Два шага на небеса Дышев Андрей
Мадам, глядя на горящий автобус, закричала дурным голосом и схватила себя за волосы.
– Деньги! Мои деньги! Под сиденьем!!!
Я не успел ее задержать. Женщина выскочила из комнаты и с невероятной скоростью побежала по коридору к лестнице, и вскоре ее торопливые шаги стихли на нижних этажах. Тут и я вышел из оцепенения, подхватил обеих девушек под руки и быстро вывел их в коридор.
– Нам лучше спуститься в подвал, – говорил я, поглядывая на Алину, вид которой меня тревожил. Она была не в себе и, похоже, плохо понимала, что происходит. Почти безумный, горящий каким-то идиотским весельем взгляд блуждал по голым с торчащими проводами стенам. Девушка с трудом передвигала ноги и спотыкалась на каждом шагу. Время от времени она до боли щипала меня за руку и спрашивала:
– Я убила ее? Я точно ее убила?
Лора была не в лучшем состоянии, хотя шла без моей помощи. Я видел, что она страдала за отца, которому, как я ни старался, так и не сумел помочь, и теперь не имел представления, какие слова смогут утешить девушку. Я взвалил на свои плечи задачу, которая оказалась мне не по силам; я был слишком воодушевлен тем, что распутал узел семьи Челеш, и на волне этой победы сгоряча предложил Лоре свою помощь. Полтора миллиона долларов! В чужой стране! За двое суток! Безумец! Самоуверенный идиот!
Мы спустились в фойе и побежали по бетонному полу, давя каблуками стеклянную крошку. Удушливый дым горящего автобуса через выломанные окна проникал в здание. Мы задыхались, дым выел глаза, и слезы лились по нашим щекам в три ручья.
Я свернул под лестницу, спустился в темный подвал, заваленный обломками мебели и кусками штукатурки, прошел на ощупь по узкому тоннелю, пока не увидел светлый квадрат маленького окна, находящегося на одном уровне с тротуаром. Мои две обузы, переживающие тяжелые потрясения, плелись сзади. Кто-то из девушек то ли всхлипывал, то ли хихикал в духе традиций дурдома. Я нашел остов платяного шкафа и перевернул его задней переборкой кверху.
– Садитесь, – сказал я. – И постарайтесь не производить лишнего шума. Не хочется, чтобы солдаты сделали с нами то же, что с Виктором.
Лора была послушна, как забитый дрессировкой зверек. Она даже не думала над моими словами с точки зрения их рациональности. Она машинально делала все то, что я говорил, в то время как все ее мысли и чувства улетели то ли в прошлое, то ли в будущее.
Алина же сесть отказалась. Она приняла свою любимую позу сжатой пружины и принялась ходить по подвалу, мелькая перед моими глазами, как стрелка метронома. В отличие от пораженческого пессимизма Лоры Алина переживала настоящую душевную катастрофу. Так бывает, если человек пожертвовал собой ради какой-то высокой цели, а достигнув ее, с ужасом понял, насколько эта цель была отвратительна и низка. Убийство человека нормальным человеком – в большей степени катастрофа для последнего.
– Я не хотела этого, – бормотала она. – Нет, не этого… Ужасно! Ее поцелуй до сих пор студит мне губы… Я боюсь сойти с ума… Кирилл! Что я сделала? Почему ты меня не остановил?
Я не стал ее щадить, хотя в запасе было много всяких дурацких слов вроде священного возмездия, благородной ярости и закона справедливости. Алина первой определила наши отношения, исходя лишь из своей ревности к Валерке и придуманного ею права быть единственной, кто достоин завершить его дело.
– Хоть бы посоветовалась со мной, – произнес я, вытаскивая из кармана мятую фотографию темного окна, за которым узким клином вонзилась в ночное небо башенка «Биг-Бена» со светящимся циферблатом часов. – Если вдруг приходит озарение и начинаешь понимать, что навсегда отстала от истины, то надо советоваться с тем, кто эту истину постиг.
Алина вдруг быстро подошла ко мне и со всего маху влепила мне пощечину.
– Ты постиг истину?! – крикнула она, глядя на меня сквозь толстые линзы слез. – А зачем тебе она, эта истина? Только для того, чтобы покрасоваться перед всеми, перед Лорой! Чтобы распушить передо мной хвост и показать: смотри, какой я умный, как ловко вывел преступников на чистую воду! И сейчас стоишь передо мной чистенький, самодовольный, сияющий святостью и мудростью, и с удовольствием оттеняешь меня – вот, дескать, глупая женщина, сгоряча выстрелила, не посоветовалась, не спросила разрешения… Ненавижу тебя! Ненавижу!!
