные, за исключением того, что они пользуются одним и тем же судебным департаментом (в частности, имперской службой исполнения судебных решений). Имперский суд рассматривает исключительно уголовные дела, а земский суд — гражданские, в том числе и те, где одной из сторон выступает государство. Это является еще одним проявлением разделения властей по-русски — имперская власть считает, что денежные и имущественные тяжбы граждан и организаций не ее дело (от себя добавлю, что опричники, с их неприятием и непониманием денег, и не смогут ими заниматься).

Суда присяжных в России нет, он считается там в лучшем случае архаизмом, а в худшем — абсурдом; и в имперском, и в земском суде решение принимает единолично судья, а для определенного перечня особо сложных дел — коллегия из трех судей (как и для всех дел в апелляционной, кассационной и надзорной инстанциях). В остальном судебная процедура принципиально схожа с нашей, в том числе основана на равенстве и состязательности сторон, но технодопросы проникли и в нее. Ныне в российских судах любой человек отвечает на вопросы сторон и судей, только сидя в специальном «кресле правды», снабженном нейро-детектором, причем правдивость его ответа видна по цвету загорающейся лампочки всей присутствующей публике. Это относится к подсудимому, свидетелям, обвинителю и адвокату в имперском суде и к истцу, ответчику и свидетелям — в земском. Однако роль этого нововведения в земском суде существенно меньше, поскольку в гражданских процессах главным является не столько установление истины, сколько вынесение оценки.

Если человек, не являясь потерпевшим, утверждает, что другой человек преступник, и хочет привлечь его к техно-допросу, он подает заявление в суд — такое заявление называется «донос». Суд назначает технодопрос, и если донос в первом приближении подтверждается, то сам суд отправляет приказ на возбуждение уголовного дела и расследование — но если нет, то по имперскому Уголовно-процессуальному кодексу доноситель публично извиняется перед объектом доноса и выплачивает ему 500 рублей, то есть 2000 долларов, компенсации; а после третьего такого случая и далее еще получает по двадцать легких плетей.

В имперском суде подсудимый не имеет права платить адвокату: он должен платить в коллегию, если он ненеимущий — для тех, как и у нас, защита бесплатна. Он также не может выбирать адвоката — выбор из числа членов коллегии для конкретного процесса производит компьютер.

В земском же суде выбор юриста и договоренность с ним происходит, как у нас, по согласию сторон. Вообще роль адвоката в уголовном процессе вторична (как, впрочем, и обвинителя) и сводится в основном к контролю за соблюдением законности второй стороной — виновность, как и наличие смягчающих обстоятельств, определяется технодопросом, а пафосные речи с обличением социальных язв бессмысленны по причине отсутствия присяжных.

Уголовные дела возбуждает, ведет до суда включительно и контролирует Имперское управление контроля — а именно имперские службы расследований и государственного обвинения (в России это разобщено) и служба прокурорского надзора.

В числе земских судов существуют национальные суды — тяжба рассматривается в них только в том случае, если на это согласны обе стороны. У некоторых народов России (например, у многих кавказских) установлено, что для того, чтобы считаться принадлежащим к этому народу и получить в 15 лет соответствующую запись в паспорте, необходимо сразу дать подписку о признании юрисдикции национального суда. По рангу такие суды равны территориальным окружным, но последние являются кассационной инстанцией, а национальные — первой, поскольку обжалуются их решения в кассационной коллегии Высшего земского суда России (для некоторых многолюдных наций национальные суды разбиты на две инстанции).

Имперские судьи назначаются императором на десять лет, чаще из опричников (но далеко не всегда), а земские судьи первой инстанции избираются или назначаются так, как решено в данном земстве или группе земств, и так же решаются некоторые процессуальные вопросы, например размер и состав коллегии. Судьи земских окружных кассационных судов и Высшего земского суда России назначаются Земской Думой, она же принимает Гражданский, Гражданско-процессуальный и Земско-процессуальный кодексы. Судьи национальных судов назначаются соответствующими национальными палатами, по ими же определенной процедуре, и они принимают соответствующие изменения и дополнения в кодексы.

Общее количество дел в земских судах гораздо меньше, чем у нас, и тому есть несколько причин. Первая из них в том, что по российским Гражданско-процессуальному и Земско-процессуальному кодексам суд имеет права не принять иск как заведомо необоснованный. Поэтому в отличие от нашей Федерации в России невозможны, например, иски о том, что детей не тому учат в школе — в школе учат по государственной программе, которая не может быть предметом судебного рассмотрения, а если вам кажется, что программу нарушили, сигнализируйте в Имперское агентство школ или жалуйтесь прокурору. Также в российском суде не примут столь распространенный у нас денежный иск к больнице о неправильном лечении, приведшем к смерти или инвалидности пациента: по русским законам это либо предмет уголовного дела (тогда пишите заявление прокурору), либо вообще не предмет судебного рассмотрения. Не принимают там и подавляющее большинство тех исков, которые у нас называются потребительскими, типа я хочу получить с вас пять миллионов, потому что сломала палец, пользуясь пультом для виртупроектора вашего производства, а в инструкции не было предупреждения об этом: закон не обязывает писать инструкции, рассчитанные на дебилов, скажут вам в русском суде. К тому же здесь судья имеет право, и даже обязан, если иск оказался заведомо необоснованным, вынести по итогам рассмотрения гражданского иска соответствующее определение — в этом случае истец заплатит определенные кодексом дополнительную государственную пошлину и штраф в пользу ответчика. Это обычное дело, и потому там каждый основательно думает, прежде чем подавать иск. Кроме указанных процессуальных, в Империи существует еще один системный фильтр против бесконечного сутяжничества, которое, на мой взгляд, парализует нашу Федерацию: материальный ущерб здесь компенсируется лишь в подтвержденном экспертизой фактическом размере, а моральный — по нормативам, установленным законом прямого действия, и поэтому подавать иски здесь гораздо менее выгодно — даже если выиграешь, то точно не разбогатеешь. Все это приводит к тому, что граждане в России судятся меньше, чем у нас, и практически никогда по смешным и вздорным поводам. Как следствие — практикующие юристы в России пользуются гораздо меньшим общественным престижем и весом, чем у нас, и уж вовсе не являются хозяевами жизни ни в собственных глазах, ни в глазах окружающих (хотя зарабатывают юристы, ведущие гражданские и особенно корпоративные дела, весьма неплохо).

Помимо двух описанных судебных вертикалей, имперской и земской, существует Конституционный суд, рассматривающий вопросы соответствия тех или иных законов Конституции, — российские земские и имперские суды не имеют права выносить решения о неконституционности по частным гражданским или уголовным делам, как это делается у нас. Соответствие имперских законов Конституции проверяется превентивно — по Конституции, император направляет подписанный им законопроект в Конституционный суд (напоминаю, что законодательной власти в Российской Империи нет, и законы принимаются единолично императором, хотя на практике они, конечно, сначала обсуждаются в правительстве, а часто и публично — но эта процедура не формализована). Император может объявить закон принятым только после положительного решения Конституционного суда, в противном случае он недействителен. Если же Конституционный суд считает закон не соответствующим Конституции, а император не готов его полностью отозвать, то включаются примерно те же процедуры, что у нас в Конгрессе в случае вето, — я имею в виду согласительные комиссии.

Другие акты имперской власти, кроме законов, а также акты Земской Думы, отдельных земств и общин и общероссийских национальных палат Конституционный суд рассматривает на предмет соответствия по запросам правительства, общероссийских национальных палат, Земской Думы, общин и земств, а также любых судов, кроме первого уровня. Конституционный суд также рассматривает решения судов на предмет их конституционности, в том числе по частным запросам сторон, но в последнем случае он вправе отказать в рассмотрении после предварительного ознакомления. Судьи Конституционного суда, как и все судьи России, а тем более адвокаты, не пользуются иммунитетом от уголовного преследования — в этом нет никакого смысла, потому что принципиальная виновность судьи выяснится после первого же технодопроса (все дальнейшее есть лишь создание формализованной доказательной базы). Кстати, по той же причине не обладает иммунитетом в Империи и никто другой; даже император защищен лишь отсрочкой в рассмотрении уголовного дела до конца срока его правления (напоминаю, импичмента в России нет).

В общем и целом, дорогие соотечественники, российская правоохранительная система показалась мне в высшей степени действенной, и результаты это подтверждают. Причем под результатами я имею в виду не столько низкий уровень преступности, а что касается организованной преступности и коррупции, то и вовсе полное их отсутствие — такого добивались и некоторые тоталитарные режимы прошлого, ценой массовых репрессий и всеобщей атмосферы ужаса, — а то, что здесь не может пострадать невинный. Вы все помните, как у нас три года назад арестованный серийный убийца признался в 39 убийствах — а другой человек, абсолютно невиновный, уже был осужден за это, отсидел семь лет и повесился в тюрьме. В России с ее технодопросами такое в принципе невозможно. Я думаю, что одно это обстоятельство способно сильно потянуть вниз чашу весов, на другой чаше которых лежат соображения вроде «нельзя влезать в чужие мозги, это запредельное попрание свободы». Я сам проходил технодопрос, когда получал визу, и в чем вопросы типа «собираетесь ли вы делать в России что-либо, кроме того, что указали» ущемляют мою свободу, понять не могу — кроме как если бы мне действительно было что скрывать. И с какой стати можно утверждать, как это делают многие у нас, что наличие смертной казни есть признак варварства и несвободы, когда еще 25 лет назад, во времена моего деда, великого Алвареду Бранку, смертная казнь существовала у нас самих? Мы что, тоже были четверть века назад варварским и несвободным государством? Что же касается телесных наказаний, тут я готов согласиться, что это чистое средневековье и унижение человеческого достоинства. Однако что же, тюрьма — современное изобретение и апофеоз уважения к личности? Лично я пришел к твердому убеждению, что в этой сфере нам есть смысл внимательно присмотреться к русскому опыту и частью его даже перенять — более того, я уверен, что в течение ближайших десятилетий так и произойдет.

Глава 6

Армия

Армия в России — это нечто большее, чем вооруженные силы в остальных четырех государствах; по функциям она одновременно является и тем, что у нас называется национальной гвардией (в Поднебесной — внутренними войсками, в Индии — военизированной полицией, а в Халифате — стражами ислама). По Конституции Российской Империи армия официально является не только орудием защиты страны и ее интересов в мире от других стран, но и инструментом силового обеспечения целостности России и преемственности ее системы государственной власти от внутренних угроз. С другой стороны, важность армии здесь не ограничивается ее функциями — она играет ключевую роль и для мироощущения служилого сословия, и для апологии самогу факта его существования — а служилое сословие в России, как вы уже знаете, и есть власть. Поэтому я выделил рассказ об армии в отдельный раздел, хотя у нас этими вопросами интересуются в основном узкие профессионалы и специалисты в военном строительстве.

Как я уже писал в главе «Общественное устройство», в Российской армии служат только опричники. Некоторые из них, а именно корпус воинов, составляют ее основное ядро (кроме того, что раз в десять лет они обязаны перейти на службу в другой корпус не менее чем на три года) — но в период начальной службы и регулярных сборов воинскую службу несут и все остальные опричники. В Российской армии нет понятия солдаты и офицеры, нет там и воинских званий — все в равной степени являются воинами. Подобное положение в армии для российской истории не новость, так уже было в 1917–1935 годах, но тогда звания по факту сохранялись, просто они стыдливо назывались по должностям — так требовала «антибуржуазная» идеология того времени. Ныне причина такой армейской иерархии совсем иная — все служащие в армии опричники имеют одинаковую подготовку, как минимум соответствующую нашей офицерской. Поэтому не совсем корректно утверждать, а такие утверждения я неоднократно встречал в нашей прессе, что в Российской армии нет офицеров — скорее, там все офицеры, а нет солдат. Также это связано и с культивируемым чувством братства всех опричников — офицерские звания этому бы явно противоречили. Командные должности, конечно, существуют, но занимающие их воины никак внешне не различаются.

Такая же картина и в гражданской администрации, и полиции, где после определенного количества лет, проведенных на командных должностях, опричника переводят на существенно более низкую должность, вплоть до рядовой — «чтобы много о себе не думал». Таким образом, у всех опричников одинаковая форма, и единственные в ней различия — это ордена и знаки.

Ордена в Империи различаются в зависимости от того, за что они даются — за личную доблесть, за интеллектуальные заслуги военачальника или полицейского или за гражданские заслуги, а также от того, «простые» ли это заслуги или особые.

Основным орденом, вручаемым за проявление личной доблести (как правило, это касается опричников из силовых структур корпусов воинов и стражей, то есть армии и полиции), является Георгиевский крест трех степеней — выглядит он как крест с расширяющимися концами и изображением Георгия Победоносца, поражающего змея. В зависимости от степени он бывает бронзового, серебряного или золотого цвета — это относится и ко всем другим орденам, имеющим степени. Для полных георгиевских кавалеров, то есть людей, награжденных Георгиевским крестом всех трех степеней (второго набора для имеющих степени орденов по правилам быть не может), есть орден воинского Красного Знамени, представляющий изображение государственного флага со скрещенными мечами на его фоне.

За особый личный героизм дается орден Красной Звезды — это восьмиконечная (Вифлеемская) звезда, покрытая красной эмалью.

За заслуги военачальника, как и за иные интеллектуальные военные или полицейские заслуги, дается орден Александра Невского трех степеней, который представляет собой портретное изображение этого полководца, причисленного к лику святых, соответствующих трех цветов. Для полных кавалеров ордена Александра Невского существует орден воеводского Красного Знамени, где на фоне государственного флага вместо мечей изображен шестопер — это вид булавы, издревле являвшийся в России символом власти военачальника.

За особые полководческие или полицейские заслуги дается орден Михаила Архангела, представляющий миниатюрное изображение Архангела из золота.

Для корпуса правителей, то есть гражданской администрации, основным является орден «За заслуги перед Империей», который также имеет три степени — это государственный герб соответствующего степени цвета. Для полных кавалеров ордена «За заслуги перед Империей» существует орден княжеского Красного Знамени, на котором вместо мечей или шестопера изображена держава — золотой шар с крестом, символ княжеской и царской власти. А за дела, принесшие особую пользу или предотвратившие особую угрозу стране, дается орден Андрея Первозванного, представляющий собой миниатюрное золотое изображение этого апостола, первого крестителя России, распятого на косом (так называемом андреевском) кресте.

За особые заслуги перед Империей, неважно какие именно, или особую доблесть дается орден Золотой Звезды — это восьмиконечная звезда из желтого золота; его кавалер называется «Герой Российской Империи». А за исключительные заслуги, кроме Золотой Звезды, дается еще высший орден Империи — орден Гавриила Великого.

Медалей в России нет, а есть так называемые знаки, обозначающие участие в той или иной кампании или операции или просто службу на том или ином участке. На знаках предусмотрены отметки за ранения, отметки за принадлежность к отличившейся части, а также упрощенные символы вышеописанных орденов.

Помимо опричников, вышеописанными орденами могут быть награждены и представители первого или третьего сословия, если они по стечению обстоятельств совершат такое же деяние, за которое награждают опричников. Специально же для земцев существуют орден Славы — за личное мужество и самопожертвование и орден Почета — за вклад в науку, культуру, промышленность и т.п. Духовенство не принято награждать государственными орденами — у них ордена свои, церковные.

Вооруженные силы Российской Империи включают в себя стратегические силы, основные силы, легкие силы и флот. Стратегические силы предназначены для уничтожения целых стран или их значительных частей с помощью ракет, несущих термоядерный или аннигиляционный заряд, а также для нейтрализации такого рода атак на свою страну, если таковые произойдут. В состав стратегических сил входят стационарные и мобильные ракетные комплексы, подводные лодки и космические корабли-ракетоносцы, а также боевые орбитальные станции с ракетным и лучевым оружием. Для противодействия вражеской атаке имеются так называемые силы ПВО страны.

Флот Империи состоит из морского, разделяемого на надводный и подводный, воздушного, состоящего из самолетов и дирижаблей, и космического флотов.

В общем и целом эти два вида вооруженных сил достаточно схожи с соответствующими нашими — безусловно, есть и существенные отличия, но они не являются достоянием широкой публики, поэтому я не могу о них судить. Гораздо интереснее будет рассказать вам о двух других видах вооруженных сил.

Во второй половине 2000-х годов, когда резко обострилась конфронтация России с Западом, который тогда был ее основным противником, Владимиру Восстановителю и военному министерству пришлось решать принципиальную задачу — какие вооруженные силы создавать, чтобы противостоять угрозе. Особенность состояла в том, что экономические возможности Запада превышали российские во много раз, если не на порядок. А война того типа, к которой готовился Запад и которая считалась единственно возможной на тот момент, как раз делала основную ставку на технику, и преимущество в этой области (естественно проистекающее из превосходства в экономике) было тождественно военному преимуществу. Поэтому если строить свои вооруженные силы по тому же принципу, что у противника, рассуждали стратегические планировщики, то они заведомо окажутся многократно слабее и к тому же будут полностью бесполезными для «мятеж-войн» с сепаратистами и войн малой интенсивности с южными соседями. Но как тогда противостоять высокотехнологичной армии противника?

Ответ, который в результате был найден, пожалуй, только в России и мог появиться, потому что он органично проистекал из ее уникального, хотя и бесславного опыта — войны в мятежной Чечне. Чтобы превратить этот опыт в нечто конструктивное, надо было понять, почему та война шла именно так, а не иначе. Никакое пагубное состояние Вооруженных сил Российской Федерации, как и предательство собственного военного и политического руководства, не могло само по себе объяснить успехи чеченских мятежников, в десятки раз уступающих Российской армии по численности и не имеющих тяжелого вооружения (потом уже вспомнили, что нечто весьма похожее имело место в Афганистане, когда Российская армия еще была сильна как никогда). Серьезный штабной анализ показал, что секрет успеха чеченцев заключался в том, что они избрали тактику, промежуточную между тактикой регулярного войска и тактикой партизан, — отказались от строя, фронта и т.п., но действовали крупными отрядами, имеющими прекрасно отлаженное взаимодействие и связь и использующими максимально мощные из доступных им вооружений — гранатометы, противовоздушные ракеты, тяжелые мины и иные взрывчатые устройства. Это дало им возможность нападать на армейские части, даже тяжеловооруженные, потому что, как выяснилось, для уничтожения танка или боевого вертолета совершенно не обязателен другой танк или вертолет — вполне достаточно гранатомета или «Иглы». А с другой стороны, Россия не могла использовать собственное тяжелое оружие, имея перед собой в качестве цели отдельных солдат или небольшие группы противника, — не потому, что это было невозможно, а потому что слишком дорого. Таким образом, горький опыт чеченской войны пригодился русским для того, чтобы осознать, что весы войны очередной раз в истории качнулись и на поле сухопутного боя в отличие от морского или воздушного силы нападения опять стали превосходить силы обороны. Осталось понять, как использовать это обстоятельство против Запада. Сомнений не оставалось — преимущество имеет именно та тактика, которую использовали чеченцы: сильное рассредоточение, превращающее каждого солдата фактически в отдельную мишень и тем самым делающее малоэффективным использование противником тяжелого и высокотехнологичного оружия. А чтобы полностью свести на нет его преимущество, наступательные возможности отдельного солдата необходимо предельно увеличить, а технологические возможности противника ограничить.

В результате появилось войско нового типа, которое стало прообразом нынешних основных сил Вооруженных сил Российской Империи. Оно не только обеспечило военные потребности русских, но и в большой степени, как станет понятно из дальнейшего, предопределило политическую систему России. Для увеличения персональной огневой мощи воина перед наукой и промышленностью была поставлена задача по созданию взрывчатых веществ (ВВ) нового поколения, превосходящих обычные ВВ по мощности на грамм собственного веса в тысячи и десятки тысяч раз, то есть промежуточных между обычными и ядерными. Во исполнение этой задачи были созданы так называемые чистые термоядерные боеприпасы (ЧТБ), высвобождающие термоядерную энергию без ядерного запала и потому не дающих радиоактивного заражения. А поскольку вместе с ядерным запалом ушло понятие критической массы и соответственно минимальной мощности, то ЧТБ могут быть любого размера, хоть килограммового тротилового эквивалента.

Каждый воин получил в качестве основного личного оружия ОМИК (орудие многоцелевое индивидуальное Корабельникова), длиной более полутора метров и весом около 20 килограммов, у которого верхний ствол представляет собой нечто вроде нашей снайперской винтовки 50-го калибра (в русских терминах, 12,7 мм), а нижний, по сути, является ненагруженной (то есть гладкоствольной) пушкой. В индивидуальный боекомплект опричника входит 120 патронов к верхнему стволу, каждый из которых при попадании в человека, даже в броне, разрывает его на части, в том числе 20 разрывных с ЧТБ в 1,4 кг тротилового эквивалента, которые при попадании выводят из строя бронемашину или даже средний танк. При этом эффективен ОМИК в режиме использования верхнего ствола на дальности до 2 км, а на расстоянии в 1 км любой опричник попадает в цель в трех случаях из пяти, даже из неудобного положения. Пули у русских, как уже было сказано, патронного типа, а не электромагнитного, как у нас, — их выбрасывают газы от взрыва патрона, а не сверхпроводящий ускоритель в стволе. Это несколько ухудшает параметры, но делает оружие невосприимчивым к электромагнитному импульсу. Для нижнего ствола в боекомплект входит 14 снарядов ЧТБ двух мощностей, различаемых по цвету, — 26 кг и 380 кг в тротиловом эквиваленте. Первый применяется против пехоты, тяжелых танков и бронеходов — кумулятивному противотанковому снаряду достаточен заряд и в двадцать раз более слабый, но этот не требует точного попадания, и против него бессильна активная защита. А второй — против укрытий и скоплений живой силы и техники, а также в особых случаях — в городах для уничтожения больших зданий и т.п. (в основном именно такими снарядами был разрушен центр Чикаго в мае 2019 года). Есть в боекомплекте опричника также три противовоздушных ракетных снаряда, в основном используемых против боевых вертолетов; они не самонаводящиеся (русские не используют электронику на поле боя), но имеют очень высокую скорость полета, так что маневр уклонения от них при правильном прицеле почти невозможен.

Кроме ОМИКа, воин имеет четырехствольный неавтоматический дробовой пистолет 5-го калибра, заряженный 9 мм картечью, для подавления живой силы в ближнем бою (каждый патрон несет 90 граммов картечи). Из холодного оружия — большой нож, по размеру скорее напоминающий короткий меч, и раскладной арбалет из композитных материалов с боезапасом из 12 болтов для бесшумной стрельбы. В стандартный боекомплект входят также три мини-мины направленного действия «Крот», служащие для мгновенного создания земляных укрытий, — они дают воронку более полутора метров даже в мерзлой земле. Автоматического оружия у русских бойцов нет, они считают его неэффективным в качестве личного; но в каждой сотне есть три тяжелых пулемета, один автоматический тяжелый гранатомет и один дальнобойный огнемет.

Броня у русских воинов титано-фуллереновая, защищающая от осколков, низкоэнергетических пуль и касательных попаданий высокоэнергетических пуль. Прямое попадание высокоэнергетической пули она не держит в отличие от бронескафандра наших коммандос, но зато почти не снижает подвижность.

Для передвижения непосредственно на поле боя опричники практически не пользуются какой-либо техникой (все та же концепция максимального рассредоточения), а вместо этого пользуются так называемыми скороходами — это разработанные еще в ХХ веке специальные сапоги с микродвигателем, позволяющие нестись скачками по 5–8 метров со скоростью до 40 километров в час. За последнее десятилетие скороходы были основательно потеснены антигравами, дающими возможность также подниматься вверх и зависать в воздухе. Каждый воин имеет дублированную систему связи, которая строго секретна, вплоть до того что в каждом экземпляре стоит устройство само- и дистанционного уничтожения. Эта система связи позволяет бойцам общаться друг с другом в реальном времени и получать необходимую информацию. По-видимому, их связь имеет иную, не радиоприроду, потому что она нормально работает и после сильнейшего электромагнитного импульса. В общем и целом каждый российский воин является высокомобильной автономной боевой единицей, превосходящей по огневой мощи целую роту полувековой давности, не требующей наличия какого-либо строя или вообще прямой видимости для управляемости и координации с другими бойцами.

