Вечность сумерек, вечность скитаний Юрьев Сергей

Они пришли неведомо откуда, и те, что сумели уцелеть, ушли неведомо куда, оставив людям лишь руины своих городов и малую толику секретов своих ремёсел и тайн своей магии. Те времена, когда их владычество казалось вечным, остались в памяти поколений как Темные века, но свет той победы, что принесла людям свободу, казалось, озарил нам путь на сотни лет вперёд. Прошло время, надежды истлели, и почти всё, чему научили нас альвы, предано забвению. Что ж, наверное, так и должно быть. Когда-нибудь нам вновь откроется всё то, что было ведомо им, но это будет принадлежать нам по праву, это будет воистину нашим. Не только память о прошлом несёт благо – их может принести и забвение.

Альвы были похожи на людей так, что на первый взгляд было бы невозможно различить, где раб, а где господин, если бы каждый раб не носил медный или бронзовый, а порой и золотой ошейник, подавляющий волю и вселяющий страх. Но альвов от людей отличали не только изумрудные глаза и кровь небесно-голубого цвета.

На их лицах редко появлялись улыбки, и самые страшные жестокости они творили без гнева. Со стороны казалось, что удача не несёт им радости, а потери не заставляют их испытать горе. Но это не так – на самом деле им было знакомо и то, и другое, но их лица об этом молчали.

Дети, рождённые альвийками, были им самим не дороже прочих детей, родившихся в племени. В их языке даже не было таких слов «мать» и «отец», а детей воспитывали либо старшие в роду, которые больше ни на что не годились, либо люди-рабы.

Альвы стремились подчинить себе всех, кто встречался им на пути. Альвам казалось мало того, что люди покорились им. Они хотели власти над временем и судьбой, жизнью и смертью, радостью и скорбями, речными водами и небесным огнём. Их чародеи однажды решили, что они способны соперничать с нашими богами, и, казалось, победа вновь осталась за ними. Тронн по-прежнему тянул сквозь вечность нить времён, но судьбы людей были уже не в его власти. Гинна, как и встарь, дарила людям жизнь, но предел этой жизни каждому человеку устанавливал альв, его хозяин. Таккар ещё пытался ниспослать людям радость, но чаша скорбей была и без него заполнена до краёв. Владыки отчаялись и отвернулись от земного бытия, но этого оказалось достаточно для того, чтобы сила альвов обернулась их слабостью. Всякое могущество имеет предел и рушится, столкнувшись с силой, которую само породило.

Пусть забудется их магия, канут в небытие секреты их ремёсел, сгорят их письмена, но сама память о том, что они были, должна сохраниться навеки. Они ушли неведомо куда, но они могут вернуться неведомо откуда, и, если мы забудем прошлое, то оно повторится вновь.

Предисловие к «Хроникам Гиго Доргона, сокрушителя альвов»

ГЛАВА 1

Блажен тот, кто что-то потерял, – ему есть, что искать.

Из «Книги мудрецов Горной Рупии».

Полено, прогорев посередине, сложилось пополам и провалилось на дно пламени, а к ночному небу взметнулся сноп искр, через мгновение затерявшихся среди звёзд, не по-осеннему ярких и, как всегда, холодных.

– Вот так… – Старик Тоббо проводил их рассеянным взглядом и снова уставился на костёр. – Вот так и бывает: искра, оторвавшись от пламени – гаснет, человек, покинув свой род – погибает, род, ушедший на чужбину от могил предков – всё равно, что дерево, лишённое корней…

– Тоббо, расскажи о Горлнне, могучем альве, – попросил старика Трелли, мальчонка, едва разменявший вторую дюжину зим. Рассказ о Горлнне-воителе старик Тоббо повторял уже сотни раз, и юные альвы знали его почти наизусть, но слушать славную историю о славном прошлом было всё-таки приятнее, чем ловить вздохи и причитания, которые, может быть, и полны великого и вечного смысла, но очень быстро надоедают и вгоняют в тоску.

– О Горлнне, могучем альве… – как эхо повторил старик и умолк – долгой истории, если следовать обычаям, должно предшествовать долгое молчание.

– Смотри, что у меня есть, – воспользовавшись тишиной, шепнула на ухо Трелли маленькая Лунна, показывая своё тонкое запястье, на котором блестела тусклым золотом цепочка – маленькие литые зай-грифоны следовали друг за другом, поджав длинные остроконечные уши, вцепившись зубами в хвосты своих братьев-близнецов, и каждый смотрел в сторону крохотным изумрудным глазом.

– Откуда? – изумился Трелли, но тут же закрыл рот, с опаской глянув на старика, но тот, похоже, не прислушивался ни к чему, кроме треска костра.

– Нашла на болоте, – похвасталась Лунна. – Ходили позавчера за брусникой, а я на Беглом Камне мох поковыряла – и вот…

– А почему ты не…

– А я хотела, – предвосхитила вопрос Лунна. – Я отнесла её вождю Китту, а он сказал, чтобы я себе оставила – теперь, говорит, уже всё равно.

– Что всё равно? – успел спросить Трелли, но ответа не услышал – старик Тоббо начал свой рассказ:

– Никто не знает, сколько с тех пор прошло столетий – после того как люди сожгли величественный город Альванго, альвам стало слишком горько считать прожитые годы… Но за тысячу лет до этого могучий воин Горлнн был владыкой Кармелла, неведомой нам обширной и славной страны, лежащей за пределами этого, чужого нам, мира. Он долго воевал, и, в конце концов, взял под свою защиту земли всех соседних народов. Когда Внутригорье стало подвластно ему, Горлнна постигла великая печаль – он знал: за горным кольцом, окружающим его обширные владения, расположены богатые земли, но через перевалы вело лишь несколько узких и опасных троп, по которым невозможно провести ни всадников, ни боевые колесницы, чтобы на равных сразиться с вождями Внешних Племён. Горлнн хотел нанять подгорных альвов, чтобы те пробили тоннель сквозь горы, но они сказали, что всего золота Кармелла не хватит, чтобы расплатиться с ними. Тогда Горлнн решил живым лечь в свою гробницу, потому что жизнь без войны, сулящей победу, была ему не нужна. Но, прежде чем он решился познать смерть при жизни, из-за гор к стенам Кармелла явился чародей Хатто, знаток древних заклинаний, которому, как и славному Горлнну, целый мир казался тесен…