– Что ты болтаешь! – оборвал я ее. – У тебя истерика! Ты просто ревнуешь меня к Валерке! Ты просто во власти вечного бабьего соперничества! Ну что я могу сделать? Другом он был мне, понимаешь?! Задолго до того, как появилась в его жизни ты! А кем ты была – я не знаю! Я вообще тебя не знаю!
«Что это со мной? – думал я, глядя, как Алина, спотыкаясь, медленно идет куда-то в темный угол и плечи ее вздрагивают. – Почему я так жесток? Почему начал спорить с той, которая любила Валерку, а настоящая любовь никогда не понимает языка логики. Я еще раз растоптал ее чувства, еще раз утвердил себя…»
– Алина! – позвал я, догнал девушку, повернул к себе, обнял. – Прости меня, пожалуйста! Это все от нервов. Черт подери, но я забыл, когда уже высыпался! Мне просто надо напиться в доску и как следует отоспаться! Ты только взгляни на мою физиономию! Разве можно воспринимать всерьез слова такого неандертальца, как я?
От моих слов ледяной столб в ее душе мгновенно растаял, все напряжение схлынуло, из глаз потекла вода. Алина ткнулась носом мне в грудь и разрыдалась. Я гладил ее по голове и чувствовал, что сам с трудом сдерживаю слезы.
– Это понятно – мародеры сгоряча унесли даже то, что вряд ли кому может пригодиться. Я имею в виду старую мебель, дешевые плафоны и бра, патроны под лампочки, поручни с перил. Они работали, как саранча на капустном поле, и все-таки подвесной потолок в номере уцелел. Его никто не разбирал, никто не пытался влезть в нишу. Тем не менее золотые пластины бесследно исчезли.
Я ходил по светлому квадрату, освещенному, как софитом, узким подвальным окном. Мои утомленные и притихшие дамы сидели на ящике, прислонившись друг к другу. Они то ли дремали, то ли слушали меня столь внимательно, что боялись шелохнуться. Мне было все равно. Я просто тянул время, дожидаясь, когда стемнеет, чтобы попытаться выбраться из Мертвого города.
– Может быть, Марат все-таки успел вынести их из номера, а потом погиб? – предположила Лора. – Кто-то в суматохе подобрал его сумку – и был таков.
– Очень может быть, – согласился я.
– Нет, – хриплым голосом возразила Алина. Она продолжала «дремать» и глаза не открывала. – В архиве я смотрела иммиграционные списки Фамагусты семьдесят четвертого года. Марата в них не было. Челеш погиб из-за банального несчастного случая. Он сидел в открытом кафе недалеко от отеля, и в этот момент на тротуар вылетел грузовик, водитель которого не справился с управлением. И вообще, никакой иммиграционной суматохи в городе не было.
– Что ж ты молчала! – воскликнул я, интонацией несколько преувеличивая значение этой информации. – Это же очень важно!
– А что это нам дает? – с безразличием спросила Алина.
– Это дает нам право утверждать, что Марат не собирался бежать из города и в день его гибели пластин при нем не было.
– Все равно это ничего не меняет.
– Может быть, Виктор все-таки нашел их и успел перепрятать? – предположила Лора. Она все еще не сдавалась. Очень часто незнание истинного положения дел прибавляет людям мужества и настойчивости.
– Очень сожалею, но надеяться на это не стоит, – ответил я. – Виктор сумел аккуратно снять всю потолочную конструкцию, но все равно ничего не нашел, о чем позавчера ночью сообщил сестре сигналами Морзе. Стелла потом металась по комнате и рвала на себе волосы. Она не знала, что я слежу за ней, и потому ее реакция была искренней… Да посудите сами: если у Виктора в руках оказались пластины, подобные той, которая недавно была продана на аукционе в Бостоне за восемьсот тысяч долларов, стал бы он рисковать, идя на аферу, из-за трехсот тысяч?
– Значит, кому-то очень повезло, – подытожила Алина. – Что ты все время смотришь на эту фотографию?
– Придумываю разные версии и сам же их отвергаю, – ответил я, стоя под узким окном и, наверное, уже в сотый раз всматриваясь в снимок. – Вот подумал: а почему мы решили, что фотоаппарат был закреплен на уровне человеческого роста? А если почти у самого пола?
– Ну? – спросила Лора, с мольбой глядя на меня. – А если у самого пола?
