Морской узел Дышев Андрей
Я тоже встал. Оказывается, мы с Игнатом были почти одного роста.
– Ну, скажи, смог бы? – допытывался Игнат, и от волнения у него задрожали губы.
– Успокойся, – посоветовал я ему.
– Успокоишься тут, – пробормотал Игнат, опуская глаза. – Меня тошнит от крови. Хочется сойти с ума, чтобы забыть весь тот кошмар, чтобы выдавить его из души и никогда больше не воспринимать чужую смерть как свою собственную… У нас был праздник. Мы ушли далеко в море, чтобы нам никто не мешал и чтобы мы никому не мешали. И что же? Уже и на море мало места? Кому Гарик сделал плохо? В чем Тимофеич провинился? Что происходит в этом мерзком мире, скажи?!
На его глаза навернулись слезы. Плечи вздрогнули. Игнат закрыл лицо руками, замычал, как от боли. Я усадил его на трубу.
– Ну-ка, возьми себя в руки, – жестко сказал я. – Нас теперь двое, мы сильные, мы обязательно доберемся до берега, а убийцы будут наказаны.
– Да, конечно, – недоверчиво пролепетал Игнат. – От твоего оптимизма мне становится дурно. Потому что он надуман, за ним ничего нет. Посидел бы ты здесь, каждую секунду ожидая, что вот сейчас они войдут, откроют крышку, выволокут и станут избивать ногами… Я даже не сомневался, что так будет. Я только не знал, когда именно. А когда ты обречен, когда впереди ждут только мучения и смерть, то сама жизнь становится пыткой. Сколько раз я уже был готов закричать, выдать себя, чтобы только избавиться от ожидания…
– Ну, Игнат! Ну! Не смей раскисать! Ты же мужчина!
Он расслаблялся, таял все сильней, словно растворял остатки своей воли в собственных слезах. Мне пришлось стукнуть его в плечо.
– Прекрати! Поплачешь на берегу. Ты должен успокоиться и внимательно выслушать, что я тебе скажу.
– Сейчас, сейчас, – бормотал он, но слезы все еще сотрясали его тело, словно электрические разряды.
Мне пришлось вылить остатки воды Игнату на голову. Хорошенький союзничек мне попался! С ним не то что из бандитского плена убегать. С ним за грибами в лес рискованно идти… Игнат вытер лицо подолом куртки. Я терпеливо дождался, когда он перестанет всхлипывать.
– Скажи, Игнат, на яхте есть спасательные шлюпки?
– Шлюпок нет. Но есть надувной плот.
– Где он?
– Там, где и должен быть. На палубе, в контейнере.
– Ты его там видел?
Игнат настороженно взглянул на меня. Он почувствовал, что мне известно нечто такое, что ухудшает наше и без того безрадостное положение.
– Нет, не видел. Но Тимофеич говорил, что он в контейнере и готов к использованию. А ты думаешь…
– Что еще говорил Тимофеич насчет спасательных средств?
– Показал, где находятся пробковые жилеты: во всех каютах под диванами.
– Это все?
– А разве нам не достаточно плота?
– На плоту далеко не уплывешь. Он громоздкий, им трудно управлять, – уклончиво ответил я. – Нам бы с тобой лодочку с мотором. Вроде той, на которых приплыли бандиты. Ты не знаешь, куда они могли их спрятать?
Игнат пожал плечами.
– Наверное, утопили. Зачем им лодки, если у них теперь целая яхта?
– Не скажи! На лодке можно быстро и незаметно смыться в случае опасности.
– Нет у них лодок! – настаивал Игнат. – Это лишние улики! Они сразу утопили их, как только захватили яхту. Если бы лодки были на борту, ты бы обязательно их увидел.
– Это верно, – согласился я. – Но без лодки, Игнат, мы не сможем сбежать.
– Сбежать? – эхом отозвался Игнат, медленными движениями оттирая засохшее пятно на рукаве куртки. Я представил, как ему, наверное, хочется сорвать с себя эту грязную робу, помыться, надеть все чистое и свежее. – А куда нам бежать? В открытое море?
– Что-то я тебя не понимаю…
Он встрепенулся, словно вдруг пробудился от сна, посмотрел на меня долгим взглядом, в котором мне привиделся укор.
– Убежать – дело нехитрое, – пробормотал он. – Это заурядный поступок трусливого человека. Убежать, спасти свою шкуру, а там хоть трава не расти… Я почему-то был уверен… Я думал… Я…
– Да не тяни же! – взмолился я. Длинные паузы между словами раздражали меня. Тем более что его мысль уже была мне понятна.
– Я был готов драться с ними до победы, обезоружить их, связать, запереть в трюме и вернуться на берег…
– Как на белом коне, – добавил я, нежно поглаживая кулак. – Мне очень приятно, Игнат, что ты такого высокого мнения о моих способностях. Я, в самом деле, никогда не боялся переоценить свои силы. Но здесь мы в явном проигрыше. Мы не сможем обезоружить четырех бандитов.
– Ты такой крепкий, сильный! – воскликнул Игнат, глядя на меня едва ли не с презрением. – И идешь на попятную?
– Отважный ты мой! – сказал я, стараясь несколько охладить его пыл. – Я же не танк. И достаточно будет одной-единственной пули, чтобы выпустить из меня всю мою силу.
– Ты даже не хочешь попробовать? Ты загодя поднимаешь руки?
– Что значит попробовать? – Я начал сердиться. – Это же не игра, которую можно будет начать сызнова! У нас неравные силы! Мы не сможем тягаться с ними! У них пистолеты и автоматы, а у нас что? Четыре кулака, два из которых дрожат, как у лихорадочной мартышки!
– А чем тебе мои кулаки не нравятся? – с обидой произнес Игнат и взглянул на меня упрямо и отчаянно.
– Ты на себя в зеркало посмотри! – с грустью сказал я и махнул рукой. – Тоже мне, боец. Ты ж едва на ногах стоишь, а в драку рвешься.
– Я хочу отомстить им за гибель моих друзей, – пробормотал Игнат и провел грязной рукой по носу.
– Успеешь еще! Заяви на них в милицию, а потом выступи свидетелем на суде. Вот и все, что от тебя требуется. А сейчас твоя главная задача – выжить, а не подставлять горячую голову под пули.
– И все-таки мне как-то не по себе. – Игнат вздохнул. – Я трусливая крыса… Сначала прятался в трюме, а потом сбежал… Но как бежать, Кирилл? На чем?
– Если не найдем лодки, прыгнем за борт в спасательных жилетах.