Трелли посмотрел на Лунну и обнаружил, что девочка успела уснуть, привалившись к его плечу. Из детей, собравшихся вокруг костра, половину тоже одолевал сон. Старик то ли ничего не замечал, то ли ему было всё равно, слушают его или нет. Лучше было не слушать… Любое напоминание о великом и давнем прошлом альвов наполняло сердце горечью – небольшой холм, окружённый со всех сторон непроходимым для людей болотом – всё, что осталось от великого царства Альванго, в пределы которого люди когда-то давно могли ступить только с медным ошейником раба. И вот эти полторы дюжины юных альвов – всё, что оставит будущему некогда великий народ. Есть ещё два малыша, едва научившихся ходить, которые спят сейчас в землянке, но они – последние… Они последние, потому что никто не хочет больше продолжения рода, который всё равно обречён. Так говорят, но в это не хочется верить. Слишком тяжело быть одним из последних…

– …и он сказал: не важно, что изобразит его кисть. Вокруг бесконечное множество невидимых миров. Как бы краски не легли на полотно, за гранью холста откроется иная земля, и мудрецы альвов издревле хранят заклинание, отпирающее вход. И Горлнн приказал построить ворота посреди поля и натянуть в их створе полотно, а Хатто взял кисти и краски из тёртого камня. Прошёл лишь день, и за воротами показался белокаменный город с высокими стенами и широкими площадями. На узких улицах застыло множество странных существ, похожих на альвов, только кожа у них была смуглее, и сами они казались медлительными, шумными и неуклюжими, как болотные жабы…

Про жаб, наверное, старик добавил от себя… Скорее всего, в славном Кармелле не было, и быть не могло никаких жаб – это здесь почти нет иной пищи, кроме жабьего мяса, которое, даже сдобренное диким чесноком, продолжает отдавать тиной. Хорошо хоть вчера охотники наткнулись посреди болота на полудохлого заблудившегося оленя и смогли дотащить до землянки Тоббо. И старик так разговорчив сегодня, потому что сыт…

– …все воины Горлнна. Их было множество – тысячи и тысячи. Жёны и дети воинов уселись в повозки, запряжённые мандрами, и их вереница несколько раз опоясала стены опустевшего Кармелла. Чародей Хатто произносил заклинание – оно было подобно долгому плачу, и город, изображённый на полотне, начал постепенно оживать. А когда из ворот потянуло тёплым ветром, Горлнн первым пересёк границу, за которой начинался этот мир, мир людей, который тогда казался лёгкой добычей, а стал вечной западнёй для альвов…

Западнёй для альвов… Странно – старик никогда не говорил об этом так. Раньше горечь в его словах появлялась, когда рассказ доходил до осады людьми Альванго и истребления альвов в Серебряной долине, когда с юга пришли орды неведомых медноголовых варваров. Наверное, Тоббо стал совсем плох и предчувствует, что жить ему осталось недолго. Шутка ли – коптить небо четыреста с лишним лет… Редкие из женщин доживают до такого возраста, а мужчинам вообще положено быть воинами и погибать молодыми…

Трелли почувствовал внезапную неприязнь к старику, у которого только и осталось сил, чтобы сидеть у костра с малышнёй, рассказывать байки о былом величии, смотреть на звёзды и ждать собственной смерти.

Если о славных победах могущественных предков говорить с такой тоской, можно подумать, что и побед никаких не было, как и не было великого царства Альванго, перед которым трепетали даже свирепые жители Окраинных земель, худшие, злейшие и самые страшные из людей…

Трелли вдруг поймал себя на том, что думает о великом городе Альванго и свирепых жителях Окраинных земель, как будто ему приходилось видеть этот чудесный город и сталкиваться с этими беспощадными существами… На самом деле, за всю свою пока недолгую жизнь он не отходил от этого островка, дальше, чем до края Лохматой топи, а люди никогда ещё не добирались до последнего убежища альвов.

– …и главным оружием его были не мечи и стрелы, не отвага воинов, не беспощадность, не решительность, не искусство полководца – всё это было у Горлнна, но то же, наверное, было и у его врагов. Главным был страх, который внушали людям наши славные предки. Страх несут те, от кого не знаешь, чего ждать. Когда люди узнали, было уже поздно – их шумные уродливые города лежали в руинах, а для них самих оставалось только два способа выжить – скрыться в Окраинных землях или надеть рабский ошейник.

И снова кажется, что старик сочувствует людям, самым жутким и безжалостным существам, которых только можно себе представить… Кто разрушил неприступный Альванго? Кто загнал альвов на это болото? Кто пытается истребить последних потомков славного Горлнна? Люди! Люди! Люди!

– Тоббо! – вмешался Трелли в рассказ старика. – Мудрый Тоббо, ты сказал, что страх несут те, от кого не знаешь, чего ждать… Но ведь мы-то боимся людей, именно потому, что знаем, чего от них ждать.

Старик умолк, продолжая смотреть на огонь, и молчал до тех пор, пока очередное прогоревшее полено не разломилось, отпуская на волю очередной сноп умирающих искр.

– Страхи бывают разными, малыш, – в конце концов, отозвался он слабым голосом. – Есть страх неизвестности, но есть и страх неизбежного, а порой случается, что оба страха сливаются воедино. Но о страхе лучше не думать, прежде чем он сам придёт к тебе

Вот так. У старика на всё найдётся ответ. И он уже успел рассказать много такого, чего лучше бы не знать… Знать о том, что где-то за болотами находится безбрежный мир людей – значит, хранить в себе страх неизбежного, а безвылазно сидеть на этом кривом холмике, не пытаясь даже изредка появляться там, где обитают люди – значит, не расставаться со страхом неизвестности… Жизнь в страхе ничем не лучше смерти, и, наверное, лучше бы не знать ни того, что было, ни того, что может случиться сегодня, завтра, через год, через столетие…

– Скажи, мудрый Тоббо, зачем нам знать о прошлом, если у нас всё равно нет будущего? – Так дерзко со стариком ещё никто и никогда не говорил.

– Может быть, мы не единственные альвы, которые ещё остались в этом мире. Может быть, есть и другие…

– Но никто не пытается их найти.

– Уже многие ушли искать собратьев, но никто не вернулся сюда.

– Может быть, они нашли…

– Может быть. Не знаю…

– А почему ты остался, мудрый Тоббо?

