Ненужное зачеркнуть Дышев Андрей

Глава 11

Пицца

Забравшись в самый глухой уголок городского парка, я сформулировал основной вопрос по-другому и теперь размышлял не о том – «кто», а «за что».

Это была настоящая, беспощадная, самоистязательная исповедь перед самим собой. Я вспоминал все свои грехи за последние годы, всех людей, которых мог обидеть. В моем воображении выстроился целый взвод, который возглавляла Ирина, обделенная моей любовью, а замыкала соседка снизу, чью квартиру я залил прошлым летом. Каждому человеку этого взвода в той или иной степени досталось от меня, и я каялся перед ними, но, хоть рвите меня на куски, не настолько я был виноват, чтобы в меня стрелять из автомата.

Тогда я стал вспоминать уголовные дела, распутанные мною: не мстит ли мне какой-нибудь зэк, вышедший на волю? Разворошив память, я вспомнил нескольких аморальных типов, которых, возможно, обрадовала бы моя смерть. Двое из них, насколько мне было известно, до сих пор отбывали наказание в николаевских зонах, еще двое официально числились в розыске, но, по моим сведениям, давно отправились к Господу на Страшный суд. Я недоумевал, потому что не мог вспомнить того, кто решился бы свести со мной счеты столь жестоко и радикально.

Я внимательно рассмотрел пули. Судя по своеобразному торцу и вытянутой, чуть притупленной головке, напоминающей космическую ракету, это были пули от «парабеллума». Калибр – девять миллиметров. Если не ошибаюсь, такие применяются в пистолете-пулемете «узи» израильского или бельгийского производства. Миниатюрная, но грозная штучка, весьма привлекательная для профессиональных убийц.

Знал бы кто, как мне не хотелось снова оказаться в прицеле этой грозной штучки! Я ежеминутно озирался по сторонам и прислушивался к малейшему шороху. У меня не было никакого конкретного плана, как обезопасить себя. Я был растерян. Я не знал, что мне делать, и испытывал лишь одно желание: забиться в какое-нибудь безопасное место и дождаться там, пока обо мне все забудут – и друзья, и враги. Но где это место? У меня дома?

Я спустился на многолюдную набережную, чувствуя болезненную скованность в теле. Я стрелял по сторонам глазами, оглядывался, пытаясь заметить нечто нелогичное, нестандартное, некую фальшь в привычном порядке вещей. Это было бессмысленное занятие. Я пытался увидеть невидимку, существо без признаков, с немотивированными поступками. Никогда еще я не испытывал подобной беспомощности. Не первый раз моей жизни угрожала опасность, но прежде я всегда знал, за что меня могут убить, кому моя смерть будет выгодна, и это знание позволяло мне видеть образ моего врага, как если бы я всматривался во мрак через прибор ночного видения…

– Здравствуйте!

Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнул и невольно сжал кулаки. Передо мной стоял юноша в белой рубашке, похожий на выпускника средней школы. Несколько мгновений я мучительно пытался вспомнить, где его видел. Ага! Это бармен из паба, в котором мы с Ириной как-то пили пиво. Он еще попросил нас расписаться на афише с моим именем, висевшей на двери в посудомоечную.

– Я вам машу, машу, а вы на меня смотрите и не узнаете! – радостно объявил бармен, светлыми глазами рассматривая мое лицо. – Как поживаете? Нравится у нас отдыхать? Концерты еще будут?

Юноша задавал слишком много вопросов, причем все они были пустыми; молодого человека не интересовали мои ответы, ему доставляло удовольствие само общение со мной.

– Извини, я тороплюсь…

– Да, да, понимаю! Съемки, концерты… Надеюсь, режиссер вас разыскал?

– Какой режиссер? – насторожился я.

– Режиссер кино! – радостно пояснил бармен. – Станислав Говорухин! Он увидел афишу с вашим автографом и говорит: «Этого человека я ищу. Хочу снять о нем документальный фильм…»

Я схватил бармена за руку и отвел к краю дороги, чтобы не мешать прохожим.