Игнат снова попытался спорить со мной, но я перебил его и жестко сказал, что ежели ему что-то не нравится, то он может опять запереться в своей конуре. Когда мой жалкий союзник замолчал и, демонстрируя обиду, нагнал на лоб морщин, я попросил его подробно описать расположение кают и служебных помещений на яхте. Игнат перечислил носовые каюты, в которых расположились бандиты, детально обрисовал кают-компанию с камбузом и штурманским столом, упомянул о примыкающем к ней коридоре с дверями в машинное отделение, туалет и мою каюту, где погибла несчастная Вера.
Ничего нового он мне не открыл. Выходило, что если бандиты все же спрятали лодки на яхте, то сделали это в своих каютах. Вряд ли мне удалось бы проникнуть туда незаметно, а тем более ночью. Я ходил вокруг силового агрегата, пытаясь придумать какой-нибудь хитрый ход, но все упиралось в лодку. Бежать с яхты в спасательных жилетах можно было только в крайнем случае, когда нам с Игнатом угрожала бы неминуемая смерть.
– А если мы запустим мотор? – подал идею Игнат.
– Я думал об этом, – ответил я. – Но что мы от этого выиграем? Даже если они не смогут его заглушить, ничто не помешает им отключить сцепление с винтом. В конце концов, они могут спуститься сюда и перестрелять нас.
Игнат вздохнул, развел руками, будто хотел сказать: как ни крути, а сбежать нам не удастся и посему придется атаковать бандитов да голыми руками душить их до победного конца. Наверное, от долгого пребывания в ограниченном пространстве у него слегка съехала крыша и он не мог объективно оценивать наши возможности. Я спокойно воспринял его упреки в трусости. В жизни я всегда придерживаюсь правила: никогда не рисковать жизнью ради того, чтобы доказать кому-то свою храбрость. В опасных ситуациях я действую так, будто нахожусь один и никто меня не видит. Только здравый разум и холодный расчет определяют мои поступки. Но как бы моему разгоряченному компаньону ни хотелось залить моей кровью палубу, он будет делать то, что я ему прикажу.
– Ты все помещения перечислил? – уточнил я.
– Все, – подтвердил Игнат и оторвал пуговицу от своей куртки, которую нервно теребил.
– А что за дверь слева от выхода из кают-компании?
– Какая дверь? – переспросил Игнат. – Слева от выхода?
Он задумался, вскинул руку и хлопнул себя по лбу.
– Это парусная! Совсем забыл о ней.
– Парусная? Там хранятся запасные паруса?
– Ну да, что-то вроде кладовки. Я туда ни разу не заглядывал.
– Может, лодки спрятаны там?
– Это исключено, – махнул рукой Игнат.
Эх, парень, парень, подумал я. Ты все еще не оставляешь надежду ринуться в драку, вымести бандитов с яхты благородным порывом, словно метлой. Ты пытаешься уломать меня и для этого обманываешь, юлишь. Я же вижу, что ты нарочно «забыл» про парусную. Но это как болезнь, это временное помутнение разума. В темном трюме твои эмоции притупились, ты уже не так остро воспринимаешь гибель своих друзей, и перед глазами уже не стоят окровавленные трупы, твоя истосковавшаяся по свободе душа жаждет мести, кулакам хочется воли, грудь стремится развернуться, и отвага хлещет через край.
– Вот что, Игнат, – сказал я, медленно сжимая в кулаке ворот его куртки. – Если ты еще раз попытаешься меня обмануть, я тебя ударю.
– Хорошо, – прошептал Игнат, так же медленно отрывая мою руку от воротника. – Я это запомню. В свою очередь хочу тебя заверить, что я тебя никогда не ударю.
– Это твое право.
В общем, мы выяснили отношения, что было немаловажно перед серьезной работой, которая нам предстояла. Шел уже одиннадцатый час, наступил глубокий вечер, но мы его не чувствовали, потому как не видели ни заката, ни звездного неба. Я дважды повторил Игнату, что мы будем делать и какова его задача. Он слушал внимательно, но по его лицу было видно, что ему не нравится ровным счетом все, что я придумал.
– Я не смогу ударить человека! – сказал он.
Это было равносильно предательству. Я всерьез подумал о том, не затолкать ли моего верного союзничка в его собачью будку.
– Нет, ты обязан ударить его, причем ударить сильно, – изо всех сил сдерживая себя, ответил я. – А как ты вообще собирался отбить у них яхту? Уговорами и мольбами?
– Я боюсь его убить! – на высокой ноте воскликнул Игнат, непозволительно звонко и громко, но тотчас опомнился и закрыл себе рот.
– Ты не убьешь его, – начал я успокаивать его. – Ты знаешь, какая здесь броня? – спросил я и постучал себя по темечку кулаком. – Два сантиметра крепчайшей кости! Кумулятивным снарядом не пробьешь! Экий ты парень робкий. Со злом так нельзя бороться.
– Но нельзя уподобляться злу, – хмуро ответил Игнат. – Иначе рухнут границы между ним и добром.
– Я обещаю тебе, что он останется жив, – как можно убедительнее произнес я и взвесил гаечный ключ на ладони. – Это же не молоток, не кувалда. Это пушинка!
Игнат со скрипом согласился. Меня терзали сомнения – справится ли он с тем, что я ему поручил. Лучше бы он просидел в своей конуре еще денечек, может быть, стал бы сговорчивее. Гуманист хренов! Какие-то отщепенцы расстреляли его друзей, а он мучается проблемой, как бы не повредить черепную коробку негодяю!
– Погоди, – попросил Игнат, когда я объявил, что пора начинать.
Он отошел в угол отсека, встал к переборке и прижал ладони к груди. Я слышал, как он шепчет, по-моему, нечто бессвязное и даже бессмысленное. Потом он замолчал, и на этом молитвенный обряд был завершен.
– Ты какому богу молился, Игнат? – спросил я осторожно, не желая задеть его чувств.
– Бог один, – тотчас скороговоркой ответил Игнат, с озабоченным видом заправляя куртку в брюки. – Когда человечество это поймет, наступит богоцивилизация.
Я промолчал, оставив мнение Игната без комментариев. Сейчас не время было разводить теологические беседы. Я протянул Игнату гаечный ключ и стал подниматься по лестнице к двери.
Глава 6
Под светом софитов
От ударов дверь гудела, как колокол. Мне казалось, что такой грохот не только способен разбудить спящих в своих каютах бандитов, но распугать в радиусе нескольких морских миль всех крабов, дельфинов и медуз.