– Я единственный знаю заклинание, которое может открыть нам путь в Кармелл.

– Но почему ты не произнесёшь его? – Трелли почувствовал внезапное волнение – не столько от тех ответов, что давал старик, сколько оттого, что решился задать вопросы, которые мучили его ещё с прошлой осени.

– Чтобы открыть ворота, нужно видеть путь, малыш… – Теперь старик оторвал взгляд от пламени и смотрел Трелли прямо в глаза. – А путь увидит лишь тот, кто отыщет картину, написанную чародеем Хатто. Потом надо сложить вместе фрагменты и произнести заклинание. Только тогда откроется путь в Кармелл, туда, где нет людей, но много альвов.

– И где её искать?! Где искать эту картину? – встрепенулся Трелли. Наконец-то Тоббо упомянул о чём-то таком, ради чего стоило прожить долгую жизнь альва, или за что не жаль когда-нибудь отдать её…

Лунна проснулась, и теперь смотрела на Трелли, не скрывая удивления. Она вообще не умела скрывать своих чувств, как и все прочие альвы, не прожившие сотни лет…

Старик молчал, а все, кто сидел вокруг угасающего костра, устремили на него взгляды, полные жадного ожидания.

– Пока я не могу об этом сказать… – Казалось, Тоббо был смущён и теперь говорил даже тише, чем обычно. – И, наверное, никогда больше не смогу… Незачем и некому. Да я и не знаю.

– Но зачем ты продолжаешь хранить в памяти заклинание? – не унимался Трелли. – Значит, ты на что-то надеешься, мудрый Тоббо…

– Да. – Старик обвёл взглядом всех и заглянул каждому в лучистые глаза, горящие в темноте изумрудным светом. – Может быть, однажды кому-то из вас повезёт больше, чем ушедшим раньше. Может быть…

– Мудрый Тоббо, позволь мне… Позволь мне отправиться на поиски Кармелла. – Трелли поднялся с поваленного ствола вековой ивы и шагнул к старику, вдруг с удивлением обнаружив, что почти сравнялся с ним ростом. – Я смогу…

– Как ты можешь знать, что тебе по силам, а что нет! – Мудрый Тоббо превратился в сердитого Тоббо. – Ты никогда не видел людей, ты не сможешь понять их речи, ты не знаешь их обычаев, ты не знаешь о них ничего, кроме того, что они свирепы и беспощадны, ты никогда не держал в руках меча, тебе неведомы хитрость и коварство, ты не умеешь лгать. Да, ты бесстрашен, но бесстрашие твоё – не от твёрдости сердца, а от невежества. Мальчишеская храбрость доживает лишь до первой настоящей опасности – потом ты либо становишься трусом, либо погибаешь.

Старик посмотрел на луну, которая уже поднялась над вершинами редких деревьев, прикидывая, не пора ли отправлять малышню спать – разговор и так уже слишком затянулся.

– Мудрый Тоббо, а ты встречал людей? – набравшись храбрости, спросила маленькая Лунна. – Правда, что они такие ужасные?

– Я полжизни прожил среди них, – ответил старик, обращаясь почему-то к Трелли. – Они похожи на нас, только у немногих из них бывают изумрудные глаза, их кожа смуглее, а на лицах у мужчин растут волосы.

– Как у лесных ёти? – удивилась Лунна.

– Они думают, что альвов больше нет, и легко верили в то, что я пришелец из далёких северных стран. – Тоббо по-прежнему не обращал внимания на назойливую девчонку, зато, не отрываясь, смотрел в глаза Трелли и даже положил ему на плечо свою узкую сморщенную ладонь. – Но за всё это время я нашёл только два обрывка, два лоскута от полотна чародея Хатто, а их ещё не меньше полудюжины разбросано по свету, и не все из них могли уцелеть. Не найдётся хотя бы одного из них – и все труды будут напрасны.

– Мудрый Тоббо, – продолжал Трелли настаивать на своём, – если я чего-то не знаю – скажи мне… Если я чего-то не умею – научи меня. Научи меня понимать их речь и говорить на их языке, расскажи мне об их обычаях и о том, что такое хитрость и коварство. Я буду стараться, мудрый Тоббо. А вождь Китт научит меня обращаться с мечом. Если надо ждать, я согласен ждать, мудрый Тоббо!

Видимо, он сказал это слишком громко – так, что даже лягушачьи трели утихли, и на время рассеялся комариный гул. Как-то старик Тоббо говорил, что у людей кровь красного цвета, и её пьют эти самые комары – только поэтому люди обычно и не суются на болота. Значит, комары, которым не по вкусу голубая кровь альвов, и есть последние защитники остатков древнего народа… Эта странная мысль сначала слегка позабавила Трелли, но уже через мгновение он ощутил всю её горечь.

ГЛАВА 2

Враг твоего врага может быть и твоим врагом, даже если это – ты сам.

Из «Книги мудрецов Горной Рупии».

Прошлой ночью небольшой отряд спустился по верёвкам из бойниц северной башни, и воины ценой собственных жизней спалили метательную машину горландцев, но поутру враг подтянул ещё две. До полудня уже полторы дюжины огромных камней перелетели через стены осаждённого Литта, круша деревянные бараки и мраморные палаты, а одна глыба из чёрного базальта разнесла вдребезги статую Орлона ди Литта, основателя замка, грозного воителя, изгнавшего с этих земель высокомерных альвов. Оставалось только благодарить судьбу за то, что горландцы не успели подвезти огненный припас, и с неба не валятся пылающие шары из пакли, пропитанной древесной смолой. Но и этого следовало ожидать со дня на день…

– Мой лорд, с запада подходят всадники. Их сотни, – обратился к лорду Робину ди Литту командор Франго. – Может быть, кто-то из ваших родичей спешить вам на помощь.

– Франго, у меня нет родичей, которым такое могло бы взбрести в голову, – отозвался лорд. – И ты это прекрасно знаешь. Нам неоткуда ждать помощи, и тебе это тоже известно. Я бы сдал замок хоть сейчас, если бы от этих варваров можно было ждать пощады хотя бы для женщин и детей.

Лорд широкими шагами двинулся вдоль парапета, и командор последовал за ним. Те, кто приближался с запада, не могли быть друзьями, но они могли быть врагами его врагов, и это давало ничтожный шанс на спасение. Сейчас на верхней галерее, на виду у неприятеля, было самое безопасное место во всём замке, потому что камни летели над гребнем стены, а самый расторопный лучник не успел бы прицелиться в силуэт, мелькающий в просветах между зубцами. А если кому-то из них повезёт, то это уже всё равно… Почти всё равно.