– Тогда, – ответил я, – у нас появился бы шанс найти пластины этажом выше.
– А почему ты говоришь «появился бы»? – настаивала Лора.
– Потому что этот шанс, как ни горько, не появился… Вот смотри! – Я поднес снимок к глазам Лоры. – Представь, что фотоаппарат закреплен у самого пола. Смогла бы ты с такого ракурса увидеть поверхность подоконника?
– Нет, – упавшим голосом ответила Лора.
– А на снимке подоконник виден во всей своей красе… М-да, красивее не бывает…
Ей не эта глупая геометрия нужна, думал я, прикусив язык. Она хочет, чтобы я предложил смелую идею, как помочь ее отцу. А у меня все идеи, как назло, исчерпались. В голове пусто, как утром в стакане пьяницы… Но что ж это я, в самом деле, глаз не могу оторвать от снимка. Что я еще надеюсь высмотреть? Почему меня что-то тревожит, какая-то смутная несуразица, которую чувствую, но увидеть и объяснить не могу?
Мой взгляд полз по снимку, как улитка по виноградному листу. Белая оконная рама… Блик фотовспышки на стекле… «Биг-Бен»… Марат, присевший на корточки, чтобы быть вровень с сыном… Марат…
– Снимки есть? – отрывисто спросил я, продолжая пялиться на изображение Марата, словно опасался, что оно исчезнет, как только я переведу взгляд на девушек.
– Какие снимки? – с готовностью помочь и, если надо, выкопать нужные снимки из-под земли спросила Лора.
– Марата! – нетерпеливо ответил я, злясь на то, что приходится растолковывать простое и очевидное.
– Нет! – растерянно ответила Лора и взглянула на Алину.
– Откуда у нас его снимки? – безучастно спросила Алина.
– Я его не узнаю! – взволнованно произнес я. – Здесь что-то не то с его лицом! Я не могу понять, что с его лицом!
Лора вскочила на ноги, подбежала ко мне и выхватила снимок из моей руки. Несколько мгновений мы стояли с ней щека к щеке, глядя на темноволосую голову Марата.
– Напугал! – наконец произнесла Лора – с облегчением и разочарованием. Она все еще ждала чуда. – Да он просто пробор на другую сторону зачесал. На тех снимках он носил пробор слева, а здесь – справа.
– Подожди, – пробормотал я и снова взял снимок в свои руки. Это была страшная пытка – я никак не мог ухватиться за призрачную идею, которая летала где-то совсем близко. – А это что? Это часы?.. Ах, дьявол, я не взял с собой очки!
Даже Алину взволновало мое поведение, и она подошла к нам. Взяла у меня из рук снимок и поднесла его ближе к окну.
– Ну? – подтвердила она. – Часы.
– Что там на них?! – почти выкрикнул я. – Черт вас всех подери, что на них?!
– Что ты кричишь? – вспылила Алина.
– Это что за цифра?! – страшным голосом крикнул я, ткнув пальцем в изображение циферблата на «Биг-Бене».
– Это? – переспросила Алина и еще ниже склонилась над снимком. – «Шесть». Только она перевернута.
– А это?
– «Девять»… Тоже перевернута.
– Да! – закричал я. – Все наизнанку, задом наперед! Полночь наступила после рассвета! Понимаете?
– Господи! – осенило Алину. – Да это снято через зеркало!
– Через зеркало! – передразнил я, состроив гримасу. – При чем тут зеркало? Если бы через зеркало, то фотоаппарат стоял бы на подоконнике, рядом с Маратом! А коль его там нет, значит… Ну! Включили соображалки!
– Я ничего не понимаю! – отчаянно произнесла Лора и прижала ладони к груди. – Но мне страшно…
– Идиот! – бормотал я, вытягивая руки к темному потолку. – Сколько раз внушал себе: не верь никому и ничему! Даже очевидному!
– Хватит терзать нас! – не выдержала Алина. – Объясни наконец, что это все значит!
Я подошел к Лоре, выхватил из ее руки фото и, потрясая им, сказал:
– Пленка, то есть негатив, с которого печатали этот снимок, ошибочно вставили в увеличитель в перевернутом виде. Понимаете? И все отпечаталось в зеркальном отображении! На самом деле снимок должен был выглядеть так…
С этими словами я перевернул фото тыльной стороной и поднес его к свету окна.
– Мамочка моя, – прошептала Лора. – Теперь башня слева от рамы… Мы искали не в том крыле! Тот же этаж, тот же по счету от лестницы номер, но только в другом крыле!