Для ограничения возможности применения высокотехнологического оружия противника, особенно тяжелого, русские приняли две новации. Новая тактика предусматривала широкое использование ядерного оружия поля боя — все дискуссии о неприменении ядерного оружия или даже неприменении его первыми русские в одностороннем порядке прекратили. Конечно, такая тактика предполагает, что и противник также не будет церемониться, но ядерное оружие, как великий уравнитель, улучшает шансы слабейшего, в данном случае по технике. К тому же при его применении возникает электромагнитный импульс, выводящий из строя электронику — сами русские минимизируют использование электроники, чтобы ее отказ не сделал их уязвимыми. Но русские не полагаются исключительно на обычное тактическое ядерное оружие, а используют также генераторы магнитодинамического взрыва (ГМДВ), позволяющие практически всю энергию многокилотонного заряда преобразовать в электромагнитный импульс, от которого практически нет защиты, — это вторая тактическая новация. Начало активной фазы сухопутного боя с высокотехнологическим противником по русской тактике, таким образом, характеризуется массированным применением тактических и ГМДВ-термоядерных зарядов, благодаря чему русское войско сразу оказывается в выигрышном положении — значительная часть высокотехнологического оружия противника в результате всех поражающих факторов этих ударов выходит из строя. В каждой дружине (по-нашему, батальоне) опричников к тому же есть воины, имеющие ядерные снаряды малой мощности (20–100 тонн тротилового эквивалента) к ОМИКу, использующие их и в активной фазе боя — причем, поскольку ОМИК у них тот же, вражеские снайперы не могут их вычислить.

Естественно, русские не рассчитывают на стопроцентный отказ высокотехнологического оружия противника — от любого нападения есть защита, и, в частности, у нас есть вооружения, сохраняющие в этих условиях свою живучесть. Расчет русских на то, что защита от поражающих факторов ядерного оружия сделает высокотехнологические вооружения настолько дорогими, что применение их против одиночных целей станет малореально.

Тяжелое оружие представлено в русских сухопутных войсках самоходной ствольной и реактивной артиллерией, с мощностью снаряда от 10 до 10 000 тонн тротилового эквивалента и дальностью поражения до 100 км. В этой артиллерии не используются системы автоматического управления огнем, как и вообще компьютеры и радары, поскольку она специально предназначена для действий в условиях сильных электромагнитных импульсов. Есть на вооружении основных сил и «вертушки», сильно упрощенные боевые вертолеты с турбинным двигателем (обычный выходит из строя от импульса), не использующие никаких электронных приборов, вооруженные неуправляемыми, то есть наводимыми оптически, ракетами. Использование танков и бронетранспортеров русской тактикой практически не предусмотрено, по крайней мере как ударных сил, — вместо этого они обеспечивают передовую разведку.

Таким образом, стандартная тактика русской рати (дивизии, по-нашему), наступающей на порядки эшелонированно обороняющегося или же наступающего для встречного боя врага, заключается в следующем: сначала ядерная артподготовка, которая начинается за 40–60 минут до планируемого соприкосновения войск, то есть обычно когда до противника остается 10–12 километров; затем вторая артподготовка ГМДВ-боеприпасами для окончательного подавления электроники электромагнитным импульсом, которая производится за 3–5 минут до соприкосновения, а иногда и после него. Сам атакующий порядок рати представлен тремя эшелонами: в первом идет небольшое количество бронемашин, служащих для разведки и подавления таких же передовых отрядов, которые разворачиваются и отступают при соприкосновении с основными силами врага. Второй эшелон представлен пешими опричниками, двигающимися крайне разреженным строем, способным просочиться в любую брешь или стык в порядках врага, не тратя времени на уничтожение центров сопротивления — это потом доделает артиллерия. Огневая мощь в этом эшелоне обеспечивается ОМИКами бойцов, в том числе с ядерными зарядами, и в очень небольшой степени танками и вертолетами. Третий эшелон представлен самоходной артиллерией огневой поддержки, а также грузовиками, антигравными или на воздушной подушке, осуществляющими снабжение боеприпасами второго эшелона. Если предполагается оккупация территории, то в третьем эшелоне идут и гарнизонные части.

Оборонительного боя русская тактика не предусматривает — наступающего врага предполагается останавливать встречным боем. Все это делает русские войска крайне тяжелым противником — мой двоюродный брат, командующий бригадой морской пехоты в городе Сан-Диего в штате Пацифиция, говорил мне, что он не очень представляет, как вести, а тем более выиграть сухопутный бой с русским полком, примерно соответствующим по размеру его бригаде: можно, конечно, обойтись без электроники и боевых лазеров — использовать механическое оружие, наводимую вручную артиллерию и проводную связь, все это есть — но в практике подобного боя русские значительно сильнее. Слава Богу, что нас разделяют два океана, мы не претендуем на территории друг друга, и полномасштабная война между нами крайне маловероятна.

Таким образом, в русской тактике получил свое логическое завершение процесс, взявший начало еще в так называемом позиционном кризисе Первой мировой войны — отхода от представления о пехоте как о пассивном элементе атаки (как говорили тогда, «артиллерия разрушает, пехота занимает»). Но если английская и американская армии сделали ставку на танки, с которыми наступала пехота, то немцы, у которых танков тогда не было и вообще не было традиций ставки на кавалерию (танки — в сущности та же кавалерия, по-английски танковые части так и называются), пошли другим путем — создания в пехотных дивизиях штурмовых групп из лучших бойцов, имеющих, кроме личного оружия, передвижные пушки и пулеметы. Такие группы стали ключевыми во время Второй мировой войны, когда начиная с 1942 года русская противотанковая артиллерия научилась эффективно останавливать танковые атаки. Впрочем, к 1943 году и русские научились создавать и использовать такие штурмовые группы. Так вот, современная русская сухопутная армия представляет собой пехоту, которая и по вооружению, и по выучке целиком является такой штурмовой группой!

Нельзя сказать, что все эти нововведения русских были полным откровением: нечто подобное предлагалось в штабах многих армий. Но все упиралось в главный лимитирующий фактор такого подхода — необходимость крайне высокой физической и психологической подготовки и боевой выучки личного состава для такой тактики. Бегать своими ногами, пусть и усиленными скороходами, да еще с 80 килограммами снаряжения, несколько тяжелее, чем ездить на танке, а стрелять из ручной пушки, высчитывая прицел в уме, несколько сложнее, чем вводить данные в компьютер. Для большой страны нет особых проблем в том, чтобы подготовить на таком уровне некоторое количество воинов, достаточное для комплектования элитных спецподразделений — но не для всех же сухопутных сил. Для призывной армии эта проблема в принципе не решается, да и для контрактной ее решение малореально, поскольку весьма немногие контрактники согласятся на такое и в любом случае попросят за это запредельную зарплату.

Чеченцам во второй кавказской войне, с которых, как я уже говорил, брали пример авторы российской военной реформы, помогал не только небывалый национальный подъем, но и то, что там в воины традиционно шли практически все мужчины, из которых весьма значительная часть проходила жесткую «стажировку» в криминальных структурах. Русские, имеющие другую культуру и ментальность, повторить это не смогли бы, тем более в отсутствие «горячей» войны, угрожающей существованию нации, как это было у них в 1941 году или у тех же чеченцев в 90-х. Поэтому когда в 2013 году Гавриил Великий обратился к народу перед референдумом по новой конституции с предложением выбрать из двух вариантов — либо все служат в армии и все имеют избирательные права, либо же служат только те, кто хотят, но тогда только они эти права и имеют, — то ответ населения был предрешен. Все знали, что служба будет в первом варианте не менее чем трех-, а может быть, и пятилетней, с многократными последующими призывами на 3–6 месяцев и неимоверно физически трудной. В представлении большинства граждан избирательные права этого не стоили, тем более что вопрос о выживании страны не стоял — правитель предложил альтернативу. А если бы боевая тактика вооруженных сил была иной и потребная для ее обеспечения военная служба по призыву была бы существенно легче и короче, выбор граждан вполне мог быть иным, потому что вообще-то среди русских традиционно сильны настроения равенства и антиэлитарности. И тогда не возникло бы сословие опричников, а значит, и вообще сословность — вот так, не первый раз в истории, решения, принятые в сфере военного строительства, предопределили существеннейшие изменения всей политической системы.

Так возникла российская сухопутная армия современного типа — русские нашли способ, изменив социальную и политическую структуру своего общества, массово готовить воинов такого уровня кондиций и доблести, который в других странах мог быть достигнут только для немногочисленных бойцов спецподразделений. Вся остальная тактика русских рассчитана лишь на то, чтобы сделать исход боя зависящим в первую очередь от личных качеств опричников как воинов (а здесь им нет равных) и свести на нет значимость иных факторов. Как вы, наверное, знаете, дорогие соотечественники, в нашей прессе уже пару лет пишут о том, что у русских на подходе новая техника — генератор какого-то нового поля, которое изменяет течение обычных химических реакций, так что ни порох в патронах не взорвется, ни горючее в двигателях не воспламенится. Так ли это на самом деле, не знаю — но если так, то это вполне соответствует вектору русского тактического подхода: бой в отсутствие машин и взрывчатки будет вестись холодным оружием в пешем строю, а в этом с опричниками уж вовсе никто на Земле не сможет тягаться.

Отдельные части под новую военную тактику создавались и до 2013 года, но именно отдельные. А после 2013 года, точнее с 2016-го, когда первые наборы опричников начали специализацию в корпусе воинов, начался перевод всех сухопутных сил на новую основу, который завершился, и то не полностью, только к началу Двенадцатидневной войны и войн экспансии.

Интересно, что российские власти специально обращались ко всем чеченцам, даже воевавшим против России (собственно, и обращались только к воевавшим — на стороне либо сепаратистов, либо федералов) и совершившим тяжкие преступления, с предложением стать опричниками: их тип ведения войны и военной подготовки весьма соответствовал новым требованиям. Как ни странно, многие согласились, даже из рьяных сепаратистов, несмотря на условие принятия православия и прохождения технодопроса на искренность мотиваций, — уж очень хорошо гармонировала такая служба с вековыми чеченскими представлениями о воинской чести и славе. К тому же их отношение к России, как и отношение других кавказских народов, к тому времени сильно изменилось: если в 90-х это было презрение к слабости и безволию, сменившееся в начале 2000-х на ненависть к тупой и бездушной силе, то вслед за тем, и особенно с 2013 года, начало появляться уважение. Дело тут в том, что справедливое утверждение, будто эти народы уважают лишь силу, нуждается в разъяснении: речь идет о силе, проявляющейся в индивидуальной доблести и несгибаемости, а не в количестве войск или огневой мощи танков. Потому что первое отражает силу духа, а второе есть не более чем овеществленное золото, которое никогда не может быть предметом уважения для воинственных народов. Подобное мироощущение не отличается, кстати, от мироощущения самих русских — «дух животворит, плоть же не пользует нимало». Поэтому ту силу, которая достойна уважения, чеченцы и другие кавказцы (кроме разве что аланов — те всегда были близки с русскими) увидели не тогда, когда Россия числом раздавила их сопротивление, а когда она набралась духу на конфронтацию с несоизмеримо более сильным Западом, и особенно когда возникло служилое сословие опричников. Так что получается парадоксальная, на наш взгляд, ситуация: если в весьма не любящей Россию чеченской семье, где на стене висят портреты имама Шамиля (лидер чеченцев в первой кавказской войне) и Джохара Дудаева (первый их лидер во второй кавказской войне), сын идет в опричники, то есть на военную службу этой самой России, и к тому же принимает православие, им тем не менее гордятся, особенно если он отличится в боях (так обычно и бывает).

Все сказанное выше относилось к так называемым основным силам Российской армии. Кроме них, есть еще легкие силы, предназначенные для боевых действий с менее высокотехнологическим противником — к таковым действиям по факту относятся значительная часть боевых столкновений с Вооруженными силами Халифата, а также любые действия против мятежников на своей территории. Название «легкие» ни о чем не говорит, скорее наоборот — в силу отсутствия или малого количества у противника тяжелого вооружения в легких силах шире применяется бронетехника. Зато значительно меньшее место в их тактике отводится ядерным ударам — у их противников мало электроники, нуждающейся в подавлении электромагнитным импульсом.

Что касается стратегических сил, наступательных и защитных, а также океанских и космических флотов, то, как я уже говорил, эти высокотехнологические силы мало отличаются от наших — и по материальной базе, и по тактике. С ними особых проблем у русских никогда и не было: со времен Второй Империи их самолеты, системы противовоздушной и противоракетной обороны, подводные лодки и т.д. всегда были вполне на уровне наших — в чем-то уступали, в чем-то превосходили. Даже в самые тяжелые для России 90-е и 2000-е годы это было так — проблема возникала лишь с количеством единиц боевой техники, которое зависит от материальных возможностей. Поэтому восстановление паритета шло в автоматическом порядке по мере сокращения разрыва между их экономикой и нашей — проблемы уровня продвинутости вооружений, как правило, не вставало. А уже в 10-е годы русские, как известно, вырвались вперед в прикладных науках, работающих на оборону, что и предопределило создание стратегического щита и, как прямое следствие, — исход Двенадцатидневной войны и последующего покорения Европы.

Военная доктрина Российской Империи проста: наступательных войн, за исключением карательных рейдов, не предусмотрено, а оборонительную войну (включая наступательные действия, в том числе на вражеских территориях) вооруженные силы должны быть готовы вести и выиграть у всего остального мира; имеется в виду выиграть самостоятельно — наличие союзников российской стратегической доктриной не предусмотрено. Не предусмотрено также участие России в каких бы то ни было международных договорах по ограничению или запрещению тех или иных вооружений — Империя считает безумием для себя полагаться в своей стратегии на честность и добронравие потенциальных противников. Также не предусматривается, во всяком случае в качестве существенного элемента, ведение неогневых войн современного типа — экономических, подрывных (помощь подрывным элементам внутри вражеского государства), информационных и консциенто-логических (создание у населения и элит вражеского государства ложных идей, ведущих к поражению). Все это русские умеют (кроме разве что экономического давления — их автаркичная экономика к этому не способна по определению) и вовсе не стесняются использовать — их спецслужбы отличаются достаточной эффективностью и даже жестокостью, но по доминирующему в России мнению, лишь та держава достойна существовать в мире как независимая и самодостаточная страна-цивилизация, которая не боится прямого военного столкновения с врагом и готова платить за победу своей кровью. Не так, как Византия, которая с некоего момента полагалась уже только на свои интриги, шпионов и золото и в результате пала. То есть в ответ на ведение против России неогневой войны любого вида (в Империи они все обобщенно называются подрывными) российская стратегия предполагает объявление противнику, после предупреждения, обычной огневой войны. Та же стратегия, то есть объявление обычной войны, предполагается в случае засылки в Империю террористических групп либо их организации внутри Империи. По опыту российско-халифатских войн так в реальности и происходит. На тактическом уровне противодействие террористическим угрозам, помимо всех общепринятых способов, происходит путем сетевой самоорганизации опричников по типу ополчения: в случае террористической атаки находящиеся неподалеку опричники (а они есть везде, поскольку везде есть гражданские и полицейские структуры) связываются друг с другом по своей связи и оказываются на месте существенно раньше регулярных частей. Это возможно потому, что полное боевое снаряжение любого опричника хранится у него по месту жительства, а не на военной базе, и ему не надо никуда ехать, чтобы превратиться в тяжеловооруженную боевую единицу.

Таким образом, русская армия не собирается завоевывать планету — она России просто не нужна, поэтому Россия и стояла у истоков современного упорядоченного мира, — но готова остановить любого, кто посягнет на нечто подобное. В России многие считают, что ее историческая миссия как раз и заключается в том, чтобы останавливать непобедимых для других наций претендентов на власть над миром, таких как Наполеон и Гитлер. Более того, все опричники и большая часть всех православных людей в Империи верят, что перед концом света, когда Антихрист выведет на бой свое воинство, русская армия остановит и разобьет его.

Для того чтобы быть готовыми к войне со всеми, русские используют, помимо прочего, совершенно поразительный прием: во всех войнах, проходящих без участия России, они предлагают обеим воюющим сторонам, что им безвозмездно предоставят по одинаковому русскому боевому экспедиционному корпусу (заморскому воинству, в их терминах) для участия в боях. Единственное условие, которое они при этом ставят, — не использовать их друг против друга, тем более что они все равно воевать между собой не будут. На это всегда соглашаются, потому что каждая из сторон надеется использовать эти силы лучше другой. В результате русские рати сражались и в двух индо-халифатских войнах, и в поднебесно-халифатской, и в индо-поднебесной войне. Это дает не только тренинг и боевой обстрел значительному количеству личного состава (специально для этого ротация воинов в каждой заморской рати очень частая), но и полное знание вооружений, структур, тактики, сильных и слабых сторон всех армий мира — кроме разве что нашей, которая после 2019 года вообще не воевала.

Хотя я и не любитель полухудожественного жанра альтернативной истории, дорогие соотечественники, я не мог не задуматься о том, как сложилась бы судьба России в моменты ее самых больших испытаний недавнего прошлого — хотя бы в ХХ веке, — если бы ее армия была построена на тех же принципах, что сейчас. Я говорю и об общих тактических принципах (без привязки, разумеется, к современным типам вооружений), и о принципах комплектования. В 1941 году численность опричной армии, если бы их численность в процентах населения была как сейчас, составляла бы около 600 тысяч человек — казалось бы, явно недостаточно для противостояния вермахту (3,2 млн человек — правда, вместе со вспомогательными частями, а численность опричников указана по боевому составу). Но при угрозе существованию страны наверняка хлынул бы поток добровольно вступающих в опричники, которые уходили бы на фронт после сокращенной подготовки. С другой стороны, неизвестно, как немецкие части защищались бы от атак в стиле коммандос — они совершенно не были к этому приспособлены, поскольку тогда и не было таких угроз; вообще регулярной армии классического типа крайне сложно иметь дело с противником, где каждый боец является самодостаточной и тяжеловооруженной боевой единицей. А ясно, что опричники были бы вооружены мощным и дальнобойным ручным противотанковым, контрбатарейным и противопехотным оружием — оно было бы к тому времени разработано, потому что это диктуется базовыми принципами их организации и тактики, а техника того времени это уже позволяла. И понятно, что никакой деморализации лета-осени 1941 года у них бы не было — их подготовка, включая психологическую, делает особый акцент на ситуации, когда они остаются одни, без товарищей и ресурсов. Все это как минимум создало бы немцам большие проблемы, но тем не менее ничего определенного об исходе войны в этом воображаемом случае точно сказать нельзя. Ясно, что в любом случае у профессиональной армии потери были бы существенно меньше, и они не воспринимались бы народом так трагично — чего горевать о профессиональном воине, чья судьба в любом случае сложить голову за державу. А вот про две другие трагедии все гораздо понятнее: представить себе опричное войско, поддающееся пораженческой и повстанческой агитации большевиков в 1916–1917 годах, притом только потому, что надоело сидеть в окопах, совершенно невозможно — если даже меньшинство войск составляли бы опричники, они без всякого приказа сверху утопили бы в крови любые попытки революции, даже поддержанные остальной армией. Точно то же можно сказать и об августе 1991 года; впрочем, само наличие сословной опричной армии делает невозможным существование столь слабой и безвольной власти, как в 1917 и 1991 годах, — они сместят ее сами, до всяких революционных выступлений народа. Так что является ли опричная армия гарантией от военных поражений от внешнего врага, точно сказать нельзя, — но от внутреннего точно является.

III. МАТЕРИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

Глава 7

Экономика

1. Денежная система

Денежной единицей Российской Империи является рубль, разделенный на 100 копеек; он равен 4,01 доллара либо соответственно 15,27 юаня, 67,30 рупии или 0,82 динара. (Отметим, что этот курс не более чем базовый — для дестимулирования экспорта и импорта в соответствии с требованиями принципа автономности в России существуют множественные валютные курсы.) Сложно сказать, насколько этот курс соответствует паритету покупательной способности, потому что соотношение цен на разные товары и услуги в России иное, чем у нас, но в среднем, по моим наблюдениям, с этим курсом можно согласиться. В России гораздо большее распространение, чем у нас, имеют наличные деньги, и власть не пытается это ограничить, потому что налоги там не зависят от дохода, а следовательно, нет особого смысла контролировать расходы. Впрочем, электронные деньги тут тоже в ходу, но сфера их применения ?же, чем у нас.

Россия — наряду с Халифатом — страна, где существует золотой стандарт. На самом деле этот стандарт полиметаллический, поскольку наряду с золотыми существуют серебряные и платиновые деньги, а в активах Центробанка присутствуют и остальные драгметаллы, — но я для удобства буду далее называть его золотым. Это весьма существенно для самоощущения русских — многие из них меня спрашивали, как мы можем жить, имея вместо денег бумажки. На мои возражения, что деньги у нас обеспечены не золотом, а всем достоянием Американской Федерации, мне говорили, что это не помешает им в одночасье многократно девальвироваться, причем как в результате капризов рынка, так и сговора правительственных или финансовых кругов; у них самих раньше такое бывало, и они не видят причин, по которым подобный обвал при определенных обстоятельствах не может произойти у нас. Золотой стандарт в России отнюдь не формален — Конституция гарантирует, что любое количество бумажных или электронных денег каждый гражданин всегда может обменять на золотые деньги по номиналу, причем запрещается требовать с него для этого какие бы то ни было бумаги или справки, как и удостоверение личности. Сам номинал золотого стандарта раньше, после его введения в 2013 году, мог по закону меняться не чаще раза в двадцать лет, с объявлением за три года, но сейчас говорят, что действующий император Владимир III собирается изменить закон и установить, что золотой стандарт вообще не может быть изменен, и занести это в Конституцию. Номинал этого стандарта составляет 0,25 грамма чистого золота или 0,15 грамма чистой платины в одном рубле.

Золотых монет пять — по числу российских правителей всех времен, заслуживших прозвание «Великих», которые на них и изображены. Если через какое-то время еще один правитель удостоится подобного признания, будет введена еще одна монета. Монета достоинством 5 рублей называется гривна, она отчеканена из 9-каратного (в русских терминах — 383-й пробы) золота, весит чуть меньше 4 граммов; на ее оборотной стороне изображен Петр I и надпись: «Петр Великий (Романов), царь московский и всея Руси (1696–1725)». Монета достоинством 10 рублей называется червонец, она примерно того же размера, что и гривна, но отчеканена из 18-каратного золота (750-й пробы); на ней изображена Екатерина II и надпись: «Екатерина Великая (Романова, урожденная Ангальт-Цербстская), императрица российская (1762–1796)». Монета в 25 рублей называется марка — она весит почти 7 граммов и отчеканена из более высокопробного (900-й пробы) золота; на ней изображен Сталин и надпись: «Иосиф Великий (Сталин, урожденный Джугашвили), правитель СССР (1924–1953)». Монета в 50 рублей большая, почти 14 граммов, отчеканена из золота 900-й пробы и называется алтын; на ней изображен Иван III и надпись: «Иван Великий (Рюрикович), великий князь московский (1462–1505)». Наконец, 100-рублевая монета еще больше — она весит более 16 граммов, отчеканена из платины и называется империал; на ней под портретом написано: «Гавриил Великий (Соколов), император России (2012–2030)». Названия всех монет — старинные слова: червонец и империал — русские, гривна — древ-неславянское (хотя многими воспринимается как украинское, по опыту 1991–2020 годов), алтын — тюркское, а марка — немецкое; но склонные к насмешливости русские называют эти монеты не официальными названиями, а соответственно петя, катя, ося, ваня и гаврик. Существуют и серебряные монеты, достоинством 50 копеек (так называемый полтинник), 1 рубль и 3 рубля, а также бумажные банкноты достоинством 50 копеек, 1, 3, 5, 10, 25, 50, 100 и 200 рублей; на них изображены другие выдающиеся правители — Дмитрий Донской (1359–1389), Алексей Тишайший (1645–1676), Александр Праведный (1801–1825), Александр Освободитель (1855–1881), Владимир Восстановитель (2000–2012) и Михаил Усмиритель (2030–2040), а также военачальники — победитель хазар Святослав Рюрикович (965–966), победитель шведов и тевтонов Александр Невский (1240–1242), победитель крымчаков Михаил Воротынский (1572), победитель поляков Михаил Скопин-Шуйский (1607–1610), победитель французов Михаил Кутузов (1812–1815) и победитель немцев Георгий Жуков (1941–1945). Заменителей денег, которые де-факто могут являться платежным средством — как, например, у нас облигации Федерального казначейства, — в России нет. Пару лет назад палаты казахского и татарского народов России обратились к императору с совместной просьбой выпустить 200-рублевую платиновую монету, или хотя бы банкноту, с изображением «небесного воителя» Чингисхана, поскольку в сущности именно он был основателем государства: вся Российская Империя исходно произошла из его державы: европейская часть — из улуса Джучи, а азиатская часть — из улуса Чагатая. Сейчас это активно обсуждается в стране, и, если решение окажется положительным, будет забавно: на одних деньгах Чингисхан, чей внук покорил Русь, а на других — Дмитрий Донской, Иван Великий и Михаил Воротынский, победившие и прогнавшие из Руси его более дальних потомков.