Замок был невелик, и, чтобы обойти его по периметру, много времени не требовалось. Главное – не останавливаться, а отдавать бесполезные приказы и раздавать никому не нужные похвалы и посулы можно и на ходу…

Колонна всадников неторопливо двигалась по распадку между двумя холмами, не поднимая ни шума, ни пыли, и над передовым отрядом колыхалось жёлто-чёрное имперское знамя.

– Может быть, император решил положить конец бесчинству проклятых горландцев, – предположил командор Франго, не отстававший ни на шаг от своего господина.

– Император считает, что бесчинство – это когда его не берут в долю, – бросил через плечо лорд. – Просто его мытари пришли раньше времени, когда делить ещё нечего. Сейчас они подыщут безопасное место, станут лагерем, а потом начнут развлекаться охотой в моём лесу и грабежами в моих селеньях.

– А вот с этим они точно опоздали, – заметил командор. – Горландцы уже наверняка и там, и там постарались.

– Да, умеешь ты сказать приятное своему господину, – негромко отозвался ди Литт и тут же во весь голос крикнул, обращаясь к воинам, уныло взирающим со стены на кольцо осады: – Держитесь, мои храбрецы! Помощь близка!

– Рады служить! – нестройным хором отозвались те, кто стоял поближе, но лорд уже прошёл мимо – к лестнице, ведущей в подвал Чёрной башни, единственной в замке, которая сохранилась ещё со времён альвов – самой высокой, мрачной и без единой бойницы.

Эту башню даже не нужно было оборонять, она сама защищала себя – чёрные глыбы полированного камня были подогнаны так, что нечего было и думать засунуть штурмовой крюк в стык между камнями… И как только славный Орлон ди Литт в своё время брал крепости альвов? Если бы сейчас замок остался таким же, каким его впервые увидел основатель рода ди Литтов, и сейчас было бы нечего опасаться… Ни в какую, даже самую тупую или отчаянную башку не могла бы прийти такая мысль – попытаться штурмовать крепость, от одного вида которой в дрожь бросает. Видите ли, славный Орлон ди Литт не пожелал проживать в замке, построенном нелюдями. Что ж, победитель мог позволить себе иметь причуды…

– Франго, останься здесь, – распорядился лорд, обнаружив, что командор продолжает идти следом, не отставая ни на шаг. – Не надо бегать за мной, как собачонка. Или ты чего-то боишься, мой храбрый Франго?

– Ходят слухи, будто в замке есть подземный ход, и вы, мой господин, намерены бежать, как только враг окажется на стенах, взяв с собой только вашу дочь и носильщиков, которые понесут сундуки с казной, – на одном дыхании выпалил командор. – Я полагаю, что вам не стоит ходить без охраны, не ровён час, кто-нибудь сорвётся…

– А сказать тебе, кто эти слухи распускает? – поинтересовался лорд.

– Как скажете, мой господин…

– Эти слухи распускаешь ты! А до этого их распускал тот, кто шепнул об этом тебе, – Робин схватил Франго за серебряный командорский медальон, и, казалось, вот-вот одним рывком разорвёт алую шёлковую ленту. – Скажи Тренту – пусть допросит того, кто тебе сказал об этом, а потом того, кто сказал ему, и так далее – пока не доберётся до того, кто это выдумал.

– А если кто-то откажется говорить? – на всякий случай спросил Франго, не сомневаясь, впрочем, что в волосатых лапах палача Трента заговорит кто угодно.

– Повесить! Только не на стене. Горландцам не обязательно знать, что в замке есть трусы и предатели.

Командор кивнул, ударив себя в грудь железной рукавицей, а лорд двинулся своим путём, вниз, к подвалам башни, куда, кроме него, никто не смел спускаться под страхом смерти. Чем дальше вниз, тем круче становилась лестница, тем уже были ступени… Перед последним пролётом лорд забрал из рук караульного факел и, освещая себе путь, начал спускаться туда, где за последние шесть столетий не бывал никто, кроме его предков, полновластных лордов ди Литт, владетелей замка и всех земель между Серебряной долиной и Альдами, горным хребтом, за которым начинались Окраинные земли. О том, что в замке такое место есть, знали многие – наверное, и слухи о возможном бегстве господина начали расползаться именно из-за этого… В этом подземелье не было запаха затхлости, наоборот, снизу тянуло тёплым сухим воздухом, какой бывает только солнечным летним днём, и временами казалось, что к нему примешивается лёгкий аромат цветущего сада… Ди Литт воткнул факел в щель между двумя камнями и потянулся к тяжёлой связке ключей, висящей на поясе. Замков на двери, окованной бронзой, было семь – магическое число альвов. Магическое число… Нельзя было доверять чародеям! Их тоже было семеро в замке Литт, но накануне вторжения горландцев все они под разными предлогами попросили отпустить их на время – кому-то потребовалось срочно попасть в Имперскую библиотеку, другим вдруг приспичило отправиться за травами, чтобы составить снадобья, третьи просто отпросились до ближайшей деревни по личным делам… И никто не предупредил своего лорда о предстоящем вторжении. А ведь они знали, не могли не знать… Один из них даже имел наглость требовать жалованье за год вперёд, но получил вместо этого двадцать ударов по пяткам – и как только он смог после этого уйти – не иначе, повозку нанял…

Тяжко заскрипел механизм последнего замка, и лорду пришлось отогнать подальше теперь уже нелепую мысль о том, что его надо бы смазать. Он ухватился за бронзовую скобу и потянул на себя – дверь медленно, со скрежетом начала поддаваться.

– Опять ты здесь… – донеслось из темноты, и могло показаться, что лорд уже утомил своего пленника частыми визитами. На самом деле, ди Литт не появлялся здесь уже полгода, но у того, кто находился в темнице, был свой счёт времени.

– Тебе чего-то надо или просто пришёл проведать, как тебя там… – Пленник пережил не одну дюжину хозяев замка, и в том, что он не помнил имени нынешнего, не было ничего удивительного.

– Робин. Робин ди Литт, – на всякий случай представился лорд. На этот раз у него действительно было дело к пленнику, а значит, следовало быть с ним повежливей.

