Классная дама Дышев Андрей
– Что за мужики пошли! – сказала губастенькая, причем нарочито громко, чтобы я услышал. – Нет, чтобы уложить меня на траву и помассировать ногу!
Обе спортсменки прыснули от смеха.
– Не забудьте записать наши номера! – не оборачиваясь, крикнула другая девушка. – А то директриса за четверть фару влепит!
Окутывая себя облачком сигаретного дыма, они скрылись за деревьями. Судя по тому, с каким интервалом ученики стартовали, соревнования затянутся как минимум на час. На месте директрисы я бы выпустил со старта всех учеников, одной толпой.
Следом за девчонками мимо столба пробежал коротконогий малыш с глазами, выпученными, как у суслика, которому прищемили нос. Наверное, он намеревался показать лучшее время, потому что бежал изо всех сил, о чем свидетельствовало его красное, как семафор, лицо и отчаянно мельтешащие ноги.
Едва он скрылся за деревьями, как на повороте дороги показался очередной бегун. Это был молодой человек в дорогом ярко-синем спортивном костюме. Волнистые волосы, не по моде длинные, развевались от ветра. Губы были стиснуты, взгляд направлен под ноги. Он шумно дышал носом, что создавало впечатление упрямого и сильного характера. Быстро сократив расстояние до столба, он уже хотел свернуть на тропу, но кинул взгляд на меня.
И тут случилось нечто трудно объяснимое. Едва наши взгляды встретились, как на разгоряченном лице юноши отразился испуг… Нет, даже не испуг, а скорее досада и недоумение, будто он допустил оплошность и за это мысленно обозвал себя каким-нибудь дурным словом. Сдавленно буркнув что-то нечленораздельное, возможно, незаконченное ругательство, юноша резко свернул с дороги и, ломая кусты, кинулся в лесную чащу.
Я частенько сначала делаю, а потом думаю, но эта моя особенность иногда дает положительные результаты. Так и в этот раз. Видимо, в своей прежней жизни я был сторожевой собакой, и рефлекс преследования, сидящий во мне на генетическом уровне, немедленно послал меня вдогон убегающему парню. Надо признать, бегал он неплохо, и его крепкое тело с легкостью ломало кусты и низко свисающие сучья деревьев. Я доламывал за ним то, что уцелело. Как два лесных комбайна, мы проделывали в лесу просеку. Я думал о том, что утром, около пивной, что-то похожее уже было: человек убегал от меня, а я его догонял. Но на этот раз я вовсе не собирался упускать цель, тем более что часть сил у парня отобрала кроссовая дистанция и он стал сбавлять темп. Я же, наоборот, прибавил. Чувствуя, что мое шумное дыхание уже греет ему спину, парень начал выделывать зигзаги, резко меняя направление. Из него получился бы неплохой футболист, подумал я, подсекая ему ногу.
Мой бегун рухнул на пропитанный влагой мох, тотчас попытался вскочить, но я свалил его второй раз. Немедленно склонился над ним, схватил его за лодыжку и повернул ногу так, чтобы хорошо рассмотреть протектор кроссовок. Нет, рисунок не тот, что я видел в кустах у пивной. И размер явно больше.
– Ты не туда свернул, – сказал я ему, протягивая руку, чтобы помочь подняться. – Трасса не здесь! От столба надо сворачивать налево, а ты направо… Не ушибся?
– Не твое дело! – вдруг необыкновенно агрессивно ответил парень и, не воспользовавшись моей рукой, поднялся на ноги.
– А чего так грубо?
– А как я еще должен с тобой разговаривать?!
Я рассматривал юное лицо с намечающимися признаками мужественности и упрямства. Нос парня был чуть приплюснут и вздернут кверху, отчего ноздри казались неправдоподобно широкими, как у людей, переполненных гневом. Брови черные, прямые, лоб высокий, с намечающимися глубокими залысинами. Взгляд недобрый. Вдобавок ко всему голос – резкий и излишне высокий. Мне показалось, что это лицо я уже где-то видел, кажется, на одной из фотографий в комнате славы.
– Ты не ори, я хорошо слышу, – объяснил я.
– Если хорошо слышишь, тогда я дам тебе один добрый совет…
Кажется, мальчик пытался испугать меня и уже начал сжимать кулаки. Пришлось мне поставить его на место, хотя мне было не слишком приятно применять силу против школьника. Я схватил его за плечо так, что мой локоть уперся ему в подбородок. Парень сделал попытку увернуться, и тогда я толкнул его спиной на замшелый кленовый ствол и чуть надавил локтем ему на горло. Я видел, как его лицо краснеет и напрягается.
– Успокойся, – миролюбиво предложил я. – Давай поговорим нормально.
– Я тебе больше ничего не скажу! – выпалил он. – Мое дело предупредить, а твое – делать выводы.