Я, будучи гуманитарием по образованию, конечно, знал про золотой стандарт в России, но меня всегда удивляло, как русским удалось решить проблему недостаточной добычи золота для обеспечения деньгами роста экономики. Ведь прежде золотой стандарт был везде, и у нас в Америке он существовал до 1970 года (правда, последние полвека в основном формально), но от него вынуждены были отказаться. Мой собеседник, которому я задал этот вопрос, начальник отдела Центробанка Владимир Егоров, ответил мне, что на самом деле это просто вопрос расстановки приоритетов (настроя, как он выразился): или вы задаете желаемые вами параметры экономики, включая размер денежной массы и динамику цен, и тогда уже смотрите, хватит ли у вас золота, или вы берете как данность то, сколько у вас есть и будет дальше золота, а там уже смотрите, какие при этом получаются параметры экономики. «У вас не хватало золота не для нормальной экономики, — сказал он, — а для того, чтобы безудержно печатать деньги, что вы и делали всю вторую половину двадцатого и начало нашего века, создавая инфляционный пузырь, только скрытый. Конечно, чтобы иметь денежную массу в 150% от годового ВВП (при оптимуме 60%) и совокупный внутренний долг в 400% годового ВВП — а именно так было у США еще в начале нашего века, — не хватит никакого золота». — «Но жестко ограничивая эти параметры, например, путем однозначной привязки к золоту, вы искусственно ограничиваете экономический рост, — возразил я. — Это все равно что недодавать питательных веществ и витаминов растущему организму, потому что это-де превышает рекомендуемую норму». — «А так, как делали вы, — это давать ему допинг, — был ответ, — и на этом допинге всегда вначале здорово, а потом плохо. Несколько десятилетий ваша экономика надувалась гигантским пузырем, и вы гордо поглядывали на всех остальных — а потом он закономерно прорвался Великим кризисом 2010 года. А мы имеем столько денег, сколько имеем золота, и, если денег будет не хватать, значит, произойдет дефляция. Это саморегулирующийся процесс, и чем меньше в него вмешиваться, по крайней мере грубо, тем меньше катаклизмов и кризисов он принесет».

Я не могу сказать, что собеседник меня полностью убедил, но какие-то рациональные зерна в его словах, безусловно, есть. Нельзя утверждать, что инфляция в России нулевая (Центробанк такого и не хочет), но за последние 25 лет она составляет около 1,5–2% в год, при достаточно высоких темпах роста ВВП. Для обеспечения необходимого количества золота еще в 2013–2017 годах была реализована государственная программа наращивания добычи, и к 2020 году она составляла уже около 800 тонн в год (не считая платины); а сейчас, на увеличившейся территории и плюс на астероидах, всего в год добывается 3680 тонн всех драгметаллов, в пересчете на условные тонны золота. Кроме того, значительная часть импорта России приходится на приобретение золота и платины в Халифате, а также серебра у нас. Таким образом, Империи удается обеспечить прирост золотого запаса на 5% в год, то есть на величину среднего роста экономики и соответственно денежной массы. Внутри страны существует строгая монополия государства на покупку и продажу драгоценных металлов (имеются в виду металлы в слитках, а не ювелирные украшения), но добывать их могут и частные компании (в основном так и происходит), при условии сдачи продукции государству.

2. Финансовый сектор

Одним из самых зримых и необычных проявлений того, что Россия православная страна не только по Конституции, но и по своему христианскому духу во всех сферах жизни, является российская кредитная система. Одного знакомства с ней достаточно, чтобы начать всерьез воспринимать слова русских о примате в их жизни христианских ценностей. Как вы знаете, Священное Писание четко и недвусмысленно запрещает ростовщичество, то есть дачу денег взаймы под процент; но мы, к сожалению или к счастью, воспринимаем это не буквально — в отличие от русских. Еще в 2013 году, в начале реформ Гавриила Великого, было объявлено, что, наплевав на этот запрет (он соблюдался в Европе, между прочим, еще в Средневековье), западная цивилизация вступила на сатанинский путь и что для России это неприемлемо. Но очевидной альтернативой этому был полный законодательный запрет на ростовщичество, что стало бы первым шагом на пути превращения России не просто в православную, а в фундаменталистскую страну, чего никто не хотел. В итоге было найдено промежуточное решение, которое действует и поныне: ростовщичество в России не запрещено и даже не ограничено законом, но государство, в лице нескольких государственных банков, выдает кредиты желающим юридическим и физическим лицам без процента. Это не значит, что кредит может получить любой желающий: как и у нас в Америке в обычных коммерческих банках, в российском госбанке у вас потребуют обеспечение в размере, определяемом как сумма кредита, разделенная на коэффициент ликвидности, бизнес-план для оценки серьезности ваших проектов (если речь не идет о небольшом, так называемом нецелевом, кредите), а также проверят вас на предмет вашей кредитной истории. Но если все это у вас о’кей, то кредит вы получите без процента. Он будет не совсем бесплатным, потому что с вас все-таки возьмут плату за выдачу (компенсация организационных расходов банка), а также плату за риск кредитора — в сущности, страховки невозврата. Но это не может считаться замаскированным процентом, потому что эти выплаты невелики и к тому же пропорциональны не выдаваемой сумме, а количеству времени, затраченному на ваш запрос, — по типу гонораров адвокатов. Кстати, и наши банки, кроме процента за кредит, берут деньги за многие операции (они формируют так называемые непроцентные доходы банка).

Меня весьма интересовал вопрос, как влияет беспроцентный кредит на инфляцию — ведь у нас ее, наоборот, сбивают, когда надо, высоким ссудным процентом, и соответственно при его нулевом размере она должна быть весьма велика. Внимательное изучение показало, однако, что аналогия здесь неприменима, потому что в Американской Федерации и в Российской Империи совершенно по-разному формируется общий объем кредитования в стране. У нас федеральная резервная система устанавливает ту или иную учетную ставку, то есть величину процента, под который она кредитует банки, и всем желающим банкам дает столько, сколько они просят (с учетом их капитала, разумеется), производя для этого необходимую эмиссию. Объем кредитования определяется только платежеспособным спросом — чем учетная ставка ниже, тем он больше. В России же учетная ставка фиксированно равна нулю, но зато общий объем кредитования не может превышать лимит, установленный Центробанком (собственно, даже не лимит кредитования, а просто лимит агрегата денежной массы М1, то есть общего объема безналичных денег в стране); поэтому если спрос на кредиты будет слишком велик и упрется в лимит, то заемщика в банке могут попросить подождать своей очереди. Хотя и не очень часто, но это случается и потому детально регламентировано Центробанком: четко прописано, что имеет приоритет при приближении финансовой системы к лимиту — кредитование ли текущей деятельности функционирующих бизнесов, их капитальные траты или кредиты на создание новых бизнесов. (Коррупции при этом русские не боятся — ответственные сотрудники госбанков проходят регулярные технодопросы.) Такой подход, как вы заметили, весьма точно иллюстрирует принципы, изложенные мне Владимиром Егоровым при разговоре о золотом стандарте (см. выше), — он позволяет не допустить инфляции, и, хотя он задает пределы роста, стабильность развития при нем обеспечена. Частному же капиталу никто не мешает давать вам кредит под процент — но кто будет его брать, если можно получить без процента? Только если предложат дать кредит без обеспечения — но это почти неприемлемый риск для кредитора, на который, впрочем, некоторые венчурные инвесторы все же идут, так что рынок обычных процентных, но беззалоговых кредитов в России существует, хотя и небольшой. Или вам могут предложить процентный кредит в тот период, когда на беспроцентный в госбанках возникла очередь из-за лимита кредитования, но это случается нечасто, да и большинство заемщиков предпочтут подождать. Таким образом, ростовщичество в Империи не запрещено, но вытеснено в маргинальные экономические ниши. Это имеет одно существенное последствие, важность которого невозможно переоценить: поскольку на деньгах нельзя заработать, просто давая их в рост, то никто не даст вам и процент за депозит — наоборот, за хранение ваших денег в банке вам придется заплатить 0,3–0,7% в год, как и за каждую банковскую операцию; если бы не эти платежи, то в отсутствие ссудного процента банковская система не могла бы существовать.

Конечно, вы можете арендовать ячейку и хранить деньги в наличном виде, но государство с этим борется, установив акцизный сбор за услугу по предоставлению ячеек, так что это выйдет еще дороже. (Государство борется с этим для того, чтобы поменьше обменивали банкноты на золотые деньги специально с целью их хранения — по-научному, тезаврации, — это будет увеличивать потребную долю золота в общей денежной массе.) Или можете держать деньги дома — но тогда у вас их могут украсть воры или взять без спросу домочадцы. А есть еще налог на имущество (см. далее), да и инфляция хоть и маленькая, но все же существует — все эти факторы «подъедают» ваши деньги. Итог вышесказанного столь же логичен, сколь непривычен нам: если у нас деньги, в отличие от любой другой формы капитала (недвижимости, завода, магазина и т.д.), не требуют никаких затрат для своего сохранения и, наоборот, приносят какой-то доход, даже если ни во что их не вкладывать, то в России просто так сохранить деньги нельзя, не говоря уж про то, чтобы на этом заработать! Можно деньги во что-то вложить и тогда не только сохранить, а зарабатывать хоть 1000% годовых — но это уже не рента, а активный бизнес, невозможный (во всяком случае, слишком рискованный) без вашего личного участия. То есть бизнесменов в России полно, а рантье нет, поэтому, чтобы просто сохранить деньги, надо быть бизнесменом (это все относится и к корпорациям). Подобная ситуация приводит к тому, что инвестиционная активность в России весьма велика. Но не менее важны психологические последствия описанных обстоятельств — предпринимательский доход воспринимается как результат в первую очередь вашего таланта и труда, а не капитала. Это один из компонентов того, что имеют в виду русские, когда говорят, как сказала мне другой руководящий работник Центробанка Оксана Теребилко: «У вас деньги стали целью всего, самодовлеющей величиной — а у нас они остаются в традиционной роли меры стоимости и средства платежа».

Здесь мы плавно перейдем к российскому фондовому рынку. Вы не могли не обратить внимание, дорогие соотечественники, что человек или корпорация в России могут разместить свои деньги не на депозите в банке, а в чем-то типа инвестиционной компании или фонда, причем как в долевых (акции или паи), так и в долговых (облигации) инструментах этого фонда. Что касается облигаций или бондов, то такого рынка почти нет: зачем эмитенту брать посредством их ваши деньги взаймы под процент, если он может взять их у госбанка без процента? Разве только если у него нет обеспечения или вразумительной бизнес-концепции — но тогда и вам крайне опасно покупать облигации такой компании. А вот долевые инвестиционные компании в России весьма распространены, с тем отличием от наших, что они существенно меньше вкладывают в биржевые инструменты (как вы увидите далее, их роль в России невелика), а в основном выступают мажоритарными или существенными миноритарными акционерами реальных бизнесов, а то и их организаторами — у нас же это практически запрещено. Позиция имперского надзора за финансовыми рынками и в целом Имперской канцелярии экономической политики в отношении таких компаний вполне благосклонная: вкладывая в них деньги, вы достаточно рискуете и потому в большей части случаев принимаете в их деятельности самое активное участие (поэтому среди российских инвестиционных компаний нет таких гигантов, как наши публичные инвестиционные фонды). Иными словами, вкладчик в типовую инвестиционную компанию в России — это отнюдь не рантье. Кстати, когда инвестиционные компании размещают собранные у вкладчиков деньги (или вложенные несколькими инвесторами — тогда это инвестиционный банк), то есть дают их каким-то существующим или организовывающимся бизнесам, они делают это, как вы поняли, в обмен на долю, а не взаймы. В этом смысле они абсолютно идентичны исламским банкам в Халифате — только там для бизнеса это единственный вариант привлечения денег, а в Империи — нет. Соответственно leverage buy-out, обычная и наиболее распространенная для малого бизнеса процедура привлечения денег (когда вы вкладываете от четверти до половины собственных денег, а остальные берете в долг у банка, но уже без залога), в России также весьма распространена: вы либо берете их у госбанка взаймы без процента, либо, если вы не убедили его (например, у вас всего четверть своих денег), идете в инвестиционную компанию и привлекаете деньги в обмен на долю. Инвестиционные компании, естественно, частные — это обычная коммерция (в отличие от выдачи беспроцентного кредита), в которую государство не лезет.

Помимо почти полного отсутствия долговых финансовых инструментов и доминирования долевых, российский фондовый рынок имеет ряд определенных особенностей. В России есть закрытые акционерные общества (ЗАО), в которых продать свои акции кому бы то ни было вы можете только с согласия общего собрания. Свободно это можно сделать в так называемых публичных акционерных обществах (ПАО), но для них закон требует наличия у организаторов контрольного пакета. Выглядит это так: когда какая-то компания в некий момент своего развития хочет стать ПАО (организовывать их с нуля по закону нельзя), то она может эмитировать и продать на рынке акции, но так, чтобы у нее осталось более 50% акций. Это обременение бессрочно и зафиксировано в реестре не на собственнике, а на самом пакете — то есть оно остается при любых сменах собственника. Если же где-то контрольный пакет исчезнет, общество будет немедленно закрыто, и начнется процедура ликвидации (помимо возбуждения уголовных дел). Смысл этого в следующем: там, где акции свободно обращаются, то есть высоколиквидны, их владельцы, особенно мелкие, выступают как вкладчики — а вкладчики не бизнесмены. К бизнесменам надо относиться как к людям, которые действуют, в том числе и рискуют, по собственному свободному и осознанному выбору, а к вкладчикам так относиться нельзя. Их надо защищать — и от мошенников, и просто недобросовестных людей, которые будут управлять деньгами вкладчиков, не являясь хозяевами и потому не имея настоящей ответственности в решениях. Самым простым способом подобной защиты российский закон считает обязательное наличие реального хозяина, который остается таковым, даже когда привлек деньги вкладчиков. Таким образом, в России невозможна обычная у нас ситуация, когда основатель фирмы в результате ряда эмиссий остается с 10–15% акций, полностью сохраняя реальный контроль; нельзя не согласиться, что его интересы перестают в этом случае быть тождественными интересам и самой фирмы, и остальных вкладчиков.

Для обычных же ЗАО никаких требований по наличию контрольных пакетов в России нет, потому что там акции не обращаются свободно. То есть ликвидность по смыслу российского законодательства может быть либо тогда, когда вы реальный бизнесмен (то есть сами ведете дела принадлежащего вам бизнеса или имеете контрольный пакет ПАО), единолично или консолидированно с небольшим числом партнеров принимающий решения, либо когда вы вкладчик при реальном хозяине, и от вас, напротив, заведомо ничего не зависит. Начальник имперского надзора за финансовыми рынками Акежан Сабирдин так пошутил на этот счет: «Как вы знаете, рынок акций называется в экономической науке рынком фиктивного капитала. Так вот у нас, чтобы получить выход на свободный рынок, этот капитал должен быть по-настоящему фиктивным». К слову, такой порядок делает почти невозможным и корпоративные войны за контроль, и рейды с целью недружественного поглощения — всему этому просто нет места; что же касается дружественных слияний ПАО, то они возможны и имеют место в практике, но только тогда, когда владельцы контрольных пакетов обоих сливающихся ПАО договорятся объединить их в один нераздельный контрольный пакет нового ПАО, принадлежащий их общему закрытому ЗАО.

3. Реальный сектор

Поскольку в целом по образу жизни Россия не особо отличается от нас — это такое же урбанизированное, технологическое общество, — то общая структура реального сектора экономики (то есть что именно, как и в каких пропорциях производится) принципиально схожа с нашей. Общий уровень технологического развития тоже примерно соответствует нашему, хотя в отдельных сферах может несколько уступать нам или, наоборот, превосходить, но не сильно. Но есть у российского реального сектора весьма существенные особенности: одна из главных заключается в том, что там существует государственный сектор хозяйства, достаточно обширный, если не сказать доминирующий (хотя по доле ВВП он не превышает четверти), и его роль в общем экономическом устройстве весьма велика. Госсектор представлен как не инкорпорированной государственной собственностью, которую эксплуатирует непосредственно Имперское управление финансов в лице Агентства государственных имуществ, так и предприятиями, которыми занимается Имперское управление хозяйства или Имперское управление инфраструктур, в зависимости от профиля. Такие предприятия бывают в форме либо ГУПов, либо ПАО с контрольным пакетом акций у государства — последние организуются на базе ГУПов в высококоммерциализованных секторах. Цель подобной организации в том, чтобы акции таких компаний увеличивали количество привлекательных инвестиционных инструментов на фондовом рынке и, таким образом, связывали дополнительные объемы денежной массы. Начиная воссоздавать госсектор в 2006–2007 годах, новая русская экономическая школа вполне отдавала себе отчет в существовании реальной опасности увлечься этим процессом, а возврата к государственной экономике никто в России не хотел и не хочет. Поэтому были сформулированы четкие критерии (модифицируемые по мере технического и иного прогресса) того, что может относиться к госсектору, — и власть не выходит за их рамки. Эти критерии я далее перечислю.

Во-первых, к госсектору относится все производство вооружений и военной техники. Дело здесь не в боязни злоупотреблений и тем более не в желании не отдавать частникам лакомый кусок, а в том, что в этой отрасли исполнитель не в меньшей мере, чем заказчик, определяет стратегию технического развития — а к этому русские допускать частных инвесторов не хотят в силу их мотиваций, заведомо не тождественных интересам государства. К слову, в государственном военно-промышленном секторе сосредоточена и весьма существенная, если не основная, часть прикладной науки страны — кроме разве что биологических наук, которые, впрочем, тоже в основном находятся в государственном секторе (во всяком случае, медицинские), только не в экономической, а в социальной сфере, вместе с практическим здравоохранением.

Во-вторых, государственной является вся добыча полезных ископаемых, а также иных природных ресурсов, в частности леса и рыбы, потому что природа есть дар Бога всем людям, а не кому-то конкретно, и с чего бы кому-то богатеть на эксплуатации общего достояния. Следует сказать, однако, что в этой части слово «госсектор» не должно вводить в заблуждение — почти все государственные природопользующие предприятия управляются частными управляющими компаниями, то есть Имперское управление хозяйства не решает вопросы типа где и какой марки насосы покупать для нефтепромыслов.

В-третьих, государственной является так называемая стратегическая энергетика — это гигантские термоядерные, гидро- и геотермальные электростанции, а также единая энергосистема страны, состоящая из сверхпроводящих магистральных линий и аккумулирующих станций; здесь производится более 85% электроэнергии России. Остальная часть генерируется в энергоцехах ряда промышленных предприятий для собственных нужд, а также на относительно небольших частных электростанциях, работающих на местный рынок. Частными являются и ТЭЦ, вырабатывающие тепло для коммунальных нужд, а также энерго- и теплораспределительные сети. Термоядерные электростанции, казалось бы, могли бы быть и частными — они являются вполне рукотворными, не природопользующими объектами, в принципе не особо отличающимися от обычных заводов. Но из соображений экономической эффективности они очень большие (обычно одна имеет мощность 30–40 млн киловатт и стоит около 50 миллиардов наших долларов), и русские не хотят, чтобы такого размера и важности объекты были бы в частных руках. К тому же они были построены в 20–30-х годах государством, являются, таким образом, общенародной собственностью, а к приватизации русские относятся весьма болезненно (и вообще, и по причине крайне неудачного опыта 1990-х годов).

В-четвертых, государству принадлежат заведомо монопольные элементы инфраструктуры — в первую очередь железные и автомобильные дороги. Это относится только к самому полотну дороги — транспортные компании, владеющие подвижным железнодорожным и автомобильным составом и осуществляющие собственно перевозки, все являются частными и зачастую имеют в собственности свои станции и терминалы. Такое положение связано с тем, что железнодорожная и автодорожная сети исторически создавались в России централизованно в отличие от, например, наших северных штатов, и потому из пункта А в пункт Б ведет, как правило, всего одна дорога. По мере изменения этой ситуации меняется и позиция государства — на протяжении последних десятилетий из госсектора были выведены практически все порты, национализированные в 2007 году, а также трансконтинентальные волоконно-оптические кабели.

В-пятых, государственной монополией является освоение космоса — все промышленные базы и поселения на планетах и астероидах, как и большие орбитальные станции и межпланетные корабли, находятся в руках государства, и частные предприниматели пока туда не допускаются, хотя настоящее положение, вполне вероятно, изменится в будущем. Правда, это не относится к околоземным орбитальным развлекательным, медицинским и иным коммерческим комплексам, как и к челнокам, летающим к ним, — это все частное. На производство межпланетных кораблей и станций по заказу государства монополия госсектора также не распространяется.

В-шестых, государство осуществляет инвестиционные программы в тех сферах, которые частный капитал по тем или иным причинам инвестировать не готов, хотя уже созданные и запущенные объекты коммерчески вполне жизнеспособны и привлекательны (они потом и продаются в частную собственность — держать в государственной собственности объекты, не относящиеся к чему-либо из вышеописанного, не положено). Если раньше, в первые десятилетия XXI века, к таким сферам относились преимущественно объекты с высоким инвестиционным барьером (то есть такие, куда частный капитал был и не против инвестировать, но потребные суммы с учетом рисков лежали за пределами его возможностей), то ныне это инвестиции либо в развитие отсталых регионов, либо в новые отрасли с еще не доказанным коммерческим потенциалом. Например, государству надо было развить экономику Кавказа из социальных и внутриполитических соображений, но желающих делать это частников не находилось. Когда же масштабная программа такого рода была проведена государством и весь облик региона (не только экономический) вследствие этого радикально изменился, то в силу исчезновения системных рисков уже не составило проблемы продать все находящиеся там государственные активы в частные руки.

В-седьмых, государству принадлежит основная часть земель страны. Земельное законодательство России достаточно любопытно, чтобы остановиться на нем подробнее.

4. Земля

Хотя частная собственность на землю и не запрещена российской Конституцией, в реальности ее практически нет — по крайней мере, нет крупного и даже среднего землевладения. Российский народ не понимает и, судя по его истории, никогда не понимал, как может принадлежать кому-то не просто чисто природный, но и полностью невосполнимый ресурс. С таким же успехом можно было бы владеть участком неба или космоса — русские считают это бредом. Да и в Библии прямо сказано: «Землю насовсем не продавайте, ибо вся земля Моя; вы у Меня на земле лишь пришельцы и поселенцы». Впрочем, русские делают из этого правила весьма обширное исключение, хотя для экономики и не принципиальное: разрешается иметь в собственности землю под круглогодичный или сезонный частный жилой дом, так называемый личный участок. Он не может быть более трех гектаров на человека, притом не более пяти гектаров на семью. Ограничение касается одного места — в разных местах страны вы можете иметь хоть десяток таких участков, но вы несете ответственность за то, что они используются вами преимущественно для личных, а не коммерческих целей. Остальная земля, которая еще в начале века находилась в частной собственности (были владения по несколько миллионов гектаров), была возвращена в государственную в 2013–2014 годах. Она изымалась по цене приватизации, а не рынка, но зато прежние владельцы имели преимущественное право на предоставление ее в тот или иной вид коммерческого пользования без смены собственника. Такое предоставление называется арендой — если за пользование взимается ежегодная плата или приложением — если ежегодных платежей нет.