Он распахнул дверь пошире, и из темноты на него уставились два светящихся изумрудным светом зрачка.

– Убери факел, человек, – потребовал альв. – Ты же пришёл не любоваться мной, а говорить.

Нет, лорд Робин желал ещё и видеть пленника, которого его предки передавали друг другу по наследству вместе с замком. Хрустальная ёмкость с водой была ещё наполовину полна, из фруктов и ягод, которые он сам, будто лакей, принёс сюда полгода назад, тоже осталось не меньше половины – альв мало пил, а ел ещё меньше.

Давным-давно, когда другой замок с тем же названием, стоявший на этом же месте, принадлежал альвам, здесь располагалось хранилище провианта, и до сих пор вода и пища могли находиться здесь годами, не портясь – и эту тайну альвов не могли разгадать многие поколения чародеев.

Пленник был прикован к стене длинной бронзовой цепью, вцепившейся последним звеном в медный ошейник. Альв мог свободно передвигаться по своей темнице, но сейчас он сидел на каменном полу, обхватив руками колени.

– Я вижу, тебе здесь неплохо, – начал разговор лорд, садясь в мягкое кресло, стоящее справа от входа – в одном из немногих мест, до которых цепь не позволяла пленнику дотянуться. – Но, по-моему, ты по-прежнему не очень-то благодарен нам за то, что мы сохранили тебе жизнь.

– То, что твои предки мне сохранили, нельзя назвать жизнью, – спокойно ответил альв. – Да и откуда вам, людям, знать, что такое жизнь…

– Ты по-прежнему дерзишь, – усмехнулся лорд. – Дерзишь, даже зная, что ты в полной моей власти, и тебе не на что надеяться.

– Мне уже поздно менять привычки, лорд. – Пленник едва заметно усмехнулся. – А вот тебя, похоже, ждут большие перемены, и ты их страшишься.

– С чего ты взял? – Лорд вцепился обеими руками в подлокотники кресла, так что пальцы его побелели.

– Я видел немногих людей, которые могли скрыть свои чувства, – ответил пленник. – И те всю жизнь прожили среди альвов. Я думаю, что ты пришёл ко мне просить помощи.

– Я?! Просить?! – Самое время было прийти в ярость, но ди Литт не чувствовал в себе сил для праведного гнева. – А может быть, у меня приступ милосердия, и я пришёл убить тебя…

– Не смеши меня, лорд.

– А ты умеешь смеяться?

– Уже нет. Поэтому и не смеши. – В глазах пленника вспыхнули изумрудные огни, и пламя факела померкло перед их сиянием. – Говори, чего ты хочешь или уходи.

Затягивать разговор действительно было ни к чему, да и некогда – в любой момент мог начаться штурм.

– Я знаю – отсюда есть подземный ход…

– Ах, вот оно что… Но, если ты о нём знаешь, то зачем тебе я?

– Я знаю только то, что он есть. И я, и мои предки не раз посылали людей, чтобы они нашли выход из него, но из тех, кто вошёл, никто не вернулся.

– Да, это так – чтобы пройти этим путём, нужно быть альвом.

– А может ли альв вывести отсюда человека?

– Ты хочешь бежать, храбрый лорд? Твой замок в осаде, и ты хочешь бежать… Да, тебе действительно приходится несладко, если ты пришёл ко мне.

– Да, замок в осаде, и сегодня или завтра мои враги будут здесь, – признался Робин. – И я не хочу, чтобы ты им достался. Я согласен тебя отпустить.

– Если я возьму тебя с собой… Так? – Пленник наконец-то сделал попытку подняться, опираясь на скамью, стоящую рядом с ним. – Но скажи, зачем это мне? Я не стремлюсь на волю. Вы, люди, истребили мой народ, и теперь для меня нет разницы между свободой и заточением, жизнью и смертью…

– Я отдам тебе всё, что могу, только выведи отсюда мою дочь и двух слуг, – прервал его Робин. – Это всё, чего я хочу. Я не смог бы уйти отсюда, даже если бы хотел – честь дороже.

– А вот твой давний предок по имени Орлон даже не знал такого слова – честь. Поэтому, наверное, всегда и добивался всего, чего хотел.

– Не смей…

– Почему? Я всё помню, как будто это было вчера, а до тебя дошли только фамильные легенды. Рассказать, как всё было на самом деле?

– Нет! – крикнул лорд. – Нет. У нас слишком мало времени, чтобы заниматься воспоминаниями. Так ты согласен?

– Нет, – просто ответил альв.

Это был конец. Значит, маленькая Ута обречена. Значит, как только падёт замок, прекратится и род ди Литтов…

– Что же ты не спросишь, почему я отказываюсь? – вторгся в тишину голос пленника.

– Это не важно. – Лорд поднялся и отодвинул засов, запиравший дверь изнутри.

– Но у меня есть два пожелания, – сказал ему вслед альв. – Если ты их исполнишь, я могу изменить своё решение.

– Говори. – Лорд замер, опершись ладонью на тяжёлую створку.

– Мне нужны два обрывка полотна, которые достались твоему пращуру в Альванго.

– Какие ещё обрывки?

– Ты даже не знаешь… После того, как был разрушен Альванго, Орлон пришёл ко мне – сообщить, что пала наша главная твердыня… А чтобы я не усомнился в правдивости его слов, показал мне два обрывка полотна, испачканного краской…

– Хорошо – я поищу. Что ещё?

– Никаких слуг – только твоя дочь и я.

– Чего ради я должен тебе доверять?

– У меня ещё меньше причин доверять тебе, лорд… – Теперь в голосе пленника звучала лёгкая укоризна. – Но ты же знаешь, что альвы не лгут. Разве об этом не говорится в семейных преданиях рода ди Литтов?

– Альвы не лгут лишь тогда, когда сила на их стороне, а ты мой пленник – тебе не зазорно и солгать.

– Нет, лорд, вот тут ты не прав. Сейчас жизнь твоей дочери зависит лишь от меня, а значит, я сильнее, чем ты, и я не могу солгать. Ты должен мне верить, лорд. Тебе просто некому больше верить…

ГЛАВА 3

"Благородство тоже иногда стоит денег…"

Изречение одного из придворных шутов лорда Ретмма. Вообще-то, он ляпнул это, не подумав. Ходят сплетни, что за такую вольность шут получил двадцать плетей.