Мы довели себя до изыскательского экстаза, и уже ничто не могло нас остановить. Я первым побежал к лестнице, взлетел по ней в вестибюль и по стеклянной крошке устремился выше. Девчонки, несмотря на свою молодость и генетическую любовь к золоту, здорово отстали от меня. Румяные, как с мороза, запыхавшиеся, со вздыбленными прическами, они вломились в номер, когда я уже разбивал кулаком четвертую потолочную плитку. Известковая пыль оседала на мое лицо, руки, я кашлял и плевался, но еще ни одна работа в моей жизни не доставляла мне столько наслаждения.
Когда над головой обнажилась решетка из алюминиевых уголков, я попытался пролезть в нее, но, кроме головы и одной руки, в квадрат ничего не проходило. Тогда я подпрыгнул, ухватился за раму и повис на ней.
– Ну! – орал я, сожалея, что во мне так мало веса. – Хватайте меня за ноги!
Жаль, никто не снял эту картину на видео! Девушки вцепились в мои ноги, словно намеревались стащить с меня брюки, что, кстати, им отчасти удалось сделать. Я стиснул зубы, подавляя стон. В ладони со страшной силой врезалось острое ребро уголка. Вся металлическая конструкция под нашим дружным весом стала прогибаться и трещать. Я качнулся. Девушки начали сползать, лихорадочно отыскивая на мне или поясной ремень, или подтяжки. Я заорал, и, как с испугу, рама со щелчком лопнула. Мы повалились на пол.
– С меня довольно, – пробормотал я, глядя на черную дыру в потолке и натягивая брюки. – Уступаю право кому-нибудь из вас.
– Я! Можно я?! – без колебаний вызвалась Лора.
Она села на мою ладонь, и я поднял ее к выгнутым и острым обломкам рамы. Она ухватилась за них, подтянулась и перевалилась в нишу.
– Тут очень темно! – сказала она, осмотревшись.
Я ходил по комнате, задрав голову кверху, и по тому, как оживали плитки, определял, в каком месте ползет Лора. Алина продолжала сидеть на полу. Известковая пыль, осевшая на ее голову, сделала девушку седой.
– Не молчи! – требовал я. – Что видишь?
– Провода, – отозвалась из-за потолка Лора. – Пучками торчат, как цветы. Меня не убьет током?
– Ничего она не найдет, – едва слышно произнесла Алина. Она готовила нервную систему к очередному удару.
Я ничего не ответил, продолжая пялиться на потолок, и растирал по лицу пыль, которая сыпалась сверху. Так продолжалось невыносимо долго.
– Я запуталась в проводах! – пожаловалась Лора.
Ноги меня уже не держали. Я сел на пол рядом с Алиной. Лора притихла. Пыль больше не сыпалась.
– Ты там не уснула? – спросил я.
Наверху что-то громыхнуло, и снова наступила тишина.
– Эй! – позвал я. – Ты там всю пыль собрала?
В последний момент я отпрянул назад, спасая голову от неминуемого удара. Под ноги с грохотом упала картонная коробка из-под баварского пива, подняв белое облако. Продолжая сидеть в позе уставшего йога, я вытянул руку, ухватил торчащую, как ухо дворняги, створку крышки и придвинул коробку к себе. Алина опустила внутрь руку, затем вторую, не без усилий вынула тяжелый сверток, обернутый в пожелтевшую от времени газету. Мы изорвали газету в клочья и, встав на четвереньки, склонили головы над сложенными в стопку пластинами, излучающими теплый апельсиновый свет.
И тут нам на головы свалилась Лора. Сидя на полу, она трясла рукой перед нашими лицами и силилась что-то сказать.
– Страшно? – раздался за нашими спинами тихий голос.
Я повернул голову, но вскочить не успел. Мне в лицо смотрел черный глаз «мастерписа».
Глава 51
Достаточно было только взглянуть на лицо Виктора, чтобы понять – перед нами стоит безумец, зомби, запрограммированный на убийство. Его глаза были по-прежнему спрятаны в складках отекшего лица, губы напоминали рваную рану и не смыкались, даже когда он начал говорить.
– Я хотел… я думал так сделать, – бормотал он, и мне сначала показалось, что Виктор бредит. – Но не объяснить вам всего… Моей жизни больше нет, и потому нельзя убить то, чего нет…
Я начал медленно привставать, но Виктор дернулся телом и нацелил револьвер в лицо Алины.