Мне пришлось попотеть, прежде чем я услышал из-за двери приглушенный голос. Лязгнул замок. Дверь распахнулась. На пороге стоял Пацан и чесал ухо стволом пистолета. Я незаметно толкнул ногой хомуток, который заблаговременно свинтил с выхлопной трубы и положил на верхнюю ступеньку. Хомуток послушно закатился в дверную щель.
– Я готов поговорить с Фобосом, – объявил я.
Губы Пацана расползлись в улыбке. Показался золотой зуб, словно конферансье в сверкающем одеянии.
– Ага! Все-таки созрел? А говорил, что ты космический летчик, что упал с орбиты, протаранил перигей и ударился головой о дно морское… – Он зевнул, глянул на часы. – Уже поздно, узкоглазый. Давай завтра поговорим. А сейчас ложись баиньки.
Завтра! Он ломал все наши планы! Он разбивал единственный шанс выбраться отсюда. А что будет завтра? Я даже не стану пытаться сбежать при свете дня. Значит, опять придется ждать вечера. Но дождемся ли?
Мне надо было обрушиться на Пацана лавиной, чтобы он даже не посмел колебаться.
– Баиньки ты будешь в гробу делать, если немедленно не отведешь меня к Фобосу, – произнес я с таинственной угрозой, чтобы было убедительнее. – Завтра уже будет поздно. Вы все бараны! Вы даже не представляете, чем рискуете!
– А ты не хами! – обиделся Пацан и округлил глаза, пугая меня, словно лемурчик свое отражение в зеркале. – А то я из твоих ушей великую китайскую стену вырежу.
Он вдруг привстал на цыпочки, заглядывая за меня. У меня сердце оборвалось. Неужели Пацан заметил Игната? Но вроде нет, подозрение в его глазах улеглось. Снова опустился на пятки, прищурился, вздохнул – а как же, надо немного поиграть со временем, показать себя властителем моей судьбы, заставить мучиться, ждать.
– Ну, смотри мне, хунвейбин! – произнес он. – Даю тебе последнюю попытку исповедаться перед нами. Иначе придется тебе изображать тонущий «Титаник».
Он шагнул в сторону и махнул пистолетом, приказывая выйти. Я перешагнул через порог и двинулся к выходу из коридора. Не оборачиваясь, слышал, как Пацан пытается закрыть за мной дверь, но она скрежещет, упирается, не хочет закрываться… Не заметит ли он хомуток?
– Выруби форсаж, терминатор! Не поспеваю! – крикнул мне в спину Пацан и, оставив в покое дверь, пошел за мной.
Я коснулся рукой дверной ручки, сделал вид, что ее заклинило и я не могу войти в кают-компанию. Пацан, остановившись за моей спиной, недовольно заворчал. Сейчас Игнат должен сработать. Если только не струсит в последний момент, если только не опоздает…
– Ну? Что там у тебя?! – крикнул Пацан.
Невыносимо ждать! Мои нервы на пределе. Мне проще было развернуться и кулаком, как пращой, по зубам! Но Пацан не дурак. Он держит дистанцию, он успеет выстрелить, прежде чем я увижу его мутные, как огуречный рассол, глаза.
Но вот Пацан сдавленно икнул, и я услышал, как гулко стукнулось о пол его ослабшее тело. Я обернулся. Игнат – бледный, бесцветный, словно сошедший с черно-белой фотографии – стоял над неподвижным телом, пустыми глазами глядя на рыжую копну волос, у корней которых набухала, разрасталась красная, как клюквинка, капля.
– Хватай его за ноги! – шепнул я, поднимая с пола пистолет.
– Я его не убил? – с трудом разлепляя сиреневые губы, произнес Игнат.
– Нет, не убил, а вот тебя я сейчас точно прибью! – шикнул я. – А ну, быстрее!
Игнат затолкал гаечный ключ в карман и взялся за ноги Пацана. Я видел, что мой союзник сам напоминает оглушенного и ему нелегко управляться. Мы кое-как дотащили рыжеволосого до лестницы, ведущей в трюм. Я выцарапал из дверной щели помятый хомуток и захлопнул дверь.
Теперь все зависело от того, насколько быстро мы найдем лодку и спустим ее на воду. Я тихо открыл дверь и вошел в кают-компанию. Сумрачно. Над штурманским столом горит маленький настенный светильник, какие используются в купе поездов. Пахнет кофе. Они недавно были здесь. Ужинали? Обсуждали дела?
Я быстро пересек кают-компанию, на ходу оттягивая затворную раму пистолета. Краем глаза увидел метнувшегося в угол человека в серой робе, весь сжался, напрягся, казалось, рукоять пистолета стала деформироваться в моей ладони… Но тотчас напряжение схлынуло. Что ж это я как дикарь, впервые оказавшийся внутри судна! Чуть отражение Игната в зеркале не расстрелял! Я обернулся. Игнат плелся за мной, как тень. Я подмигнул ему. Надо приободрить его, вселить уверенность в успехе. А то совсем ссутулился, втянул голову в плечи. Нет, не боец он, не боец! Я показал ему глазами на штору гардероба. В трюме я дважды повторил ему, что он должен будет встать за шторой и стоять там тихо и неподвижно, как вешалка, пока я буду осматривать парусную. Но гуманист забыл обо всем, он видел перед собой только мою широкую спину и хотел спрятаться за ней, как за кирпичной стеной. Пришлось мне схватить его за плечи и повернуть лицом к гардеробу. Хотел еще пинка дать для профилактики, да пожалел.
Вот дверь в парусную! На «ушках» висит замок. Не амбарный, конечно, но функцию свою выполняет, меня внутрь не впускает. Пришлось вернуться к камбузу, взять секатор для разделки курицы. Сколько прошло времени с момента, как Игнат оглушил Пацана? Минуты три или больше? Отвратительное чувство испытываешь, когда лишь от времени зависит: суждено тебе выжить или нет. Если компания забеспокоится о Пацане, трудно будет рассчитывать на удачу…
Я завел секатор за «ушки» и одним рывком сорвал замок. Прежде чем открыть дверь, оглянулся на гардероб. Из-под шторы торчали протертые на носках ботинки Игната. Что ж это он в таких грубых и тяжелых ботинках на морскую прогулку отправился? Парень бедный, набожный, одевается просто и скромно. Много ли слесарь автобусного парка получает? Я зашел внутрь парусной. Здесь темно, иллюминатора нет, но можно различить контуры стеллажей. Похоже на парную в бане – полати, смятые простыни. Только вместо простыней здесь свалены в кучу паруса. А это что в углу лежит, похожее на автомобильную покрышку? Э-э, да это же лодка! Скручена в рулон, стянута ремнем. Новенькая, присыпанная тальком. Между складок торчит патрубок ниппеля, к нему прилажен баллончик со сжатым воздухом. Чека на баллончике опломбирована. Сорвать пломбу, выдернуть чеку – и лодка стремительно станет наполняться воздухом.