Ломкие страницы древней книги могли рассыпаться в прах от неосторожного прикосновения, и, чтобы переворачивать их без ущерба, приходилось аккуратно поддевать каждую заточенным под бритву ланцетом с широким лезвием. Раим Драй, известнейший маг, к услугам которого прибегали многие знатные дамы и кавалеры, в том числе, приближённые самого императора лабов, бреттов, саков, аббаров, горландцев, саритов и ещё полутора сотен мелких народов, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, уже больше года потратил на переписывание этой книги, сборника трактатов альвийских чародеев. К этому фолианту нельзя было подпускать переписчиков – одного уже пришлось приказать бить палками за то, что под его неуклюжими пальцами распался титульный лист, другого – за то, что подложил под лист пергамента восковую дощечку, пытаясь таким образом скопировать бесценные письмена – то ли он сам решил ими воспользоваться, то ли собирался продать врагам империи, третьему снесли голову на всякий случай – он смотрел на причудливые знаки альвийского письма так, как будто понимал, что они могут означать, и перо в его руке двигалось подозрительно быстро…

Пока шла война, люди стремились уничтожить всё, что было создано руками альвов – их замки, оружие, посуду, инструменты, книги – всё, что когда-то принадлежало альвам, считалось нечистым, несущим несчастье, отравляющим разум, призывающим гнев богов. Даже сейчас, когда с той поры минуло несколько столетий, невежественные землепашцы и ремесленники, даже иные благородные господа, старались предать огню те немногие древности, которые до сих пор попадались то в земле, то в пещерах Верхнего Берга, то на дне мелеющих озёр или рек, меняющих русло. По счастью, эта книга обнаружилась не где-нибудь, а в хранилище императорской библиотеки – вероятно, в ком-то из воинов, ворвавшихся в пылающий Альванго, любопытство оказалось сильнее брезгливости. А потом о книге забыли…

Двойной узелок с двумя хвостами, тройной с одним… А вот кружок, у которого вмятина в левом боку, перечёркнутый вертикальной чертой, встречается редко – его следует воспроизвести с особой тщательностью… Всего девяносто три повторяющихся знака – не слишком ли мало, чтобы передать хоть какой-то смысл… Может быть, все труды напрасны, и злобные альвы таким вот образом в последний раз насмеялись над победителями, над истинными хозяевами земли? Может быть… Но сам император одобрил его намерение начать этот труд в надежде, что когда-нибудь удастся изловить какого-нибудь случайно уцелевшего альва, доставить его ко Двору, а потом с помощью раскалённого штыря…

– Господин! Мой добрый господин! – В кабинет с воплем ворвалась толстая Грета, домоправительница. – Мой добрый господин! Радость-то какая!

Рука дрогнула, и перо оставило на пергаменте уродливую жирную загогулину.

– Гадина! – В Грету полетела чернильница из яшмы, и домоправительница замерла с открытым ртом, наблюдая, как по переднику расползается чёрное пятно. – Пошла вон! Дура.

– Я…

– Что "я"?! Ты сюда посмотри! – Он сунул ей под нос безнадёжно испорченный лист, который был исписан почти до конца – целый день нудной кропотливой работы. – Смотри, что ты натворила, стерва!

– К…

– Молчи, мерзавка!

– Я только…

– Хворостины захотела?!

– К нам император! – выкрикнула она, наконец, то, что хотела. – Уже из дворца выехал. А внизу барон ди Остор дожидается. – Грета подбоченилась и глянула на мага сверху вниз, как на дохлую крысу.

Раим Драй бросился вперёд, к выходу из кабинета, но наткнулся на могучий бюст домоправительницы, которая и не думала уступать дорогу своему доброму господину.

– Посторонись, шалава старая! – Он всё-таки протиснулся между её телесами и дубовым стеллажом, на котором покоились собранные им за долгие годы редкие списки магических трактатов и древние талисманы на все случаи жизни.

Внизу, в комнатах, прилегающих к гостиной, уже суетилась челядь, две хорошеньких служанки застилали столы свежими скатертями, виночерпий волок из погреба корчагу молодого вина, а со двора доносился визг поросёнка, которому была уготована славная судьба – быть вкушённым самим императором Лайя Доргоном, да будет вечным его царствие…

Барон Иероним ди Остор, сокольничий императора, держа под мышкой лёгкий золочёный шлем, стоял у входной двери и взирал на все эти хлопоты с высокомерным благодушием. Впрочем, он не упустил случая ущипнуть одну из служанок пониже спины, когда та неосторожно оказалась поблизости.

– О! Достопочтенный сир, мой дорогой друг, – сердечно приветствовал вельможу императорский маг, раскрыв свои объятия во всю ширь. – Какая честь для меня! Я, право, не заслужил…

– Конечно, не заслужил, – как ни в чём ни бывало, ответил барон. – Ты самый большой бездельник во всей империи, и знающие люди мне недавно шепнули, будто ты половину своего жалованья раздаёшь всякому отребью, чтобы они болтали на всех углах о творимых тобой чудесах. Разве не так?

У мага мгновенно всё похолодело внутри, и он не нашёл в себе сил сделать очередной шаг навстречу дорогому гостю. Барон пользовался исключительным влиянием при Дворе, и стоило ему шепнуть кому следует…

– Шучу. – Сокольничий похлопал мага по плечу и широко улыбнулся. – Мало ли, что болтают базарные бабы, пьяные извозчики и тупая солдатня. Я-то различаю, где правда, а где попытки опорочить верного слугу престола и отечества. Да, друг мой Раим, времена сейчас трудные…

Маг вздохнул с облегчением, и его побледневшее лицо вновь обрело обычный бледно-розовый оттенок. На этот раз речь шла всего лишь об очередном взносе в карман вельможи – две-три сотни червонцев, и дело будет улажено.

– Я не столь тщеславен, чтобы творить чудеса в присутствии челяди, – отозвался маг, отвесив барону поклон, несколько более глубокий, чем полагалось по этикету. – Но, чтобы услужить лично вам, я готов призвать любые Силы – в пределах разумного, разумеется.

– Позже, дружище. – Барон взял мага под руку и повёл его вдоль накрытого стола. – А сейчас нам надлежит исполнить волю императора – Их Величество желает увидеть какое-нибудь превращение. Надеюсь, сегодня тебе не составит труда превратить какого-нибудь мелкопоместного выродка в мокрицу, или, например, медь в золото…

– Воля императора сильней любой магии, – уклончиво ответил Раим, на ходу соображая, чем можно удивить государя, не вызвав при этом его гнева.