– Не надо… – произнес он, должно быть, глядя на меня. – Зачем ты хочешь укоротить ее жизнь? Ей всего-то осталась минута… Может быть, две…
Он стоял слишком далеко от меня, чтобы можно было рискнуть кинуться ему под ноги и завалить на пол. И мне не хватило бы того мгновения, вполне просторного для выстрела, чтобы закрыть Алину собой. На все было отведено слишком мало времени. Виктора не интересовало золото. Он не хотел наслаждения властью над нами, не хотел нашего унижения. Он услышал наши голоса и пришел сюда, чтобы убить Алину.
– Я хочу, чтобы ты поняла, кого убила, – бормотал он, и его палец дрожал на спусковом крючке. – С шести лет мы со Стеллой остались вдвоем. Больше никого. Все чужие, кроме спившейся тетки…
Я какими-то змеиными незаметными движениями продвинул себя на сантиметр вперед. Чтобы с такой скоростью приблизиться к Алине, надо было, чтобы Виктор говорил как минимум час.
– …я ей заменял отца, а она мне – мать… Я хочу, чтобы ты поняла… Вся моя жизнь была в ней. Ты убила ее. Сейчас тебя не станет, но я хочу, чтобы в эти последние секунды жизни ты поняла, что сделала…
Ствол револьвера дрожал. Пальцы безумца, сжимающие рукоять, побелели от напряжения. Любое мое резкое движение могло сорвать выстрел.
– Виктор, – очень тихо произнес я, но потерявший лицо доктор хрипло вскрикнул:
– Молчать!
Вот и все! Я должен это сделать, подумал я. Выхода нет, сейчас я брошусь на него, и он выстрелит в меня. Остается шанс, что ранение окажется не смертельным, а девчонки завалят его на пол и забьют пластинами. Они тяжелые, килограмма по два каждая… Пожалуй, только в этот шанс остается верить…
Я напрягся, медленно перенес тяжесть тела на руку, которой упирался в пол, готовясь к прыжку.
– Мне надо только, чтобы ты поняла… – бормотал Виктор. Он сделал шаг назад и поддержал револьвер второй рукой.
Алина окаменела. Бедолага уже простилась с жизнью, ей, наверное, казалось, что смерть стала просачиваться в ее тело.
Виктор замолчал, облизнул губы и начал выпрямлять руки, отстраняя револьвер дальше от своего ужасного лица, словно боялся звука выстрела.
Я вскочил на ноги еще до выстрела, но произошло какое-то совпадение, какая-то зеркальная синхронизация. Я уже летел навстречу револьверному стволу, как прогремел выстрел, и голова Виктора почему-то брызнула переспелой ягодой; он начал быстро поднимать вверх руки, а вместе с ними и револьвер, запрокидывать назад голову и валиться на спину, а затем снова прогремел выстрел, и я увидел пламя очень близко от себя, оно даже опалило мне ресницы, но не было ни боли в лице, ни черноты в сознании, и я продолжал падать на доктора, который ударился затылком о бетонный пол раньше, чем выпустил из рук пистолет.
– You alive, tourist? – услышал я над собой незнакомый мужской голос и, стоя на коленях перед бесчувственным телом Виктора, поднял лицо. Передо мной стоял маленький живой танк – плечистый негр в размалеванной под саламандру форме, в высоких шнурованных ботинках, в каске, бронежилете; словно елка, он был обвешан гранатами, магазинами, сигнальными патронами и дымовушками. Покачивая стволом автомата над страшным лицом мертвеца с пробитым черепом, он улыбнулся мне и добавил: – Thank madam Emine! It she has warned about any wolves in hotel.[23]
– Спасибо, – растерянно пробормотал я по-английски, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. – Как всегда, очень вовремя…
Я обернулся и посмотрел на белые от известковой пыли лица моих девчонок. Они сидели на грязном полу, прислонившись к стене, и смотрели на меня теми светлыми глазами, какие бывают только у фанатично верующих в бога молодых женщин.
Это еще не все. И вообще это только начало, так как всю свою оставшуюся жизнь я вынужден был поделить на две части: до Фамагусты и после нее. До – была одна жизнь, а после – началась совсем другая.
Солдаты вывезли нас из «зеленой» зоны. Тяжелым свертком, который я, как младенца, прижимал к груди, они интересовались намного меньше, чем девушками. Солджер, спасший нас, оказался родом из Небраски, и на правах земляка он очень жизнерадостно тискал Лору, прижимая ее к своей танковой груди. Впрочем, все его усилия заманить Лору на ночь в казарму оказались напрасными. Девушка не сводила глаз с освещенной фарами дороги, покусывала губы и от нетерпения стучала кулаками по спинке водительского сиденья.