Я затолкал пистолет за пояс джинсов, схватил лодку в охапку, радуясь тому, как все удачно получается. Теперь надо незаметно выбраться на палубу, бесшумно зайти в воду, и уже там накачать лодку. Игнат, наверное, оцепенел от страха. Стоит неподвижно, как мумия, не дышит, молится. На всю жизнь запомнит парень эту морскую прогулку. Мы с ним оба вляпались в одно и то же зло. Лотерея! Носится зло по миру, собирает дань. Мы с Игнатом жертвы от имени общества, остальные пока могут спать спокойно. Мне казалось, что я давно исчерпал свой лимит неприятностей. Ан нет! Опять я по горло в дерьме, опять за свою жизнь плачу налог – вместо кого-то другого, вместо тысяч и миллионов злостных неплательщиков, везунчиков. Может, судьба все-таки более справедлива, чем мне кажется? Может, она приносит в жертву тех, у кого есть силы бороться, сопротивляться?
По стенам кают-компании скользят призрачные отблески. Они для меня словно фонарики, путеводители. Я приблизился к двери. Руки заняты лодкой, чтобы выйти наружу, придется толкнуть дверь ногой. Нет, не стоит этого делать, лишние звуки нам ни к чему. Пусть Игнат идет впереди меня и открывает дверь. Можно дать ему пистолет, чтобы он не так сильно робел. Хотя…
Я не успел подумать о том, стоит ли доверять оружие Игнату, как вдруг раздался чудовищный грохот, и мне показалось, что от этого звука мое сердце разорвалось, подобно гранате, на тысячи осколков. Оторвалась веревка вместе со шторой, и я увидел, как Игнат в панике выбегает из гардеробной, и глаза у него безумные, бессмысленные. Ничего не соображая, он налетел на большой оцинкованный таз для стирки, лежащий на полу вверх дном, и снова раздался тот же барабанный грохот, похожий на смех железных чудовищ. Мой сопливый союзник скинул с полки таз, да еще со страху задел его ногой! Этот грохот наверняка разбудил несколько жилых кварталов на берегу!
Не стоит говорить, какие страшные ругательства облепили мой язык! Игнат должен был тотчас сгореть от моего испепеляющего взгляда.
– Ты что?? – едва смог вымолвить я. – Идиот…
Теперь уже не было смысла ходить на цыпочках и притворяться лунным бликом. Я с силой врезал по двери ногой, ринулся наружу вместе со своей ношей, на секунду застрял там, не вписавшись по габаритам, и в которой раз убедился в истинности утверждения, что беда одна не приходит. Кольцо от чеки зацепилось за дверную ручку, и я с опозданием заметил это, когда уже вырвал его, и сжатый воздух с бешеной скоростью стал поступать во внутренние камеры лодки. Она раздувалась, полнела, высвобождалась из моих объятий прямо на глазах, и я понял, что застряну в дверном проеме навсегда, если проявлю нерасторопность. Выскочив на палубу, я швырнул лодку, этого распухающего джинна, за борт. Теперь бы самому прыгнуть в воду, но где же Игнат?
Со стороны носа раздались крики, кто-то встревоженным голосом позвал Пацана, а следом за этим раздалась автоматная очередь. Я выхватил пистолет, выстрелил в лампочку, болтающуюся над кормой, да промахнулся.
– Игнат!! – рявкнул я, испытывая неудержимое желание врезать своему союзнику по носу.
Я увидел, как из-за рубки появилась темная фигура Фобоса. Схватившись за гик, похожий на ствол орудия, он смотрел на меня и неторопливо, будто пачку сигарет, доставал пистолет из поясной кобуры. Я кинулся в кают-компанию. Игнат, словно червь в муке, запутался в брошенной на пол шторе. Он сидел на полу, сучил ногами и, как мне показалось, плакал от злости и бессилия.
– Почему ты не отстреливаешься! – с претензией выкрикнул он.
Я схватил его за воротник куртки и поволок к двери, но проем уже заслонил собой Али в майке и шортах, по своим размерам превосходящий меня вместе с лодкой.
– Лежать!! Всем на пол!! – тонким и необыкновенно звонким голосом завопил он, дал короткую очередь поверх моей головы. Я выстрелил в ответ, от бедра, и Али тотчас отпустил дверь и метнулся за угол. Дверь вернулась на прежнее место, и я снова ударил по ней ногой. Створка опахалом пошла наружу и там встретилась с автоматной очередью. Брызнули во все стороны осколки стекла, словно капли крови, с треском отлетели щепки. В то короткое мгновение, когда Али должен был понять, что попал не в человека, а в дверь, я ринулся наружу и стал беспорядочно палить в темноту. Игнат следовал за мной по пятам, тыкался мне в спину, царапал поясницу пальцами и бормотал:
– Давай… давай… наступай… вперед…
По нас выстрелили откуда-то с рубки, пули продырявили брезентовый тент, и я упал на палубу, подминая собой Игната. Тот что-то заорал, то ли высказывая недовольство по поводу моей нерешительности, то ли выругался от боли. Лежа на спине, я влепил пулю в лампочку, и палуба погрузилась в полный мрак.
– Прекратить огонь!! – раздался вопль Фобоса.
Они дали нам передышку. Я толкнул локтем Игната и шепнул:
– Лезь в воду. Только тихо…
– Зачем? – промямлил он каким-то странным голосом, словно уютно пристроился на палубе и готовился отойти ко сну. – Тебе осталось справиться с двумя…
Я не стерпел, схватил его за ухо и с силой выкрутил. У меня было неудержимое желание начать мять его физиономию, словно кусок теста, и лепить, лепить из него более разумное и послушное существо… Игнат ударил меня по руке и ползком попятился к кормовой лестнице. Опять что-то задел, и на палубу упала какая-то палка, возможно, швабра.
– Эй, парни! – раздался спокойный голос Фобоса. – Вы ведете себя неразумно, аки малые дети. В вашем пистолете осталось два патрона. А у нас три «калаша» с полными магазинами. Может, поговорим мирно?