И тут меня словно дубовой ветвью по голове шарахнуло! Так вот же он, автор записки! Родной мой, а я даже и не мечтал о такой скорой встрече! Черт подери, я чуть не придушил человека, с которого пыль стряхивать должен!
Я немедленно убрал руку, сунул ее в карман и поднес записку к глазам парня.
– Значит, это ты писал?
Парень понял, что допустил промашку, когда начал убегать от меня. Он думал, что я каким-то образом вычислил его и устроил ему засаду около столба. Теперь вдобавок он еще и проболтался. Вся его анонимность растаяла, как туман.
– Вспомнил! – вдруг сказал я и хлопнул себя по лбу. – Вспомнил, где я тебя видел! На фотографии около памятника Ленину! Тебя Ольга Андреевна держала под руку.
– А какая тебе разница, кого она держала! – с вызовом ответил парень, глядя на меня исподлобья.
– Ты чего такой ершистый и нервный? – усмехнулся я. – Это ведь я рискую жизнью, а не ты. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься, – сквозь зубы ответил парень. – Кровью умоешься, если не свалишь отсюда.
Он начал меня нервировать, как если бы я сидел в клетке, а он меня дразнил, показывая кукиш.
– Надеюсь, ты понимаешь, что теперь я сделаю все возможное, чтобы не умыться кровью? – произнес я, с недвусмысленными намерениями надвигаясь на парня. Впрочем, он оказался не робкого десятка и воинственно толкнул меня в плечо.
– Я тебе больше ничего не скажу! – едва ли не переходя на визг, крикнул он, напрягая чуть согнутые в локтях руки. – Скажи спасибо, что я тебя предупредил! Сваливай из Кажмы, у тебя нет выбора!
Мне снова пришлось толкнуть парня на ствол. Он схватил меня за кисть и крепко сжал ее, демонстрируя силу. Не скажу, что вывернуть его руку мне удалось с легкостью. Парень, стиснув зубы, застонал от боли.
– Не надо разговаривать со мной грубо, – предупредил я, склонившись над ухом парня. – Иначе я подумаю, что это ты собираешься умыть меня кровью. И тогда я начну защищаться. К примеру, вот так…
Сам не знаю, что это на меня нашло. Я схватил свободной рукой парня за горло и сдавил пальцы. Он дернулся, его лицо исказилось, пальцы принялись судорожно царапать мое запястье.
– Понял, сынок? – удовлетворенно произнес я и несильно стукнул его головой в лоб, как делают алкаши, когда признаются в уважении друг к другу.
Только после этого я разжал пальцы. Парень словно переродился. Он сразу схватился за горло, стал отхаркиваться и массировать шею. От его агрессивности не осталось и следа. Он топтался по мокрому мху и смотрел на меня уже с испугом.
– При чем здесь я? – пробормотал он. – Я хочу тебе помочь…
– Так помоги!
– Уже помог! Тебе мало одного предупреждения?
– Кто мне угрожает?
– Я не знаю этого человека!
– Послушай, ведь я врунишек в два счета раскалываю!
– Я всего лишь предположил, что тебе может быть хреново!
– Предположил? А на основе чего ты предположил?
– Да что ты мне допрос устроил? Я, между прочим, тоже должен о своей безопасности подумать. Ты свалишь отсюда, а мне здесь жить!
– Давай я побеспокоюсь о твоей безопасности!
– Спасибо, лучше о своей побеспокойся. А я обойдусь без медвежьей услуги.
– Ну ты можешь хотя бы сказать, откуда мне ждать опасности?
– Не знаю!
– От Белоносова?
– Все! Интервью закончено! – отворачивая от меня лицо, выкрикнул парень.
Я понял, что, даже если снова начну душить его, он вряд ли скажет мне что-либо вразумительное. Он был уверен, что его откровения со мной куда более опасны, чем мои пальцы на его горле. К сожалению, у меня не было веских аргументов, чтобы разубедить его в этом. Раздосадованный, я сломал тонкую, как плеть, ветку орешника и, щелкая себя по ногам, пошел обратно. Когда я вышел на трассу, толпа школьников со свистом и восторженными воплями продиралась через лес где-то намного выше столба. Убедившись в отсутствии контроля, они внаглую срезали дистанцию, на практике применяя знания о кратчайшем расстоянии между двумя точками.
– Будь все это проклято! – с отчаянием произнес мой доброжелатель, следом за мной выйдя на дорогу. Он смотрел на часы, и лицо его было искажено. – Какое я теперь время покажу?
– Это для тебя так важно? – спросил я.
– Важно!
– Ты что, кандидат на золотую медаль?
– Допустим. А тебе не все ли равно?
Я почувствовал себя виноватым. Но неужели директриса влепит кандидату на «золото» двойку? Глупость какая. Да она сама при первом удобном случае завысит ему оценку. Он же гордость школы! Объект для подражания! Элемент статистики, из которого складывается престиж школы!
– Не переживай, я что-нибудь придумаю, – пообещал я, но парень лишь махнул рукой и побежал по тропе.