Нас выкинули на берегу моря в нескольких милях от гостиницы. Я вел свой гарем по пустынному пляжу, и теплый прибой омывал наши босые ноги. Девчонки молчали. Они отстали и за моей спиной пинали ногами волны, посылая в меня брызги. Я тоже молчал. Мое плечо деформировалось под тяжестью пуда золота, как душа под тяжестью всего пережитого.
У гостиницы Лора спросила:
– Ты… мне поможешь?
Я кивнул.
– Порошок отец наверняка оставил в Ялте, – оправдываясь, говорила она то, что я уже слышал. – Как только они его отпустят, мы сделаем ходку в Ялту и выкупим пластины. Это только залог, поверь мне!
Потом она говорила с кем-то из автомата, дверь была открыта, и ее голос разносился по всей улице:
– Да!.. Да, я все сделала! Все, что вы требовали… Так получилось, раньше не могла…
Она на секунду оторвала трубку от уха и закрыла ладонью микрофон.
– Какая у тебя машина? – спросила она меня.
– «Мицубиси».
– А цвет?
– Бордо.
Лора снова принялась кричать в трубку. Алина пошла по лестнице в фойе, у двери обернулась, и по ее губам я прочел одно слово: «Прощай!» В ответ я махнул опаленными ресницами – громко говорить не было сил. Лора вышла из будки, прикрыла за собой дверь.
– Они требуют, чтобы я приехала одна.
Я пожал плечами:
– Логично.
– Я приду к тебе завтра утром. Ты мне веришь? – тише спросила Лора.
– Вот ключи, – сказал я, протягивая ей связку. – Машина на стоянке. Бак, кажется, залит наполовину.
Я опустил в ее руки пластины. Лору сразу потянуло к земле. Она сложила золото на траве газона. Мгновение она то ли раздумывала, то ли прицеливалась, потом решительно обвила мою шею руками, крепко поцеловала и шепнула:
– Я люблю тебя…
Утром она не пришла. Машину я нашел на стоянке, ключи торчали в замке зажигания, в салоне витал легкий запах фиалкового део. Лора не пришла ни к обеду, ни к ужину.
В баре, в обществе рыжей проститутки, которая говорила на дурном английском с сильным украинским акцентом, я отметил неделю, как начался последний круиз «Пафоса». Из девяти его участников четверо погибли, госпожа Эмина тронулась умом и, наверное, была занята поиском сына в замшелых переулках Мертвого города, Алину я много раз видел в ближайшей таверне в сильном подпитии, капитан Эдди прозябал в каком-нибудь сыром подвале на Троодосе, а его дочь… Нет, о Лоре я не хотел и не мог думать – сердце сжималось от боли, жалости и слез.
За наш столик подсела Алина. Она приобрела (видимо, только что) пламенно-красный костюм и выглядела в нем ослепительно.
– Я вам завидую, – сказала она проститутке, словно рыжая могла на что-то претендовать, и с изяществом намазала на кусочек белого хлеба масло, а поверх него – красную, под цвет костюма, икру. – Кирилл – замечательный человек. От него просто исходит энергия уверенности и надежности. И наш капитан Эдди Кид был уверен, что Кирилл в лепешку расшибется, но поможет попавшей в беду девушке.
Взгляд рыжей, еще недавно полный надежд, потух. Заверения в моей уверенности ее не убедили. Даже не зная нас с Алиной, не имея понятия о наших взаимоотношениях, она поняла, что я уже обречен провалиться в гипнотическую власть девушки с платиновыми волосами и жестоким взглядом, а это не оставит ей шансов на мое внимание к ней. Извинившись, рыжая покраснела до корней волос, быстро встала из-за столика и вышла из бара.
– Я вам помешала? – с удовлетворением спросила-сказала Алина.
– Валяй дальше, – поторопил я. – Ты же пришла не для того, чтобы следить за моей нравственностью?
– Ты слишком напряжен, Кирилл… – заметила Алина, широко раскрывая перед бутербродом ярко накрашенный ротик. – Мне кажется, ты видишь во мне злодейку. Не забывай, что мы с тобой коллеги!
– Может быть, тебя искупать в бассейне? – спросил я, наливая «коллеге» коньяку.
Алина рассмеялась.
– Сейчас я расскажу тебе одну хохму! – обрадовала она меня, залпом, до слез, выпив коньяк. – Ты упадешь со стула от смеха!
Нет, подумал я, недооценил! Недооценил, Кирилл Вацура! Волчица! Сущая волчица!