– Не надо словоблудства, дружище, – заметил барон. – Император должен остаться доволен – в этом ты заинтересован гораздо сильнее, чем я.

– Я должен подготовиться.

– У тебя будет время – между второй и третьей переменой блюд, я займу императора приятной беседой о достоинствах моны Кулины, и ты сможешь удалиться. Только постарайся не слишком злоупотреблять нашим терпением.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся герольд.

– Их Величество, император лабов, бреттов, саков, аббаров, горландцев… – Герольд спешил, поскольку до появления самодержца нужно было успеть перечислить все народы, согретые солнцем имперской короны.

Челядь стремительно удалилась в сторону кухни, поскольку за столом императору и его свите могли прислуживать лишь пажи, юные отпрыски благородных семейств. Маг отчаянно пожалел о том, что не успел надеть свой парадный халат из синего бархата, расшитый серебряными звёздами.

– …самритов, мелонцев, ризов…

По лестнице, ведущей в кабинет, заставляя натужно скрипеть каждую ступеньку, начала спускаться домоправительница, успевшая сорвать с себя испачканный передник, но маг, оглянувшись, зыкнул на неё, и толстая Грета начала торопливо пятиться назад.

– …йотов, асогов, дайнов…

Сквозь распахнутое окно донёсся топот многочисленных копыт и весёлый гомон всадников – имперская гвардия, как положено, начала оцеплять прилегающие к дому дворы и переулки.

– …хорсов, капфов, ракидов…

С улицы послышался чей-то вопль, который тут же оборвался – видимо гвардейцы поймали какого-то бедолагу, притаившегося за забором, чтобы поглазеть на своего императора. Скорее всего, завтра в полдень его вздёрнут на площади Трёх Колонн, а дворцовая стража запишет на свой счёт очередное спасение государя от коварных заговорщиков.

– …ягуров, гадайцев и лиохов – Лайя Доргон XIII Справедливый! – Герольд шагнул в сторону, прижался спиной к дверному косяку,

Наступила неловкая пауза, и хозяин дома, готовый бухнуться на колени, едва устоял на ногах. Звук неторопливых шагов раздался из прихожей, когда Раим уже утомился стоять на полусогнутых, поскольку распрямиться он так и не решился.

На сей раз, император предстал перед подданными в обычном мундире гвардейца – сером, с синей перевязью, чёрным кружевным воротником и такими же манжетами.

– Иероним, что это за улитка копошится возле тебя? – поинтересовался он, кивая на мага, упёршегося лбом в отполированный паркет.

– Это, государь мой, знаменитейший маг Раим Драй, внук карточного шулера, сын балаганного жонглёра, двоюродный дядя одного из юных балбесов, которые по праздникам носят за вами шлейф, – ничуть не смутившись, ответил барон. – Я, кстати, не стал ему сообщать причин вашего визита. Сюрприз решил сделать…

– Раим, перестань собирать пыль своими коленями, – милостиво обратился государь непосредственно к магу. – Вчера, после третьего бокала мелонского меня постигло непомерное благодушие, и я приказал вписать фамилию Драй в Реестр Благородных Домов Империи. Отныне ты и твои потомки, увидев меня, могут ограничиться почтительным поклоном. И не забудь сегодня же купить себе меч и кинжал, а то чернь будет по-прежнему принимать тебя за своего.

Изысканная шутка тут же вызвала громовой хохот подтянувшейся свиты. Два графа, шесть баронов (не считая ди Остора), капитан императорской гвардии, походный казначей, закованный в железо с ног до головы, и две дамы, одна из которых, несомненно, была моной Кулиной, широко известной в придворных кругах как явный предмет тайной страсти государя – все смеялись весело и беззаботно, как и полагается людям, беззаветно преданным престолу. Только какой-то бледный мальчонка лет двенадцати, в бледно-розовом камзоле, перешитом из мундира стражника Внутренних Покоев, молчал, затравленно озираясь по сторонам.

– Мой меч – моя магия, – скромно ответил Раим, когда смех поутих, и бросился целовать руку самодержца, обтянутую белой кожаной перчаткой. Он хотел добавить, что магия – самое грозное оружие против врагов империи, но в тот же миг барон схватил его за загривок.

– Не пора ли нам как следует перекусить и отведать славного вина из погребов нашего мага, нашего нового благородного собрата, – предложил барон, похлопав Раима по плечу. – А наш благородный маг покажет нам, как его он собирается досадить своим искусством тайным и явным врагам империи.

– Я должен хотя бы принести инструменты, – шепнул Раим на ухо барону, пока гости рассаживались, а за их спинами выстраивались пажи.

– Иди. – Барон ему заговорщически подмигнул. – Иди. До четвёртого бокала государь обычно не отвлекается от еды. Но смотри – не подведи меня. А пока идёшь, постарайся сообразить, кто посоветовал императору не обойти тебя своей милостью…

Так… Значит, придётся расплатиться с бароном и за это. И услуга, видимо, будет стоить недёшево… Но это дело, пожалуй, того стоит. Во всяком случае, старшина Цеха чародеев и магов не будет отныне требовать, чтобы Раим Драй (нет, отныне – Раим ди Драй) раз в два года демонстрировал цеховым магистрам своё искусство, как и все прочие мастера и подмастерья, желающие заиметь или сохранить за собой личное клеймо. К тому же, теперь не надо платить ни имперских податей, ни цеховую десятину, а многие благородные господа, которым, в отличие от государя, было почему-то зазорно обращаться к простолюдину, теперь пойдут сюда толпами, и с новой силой начнут наполняться сундуки в подвале, единственный ключ от которого висит на груди, как самый драгоценный талисман. Золото – воистину магический металл, он способен превратиться во что угодно… Узнать бы ещё, почём нынче услуги барона Иеронима ди Остора… Но не будет же он резать индюшку, несущую жемчужные яйца – барон всегда отличался исключительно здравым рассудком, он за последние шесть лет даже ни разу не подрался на дуэли – все, кого он вызывал, почему-то предпочитали тайно покинуть столицу и оказывались то на рубежах Окраинных земель, то под крылышком северных баронов, то в какой-нибудь выгребной яме с распоротым животом.