Я записал его номер – «56» – в тетрадь и терпеливо простоял на своем посту еще полчаса, но мимо столба больше никто не пробежал.
Глава 11
Конфетка
Будем рассуждать логически. Почему кто-то хочет меня прибить? Потому что я кому-то мешаю или для кого-то представляю опасность. Вероятнее всего, этот «кто-то» прямо или косвенно виновен в гибели Лешки. Убийца догадался, что нравственные проблемы учителя физкультуры мне по барабану, что я ищу того, кто испортил движок в «Ниве» и забил медальку в замок ремня безопасности. Убийца понимает, что рано или поздно я докопаюсь до истины, и тогда придется либо подаваться в бега, либо опять идти на «мокруху».
Предположим, о планах убийцы каким-то образом стало известно десятикласснику, кандидату на золотую медаль. И в его душе вдруг воспылал огонь благородства, и он решил известить меня о надвигающейся опасности. Правда, он утверждает, что очень боится за свою жизнь и потому не подписался под запиской, не назвал мне человека, от которого исходит угроза, и вообще отказался со мной говорить. Все как будто логично. Но до тех пор, пока мы разговаривали в кустах, без свидетелей. Но затем мы продолжали разговор у столба, на глазах у полусотни школьников! И моего благодетеля вовсе не волновало, что он светился рядом со мной, как Васильев на сцене Большого театра; он был озабочен лишь результатом забега, который по моей вине стал плохим. Странно.
Мысленно благодаря директрису, которая вольно или невольно помогла мне найти автора анонимки, чем избавила от лишней головной боли, я неторопливо поднимался в поселок. С каждым шагом туман становился плотнее. С чувством тоски я снова погружался в душное и сырое облако, где становился полуслепым, полуглухим, где предметы и люди виделись отчетливо лишь на близком расстоянии, что делало меня более уязвимым. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, прислушивался, надеясь вовремя уловить крадущиеся шаги убийцы. Лес, обступивший меня, был наполнен звуками; я вздрагивал и мой лоб покрывался испариной, когда из зарослей вдруг доносился сухой треск ветки или, громко хлопая крыльями, в небо взмывала встревоженная птица. Какое, однако, гадкое это чувство – ожидание выстрела в затылок!
Каким-то чудом я вышел на школьный двор с первого раза. Учеников уже и след простыл, рядом с моей машиной стояли директриса с ведомостями в руках и Ольга Андреевна со стопкой влажных нагрудных номеров.
– Явился не запылился! – с недоброй иронией встретила меня директриса. – Ну, что у тебя тут?
Она протянула руку, выхватила у меня тетрадь и, глянув на короткий перечень номеров, усмехнулась.
– Пять человек! А остальные, выходит, срезали?
Я, чувствуя себя подленьким стукачом, кивнул. Директриса вздохнула и развела руками.
– И что теперь прикажете делать? Ставить двойки пятидесяти девяти человекам?
Я обратил внимание, что Ольга Андреевна искоса заглядывает в тетрадь. Ее взгляд остановился на номере «56».
– Обратите внимание, Римма Федоровна, – сказала она, – что Рябцев не срезал.
– Ваш Рябцев, милочка, едва уложился в тройку! – отпарировала та и, вырвав список из тетради, смяла лист в кулаке.
– Этого не может быть, – холодно и твердо ответила Ольга Андреевна. – Рябцев лучше всех в школе бегает кросс!
– Это правда, – подтвердил я. – Он бежал так быстро, что мне пришлось довольно долго гоняться за ним, чтобы разглядеть его номер. Но потом мальчик был вынужден остановиться и помочь девочке, которая подвернула ногу.
– Что? Ногу? – удивилась директриса и вскинула брови. – Ничего не понимаю! При чем здесь нога?
Вряд ли в этот момент я производил впечатление очень умного человека. Директриса стопроцентно разочаровалась во мне. Она смотрела на меня как на безнадежного двоечника. В ее глазах легко читался укор, мол, что ж ты, растяпа, запорол такое важное мероприятие!
– Ну куда мог подеваться Белоносов? – произнесла она и с тревогой посмотрела в туман, словно злосчастный физрук слепо блуждал где-то рядом. – Никогда ведь не подводил! Что с ним могло случиться? Как я теперь без него?
После таких слов мне даже стало жалко физрука. Неужели это из-за меня такой замечательный, обязательный и незаменимый человек спрятался дома за семью замками?
Очень недовольная качеством проведения спортивного праздника, директриса распорядилась отнести номера в тренерскую и, не попрощавшись с нами, растворилась в тумане. Мы остались с Ольгой Андреевной одни в самом центре Молочной Вселенной.
– Про девушку, которая подвернула ногу, вы, конечно, придумали? – спросила учительница, повернувшись ко мне и очень доверительно взглянув в глаза.
– Про девушку как раз я сказал правду. А вот про то, что Рябцев ей помог, – придумал.