Надо же, какой Фобос предусмотрительный! Считал все мои выстрелы. Пожалуй, он прав, вряд ли у меня осталось больше двух патронов… Я толкнул ногой Игната, который уж слишком неуверенно отползал. Видят ли они нас в кромешной тьме, которую еще более усугубляет тент? Если бы Игнат не гремел, задевая все подряд, мы бы покинули яхту незамеченными. Он же вел себя на удивление неуклюже и привлекал внимание, словно звонарь на колокольне.
И в воду он плюхнулся, как белый медведь с льдины! Шум, всплеск! Да еще сморкаться и плеваться начал. Я подумал, что сейчас утоплю Игната… Снова прогремела очередь, по палубе застучали тяжелые ботинки. Я беззвучно опустился в воду, поплыл во мрак, к Игнату, держа над водой руку с пистолетом.
– Они уходят! Уходят! – закричал кто-то, кажется, Пацан. Значит, его уже вызволили.
Игнат кружился на месте, по-собачьи тянул вверх шею, шлепал ладонями по воде, словно убивал окруживших его мальков. Загрохотали выстрелы, и вода вокруг нас вскипела от пуль.
– Я утону… Давай вернемся! – хрипло выкрикнул Игнат.
Он еще и плавать не умеет! Я схватил его за волосы и немного притопил. Задыхаясь, Игнат вырвался на поверхность, заголосил пуще прежнего:
– Ты что? Ты что делаешь?!
На корму выбежал Али. Я узнал его только по шумной одышке и тяжелой медвежьей поступи. По нас снова выстрелили. Мне кажется, если бы стреляли на звук, то попали бы без труда, потому что орущий Игнат представлял собой прекрасную мишень. Я для острастки выстрелил один раз, другой, и пистолет замолчал, затворная рама откинулась назад и оголила ствол. Чуда не произошло, патроны кончились. Я швырнул пистолет в темное пятно на корме и для профилактики еще раз окунул голову Игната под воду.
– Утоплю, – шепнул я ему прямо в ухо, – если еще раз пикнешь.
Он притих, сжался, намертво вцепившись одной рукой в мою майку. Теперь мы плыли беззвучно, куда-то в непроглядную смоляную черноту. Луна давно соскользнула со звездного неба за горизонт; она словно знала о моих планах и не захотела быть свидетелем этого жестокого зрелища. Яхта, похожая на черную скалу, медленно удалялась от нас. Еще доносились приглушенные голоса, но было ясно, что бандиты потеряли нас из виду, бегают по яхте и всматриваются в темноту.
Я не знал, как далеко и куда именно отнесло лодку, но сейчас этот вопрос меня не сильно беспокоил. Мы с Игнатом заполучили несравнимо большее благо – жизнь, – и душа моя была заполнена животной эйфорией, как если бы вдруг отменили обещанную нам смертную казнь. Прохладная черная вода маслянисто обволакивала мое тело, охлаждала разгоряченную кожу, смывала крепкий пот, ночь надежно покрывала нас своим плащом. Это было блаженство.
Игнат все еще напряженно тянул к небу свою худую жилистую шею, часто сопел, лягался в воде ногами. Вскоре я почувствовал, что силы покидают меня намного быстрее, чем я на то рассчитывал; чтобы удержаться на плаву вместе со своим союзником, мне приходилось работать руками и ногами вдвое сильней. Теперь только лодка занимала мои мысли. Без нее нам с Игнатом долго не продержаться, каким бы чарующим ни казалось море.
Я попытался угадать, куда отнесло нашу спасительную лодку. Стоял полный штиль, теплый воздух буквально лежал на поверхности моря, как большой спящий зверь. Лодка должна быть где-то рядом. Я стал крутить головой, пытаясь хоть что-нибудь различить в кромешной тьме, но ничего, кроме звезд, не было видно, да и те гасли целыми гроздьями – на небо наползали облака. Это было странное, неземное состояние, когда нет опоры под ногами, нет пространства, нет звуков, кроме нашего тяжелого дыхания. Космос! Почему же так тихо вокруг? Почему до нас не доносятся голоса бандитов, их шаги по палубе? Не значит ли это, что они нарочно затаились, вслушиваясь в тишину и дожидаясь, когда мы выдадим себя неосторожным всплеском? Может быть, яхта рядом, в каких-нибудь десяти метрах от нас, и Фобос смотрит на нас через прибор ночного видения, кривит в усмешке рот и ждет, когда мы ударимся головами о борт «Галса»?
Игнат почувствовал тревогу, наполняющую меня, стал дергать головой и ударил меня своим мокрым и твердым затылком по губам. Я безмолвно сунул ему под нос кулак и тотчас задел локтем нечто упругое, пузатое. Лодка! Голубушка сама подплыла к нам, как верный конь на переправе. Я тотчас нащупал веревочный трос, протянутый вдоль борта, крепко сжал его, чтобы не упустить, да еще подтянул к лодке Игната, как слепого котенка к блюдцу с молоком – нюхай, осязай свое спасение!
– Держись за веревку, – шепнул я ему. – Сначала залезу я, а потом ты.
Не знаю, как Игнат думал обо мне и как оценивал мои моральные убеждения, но за веревку он схватился и обеими руками, и зубами, да еще одну ногу на нее закинул. Неужели он предположил, что я сам влезу в лодку, а его оставлю в воде? Я подтянулся и въехал в лодку, как цирковой дельфин на бордюр бассейна. Ого! На дне лодки были подвязаны ремнями какие-то пластиковые коробки, упаковки. Наверняка аварийный запас пищи и воды. Может, еще какое-нибудь полезное снаряжение.
– Руку!! – торопясь, глотая воду и отплевываясь, прошептал Игнат.
Я тотчас закрыл ему рот рукой. Мне показалось, что где-то недалеко скрипнула дверь… И долго мне еще вбивать в голову этому неразумному человеку, что порой тишина стоит жизни?
Он думал, я схвачу его трепетную, рвущуюся ввысь руку, но я крепко ухватился за воротник. Не мной придумано, чтобы тонущего кота или пса вытаскивать из воды за шкирку. Я потянул на себя несчастного товарища, и он уже обхватил руками округлый борт, уже уперся головой в лодочный пол, уже занес ногу, как вдруг соскользнул и с шумом упал в воду. Я сам не понял, как выпустил его ворот. Игнат тотчас ушел под воду с головой, но сразу же вынырнул, обезумев от страха, и во всю глотку завопил:
– Я тону!! Спаси меня!! Тону!!