– Так ты понял, почему капитан затопил яхту? – спросила она меня с тем срывающимся весельем, когда уточняют, понял ли собеседник закрученный анекдот. – Ты будешь кьянти? Я заказала целую бутылку!.. Так слушай! Он был уверен, что ты накличешь беду и яхту начнет обыскивать Интерпол. Другое дело – кораблекрушение. Кто будет досматривать полуживых людей, переживших такую трагедию? Так и вышло. Нас выловили, на катере береговой охраны довезли до берега и прямо в жилетах препроводили на автобус. Наверное, ты обратил внимание на автофургон с надписью «Олимпия», который стоял у парадного входа в гостиницу? Нет? Очень жаль! На моих глазах капитан с дочерью погрузили в фургон жилеты и заперлись в нем. Как ты думаешь, что они там делали? Правильно, они вытаскивали из жилетов контейнеры. Пока мы принимали душ и переодевались, эта нежная парочка обменяла порошок на новые жилеты. Я видела, как Эдди вытащил из фургона большую коробку и для убедительности облил ее водой из бутылки – жилеты должны ведь быть мокрыми! Потом фургон с капитаном куда-то уехал, а Лора с аппетитной приманкой для братков Мизина встала на перекрестке… Получилось все так, как Эдди и Лора планировали: ты стал свидетелем бандитского налета и отважно ринулся помогать девчонке… Твое здоровье, коллега!
Алина выпила, поставила бокал на стекло столика и снова подняла на меня свои безумные глаза.
– Тебе интересно? – спросила она.
– Дальше! – проговорил я, глядя на радужную поверхность коньяка в рюмке.
– А дальше было вот что, – продолжила Алина, намазывая еще один бутерброд. – Эдди посетил полицейский участок, а когда вышел оттуда, его встретил какой-то важный господин. Они обнялись и расцеловались. Потом сели в «Мерседес» и поехали в горы… Постой! Я же тебе об этом уже рассказывала!
– И давно ты узнала об этом? – спросил я, чувствуя, как у меня пересыхает в горле.
– О чем об этом? – уточнила Алина.
– О фургоне, о наркотиках, о важном господине…
– В первый же вечер, как мы высадились на эту благословенную землю.
– В первый же вечер… – повторил я.
Я смотрел в глаза девушки и никак не мог вспомнить, где я слышал фразу о том, что женщина в любви и в мести – более варвар, чем мужчина. Она взяла реванш в тот момент, когда я вышел из игры, простив всех, кто остался жив, в здравом или больном рассудке. Она ударила мне в спину.
– Ты совсем не изменилась, Алина, – произнес я.
Она уже не улыбалась, и глаза ее были полны жестокого холода.
Послесловие
Тысячу раз я был не прав, когда оставил Валерку один на один с этим делом! Это был тот самый случай, когда своим желаниям надо наступить на горло. Он попросил меня о помощи, а я скривил лицо и с ходу придумал причину отказа. Судьба тотчас воспользовалась трещиной между нами и подтолкнула Валерку к месту казни, а меня – в долгий-долгий путь неудач.
Что толку от того, что я уволил своего зама, главбуха и коммерческого директора? Беда в том, что в нужный час и в нужном месте не оказалось верного друга, и проклятый кризис за неделю сожрал мою фирму с потрохами. Большую партию французских «Рено» я купил за валюту, а продавать ее пришлось по договорам – за гривны, в то время как курс доллара взвился на умопомрачительную высоту.
Я разорился. Судно для перевозки автомобилей я арендовал под залог недвижимости, и офис, автостоянку и сервис-центр опечатала прокуратура. Те, кто раньше клялся мне в верной дружбе, мгновенно исчезли из поля моего зрения. Люди, с которыми я сотрудничал много лет, переставали меня узнавать, как только я просил в долг.
Даже Эмма, улетев в Нидерланды на неделю, торчала там уже второй месяц. Я остался один. В Ялте заканчивался бархатный сезон. По утрам по широким листьям магнолии стучал дождь. Я пил кофе на террасе и отвечал на звонки покупателей моего дома. Все предлагали одну и ту же издевательскую цену, словно сговорились. Зинаида, жалуясь на боли в позвоночнике, предсказывала раннюю зиму. Только кошка Мадера, несмотря на кризис, забеременела.
Опять запиликал телефон. Я отложил газету, снял очки и взял трубку в руки.
– Семьдесят тысяч, торг неуместен! – рявкнул я в трубку, как только услышал хриплое мужское «алло».
– Простите? – не понял меня абонент. – Кажется, вы меня неправильно поняли.