Раим наконец-то добрался до своей кладовой, где за двойной железной дверью хранилось самое драгоценное – магические предметы, сохранившееся со времён альвов, всё, что досталось по наследству от деда-мошенника и отца-жонглёра, но и, конечно, то, что самому удалось найти в древних руинах или выкупить у тупой солдатни, невежественных землепашцев и погонщиков скота.

Надо выбрать что-нибудь такое, что ещё ни разу не приходилось демонстрировать – ни императору, ни барону ди Остору, ни кому другому при дворе. Чтобы сохранить благосклонность сильных мира сего, нужно либо самому стать сильным, либо удивлять и радовать, радовать и удивлять…

Свет сюда пробивался лишь сквозь крохотное зарешёченное окно, и по полкам пришлось шарить почти на ощупь – благо, каждая вещь знала своё место…

, После недолгих раздумий он решил взять Плеть из Ехинна, вещицу, которую год назад посчастливилось отобрать у одного глупого и наглого пастуха возле руин альвийской крепости Ехинн. Солдаты как раз собирались вздёрнуть двух нерадивых землекопов, которые почему-то не пожелали копать там, где было сказано. И в это время тот самый пастух прогонял мимо стадо тощих коров, он издал леденящий душу звук, напоминающий одновременно и волчий вой, и соловьиную трель, и, размахивая короткой чёрной, отполированной до блеска палкой, набросился на солдат, стоявших в оцепленье. Те, прежде чем поднять деревенщину на копья, решили поднять его на смех, и для четверых бойцов ветеранской когорты это оказалось роковым – один буквально развалился на части, иссечённый невидимой плетью, ещё трое погибли, пытаясь заработать дюжину золотых, – именно столько Раим обещал тому, кто возьмёт пастуха живьём.

В конце концов, солдаты сделали своё дело – связанный пленник был доставлен магу, и особо ценный магический предмет пополнил его коллекцию. К счастью, в округе у того пастуха оказалось немало родственников, чья жизнь ему была дорога, и он рассказал всё – и то, что вещица досталась ему по наследству от далёкого предка, который ещё при альвах пас неведомых зверей, мандров и зай-грифонов, что именно надо кричать, чтобы невидимая плеть рубила сталь, и – чтобы она лишь щёлкала по тощим коровьим спинам. Труднее всего было научиться воспроизводить эти нечеловеческие вопли, древние альвийские заклинания – что-то среднее между волчьим воем и соловьиными трелями…

Когда Раим с Плетью вернулся в гостиную, веселье было уже в разгаре. Мона Кулина сидела на коленях у императора и старалась ущипнуть нос, который ей дурашливо подставлял барон ди Остор.

– О! Наш маг вернулся! – взвизгнула вторая девица, которая, не смотря на обилие за столом эрцогов и баронов, была почему-то обделена вниманием. – Давайте тяпнем! За мага, за благородного…

Император отсалютовал растерявшемуся магу бокалом, полным золотистого вина.

– Кстати, мне кажется, что наш приветливый хозяин сегодня в ударе, – заметил барон ди Остор, после того как все выпили. – Он наверняка готов продемонстрировать нам настоящее чудо…

– Просим! – крикнула мона Кулина, и остальные поддержали её аплодисментами.

Раим вдруг почувствовал себя в шкуре своего папаши-жонглёра, теперь он желал лишь одного – чтобы после исполнения номера аплодисменты грянули вновь, но с утроенной силой. Он взял стоявший у стены напольный канделябр с дюжиной свечей, прошёл к столу, держа его в вытянутой руке, поставил. Щелчком пальцев высек огонь и, поднёс пламя, дрожащее в сложенной лодочкой ладони к каждому фитильку.

Над столом повисло напряжённое молчание – слышен был только скрип паркета под его ступнями. Маг отошёл от канделябра на несколько шагов и извлёк из складок своей мантии Плеть. Сейчас… Сейчас… Главное – не промахнуться, главное – сделать всё так, как он делал уже не раз наедине с собой.

Заклинание начиналось с низкого гортанного звука, потом рёв раненного медведя сменился звоном хрустальных колокольчиков, завершившимся скрипом несмазанных петель. Плеть мелко задрожала в его руке, и это значило, что заключённые в ней Силы проснулись и готовы повиноваться воле того, кто их вызвал. И не важно, как размахнётся рука – Плеть поразит то, на что направлена воля мага.

Невидима нить рассекла спёртый воздух гостиной, и обрубки всех двенадцать свечей, срезанных точно посередине, упали на пол и, раскатившись в разные стороны, погасли. Второй удар разрубил бронзовую подставку канделябра, и его верхняя часть с грохотом обрушилась на паркет.

Аплодисментов не было, но Раим ощутил исходящее от публики чувство, боле сильное, чем восторг – приступ неосознанного страха сковал и самого императора, и приближённых к нему благородных господ. Это продолжалось всего долю мгновения, но Раим понял, что будет дорожить этим сладким воспоминанием всю оставшуюся жизнь, если, конечно, не проживёт достаточно долго, чтобы это воспоминание стёрлось из памяти.

– Браво. – Император позволил себе несколько сдержанных хлопков, остальные, кроме подружки моны Кулины, внезапно лишившейся чувств, повторили его движения, и только бледный худощавый мальчонка в бледно-розовом камзоле, продолжавший сиротливо стоять возле двери, смотрел на мага неподвижным взглядом, полным то ли ненависти, то ли жалости, то затаённого трепета.

Теперь, как полагается, следует уйти за кулисы – не стоит слишком баловать публику своим вниманием, иначе она становится чрезмерно капризна и придирчива. Раим отвесил лёгкий поклон, развернулся на каблуках и двинулся обратно к своей кладовой, услышав напоследок, как барон, его благодетель, объясняет государю:

– Магия забирает силы магов, и, чтобы восстановить их, нужна другая магия, которая бесполезна и скучна для всех, кроме самого мага…

Эти слова тоже наверняка будет записаны в счёт, который барон обязательно предъявит в скором времени… Теперь надо положить Плеть на место, выдержать некоторую паузу и возвратиться к гостям, которым, наконец-то подали поросёнка, запечённого с яблоками, и густые черничные вина. И ещё на обратном пути надо успеть продумать благодарственную речь, восхваляющую мудрость, отвагу, личную доблесть и величие императора – без этого всё, что волею богов произошло сегодня, было бы смазано, а значит, не принесло бы пользы. Магия золота должна усилиться в сиянии имперской короны…