Аренда практикуется тогда, когда земля является существенным или основным ресурсом данного бизнеса и когда ее дается много — например, для ведения сельского хозяйства или для гольф-поля. По имперскому закону арендованную землю категорически нельзя огораживать или любым другим образом ограничивать проход граждан (это не распространяется, естественно, на особые случаи — если вы сделали, например, коммерческое стрельбище, то очевидно, что вы, наоборот, должны закрыть все проходы). Я поинтересовался, а как же сельхозпроизводители берут взаймы, если земля им не принадлежит, а госбанки (как, впрочем, и не гос-) требуют залог? Оказалось, что они кредитуются в специализированном Сельхозбанке, где залога не требуют, а вместо него заемщик подписывает обязательство, что после двух лет просрочки он отдаст определенную долю своего бизнеса банку и отвечает за то, что сам не бросит этот бизнес и не переключится на другой вид деятельности.

В приложение дают землю тогда, когда она носит для данного бизнеса второстепенный характер и ее относительно немного — например, под промышленным предприятием или под многоквартирным жилым домом (поэтому это так и называется); эту землю часто дают бесплатно, реже за единоразовый платеж, и, как правило, бессрочно.

Как вы уже поняли, дорогие соотечественники, во всех случаях есть целевое назначение земли, которое может быть разной степени детальности. Собственность на личный участок подразумевает отсутствие коммерческого использования, приложение — его использование под определенный тип бизнеса, а аренда требует точного описания, что именно там будет делаться и с какими параметрами, потому что от этого зависит сохранение и плодородия почвы, и экологического равновесия в данном месте. Земля может из выданной в приложение переходить в личную собственность — так происходит, когда застройщик подает заявку на выдачу земли под строительство нового поселка или городка. Такие заявки крайне поощряются, как способствующие приумножению жизни в Империи. Землю выдадут застройщику в приложение — если на конец года его заявка единственная, то бесплатно, а если их несколько, то тому, кто предложит больше денег. А когда он начнет продавать готовые дома, то землю под ними покупатели на свой выбор либо купят у Имперского управления государственных имуществ, либо возьмут в аренду у него же — цена земли известна заранее, потому что она записана в кадастре для каждого участка в стране и пересматривается не чаще одного раза в пять лет. Таким способом застройщик поощряется на взятие больших земельных массивов и превращение их в города и поселки, но лишается возможности спекулятивно зарабатывать на самой земле: дифференциальную ренту, то есть более высокую цену за хорошее местоположение, конечный потребитель заплатит не ему, а государству.

5. Проекты

Роль государства в реальном секторе экономики Империи не ограничивается, однако, только наличием государственного сектора. Не менее важным является осуществление экономических проектов общенационального масштаба, в которых может участвовать, и количественно даже доминировать, и частный капитал. Такого рода проекты были широко распространены в период Второй Империи, и уже в Период Восстановления к ним вернулись: в конце первого и начале второго десятилетия нашего века это было освоение Севера и Сибири (уже с 2006 года начала строиться Трансполярная магистраль Санкт-Петербург — Анадырь) и восстановление отечественной, в том числе военной, промышленности, то есть в широком смысле экономическая часть подготовки к войне. В 20-е годы это было освоение всей новой территории Империи — как ассимиляция Европы и других новых территорий, так и «подтягивание» старых в исторической России. В 30–40-е такими проектами стали строительство стратегической энергетики и начало освоения космоса. В 40-е — программа «утепления». Сейчас такого рода проектами являются уже не освоение, а заселение и полная интеграция всей Великой евразийской равнины и продолжение освоения космоса (этого хватит еще надолго, если не навсегда).

В российской экономике, системно испытывающей пробуксовку традиционных источников роста (см. далее), общенациональные проекты — едва ли не главный ее локомотив, но этим их роль не исчерпывается. Потому что, кроме этого, они укрепляют чувство единства нации и осмысленности общей жизни и придают цель индивидуальной жизни миллионов людей. Я думаю, что без такого рода проектов — и в экономическом, и в более широком смысле — России в том виде, как она есть, существовать бы не могло; в частности, именно они, на мой взгляд, лежат в основе российского представления о сильной государственности как о самоценности. В этом смысле возврат к «проектному» управлению во времена Владимира II оказался не менее важным для возрождения России, чем идеологический поворот и государственное строительство.

Экономические проекты бывают и не такого глобального масштаба, а подчас ограничиваются одним крупным предприятием. Примером того, какие при этом используются подходы, служит государственная программа развития автомобильной промышленности, принятая в 2007 году. Эта отрасль в России на тот момент была представлена, в части легковых автомобилей, в основном одной компанией, АО «ВАЗ» (не считая предприятий по отверточной сборке иностранных автомобилей), существовавшей еще со времен Второй Империи. Эта компания производила около 800 тысяч сильно устаревших, плохих по качеству и при этом не дешевых автомобилей. В начале века шла борьба двух точек зрения на то, что с этим делать — или поощрять создание в России филиалов транснациональных автомобильных компаний, или каким-то образом попытаться способствовать возрождению национального автомобилестроения (точнее, рождению, поскольку всерьез его в России никогда и не было). В 2005 году возобладала вторая точка зрения, но российская экономическая мысль еще находилась в плену навязанных стереотипов о рыночной экономике, поэтому весь план заключался в том, чтобы государственная компания «Рособоронэкспорт», специализация которой понятна из названия, купила АО «ВАЗ» (это произошло в конце 2005 года). Предполагалось, что затем «Рособоронэкспорт» выступит инициатором слияния АО «ВАЗ» с АО «КамАЗ» (государственной компанией, производящей большие грузовики) и с АО «ГАЗ» (частной компанией, производящей городские грузовички и автобусы). Абсурдными подобные планы, безусловно, не были, но ожидать от них каких-то прорывов в отрасли — а нужны были именно они — не было никаких оснований. Но в 2007 году, после начала ухудшения отношений с Западом и осознания необходимости более активной промышленной политики, был озвучен совершенно другой подход. Государство объявило тендер на создание двух новых, конкурирующих друг с другом и с имевшейся компанией АО «ВАЗ», автомобильных корпораций. Проект включал в себя собственно корпоративное строительство, разработку модельного ряда, создание производства, обучение персонала, организацию сбытовой сети — русская школа называет это «корпорация под ключ». Победитель тендера должен был освоить отпущенные на это государственные деньги как управляющая компания, а собственность оставалась полностью государственной. Победили две компании, сингапурская и итальянская, причем обе не являлись автомобильными, а были инвестиционно-консалтинговыми. Это не случайность — мировые автомобильные компании к конкурсу не допускались, поскольку российская власть хотела иметь национальную промышленность, а не филиал транснациональной. Государство выделило на эти два проекта около 11 миллиардов долларов, взятых из золотовалютных резервов Центрального банка России. А для того, чтобы впрыск этих денег в экономику (той части, которая не уходила за границу) не вызвал всплеска инфляции, он был уравновешен продажей части акций этих автомобильных компаний. Средства, полученные от первичной продажи, были возвращены в Центробанк. Но еще важнее то, что вторичный оборот этих бумаг, ранее не существовавших, требовал для своего обслуживания дополнительных объемов денежной массы, позволяя и даже заставляя этим увеличивать ее агрегат. Более того, если вы затратили на создание и запуск компании 11 миллиардов и при этом все сделали правильно, то ее капитализация будет кратно выше — таковы универсальные законы рынка. Так по факту и произошло — в 2011 году, после начала выпуска продукции, капитализация этих двух компаний составляла уже 23 миллиарда долларов, а в 2015 году, после выхода на проектную мощность, — 42 миллиарда. В результате уже в 2012 году эти две компании выпускали более 2,5 миллионов «Миассов» и «Каштанов», одних из лучших в мире автомобилей, создав 300 тысяч новых рабочих мест и увеличив ВВП России на 6%, а с учетом мультипликатора смежных отраслей — два с половиной миллиона рабочих мест и 22%. Но главное, организация подобных проектов стала универсальным принципом государственной инвестиционной политики: правительство затрачивает на создание новых компаний некое количество денег, а страна за счет фондового рынка получает потребность в дополнительной денежной массе, существенно большей этого количества.

Кстати, похожий механизм обеспечения постоянного роста экономики за счет эмиссии, но без инфляции использовался и США начиная с 80-х годов ХХ века. Такой подход годится не для любых отраслей, а лишь для тех, где главным лимитирующим фактором является высокий инвестиционный барьер и барьер рисков. Но именно такие отрасли и стали главным локомотивом российского экономического возрождения, обеспечивая рост ВВП в отдельные годы до 20%. Причем далее для этого использовались уже не резервы, а просто эмиссия (русская экономическая школа ввела для этого специальный термин — «обратимая эмиссия»). Не будет преувеличением сказать, что такой подход — создание за государственные, в том числе эмиссионные, средства готовых действующих корпораций, с последующей продажей их акций и возвратом затраченных средств, как правило расширенным, — стал новым словом в управлении экономикой и далее неоднократно воспроизводился другими странами.

6. Антимонопольная политика

Важная особенность российской экономики — весьма активная антимонопольная политика. Государство относится к ней очень серьезно, считая ее ключевым инструментом обеспечения высокой эффективности экономики в целом (а значит, и военной мощи). Это видно из того, что даже в чисто государственных сегментах рынка, например в банковской или нефтегазовой отраслях, власть имеет не одного, а четыре—шесть конкурирующих между собой хозяйствующих субъектов.

Важную роль в антимонопольной политике России, как и у нас, играет запрет картельных соглашений и других проявлений несправедливой конкуренции; но гораздо более значимую часть в ней составляет так называемое прямое действие. Означает это вот что: если Имперская антимонопольная служба замечает, что в каком-то сегменте рынка появляются доминирующие субъекты и ограничивается конкуренция, но без картельного соглашения и других нарушений закона, а естественным образом, то она принимает и начинает реализовывать программу стимулирования конкуренции. Приведу пример, из которого станет понятно, как это происходит: в конце 20-х — начале 30-х годов, когда на российском рынке появилось и массово распространилось вирту, абсолютно доминирующей оказалась компания «Виртусофт» — именно она первой создала операционные системы виртуальной реальности и разработала стандарты для виртустанций. Естественно, догнать ее впоследствии стало другим не по силам, хотя она и не использовала никаких нечестных приемов. У нас были очень похожие случаи — с начала XX века до 70-х годов монополистом в области телефонии была компания Белла АТТ, которая ее и изобрела, а в 80–90-е годы ХХ века практическим монополистом по домашним операционным системам стала компания Гейтса «Майкрософт», которая их впервые разработала. Обеим компаниям инкриминировалась властями нечестная конкуренция в виде разработки стандартов — хотя всем очевидно, что они просто не могли этого избежать. Аналогия, как видите, полная — но если у нас в обоих случаях проблема решалась сначала гигантскими штрафами и ограничениями, а впоследствии принудительным разделением, то в России все было не так (принудительного разделения там вообще не существует). Принятая Антимонопольной службой программа включала разработку в государственных научных центрах альтернативных систем виртуальной реальности с последующей передачей их в частный сектор на льготных условиях; выдача льготных (то есть необеспеченных) кредитов частным фирмам на то же; создание государственных фирм для запуска производства альтернативной техники под это, с их последующей приватизацией; и выдача льготных кредитов частным фирмам на те же цели. В результате к 2040 году доля «Виртусофта» на рынке снизилась до 32% (ныне 23%) — при том что никаких мер против этой компании не применялось: то, что ее доминирование не полезно для экономики, не есть ее вина. Так работает система прямого антимонопольного действия.

А вот другой пример: в 20-х годах ряд общественных организаций потребителей пожаловались государству на несуразно высокие цены нотариусов, доходящих до 2% цены сделки за десятиминутную работу по ее заверению. Однако проведенная оперативная разработка не выявила сговора — скорее это был негласный консенсус. Тогда Антимонопольная служба открыла большое количество новых нотариальных контор, на которых висела вывеска «Ответственность Империи», что очень нравилось потребителям, и цены в которых к тому же были практически демпинговыми по сравнению с прежними нотариусами. В результате весьма значительное число старых нотариальных контор было вытеснено с рынка, а оставшиеся вынуждены были очень сильно снизить цены. После этого работники новых контор получили возможность в кредит выкупить их у государства, притом с сохранением знака (все это изначально и предусматривалось контрактами с ними). После этой истории, получившей широкую огласку, представители любой аналогичной профессии, например адвокаты, много раз подумают, прежде чем решатся повышать цены на свои услуги.

Российская антимонопольная политика в части системы прямого действия оказывает особое влияние на рынок бытовой техники и особенно автомобилей, делая такие изделия сильно отличными от наших. Дело в том, что и у нас, и в других странах машины и технику в целом, а также отдельные их узлы и детали специально делают не слишком долговечными — то есть искусственно и целенаправленно ограничивают их срок службы (это называется запрограммированный износ). Цель этого понятна — если автомобиль в целом будет служить двадцать лет, а отдельные его запчасти — десять, то люди будут менять их достаточно редко, что приведет к сворачиванию автомобильной промышленности. Общество относится к этому с пониманием: может, и лучше было бы иметь более долговечные вещи, но платить за это снижением темпов экономического роста не хочется — ведь это повлечет за собой и уменьшение числа рабочих мест и их оплаты, и уменьшение бюджетных трат. Но понятно и то, что принцип запрограммированного износа может работать только тогда, когда ему следуют все без исключения производители: достаточно одному из них выбросить на рынок существенно более долговечный товар за ту же цену, как люди начнут брать только его.

В России же описанный принцип считают жульничеством, поэтому Антимонопольная служба подошла к этому вопросу достаточно жестко. Причем ей ни разу не пришлось прибегать в этом вопросе к прямому действию — достаточно оказалось угрозы. Еще в 10-х годах служба собрала у себя руководителей всех крупных компаний, производящих изделия длительного пользования, и четко предупредила их, что им дается на реорганизацию три года, после чего эксперты службы начнут мониторинг вновь выпускаемых изделий на предмет запрограммированного износа. Если таковой выявится, были предупреждены компании, то служба создаст новые компании-производители и накачает их деньгами, поручив им начать выпуск техники, служащей намного дольше, — посмотрим, каким образом вы будете с ними конкурировать. Но это при условии, если не обнаружится сговора — а если обнаружится, то вы в дополнение ко всему получите еще и уголовные дела. Угроза сработала — у действующих компаний в такой ситуации просто не было выбора, — и ныне российские автомобили и запчасти к ним, как и бытовая техника, действительно служат гораздо дольше наших.

«Но как же так, — недоумевал я, — это ведь должно неизбежно привести к тому, что люди будут гораздо реже менять машины, а значит, резко упадет производство автомобилей — вам же хуже будет». — «Производство падает, но не резко, — отвечал мне Герхард Битрих, заместитель начальника Антимонопольной службы. — Люди действительно меняют машины реже, но вовсе не ездят на них по двадцать лет, которые эти машины легко могут прослужить. В наших условиях компании-производители вынуждены выпускать на рынок новые модели, которые радикально отличаются от предыдущих, потому что иначе не убедить потребителя поменять машину. На замену машины люди решаются потому, что новая модель качественно иная, а не потому, что старая физически развалилась. Наша задача — создать условия, чтобы производитель вынужден был действовать именно так». И действительно, дорогие соотечественники, у русских новые модели машин у каждого производителя появляются реже, но они, как правило, совершенно не похожи на предыдущие — это существенное отличие от нашего авторынка, где модельный ряд обновляется гораздо чаще, но при этом новинки обычно практически ничем не отличаются от своих предшественников.

7. Реклама

Еще одна любопытная особенность российского реального сектора — в России почти нет рекламы, во всяком случае ее качественно меньше и она качественно проще, чем в нашей Федерации, Индии или Поднебесной. Это требование имперского законодательства — Закона «О рекламе» 2013 года и Закона «О психической защите нации» 2015 года. До того, еще в первом десятилетии нового века, рекламы в России было больше и она была даже навязчивее, чем у нас.

Первый закон устанавливает, что реклама должна быть по существу, то есть в ней не должно быть изображений, персонажей, сюжетов и сообщений, не относящихся прямо к рекламируемому товару. Все вы знаете нашу теле- и виртурекламу кока-колы с безответно влюбленным в одноклассницу мальчиком, на которого она обращает внимание только тогда, когда он угощает ее кока-колой. Так вот, в Империи эта реклама была бы мгновенно признана незаконной, потому что ни мальчик, ни девочка, ни любовь никакого отношения к напитку, тем более безалкогольному, не имеют. Даже вполне невинные, казалось бы, наши рекламы домашней техники, с симпатичной домохозяйкой, рассказывающей, как она теперь довольна стиркой, по русскому выражению, «не катят» — актеров-персонажей по закону вообще не должно быть. Можно показывать только сам товар и говорить лишь о нем, притом только о его сущностных свойствах. Если рекламируется, например, одежда, которую трудно показать без человека, то ее показывают на манекене. Соответственно запрещена и так называемая имиджевая реклама, включая щиты или растяжки типа «Такая-то компания поздравляет россиян с Новым годом». Также запрещено использование известных людей (спортсменов, актеров, певцов) — и изображений, и просто имен; это относится даже к тем случаям, когда они сами являются владельцами фирм — производителей рекламируемого товара. Кроме того, по этому закону в рекламе не должно быть лжи — поэтому штучки типа «С тех пор, как я стал пользоваться этим кремом для бритья, все девушки от меня без ума» категорически не допускаются. Также не допускается иных, кроме неотредактированных фотографических, изображений товара — то есть показывать на рекламном щите нарисованное жилое или офисное здание, которое еще не построено, нельзя. Не допускается сравнений и оценок — то есть слоганов типа «Самый надежный инвестиционный фонд России» или «Лидер продаж в таком-то секторе», даже если это правда. Категорически запрещены в рекламе явно психоделические фразы, типа «Ты самый лучший» или «Все будет хорошо». Таким образом, этот закон ограничивает рекламу, по сути, информационными сообщениями. Кроме того, для ряда категорий продуктов, например лекарств, запрещена даже и такая реклама. Хотя вместе с тем реклама алкоголя и разрешенных наркотиков в России не запрещена — то, что разрешено продавать, разрешено и рекламировать, — реклама же лекарств и тому подобного не допускается лишь для того, чтобы люди не занимались опасным самолечением.

Второй закон (та его часть, где идет речь о рекламе) запрещает использование психоделических приемов любого рода. У нас тоже есть такие запреты, например еще с ХХ века запрещен так называемый 25-й кадр, — но русские понимают психоделический прием существенно шире, как любые воздействия на подсознание — символом, образом, тембром голоса или иного звука. Телевизионная реклама поэтому вообще запрещена, в том числе в Сети. В определенных случаях воздействием на подсознание могут счесть и просто слишком частое повторение некоей рекламы, даже сделанной без нарушений, — в этом случае предпишут увеличить расстояние между щитами с этой рекламой на улице или трассе или время между ее повторами по радио или в Сети.

Смысл запрета в том, что, по представлениям русской экономической школы, воздействие на человека настоящей, не ограниченной такими способами рекламы любого товара гораздо сильнее, чем самого товара. Поэтому основные усилия субъектов бизнеса начинают тратиться не на то, чтобы улучшить или удешевить товар (это сложно и долго), а на то, чтобы лучше его подать, — экономика становится все более виртуальной. Что-то в этом есть, дорогие соотечественники, — если по дорогим товарам, где люди и у нас ориентируются в первую очередь не на рекламу, например по автомобилям, русские в качестве нас не превосходят, то качество товаров простых (еды, одежды, электроники) в России явно выше.

8. Налоги и бюджет

Налоговая система России проста, хотя в своей конкретике довольно необычна. При этом она весьма стабильна — об изменении ставки или порядка взимания налога по Конституции положено объявить не позднее чем за три года. Налогов с чистого дохода (то есть налога на прибыль корпораций и подоходного налога с физических лиц), которые с XIX века являются основными налогами во всем цивилизованном мире, в России нет вообще. Главный российский налог — это налог на имущество; его ставка меняется редко даже по российским меркам (то есть попросту не менялась с момента введения этого налога в 2013 году) и составляет 5% в год. Под облагаемым имуществом юридических лиц (или физических лиц — предпринимателей) понимаются реальные активы по цене приобретения, с вычитанием нормативного износа и добавлением фактически произведенных затрат на ремонт. Кроме того, для каждого объекта недвижимости раз в пятнадцать лет проводится переоценка так называемого источника дифференциальной ренты, то есть того компонента рыночной цены, который связан с землей (местоположением). Облагаемым имуществом являются также деньги, нематериальные активы по балансовой цене, а также котирующиеся финансовые активы типа лотов и опционов на биржевые товары, акций, паев и т.п. — по средневзвешенным котировкам текущего финансового года. Крайне существенным является то, что налогооблагаемая база не снижается на сумму обязательств — даже свободные деньги на счете облагаются одинаково вне зависимости от того, собственные они или заемные. Таким образом, налог на имущество — это налог на активы, а не на чистый капитал. Причем российской власти безразлично, что вы можете обременить свою фирму обязательствами (например, оформив свои здания и оборудование как аренду, а не как собственность), снизив тем самым свою облагаемую базу — ведь она вырастет ровно на ту же сумму у кого-то другого (в нашем примере — у арендодателя).

Под подлежащим обложению некоммерческим имуществом граждан понимаются деньги и финансовые инструменты, недвижимость и часть движимого имущества (транспортные средства, мебель, драгоценности, произведения искусства). Одно домовладение (дом или квартира) на семью, вместе с находящимся в нем движимым имуществом, облагается по половинной ставке, причем есть необлагаемый минимум (ныне — 20 000 рублей). Если гражданин является бизнесменом, он отдельно исчисляет и платит налог на капитал в бизнесе и отдельно на остальное, некоммерческое имущество; при этом один и тот же объект не может облагаться дважды.

Никаких изъятий и льгот по этому налогу, как и по другим, в России нет, за исключением так называемых некоммерческих организаций. Ими здесь называются такие религиозные, общественные, земские или имперские организации, которые не занимаются и не могут по своим уставам заниматься никакой хозяйственной деятельностью, — они налогов не платят. Но понимают это в Империи весьма жестко — для того, чтобы получить такой статус, необходимо иметь запись в уставе и инструкцию в расчетном банке о том, что на счет не могут зачисляться деньги из любых источников, кроме как от учредителей или благотворителей, а списываться могут только на строго уставные задачи (нарушение этого трактуется в уголовном плане не как неуплата налогов, а гораздо жестче — как мошенничество). А вот организации, которые могут заниматься хозяйственной деятельностью — не важно, ограниченно либо без ограничений, — но не могут полученный доход разделять между учредителями, называются в Империи бесприбыльными организациями, и налоги они платят как все.

Для хозяйствующих субъектов есть второй главный российский налог — налог с продаж. Он время от времени меняется и сейчас составляет 5%. Это не налог на добавленную стоимость и не налог на розничные продажи — это налог с оборота, взимаемый с каждой трансакции. Таким образом, одно из его последствий состоит в том, что цена товара тем больше, чем больше трансакций он прошел по пути от производителя к потребителю. По этой причине такие налоги не приживались в западном мире, хотя их неоднократно вводили в период войн. Но русские сочли, что если проявить твердость и перетерпеть, то экономика под прессингом конкуренции к нему приспособится — и действительно, ныне он способствует не столько повышению цен, сколько выдавливанию с рынка лишних паразитических звеньев.

Есть еще социальный налог — 15% от заработной платы или дохода; с зарплат его платит работодатель, а самозанятое население, получающее доход, платит его само. В обоих случаях облагаемая база определяется по факту, но не ниже половинной и не выше двойной от средней по стране зарплате. То есть богатые люди, получающие большой доход, платят с него весьма незначительный (в процентах) социальный налог; бедных же это не особо раздражает, потому что они получают зарплату, а не доход, с которой платят налог не они, а работодатели. Более того, в России давно и активно дискутируется идея перехода на подушный социальный налог, вообще не зависящий от дохода. Социальный налог не смешивается с бюджетом, а поступает в два отдельных социальных фонда, которые хотя и функционируют под Имперским управлением финансов, как и имперский бюджет, но исполняются независимо от него. Из них идут выплаты по социальному страхованию (больничные листы и т.п.) и пенсии. Эти три налога главные; есть еще взимаемый с граждан старше 25 лет налог на малосемейность — 20% их дохода при отсутствии детей и 5% при одном ребенке. При одном усыновленном ребенке вы платите 10%, а если вы физически не можете иметь детей — то как при родном, 5% (при двух усыновленных — ничего, как и при двух родных). Также 10% платит женщина, родившая одного ребенка, но отдавшая его в детдом или в другую семью; ко всему этому добавляется 5% при отсутствии супруга (при наличии двух и более детей не добавляется) — то есть максимально этот сбор может составлять 25% дохода.