Не знаю, каких волевых усилий мне потребовалось, чтобы удержаться от желания погрузить этого кричащего недоумка в чернильную бездну моря. Откуда-то со стороны, где я даже не предполагал нахождение яхты, раздались трескучие выстрелы, пули зашлепали по воде. Я снова схватил Игната за воротник и, напрягаясь изо всех сил, чтобы сделать все очень быстро, вытянул его из воды. Он перевалился через борт, упал на дно, а я стал на ощупь искать весла. Игнат рычал, хрипел. По нас снова выстрелили, целясь на звуки, и я вдавил лицо Игната в днище. Уже никакие просьбы и уговоры на него не действовали. Надо просто заткнуть его рот силой… Вдруг Игнат вскочил, словно забыл в воде нечто очень важное, и в это же мгновение я услышал приглушенный шлепок, как если бы в куртку Игната попал брошенный кем-то кусочек теста. Игнат сдавленно ахнул, сжался, опустил плечи и замер, как бы прислушиваясь.
До меня не сразу дошло, что случилось. Его ранило! Игнат случайно поймал пулю, которая была адресована мне! Трудно придумать более скверную ситуацию для нашего положения. Опасаясь, что он сейчас начнет орать от боли и нас уже добьют наверняка, я повалил его на дно, сам упал рядом с ним и несколько томительных минут лежал неподвижно в абсолютной, гнетущей тишине. Пусть убийцы думают, что мы оба погибли. Пусть они будут уверены в этом, сплюнут в воду, поздравят друг друга, поставят «калаши» на предохранители и пойдут гурьбой в кают-компанию, чтобы отметить победу. Пусть так будет, господи!
Я гладил Игната по спине, успокаивая, всей душой желая взять у него часть его боли. И мысленно говорил ему, что все чувствую, все понимаю, что очень больно, очень страшно, что спасительный берег далеко, а суденышко хлипкое, и рана кровоточит, полыхает огнем, и через нее стремительно уходит жизнь…
Коленом я нащупал пакет, отвязал его, разорвал зубами оболочку. Это продукты: галеты, шоколад, сушеные фрукты, финики, кажется. Принялся шарить по днищу у другого борта. Неудобно, спина ноет, руки затекли, но все приходится делать тихо, лежа – а вдруг в самом деле у них есть прибор ночного видения?.. Вот пластиковая коробка, очень похожая на автомобильную аптечку. Я долго не мог ее открыть, ломал ногти, обкусывал по периметру все пукли и заусеницы. Наконец коробка открылась. Так и есть, аптечка! Бинт, антисептик, противошоковый шприц-тюбик…
– Куда ранило? – шепнул я.
Игнат едва шевельнул локтем. Я расстегнул пуговицу на его рукаве, оголил руку выше локтя. Вот рана – горячая, липкая. Крови немного. Пробита мякоть трехглавой мышцы, иначе говоря, трицепса. Есть надежда, что не задета кость… А теперь терпи, браток, скрипи зубами, царапай, щипай мою ногу, но не произноси ни звука. Я присыпал рану антисептиком и туго обмотал бинтом.
– Ты там живой, братишка? – шепнул я.
Игнат утвердительно коснулся пальцами моей ладони. Я нашел весла – урезанные, похожие на мухобойки. С такими веслами только по деревенскому пруду плавать, лягушек распугивать. Но ничего другого у нас нет. Я лег грудью на нос, прицелился на далекую звезду, еще не закрытую облаками, и стал осторожно грести, бережно погружая весла в воду, словно лопатку для торта в хрупкое изящное безе… Игнат притих, промедол начал дурить его сознание, возбуждать центры удовольствия в коре головного мозга, создавать иллюзию беззаботности и счастья. Пусть отдыхает парень. Не привстань он – попала бы пуля прямиком мне в грудь. И, быть может, сейчас меня уже не было бы на этом свете, и лежал бы я на дне лодки в луже собственной крови – неподвижный, безразличный ко всему, коченеющий, как гипсовая фигура в руках ваятеля… Ругал Игната, материл, втайне сетовал, что судьба подкинула мне такую обузу – а вот как получилось! Теперь я его должник. Теперь я хоть на себе обязан тащить его сколько угодно и куда угодно.
Время проходило незаметно, будто было чем-то материальным, и я его не видел в темноте. Я продолжал плыть к звезде. Неважно, если лодка удалялась от берега. Главное, чтобы она не кружила вокруг ненавистной яхты. Игнат уснул. Запредельные волнения, которые двое суток подряд рвали его нервную систему, вытянули из него все силы. Купание в ночном море под автоматным огнем добило его окончательно. Ранение поставило точку на сегодняшних злоключениях. Не знаю, что будет с рассветом, закончились ли наши испытания?
Время от времени я прекращал грести, аккуратно отряхивал весла от воды, клал их под себя и поворачивался к Игнату. Склонившись над его лицом, прислушивался к тихому неглубокому дыханию. Чувство жалости вязкой патокой заливало мою душу. Я представил себе, как этот слабый человек, от которого когда-то ушла жена, сидит в тесной конуре в постоянном ожидании смерти, умирает от страха и жажды и ломает свою волю и разум, принуждая возмущенное естество принять собственную мочу. Как он пьет ее с ладоней, проливая и плача от унижения.
Не знаю, насколько мы приблизились к моей лучезарной звезде и как далеко отплыли от яхты. Усталость одолевала меня, опутывала сознание. Несколько раз я вздрагивал, просыпался и с удивлением замечал, что продолжаю грести даже в дремоте. Голову заполняли какие-то смазанные видения, обрывки слов, мутные, словно некачественные снимки, лица людей, и гулкий шум, идущий откуда-то из глубин моего тела, – может, я слышал, как качало кровь сердце, а может быть, это пыхтели цилиндры мотора какого-нибудь судна. Мне уже было трудно выудить из этого галлюцинаторного мусора реальность, я путался в своих поступках и пугался их – несколько раз мне привиделось, что я затаскиваю лодку на борт «Галса». Наконец я признал победу сна над собой, кинул весла, сжался в комок, сохраняя остатки тепла, и моментально уснул.
Мне приснился страшный сон. Снова трюм, мрачный, темный, заполненный путаной мешаниной из труб. Трубы ржавые, кривые, покрытые паутиной и омерзительной слизью. И я ползу между ними, и с каждым метром мне приходится все ниже склоняться к полу, распластываться, пригибать голову. И вот передо мной черный квадрат люка. Панический ужас охватывает меня. Я не могу оторвать взгляда от ржавой ручки, и моя рука помимо моей воли тянется к ней, и дверца раскрывается сама собой, но там нет ничего, кроме стылого подвального холода и густого вязкого мрака. Я пытаюсь закрыть дверь, но изнутри кто-то ломится, кто-то необыкновенно сильный, страшный, покрытый шерстью, и у меня кровь леденеет в жилах, и подвальный смрад душит меня, и я начинаю кричать, чтобы кто-нибудь помог…
Я с трудом проснулся. Игнат тряс меня за плечо. Я открыл глаза, попытался вскочить, но тотчас обессиленно упал на дно лодки. Пот градом катился с меня, сердце колотилось так сильно, что футболка на груди дрожала. Я часто и тяжело дышал.