Ольга Андреевна не сводила с меня своих прекрасных подвижных глаз. Она стояла так близко от меня, что я улавливал хмельной запах шампуня, идущий от ее волос. Пальцами я невольно касался ее плаща, гладкого и мокрого, словно спина дельфина.
– Зачем? – медленно спросила она. – Зачем придумали?
Я не мог оторваться от завораживающего взгляда Ольги Андреевны. Теперь мне было понятно, почему Лешка два дня не вылезал из ее постели.
– Не мог же я признаться директрисе, что сам остановил его на повороте!
– А зачем вы его остановили? – допытывалась Ольга Андреевна. Мне показалось, что она незаметно, миллиметр за миллиметром, приближается ко мне, и вот мы стоим уже вплотную друг другу. Я стал рассматривать ее губы. У нее были очень хорошие, я бы сказал, изящные губы, между которыми влажно блестела белая ровная полоска зубов.
– Я хотел с ним поговорить.
– Поговорить? – со сдержанным негодованием спросила она. – И о чем, интересно бы знать, вы говорили?
Кто бы видел эти глаза! Они начинали сводить меня с ума. Мысли мои путались. Лавина чувств сметала их, как палатки альпинистов с крутого склона. Я вспомнил, в каком милом платье Ольга Андреевна стояла у плиты в доме Белоносова, и мне в голову взбрело навязчивое желание взять лицо учительницы в ладони, приблизить его к себе и поцеловать в губы. А потом расстегнуть ее плащ, скинуть его с ее плеч на асфальт…
– Но это наши личные мужские дела! – ответил я и, стараясь избавиться от власти чувств, отступил на шаг.
– Ничего подобного! – возразила Ольга Андреевна и взяла меня за руку, не позволяя мне слишком удалиться от нее. – Пока я классный руководитель Рябцева, пока я отвечаю за его учебу, у него не может быть никаких личных дел!
– Он попросил меня обучить его некоторым приемам самообороны, – ответил я.
– Вы говорите неправду!
– Хорошо, я скажу вам правду! Он сбился с дистанции и намотал лишних триста метров. А потом признался мне, что идет на золотую медаль и ему очень важен хороший результат.
Сложное это понятие – правда. Сам не знаю, солгал я или нет. Как бы то ни было, Ольга Андреевна начала мне верить. Она все еще пытливо смотрела мне в глаза, но в них уже не было тревожной настороженности. Я же по-прежнему боролся с внезапно нахлынувшим на меня чувством. Вдруг где-то на втором этаже школы громко хлопнуло окно.
Мы одновременно посмотрели вверх, но ничего, кроме молочной пелены, не увидели.
– Сквозняк, – предположила Ольга Андреевна и снова взяла меня за руку. – Давайте не будем стоять под окнами.
Мы подошли к моей машине. Учительница молчала и допрос не возобновляла. Хлопнувшее окно как бы подвело черту под ее вопросами. Теперь наступила моя очередь спрашивать.
– Ольга Андреевна, может быть, теперь вы все-таки признаетесь, что Белоносов дома?
Учительница улыбнулась краем губ.
– А вы, я вижу, приобрели союзника в лице нашего директора? Теперь вы будете разыскивать физрука на пару?
– Боюсь, директриса разочаровалась во мне как в союзнике. И все-таки я принимаю ее мнение. Она считает, что Белоносов – очень надежный человек и без видимой причины не мог пропустить мероприятие.
– Я тоже так считаю.
– Скажите, он не пришел к школе потому, что здесь был я?
Тут Ольга Андреевна не выдержала, кинула стопку номеров на капот «жигуля» и сунула руки в карманы плаща.
– Послушайте, а с чего вы вообще взяли, что он в Кажме? А что, если какой-нибудь излишне инициативный сотрудник вашей редакции отнес кляузу Шаповаловой в милицию? И Белоносова арестовали во Дворце спорта по подозрению в растлении девочки? Прямо на татами надели на него наручники? Об этом вы не подумали? Это вы исключаете?
Признаюсь, подобный бред мне действительно в голову не приходил. Тотчас мое воображение стало создавать различные конструкции, что чем-то напоминало игру в пазлы. Ирэн отнесла письмо девочки в милицию? Но я ведь сжег его! А если бы не сжег, то Ирэн никогда бы не понесла его в милицию. По двум причинам. Во-первых, потому, что ей это на хрен не нужно. А во-вторых, зачем его туда нести, если Сергеич сам принес нам это письмо из милиции!
– Это исключено, – твердо сказал я.
– И откуда в словарном запасе журналиста такое слово – исключено? – лукаво улыбнулась Ольга Андреевна. – Вы же по роду своей деятельности должны все подвергать сомнению. Журналистика – это вечное сомнение и поиск лишь сиюминутной истины. То, что вчера было исключено, сегодня может произойти запросто. Не так ли?
Она сгребла с капота номера, напоминающие стопку использованных носовых платков, и перекинула их через руку.