В российской налоговой системе, как и у нас, существуют акцизы на некоторые товары и услуги, которые государство не хочет запрещать, но желало бы ограничить (не без пользы для бюджета), — но их не много. Остальные налоги второстепенны и существенно не меняют суммарную налоговую нагрузку. Общий ее объем — 26% от ВВП для консолидированного бюджета Российской Империи — достаточно невелик (у нас, напоминаю, 15% ВВП составляют федеральные налоги, 9% налоги штатов и 12% местные — итого 36% ВВП Американской Федерации).

Бюджетов в России два, имперский и земский; второй имеет три уровня: общин, земств и общероссийский, причем базовым является первый — исходное наполнение происходит только там, и, если община не захочет, она может ничего не передавать в земство и далее (она может, собственно, и не входить ни в какое земство). В бюджет общины зачисляется весь налог и все акцизные сборы с продаж на ее территории, но только с розничных — потому что про остальные трансакции, происходящие в основном в электронном виде, невозможно сказать, где они произошли. Туда же зачисляется половина налога на недвижимое имущество граждан и корпораций, физически находящееся на ее территории, и на их движимое имущество, если они проживают (находятся) на ее территории. То есть половину налога на имущество в части движимого имущества гражданин или бизнес платят в общину по месту своего проживания или соответственно регистрации, а в части недвижимого имущества — в общину по месту физического нахождения имущества. Вторая половина налога на имущество идет в имперский бюджет, и туда же поступает весь налог на имущество с тех граждан и предприятий, которые живут или находятся вне какой-либо общины (см. главу «Государственное устройство»). От него половина также поступает в общины, но распределяется по всем общинам Империи пропорционально численности населения. Эти поступления, вместе с еще частью средств, поступающих в общины, называются трансфертами на выравнивание уровня жизни, которое считается важной государственной задачей, потому что без этого начинает размываться чувство единства страны. Тем не менее общины и земства, имеющие бизнесы на своей территории, находятся в существенно лучшем положении. Поэтому, например, земства из кожи вон лезут, чтобы построить побольше дорог (как внутриземских, так и магистральных трасс совместно с другими земствами) — потому что эти дороги становятся территорией земства, и находящиеся там электроводородные АЗС (как и кафе, и любые другие бизнесы) начинают платить земству весь свой налог с продаж и половину налога на имущество — а свою часть трансфертов земство как получало, так и получает. Земские бюджеты также получают субвенции на те сферы (в основном здравоохранение и образование), которые управляются земской властью, но представляют общеимперскую систему и потому финансируются из имперского бюджета.

В формировании же последнего налоги вообще не играют доминирующую роль: более значимая роль у доходов от госсектора и сборов от других госимуществ (включая плату за землю и природопользование) — 82% от имперского бюджета России (35% от консолидированного) по 2052 году. Именно это дает России возможность иметь более низкую налоговую нагрузку на ВВП, чем у нас, хотя траты государства там не меньше, а больше.

9. Православные ценности в экономике

Экономика не является для российской власти первичной задачей, хотя и важна для нормального решения остальных задач; поэтому для государства немаловажное значение имеет, насколько базовые принципы экономики соответствуют православному духу. Надо отметить, что упомянутые принципы также соответствуют ценностям и исламским, и иудейским — как указывал еще в начале века в своих работах основатель неоевразийской школы Дугин, это общеевразийские принципы, имеющие единый исток во всех авраамических религиях (кроме католицизма и особенно протестантизма — русские считают, что там эти принципы извратили). Что имеется в виду? Фактический запрет на ростовщичество — притом гораздо более справедливый к людям, нежели запрет прямой, потому что им предоставляется реальная возможность получить беспроцентный кредит. Запрет на частное владение землей, как и на частную эксплуатацию недр, — опять-таки с учетом традиционного уклада жизни. Обязательное наличие контрольного пакета в публичных компаниях — для защиты мелких акционеров. Запрет зомбирующей рекламы, в реальности лишающей человека возможности выбора. Налоговая система, продуманная таким образом, чтобы сделать почти невозможным существование рантье. Даже наличие золотого стандарта не в последнюю очередь связано с тем, что именно золото и серебро являлось деньгами в ветхо- и новозаветные времена. Причем российская власть прекрасно понимает, что многое из перечисленного тормозит экономику, но для них это не имеет никакого значения, потому что экономика и в конечном счете богатство населения и государства воспринимается властью как вещи важные, но второстепенные в сравнении с правильным устройством жизни.

Есть и другие примеры христианских ценностей в экономическом законодательстве, например закон о прозрачности: по нему в России нет тайны вклада — все вклады в банках абсолютно открыты, причем не только для полиции или спецслужб, а для любого желающего — банки обязаны отображать в Сети все вклады в реальном времени. То же относится к реестрам акционеров ЗАО и ПАО, дольщиков ООО и держателей паев инвестиционных фондов, а равно к регистрам недвижимости и базам налогоплательщиков. То есть любой человек, запустив поисковик, может через десять минут узнать про любого другого человека все — сколько у него денег и где, сколько и каких ценных бумаг, бизнесов и недвижимости и сколько он платит налогов. Причем ООО могут быть учреждены только физическими лицами, а ЗАО — и юридическими, но только теми, которые сами учреждены физическими лицами. Для простоты практической реализации этого соответствующие акционерные общества обозначаются по закону как ЗАО (КУ), то есть с корпоративными учредителями, и они сами не могут учреждать новых обществ (это относится и к ДП — 100%-м дочерним предприятиям). Таким образом, в России не может быть ситуаций, когда специально создается запутанная корпоративная структура, чтобы скрыть от публики, что кому на самом деле принадлежит, — как и ситуаций, когда корпорация публично оправдывает свое действие или бездействие тяжелым финансовым положением, а сама распухает от денег. Тому, у кого совесть чиста, скрывать нечего, считают русские; а кроме того, как сказал Спаситель, «нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и ничего тайного, что не было бы узнано».

Милосердие, даже и к виновным, проявляется в российском законодательстве о неплательщиках налогов: если они не хотят их платить, их все же наказывают, хотя и не насильственным образом (см. главу «Правоохранительная система»). Но вот если они просто не в состоянии заплатить их, то неплательщиков не только не наказывают, но и не выселяют. То есть если, допустим, вы задолжали по налогам, но живете в дорогом доме (доставшемся в наследство, например, или сохранившемся от лучших времен) и следствие выяснит, что все, кроме прожиточного минимума, вы честно платите в счет погашения задолженности, то из дома вас выселять нельзя. Это относится, естественно, только к одному дому или квартире на семью. Даже если вы унаследовали роскошный дом и не хотите его продавать, но для того, чтобы заплатить налоги, вам не хватает средств, а свой предыдущий дом и остальную часть наследства вы и так продали, на этот дом взыскание направлять не будут. Вместо этого вам оформят так называемый налоговый долг (беспроцентный, естественно), который вы должны заплатить тогда, когда у вас появятся деньги. Более того, если вы обратитесь с заявлением, что вы просите ничего не брать с текущих доходов вашего бизнеса, несмотря на наличие на вас налогового долга, для того чтобы вложить их, заработать, встать на ноги и заодно погасить задолженность, вам разрешат это сделать (правда, проверив вашу искренность технодопросом). Кстати, выселять семью из единственного дома или квартиры, даже из большой и дорогой в меньшую, запрещено и по другим, неналоговым долгам (поэтому, кстати, нельзя получить кредит под залог единственной квартиры). Тот аргумент, что для рыночной экономики это является тормозящим фактором, представляется русским сатанинскими рассуждениями («прелестью»). Это относится и к задолженности по коммунальным платежам: в конце концов, это дело оператора тепло- и электрораспределительных сетей, как ему сделать так, чтобы одну квартиру технически можно было отключить за неуплату (это по закону не возбраняется).

10. Общая структура экономики

Что касается макропараметров российской экономики, то они следующие. ВВП Российской Империи (все данные за 2052 год) составил 12,79 триллиона рублей, или чуть больше 50 триллионов наших долларов, — 22,2% мирового валового продукта. Это второе-третье место в мире по абсолютному значению (у нас на 10% больше, а у Поднебесной ровно столько же), но по удельному значению, то есть по количеству произведенного продукта на душу населения, показатели в России практически такие же, как у нас, и на 70% больше, чем в Поднебесной, потому что в Империи меньше население (в Индии и Халифате оба значения — и абсолютное, и удельное — значительно меньше). Темпы роста производства составили в 2052 году в России 5,2%, примерно столько же, сколько и во все последние годы. Это немного больше, чем у нас (4,4%), и ровно столько же, сколько в Поднебесной, — то есть если экстраполировать, то Империя и Поднебесная ноздря в ноздрю постепенно догоняют нас по общему ВВП, а по удельному ВВП Империя уже в ближайшие два-три года выйдет на первое место в мире.

Средняя зарплата в России работающих (включая доходы самозанятых) — 287 рублей в месяц — несколько меньше, чем у нас, за счет меньшей доли фонда потребления в ВВП. Совокупная денежная масса агрегата М2 составляет 6,1 триллиона рублей, обеспеченность золотом и другими драгоценными металлами составляет около 6,75% агрегата М2 (102 тысячи условных тонн золота), но поскольку агрегат М0 (наличные деньги) составляет около четверти М2, то наличные деньги обеспечены драгметаллами более чем на четверть, чего вполне достаточно.

Внешнего долга у Империи, естественно, нет, внутреннего государственного долга тоже — без ссудного процента государство и не могло бы привлечь заемные средства, даже если бы хотело. Совокупный внутренний долг граждан и организаций составляет 14,4 триллиона, то есть 113% годового ВВП (у нас около 270%).

Экспорт составляет 680 миллиардов долларов, импорт — 632 миллиарда (1,3% и 1,2% ВВП — у нас по 10,8%). Валютные активы Центробанка для продажи импортерам составляют около 460 миллиардов долларов (на 8 месяцев импорта). Импортируются в основном так называемые колониальные товары (то есть не произрастающие в России или произрастающие не того качества растения и продукты из них — например, китайский чай, бразильский кофе, узбекские дыни, виргинский хлопок, эквадорские бананы), национальные предметы роскоши (например, японское саке, мексиканская текила, индийские пашмины, кубинские сигары, китайский шелк), южноамериканский кокаин, южноафриканское золото и североамериканское серебро, минералы, не имеющиеся в Империи в нужных количествах (африканские и австралийские бокситы и глинозем, монгольский молибденовый концентрат, колумбийские и бирманские изумруды и сапфиры), а также немногочисленные высокотехнологические материалы и в меньшей степени промышленное оборудование, которое русские сами еще не освоили. Экспортируются в основном электроэнергия и водород, некоторые металлы (никель, титан, палладий), тоннажные химические продукты, национальные предметы роскоши (французские вина, шотландское виски, русская икра, итальянская мебель, швейцарские часы) и некоторые машины и материалы, в основном для космоса.

По своему базовому типу российская экономика в принципе схожа с нашей — это рыночная экономика, основанная преимущественно на частных собственности и инициативе, где даже государственный сектор работает в рынке на общих основаниях. Вместе с тем целый ряд конкретных отличий, описанных в настоящей главе, приводит к появлению у нее, в качестве последствий, весьма специфических черт общего характера.

Во-первых, налоги на имущество и оборот не дают российским субъектам рынка вырасти сверх определенного размера. Дело в том, что эти налоги, в отличие от налогов на прибыль и добавленную стоимость, очень выгодны тем, чья эффективность выше средней, и весьма невыгодны тем, у кого она ниже. А эффективность падает с размером бизнеса, это непреложная закономерность — если бы это было не так, то самой эффективной была бы централизованная государственная экономика. Давайте рассмотрим на примере, как это происходит: допустим, вы имеете капитал, вложенный во что-то — не важно, в недвижимость ли, в акции ли или в активный бизнес, — и он приносит вам чистыми (то есть после всех расходов и уплаты налога с продаж) сугубо среднюю по России отдачу, 18% годовых. Налога с имущества вы заплатите 5% в год, что составит 27,8% от чистого дохода (5% разделить на 18%) — чуть меньше, чем у нас. Но если ваш бизнес малоэффективен и вы получили всего 10% в год отдачи на капитал, то, поскольку налога на имущество вы все равно заплатите 5%, он составит уже 50% от чистого дохода — ставка почти запретительная. А если отдача будет менее 5% в год, то ваш капитал вообще начнет таять. Если же ваш бизнес высокоэффективен и вы получаете, например, 30% в год отдачи, то ваш налог на имущество составит 5%:30%, то есть 16,7% от чистого дохода — почти офшорная ставка. Аналогично с налогом с продаж: если ваше предприятие продало товара на один миллион и имеет внутреннюю рентабельность 25% (то есть 750 тысяч издержек и 250 тысяч рентабельности), то без учета налога с имущества вы заплатите налога с продаж 20% от «грязного» дохода (50 тысяч от 250). Но чем выше ваша рентабельность по текущим операциям, тем меньший процент от дохода составит налог с продаж, и наоборот. Так работают эти налоги, делая жизнь совсем сладкой тем, кто хозяйствует наиболее эффективно, и отсекая малоэффективные бизнесы; причем оба налога работают именно в паре — налог на имущество стимулирует эффективность капитальной деятельности (отношение дохода к капиталу), а налог с продаж стимулирует эффективность текущей деятельности (отношение дохода к выручке). Вы можете спросить: а зачем стимулировать высокоэффективных субъектов, ведь рынок делает это и без всяких налогов? Но в том-то и дело, что так происходит только при примерном равенстве участников — а огромная корпорация имеет огромную фору перед гораздо более эффективной, но существенно меньшей по размеру. Российская же налоговая система сводит это на нет — малоэффективная корпорация не может выжить при ней, какие бы неравные, получестные или вовсе нечестные приемы конкурентной борьбы она ни применяла.

Вот и получается, что в России нашли простое лекарство от главной проблемы капитализма, вскрытой еще Марксом в XIX веке, — что капитал обладает положительной обратной связью, то есть что капитал в рыночной экономике имеет тенденцию к беспредельному концентрированию. Помешать этому можно лишь искусственно, например жесткими антимонопольным законами, причем трактуемыми расширительно, — и то это только замедляет процесс. Крайние реакции общества на эту проблему — либо надеяться, что все как-то само образуется, что имеет место у нас, либо вовсе запретить рынок и капитал, как в России в 1917 году. Но российские философы уже в нашем веке поняли, что на самом деле капитал обладает положительной обратной связью не потому, что с его концентрацией возрастает его эффективность — она, наоборот, падает, по чисто управленческим причинам, — а потому, что возрастает возможность неравной конкуренции, с избытком компенсирующая падение эффективности. И вот на основе этого понимания был найден естественный противовес в виде вышеописанных налогов, не выходящий за пределы рыночных регуляторов. Я нашел исторический аналог — в тех странах, где существовал высокий земельный налог, не возникали латифундии (точнее, возникали, но не удерживались), потому что большие земельные массивы в принципе невозможно эксплуатировать с той же интенсивностью, что у фермера на его паре сотен акров. Точно так же российская налоговая система естественным образом устанавливает пределы роста компаний.

Что же касается состояний отдельных лиц, то есть и второй естественный ограничитель: уже в XX веке (даже со второй половины девятнадцатого) очень большие личные состояния делались почти исключительно через акции; а фондовый рынок России и значительно меньше нашего, и возможность заработать на нем очень много весьма проблематична. Это обусловлено невозможностью распыления акционерного капитала ПАО (а иные не торгуются на бирже) более чем в два раза и обложением акций налогом на имущество по текущим котировкам, а не по цене покупки. К тому же когда надо платить налог 5% в год от цены акций, то никто не будет покупать акции, выплачивающие дивиденды, меньшие этого (иначе налог надо будет платить из своего кармана), а таких высокодивидендных акций вообще немного, да и резкие колебания курсов для них несвойственны. В результате богатых и даже весьма богатых в России много, а вот очень богатых практически нет — самый богатый человек Империи, Бейбут Байменов, имеет состояние в 2,6 миллиарда рублей, то есть 10,5 миллиарда долларов, а всего тех, кто имеет больше миллиарда рублей (то есть 4 миллиарда долларов), в России 28 человек. У нас же имеющих состояние более 4 миллиардов долларов 422 человека, имеющих более 100 миллиардов — 19, а Хорхе Лопес имеет состояние, превышающее триллион. В итоге бизнес в России, безусловно, является отдельной инстанцией власти (по теории множественных инстанций) — но лишь в том смысле, что он в основном сам устанавливает правила игры на экономическом поле. Влиять же на стратегию государства он при таком раскладе не может (российская власть к этому и стремилась, и народу это тоже нравится). Я пытаюсь представить себе, дорогие соотечественники, нашу Федерацию с бизнесом, но без магнатов — и у меня не очень получается: это явно будет другая страна.

Во-вторых, в России понятие «хозяин», то есть владелец, имеет гораздо более непосредственный смысл, чем у нас, — их экономика в основном построена на реальных хозяевах бизнеса в отличие от нашей. Все мы знаем, что у нас хоть экономика и частная, но понятие частного собственника в прямом смысле приложимо лишь к мелкому и небольшой части среднего бизнеса — а в остальной его части и тем более в крупном бизнесе оно размывается. Кого можно назвать собственником акционерного предприятия, где самый большой пакет — 10% (а бывает и гораздо меньше)? Тот, кому принадлежит этот пакет, вне всякого сомнения является его, пакета, собственником — но насколько оправданно считать его собственником предприятия? Все знают, что средними и крупными предприятиями управляют менеджеры, а не собственники — иначе и не может быть при распыленном капитале; но чем тогда совладельцы предприятия отличаются от рантье? Вопросы эти не праздные — по нашим основополагающим представлениям, сила частной экономики в том, что предприятиями руководят не чиновники, а хозяева, чьи интересы в принципе тождественны интересам предприятия. Ведь если нанятый менеджер, которого собственник лишь контролирует, может управлять не хуже хозяина, то в чем тогда наши преимущества по сравнению с государственными экономиками СССР или коммунистического Китая — менеджеров может нанять и контролировать и государство? Но как я уже указал, получается, что в истинном смысле этого слова хозяев у нас, кроме как в мелком бизнесе, не так уж и много; это стратегическая проблема, хорошо известная нашим ученым, которую пока непонятно, как решать. А в России все не так: как я уже писал, распыленности капитала там нет даже в больших ПАО — контрольный пакет обязательно принадлежит конкретному хозяину. В ООО и ЗАО по закону может быть и много владельцев, но в практике их почти никогда не бывает больше трех (кроме случая, когда у одного есть контрольный пакет — тогда миноритарных акционеров может быть и несколько). Это происходит все потому же — когда капитал вовсе не застрахован от таяния, мало кто решится де-факто устраниться от управления. Поэтому управленцы в России вплоть до уровня директора (технического, финансового, коммерческого и т.д.) — это профессиональные менеджеры, а вот генеральный директор, в отличие от нас, — это почти всегда хозяин. Таким образом, в России решена еще одна базовая проблема капитализма, существующая с ХХ века, а именно проблема отчуждения собственника от управления предприятием в доминирующем секторе экономики — акционерных обществах.

Тем же образом решена и важная социальная проблема рыночного капитализма — ассоциация в сознании народа слов «капиталист» и «паразит»: в России нет рантье, есть только предприниматели. Потому что даже держатели акций и других ценных бумаг — не рантье, их риски достаточно высоки, как и смекалка, потребная от них для того, чтобы преуспеть или хотя бы не разориться (при игре на бирже это отнюдь не редкость). А истинной ренты, в гарантированных размерах, в Империи нет и быть не может.

В-третьих, российский бизнес, и мелкий и крупный, в среднем существенно менее ликвиден, чем у нас; сделать приличные деньги в Империи не сложнее, чем в Американской Федерации, но продать свое дело, выйдя в деньги, или, наоборот, купить за деньги готовое предприятие там гораздо менее принято. Главная причина в налоговом законодательстве — рассмотрим это опять на примере. Предположим, вы построили десять лет назад фабрику за миллион рублей, и в силу ваших больших производственных и маркетинговых успехов ныне она стоит три миллиона (дополнительные инвестиции, произведенные вами в течение этих лет, мы для простоты рассматривать не будем). Налог с имущества вы платите, естественно, с миллиона, а не с трех, то есть 50 тысяч в год. Когда же вы продадите ее за три миллиона, вы начнете платить налог уже с этих денег (или с того бизнеса, в который вы их разместите), то есть 150 тысяч в год, плюс к тому единоразово заплатите 150 тысяч налога с продажи самой фабрики. Зарабатывать же на эти деньги вы будете в общем случае не больше, чем со своей фабрики при меньших налогах (это если хорошо вложите — а если нет, они просто начнут быстро таять): так на хрена козе баян, как говорят русские? Но и вашему покупателю придется платить 150 тысяч в год, а не пятьдесят, как платили вы, хотя доналоговой прибыли фабрика вначале будет приносить ему столько же, сколько приносила вам. Таким образом, налог на имущество системно делает любой бизнес менее доходным в руках каждого следующего владельца по сравнению с предыдущим. Поэтому желающих продать свой бизнес целиком не так уж и много, а продать или скупить бизнес через акции нельзя в силу вышеописанного законодательства о контрольных пакетах; к тому же есть еще жесткое антимонопольное законодательство.

Но есть и другая причина: как я уже отмечал, в России подавляющее большинство бизнесов управляются непосредственно своими собственниками — а это значит, что, купив бизнес у предыдущего собственника, вы получаете его без руководителя, и вам совершенно неизвестно заранее, насколько он сможет при этом сохранить свои позиции на рынке; желающих купить такой бизнес за адекватные деньги найдется немного, и, когда кто-то желающий выйти в деньги и появляется, ему не так-то легко найти покупателя. Отсюда общая неразвитость рыночного сегмента покупки и продажи действующих предприятий. В результате российский бизнес гораздо более похож на тот, что был у нас в XVIII–XIX веках, когда предприниматель строил свой бизнес на много поколений или уж в любом случае на всю свою жизнь, а не был вольным инвестором, который сегодня заработал на одном, а завтра на другом. В России это важно в том числе с точки зрения примирения народа с богатыми — в православной культуре личное богатство не только не сакрализуется, как у протестантов, но довольно прямо осуждается. Так вот, вышеописанная «привязанность» предпринимателя к бизнесу, как и то, что он не может быть рантье, а должен постоянно заниматься своим делом, поддерживая его высокую эффективность, является одним из факторов такого примирения. Другим является то, что в России верят, что совсем уж неправедные пути к богатству у них закрыты государством и самим бизнес-сообществом, и, следовательно, те, кто его достиг, не так уж плохи. А вот европейская социалистическая апология богатства, заключавшаяся в том, что богатые плохие, но их нужно терпеть ради того, чтобы драть с них три шкуры в виде прогрессивного подоходного налога и тому подобного, в России не прижилась, как и марксистская или скандинавская идея уравниловки.

В-четвертых, в России гораздо сильнее конкуренция, чем у нас, — это проявляется не столько в том, что так уж трудно удержаться на рынке (количество банкротств на российском рынке не так и велико), сколько в том, что расслабиться и почивать на лаврах там, по русскому выражению, «не прокатывает» и удалиться от дел, оставаясь владельцем, — тоже. Главным образом это связано с тем, что количество предпринимателей, в том числе постоянно появляющихся новых, очень велико — и из-за бесплатного кредита и других элементов государственной поддержки, и из-за общего настроя народа на бизнес, о чем я уже писал выше. Но еще важнее то, что само соревнование субъектов рынка в Империи гораздо более равное и творческое — и как результат антимонопольной политики, и потому, что на рынке значительно меньше гигантов и совсем нет сверхгигантов, и, главное, из-за крайней неразвитости рекламы. Ведь как вообще маленькая фирма может побеждать большую — только за счет большего раскрытия человеческого потенциала; но для этого необходимо, чтобы общая значимость творческих факторов была значительной — а у нас 90% успеха определяется интенсивностью рекламной кампании. Причем не надо думать, что сама реклама также есть творческий элемент — это, конечно, так, но вовсе не со стороны производителя рекламируемого товара или услуги, а исключительно со стороны рекламного агентства; со стороны производителя все определяется величиной рекламного бюджета, по которому соревноваться с большой фирмой невозможно. Иное дело сутевые свойства продукта — вкусность еды, элегантность и удобство одежды, надежность софта; здесь вы можете конкурировать на равных с кем угодно и побеждать за счет своего творчества, и если у вас хоть немного получается, то множество инвестиционных компаний наперебой предложат вам долевые деньги. Таким образом, про российскую экономику с полным основанием можно сказать известные слова «вечный бой, покой нам только снится» — но бой этот достаточно равный и потому интересный.