– Кто?! Станислав Говорухин?! А как он выглядел?

– Как? – произнес бармен не без удивления, мол, странно, что я, весь из себя известный, не знаю, как выглядит не менее известный кинорежиссер. – Представительный такой, сухощавый. Очки, сигарета… Все, как положено.

– И что ты ему ответил?

– Что вы часто гуляете по набережной. Если бы у меня был ваш телефон, я бы обязательно дал ему.

– Больше он ничего не спрашивал?

– Как же! Спрашивал, что это за Ирина Гончарова расписалась на афише.

– Когда это было?

– Вчера вечером… Жаль, что он вас не нашел! Это будет клево, если он снимет про вас фильм! Хотел бы я этот фильм посмотреть!

Я быстро смешался с толпой. Ситуация еще хуже, чем я думал. Этот человек, который говорил с барменом, заинтересовался Ириной. Через адресный стол ему ничего не стоит узнать, где она живет.

Я на ходу набрал номер телефона Ирины. Она ответила сразу. Голос ее был весел.

– Ирина, у меня к тебе просьба, – сказал я, стараясь подобрать нужный тон: не пугать слишком, но в то же время дать знать, что дело очень серьезное. – Не выходи из дома и никому не открывай дверь. Ты меня поняла? Никому!

– Хорошо, мой дорогой врачеватель и спаситель! Больше никому не открою. Клянусь!

Что-то резануло мой слух.

– Что значит «больше никому»? Ты уже кому-то открывала?

– А как иначе я получила бы от тебя такой калорийный и легкоусвояемый гостинец?

– Ты о чем, Ирина?! – закричал я.

– Как о чем? – голос Ирины надломился. Мой крик испугал ее. – О пицце, которую ты для меня заказал.

У меня все похолодело внутри.

– Какая еще пицца, Ира?! Я не заказывал для тебя никакой пиццы!

– Да? – растерялась Ирина. – А кто же тогда заказал? Приехал мужик в фирменном комбинезоне, вручил коробку, попросил расписаться на чеке, пожелал приятного аппетита…

– Надеюсь, ты ее не пробовала? – спросил я, чувствуя, как слабеют ноги.

– Пробовала, – почти шепотом ответила Ирина. – Четвертинку съела… Грибы, ветчина, сыр. Очень вкусно… А что случилось, Кирилл?

– Я еду к тебе! – проговорил я. – Немедленно промой желудок! Ты меня поняла?

– Поняла, поняла… Что ж ты меня так пугаешь?

«Это просто ошибка, – успокаивал я себя, отчаянно размахивая руками, чтобы остановить попутку. – Доставщики пиццы часто путают адреса. Кто не заказывал, те отказываются. А Ирина не отказалась, потому что решила, что пиццу я ей прислал!»

У машины, которая везла меня к дому Ирины, были проблемы с глушителем, и она ревела, как реактивный двигатель в форсажном режиме. Мне пришлось заткнуть одно ухо пальцем, чтобы услышать голос Ирины.

– Ну, как ты? – спрашивал я.

– Как, как… Делаю, что ты мне сказал.

– Чувствуешь себя нормально?

– Ага, нормально! Мне от этой процедуры жить уже не хочется!

– Держись, я уже скоро!

Так скоро, как мне того хотелось, не получилось. На пересечении Куйбышева и Ословского рабочие укладывали асфальт, и движение было открыто только по одной полосе. Нам пришлось ждать своей очереди минут десять. Я снова позвонил Ирине.

– Все о’кей, – ответила она на мой вопрос о самочувствии, но мне послышалось хриплое и частое дыхание.

Я позвонил в «Скорую», назвал адрес Ирины и диагноз: острое пищевое отравление.

– Чем отравилась? – уточнила диспетчер.

– Должно быть, пиццей.

– Температура, головокружение, судороги наблюдаются?

Я не знал, что ответить, но на всякий случай подтвердил, что да, наблюдаются.

– Ждите, врач будет.

Я отключил телефон и сжал его так, что скрипнула пластиковая крышка.

– В такую жару пиццей немудрено отравиться, – влез в мои дела водитель.

– Твой ревущий пылесос может ехать быстрее?!! – крикнул я и так взмахнул рукой, что водитель втянул голову в плечи.

– Так… пробка ж… – попытался оправдаться он, не понимая, почему я вдруг вспылил.

С раскаленным, как доменная печь, мотором, оглашая окрестные дворы леденящим душу ревом, машина наконец подъехала к дому Ирины. По лестнице я бежал так, что на каждом пролете спотыкался, и неминуемо расквасил бы себе лицо, если бы вовремя не хватался за перила. «Все обойдется! Все будет хорошо!» – внушал я себе.

На кнопку звонка я давил до тех пор, пока Ирина не открыла. Уже с порога я обратил внимание, что девушка необыкновенно бледна. Я схватил ее в охапку.

Она часто дышала. На лбу выступила испарина.

– Не знаю, – тихо ответила она, пытаясь отстраниться от меня. – Сначала было нормально, а как промыла желудок, то стало плохо. Может, я зря соду добавила.

Я усадил ее в кресло, пощупал запястье. Пульс был частым и слабым.

– Говори что-нибудь, не молчи! – умолял я ее.

– Наверное, ты зря так беспокоишься, – произнесла она и с трудом улыбнулась.

Я кинулся к телефону и набрал 03.

– Девушка! Уже полчаса, как я вызвал «Скорую»! Где врач? Почему до сих пор нет?

Мне ответили, что машина уже выехала. Я принес из спальни плед и накрыл Ирину. Ее знобило, словно она только что пришла с сильного мороза и никак не могла согреться. Я ходил по квартире, заламывая руки.

– Ира, говори! Говори что-нибудь!

– Что случилось? – спросила она, но без любопытства, и даже ее глаза оставались усталыми и безразличными ко всему. – Почему я не должна была открывать?

Не время рассказывать ей о том, что со мной произошло. Это все чепуха. Мои глупые, общественно-вредные дела. Нет ничего важнее, чем здоровье Ирины.

Я опустился перед ней на колени, взял ее руку, слабую, холодную, невесомую, на которой отчетливо проступили голубые вены, и, не удержавшись, прижал ладонь к своему лицу. Слезы хлынули, как из прохудившейся водяной трубы.

– Ну что ты, Кирилл! – забеспокоилась Ирина, высвободила руку и погладила меня по голове. – Я ведь еще не умираю… И пока не собираюсь… Ну-ка перестань!

Шутила она через силу.

– Прости меня… – бормотал я, не в состоянии управлять своими эмоциями. – Прости меня, дурака… Все плохое, что было у тебя, случалось из-за меня…

– Вот еще! – Ирина попыталась рассердиться и прижала пальцы к моим губам. – С тобой связано только все самое хорошее в моей жизни. Не было бы тебя, не было бы ничего… Прекрати! Нельзя так малодушничать! Подумаешь, съела не вполне свежую пиццу. Посижу на диете пару дней, попью травку, и все пройдет…

В квартиру позвонили. Я выбежал в прихожую открывать. Ирина не знала, что я вызвал «Скорую», и заметно испугалась, когда в комнату вошли двое мужчин в белых халатах. Меня попросили выйти. Я ходил по коридору и бил кулаками по стене. «Господи, господи! – молил я. – Спаси эту девочку! Не губи ее! Пусть меня расстреляют, взорвут или утопят, но только сохрани ее!»

– Молодой человек! – позвал меня доктор, высунув голову из-за двери. – Спуститесь к машине и возьмите носилки.

Носилки! Значит, ее будут госпитализировать! Но что тут удивительного? Здесь врачи не смогут поставить точный диагноз. В больнице – другое дело. Там лаборатория, аппаратура. Наверное, Ирине нужна капельница, очистка крови. Может, введут какую-нибудь сыворотку или противоядие. Теперь остается уповать только на профессионализм медиков.

Я на лифте спустился вниз, попросил у водителя «Скорой» носилки и с ними вернулся в квартиру. Мне разрешили зайти в комнату. Ирина лежала на диване, лицо ее было мучнисто-белым.

– Собери, пожалуйста, в пакетик зубную щетку, пасту, мыло, – едва слышно попросила она и, стыдясь, совсем тихо добавила: – И бельишко какое-нибудь… Там, в шкафу, найдешь…

Едва сдерживая новый подкат слез, я зашел в спальню, открыл комод, вынул стопку разноцветных трусиков… Руки мои дрожали, от жалости трудно было дышать. «Все будет хорошо! Нельзя распускаться! Надо взять себя в руки!» – призывал я свое мужество, которого, как оказалось, у меня почти не осталось. Потом я уложил в мешочек зубную щетку и наполовину использованный тюбик с пастой. Мыльницу не нашел, пришлось завернуть кусочек мыла в бумагу… Ничего, вечером я принесу все необходимое… Доктор тронул меня за плечо. Я всматривался в его глаза, но они ничего не выражали.

– А вы не ели эту пиццу?.. Мгм… Хорошо… Заверните все, что осталось, в полиэтилен и передайте санитару. И беритесь за носилки, будем выходить!

Мне очень хотелось поговорить с врачом и услышать от него что-нибудь оптимистичное, но не рискнул. Зачем спрашивать? Разве врач не видит, что я весь издергался в ожидании. Если бы у него было что мне сказать, он бы сказал. А пока нечего в душу лезть.

Я взялся за носилки со стороны ног, чтобы видеть лицо Ирины. Мы зашли в кабину лифта. Ирина попыталась улыбнуться мне и даже подмигнула.

– Нос бодрей, Кирилл… – произнесла она. – Мне уже лучше. Я давно собиралась на диету сесть, и вот случай подвернулся…

– Куда вам на диету! – усмехнулся санитар. – И так худенькая!

– Скажу вам авторитетно, – вступил в разговор врач, – что все диеты, какие бы они ни были, вредны. Ограничение в пище – это да! Это я поддерживаю. Но диеты – ни в коем случае!

Медики говорили на отвлеченные темы, и у меня немного отлегло с души. Мы занесли Ирину в машину. Я склонился над ее лицом и шепнул:

– Вечером я приду к тебе.

Хотел поцеловать Ирину в губы, но она отвернула лицо, и я коснулся ее горячей щеки.

Захлопнулись дверцы, завелся мотор, «Скорая» тронулась с места и выехала из двора на дорогу. Я провожал ее до тех пор, пока она не скрылась из виду. «Ни сигнал, ни маячок не включили, – подумал я. – Значит, ничего страшного, торопиться не обязательно».

Я вернулся в опустевшую квартиру, сохранившую запах каких-то лекарств, встал посреди прихожей и стоял так долго-долго в полном оцепенении.

Глава 12

Кошка с зажмуренными глазками

Я только положил коробку на прилавок и еще ничего не успел произнести, как диспетчер заказов, в ярко-красной футболке с рисунком пиццы на груди, завалила меня стандартным набором вопросов:

– Претензии по качеству? Когда была доставлена? Сегодня? В котором часу? Адрес?

Она не отрывала глаз от экрана монитора, быстро щелкала по клавишам и всем своим видом показывала, что с подобного рода претензиями разбирается легко и быстро, ибо качество ее пиццы абсолютно и непоколебимо, как качество солнечного света или темноты ночи. Я продиктовал адрес Ирины. Диспетчер повернула монитор так, чтобы я тоже мог видеть экран.

– По этому адресу пицца не доставлялась, – сказала она. – Вот полный список заказов.

– Но пицца ваша?

– Пицца наша, – легко согласилась диспетчер. – Но заказа на ее доставку не было.

– А кто же ее доставил? – растерялся я.

– Не знаю, – с удовольствием ответила диспетчер и озарила меня непрошибаемой улыбкой.

– Могу я хотя бы узнать, когда она была куплена? – спросил я.

Диспетчер взяла коробку, посмотрела на ее дно, покачала головой.

– А чек у вас есть?

– Чека нет.

– Тогда я вам ничем помочь не могу.

Она даже не поинтересовалась, какие у меня претензии к качеству ее продукции, а я не стал говорить, потому как это уже не имело смысла. Все было ясно. Пиццу Ирине привез неизвестный мужчина, не имеющий к этой пиццерии никакого отношения.

Последние сомнения в качестве пиццы отпали. Она не была испорчена или просрочена. В нее не положили нечаянно несъедобный гриб. В пиццу умышленно добавили яд, чтобы отравить Ирину. Но за что? Кому она помешала? Кому мы с ней сделали плохо?

Парадоксальность ситуации ставила меня в тупик. Нам объявили беспощадную войну, но я не знал, кто это сделал и, главное, по каким причинам. В эту историю в какой-то степени был вплетен некий Константин Григорьевич Батуркин. Какую-то странную роль в этой истории играл Макс, я держал его в уме, но на задворках, словно красивую и замысловатую штуковину, но неизвестно для чего предназначенную. А началось все с появления фальшивого «Вацуры», который дал несколько концертов под моим именем, последний из них закончился автоматной стрельбой. А не значит ли это, что…

Я остановился на пешеходном переходе. Зажегся зеленый, но я продолжал стоять. Сухонькая старушка с белоснежными кудрями под черной потертой шляпкой посмотрела на меня снизу вверх, улыбнулась новеньким зубным протезом и сказала:

– Что же вы растерялись? Вперед!

С этими словами она взяла меня под руку и перевела на другую сторону улицы… Так вот что произошло! Приговорили вовсе не меня. Приговорили того артиста, который выступал под моим именем, и теперь я ношу чужой грех, чужое проклятие, и жизнь моя ничего не стоит, как у заклейменного раба. Самозванец как-то не так повел себя на сцене. Он сказал нечто такое, что очень не понравилось кому-то из зрителей. Настолько не понравилось, что зритель взял автомат и выстрелил. Убить не получилось. Он попытался убить меня на моей же лестничной площадке. Опять неудача! Он выследил меня у цветочного киоска и снова дал очередь. Потом он узнал, что у меня есть подруга, и ее решил уничтожить. Дикое, свирепое упорство! Это как надо обидеть человека!

Я уже знал, что мне надо делать: искать самозванца и выяснять у него, что он плел со сцены. Немедленно! И не стоит дожидаться, когда Ирину выпишут из больницы. Нет худа без добра – ей там намного безопаснее.

Желание приступить к расследованию было очень велико, и я был готов тотчас сорваться с места и поехать в Евпаторию, в Севастополь, искать, спрашивать, вероломно внедряться в театры, гримерные и квартиры. Но все-таки проявил благоразумие. Надо было забежать домой, переодеться, взять документы и деньги. И про Ирину не следовало забывать.

В продуктовом магазине я набрал понемногу всяких деликатесов, которые, как мне казалось, должны понравиться моей подруге (у меня из головы вылетело, что Ирину наверняка посадят на жесточайшую диету!). Купил несколько ломтиков балыка, грудинки, баночку лососевой икры и, сам изнемогая от голода, присовокупил ко всему этому копченого цыпленка. Затем забежал в парфюмерию и там набрал массу разных принадлежностей для комфортной жизни в некомфортных условиях. В итоге получилось два увесистых пакета. И все-таки чего-то не хватало. Какой-то логической безделушки. Тут мой взгляд упал на палатку с исчерпывающим названием «Курортные товары». На веревочках болтались мягкие игрушки. Я долго прицеливался то к голубому ослику с большими смешными зубами, то к печальному волчонку в кожаной курточке и очках. Мне хотелось, чтобы игрушка напоминала Ирине меня.

– Вам кого – волка или осла? – заметив мой интерес, спросила продавщица.

– Волка, – ответил я. – Хотя нет, лучше осла… Или все-таки волка…

Не поймешь, на кого я похож больше. После утомительных размышлений мой выбор остановился на волке. В данный момент я все-таки в большей степени волк, чем осел. В нагрузку к печальному хищнику я купил серую полосатую кошку с зажмуренными глазками – вылитая Ирина на пляже.

Со всеми покупками я погрузился в такси и поехал в больницу. На проходной меня не пропустили, сказали, что сначала надо звонить в отделение. Я позвонил. Трубку подняла дежурная медсестра. Прежде чем мне ответить, она досказала кому-то кульминацию истории:

– …и вот только они улеглись, входит муж, и что самое интересное – он ничего не замечает… Погоди, секундочку. Алло! Восьмое отделение! Говорите!

Я ответил, что хочу навестить Ирину Гончарову.

– Когда поступила? Сегодня? Ждите!

Я слышал, как шуршат страницы журнала. Сквозь шум раздавались отдаленные голоса. Пауза затянулась. Я почувствовал, как мое сердце начинает ускорять свой ритм.

– Ну, что там? Девушка! – нетерпеливо крикнул я.

– Сейчас я соединю вас с заведующим отделением, – ответила дежурная, и в трубке тотчас запиликала мелодия. Минуту спустя мне ответил мужской голос: низкий, с паузами, должно быть, врач, разговаривая со мной, беспрестанно затягивался сигаретой.

– Ирина Гончарова? А вы, простите, кто ей будете?

– Сотрудник по работе.

– Сотрудник… Это вы вызывали «Скорую»?

– Да, я! Меня не пускают на проходной…

– Ирина Гончарова умерла, – оборвал меня врач.

Я не понял, что он сказал. Горло судорожно сжалось, и я захлебнулся собственным криком:

– Что?! Что вы сказали?!

Мне показалось, что перед моими глазами разорвалась граната. Оглушенный, я выпустил трубку из рук, огляделся по сторонам, не узнавая и не воспринимая предназначения окружающих меня предметов. Охранник проходной стучал пальцем в стекло, что-то говорил и махал руками, но я ничего не понимал. Мне не хватало воздуха, я рвал ворот майки. Узкий коридор давил на меня, как под прессом, и у меня звенело в ушах, и трещали кости, и от этого отвратительного звука я начинал сходить с ума… Я выронил пакеты, по бетонному полу покатилась зеленая баночка с икрой, похожая на шайбу, и вывалилась, задрав лапки кверху, серая кошка с зажмуренными глазками… Обхватив ладонями лицо, я кинулся на турникет, вырвал стопор, и крутящаяся рама, похожая на миксер, вышвырнула меня на территорию больницы. Я бежал словно в тумане, будто пытался догнать уходящую от меня справедливость и логику, которые никогда бы не примирились с тем, что я только что услышал… Лечебный корпус, фойе, опять крики за моей спиной… Кто-то требовал, чтобы я вернулся и надел белый халат. Я оттолкнул от себя мужчину в черной униформе, и он кубарем покатился по лестнице. Я перепрыгивал через ступени, перила жалобно скрипели, и эхо разносило этот скрип по этажам. Я кричал, я просил врачей подождать, подождать хотя бы минутку с окончательным решением, забрать свои слова обратно, я собирался упасть им в ноги и вымолить у них, чтобы они согласились сохранить Ирине жизнь.

Дверь в восьмое отделение была заперта, от моего удара замазанные известкой стеклышки задребезжали, как тарелки в посудном лотке. Я ударил еще раз, и хлипкий замок выскочил вместе с шурупами из двери. Вперед, в пропахший лекарствами, мрачный коридор, в котором люди ходят медленно, вдоль стеночки, бесшумно, напоминая призраки…

– Вы куда?! Остановитесь!! Молодой человек!!

Я не знал, куда я. Наверное, к ней, к Ирине, к той жизни, которая была только-только, к необыкновенной счастливой жизни с веселой и милой Ириной, со смешными покушениями на меня, со смешной стрельбой, со смешными, как мягкие игрушки, преступниками… К ней! Только к ней, убегающей от меня, ибо не было у меня другой жизни…

Кто-то крепко схватил меня за руку, ударил в грудь и толкнул на стену. Я увидел перед собой толстого, как борец сумо, врача в халате и шапочке бирюзового цвета.

– Возьмите себя в руки! – тяжким голосом, насыщенным одышкой, произнес врач. – Вы же мужчина!

– Она умерла? – спросил я.

– Да, – ответил врач равнодушно. – Умерла. Один раз это случится с каждым.

Он представлялся мне священником, только одетым как-то странно, для некоего особого, закрытого для простых смертных ритуала. И тут силы оставили меня. Я безнадежно отстал от той жизни. Она умчалась, поднимая придорожную пыль, увлекая опавшие листья, разбрызгивая лужи, с шумом, жаром, энергией, унося с собой музыку лета, запахи моря и нас с Ириной – глупых, самоуверенных, полагающих, что жизнь слишком длинна и всегда успеешь сделать самое главное…

Врач завел меня в кабинет.

– Спирта выпьешь?.. Только закусить нечем… Погоди, я воды тебе налью… Нет? Ну, как хочешь… Мы еще не получили окончательные результаты из лаборатории, но никакого сомнения нет, что пицца была обработана каким-то цианидом. Это соединение никогда не применяется в кулинарии, разве что при добыче золота или серебра. Так что технологическая ошибка или небрежность поваров исключается… Мы уже сообщили об этом в милицию…

Он взял из моих рук пустую мензурку, поставил ее в раковину.

– Я могу ее увидеть? – спросил я.

Врач помолчал, зачем-то сполоснул руки под краном, потом долго вытирал их вафельным полотенцем. Мы спустились по лестнице на первый этаж, безлюдный, глухой и темный. Врач шел впереди, широко размахивая руками, и полы бирюзового халата развевались, словно языки газового пламени. Остановился у двери с мутным стеклом, подождал меня, распахнул, но входить не стал, лишь посторонился, пропуская меня вперед. Я смотрел себе под ноги, когда переступал потертый, замутненный металлический порожек. «Это не она… Это будет не она!» – повторял я мысленно, оставляя себе последний шанс… нет, даже не шанс, а способность верить в криминальный абсурд, светопреставление, чудо, которыми так изобилуют детективные фильмы и книги…

Я увидел резиновое колесо каталки, медленно поднял взгляд. Кто-то накрыт простыней. Простыня несвежая, с желтыми пятнами. Ирина такая чистюля, она не выносит каких-либо пятен! Значит, не она! Нет, нет, нет… Я тронул край простыни, приподнял…

Сердце мое остановилось. Не получилось чуда. Это Ирина. Ирина. Не похожая на мертвую, хоть и лицо белое, и губы обескровлены. Но какое спокойствие, какое расслабление в каждой ее черточке! Наверное, когда она спит, выглядит так же. Но я никогда не видел ее спящей. Любящей – да. Испуганной – да. Веселой – да. Я даже видел, как она умирала, когда мы с ней задыхались в трюме затопленной яхты, и вода поднималась к нашим губам, и счет нашей жизни уже шел на секунды…

Я не сдержался. Есть слезы, которые физически невозможно удержать, будь ты хоть трижды мужчиной. И это даже не слезы, а обесцвеченное кровотечение из насквозь пробитой души.

– Ее убили, – пробормотал я, выходя в коридор.

Врач захлопнул за мной дверь.

– Может, не стоит делать такие скоропалительные выводы, – сказал он, прикуривая на ходу.

– Ее убили, – повторил я, и судорога ненависти перекосила мне рот. Кулаки сжались с такой силой, что онемели кончики пальцев. Мне казалось, что моя челюсть наливается свинцом, тяжелеет, превращается в металлический щиток, и стремительно черствеет грудь, будто вылеплена из бетона, и он застывает, мутнеет, обретая крепость. И вся кожа перерождается, становится подобной стальным рыцарским доспехам…

Врач поравнялся со мной, со скрытой тревогой глянул на мое лицо.

– Тебе сейчас водочки накатить и поспать, – сказал он. – Ее уже не вернешь, а все, что ты сейчас собираешься сделать, потом окажется жестокой ошибкой. Загаси эмоции, парень!

– А зачем? – спросил я.

Глава 13

Под ротором

Меня удивляла спокойная последовательность и осмысленность своих движений. Создавалось впечатление, что я переродился; прежний Вацура в муках и слезах умер, унеся с собой прежний солнечный мир, с шумом волн, с криком чаек и горячей галькой на спине, выложенной в магическое слово. Вместо него осталась биологическая оболочка, сохранившая в себе лишь несколько примитивных, но конкретных команд и одну важнейшую программу. Все остальное ушло в песок.

Я разулся в прихожей и сразу позвонил в справочную службу.

– Домашний адрес Константина Григорьевича Батуркина. Искать на всей планете. Срочно.

Пока диспетчеры справочной разыскивали в информационных банках этого человека, я надел джинсовый костюм, ботинки на толстой подошве для горного туризма, кинул в маленький штурмовой рюкзак пачку денег, титановый туристский топорик в кожаном чехле, стальную фляжку с коньяком и запасной аккумулятор для мобильного телефона. Не забыл сунуть в накладной карман рюкзака изрядно помятую фотографию Макса с заезжей актрисой. Только я собрался, как позвонили из справочной. Мне предложили на выбор семерых Батуркиных, но ни один из них не был Константином Григорьевичем.

Все ясно. Человек, который представился мне по телефону Батуркиным, таковым не являлся. Было бы странно, если бы человек, занимающийся сомнительным шоу-бизнесом, назвался своим настоящим именем. Что ж, есть другой путь к этому Батуркину. Я подошел к афише, которую несколько дней назад Ирина повесила рядом с картиной Караваджо, подавил в себе нахлынувшее удушье жалости и прочитал мелкий текст типографских выходных данных. Потом отыскал обрывок афиши самозванца, которую мы увидели в Севастополе. Обе афиши были отпечатаны в одной и той же типографии – в городском печатном комбинате № 2, и под одним и тем же номером заказа, как если бы они были совершенно одинаковыми.

Закинув лямку рюкзака на плечо, я вышел из квартиры с тупым убеждением, что больше мне не придется ковыряться в замочной скважине, принюхиваться и прислушиваться, и я вернусь сюда только после того, как отомщу за Ирину.

Уже вечерело, когда я добрался до типографии. Но я знал, что подобные предприятия работают круглосуточно, отматывая на своих станках километры и тонны рекламной продукции. Чтобы не задерживаться на проходной и не поднимать шум, я перелез через бетонный забор и направился в печатный цех. На крыльце стоял чумазый, словно шахтер, печатник и методично подносил ко рту замызганный, в серых пятнах, окурок. Я спросил у него, кто может быстро и недорого напечатать театральную афишу.

– К мастеру обратитесь, – посоветовал печатник и кивнул на дверь. – В синем халате, правильный такой. Только не говорите ему, что я вас направил. Вообще-то у нас положено через плановый отдел…

Я зашел в цех, провонявший бензином и типографской краской. Посреди стоял агрегат, похожий на комбайн. Громко лязгая, крутились барабаны, бумажная лента бежала из одной стороны в другую, исчезала в мясорубке валиков, и наружу выползало уже нескончаемое газетное полотно. Мастера я увидел сразу. Он стоял на приемке, куда по конвейеру стекались сфальцованные газеты, и вынимал из пачки то один, то другой экземпляр, разворачивал и придирчиво проверял качество.

– Я хочу напечатать афишу! – крикнул я, потому как по-другому разговаривать при таком грохоте было невозможно.

Мастер постучал пальцем по своему уху, взял меня под руку и отвел в комнатушку с хлипкой дверью. Сев за стол, заваленный заказами, он нацепил очки с толстыми линзами.

– Что вы хотите отпечатать? – уточнил он.