– Если вам очень хочется, мы продолжим наш разговор чуть позже, – сказала она. – А сейчас я должна отнести это в тренерскую и закрыть школу.
– Жду вас здесь, – сказал я и сел в машину. Разговор на улице, где, пользуясь туманом, нас запросто могла подслушать любая собака, меня больше не устраивал.
Я посмотрел, как в тумане тает красный плащ Ольги Андреевны, и хмыкнул. Учительница подкинула совершенно неожиданную и в той же степени нелепую версию об аресте Белоносова. В одном она все же была безусловно права – ничто, никакое развитие событий исключать нельзя. Это я знал и без нее, по опыту своей работы с криминальным миром. Ну, коль исключать нельзя, значит, все надо проверять, и по возможности немедленно.
Я скрипнул зубами, что было явным признаком нежелания делать то, что делать было необходимо, и стал набирать номер Сергеича. Он ответил сразу, но слышно его было ужасно, будто опер стоял рядом с работающей лесопилкой.
– Ты все еще в Кажме? – крикнул он, и я отвел руку с трубкой подальше от уха, чтобы не лопнула барабанная перепонка. – Все не угомонился? Ну и как? Накопал чего-нибудь?
Кажется, Сергеич уже не обижался на меня за грубый тон, с каким я разговаривал с ним вчера.
– Сергеич, нужна твоя помощь, – без всяких вступлений сказал я.
– Всем нужна помощь старого больного Сергеича, – вздохнул он. – Но хоть бы кто-нибудь предложил мне свою помощь!
Врешь, пес, подумал я. Уже два года, как мы всем агентством на тебя пашем.
– Запиши, пожалуйста, – продолжал я, не отреагировав на его замечание. – Ярослав Николаевич Белоносов. Постоянно проживает в Кажме, учитель физкультуры в средней школе номер один. На Побережье, в детской спортивной школе «Юнга», подрабатывает тренером по карате. Где-то там же проживает его жена Лариса Белоносова. Она стоит на учете в наркодиспансере, может заниматься проституцией… Ты записываешь?
– Да записываю, записываю, хотя мне больше делать нечего, как про твоих наркоманов писать. Давай суть просьбы! Чего ты от меня хочешь?
– Сергеич, этот Белоносов вчера вечером или сегодня утром должен был вернуться в Кажму, но не вернулся. Мне очень нужно узнать, где он сейчас? Не исключено, что его задержала милиция.
– Грузишь ты меня своими проблемами, Кирюша, – вздохнул Сергеич, но я понял, что он все же поможет мне. – Ладно, попробую.
За окном машины темнело, и туман стал приобретать грязно-серый оттенок. Я опустил голову на спинку сиденья и прикрыл глаза. Пошли вторые сутки с того момента, как я узнал о гибели Лешки на Мокром Перевале. Голова распухает от изобилия информации. Хотя, по большому счету, вся эта информация, за исключением одной, яйца выеденного не стоит. Разгадка тайны гибели Лешки совсем рядом. Она кроется за упрямым молчанием Рябцева. Этот парень знает все. И мне надо всего лишь на минуту забыть об условном делении способов ведения допроса на допустимые и недопустимые. И просто вытряхнуть из парня правду. Заставить его говорить. Выбить из него признание.
Мне было неприятно об этом думать, но Рябцев своим коротким предупреждением сам загнал себя за границу дозволенного. Если он сказал «А», то обязан был сказать и «Б», потому что за этим «Б» стояли слишком серьезный вещи, чтобы ими можно было пренебрегать.
Запиликал мобильник. Я взглянул на дисплей, где высветилось имя звонившего: «Sergeitsh». Я удивился. Так быстро? Неужели Сергеич нашел имя Белоносова в списках задержанных милицией?
– Значит, слушай! – начал Сергеич. – Ни вчера, ни сегодня твой Белоносов в «Юнге» не появлялся, хотя его там ждали. Ничего о нем не знает и его жена, которая в настоящее время сожительствует с гражданином Арутюняном и проживает на его квартире. В морги, больницы и вытрезвители Белоносов не попадал, неопознанных трупов в городе не выявлено. Милиция его не задерживала. Так что твой Белоносов, скорее всего, загулял у друзей или любовницы.
– Он не мог загулять, – ответил я. – Он очень обязательный человек и сегодня должен был проводить спортивный праздник.
– Я тоже обязательный человек, – вздохнул Сергеич. – Но мне иногда так хочется послать всех к едрене фене, не выйти на службу, не отвечать на звонки и крепко запить. И чтобы такие добросовестные дюдики хреновы, вроде тебя, сутками напролет искали меня в подвалах, чердаках и канализационных шахтах!
– Тебе пора на пенсию, Сергеич.
– Да пошел ты! – огрызнулся опер. – А кто будет ловить хулиганов, наркоманов и воришек? Ты?.. Кстати, фамилия Белоносова как-то раз попадала в протокол. Месяца два назад он был задержан в кафе «Лотус» вместе с бандой наркоторговцев, но его причастность к наркоте не была доказана, и его отпустили.
– Он случайно оказался рядом с ними?
– Случайно или нет, но свидетели утверждали, что он сидел с ними за одним столом… Ладно, я на оперативку опаздываю. Пока!
Некоторое время я еще прижимал онемевшую трубку к уху и думал над тем, что услышал. Белоносова на Побережье нет. Во всяком случае, Сергеич с его возможностями его не нашел. Версия Ольги Андреевны о его аресте отпадает. Значит, никуда не пропал Белоносов. А сидит, подлый трус, в своем кирпичном особняке с решетками, похожем на комфортабельную тюрьму. А Ольга Андреевна распускает слух, что его нет, что он исчез, словно сквозь землю провалился. А для чего это делается? Для того, чтобы потом иметь железное алиби.
Я повернул голову и посмотрел на туман. Или, если говорить точнее, в туман, так как это была бесплотная субстанция, не имеющая ни формы, ни объема… И тут же у меня в сознании всплыл разговор с таксистом, который привез некую женщину, назвавшуюся директором школы. Сегодня утром я узнал, что это была вовсе не директор школы. А сейчас я был готов прийти к выводу, что… что это вообще была не женщина. Это был Белоносов, одетый в женское платье! И он нарочно попросил таксиста высадить его не рядом с домом, а рядом с водонапорной башней. Правильно! Это, бесспорно, умное решение! Белоносов предвидел, что таксиста могут допросить, и вернулся в Кажму инкогнито. И теперь он может натворить в Кажме что угодно, а потом сказать следствию, что в этот день его вообще не было в Кажме. Кто его здесь видел? Никто не видел! Что? Какой-то Вацура, дюдик хренов, видел, как в его доме шевельнулись жалюзи? Так они из-за сквозняка шевельнулись. Ах, он слышал, как Ольга Андреевна что-то кому-то крикнула? Так у Ольги Андреевны есть дурная привычка разговаривать с собой. А он, Белоносов Ярослав Николаевич, в это время был на Побережье и в сильно пьяном состоянии спал на пустынном пляже под навесом. Иди проверяй, обнюхивай топчаны!
Самым дурным оказался последний вывод, к которому я пришел с удивительной легкостью, – это для чего Белоносову понадобилось алиби. Точнее, для какого преступления. Думать об этом оказалось мучительнее всего. А тут еще записка с предупреждением. Черт возьми, меня могут замочить в любую секунду! Да хоть сейчас! И свидетелей нет, и туман что надо…
Я оглянулся по сторонам и почувствовал себя в западне. Нет, в машине сидеть невыносимо. Голову свернуть можно! Прочь отсюда! В туман! Сейчас он мой друг. Он прикроет меня, как бронежилетом. Он спрячет меня в своих широких мягких складках, и я затеряюсь в нем, словно карась в мутной воде, и пусть щука щелкает зубами от злости и бессилия.
Как можно тише я приоткрыл дверцу машины и кинулся к углу школы, напоминающему нос судна, стоящего в дрейфе из-за нулевой видимости. Я же отчетливо видел перед собой две цели. Во-первых, Ольга Андреевна. Эта сладкая кошечка должна быть все время у меня на виду. А во-вторых, Белоносов. Никакие моральные соображения уже не удержат меня от необъявленного визита к нему. Я штурмом возьму его бастион. Если он дома, я сразу выложу перед ним все свои козыри. Я скажу ему и про плоскогубцы, и про медаль, и про пассажира такси в женском платье, и про химицу, которая утром приходила к нему и разговаривала с ним. И дам ему добрый совет: добровольно прийти в милицию и признаться в убийстве Лешки. Если этот негодяй станет упорствовать, я пригрожу ему очной ставкой с таксистом и с Шаповаловой, которую он терзал. Не окажется дома – я буду ждать Белоносова в его же собственном логове.
Но где же Ольга Андреевна? Почему ее нет так долго? Мне показалось это подозрительным, и я, касаясь рукой стены, как слепой, пошел к входной двери. Открывая ее и заходя внутрь, я невольно старался не шуметь. И вообще, пока я в Кажме, передвигаться лучше тихо. Надо уподобиться какому-нибудь зверю из семейства кошачьих, который вышел на охоту. Беззвучное передвижение и незаметность – два огромных преимущества. Нельзя расслабляться. Ни на секунду нельзя забывать о том, что Белоносов охотится на меня. И это не амбициозный юноша вроде Рябцева. Это человек с неясным прошлым, извращенец и убийца, умный и хитрый, к тому же еще и тренер по карате. Следовательно, ввалить может по полной программе. Остается только выяснить, какую роль при нем играет Ольга Андреевна. Действительно ли у нее с Белоносовым, как утверждает директриса, «не сладилось»?