– Ты мешаешь мне спать, – сказал Игнат.
Лодка покачивалась на судорожных волнах. Солнце поднималось над морем – огромное, овальное, пурпурное, еще окутанное утренней дымкой, оттого похожее на гигантский кокон, – прозрачная, полная крови личинка медленно выбирается из пепельной паутинки, рвет ее, приминает своей тяжестью.
Я долго приходил в себя, глядя на спину Игната. Мой раненый товарищ сидел ссутулившись, словно замерзающий на дрожках извозчик, и смотрел куда-то вдаль, на размытый приглушенный горизонт, как будто нарисованный на куске картона сухими мелками.
– Как твоя рука? – спросил я и, склонившись над водой, ополоснул лицо.
– Нормально, – односложно отозвался он.
Нам трудно и не о чем было говорить. Нервная система дала откат. Вчера мы исчерпали лимит общения. Казалось, нас больше не связывает единая цель и мы вынуждены терпеть друг друга, ютясь на крохотной лодчонке. Пока я делил сухой паек, Игнат равнодушно смотрел на продукты, словно не понимал их предназначения.
– До берега еще очень далеко, – сказал он, и мне показалось, что это укор в мой адрес.
– А куда тебе торопиться? – произнес я, ломая плитку шоколада пополам. – Если я не ошибаюсь, у тебя сегодня выходной?
Игнат ничего не ответил. Может быть, он хотел сказать, что продуктов слишком мало на столь долгий путь? Бог раскручивал фитиль, и солнце разгоралось все сильнее. Становилось жарко, туман рассеивался, и мы наконец увидели берег. Я взялся за весла. Игнат нехотя пожевал галету, попил минеральной воды и лег затылком на упругий борт, как на подушку. Я поглядывал по сторонам. Кораблей вокруг было полно – и баржи, и сухогрузы, и пассажирские лайнеры. Яхты я не видел, но не было убеждения, что за ночь мы отплыли от нее достаточно далеко. Тонкое, едва возвышающееся над водой суденышко, причем без парусов, вряд ли можно было увидеть с расстояния два-три километра.
Я не стал говорить об этом Игнату. Он и без того был опутан тягостным настроением. Мы с ним представляли разный интерес для бандитов. От меня они ждали каких-то признаний, явно принимая меня за кого-то другого. А вот Игнат для бандитов был фигурой совершенно определенной – единственным из пассажиров «Галса», кто остался жив, последним свидетелем кровавой резни. Они просто обязаны были его убить.
Что-то стукнулось о борт лодки, и это событие вывело нас обоих из оцепенения. Я склонился над водой и выудил арбузно-красный обломок посадочного щитка от моего несчастного самолета. Я положил его на колени и долго смотрел, как с него стекает вода и проступают радужные маслянистые пятна, так и не отмытые морем. Еще совсем недавно эта полая доска, суженная с одного края, была частью крыла и сопротивлялась натиску воздушных вихрей, кувыркалась, купалась в солнечных лучах, по моей воле послушно наклонялась, удерживая самолет при посадке. Слезы накатили мне на глаза. У меня было такое чувство, что это останки моего верного друга, погибшего по моей неосторожности. Я гладил скользкую поверхность и судорожно сглатывал комок, подступивший к горлу.
– Что это? – спросил Игнат.
– Не знаю, – ответил я, опуская обломок на дно лодки. – Но этой штукой можно грести, как веслом.
Мне было стыдно рассказать Игнату правду. Я был уверен, что мы расстанемся с ним сразу же, как только выйдем на берег, а встретимся, может быть, только на суде, когда будем давать свидетельские показания. События на «Галсе» и все остальное, связанное с ними, – плохой повод для дружбы. Обычно люди сходятся, если их объединяют приятные воспоминания.
Игнат тотчас забыл о моей находке. Я заметил, что он занят тяжелой умственной работой и перетаскивает с места на место какие-то негабаритные мысли, забившие его голову, и покусывает губы, и хмурится; теперь, коль молчание было нарушено, мысли рвались наружу, как озлобленные быки из загона на арену. Наконец его прорвало:
– Не надо нам было оставлять яхту!
Опять старая песня! Передо мной сидел блестящий образчик человека, обожающего махать кулаками после драки. Я уже хотел напомнить, как он прятался за моей спиной и червем ползал по палубе, боясь поднять голову, но Игнат добавил:
– Мы их почти одолели. Один сидел в трюме, другого ты ранил, третья – женщина, ее можно было не воспринимать всерьез. Против нас стоял всего один человек! А у тебя был пистолет, и стреляешь ты прекрасно. Если бы ты проявил решительность, мы бы сейчас не болтались здесь, как два мудреца в одном тазу…
Я спокойно слушал Игната, не перебивая и не выказывая своего отношения к его словам.
– Тебя не устраивает наша лодка? – спросил я, когда он замолчал.
– Мы отпустили банду. Может, за ней давно гоняется милиция. Может, на ее счету десятки жизней! А ты уверен, что они угомонятся? Уверен, что сегодня же они не расстреляют экипаж еще какого-нибудь судна?
– Нет, не уверен.
Игнат покосился на меня.
– Мне нравится твоя выдержка, – сказал он. – Ты невозмутим, спокоен, прекрасно владеешь собой. Наверное, ты сам собой любуешься. Жизнь продолжается! Тебе еще долго ловить восторженные взгляды поклонниц и срывать аплодисменты! Тебе не хочется оборачиваться назад и считать трупы, которые падают на твои следы. Не ты же убивал! Твой героизм строго нормирован. Ты очень ловко проходишь по тонкой грани, разделяющей порыв самоотречения и холодный расчет. Ты можешь быть благороден ровно настолько, чтобы хватило для удовлетворения твоего самолюбия. И ни больше! Больше всего на свете ты боишься, что твоя показная храбрость и сила могут быть никем не замечены. Тебе важен свет софитов. Мрак и опущенный занавес тебя пугают – там ты утрачиваешь смысл своего существования.