В-пятых, российская экономика имеет другие стимулы и моторы роста, чем наша или экономика Поднебесной. Неразвитая реклама, как и ряд других факторов, приводит к тому, что, хотя потребительский спрос Империи и огромен, он существенно меньше нашего и, главное, медленнее растет. Зачем тратить деньги через три года на новую машину, рассуждают многие русские, когда старая прекрасно пробегает еще столько же? Причем дело здесь отнюдь не только в рекламе: русские вообще склонны к несколько иному отношению к жизни, чем мы (я еще буду писать об этом), и, в частности, это выражается в том, что, хотя они вовсе не безразличны к материальным благам, те не играют в их жизни столь большой роли, как у нас. Особенно это относится к тем, кто уже не нуждается и более-менее обеспечен — для таковых не характерно (хотя бывают разные люди) с той же силой стремиться к максимальному росту личного потребления. Все это весьма похвально с духовной точки зрения, но остро ставит вопрос о том, а что же тогда будет движущей силой экономики, если не безудержный рост потребления? Ею в Империи являются инвестиции, зачастую, по сути, ради самих себя. Ведь если при том же количестве денег у населения общий потребительский спрос в России меньше, то куда-то же деньги должны деваться — вот они и идут в инвестиции (обычные накопления, как уже говорилось, там почти невозможны).

Общая инвестиционная активность населения в России существенно выше, чем у нас, — это и потому, что здесь доступен бесплатный кредит, и потому, что если не инвестировать деньги, то налог на имущество понемногу будет их подъедать; а иных, кроме реальных инвестиций, способов сохранить и приумножить деньги, когда нет депозитов и облигаций, а рынок акций неразвит и не склонен к сильным изменениям, нет. Не менее важным мотором экономического роста являются общенациональные экономические проекты, о которых говорилось выше. Русская программа освоения космоса гарантирует, что этого локомотива хватит на много веков. Анализ обоих этих моторов роста показывает, что российская экономика в большой степени работает сама на себя, а не на человека — как экономика древности, существовавшая не в последнюю очередь для строительства дворцов или пирамид и накопления сокровищ. Это зримо проявляется в том, что доля инвестиционных товаров и услуг в ВВП России существенно выше, чем у нас, а потребительских — ниже. Для России это не новость, так же была устроена экономика Второй Империи, которая хоть и добилась колоссальных хозяйственных успехов, но не смогла обеспечить соответствующий жизненный уровень народа; там это делалось сознательно — официально существовал принцип примата производства средств производства над производством предметов потребления. На самом деле в разумных пределах это вовсе не плохо (если соответствует настрою народа) и способно долго обеспечивать стабильное развитие — лишь бы только качество и ассортимент товаров и услуг потребительского рынка (которые всем видны в отличие от инвестиционных) не начинали разительно уступать таковым в других странах, создавая у своего населения чувство неполноценности. Но России это пока явно не грозит, в первую очередь из-за жесткой внутренней конкуренции.

Ну и наконец, в-шестых, российская экономика полностью автаркична, как я уже писал в разделе «Автономность»; все особенности, описанные здесь, были бы без этого невозможны. Существует общее понимание, которого не может быть в полной мере у нас, что интересы общества и экономики тождественны, потому что не может быть, чтобы экономика развивалась, а барыши подсчитывались в другом месте, как и не может быть, чтобы денег прибавилось, а независимости убавилось. Это уже стало в России общественным архетипом — свои деньги могут обогащать только своих, а что хорошо для своих (в отличие от не своих), то в какой-то мере хорошо для всех. (В глобализованной экономике принцип «Что хорошо для „Дженерал Моторс“, то хорошо для Америки» уже не работал — это могло быть хорошо совсем для другого места.) Кто бы ни выиграл в конкурентной борьбе, стране в целом будет лучше — не то что в открытой экономике, где в случае, если ваши фирмы проигрывают иностранным, решительно ничего хорошего никому в вашей стране от этого не будет. И уж точно невозможно в России такое, чтобы то, кто выиграет, было бы здесь безразлично всем, потому что на рынке данного продукта страна есть не более чем арена соревнования чужих транснациональных корпораций.

С другой стороны, для предпринимателей и управленцев России важны только те процессы и изменения в окружающем мире, влияющие на возможности для их бизнеса, которые происходят внутри страны; здесь редко встретишь бизнесмена, читающего за завтраком международные новости. Но в своей стране русский бизнесмен не чувствует себя песчинкой. Да, его мнение не решающее, но у него есть все возможности и быть услышанным, и найти единомышленников, и объединиться с другими. Свое государство и услышит, и поможет; и все общество, в котором происходит что-то важное для тебя, — это не чужое и непонятное общество, а свое, с теми же представлениями и ценностями, что у тебя. Не чувствует себя русский бизнесмен и щепкой среди волн. Он не опасается того, что рухнет курс своей или чужой валюты, разразится региональный или мировой кризис или произойдет что-то еще, чего он и его коллеги не могут ни предвидеть, ни предотвратить. Поэтому здесь нет восприятия рыночных макропроцессов как слепой и пугающей стихии, с которой ты один на один и от которой нет защиты; и соответственно нет страха перед ними — русский бизнес не страшится перемен. Таким образом, в российской экономике преодолено характерное вообще для капитализма, но особенно для глобализованного, отчуждение капитала от своей страны. Из вышесказанного становится ясно, что экономика России, кроме как с первого взгляда, не похожа ни на американскую, ни на поднебесную или индийскую, не говоря уже о халифатской: она рыночная, но ее нельзя назвать либеральной, хотя она очевидно не является и социалистической. Мне кажется, что по совокупности описанных особенностей ее следует выделить в отдельный тип рыночной экономики, который я бы назвал империалистическая экономика (поскольку она имеет место в Российской Империи). Ее основными отличительными особенностями, если подытожить, является следующее: а) высокий уровень прямого участия государства в экономике (госсектор), но невысокий косвенный — частный сектор регулируется и дирижируется государством весьма незначительно; б) «распыленность» субъектов бизнеса, отсутствие компаний такого размера и профиля деятельности, чтобы прямо или косвенно влиять на государство в целом, — иными словами, отсутствие у частного капитала командных высот в экономике; в) примат инвестиционных и «освоительских» факторов экономического развития над потребительскими; г) высокий уровень автаркичности, причем воспринимаемый как самоцель и самоценность; д) архаичный, характерный для раннего капитализма, статус собственника, более слитый с собственностью и более привязанный к своему бизнесу в пространстве и времени, что делает источником обогащения в большей степени труд и талант и в меньшей — капитал.

Если вспомнить тезис о том, что практика есть критерий истины, то следует признать, что такая экономика работает — причем, судя по экономическим успехам России, не хуже нашей либерально-капиталистической. Если сравнивать их по эффективности, то главными минусами Российской Империи по сравнению с Американской Федерацией являются невозможность иметь столь большую денежную массу, как у нас, из-за гораздо меньшей вовлеченности капитальных ценностей в оборот, меньший потребительский спрос и автаркичность. Но они вполне компенсируются бесплатным кредитом, меньшей налоговой нагрузкой, большей конкуренцией, большим государственным спросом и большей мотивированностью владельцев. Так что не исключено, что империализм есть высшая стадия капитализма.

Глава 8

Социальная сфера

1. Социальное обеспечение

Пенсионная система в России чисто государственная, по крайней мере ее регламентированная законодательством часть; пенсионных фондов профсоюзов и других негосударственных пенсионных фондов, таких как у нас, там нет. Пенсионный фонд России является госучреждением, и государство полностью отвечает за него имперским бюджетом и всеми активами Империи. Он формируется за счет поступлений социального налога (11,7% заработных плат и доходов из общих 15%), подчиняется бюджетному агентству Имперского управления финансов и исполняет свой бюджет через имперское казначейство — а следит за этим Имперская служба надзора за социальным обеспечением. При нехватке средств Пенсионного фонда для обеспечения установленных законом пенсий ему в обязательном порядке дает взаймы имперский бюджет, а при избытке средства возвращаются либо накапливаются. Обратная процедура, то есть заем средств бюджетом у Пенсионного фонда, теоретически тоже возможна, но в практике не допускается. То есть Пенсионный фонд отдельно формируется и исполняется исключительно для удобства учета и управления, а по сути это часть государственного бюджета. Индивидуально-накопительные принципы обеспечения даже части пенсий, после многочисленных дискуссий, в России не прижились, хотя попытки ввести их делались в начале века.

Пенсии мало дифференцированы по величине — 60% пенсии (так называемая социальная часть) одинаковы у всех, но и оставшиеся 40% (так называемая трудовая часть) зависят не от того, сколько вы зарабатывали, а только от стажа работы (в который входит воспитание детей до 8 лет, а для семей с тремя и более детьми — до 15 лет). Таким образом, максимальная пенсия (кроме очень немногочисленных групп, которые имеют больше, так называемых персональных пенсионеров) отличается от теоретически возможной минимальной (если человек не работал и не сидел с детьми ни одного дня) всего чуть более чем в полтора раза. Это принципиальная позиция русских, их понимание справедливости — любой гражданин нужен и важен для Империи именно как гражданин, а не как трудовая или налоговая единица; а поскольку право на материальную поддержку в старости есть гражданское право, то с чего ей сильно отличаться? (От себя добавлю, что в этом есть и чисто материальный смысл — в рыночной экономике всякий полезен уже тем, что создает спрос.) Поэтому и облагаемая база социального налога не может быть меньше 50% и больше 200% средней по стране — с чего бы, если ваша пенсия не зависит от величины ваших налоговых выплат?

Социальная часть (то есть минимум) пенсии ныне равна 547 рублям в месяц (около 2200 долларов), а полная пенсия для того, кто работал или сидел с детьми более определенного времени, — она и самая распространенная — 912 рублям (около 3650 долларов) в месяц. Такие пенсии по достижении пенсионного возраста получают все в России, кроме опричников — у тех пенсии нет, поскольку единственными причинами оставления опричником службы могут быть либо выход из служилого сословия (тогда он уже не опричник), либо смерть.

Возраст выхода на пенсию в России во времена Второй Империи и Периода Восстановления был невелик и составлял 55 лет для женщин и 60 лет для мужчин, в то время как у нас он был выше, а именно 65 лет для всех — это считалось большим российским социальным достижением. Но уже в 2010 году планка пенсионного возраста была поднята до нашего уровня, а после распространения противовозрастной терапии превзошла нашу и ныне составляет 85 лет против наших 75. Однако здесь мы имеем дело не с безразличием к людям, а с таким же, как и малая дифференциация по размеру, следствием российских идеологических установок: пенсия здесь вовсе не награда за долгий труд — он есть один из смыслов жизни, и потому за него не надо награждать, считают русские. Нет, пенсия есть проистекающее из принципа справедливости вспомоществование тем, кто уже не может работать и содержать себя (поэтому работающему пенсионеру сохраняется лишь меньшая часть пенсии); а сибаритство не входит для русских в желаемый ценностный ряд. Соответственно там считают, что чем дольше человек останется активным работником и членом трудового коллектива, тем ему же лучше — а вырвав его, еще вполне дееспособного, из нормальной жизни в полное безделье, пусть материально и обеспеченное, вы не окажете ему услуги. Если же он просто не может больше работать, ему назначат полноценную пенсию по медицинским показаниям, как это происходит с инвалидами. Кстати, работающим инвалидам сохраняется более значительная часть пенсии, чем пенсионерам по старости, а инвалидам I группы, как и получившим инвалидность на службе государству, она сохраняется вся.

Добровольное пенсионное обеспечение (помимо государственного), за которое вы в течение жизни платите взносы сами по своей воле, никак в России, разумеется, не ограничивается — оно просто не называется там пенсией: для российского законодательства это просто разновидность накопительных страховых схем, которыми занимаются многочисленные частные страховые компании. Весьма распространены в России, в отличие, например, от нас, схемы, где гражданин вносит не регулярные взносы, а разовую крупную сумму, чтобы защитить ее от таяния под воздействием налога на имущество, а в обмен получает обязательства ежемесячных выплат начиная с некоторого возраста — но отдача на вложенные таким образом деньги не очень высока. Интересно, что за все «длинные» страховые продукты частных компаний в отличие от обычных государство несет полную ответственность и потому жестко их контролирует: смысл этого в том, что нормальный рыночный выбор для человека невозможен в случае длинного продукта — если в конце жизни он обнаружит, что выбрал не ту компанию, ему это уже не поможет.

Второй социальный фонд, Фонд социального страхования, имеет такой же статус, как и Пенсионный (в плане и подчинения, и поднадзорности), и занимается оплатой гражданам временной нетрудоспособности по болезни, беременности и родам и ряду более экзотических причин. В реальности всем работникам, кроме самозанятого населения, продолжает платить зарплату работодатель, а тому уже компенсирует фонд. Он формируется из оставшихся 3,3% из 15% социального налога, а также из субвенций имперского бюджета на оплату декрета (то есть беременности и родов). Но в отличие от средств Пенсионного фонда Фонд социального страхования имеет по закону право вкладывать деньги по профилю основной деятельности, то есть, попросту говоря, оплачивать людям всякого рода профилактические мероприятия — от санаторного отдыха до вакцинации (не входящей в обязательный бесплатный перечень), которые снижают заболеваемость и, таким образом, выплаты. Разрешается это в том случае, если экономия от снижения больше затрат.

Во времена Второй Империи средствами Фонда социального страхования управляли профсоюзы, и в 1990–2000-х годах с переменной остротой шла дискуссия, управлять ли ими так же и далее или передать эту функцию самому фонду, то есть правительству. В результате было принято третье решение — ныне средствами социального страхования управляют «на земле» частные управляющие компании. Они получают от фонда подсчитанные по нормативам средства на группу плательщиков, они же потенциальные получатели (как правило, из одного региона), и сами определяют, на какие именно профилактические мероприятия и в каком объеме направить средства, а также кто персонально будет выгодополучателем этих мероприятий (например, кто поедет бесплатно отдыхать в санаторий) — но так, чтобы это не нарушало не только законов, но и общепринятых представлений о справедливости. Кроме небольшого процента общего количества средств (аналогичных по смыслу оргзатратам фонда, если бы он этим занимался сам), управляющая компания получает половину экономии (также подсчитываемой по нормативам), а вторая половина возвращается фонду. Критериями ее деятельности являются размер экономии и количество обоснованных нареканий от граждан и работодателей — чем меньше, естественно, тем лучше. Недавно в России произошел и получил широкую огласку следующий случай: одна управляющая компания часть средств истратила на повышение квалификации работников своих плательщиков-получателей и запросила половину экономии, образовавшейся в результате не снижения выплат, а увеличения поступлений социального налога (в силу роста зарплат). И вот теперь оживленно обсуждается, имели ли они на это право и нет ли смысла расширить или, наоборот, сузить законодательство. Например, имперская налоговая служба уже заявила, что и она может вложить средства в бизнесы налогоплательщиков и тем самым увеличить налоговые поступления от них на большую сумму, чем они вложат. Третий вид социального обеспечения, здравоохранение, в Империи бесплатный (кроме биоморфирования и других операций, делающихся не в оздоровительных, а в развлекательных целях), но в нем нет страхового элемента — медицина напрямую оплачивается из бюджета. Бесплатность рассматривается не как желательное социальное достижение, а как жесткое идеологическое требование, без которого нет соответствия базовому принципу справедливости: право на жизнь и здоровье не может зависеть от денег. Потому если в стране не хватает денег на то, чтобы какой-то тип медицинской услуги получили все нуждающиеся, значит, ее не получит никто. Но казалось бы, можно иметь бесплатную медицину и в рамках страховой системы, например, имея обязательное медицинское страхование, по аналогии с социальным; и действительно, в России были такие попытки в 1990–2000-х годах, но впоследствии от них отказались. Причины мне объяснил Роберт Вернер, заместитель начальника Агентства здравоохранения. «В этом случае непременно появятся — и появились тогда — добровольные медицинские страховки с существенно более высоким уровнем медобслуживания, — сказал он. — А это, в отличие от дополнительных пенсионных выплат, противоречит нашей исходной установке: рынок и деньги приемлемы не везде, и сюда мы их не пустим. Но и это частность — а главное то, что сама медицина является в этом случае бизнесом; а мы хотя и признаем, что бизнес всегда более эффективно оказывает любые услуги, чем государство, но для медицины, обеспечивающей право на жизнь, этого не хотим — мы не хотим, чтобы нас оперировал бизнесмен, думающий в первую очередь о своей выгоде. Какую эффективность здравоохранения сможем обеспечить через государство, такую обеспечим, одинаковую для всех, это будет справедливо. Ну а что она будет не максимальной — что ж, вечная жизнь на Земле все равно никому не светит». Другое дело, что сами механизмы бюджетного финансирования, после активного и достаточно успешного экспериментирования в середине 2000-х годов (оплата одного пролеченного больного вместо одного койко-места, государственный заказ на медицинские услуги и т.п.), стали достаточно эффективными и стимулирующими рост качества и снижение затрат.

Есть особенности социальных выплат для отдельных групп населения (иной пенсионный возраст для ряда профессий, надбавки к пенсиям для некоторых категорий и т.п.), но это уже не более чем нюансы. Так же, как и социальные льготы для отдельных групп (так в России называют связанные траты, которые нельзя получить в денежной форме, например соответствующее оборудование для инвалидов) — их, в общем, немного. Забота о престарелых не является в Империи отдельным видом социального обеспечения, потому что все старики без исключения получают пенсию, и даже минимальный ее размер достаточен для нормальной жизни, особенно при бесплатном здравоохранении — таким образом, неимущим престарелым, о которых надо заботиться, просто неоткуда взяться. Дома престарелых существуют, но в силу только что сказанного они все платные, в основном частные. К тому же они и не очень распространены — на людей, чьи родители находятся в доме престарелых, общество смотрит косо, и потому такого изо всех сил стараются не допустить.

Отдельной молодежной политики на общеимперском уровне нет, поскольку, по нынешним российским понятиям, никакой молодежи как отдельной группы не существует — есть взрослые люди молодого возраста (в разделе «Образование и наука» будет объяснено, почему так получается). Политика в области опеки несовершеннолетних мало отличается от нашей, а о политике в области семьи речь пойдет чуть ниже.

Я не забыл страхование безработицы — его в Империи просто не существует (кроме чисто рыночных продуктов у ряда страховых компаний); помимо выходного пособия в размере месячного оклада потерявший работу не получает никаких пособий. Вместо этого существует записанное в Конституции обязательство государства принять на работу любого человека, который не может найти ее, с зарплатой не меньше минимально установленной (но совершенно не обязательно по его специальности). Это, впрочем, не означает, что его нельзя оттуда выгнать — с наглыми и нерадивыми российское соцобеспечение церемониться не собирается. Как это будет применяться на практике, я сказать не могу, потому что массовой безработицы в России в нашем веке еще не было, то есть не было самой проблемы. Можно догадаться, что будет увеличен бюджет общенациональных экономических проектов, особенно в наиболее трудоемких частях (некоторый аналог наших общественных работ 1930-х годов), но, по всем существующим теориям, это вызовет экономическое оживление, которое снимет саму причину безработицы.

Таким образом, этими тремя частями — пенсионирование, социальное страхование, здравоохранение — общеприменимое российское социальное обеспечение (не путать с социальной политикой, что существенно шире!) исчерпывается, если не считать системы странноприимных домов, о которых речь пойдет далее.

Это любопытный и весьма важный элемент российской жизни, который я назвал бы концепцией последнего шанса. В сущности, это разновидность наших ночлежек, только государственно организованная в единую систему и без элемента унизительности. Они представляют из себя общежития самого примитивного типа, то есть с санузлами на этаже, с комнатами на 6–8 человек; они есть в любом городе. Любой гражданин России, пришедший туда, получает место по предъявлении паспорта — ничего другого спрашивать с него не позволяет закон — и живет там столько, сколько хочет, хоть до конца жизни. Здесь принципиально важно, что никаких доказательств того, что ему негде ночевать, и даже бездоказательных заявлений об этом, от человека не требуется. Там же есть бесплатная столовая — не ресторан «Грандъ Новиков», конечно, но с голоду не помрешь и даже голодным не останешься.

Там же есть бесплатная выдача одежды, по два комплекта на одного гражданина в год: либо новой военной с армейских складов, либо бывшей в употреблении цивильной, сдаваемой населением в порядке благотворительности. За проживание, одежду и кормежку постояльцы обязаны лишь работать по дому (уборка и ремонт) и столовой, обязывать их делать другую работу запрещено. Практически не бывает случаев, когда кто-то один или группа людей в странноприимном доме начинает третировать других или помыкать ими, а если бывает, то быстро пресекается, потому что в каждом таком доме постоянно дежурит полицейский, причем опричник — они наводят почти животный ужас на потенциальных хулиганов. Единственное ограничение для постояльцев, помимо запрета шуметь после 23 часов, — им нельзя резервировать за собой место более чем на день; то есть если вы ночь там не ночевали, то ваше место остается за вами, лишь пока есть другие свободные места, — иначе все население резервировало бы места на всякий случай, и никакого количества домов бы не хватило.

В общем и целом в этих домах вполне прилично; я сам ходил смотреть и один раз по специальному разрешению агентства (потому что я не гражданин) даже ночевал там. Может показаться, что вся эта система есть способ неденежного социального обеспечения бродяг («бомжей», как их называют русские). Такая функция у нее действительно есть, но дело этим отнюдь не исчерпывается. В силу ее наличия любой россиянин знает, что, как бы ни повернулась жизнь, дна он не достигнет — голод и холод ему не грозят ни в каком варианте. Но и это не главное. Полное отсутствие бюрократии (поселяешься по паспорту, который есть у всех граждан, за одну минуту) приводит к тому, что на день-два туда уходят многие люди, ведущие отнюдь не бродяжническую жизнь. Я сам разговаривал, во время моего там однодневного пребывания, с мужчиной, которого последний год преследовали материальные неудачи и который в итоге за день до этого поругался с женой и ее матерью; с 16-летним подростком, поругавшимся с родителями и решившим уйти из дома (надеюсь, что не надолго); и с молодой девушкой, два дня назад приехавшей из маленького городка завоевывать Санкт-Петербург. Речь идет, конечно, о небогатых людях — даже среднеобеспеченные граждане в случае чего просто поедут в гостиницу; но это совершенно обычные люди, не опустившиеся бомжи, и именно они определяют атмосферу в этих домах (положительно влияя при этом и на многих бомжей). Необычно то, что те, кто не хочет работать и зарабатывать, но ни на что материальное (кроме поддержания жизни) особо и не претендуют, ставятся государством, в силу наличия системы странноприимных домов, в совершенно нормальное положение. Не самый уважаемый гражданин, перед которым снимают шапку незнакомцы, конечно, но полноценный гражданин, а не бродяга-изгой. И хотя многие возражали против этого (в российском народе весьма сильны общинные представления типа «кто не работает — тот не ест»), власть настояла на своем: как выразился Михаил Усмиритель, «никто не знает, кто приятнее Богу». Это еще один показатель того, что в Третьей Империи в отличие от ее предшественниц люди — это действительно граждане, а не трудовые, податные или военно-призывные единицы.

2. Семья и рождаемость

Банальная фраза о том, что семья есть ячейка общества, к современной России относится в полной мере. Само слово «семья» понимается там весьма консервативно — союз мужчины и женщины (или мужчины и нескольких женщин — у тех народов, у которых традиция и семейное законодательство разрешают полигамию), включающий совместное проживание и общее имущество и зарегистрированный государством. То, что называется у нас гражданским браком, то есть совместное проживание без официальной регистрации, а тем более однополые браки в Империи семьей не считается. Еще в начале нашего века в России, как и у нас, и в Европе (у нас и по сию пору), тенденция была обратной — количество зарегистрированных браков падало, и грань между ними и гражданскими браками, как и браками нетрадиционными, в общественном сознании стиралась.