– Что вы хотите? – спросил я, перекладывая трубку на другое ухо.
– Вас беспокоят из морпорта, из багажного отделения. На ваше имя пришел груз, просьба забрать немедленно.
– Что за груз? – нахмурился я. – Откуда?
– Адрес отправителя в накладной не указан.
Абонент говорил со мной монотонно и быстро, словно читал текст по бумажке.
– Что за бред! – проворчал я. – Никакого груза я не жду.
– Не знаю. Вот у меня на руках извещение с пометкой «Срочно!» и ваш номер телефона.
По дороге в порт я вспоминал, не было ли заказов на запчасти из Франции. Дождь не прекращался, и щетки носились по стеклу, словно весла гребцов на финишной прямой. Припарковался я рядом с «Олимпия тревел», в котором установили новое бронированное стекло, и, раскрыв зонт, пошел по блестящему, как зеркало, асфальту.
Двери багажного отделения были закрыты на висячий замок, причем, судя по графику работы, уже больше двух часов. Это меня сначала озадачило, а потом разозлило. Я несколько раз подергал позеленевшую от сырости дверь, потом двинул по ней ногой и встал под замшелым козырьком, с которого стекали две тонких струи воды.
– Эй, гражданин! – услышал я за своей спиной хриплый голос и, обернувшись, увидел малорослого толстячка в синем халате с оттопыренными карманами. – Вацура? За багажом пришел?
Он поманил меня рукой и повел через свалку разбитых кузовов и агрегатов неизвестного назначения к причалам.
– Иди прямо, пока не увидишь яхту «Пафос». Там твой груз, – объяснил он и слегка подтолкнул меня в сторону пирса.
– «Пафос»? – переспросил я, но толстячок не стал повторять и махнул на меня рукой:
– Иди-иди! Найдешь!
Я вышел на пирс. Серое море было усеяно мурашками дождя. Волн не было, и казалось, небо опустилось и накрыло землю. Я пошел по кромке пирса, всматриваясь в матовую мглу, в которой таяли контуры гостиницы «Ялта», а кипарисы, занозившие зеленый склон, напоминали мечети.
Яхту я увидел издали, точнее, сначала только ее стеньги, торчащие из-за черного борта траулера. Это было парусное двухмачтовое судно, мало похожее на прежний «Пафос», с которым у меня было связано столько волнующих воспоминаний. Мокрая от дождя палуба была пуста, с пирсом яхту соединял перекидной мостик.
Я не стал надрывать горло, вызывая капитана, и по мостику зашел на борт.
Сначала я заглянул в рубку. Потом прошел вдоль борта на корму. Там я свистнул, поинтересовался у чаек, сидящих на реях, есть ли тут кто живой. Вопрос остался без ответа.
Я спустился по деревянным ступеням, застланным резиновым ковриком, в жилой отсек, распахнул двустворчатую дверь и встал на пороге кают-компании. Зайти без спросу на чужую яхту – все равно что в чужую квартиру, но я чувствовал – меня здесь ждут. Кают-компания, обшитая красным деревом, была обставлена скромной мебелью, стены украшали икебаны из сухих лаченных веток, поддельные кораллы и прочие безделушки, что, на мой взгляд, говорило о дурном вкусе капитана.
– Хозяин! – совсем тихо позвал я.
В ответ на тишину я пожал плечами, словно хотел сказать: если кто спрятался – я не виноват, и вошел внутрь. Сел в ближайшее кресло, развернулся лицом ко входу и закинул ногу на ногу.
Но долго ждать не пришлось. За моей спиной скрипнула дверь. Я обернулся и увидел Лору. Она была одета в синий костюм с глупенькими погончиками, что делало ее похожей то ли на сотрудника налоговой полиции, то ли на стюардессу.
– Привет, – произнес я.
– Привет, – ответила Лора.
Мы стояли друг против друга. Яхта плавно покачивалась на волне, оставленной прошедшим мимо теплоходом. Мне казалось, что у меня из-под ног уходит земля.
– Ты с отцом? – спросил я.
– Нет, одна.
– А кто капитан?
– Ты.
– Понимаю, – ответил я. – Значит, ты приплыла сюда, чтобы забрать…
– Нет! – перебила меня Лора.
– Выходит, никакого порошка отец в Ялте не оставлял?
Она опустила глаза и промолчала. Я рассматривал потолок, стены и насвистывал придуманный мотивчик.
– Это все хорошо, – произнес я. – Но где мой груз?
Читать бесплатно другие книги:
