Классная дама Дышев Андрей

Глава 3

Как дожить до старости

Вентилятор накачивал салон холодным наружным воздухом. Я сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник, и слушал тихий шум, напоминающий звук льющейся из крана воды. Темнота вокруг меня и плотно закрытые веки не давали ощущения полного мрака. Мне казалось, что перед моими глазами кружатся желтые и зеленые круги, деформируются, расплываются, превращаются в россыпь золотого песка.

Наверное, это от усталости. Или от выпитого вина. Все-таки обманчивая это штука, алкоголь. Он всегда вовремя заставит расплатиться за то короткое удовольствие, которое доставляет, словно жестокий кредитор. И я расплачивался своими силами. Ноги и руки тяжелели, мысли словно залили клеем. Я воспринимал себя как глубокого старика. Мне стыдно было вспоминать о том, каким я был час назад. Мальчишка! Словоохотливый, торопливый, многословный и самоуверенный. Прыгал перед опытным экспертом, как петушок, и пытался учить ее жизни. А сам уже столько ошибок наделал!

Мой «жигуль» стоял в луже перед трассой, подставив грязный передок брызгам. Мимо пролетали машины. От тяжелых фур дрожала земля. Люди куда-то ехали, куда-то спешили, а я не знал, что мне делать и куда ехать. Вокруг меня была пустота.

«Учитель физкультуры пристает ко мне с грязными намеками…» Нет, не так. «Физрук что-то хочет от меня, а мой парень ревнует…» Как же было написано в том письме? Трудно сосредоточиться и вспомнить… А что сказал Лешка? «Это вовсе не ревность. Это мания…» Мания? Он сказал «мания» или «болезнь»?

Я тряхнул головой, пытаясь выйти из полусонного состояния, и взялся за рычаг передач. «Жигуль» тронулся, липко чавкая шинами, выполз из лужи, проехал несколько метров и снова остановился. Теперь машина стояла у самой трассы, и впору было включить поворотник.

Но куда поворачивать? Если свернуть налево, то, минуя Вятловку и Серебряный Ручей, можно подняться на Мокрый Перевал, а уже оттуда уйти на разбитую лесную дорогу, ведущую в Кажму. Прекрасный городок, в котором обитают призраки ученых и еще сохранился затхлый запах науки! Особенно интересно приехать туда поздно вечером в холодной машине. Романтика! С неба падает мокрый снег, ветер раскачивает деревья, на темных улицах ни души, в домах тускло светятся окна, и от порывов ветра скрипят ржавые ворота заброшенного химического института. Я буду разъезжать по дворам, распугивая тощих собак, и с умным видом качать головой. Когда мне это надоест, я поеду домой. Вернусь под утро, замерзший, голодный и злой. Выпью стакан водки и залезу под одеяло. И буду сутки спать с чувством выполненного долга.

А если поехать направо, то получить стакан водки и теплое одеяло можно будет уже через полчаса. Вот только с чувством выполненного долга будет напряженка.

Зачем я сжег письмо и стер сообщение Лешки с автоответчика! Что же я наделал, шляпа дырявая!

Я снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Письмо пришло из средней школы номер один. Это, пожалуй, единственное, что я помню отчетливо. Что я еще знаю? Его написала десятиклассница Вера Ш. Знаю, что в этой школе работает физрук, который пристает к этой девочке. И еще я знаю, что какая-то сволочь забила алюминиевую медаль в замок ремня безопасности, что в систему смазки «Нивы» попала какая-то гадость, что рядом с трупом Лешки были найдены плоскогубцы с инициалами «Я.Н.». И еще я уверен в том, что Лешка погиб по злому умыслу какой-то сволочи. Разве этого мало?

Я снова взял в руки мобильник.

– Сергеич, я еду в Кажму.

– Ты еще не угомонился? – спросил Сергеич усталым голосом. Я слышал приглушенные звуки кухни: бряцала посуда, кричали дети, громко ругалась женщина.

– Я тебя ни о чем не прошу, – сказал я. – Просто ставлю в известность.

– И что мне прикажешь с этой известностью делать? Как заботливая мамаша поглядывать на часы и пялиться в окошко, ожидая, когда ты вернешься?

Я пожалел, что позвонил ему. Но было поздно. Сергеича понесло.

– А если ты не вернешься к указанному сроку, я должен буду кусать от волнения ногти, обзванивать морги и срывающимся голосом описывать твои приметы? А потом бегать с фонариком по лесам, отыскивая твой труп?

– Ничего ты не должен, – едва разжимая зубы, ответил я. – Сиди спокойно на своей кухне и жри котлеты!

Как ни странно, на мою грубость Сергеич отреагировал спокойно.

– Знаешь, Вацура, уж если ты считаешь себя смелым и самостоятельным, то оставайся таким до конца и не бойся исчезнуть бесследно. Делай что хочешь и не вешай на меня свои проблемы.

Я пожелал ему спокойной ночи, а он мне – счастливой дороги. После такого разговора я уже не мог свернуть направо, откуда холодный ветер доносил запах моря. Педаль газа скрипнула под моей ногой. Колеса, вымазанные в жирной глине, с визгом закрутились под машиной и несколько мгновений не могли сдвинуть ее с места.

Упрямство было моим титульным качеством. Если я не знал, как поступить, то поступал так, чтобы сделать кому-нибудь назло.

По дороге я заехал к Стасову, редактору районной газеты, в которой я вел хронику происшествий, и попросил его отправить меня в командировку.

– Какая командировка, Кирюша! – ответил Стасов, почесывая боцманскую бородку. – Весь командировочный лимит съеден еще весной.

– Я поеду за свой счет, – пояснил я. – Мне от тебя нужна только бумажка с печатью.

– Бумажку я тебе, конечно, дам, – ответил Стасов и потащил меня в комнату, в которой громко работал телевизор. – А к чему такая спешка? Почему не хочешь подождать до завтра?

– Потому что я еду прямо сейчас.

На вопрос Стасова отвечать было вовсе не обязательно, но коль черт дернул меня за язык сказать, что я еду прямо сейчас, то отступать уже было некуда. Я знал, что назло самому себе поеду в Кажму сразу же, как вернусь в машину. Хороший у меня характер.

Стасов представил мне своего отца, высохшего голубоглазого старика, который встретил меня с искренней радостью, хотя видел впервые. Старик засуетился, попытался усадить меня в продавленное кресло, в котором только что сидел сам, и принялся расспрашивать о погоде на улице.

Мне пришлось вести беседу, в то время как Стасов, надев очки, стал заполнять на пишущей машинке командировочное удостоверение.

– Куда собрался? – спросил он, вручную передвигая валик каретки.

– В Кажму. О школе хочу написать, – произнес я скучным голосом и начал расспрашивать старика о его самочувствии, пенсии и льготах для ветеранов.

Стасов не стал прерывать нашу беседу ненужными вопросами, выписал мне командировку на пять дней, а ее цель обозначил как «сбор материала для статьи о проблемах педагогической подготовки учителей». Затем впечатал свою фамилию, размашисто расписался и поставил печать.

– К бабе? – спросил он, протягивая мне командировочное удостоверение и хитро заглядывая мне в глаза.

Я сделал такой жест плечами, что понять мой ответ можно было как угодно, и стал пятиться к выходу, хотя старик настойчиво предлагал мне выпить чая с малиновым вареньем.

– Кажма, Кажма, – пробормотал Стасов, о чем-то вспоминая. – Где-то я недавно читал о Кажме… Нет, вру, не читал. Это был «Тревожный выезд» по телевидению! Вчера вечером, точно. Не смотрел?

Я отрицательно покрутил головой, аккуратно сложил и спрятал командировочное в нагрудный карман. Неимоверно трудно было скрывать любопытство. Что он узнал о Кажме?

– И о чем же там говорили?

– Ерунда. О Кажме там всего два слова. Позавчера в лесу нашли сгоревший джип и два трупа в нем. У следствия пока нет ни одной серьезной версии… Да и ладно! Что это я тебя страшилками перед дорогой гружу? Удачи!

Он протянул мне руку. Старик тоже вышел в прихожую проводить меня и напоследок посоветовал беречь здоровье и не простужаться, потому как в старости все простуды и грехи молодости обязательно напомнят о себе болями в суставах.

Дожить бы до старости, подумал я, с чувством пожимая узкую и сухую ладонь старика.

Глава 4

Кажма

Не успел я выйти из подъезда и сесть в машину, как позвонила Ирэн.

– С трудом к тебе дозвонилась, ты все время был недоступен! – как всегда, легко солгала она.

– Ты в котором часу ушла из офиса, Ирина? – ледяным голосом спросил я.

Она терпеть не могла, когда ее называли Ириной. Но я сделал это нарочно, чтобы она прочувствовала всю глубину моего гнева.

– Ой! Я забыла тебе сказать! Подружка попросила меня посидеть с бэби! И мне пришлось в час дня уйти.

Я не сдержался, чтобы не насыпать на известное место соли:

– Тебе уже давно пора сидеть со своим бэби, а ты до сих пор чужим подгузники меняешь… Что ты пролила в коридоре?

Ирэн мобилизовалась, готовясь умело и красиво лгать и отбиваться от любых наездов. Она делала это блестяще, и я не знал ей равных в этой области. Но вопрос о луже поверг ее в небольшое замешательство.

– Пролила? В каком коридоре?

– У нас в коридоре была большая лужа. Я в ней промочил ноги до самых колен. Чья это работа?

Ирэн замычала, не зная, как лучше ответить на мой вопрос. Я понял, что к луже она не имеет никакого отношения. Жаль. Если бы она сказала, что нечаянно опрокинула аквариум или забыла закрыть кран в туалете, то я бы простил ей всю ту ложь, которой она кормила меня за годы нашей совместной работы. Увы, никакого объяснения относительно странной лужи я так и не получил.

– Ей-богу, никакой лужи я не видела! – поклялась Ирэн. – А может, Лешка уже вернулся? Ты ему не звонил?

Я без всякого усилия сказал правду:

– Лешку убили.

Ирэн издала сдавленный звук, словно ее кто-то неожиданно схватил за колено. Некоторое время она молчала. Я слышал только ее дыхание и ждал, когда она определится, как ей себя вести и что говорить.

– Ты что, Кирилл? – наконец пробормотала Ирэн. – Как это убили? Ты… Да я… Боже, какой ужас! Это правда?

– Ему подстроили автокатастрофу на Мокром Перевале, – сказал я. – И сейчас я еду в Кажму искать убийцу. Пожалуйста, постарайся, пока меня не будет, находиться в офисе полный рабочий день.

Я нажал кнопку отбоя, избавляя Ирэн от необходимости что-то говорить мне, сдавленно всхлипывать, восклицать и ахать. Лешку она на дух не выносила. Она считала его глупым, грязным и бедным и мечтала, чтобы я выгнал его из агентства, а она бы заняла его должность. А я не хотел доверить Ирэн криминал. Не бабское это дело. Пусть сидит на коммерческих сделках.

Лешка догадывался о коварных замыслах Ирэн и источал в ее адрес ответную антипатию. Все время, сколько существовало агентство, они вяло переругивались и косо смотрели друг на друга. Я скептически относился к стремлению Ирэн вести криминальный розыск, но в коммерческих сделках она разбиралась профессионально. У нее было удивительное чутье, да плюс к нему диплом юриста, что делало Ирэн почти незаменимой. Но за эту незаменимость мне приходилось расплачиваться. Ирэн принадлежала к числу тех подчиненных, которые видят в своем начальнике всего лишь более опытного и более богатого коллегу. Для нее не существовало понятия трудовой дисциплины, она могла позволить себе опоздать на работу, прогулять, при этом она никогда не признавала своей вины и придумывала самые невероятные причины. Едва ли не каждый месяц она меняла себе бойфренда и делилась с нами своими любовными переживаниями. «Он такой жадный! – часто говорила мне она, опуская свою тугую попку на край моего стола. – Я потратила на него всю зарплату!» И тотчас кошачьим голоском просила у меня в долг. При этом деньги она называла «денежки», и в ее транскрипции это звучало как «денюфки». «Кирюш, у тебя есть денюфки? До получки?» Я знал, что она никогда не вернет долг, но небольшие суммы подкидывал ей без раздумий и молча, как обязательную доплату за ее выдающиеся качества.

Хорошо, что я говорил с ней по телефону, думал я. Нажимаешь кнопку отбоя и мгновенно удаляешься от нее на десятки километров. И не слышишь ее мяуканья. И Ирэн, наверное, вздохнула с облегчением – я избавил ее от необходимости лицемерить. Пусть расслабится, оставшись наедине с собой. Пусть просто помолчит, покурит, глядя в мокрое черное окно, и вспомнит Лешку.

Я завел машину, взялся двумя руками за руль и посмотрел в темное стекло. Дождь не прекращался. Он сыпался с неба отвесно, и в лучах фар напоминал выпрыгнувший из самолетов парашютно-десантный полк.

Куда меня несет? Я старался не думать о том, что буду делать, когда проскочу мимо дорожного указателя с надписью «Кажма» и по обе стороны от машины потянутся мрачные дома с темными окнами. В том, что окна будут темными, я почти не сомневался. Я не хотел думать о том, где буду ночевать и каков будет мой первый шаг в расследовании. И, разумеется, я гнал прочь мысли о том, что все мои потуги окажутся тщетными, что я ничего не узнаю и тайна гибели Лешки так и останется тайной.

Ожидание события – большая мука, чем само событие. Я успокоился, когда позади остался пост ГАИ и машина стала взбираться на подъем. Свет фар вырывал из темноты черную, блестящую, похожую на селевой поток дорогу и придорожные кусты со спутанными, как проволока, ветвями. Я согрелся и расслабился. Правая нога лежала на педали газа и была неподвижна. Я вращал руль из стороны в сторону так же методично и размеренно, как щетки скользили по мокрому стеклу. Поворот следовал за поворотом, и эта монотонность убаюкивала меня, словно младенца в люльке. Если бы не чувство голода, то бороться со сном мне было бы очень трудно.

Я думал о том, что хорошо бы по дороге найти ночной магазин, купить баночку лечо, баночку маслин, кусочек копченого окорока и бутылку любимого турецкого «Эфеса». Сумасшедший день! Я вспоминал, как днем брел под дождем по набережной в поисках приличного кафе. Неужели это было сегодня? Другая эпоха, другой мир! Тогда я не сомневался, что Лешка жив-здоров. Я надеялся, что Ирэн честно дежурит в офисе. Я предвкушал вкусный обед и стаканчик крепкого вина. И вдруг в этот мир ворвался Сергеич. Все разломал и спутал. И вот я еду в кромешной тьме на Мокрый Перевал, мой живот урчит от голода, а голова распухает от сумбурных мыслей: нагар засыхает на поршне, медаль торчит в замке, физрук совращает школьницу и в глухом лесу догорает джип…

Въехав на перевал, я сбавил скорость и стал смотреть по сторонам. Почему-то мне казалось, что я обязательно увижу то место, где погиб Лешка, оно должно сразу броситься в глаза! И там будет разбито дорожное ограждение. Или повалены деревья. И наверняка асфальт будет залит бурой кровью.

У меня занемел от напряжения затылок. Но навстречу двигался ровный строй оградительных столбов, одинаковых, как колонна солдат, и не было в нем никакой бреши. И асфальт был тщательно вымыт дождем. И деревья тянулись своими замшелыми и невредимыми стволами к черному небу.

Миновав перевал, я остановился у кемпинга, в котором преимущественно ночевали дальнобойщики. Столовая еще работала, хотя там почти не было посетителей. Я сел за столик и заказал тарелку кислых щей и бифштекс. Молодая официантка с молочно-белой кожей, шаркая тапочками, удалилась на кухню. Варочный зал, часть которого я видел, был уже вымыт, прибран, и повара в нем не суетились. Две девушки в клеенчатых фартуках, навалившись локтями на стол выдачи, громко разговаривали, и эхо их голосов металось между кафельными стенами. Я прислушался – может, они говорили об аварии на перевале? Увы, девушки обсуждали проблему своей подруги, которую побил парень, а она ему за это изменила, за что была побита вторично.

Я думал, что стандартного обеда мне будет мало, но с тарелкой щей я справился с трудом, а бифштекс лишь поковырял вилкой и есть не стал. Было такое ощущение, словно мой желудок уменьшился до размеров кулака. Организм выбился из привычного ритма.

Когда я вышел на улицу, то глаза, привыкшие к свету, некоторое время не различали ничего. Я медленно брел на трассу, уже окончательно опустевшую, и теплые огни кемпинга остались за моей спиной. «Может, переночевать здесь?» – думал я, но продолжал идти к машине. Я уподоблялся паруснику. Моим ветром было настроение. Пока оно гнало меня вперед, я не рисковал бросить якорь. Ибо завтра утром этого настроения могло уже не быть.

Может, Лешка тоже останавливался здесь на обед перед тем, как начать спуск с перевала? Он любил столовые с их неповторимым запахом любовью бродячего пса. Когда мы с ним вдвоем разъезжали по городу, он всякий раз пытался затащить меня то в пельменную, то в кулинарию, то в закусочную и при этом обязательно прихватывал с собой бутылку вина. Рестораны он не признавал, даже если я приглашал и обещал за него заплатить. Благодаря Лешке я посетил все пункты дешевого общепита в нашем городе.

Я поймал себя на мысли, что думаю о Лешке как о живом, и невольно поморщился, словно от боли. Невероятное, нелепое, отвратительное событие! Лешка – добрый и безобидный человек. Он мог надоесть, мог вызвать легкое и усталое раздражение, но чаще вызывал жалость и снисхождение. Вот только ненависть и злобу к нему не испытывал никто и никогда. Во всяком случае, я не знал о существовании у него врагов. Что такого он натворил в Кажме, раз вынудил какого-то негодяя превратить его машину в неуправляемый смертельный снаряд? Обвинил физрука в порочной тяге к школьнице? Исключено. У нас частная детективная контора. Мы занимаемся лишь проверкой имеющихся фактов и добычей новых, которые потом вываливаем на голову Сергеича. Вести открытое расследование и, тем более, предъявлять какие-либо обвинения мы не имеем права. Лешка прекрасно об этом знал. В этом плане он работал достаточно аккуратно…

Я снова попытался вспомнить его последние слова, оставленные на автоответчике. «Там столько работы, что все отделение милиции опухнет»… «Это какой-то заговор молчания»… Насчет опухшей милиции поручиться не могу, а вот про заговор он стопроцентно говорил. Значит, он уткнулся в упругие животы молчунов, которые ни слова лишнего ему не сказали. Что же, в таком случае, он смог там накопать?

Я чуть не проскочил ржавый, зияющий дырами указатель на Кажму. На нем еще сохранился рисунок с изображением химической колбы с красным крестом посредине, под которым едва можно было прочесть полустертую надпись: «Въезд строго по пропускам!»

Машина съехала с трассы. Дорога стала еще хуже. Было видно, что ее не ремонтировали много лет. Я сбавил скорость, чтобы не отвалились колеса, и включил дальний свет фар. Казалось, что деревья зашевелились и принялись обступать машину со всех сторон. Никогда еще я не ездил по более мрачной дороге, чем эта.

Я перекатывался из колдобины в колдобину довольно долго. Меня даже укачало, и я остро почувствовал во рту вкус кислых щей. Мысленно поклявшись, что ни при каком стечении обстоятельств в ближайшее время не поеду по этой дороге обратно, я опустил стекло, впуская в салон сырой и землистый запах прелых листьев. Дурнота отступила, я дышал глубоко и спокойно. Стволы деревьев наконец расступились, и я увидел тусклые разноцветные окна двухэтажного дома. Никакой таблички на обочине я не заметил, но и без того было ясно, что мой путь подошел к концу. Машина вползала в Кажму.

Притормозив около дома, который своей безликостью напоминал коробку из-под обуви, я высунул голову из окошка, чтобы спросить у кого-нибудь про гостиницу. Но рядом с темным подъездом никого не было. Под порывами ветра раскачивалась на ржавых петлях фанерная дверь. Перед ней чернела огромная лужа. При всем своем богатом воображении я не мог представить, как жильцы заходят в дом, не замочив колен.

Я кинул взгляд на мутное окно первого этажа. Это была кухня. Под потолком на голом проводе болталась тусклая лампочка. Немолодая женщина в бесцветном халате ссутулившись стояла у плиты. Трудно сказать, что она там готовила, но над плитой клубился грязно-серый дым, какой выпускает разве что паровоз.

Меня передернуло. Наверное, это была захолустная окраина поселка, где жили не самые лучшие представители научной элиты. На малом ходу я проехал еще немного, глядя на темные подъезды однотипных двухэтажных домов. Нигде не было видно людей! Впрочем, этому обстоятельству не стоило слишком удивляться. Если бы судьбе было угодно наказать меня и я бы жил в Кажме, то вряд ли болтался в такое время и в такую погоду по таким мрачным улицам.

Отчаявшись спросить у кого-либо про гостиницу, я решил найти ее самостоятельно. Поселок наверняка маленький, проехать его с одного конца до другого – раз плюнуть. Мой «жигуль», разбрызгивая во все стороны грязную воду, снова покатил в темноту, углубляясь в Кажму, словно наконечник клизмы в известное место. И вдруг в свете фар мелькнул ярко-красный плащ. Молодая женщина шла по краю дороги в том же направлении, в каком ехал я. Она выглядела совершенно необыкновенно. Я хочу сказать, что на этой разбитой дороге, где лужи попадались так же часто, как и темные пятна на шерсти гиены, среди корявых голых деревьев, мрачных домов с тусклыми окнами естественней смотрелась бы Баба Яга в телогрейке и кирзачах. Эта женщина была одета слишком броско и ярко, она просто выпадала из общего фона.

Я притормозил рядом с ней, высунул голову в окошко и, стараясь не испугать ее, приветливо крикнул:

– Добрый вечер! Простите, я немного заблудился…

Женщина, не останавливаясь, искоса взглянула на машину. Кажется, фары слепили ее, и она не увидела моей доброжелательной физиономии. Я лишь отчасти рассмотрел ее лицо. Черты были мелкие, кукольные. Непокрытая голова вымокла под дождем, и светлые волосы сосульками спадали на лоб.

Я немного проехал вперед, обогнав женщину, остановился и распахнул дверци.

– Девушка! – позвал я. – Где тут у вас гостиница?

Она продолжала идти в прежнем ровном темпе, перешагивая через лужи. Когда она приблизилась к машине, ее лицо осветили красные габаритные огни. Мне стало немного не по себе.

– Вы не подскажете… – тише произнес я.

Она замедлила шаг, рассматривая меня очень внимательно, затем ее взгляд скользнул по грязным бортам машины.

– А как вы вообще сюда попали? – спросила она.

Голос ее был приглушенный, невыразительный, как у человека, которого среди ночи разбудил телефонный звонок. Но меня больше удивил ее вопрос. Что значит, как я сюда попал?

– Очень просто, по дороге, – ответил я и вскользь подумал: а вдруг в этот некогда режимный поселок по-прежнему запрещен въезд?

– Я понимаю, что не по морю, – ответила женщина и замолчала, так и не высказав до конца свои неожиданные претензии.

Ситуация была странная. Я смотрел на нее, она смотрела на меня. Мы молчали, мотор урчал.

– Я журналист, – наконец выдавил я из себя. – Приехал сюда по заданию редакции. Мне нужна гостиница.

– Здесь нет гостиницы, – холодно ответила женщина.

– Где же мне ночевать? – растерянно спросил я.

– Не знаю, – ответила женщина, но вовсе не о моем ночлеге. – Не знаю, какая редакция направила вас сюда.

Должно быть, мне повезло встретить представителя администрации поселка, коменданта или же ответственного за соблюдение режима.

– Я могу показать вам удостоверение!

– Оно меня не интересует.

– Может быть, вы подскажете адрес, где пускают постояльцев?

– Не думаю, что кто-то пустит к себе в дом чужого, да еще в такое время.

– А вы, извините за любопытство, кто?

– Это вас не касается.

Эта кукла в резиновом плаще не верила мне. Она принимала меня за какого-то злодея. Настороженность просто перла из нее!

Во мне вдруг взыграло самолюбие. И чего я оправдываюсь перед ней? Не единственный же это житель Кажмы, в конце концов! И вообще, разговаривать надо с представителями местной администрации. В крайнем случае, с милицией.

– Спасибо за помощь, – едким голосом поблагодарил я мокрую куклу. – Пожалуй, я обращусь в милицию.

Я уже хотел было закрыть дверцу и тронуться с места, как женщина коротко произнесла:

– Постойте!

Я откинулся на спинку сиденья, выражая тем самым готовность выслушать. Женщина шагнула к машине и склонила голову перед дверцей.

– Я могу сесть?

– Конечно! – ответил я.

Она подобрала забрызганные полы плаща, опустилась на сиденье, а уже потом перенесла через порожек ноги в высоких сапожках. Закрыла дверцы. Лампочка под потолком салона погасла. В сумраке лицо незнакомки казалось очень бледным. Или же кроваво-красный плащ так оттенял его.

– Я знаю, зачем вы приехали, – жестко произнесла она.

Глава 5

Ловля лягушек

Вот, оказывается, как все просто! Она знает, зачем я сюда приехал. Кажма – это большая деревня. Здесь все знают все. Точнее, это даже не деревня. Это крупный разведывательно-информационный центр. Всякое передвижение по улицам незарегистрированных объектов немедленно фиксируется радарами.

Мне было и смешно, и горько. Я смотрел просветленным взглядом в глаза кукле, и у меня даже язык болел от желания сказать: «На воре шапка горит!»

Жители этого паршивого городка, оказывается, прекрасно знали, что случилось сегодня днем на Мокром Перевале. Во всяком случае, эта незнакомая мадам с замашками большого начальника была в курсе, что Лешка погиб и что обязательно кто-нибудь приедет в Кажму разбираться с этим делом. Короче, она меня ждала. И вот я появился, но ей это очень не понравилось. Она смотрит на меня студеными глазами, она демонстрирует свою гордость, независимость и легкое пренебрежение к моим проблемам.

Правильно говорил Наполеон: сначала надо ввязаться в драку. Это я по поводу своих недавних сомнений. Терзался вопросом: что мне делать и с чего начать расследование? Думал, не за что будет зацепиться. А оказалось, что первая попавшаяся мне на глаза дамочка в курсе дела. Вот только почему она так волнуется? Почему взъерошилась, как глупая кошка, впервые увидевшая свое отражение в зеркале?

– Что это вы на меня так странно смотрите? – спросила она и на всякий случай взялась за ручку дверцы.

Причина ее испуга, оказывается, была во мне. Я не совладал с эмоциями и помимо своей воли стал смотреть на женщину, как на угодившую в клетку симпатичную лисицу, воровавшую моих кур. Разумеется, мои чувства отразились на моем лице.

– Простите, – произнес я, старательно сдерживая плотоядную ухмылку. – Я не ожидал, что встречу ясновидящую. Скажите, а в Кажме все такие осведомленные, как вы?

– Ваша ирония неуместна, – ответила женщина.

– Согласен, – кивнул я. – Но мне очень повезло, что я встретил вас и вижу вашу готовность откровенно поговорить со мной.

– Зато я не уверена, что мне повезло.

Она меня озадачила.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Не суйте нос в чужие дела! Все, что происходит в нашей школе, вас не касается!

Хорошенькое начало разговора! Мне почти открытым текстом заявляют, чтобы я убирался отсюда подобру-поздорову.

– Вы напрасно повышаете голос и разговариваете со мной в ультимативном тоне, – заверил я. – Я сам буду выбирать, что меня касается, а что нет. Можете поверить моему опыту: дело слишком серьезное, и я буду работать до тех пор, пока не узнаю всю правду.

Кукла фыркнула и стала нервно тарабанить пальцами, обтянутыми тонкими перчатками, по панели. Меня удивляла ее наивность. Неужели она надеялась, что на гибель Лешки не последует никаких ответных мер со стороны милиции или прокуратуры? Если она с ходу раскусила, кто я такой и зачем сюда приехал, значит, она предвидела такое развитие событий. Следовательно, она понимала, что дорожно-транспортное происшествие на Мокром Перевале – вовсе не заурядная авария.

– Вы проныра, – произнесла она, глядя в окно. – Вы хотите сделать сенсацию на пустом месте. И вас совершенно не интересует, какими последствиями это обернется для нас. Вы уедете, опубликуете лживую статейку в своей газетенке, получите гонорар и станете надувать щеки от осознания собственного величия. А мы потом будем очень долго отмываться от тех помоев, которые вы на нас собираетесь вылить.

Кажется, я потерял логическую нить в ее претензиях ко мне. «Статейка», «гонорар»… Она до сих пор думает, что я журналист?

– Постойте, постойте, – произнес я, по-новому рассматривая лицо куклы. – Вы за кого меня принимаете?

– Зачем вы прикидываетесь дурачком? – с укором произнесла кукла, мельком глянув на меня. – Кажется, вы представились журналистом. Да и без всякого представления видно, что вы за фрукт.

Я невольно прикусил язык. Черт подери! Кажется, она понятия не имеет, что я частный детектив!

– Неужели так хорошо видно, что я за фрукт?

– Можете не сомневаться.

– И вы точно знаете, зачем я сюда приехал?

– Вам не кажется, что вы производите впечатление человека, страдающего провалом памяти? – нервно произнесла кукла. – Вы же сами мне сказали, что приехали сюда, чтобы докопаться до истины. Нетрудно догадаться, что вы попытаетесь вынюхать то, что не удалось вашему коллеге.

– И что, по-вашему, я собираюсь вынюхать?

Кукла резко повернула голову в мою сторону, гордо вскинула подбородок и менторским тоном произнесла:

– Вот что, молодой человек! Как учитель химии и завуч школы номер один города Кажма, я официально заявляю: письмо, которое вы получили и которое так взбудоражило ваше творческое воображение, является всего-навсего плодом воображения ученицы десятого класса Веры Шаповаловой. В результате бурного гормонального всплеска девушка пережила невроз, но врачи уверены, что он не оставит каких-либо тяжелых последствий для ее здоровья. Факт сексуального домогательства со стороны учителя физкультуры не подтвердился, в чем мы, кажется, убедили вашего коллегу. Проблема исчерпана. В школе продолжается нормальный учебный процесс. Выпускной класс готовится к государственным экзаменам. Два ученика идут на золотую медаль… Вопросы есть?

Я отчетливо представил себе, как эта кукла разговаривает с учениками на школьных собраниях. Голос звонкий, твердый. Каждое слово подобно гвоздю, вбитому одним ударом по самую шляпку. С такой интонацией и уверенностью должны говорить политические лидеры, если хотят, чтобы народ безоговорочно им верил. Настоящая училка!

– Да, есть вопрос, – ответил я и, кажется, впервые в жизни обратил внимание на то, что мой голос вялый и невыразительный. – Вы уверены, что убедили моего коллегу?

– Он произвел впечатление умного человека, – витиевато ответила учительница. – Только дурак мог остаться при своем мнении после той лавины неопровержимых доказательств, которые я ему представила!

– Эти факты представили вы лично или же вам кто-то помогал?

Учительница покосилась на меня.

– Это принципиальный вопрос?

– В противном случае я не стал бы его задавать.

– Ваш коллега беседовал со мной и с учениками.

– Где он ночевал?

Мне показалось, что учительница даже подпрыгнула от негодования. Скрестив на груди руки, она посмотрела на меня таким взглядом, от которого мне захотелось немедленно побриться, постричься, надеть смокинг и пройти курс этики и приличных манер.

– Послушайте! – воскликнула она. – Я не могу понять, что вас больше интересует: спал ли физрук с ученицей или же где спал ваш коллега?

Она была права. Мой вопрос действительно мог показаться неуместным и даже глупым.

– Поймите меня правильно, – ответил я и притворно зевнул. – В данный момент я больше обеспокоен тем, где буду ночевать.

– А вы по-прежнему намерены остаться в Кажме?

– Я хочу, чтобы вы убедили меня в святости физрука так же, как вы это сделали по отношению к моему коллеге.

Учительница покачала из стороны в сторону головой, надула узкие, хорошо очерченные косметическим карандашом губы, будто хотела сказать: каков наглец!

– И много в вашей редакции еще коллег?

– Нет, всего одна девушка.

– Почему же вы не прихватили ее с собой? Я заодно убедила бы и ее. Надеюсь, после вас она сюда не приедет?

Она пытается острить, отметил я. Значит, уже не кипятится, как несколько минут назад, остывает.

– Это зависит от того, в каком состоянии я вернусь обратно, – двусмысленно ответил я.

– Если бы это было возможно, я бы застелила вашу дорогу скатертью.

– За что ж вы так нелюбезны к журналистам?

– Я уже отвечала на этот вопрос…

На некоторое время нашу милую беседу прервал грохот и гул мотора. Мимо нас, подпрыгивая на ухабах и ударяясь днищем о землю, промчалось видавшее виды такси. Некоторое время мы с училкой смотрели на удаляющиеся красные огоньки габаритов.