– Что ж, прости, если я разочаровал тебя, – ответил я, искренне опечалившись. – Я действительно люблю жизнь и не готов подставить голову под пулю подонка. А ты что ж, любишь мрак и занавес?
Игнат вдруг рассмеялся, запрокинув голову вверх и с силой зажмурив глаза. Потом прижал ладони к лицу, замолчал и принялся яростно расчесывать лоб и щеки.
– Один шаг, – бормотал он. – Всего один шаг…
– Тебе надо поесть, – посоветовал я. – Сытый желудок благотворно влияет на психику.
Игнат будто не услышал моих слов. Он снова лег, положив голову на борт, закрыл глаза и сложил руки на груди. Я рассматривал его с тем подробным вниманием, с каким можно рассматривать лишь спящего человека. Белая, с мертвецкой синевой кожа. Неопрятно разросшиеся брови – немножко осталось, чтобы соединиться на переносице. Ресницы длинные, густые, черные – любая женщина обзавидуется. Щеки темные от редкой щетины, впалые. Подбородок узкий, с угловатым контуром, без овала… Я опустил взгляд ниже и посмотрел на повязку. Бинт был чистый, без единого пятнышка крови, словно это была и не повязка вовсе, а украшение вроде браслета.
Мне в голову вдруг пришла нелепая мысль: а была ли вообще рана? Я даже невольно посмотрел на дно лодки, на борта, даже на свои руки, но нигде не нашел следов крови.
Потом подумал: все давно отмыло море, а у меня воспалилось воображение.
Игнат еще что-то тихо говорил про меня, но я его не слушал и смотрел на шишкастые, как шашлыки на шампурах, пальцы с неухоженными обгрызенными ногтями, которыми Игнат царапал лодку. А я до крови содрал мозоли на обеих руках и был вынужден грести все медленнее и медленнее. Солнце карабкалось к зениту, и я начал страдать от жары. Несколько раз я купался, но это приносило лишь временное облегчение.
Игнат отказывался от еды, сколько бы я ему ни предлагал. Есть в одиночку мне было как-то неловко, даже когда Игнат разделил весь сухой паек на две части и сказал, что каждый волен распоряжаться своей долей по своему усмотрению. Я всегда испытываю некоторое стеснение перед верующими людьми или фанатами, посвятившими жизнь какой-нибудь идее. Мне стыдно перед ними за то, что я грубее их, примитивнее их, что моя душа не столь обнажена, а желания, надо полагать, у меня плотские и идеалы наверняка приземленные и эгоистичные. Мне было неловко от того, что я не смог создать о себе хорошее впечатление, не стал оправдываться и доказывать, что не такой уж я честолюбивый пижон. Некогда было спорить – я греб, не разгибая спины, чтобы как можно быстрее добраться до берега, сообщить в милицию о преступлении и отвезти Игната в больницу. Я хоть и обработал его рану антисептиком, и перебинтовал туго, все же показаться врачу надо было как можно скорее.
Расстояния на море всегда обманчивы. Если смотреть на берег с верхней палубы какого-нибудь исполинского лайнера, то кажется, что до суши можно плевком достать. А стоит опуститься по шею в воду, и берег уже будет казаться столь же далеким, как Новый Свет от Старого. Мы смотрели на берег почти от уровня воды, он казался по-прежнему недосягаемо далек, но во мне тлела надежда, что к вечеру, в крайнем случае ночью наше плавание подойдет к концу.
Эта же оптическая погрешность чуть не стоила нам жизни. Где-то на горизонте появилось длинное, как карандаш, тело баржи, и я не обратил на нее внимания, несмотря на то, что она двигалась в нашем направлении.
Баржа тем не менее приближалась намного быстрее, чем я рассчитывал, хотя и не сомневался, что успею пересечь ее курс на безопасном расстоянии. Но прошло всего несколько минут, и я увидел, что баржа уже слишком близко и на всех парах несется прямо на нас. Останавливаться было уже поздно, и я из последних сил приналег на весла. Игнат был спокоен и с безразличием смотрел на терракотовый нос судна, от которого, словно усы, расходились пенистые волны. Уже можно было рассмотреть якорь, спасательные круги на леерном ограждении, большие квадратные окна на белой надстройке, а наша лодчонка все еще не перебежала дорогу перед этим гигантом.
Я хоть и не паниковал и старательно скрывал опасение быть раздавленным, о драматизме ситуации говорило лишь то, с какой скоростью я работал веслами. При каждом взмахе лодка подпрыгивала, как резвый дельфин. Брызги летели во все стороны и, должно быть, чем-то напоминали Большой Петергофский фонтан. Я уже не смотрел на баржу и только лихорадочно отгребал от себя море. Мы каким-то чудом проскочили перед самым носом баржи, нас обдало теплым ветром, закачало на волнах, и наши легкие наполнились сладким дымом цивилизации. Игнат даже порозовел от удовольствия, глядя на колоссальную красно-коричневую громаду, проплывающую в нескольких метрах от нас. Уронив в изнеможении руки, я тоже смотрел на судно, набитое товаром и людьми, этими поднебесными существами, которые даже не заметили нас, как слон не замечает ползающих в траве муравьев. Бесполезно было кричать, махать руками и рвать на себе волосы. Баржа резала море, словно плуг пашню, и ее капитан, вооруженный мощной телескопической оптикой, смотрел далеко вперед.
Я поразился тому доверию, которое возлагал на меня Игнат. В этом доверии было что-то детское, безусловное – и там, на «Галсе», когда я ринулся под пули, увлекая Игната за собой, и сейчас, когда греб с мощностью небольшого атомного ледокола, чудом не угодив под титанический утюг. Везет же тем людям, которые могут вот так всецело положиться на постороннего человека! Я так не умею. Я привык доверять только себе, и даже когда Ирина садится за руль и везет меня по пустынным улочкам города со скоростью двадцать километров в час, я чувствую себя скверно и помимо своей воли топчу ногами резиновый коврик в поисках педалей управления.
Впрочем, вволю поразмышлять над странностями моего спутника мне не пришлось. Едва баржа, словно театральная декорация, уплыла в сторону и очистила горизонт, как я увидел белый кораблик с нацеленным на нас бушпритом, напоминающим кинжал. Стройная, горделивая мачта его маятником качалась вперед-назад, что говорило о немалой скорости движения, нос отважно зарывался в волны и взмывал вверх, тонированные стекла рубки отражали солнечные лучи.
Я с ужасом узнал яхту «Галс».
– Кажется, – сказал я, – сейчас опять начнутся неприятности…
Читать бесплатно другие книги:
