Ненужное зачеркнуть Дышев Андрей
– Хватит смотреть на меня! – выкрикнул он. – Отвороти харю! Лучше помолись своему богу! Ляг на пол, тебе говорят!! Тебе ж легче будет!! Сука ты глазастая, отверни рожу!!!
Он все дальше отходил от края резервуара, и я уже видел только его голову. Раздался щелчок, и в стене открылся лючок, из которого тотчас хлынула маслянистая жидкость с едким запахом. Я едва успел отпрыгнуть назад, иначе бы на меня попало несколько капель. Эта была нелепая, смешная забота о себе. Емкость наполнялась кислотой, желтая лужа уже быстро растекалась по полу. Волна ужаса прокатилась по моей спине. Я схватил магнитолу, отступил туда, где пол еще был сухой, поставил магнитолу на торец и встал на нее одной ногой. Бессмысленная, животная попытка спастись! Что я делаю? Зачем пытаюсь продлить свою агонию? Не лучше ли упасть навзничь, чтобы сатанинский компот за несколько секунд выел мои глаза, растворил щеки, оголив белый оскал зубов, потом добрался до ушей, обугливая, скручивая хрящи, и все выше, выше, к мозгу!
Я поднял голову и завыл от бессилия и отчаянья. Пришло время для отходной молитвы, а я все еще дергался на кончике жизни, все еще возил ногтями по гладкой стене, будто не верил своим глазам, и пытался нащупать какой-нибудь выступ. Хоть ничтожный пупырышек, хоть миллиметровый прыщик! Я бы повис на нем, а потом подтянулся и встал бы на него ногой… Господи, дай мне крылья!
Кислота захватывала последние сухие пятна на полу. Вот тягучая пленка достигла магнитолы. Металлический корпус вдруг начал медленно проседать под моей тяжестью, будто я стоял на пластилиновом кирпиче, и он размягчался, плавился подо мной…
– На что ты еще надеешься, гений?! – заорал сверху майор. Он стоял на коленях у края резервуара и смотрел на меня. – Не мучай себя!! Тебе уже ничто не поможет!! Или попытайся заткнуть трубу собственным задом!!
Он захохотал. Я прижался губами к холодной стене, чувствуя, как отчаявшийся инстинкт самосохранения рождает идиотские желания, заставляет присосаться к стене подобно вантузу. Это смешно… Это стыдно… Умирать надо красиво, с достоинством, как умирала Ирина… Я бы не хотел, чтобы она увидела и запомнила меня таким…
Мой последний островок жизни гнулся, деформировался подо мной; кислота беспощадно прожигала тонкий стальной корпус и медленно подбиралась ко мне. Я начал задыхаться. Горло сводило судорогой. Я воздел руки вверх, к далекому, недоступному мне бордюру, опоясывающему резервуар, ткнулся лбом в стену и заплакал.
– Падай!! На колени!! – кричал сверху майор. Он хотел увидеть, как я сдался, сломался и покорился его воле. Ему нужна была не просто моя смерть. Ему нужна была победа надо мной. И я, уже теряя рассудок, уже чувствуя, что моя опора вот– вот опрокинется, вскинул вверх кулак и сплел из каменеющих пальцев твердый, малиновый от напряжения, безобразный кукиш.
– На!!! Выкуси!!!
И тут что-то случилось. Майор вдруг дернулся, раскрыл рот и повалился на бок. Его голова повисла надо мной, и на меня полетели крупные, тяжелые капли крови. Не веря своим глазам, я увидел склонившегося над ним Макса.
Глава 27
Магическое слово
– Эй! – крикнул Макс, осторожно приближаясь к краю резервуара. – Ты живой?
Я не знал, кто это снизошел ко мне – друг или враг, но закричал, моля о помощи:
– Макс! Выруби кран! Отключи кислоту!
– А как ее отключить?
– Не знаю! Посмотри где-нибудь!
Голова Макса исчезла, но через секунду появилась снова.
– Я не знаю, как это сделать! Давай руку!
Он лег на край, одной рукой схватился за бордюр, а другую свесил вниз. Я встал на цыпочки, до крови прикусил губу, изо всех сил, до хруста в позвонке, до струнного натяжения нервов потянулся вверх… Нет, это невозможно. Наши дрожащие пальцы тянулись друг к другу, но между ними оставался непреодолимый метр.
– Макс, я сейчас упаду!! – зарычал я. – Может, там где-нибудь есть веревка?
Макс крутил головой.
– Нет тут никакой веревки! Тут вообще ничего нет…
– Макс, я падаю!!
Моя жалкая опора резко просела, накренилась на бок, но устояла; мне пришлось подать тело чуть-чуть в сторону, чтобы сохранить равновесие…
– Сейчас!! – кричал Макс и принялся срывать рубашку с обмякшего тела майора. – Сейчас я сделаю веревку!!
– Этой веревкой ты выловишь мой скелет! – выл я.
– Все будет нормально, – убеждал Макс, но по его виду было понятно, что он ничуть не верит в это. – Держи!
По моему лицу хлестнул рукав милицейской рубашки, пахнущий потом и куревом. Тоненькая, слабая ниточка, натянутая между жизнью и смертью! Я схватил рукав, намотал на руку, второй рукой скомкал воротник.
– Она не выдержит, Макс!! Во мне девяносто пять кило!!
– Выдержит…
Я потянул рукав на себя. Рубашка угрожающе затрещала. И в это же мгновение сработал закон сопромата, и проеденный остов магнитолы сплющился подо мной. Я ухнул одной ногой в кислоту. Хлюпнула под подошвой убийственная жидкость. Ужас охватил меня. Все? Это конец? Зажмурив глаза и до боли стиснув зубы, я поджал ноги и повис на рубашке. Она натянулась, затрещала.
– Ты очень тяжелый… – хрипел Макс. – Давай сам…
Он, раскрасневшись от напряжения, едва держал меня. Я видел над собой его посиневшую, перетянутую тканью руку. Я своим весом тянул Макса на себя. Он судорожно хватался за бордюр, но влажная рука соскальзывала.
– А, черт… – процедил Макс.
Я подтянулся, схватился выше. Макс сползал. Его лицо сморщилось и стало неузнаваемым. Мы оба завыли дурными голосами, не выдерживая чудовищной нагрузки… Макс, стараясь хоть как-нибудь закрепиться на краю, закинул ногу на бордюр и невольно толкнул вялое тело майора. Тот взмахнул руками, словно огородное чучело на ветру, перевернулся на спину и большой рыбиной соскользнул в резервуар. У меня все оборвалось внутри. Я видел, как милиционер падает в кислоту, и во всех адских оттенках прочувствовал это падение; у меня остановилось сердце, все похолодело внутри, и тело напряглось в ожидании мучительной смерти. Майор упал в кислоту головой вниз, гулко ударился о дно, завалился на бок, страшно раскинув в сторону руки и ноги. Мне показалось, он дернулся в агонии от непостижимой боли, когда царская водка стала пожирать его тело. Жирные, горячие брызги хлестнули меня по спине. И я тоже дернулся, словно в агонии, и мое тело само рванулось вверх, необъяснимая сила подкинула меня, и в тот момент, когда Макс сполз уже на самый край, я мертвой хваткой схватился за бордюр. Подтянулся, перекатился на бок…
– Лежать! Не шевелиться! – раздался чей-то окрик.
Плохо соображая от всего пережитого, я решил, что это крикнул Макс, и встал на четвереньки. Оглушая, прогремела автоматная очередь. Макс громко охнул. Я увидел, как он схватился за плечо и бревном покатился по полу. В моих мыслях царил полный хаос. Я задыхался от кислотных испарений, перед глазами плыли темные круги. Ползком, стараясь не высовываться из-за бордюра, я добрался до Макса. Мой спаситель стоял на коленях, уткнувшись головой в пол.
– Больно… больно… – бормотал он.
По нас снова выстрелили. Пули брызгами прошли по бордюру, высекая искры. Я схватил Макса за ремень и потащил к овальному люку, где находилась знакомая мне винтовая лестница. Балкон, который периметром опоясывал цех, задрожал и загремел от топота ног.
– Максик, давай! – шептал я.
Вскочил на ноги, потянул Макса за руку, заставляя его встать, и кинулся вместе с ним к лестнице. Макс зарычал от боли. Его белая футболка побагровела от крови. Он все еще крепко сжимал рубашку майора, ее рукав волочился по полу, путался у меня под ногами. Я вырвал рубашку из руки Макса и швырнул ее в разинутый зев резервуара. Рубашка, словно птица, взмахнула рукавами и ухнула следом за своим хозяином.
– Упал!! – раздался крик с балкона.
– Кто??
– Один из них… Сам прыгнул…
– Нет, сорвался!
Я затолкал Макса в люк и, упираясь ему руками в спину, заставил подниматься по лестнице.
– Давай, Максик, давай! – бормотал я. – Шевели ножками!
Он был слаб и плохо понимал, что происходит. Несколько раз споткнулся и тяжело упал на ступени. Мне пришлось перекинуть его руку себе через плечо и идти бок о бок с ним. Это было тяжело, мы мешали друг другу на узкой лестнице. Наконец добрались до железной двери. Я толкнул ее ногой. Заперта на рычажной запор! Но я оставлял ее открытой. Кто запер? Макс?
Я прислонил Макса к стене, взялся за рычаг, уперся ногой в стену. Рычаг скрипнул и поддался. Мы выбрались в коридор. Хорошо, что здесь было по-прежнему сумрачно. В дальнем конце слышны крики и топот ног. Прижимаясь к стене, покачиваясь, как закадычные приятели после пирушки, мы добрались до комнаты, в которую я отволок майора. Тихо прикрыл за собой дверь, прижал палец к губам, показывая Максу, чтобы он вел себя тихо. Макс морщился, скрипел зубами, держался за кровоточащее плечо и как-то странно поглядывал на мои ноги.
– У тебя подошва дымится, – произнес он.
Я глянул на свои некогда белые кроссовки. У одной из них кислота выела дыру, через которую проглядывала розовая, будто ошпаренная кипятком, кожа. У второй скукожилась и почернела подошва. Я снял с себя футболку, разорвал ее пополам и туго перевязал Максу предплечье.
– Переждем тут? – шепнул Макс.
Я выразительно посмотрел на него и покрутил пальцем у виска. Подошел к оконному проему, заколоченному фанерой, взялся за ее край, потянул, отрывая гвозди. Через щель просочились дневной свет и запах свежей хвои. Я высунул голову наружу. Прыгнуть на мягкую лесную подстилку со второго этажа – какая, право, чепуха в сравнении с железной бочкой, заполненной кислотой!
Я отодрал фанеру настолько, чтобы можно было выбраться наружу. Кивнул Максу. Он сел на раму, свесил ноги вниз и спрыгнул. Хорошо приземлился, как настоящий парашютист. Теперь моя очередь. Я оттолкнулся от рамы. Свист в ушах, чувство невесомости, и чувствительный удар по ногам. Я почувствовал, как мне в пятку вонзилась дюжина хвойных иголок. Ах, зараза! Подошва осталась в комнате, наверное, размазалась, как жвачка, по полу. Я содрал с ноги изуродованную обувку и, хромая, побежал к забору вслед за Максом.
Крики, удары и снова стрельба за нашими спинами! Задыхаясь, мы спрятались за сосной. Пуля отщепила кусок коры и швырнула ее мне в лицо.
– Ты как сюда забрался? – прошептал я, качаясь взад-вперед, как болванчик, в такт взбесившемуся дыханию.
– Дерево на забор свалил.
– Правильно! – одобрил я.
Мы побежали дальше, петляя между деревьев, как зайцы. Серая стена забора встала перед нами неожиданно. Разросшиеся, спутавшиеся в колтун кусты хорошо маскировали его. Я увидел нависающую над забором крону дерева. Тяжелый ствол придавил колючую проволоку.
– Цепляйся за ветку! – сказал я и подсадил Макса. Он ухватился за ветку, как за шест, и полез по ней наверх. Я без промедления – за ним. Ветка провисла, затрещала, но выдержала. По стволу мы спустились вниз уже по другую сторону забора.
Потом мы долго бежали по лесу, выбирая самые плотные заросли и завалы валежника. Макс ослабел настолько, что стал кашлять и задыхаться. Мы перешли на шаг, а потом скатились в яму, наполовину засыпанную листвой.
– Тихо! – прошептал Макс и вскинул палец вверх.
– Это птица, – ответил я, полез в карман, вытащил жесткий диск от ноутбука, сдул с него какие-то крошки.
– Что это? – спросил Макс.
– Все, что осталось от майора.
– Ты меня не убивай, ладно? – попросил Макс, опуская глаза. – Каюсь, кругом перед тобой виноват. Знаешь, как я переживал, когда в Севастополе объявился твой двойник! Вот, думаю, подложил я большую свинью Кирюхе! Я и письма с угрозами продюсеру подкидывал, и по телефону его пугал – ноль эмоций! А потом, сам знаешь, стрельба в «Балаклаве». Продюсер утонул. Ирина… Вот тогда я за тебя по-настоящему испугался и решил сам найти этих подонков.
– Ты на кухне у Кондрашова свою анонимку похитил?
– Я, конечно! Если бы она попала в руки милиции, мне бы не отвертеться.
– А наконечник тяги на вишневой «шестерке» кто подпилил?
– Разумеется, тоже я.
– Как же ты этого майора вычислил?
– Я следил за квартирой артиста и случайно обнаружил, что его пасет еще один тип. Запомнил номер машины, сел ему на хвост…
– У тебя хорошие сыщицкие способности, – сказал я, схватил Макса за ухо и выкрутил.
Макс терпел, не вырывался.
– Прости, Кирилл…
Я ударил его кулаком в грудь. Макс зажмурил глаза. Желваки проступили на его обостренных скулах.
– Прости… Прости, Кирилл…
Я встал на ноги и побрел куда-то, ломая кусты, раздавливая тучные, спелые ягоды, которые во все стороны брызгали кровавым соком. Слезы заливали мне глаза. Все вокруг двоилось, плыло. Ветви безжалостно хлестали меня по щекам. Лес пропускал меня через себя, как я пропускал невыносимую боль утраты сквозь свою душу… Прости его, Ирина! Прости меня! Каюсь со слезами, с кровью, с разорванной душой в том, что не уберег тебя, мой весенний цветочек, мой солнечный лучик, судьба моя, жена моя, жизнь моя… И вымаливать мне у тебя прощение до тех пор, пока шевелятся мои губы, пока глаза способны на слезы, пока сердце болит и страдает из-за той тонкой материи, которая сплела нас с тобой…
Я остановился и обернулся. Макс волочился за мной, как побитая собака.
– Я все голову ломаю, не могу разгадать, – сказал я. – Помнишь, Ирина камешками какое-то магическое слово выкладывала на моей спине? Она говорила, что оно меня никак не характеризует…
– «Люблю», – тотчас ответил Макс.
– Что? «Люблю»? – произнес я, опускаясь на землю. Силы вдруг покинули меня. – Ну да… Все, оказывается, просто… Никакой магии…
Такие мы с ней были. Я всегда все усложнял, путался в хаосе мыслей и настроений, колебался, гадал, взвешивал, сомневался. А у Ирины все было просто, и до последнего мгновения жизни все ее чувства ко мне выражались одним коротким и емким словом.