Я на цыпочках взбежал по лестнице на второй этаж. Кругом – глухая тишина. Столовая. Небольшая сцена с занавесом, на котором все еще висели бумажные «кленовые» листья, символизирующие осень. Наверное, здесь проводили осенний бал или вечер прощания с летом. Но где же спортзал?
Вышел на вторую лестничную площадку с буфетом. Свернул по коридору налево. Кабинет химии, кабинет физики, кабинет биологии… Специализированный этаж. Я дошел до конца коридора и опять свернул налево. Ага, вот распашная дверь с табличкой «Спортзал». Значит, тренерская должна быть рядом. В стене я заметил темный проем. В нем – короткая и крутая металлическая лестница. Я подошел к ней, взялся за отполированный поручень и тотчас услышал приглушенный голос. Нет, даже не голос. Мне показалось, кто-то всхлипывал…
Я даже дышать перестал и очень осторожно стал подниматься по лестнице. Всего семь ступеней – и я оказался в темном небольшом помещении с низким потолком. Дверь с табличкой «Тренерская» была приоткрыта. Я спрятался за выступом в самом темном углу и прижался спиной к стене. Отсюда я прекрасно видел часть тренерской. Но что это? Мне трудно было поверить своим глазам! Ольга Андреевна стояла у стола, освещенного настольной лампой, и опиралась о него рукой. Плащ ее был расстегнут, и я видел, как короткое зеленое платье плотно, без складок, обтягивало ее превосходную фигуру. Рядом с ней, стоя на коленях и обнимая ноги учительницы, дрожал и всхлипывал Рябцев.
– Ольга Андреевна… Ольга Андреевна… – бормотал он, прижимаясь лицом к ногам учительницы. – Я не могу так больше… я не могу…
Он плакал и целовал ее живот. Его руки крепко сжимали ее бедра. Учительница через силу терпела прикосновения Рябцева. Я видел, с каким лицом она пыталась оттолкнуть его от себя.
– Сашенька, милый, так нельзя… – сдержанно говорила она, пытаясь одернуть край платья. – Ты должен взять себя в руки… Перестань, я прошу тебя… Я старше тебя, я твой учитель… Ну что ты делаешь!
– Я люблю вас, Ольга Андреевна! – шмыгая носом, плаксиво гундосил Рябцев. – Я с ума схожу… День и ночь, день и ночь я думаю только про вас…
Не знаю, как насчет дня и ночи, но сейчас кандидат на золотую медаль явно думал о том, как бы повыше задрать платье любимой учительницы. Ольга Андреевна уже сидела на столе, и отступать ей больше было некуда. Рябцев стучал коленями по дощатому полу и хлюпал носом в ноги учительницы.
– Саша, тебе надо думать об учебе, тебе надо получить «золото» и поступить в институт, – ласково приговаривала Ольга Андреевна, не то гладя ученика по взъерошенным волосам, не то пытаясь оттащить его голову от своих ног. – Перестань… Не заводись… Успокойся! Настоящий мужчина не должен так делать… Ты унижаешься…
Рябцев вдруг поднял лицо и со слезами в голосе крикнул:
– А как мне еще быть?! Что мне делать, если я вижу, как вы идете с ним под ручку?! Я убью этого журналиста! Я придушу его собственными руками!
Батюшки! И он тоже собирается меня убить? Да еще и придушить?
Мужество окончательно покинуло юношу, и он, отпустив ноги учительницы, схватился за лицо и заплакал навзрыд. Воспользовавшись моментом, Ольга Андреевна немедленно отошла от него, поправила платье, орошенное слезами гордости школы, и стала застегивать плащ.
– Ты сейчас слишком возбужден, – сказала она, наливая из графина воду в стакан. – Вытри слезы, прогуляйся на свежем воздухе, и все пройдет. И перестань меня ревновать к кому попало! При чем здесь журналист? Ну, посмотри мне в глаза! Не будь глупым мальчиком. Разве ты не понял, как я относилась к первому журналисту? Ты же все понял, так ведь?.. Посмотри же мне в глаза, Саша!.. А этот второй меня тем более не интересует! Это случайные люди. Ничего, кроме вреда, от них нельзя ждать!
Лучше б Ольга Андреевна не говорила этих слов! Наедине с озабоченным отличником она вела себя прекрасно, выше всяких похвал, чем понравилась мне еще больше. Но вот фраза «а второй меня тем более не интересует» словно ножом полоснула меня по сердцу. Мне вдруг захотелось посмотреть на себя в зеркало. Неужели я ничуть, ни на йоту ее не заинтересовал?
Ольга Андреевна подошла к Рябцеву, который все еще стоял на коленях, провела ладонью по его голове и протянула ему стакан с водой.
– Мальчик мой! Ты же знаешь, как я дорожу тобой!