Но это внешняя сторона процесса — сутью же его было то, что даже традиционный брак стал восприниматься как рационалистически выбранное совместное удобство, а не как сакральный союз. Те же тенденции имели место и в ситуации с рождаемостью — росло число тех женщин, кто принял сознательное решение не иметь детей, и в еще большей степени тех, кто решил ограничиться одним ребенком, что не обеспечивало воспроизводства населения. Если бы не те женщины, которые рожали незапланированно, на что по разным причинам рассчитывать глупо, то убыль населения была бы еще гораздо больше.

Когда общество всерьез озаботилось этой проблемой (с середины первого десятилетия XXI века), все предложения по исправлению ситуации и последующие действия сводились к одному — социально-экономическому поощрению рождаемости (финансовому, жилищному и т.п.), что не давало и не могло дать значимого результата. Дело в том, что положительно повлиять эти меры в принципе могли только на тех, кто сознательно хотел ребенка (второго ребенка, третьего и т.д.), но не мог себе этого позволить по материальным причинам. Но таких было меньшинство — а большинство женщин просто не понимало, для чего надо иметь более одного ребенка, даже если материально это и не проблема. Ведь это означает продолжительные физические мучения в период беременности и родов, потерю массы времени и сил впоследствии, испорченную фигуру и, соответственно, перспективу сексуальной жизни, снижение шансов повторно выйти замуж — зачем, когда один ребенок уже есть и инстинкт и общественная норма, таким образом, удовлетворены? Ведь смысл жизни в удовольствиях, вот и государство прямо говорит, что главное — чтобы люди жили богато и счастливо. Так к чему еще дети? Поэтому статистика однозначно показывала, что в наиболее зажиточных регионах России (а дифференциация была весьма велика) рождаемость не самая высокая, а скорее самая низкая, и наоборот. Все это видели, но совершенно не представляли, что еще, кроме пособия и квартир, можно сделать для решения этого вопроса в деидеологизированном обществе. Но когда вернулась идеократия, все стало на свои места.

Начиная со времен реформ Гавриила Великого российское государство повело решительную борьбу с описанными тенденциями сразу на нескольких фронтах. Все возможности официальной пропаганды (школы, государственные вузы, государственное телевидение) и одновременно церковной проповеди были сориентированы на одно: брак и дети — это и священная обязанность, и благо, а все остальное — мерзость. Одновременно только что созданная служба социальной инженерии (ныне — имперская служба социального обустройства) наступала с другой стороны — не пропаганды, а моды. Все наиболее популярные певцы и певицы, актеры и актрисы, спортсмены и телеведущие, как и другие культовые персонажи, начали вдруг обзаводиться образцовыми семьями, а поп-дивы, еще вчера говорившие в интервью, что беременность портит фигуру, срочно забеременели и стали щебетать, что женское счастье заключается именно в этом. (А как иначе, когда спецагент имперской службы поговорил с тобой и предупредил, что тебя не только перестанут показывать в кино и по телевизору, если не сделаешь, что тебе говорят, но и давно закрытое уголовное дело о покупке краденого автомобиля с перебитыми номерами легко можно реанимировать.) Вдруг оказалось, что все главные секс-символы страны — 30-летние женщины с двумя-тремя детьми, а не бездетные девушки и мужчины, являющиеся подчеркнуто добропорядочными семьянинами, а не юными (или не очень) плейбоями. Даже на календарях и других подобного рода картинках стало доминировать изображение красавицы с малышом или семейной пары. Как-то незаметно стало считаться неприличным сожительствовать без регистрации брака — даже те, кто все же так живут, перестали говорить об этом на людях. Появляться в обществе не со своим супругом или супругой также стало не принято. А уж представить себе прилюдное признание в гомосексуализме и вовсе невозможно — а ведь еще полвека назад это было столь же распространено в России, как и у нас.

С законодательной стороны государство также помогало процессу укрепления семьи, в том числе не напрямую — несемейные люди в России не дискриминированы, но работодателям разрешено их дискриминировать, если они захотят, и это не будет считаться нарушением (там, где работодатель само государство, такая дискриминация по ведомственным инструкциям является обязательной, но со свободой трактовки). В результате не сразу, но перемены в общественном сознании произошли — это видно, например, из того, что 72% россиян считают правильной вышеупомянутую дискриминацию. Тем более что в деталях она достаточно разумна (не распространяется на лиц моложе 25 лет, на вдовцов и т.д.). А всего считают семью традиционного типа главным в жизни человека 73% россиян. Обращаю ваше внимание, дорогие соотечественники, что разрешение на дискриминацию не есть обязательность дискриминации, поэтому очевидные исключения — например, когда женщина явно хочет выйти замуж, но не может найти мужа — решаются сами собой. Кстати, женщина или мужчина с тремя детьми, своими или усыновленными, считаются семьей, даже если у них нет супруга.

То же самое с рождением детей: постепенно стало общепринятым, что иметь менее трех детей постыдно, а более трех — престижно; и что воспитывать усыновленных детей не эксцентричный каприз и не субститут своим детям при бесплодии, а очень уважаемо и опять же престижно. Это проявляется, как и отношение к браку, в социальном статусе человека в круге его общения: куда его приглашают (кстати, в высшем обществе на торжественные мероприятия и приемы несемейных и бездетных вообще почти никогда не приглашают); делегируют ли в руководство общественных организаций — разного рода общественных советов, благотворительных комитетов, профессиональных обществ; насколько уважают и готовы иметь с ним дело коллеги. Еще более важно для повседневной жизни обычного человека, что зависит от его семейного положения, — насколько уважают и просто готовы общаться с ним соседи по дому и прихожане церкви, куда он ходит. Но давление социума в этих вопросах не ограничивается отношением соседей или светского общества, оно проявляется и в материальных делах. Например, любой кредит, не являющийся обеспеченным с большим запасом, холостяку или незамужней обычно не дадут, как и семье без трех детей. То же и с получением выгодных подрядов, как и с продвижением на высокие корпоративные должности. Причем это не требование закона или позиция государства — это уже стало частью корпоративной философии финансовых институтов и вообще бизнеса. Считается, что отсутствие семьи и нескольких детей есть признак устремленности человека к жизненным удовольствиям и плотским радостям — а это как минимум легковесность и несерьезность, делающие его нежелательным работником или контрагентом в бизнесе. Банки и корпорации поэтому предпочитают заключать договоры займа или контракты не с индивидуальным предпринимателем, а с семьей, считая это более надежным; для того, чтобы сделать это возможным, в российском Гражданском кодексе в 2026 году перечень шести типов субъектов хозяйственных отношений (ПБОЮЛ, ИЧП, ПТ, ООО, ЗАО, ПАО) был дополнен СБОЮЛ (семья без образования юридического лица) и СЧП (семейное частное предприятие). И хотя все эти процессы вне всякого сомнения вначале были инициированы государством, в лице службы социального обустройства, ныне они превратились в самоподдерживающиеся общественные представления.

Еще несколько слов об обычаях русских в сфере семьи и детей. Аборты строго запрещены, как и многие противозачаточные средства. Точнее, никакого отдельного запрета или статьи в Уголовном кодексе нет — просто по Конституции плод становится человеком не в момент рождения, а после первого деления оплодотворенной яйцеклетки, то есть практически с зачатия. Поэтому механический, химический или гормональный аборт, как и использование противозачаточных средств, действующих после начала деления оплодотворенной яйцеклетки, автоматически квалифицируются как убийства, причем с отягчающими обстоятельствами (ст. 106-ж УК РИ — «убийство не рожденного либо новорожденного ребенка»). Нет в России и бесконечных дискуссий о том, должны ли разделять вину за аборт, с одной стороны, врач, а с другой — отец уничтоженного зародыша: в соответствии с общей частью российского Уголовного кодекса врач автоматически виновен в соучастии в убийстве, а отец, если он оказывал давление на женщину, хотя бы и чисто моральное, — в подстрекательстве к убийству, а если организовывал аборт, то и в соучастии.

Такой подход потребовал изменения общественного отношения к женщинам, рожающим детей и отдающим их в государственные приюты (на самом деле в другие семьи — практически всех детей из приютов усыновляют), — их перестали осуждать. Родить и воспитать самой, конечно, правильнее всего, рассуждает общество, но и просто родить тоже неплохо, всяко лучше, чем убивать путем аборта. К малолетним роженицам отношение вообще поменялось на диаметрально противоположное — с осуждения на уважение. Интересно, что в условиях нацеленности подавляющего большинства женщин Империи на рождение трех-четырех и более детей колоссальное распространение с 10-х годов получил медицинский препарат «Фолистим», способствующий многоплодию — как же, беременной отходила только дважды, а детей уже четверо! Поэтому в России очень много двойняшек и тройняшек, это бросается в глаза даже на улице.

Что касается брака, то в России считается, что жениться надо по любви — брак по расчету не то чтобы очень сильно осуждается (хотя, безусловно, осуждается), но считается неполноценным; поэтому брачные контракты встречаются, но редко, и заключившие их изо всех сил скрывают этот факт. Вообще ролевые установки мужчин и женщин в Империи более традиционно-архаические, чем у нас: по гражданским и политическим правам женщины, разумеется, не отличаются от мужчин, но, если можно так выразиться, с ними «не смешиваются». То есть женщину воспринимают в первую очередь как женщину: пропускают вперед, уступают место, не используют в ее присутствии грубых выражений, кем бы она ни была — хоть бомжихой, хоть владельцем большой корпорации (кроме разве что женщин-опричников — их просто боятся, так же как и мужчин). И эти ролевые установки действуют в сфере не только публичного поведения, но и внутри семьи (не всегда, но достаточно часто), что сильно способствует ее упрочению.

Но вернемся к политике Империи по упрочению института брака и обеспечению высокой рождаемости (так сказать, библейской заповеди «плодитесь и размножайтесь»). К этому относятся настолько серьезно, что не ограничиваются указанными двумя направлениями действий (прямая пропаганда и создание общественного настроя), а работают еще на трех.

Во-первых, в Империи принято прямое материальное стимулирование супружества и рождаемости: хотя само по себе это не дает никакого результата (что видно, как я уже писал, и из опыта России, и из опыта Европы конца XX — начала XXI века), но в сочетании с остальным работает нормально. К тому же при том отношении к детям, которое существует в России, оставить их без средств к существованию воспринималось бы всеми как общественная несправедливость. Я уже писал в главе «Экономика» о налоге на малосемейность: если молодой человек или девушка по достижении 25 лет не имеют супруги или супруга и детей, они будут платить ни много ни мало 25% дохода — причем в отличие от нашего подоходного налога для этого налога нет никаких вычетов. Если «бездетную» часть этого налога я понять могу, то смысл и справедливость 5% за отсутствие супруга от меня ускользали: а что, если не можешь найти свою истинную половинку, хотя и очень хочешь? И почему, когда усыновляешь ребенка, платишь хоть и меньше, чем при бездетности, но больше, чем если имеешь своего, — ведь усыновление в России весьма уважается и поощряется? На эти вопросы мне ответил уже упоминавшийся начальник отдела семьи Имперской канцелярии социальной политики Николай Тимофеев. «Это в большой степени вопрос настроя, — сказал он. — Если у вас есть четкая доминанта найти супруга, то шансы на это у вас гораздо выше, чем если вы согласны только на Марию Запольскую и Наталью Бибикову в одном лице». (Имеются в виду известная красавица актриса и знаменитая ученый-физик.) Что-то в этом есть, дорогие соотечественники, — это как у тех из нас, американцев, кто является ревностными католиками и соответственно не признает развод: и у них брак бывает несчастным, но гораздо реже, потому что если заранее настроиться на то, что это до гроба, то внутренне принять супруга и успокоиться гораздо проще, чем если настроиться на перебор вариантов. (Кстати, как и у нас, гражданский развод у русских разрешен в отличие от церковного — там он разрешен только по причине прелюбодеяния или разцерковления супруга; но на разведенного два и более раз в обществе смотрят косо.) «Что же касается усыновления, — продолжал Николай Тимофеев, — то все очень просто: иметь детей — это не только воспитывать и любить их, но еще выносить и родить. И та женщина, которая готова на первое, но не хочет ходить беременной и терять форму груди и бедер, выполняет свое предназначение от Бога и долг перед народом только наполовину — так же как и та, которая родила, но не хочет возиться с ребенком. Впрочем, наполовину — это уже что-то, потому и те и другие у нас не осуждаются, хотя и не считаются наиболее уважаемыми людьми, и не наказываются финансово так, как не делающие ни первого, ни второго».

Финансовое стимулирование рождаемости не ограничивается разницей в налогах: при появлении третьего ребенка (в сумме с усыновленными) назначается пособие в размере 750 рублей в месяц (3000 долларов), плюс по 250 рублей в месяц на каждого последующего ребенка, которое платится до достижения ребенком 15 лет. Новая семья даже с одним ребенком, в том числе еще не рожденным, получает льготы по кредиту на покупку жилья — им он выдается без первого взноса. Но в случае развода в течение первых десяти лет после этого взнос (или весь кредит) положено вернуть. Для многодетных семей (четверо и более детей) государственный бюджет доплачивает разницу цен для переезда в бoльшую квартиру или дом и не облагает эту дополнительную площадь налогом на имущество (в реальности государство обычно просто предоставляет бесплатно новое домовладение, а старое забирает, без движения денег). Все это относится только к податному сословию: духовное сословие вовсе не платит никаких налогов, а пособие по 250 рублей в месяц на ребенка (для белого духовенства) получает начиная с первого ребенка — поскольку семья и дети и так являются для них высшими ценностями, то их не надо в этом стимулировать. А служилое сословие, которое также не платит никаких налогов, получает по 350 рублей в месяц на ребенка, потому что значительную часть жизни опричники не могут жить вместе с детьми и к тому же не могут иметь никаких доходов, кроме имперского жалованья.

Кстати, то обстоятельство, что опричники редко имеют семьи, да и детей имеют меньше, чем в среднем по стране, отнюдь не связано с большей моральной распущенностью. Просто они воины, готовые в любой момент сложить голову за державу, поэтому иметь семью и детей для них не очень честно по отношению и к этой семье, и к державе. Они вовсе не считают холостую жизнь ценностью — напротив, они добровольно лишают себя радостей супружества и родительства — это еще одно звено в длинной цепи их добровольных лишений. Впрочем, у опричников, помимо своих или усыновленных детей, есть одна традиция, идущая еще со времен Первой и Второй Империй: каждая часть, военная, полицейская или гражданская, осуществляет шефство над одним детским домом или приютом. Причем устав велит относиться к этому неформально, и опричники, как правило, действительно проводят там довольно много свободного времени, возясь с детьми, которые их обожают.

Во-вторых, в России весьма поощряют семью архаического типа — где несколько поколений живут вместе, вместо того чтобы выросшие дети разъезжались по стране. Такая «большая» семья существенно укрепляет семью «малую», то есть брак, существующую внутри нее как ее стержень. Именно такого рода семья считается в Империи истинной ячейкой общества, самым прочным образом связывающей человека с родиной и поколения друг с другом. К началу века у русских такой модели семьи практически не осталось, она считалась старомодной и маргинальной — хотя многие народы России, в первую очередь кавказские и тюркские, не переставали жить таким образом. Их положительный пример, когда официальная пропаганда стала его широко освещать и рекламировать, а служба социального обустройства насаждать общественные представления о его правильности, сыграл очень важную роль. (Хотя вообще-то, в силу общественного пресса на наличие не менее трех детей, стимул к этому появляется естественно — кто-то же должен ими заниматься, если мать работает.) Но как и в случае с рождаемостью, принимаются здесь и чисто материальные меры: если съезжаются три-четыре поколения, то государство оплачивает до двухсот дополнительных квадратных метров, в зависимости от количества людей, причем отдельно от других льгот, — весьма приличная сумма, которая может составлять до трехсот тысяч рублей; и госбанки дают более длинную рассрочку на выплату основной части цены за новое домовладение для такой семьи — до 50 лет вместо обычных 30. Насколько модель семьи такого рода хороша для детей, мне судить трудно (хотя, наверное, хороша), но вот то, что она очень хороша для старшего поколения, сомнения не вызывает: жизнь вместе с молодежью, подпитывающей своей энергией, и с ощущением своей очевидной полезности явно гораздо богаче и естественнее для человека, чем пусть и обеспеченная, но пустая и одинокая жизнь наших стариков.

Наконец, в-третьих, изменилось отношение общества к сексу. Еще во времена Владимира II российское государство повело решительную борьбу с публичным освещением всего с этим связанного — в 2008 году был принят Закон «Об общественной нравственности», который радикально изменил ситуацию в этой сфере по сравнению с тем, что имело место в 90-е годы и первом десятилетии нашего века. Все передачи сексуального характера полностью исчезли с телевидения, а ряд телевизионщиков были примерно наказаны. Сейчас трудно представить себе, но еще в 2005 году на государственном (!) канале телеведущая на всю страну вещала, что женщина, не имеющая мужчины по вызову, является несовременной и отсталой. Исчезли эротические фильмы и с телевидения, и из Сети (про общедоступные порносайты и говорить нечего!), а продажа и прокат такого рода дисков (так назывались тогда компакт-капсулы), как и порнографических изданий, были обязаны стать непубличными (критерии этого см. в главе «Культура»). Похожие правила были введены и в отношении реала — закрытый клубный вход с невозможностью здесь же стать членом клуба, отсутствие любой рекламы и запрет зазывать новых членов какими бы то ни было способами. Поэтому с улиц городов исчезли стриптиз-бары и «мужские» или «женские» ночные клубы (не говоря уж о гей- и лесби-), перебравшись в отдаленные районы, а также их кричащая реклама. Не стало и бесчисленных рекламных щитов с полуголыми девушками (здесь внес свой вклад и Закон «О рекламе» — см. главу «Экономика»).

Еще более резкую реакцию вызвал гомосексуализм, который начиная с 90-х годов расцвел в России пышным цветом; он и сегодня там не запрещен и уголовно не наказуем, но существенным образом поражен в правах. Гомосексуалистам и лесбиянкам запрещается работать в школах и вузах на любых должностях, а также на государственной службе, в судах и т.п. Им запрещается усыновлять детей, убеждать вступить в сексуальную связь людей обычной ориентации, публично рекламировать свои пристрастия. Им разрешается иметь свои СМИ — и обычные, и сетевые, а также свои клубы, но они обязательно должны быть непубличными. Общий смысл описанной политики таков: государство разрешает своим гражданам нестандартную сексуальную ориентацию, не соответствующую его нравственным нормам, имеющим корни в религии или традиции, но подобное разрешение означает лишь то, что их не будут сажать за это в тюрьму — считать же их равными остальным, имеющими такие же права и уважение, никто не собирается. Причем если сама гомосексуальная ориентация не является преступлением, то несообщение о своей ориентации там, где это положено — например, при устройстве на работу в школу, — таковым является (закон подробно регламентирует, кто считается гомосексуалистом, а кто нет). А если в школе учитель заикнется перед детьми о допустимости однополой любви, он пойдет под суд и получит большее наказание, чем если он этих детей обворовал.

Помимо всех такого рода запретительных мер осуществлялись и стимулирующие: так, по так называемой ограниченной поддержке государства (см. далее, в разделе «Культура») стало появляться много фильмов и книг, в том числе хитов и бестселлеров, в которых между делом (то есть не в качестве основной сюжетной линии) превозносились любовь по сравнению с просто сексом, целомудрие по сравнению с распущенностью и т.д. Со своей стороны, конечно, поработала и служба социальной инженерии — если в 2005 году старшеклассница, уже ведущая активную сексуальную жизнь (а других почти и не было), становилась в результате этого только привлекательнее в глазах окружающих, в том числе сверстников, то в 2015 году это уже вызывало брезгливость, в лучшем случае нездоровый тайный интерес. Такое же отношение стало иметь место и к взрослым, открыто демонстрирующим сексуальную распущенность. В результате секс занял в общественной жизни России примерно то место, какое имел у нас лет 150–200 назад: нечто такое, о чем все знают и что практикуют, но о чем не принято говорить вслух. Важно понимать, однако, что эта борьба — и в законодательном плане, и в сфере общественных представлений — велась не с сексом как таковым, даже «неправильным», а с искаженным отношением к нему общества. Поэтому не было попыток борьбы с проституцией — напротив, ее фактически легализовали, — но сделали так, чтобы эта сторона жизни стала малозаметной, а общественное отношение и к проституткам, и к их клиентам — достаточно презрительным. В итоге секса меньше не стало, но из публичной сферы он был выведен, оставшись лишь в маргинальных нишах — с этим государство бороться и не собиралось, поскольку имело перед собой совсем другие цели.

Вы спросите, при чем тут укрепление семьи и особенно увеличение рождаемости? Дело в том, что еще в начале нашего века российская философская мысль поняла, что переход секса из сферы непроизносимого в сферу тривиально-бытового радикально снижает либидо. Для подавляющего большинства людей либидо может быть сильным только тогда, когда секс и сам противоположный пол несут в себе некую тайну. Это относится и к рождению детей — если убрать из этого действа сексуальный компонент, то рожать их в обществе социального благоденствия, в общем-то, незачем. Русские считали и считают, что широкое распространение публичного освещения секса в общественной жизни во второй половине ХХ века стало сознательным шагом закулисных стратегических правителей западной цивилизации, призванным именно снизить либидо своего населения, чтобы тем самым снизить рождаемость и отвести угрозу перенаселения, которая тогда казалась актуальной. Более того, по мнению русских, эта цель и была достигнута в Европе и среди белого населения США — что в реальности, однако, привело к началу существенных сдвигов в этническом составе. А когда стало понятно, что цель эта ложная, но в одночасье развернуть такие вещи на 180° невозможно, то Запад начал экспортировать публичное освещение секса в другие страны, чтобы они не оказались в лучшем положении, чем он сам. Кстати, и широкое распространение гомосексуализма с этой позиции объясняется преимущественно тем же, а не смягчением нравов и ростом феминистических настроений, как принято думать у нас. Это понимание русских философов разделялось тогдашними и последующими российскими правителями. Тем более что в отличие от своих предшественников они были верующими, а русская Церковь стояла в этом вопросе на еще более жестких позициях (она считает публичное муссирование темы секса происками Сатаны).

Помимо изложенных выше действий по реализации Закона «Об общественной нравственности» были приняты радикальные меры в школах: не только исчезли без следа так называемые уроки полового воспитания, но и учителя получили новые жесткие установки на этот счет. Само школьное образование стало полностью раздельным — это усиливает чувство тайны противоположного пола: все школы России ныне либо мужские, либо женские. Причем речь не идет о пуританстве — та тайна, о которой идет речь, остается и тогда, когда в стране можно достать порножурнал или попасть в стрип-клуб; лишь бы это было труднодоступно и оставалось в сфере запретного и непроизносимого вслух — потому власти и не пытаются все это полностью запретить. Думаю, что возвращение секса в сферу непроизносимого дало не меньший вклад в укрепление семьи и увеличение рождаемости, которое началось в России с конца первого десятилетия XXI века, чем все описанные выше меры. А то, что самого секса, в отличие от разговоров о нем, стало не меньше, а больше, нисколько не противоречило реальным целям власти. Ведь Третья Империя, в отличие от Второй (там утверждалось, что «секса в СССР нет»), не является тоталитарно-ханжеской — ей важно лишь утвердить православные ценности в общественной жизни, укрепить семью и обеспечить высокую рождаемость, а личная жизнь граждан ее нисколько не интересует.

Кстати, стремление государства к высокому воспроизводству населения связано отнюдь не только со страхом вымирания нации и депопуляции страны — хотя демографические процессы, имевшие место в России еще в начале века, вбили этот страх очень глубоко в русское национальное сознание. Но я думаю, что ныне, даже если бы во всех других странах население вдруг мгновенно уменьшилось в сто раз и соответственно и Россия могла бы себе позволить иметь намного меньшее население, ничто в русском подходе к этому вопросу не изменилось бы. Потому что если не иметь императива размножения, то что еще, кроме рождения и воспитания нескольких детей, может дать чувство не зря прожитой жизни обычному человеку, особенно женщине: не всем же быть Эйнштейнами или Рокфеллерами? Да и возрастное распределение у такой страны будет плохим, в ней будет мало молодежи и много стариков — это типичный демографический профиль умирающей цивилизации. Так что настрой на максимальную рождаемость в России явно носит долгосрочный характер, благо пригодного для жизни места здесь хватает — а там на подходе и внеземные территории.

Не хочу, однако, дорогие соотечественники, чтобы у вас сложилось мнение о российском обществе как о некоей машине, которой власть управляет, нажимая на нужные кнопки; просто меня как социолога и политолога весьма интересуют механизмы государственной власти и управления, и в этой книге о Российской Империи я старался подробнее всего показать и объяснить именно эти аспекты. На самом деле, подавляющая часть россиян очень любит детей по велению души и заводит их в первую очередь поэтому, и еще потому, что реально ощущает себя в пространстве и времени частью нации, которой надо воспроизводиться, а вовсе не для статуса или пособия. Семью в России считают священным союзом и главной цитаделью в человеческой жизни, а долг перед своей семьей — высшим своим предназначением (кроме разве что спасения и вечной жизни) тоже по велению души, а вовсе не ради благосклонности банков. Российские женщины не ходят без одежды в термораскраске, как у нас, а мужчины не делают себе столь распространившееся у нас сексуальное зооморфирование потому, что искренне полагают это мерзким и непристойным, а не потому, что так считают в Кремле. И сексуально озабоченные российские подростки (как любые подростки в мире) мечтают не столько о том, чтобы «перепихнуться» (хотя и об этом тоже — от природы не уйдешь), сколько о любви до гроба вовсе не потому, что им так говорят учителя. Просто русские такие и есть и веками были именно такими, и даже когда деградация была максимальной, на рубеже прошлого и нынешнего веков, в глубине народа все равно сохранилось преклонение перед семейными ценностями — и оно тут же со всей мощью проявилось, как только появилась такая возможность. Никакая власть, ни с какой службой социальной инженерии, не может насадить (тем более без использования силы) общественные представления, идущие вразрез с архетипами своего народа. Она может только обратное — привести их в соответствие с ними. Но и это весьма непросто, и мне хотелось показать вам, как это делает российская имперская власть. Давайте не будем ханжами — тонкое и неафишируемое вмешательство государства в вопросы вкусов и предпочтений публики всегда имело и имеет место и у нас, только у нас это стыдливо называется «работой с общественным мнением».

3. Трудовые отношения

Отдельного имперского трудового кодекса не существует — эта сфера относится к земскому и национальному регулированию. Любой работодатель или, наоборот, трудовой коллектив могут заранее в своем уставе объявить, что они действуют по трудовому законодательству такого-то народа (как правило, того, к которому сами принадлежат), а если такой записи нет, то по умолчанию применяется земское трудовое законодательство России. Имперское законодательство ограничивается прямыми конституционными нормами о запрете дискриминации, кроме той, что вытекает из концепции разноправия (дискриминация определенных групп, например сексуальных или религиозных меньшинств), а также кроме дискриминации по включительному признаку (см. далее). Имперское законодательство предусматривает возможность работника в трудовом споре обращаться не в земский, а в имперский суд — но только в том случае, если ущемлены не только его материальные интересы, но и базовые принципы справедливости.

В основном трудовые законодательства разных народов различаются не очень сильно, но есть и исключения: большинство народов исторической России, и славянских и тюркских, имеют в своих трудовых законах понятие круговой поруки, а у европейских народов (кроме немцев и сербов) такое понятие отсутствует. Круговая порука — это когда за каждого работника солидарно отвечают все остальные, хотя подряд не артельный, а индивидуальный; работодатели по коллективным договорам с круговой порукой платят гораздо больше, поскольку снижают свои риски. Во всех национальных законодательствах, как и в земском общероссийском, есть понятие коллективного договора, но в некоторых он обязателен, а в некоторых нет. В последнем случае по предмету его регулирования должна быть декларация работодателя (по форме, прописанной в земском законодательстве), с которой знакомится под роспись нанимающийся на работу человек. Отраслевые или территориальные коллективные договоры или соглашения запрещены, это считается противоречащим антимонопольному законодательству.

Интересно, что даже по общероссийскому законодательству частным работодателям разрешено дискриминировать при приеме на работу и по религиозному, и даже по национальному признаку (государственным органам, учреждениям и предприятиям это запрещено) — но только по так называемому включительному, а не исключительному принципу. Это означает следующее: если, например, предприниматель-башкорт хочет на работе слышать родную речь, привычные шутки, вообще быть среди своих по крови — пожалуйста, российский закон считает это его правом. Но тогда нанимай одних башкортов и вноси соответствующую запись в свой устав, и если хотя бы один из нанятых будет другой национальности, в том числе русский, то это будет нарушением. То есть ты можешь объявить, что берешь на работу только людей такой-то национальности, пола или религии, но не можешь объявить, что берешь всех, кроме таких-то и таких-то. Логика этого ограничения мне совершенно ясна, непонятно лишь, зачем вообще подобное разрешать. Позицию власти по этому вопросу разъяснил в виртуальной беседе со мной Фридрих Бреннер, начальник имперской службы надзора за трудовыми отношениями: «Работодатель тоже человек, по конституционному принципу национализма нельзя лишать его естественного права быть среди своих».

По включительному признаку разрешается дискриминировать и малосемейных, и гомосексуалистов (это также должно быть отражено в уставе или декларации), но это именно разрешение: хочешь — дискриминируй, не хочешь — не надо. При этом законодательство использует тот же подход: хочешь не брать на работу педерастов — объяви об этом открыто и не бери уж тогда ни одного; причем такая возможность симметрична — по закону могут существовать и существуют в реальности работодатели, наоборот, берущие на работу только холостяков или гомосексуалистов.

Забастовки не запрещены, но и не поощряются — это выражается в том, что работодатель имеет право уволить бастующих за невыход на работу, если иное не предусмотрено их коллективным договором, а бастующие не имеют права мешать функционированию предприятия, в том числе найму штрейкбрехеров. Если работники силой займут предприятие, то присылать войска, как это бывало полтора века назад, никто, конечно, не будет — предприятие не является общественной территорией, и потому это не есть нарушение общественного порядка. Но на захвативших, если будет соответствующее заявление владельцев предприятия, будут возбуждены уголовные дела («насильственное завладение недвижимым имуществом»), и если они не явятся по повестке к следователю, то тогда уже точно приедет ОПОН. Логика тут примерно такова: зачем вам бастовать — вы ведь можете вместо забастовки обратиться в суд, в определенных случаях даже в имперский; и суд, как любой суд в России, подойдет к рассмотрению вашего дела справедливо и отнюдь не формально. Если же вы знаете, что суд не встанет на вашу сторону, и тем не менее уверены в успехе забастовки (например, предприятие находится в трудодефицитной зоне) — бастуйте, это справедливо, работодатель должен был бы отнестись к вам в этом случае повнимательнее.

На предприятиях в России профсоюзов почти нет — их роль играет трудовой коллектив; он обладает многими правами юридического лица, даже не являясь формально зарегистрированным, а его две трети имеют право обращаться в суд от имени всех работников предприятия. Территориальные и общероссийские профессиональные организации работников в России есть, они называются гильдии, но они гораздо более дробны, чем наши профсоюзы: у нас четыре профсоюза водителей-дальнобойщиков, а там их 27 гильдий. Гильдии в меньшей степени, чем у нас, занимаются защитой прав трудящихся и в большей — их представительством, переподготовкой, финансовой взаимопомощью через соответствующие кассы, зачастую улаживанием профессиональных вопросов между членами — на мой взгляд, они больше напоминают наши коллегии адвокатов, чем профсоюзы.

В последние годы распространились так называемые трудовые братства — в сущности те же гильдии, но без жесткой привязки к общей профессии. Они зачастую предлагают предпринимателям полностью укомплектовать всеми профессиями вновь открывающееся предприятие, обычно с круговой порукой, то есть берут на себя функции в том числе и агентств по найму, — но вообще-то это скорее большие клубы.

В общем и целом трудовые отношения в России по сравнению с нашими характеризуются большим разнообразием и меньшим напряжением между работодателями и работниками — на мой взгляд, потому, что имперская власть не вмешивается в эти процессы, давая всему развиваться естественно, и явно не отдает предпочтение ни одной из сторон.

4. Миграционная политика

В 2000–2020 годах Россия активно стимулировала иммиграцию этнических русских из бывших частей СССР, не входящих в Российскую Федерацию, а позже в Российский Союз, — Украины, Прибалтики, Молдовы и Средней Азии. Особенно активно эти процессы пошли с 2006 года, после соответствующего указа Владимира II. Поток иммигрантов из названных территорий состоял не столько из русских в строгом смысле, сколько из так называемых русскоязычных — то есть всех тех не принадлежавших к местной титульной нации граждан развалившейся Империи, кто так себя и продолжал идентифицировать. После начала Великого кризиса 2010–2014 годов к нему прибавился поток русских (здесь тоже подразумеваются русскоязычные) из США и Евросоюза, стремящихся вернуться на родину по экономическим причинам. А в 2020–2021 годах в Россию реэмигрировало более четырех миллионов жителей США, имеющих русские корни (многие во втором-третьем поколении), поскольку после Двенадцатидневной войны и оккупации США жизнь для них в Америке по понятным причинам стала непереносимой (несмотря на все усилия Белого дома, они фактически превратились в изгоев и не могли быть уверенными даже в сохранении жизни). В отличие от них русские, эмигрировавшие в прошлом и начале нынешнего века в Европу, там и остались, поскольку эти территории стали частью России.

Помимо этого, давно существует так называемая договорная иммиграция, осуществляемая в рамках межправительственных соглашений, которые Россия с 2007 года имеет с Индией и с 2008 года с Китаем. На договорную иммиграцию действуют квоты, которые регулярно пересматриваются в двустороннем порядке. Такая иммиграция довольно жестко регламентируется, в первую очередь в части недопущения приезда в Россию на временные заработки (договорная иммиграция разрешается только навсегда) и расселения в национальных гетто типа Чайна-таунов — Россия готова принимать в качестве договорных иммигрантов лишь тех, кто хочет стать если не русскими по национальности, то уж во всяком случае реальными ассимилированными гражданами Империи. Впрочем, основная часть договорных иммигрантов, особенно китайцев, идет еще дальше — они принимают русские имена и стараются стать русскими, хотя никто не заставляет их это делать. По статистике, 69% китайцев женятся (или выходят замуж) на русских и детей воспитывают чисто как русских. Общее количество договорных иммигрантов составило по настоящее время около 25 миллионов человек (без учета их потомков, родившихся уже в России) и, вероятно, составит в ближайшие двадцать лет еще не менее 15 миллионов, преимущественно из Индии. Русские могли бы обойтись и без мигрантов, поскольку никакой особой нехватки рабочей силы в Империи не ощущается, но они сознательно потворствуют притоку свежей крови; в России считается (как и у нас), что приток нового народа, со своим особым видением мира, идеями и культурой, очень обогащает страну. Но только в том случае, если своя культура достаточно сильна, чтобы не капитулировать перед чужой, а, наоборот, ассимилировать ее, переняв все лучшее.

Кроме этнической реиммиграции и договорной иммиграции, в Россию можно попасть еще одним путем — религиозным. Он проистекает из тождественности в Империи понятий «православный» и «русский» — с тех пор, как Русская православная церковь стала Вселенской, Россия провозгласила безусловное право любого православного на планете на получение российского гражданства, причем без периода натурализации. Это относится и к тем, кто напишет заявление о породнении, и к тем, кто является православным, сохраняя свою исходную этническую принадлежность. Но если потом выяснится, что ваше воцерковление было притворным, вы будете подлежать уголовной ответственности. Также имеют безусловное право на получение российского гражданства те, кто этнически принадлежит ко всем остальным, кроме русского, народам Империи. Стать российским гражданином без этого, в том числе коммерсантам с большим капиталом, нельзя; исключением являются ученые и специалисты, которым иногда выдают гражданство, но без большой охоты. Также нельзя получить в России политическое убежище — этого понятия там нет, поскольку русским нет дела до того, что происходит за пределами их государства; естественным исключением являются те, кто работал на российскую разведку.

В наше время у процесса договорной иммиграции существует специфика: иммигрантов не направляют в Европу, а только в историческую Россию, преимущественно в Сибирь и Туркестан, — договорные иммигранты, по российским законам, первые восемь лет живут в конкретно отведенном им регионе и не имеют права его перемены. Убыль же населения в Европе компенсируется переселенцами из исторической России, а также Германии и Сербии — поселение этнических русских и других «старых» российских народов в Европе весьма поощряется. Все это делается для того, чтобы русские и народы-союзники равномерно расселялись по всем частям Империи.

Однако в свое время, после первых шагов по восстановлению империи при Владимире II, эта политика столкнулась с определенной проблемой: для того чтобы поселить на новых территориях русских и другие лояльные народы, нужно эти территории очистить, то есть выселить оттуда коренное население и отобрать у него землю. А на это Третья Российская Империя, более гуманная при всей своей жесткости, чем ее предшественницы, пойти никак не могла — русский народ никогда бы не потерпел такой несправедливости, тем более в свою пользу. (Вы скажете, что были Латвия и Эстония в 2020 году и Галиция в 2034-м — но это была месть, а не политика.) Выход появился, когда в 2013 году в России было отменено право на крупную земельную собственность. Крупные землевладения, от сотен до миллионов гектаров, находящиеся в частной и корпоративной собственности по всему Российскому Союзу, были изъяты в федеральную собственность. Туда же еще ранее перешли земли, находившиеся в государственной собственности Украины (в восточной и южной частях), Белоруссии, Казахстана и Туркмении; а после 2020 года и земли, находившиеся в государственном и крупном частном владении в странах Евросоюза и бывшего СССР. Когда у Империи таким образом стало достаточно земли в государственной собственности, это сделало возможным массовые программы переселения, причем в отличие от древних времен они не носили принудительного характера. На этих программах стоит остановиться отдельно, поскольку они касаются отнюдь не только иммигрантов, но и переселенцев внутри страны.

В России особо поощряется строительство новых этнических поселений вне места исторического проживания данного народа, поскольку подобное строительство считается фактором, жестко скрепляющим единую страну. Это относится в первую очередь (но не только) к русским и народам-союзникам. Инициатива по созданию таких поселений может принадлежать и коммерческому застройщику, и группе будущих поселенцев (это особо приветствуется), и государству — последнее по общим российским управленческим принципам только тогда, когда не имеют места первые два случая. Единственным жестким ограничением здесь является то, что это должны быть деревни или отдельные маленькие города, но не новые районы уже существующих городов — большие города считаются несовременными и неполезными для житья. Благодаря этому теперь даже в самом центре исторической России, в том числе рядом с Москвой и Санкт-Петербургом, есть много татарских, казахских, немецких и других городков и поселков. В Европе, Турции, Закавказье и других местах их не меньше, так же как и русских. Даже такие непривычные поселения, как польские и испанские (не говоря уж об индийских), можно теперь встретить на просторах России.

Сказанное не значит, что в Империи не поощряются новые поселения без этнического признака — просто это другие программы в плане государственного управления (например, имперская программа освоения Великой евразийской равнины, по которой выделяются средства на стимулирование создания новых поселений на образовавшихся в результате программы «утепления» территориях). Особое распространение получили молодежные общины, где не имеющие достаточно денег группы молодых людей, объединившиеся по интересам и взаимной симпатии, строят сами себе поселок своими руками — государство дает на это кредиты, часть из которых фактически является невозвратной. Весьма часты и религиозные общины, так называемые братства (см. главу «Религия»), которые строят себе поселение вместе с храмом или монастырем. Да и любая другая такого рода инициатива снизу всегда найдет государственную поддержку, поскольку власть уверена, что новые поселения, где бы они ни находились, особенно появившиеся по воле самих поселенцев, являются форпостами Империи.

IV. ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

Глава 9

Религия

1. Эпохальные события в Православной церкви

Уже в нашем веке в жизни РПЦ произошли события, едва ли не наиболее значительные за всю более чем тысячелетнюю историю ее существования. Первое из них — церковная реформа, прошедшая в 10-х годах, на фоне реформы конституционной. Таким образом, церковная жизнь не оказалась исключением, когда в стране происходили самые радикальные процессы обновления всех аспектов жизни, сопровождавшие установление Третьей Империи. Началась она с того, что новая Конституция в части сословности предусматривала не только служилое, но и духовное сословие, причем его права и обязанности описывались довольно подробно, как и структура (несколько отличающаяся от существующей); поэтому Русской православной церкви необходимо было провести определенные реформы для приведения собственной структуры в соответствие с новыми конституционными установлениями. Необходимость этих реформ, которые РПЦ вовсе не планировала как глубокие, наложилась на несколько факторов: ярко выраженный религиозный характер новой Конституции, причем в самой ее сути — в части, касающейся целей, а также сильную религиозность Гавриила Великого (как, кстати, и его предшественника, Владимира Восстановителя) и всего руководства страны; эта внутренняя религиозность жаждала изменений в русском православии в сторону увеличения его пассионарности. Сказалось и то, что начиная с 1991 года Церковь постепенно стала набирать силы и значительно окрепла как материально, так и духовно. Хотя бывший тогда священноначальником РПЦ святитель Алексий, Патриарх Московский, избегал резких действий (как и его современник правитель России Владимир Восстановитель), считая Церковь духовно ослабевшей и не готовой к ним, подспудно и незаметно количество воцерковленных людей заметно выросло, как возросла и роль церковной жизни в коллективном сознании народа. Наконец, как всегда в истории, важную роль сыграл субъективный фактор — появился и быстро обрел популярность среди русского народа (благодаря телевидению) яркий проповедник со всеми качествами духовного лидера, петербургский протоиерей Никита, который называл себя на древний манер протопопом Никитой (по аналогии с пассионарным участником церковных событий XVII века протопопом Аввакумом). Он вошел в историю (точнее, войдет — он еще жив и после овдовения принял монашество и схиму в Псково-Печорском монастыре) под именем Никиты Проповедника. Он бросил клич, который обрел многочисленных сторонников и стал в результате стержнем церковной реформы: давайте отменим реформы Никона. Эти реформы XVII века (именно с ними боролся в свое время протопоп Аввакум), проведенные под лозунгом возврата к исконно греческому обряду, на самом деле привели к бюрократизации и огосударствлению Церкви, а также к расколу, в результате чего от нее отделились так называемые старообрядцы, с которыми неустанно велась борьба в XVII–XIX веках.

Вначале руководство РПЦ постаралось утихомирить протопопа Никиту, причем не из каких-то злодейских побуждений, а просто во избежание скатывания в анархию и нового раскола. Но Никиту поддержал Гавриил, и, хотя он оговорился, что не собирается диктовать свою волю Церкви и высказывает свое личное мнение как православный мирянин, игнорировать точку зрения Гавриила РПЦ не хотела и объявила невиданную ранее вещь — общецерковное обсуждение. Большую роль тут, судя по всему, сыграло то обстоятельство, что Гавриилу удалось убедить патриарха Кирилла в частной беседе, что такое обсуждение вызовет огромный всплеск интереса к делам Церкви и, таким образом, пойдет Церкви на пользу независимо от результата. Патриарх доподлинно знал, что Гавриил полностью разделяет его боязнь нового раскола, и доверился его доводам. Обсуждение длилось три года и вместе с последующими действиями вошло в историю России как церковная реформа 2013–2017 годов.

Прогноз о всплеске интереса к церковной жизни более чем оправдался — разгорелась ожесточенная борьба позиций. В нее включились и старообрядцы — причем не только так называемые единоверцы (те, кто сохранил старый обряд, но признавал РПЦ Московского Патриархата и соответственно имел с ней каноническое общение), но и многие другие, кто до этого считал РПЦ чуть ли не оплотом Сатаны, а российское государство — царством Антихриста. Эти последние существовали совершенно автономно и в Первой, и в Красной Империях, в большинстве случаев даже не попадая в переписи населения (сначала это было следствием гонений, а когда они прекратились — следствием памяти о них). Столь же автономной была их духовная жизнь, в том числе, кстати, и друг от друга. Казалось, ничто не могло их повернуть от этого тотального непризнания окружающей жизни и ощущения себя островком спасения в предапокалиптическом мире, но лозунг отмен реформ Никона словно бы возвращал ситуацию в дораскольный период и весьма затруднял им апологию дальнейшего неприятия государства. Забегая вперед скажу, что в итоге основная часть старообрядческих «согласий» и «толков» (означает примерно то же, что деноминации у протестантов в наших северных штатах) вернулась в лоно единой Русской православной церкви — можно сказать, что вернулись все, кроме скатившихся в сектантство. Это оказало позитивное влияние на последующее развитие России и в духовной, и в материальной жизни — потому что, хотя старообрядцев было всего около четырех миллионов человек, они стали весьма пассионарной частью Церкви и очень деятельной частью экономики (последнее, к слову, было характерно и для последних десятилетий Первой Империи, вплоть до коммунистической революции).

В ходе церковной дискуссии выяснилось, что отмена никонианских реформ в части богослужения и церковных текстов, ради чего они в свое время и затевались, не вызывает особого неприятия, поскольку новая идеология России уже не требовала ощущения себя потомками византийцев. Гораздо более востребованным стало националистическое восприятие себя как абсолютно самобытной цивилизации, не более чем подхватившей из рук Византии знамя центра православия. А такая идеология делала малоактуальной никоновскую идею возврата к греческим корням, то есть отметания всех различий с греческим оригиналом, которые скопились за шесть с половиной веков в русском православии, — получается, что такие различия, наоборот, надо оберегать.

Но реальные страсти разгорелись вокруг структурных вопросов никонианских реформ — упрощенно говоря, вокруг отношения общины («мира») и иерархии. Этот накал страстей, как часто бывает, завел и дискуссию об изменениях в каноне, поначалу довольно консенсусную, гораздо дальше возврата к дониконианскому обряду. В результате в 2016 году Поместный собор Русской православной церкви принял реформу, которая возвратила дониконианский текстовой и богослужебный порядок, а также ввела ряд других изменений фундаменталистского характера. В наши дни она называется реформой святителя Кирилла и Никиты Проповедника, и никто в церковных кругах не сомневается, что, когда Никита преставится, его канонизируют и совершение его памяти установят в один день со святителем Кириллом. (Патриарх был причислен к лику святителей почти сразу после своей кончины потому, что прославился и многим другим — борьбой с маркианской и другими ересями, организацией VIII Вселенского собора, учреждением Вселенской церкви, обращением большей части немцев в православие, а также многочисленными совершенными им чудесами. Заслуги и святость его столь велики, что ныне, когда я пишу эти строки, во Вселенской Русской православной церкви идет дискуссия о том, не изменить ли его прославление с лика святителей на лик равноапостольных.)

Сейчас трудно сказать, какую роль в принятии реформы сыграл Гавриил Великий. Он с очевидностью симпатизировал тем целям, которые в конечном итоге и воплотились в жизнь, и явно обладал различными возможностями неформального влияния на руководителей РПЦ. Как бы то ни было, реформа прошла, в результате чего, помимо прочего, сложились принципы организации духовного сословия (см. главу «Сословная структура»).

Но еще более значимое событие произошло через восемь лет после церковной реформы. Глобальные изменения, произошедшие на евразийском пространстве после событий 2019–2022 годов, особенно покорение Европы и ее включение в состав Российской Империи, не могли не повлиять на церковную жизнь. Почти все поместные православные церкви оказались на территории России — Албанская, Болгарская, Грузинская, Иерусалимская, Константинопольская, Кипрская, Польская, Румынская, Сербская, Украинская, Чехо-Словацкая и Элладская. Александрийская же и Антиохийская поместные церкви перестали существовать после указа халифа Махди Омара о высылке из страны христиан и иудеев в 2024 году, а Американская православная церковь сильно потеряла свои позиции после событий 2019–2020 годов, в частности статус поместной, как и Китайская и Японская православные церкви. И хотя наша страна обеспечивает по Конституции свободу вероисповедания в том числе и православным, но так устроен современный упорядоченный мир пяти цивилизаций, что иноверцы испытывают большое давление — у нас-то хоть со стороны общества, а не властей, как в Поднебесной.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«В 1771 году русская императрица Екатерина попала в Ярославле в чумной карантин. За недели вынужденн...
«Ночь, в стороне горит фонарь. По звукам проезжающих автомобилей можно догадаться, что недалеко прол...
«Отец – Егор Адамович Жук, профессор столичного университета одной из провинциальных русских республ...
«. Респектабельная, миниатюрная пенсионерка, прежде работала учительницей. В речи и повадках крайне ...
Если здраво рассудить, то Филю Лопушкова вовсе не должны были волновать происходящие странности. Мож...
Макар Веселов счастлив: наконец-то родители купили дачу, да еще в удивительном поселке под названием...