– Дорожите! – знакомым мне высоким голосом крикнул Рябцев. – Да вам нужны только мои мозги! А ведь я не компьютер! И не какой-нибудь дряхлый академик! У меня есть сердце, и оно наполнено любовью к вам! Оно изнемогает от любви! Ольга Андреевна! Ну пожалуйста, пожалуйста! Я больше не могу…
Кажется, его опять потянуло на нее, как быка на красную тряпку… Хотя это сравнение не совсем точное. Красная тряпка здесь совсем ни при чем. Ольга Андреевна, кажется, не на шутку разозлилась. Она резко отшатнулась от Рябцева, и немного воды из стакана выплеснулось ему на лицо.
– Ну вот что, Саша! Хватит! – строго сказала она. – Мне это уже не нравится. Встань немедленно! У нас с тобой будет очень напряженная неделя. Предстоит много работы. Ты не должен расслабляться! Иначе… иначе я не смогу тебе помочь, и ты останешься без «золота» и без института! И уж, конечно, без меня…
Последние слова она произнесла с затаенным двусмыслием и призрачным намеком, но Рябцев едва не задохнулся от накатившего счастья. Он немедленно вскочил на ноги, прижал руки к груди и, приняв подобострастную позу, торопливо залепетал:
– Ольга Андреевна, да конечно… Да я ради вас все сделаю!.. Я сутками из лаборатории выходить не буду!.. Да я… да я…
У него больше не нашлось слов, которыми он пытался выразить свое безоговорочное согласие с предложенной сделкой. Впрочем, этих захлебистых эмоций Ольге Андреевне оказалось вполне достаточно. Она очень мило улыбнулась, отчего Рябцев судорожно, с резиновым скрипом, сглотнул, и, коснувшись пальцами его щеки, окончательно сломила его.
– Все у нас с тобой будет, мой мальчик, – шепотом произнесла она. – Все будет…
Мне показалось, что Рябцев сейчас грохнется в обморок. Он устоял и даже попытался покрыть страстными лобызаньями руку Ольги Андреевны, но она решительно отдернула ее и властно приказала:
– Все. Иди!
Рябцев молча кивнул и бегом выскочил из тренерской. Он пролетел мимо меня на таком расстоянии, что едва не задел меня локтем, и с грохотом скатился по металлической лестнице. Вскоре его шаги затихли в конце коридора.
Я продолжал наблюдать из своей засады за Ольгой Андреевной. Блестящая игра! Учитель химии в два счета вылепила себе такого раба, который ради нее теперь готов на все. Да она с такими данными всех мальчишек класса может в медалисты вывести! Если, конечно, они не перебьют друг друга на почве ревности.
У меня появилось странное ощущение, будто я был волком и меня со всех сторон обложили охотники. Таинственная история с запиской на тетрадном листе закончилась так же быстро, как и началась, но проблем от этого не поубавилось. Вот, оказывается, почему Рябцев не назвал мне имя человека, который намеревался меня убить. Потому что этим человеком был он сам. А грохнуть меня он собирался из-за банальной ревности. Наверное, подсмотрел, как мы с Ольгой Андреевной в машине сидели, и наполнилось его любвеобильное сердце жаждой мести. Выходит, кроме Белоносова у меня появился еще один потенциальный враг, который точит на меня большой кинжал. Проклятая Кажма! Еще ничего плохого я здесь не сделал, а недоброжелатели уже плодятся со страшной силой! А что будет через неделю, если, не дай бог, мне суждено пробыть здесь столько времени? Весь поселок ополчится против меня?
Ольга Андреевна неподвижно стояла посреди комнаты, подбрасывая на ладони алюминиевую медаль – точно такую же, какая была забита в замок ремня безопасности. Химица о чем-то напряженно думала. Наверняка о Рябцеве. И, быть может, о той власти, какую она имела над ним. Но для чего ей власть над мальчишкой, над ребенком, у которого еще нет ничего за душой, кроме обязанности хорошо учиться?
Я тоже думал о Рябцеве. Невероятная, почти неконтролируемая, тупая животная страсть! Химица сделала из него зомби. Способен ли этот парень убить меня? Думаю, да. В состоянии аффекта, в каком он пребывал минуту назад, он запросто мог бы пырнуть меня ножом, окажись тот в его руке. А без аффекта? Мог ли он расчетливо и хладнокровно вывести из строя «Ниву», превратив ее в гроб на колесах? А почему бы и нет? Если даже я, проявивший по отношению к Ольге Андреевне полнейшее целомудрие, вызвал у него столь сильную реакцию, то можно представить, какой эмоциональный взрыв пережил Рябцев, когда узнал, что Лешка две ночи провел у химицы. Странно, что он вообще не искромсал Лешку на мелкие кусочки и не растворил их в серной кислоте.
Я попытался представить Рябцева, который, обливаясь слезами ревности, что-то творит с двигателем «Нивы» и тихо шепчет: «Сволочь! Ты за это заплатишь! Я тебе устрою американские горки!» Что ж, этот эпизод вполне мог состояться. Никаких натяжек здесь нет. И я даже мог поверить в то, что Рябцев, боясь ответственности, придумал забить в замок ремня безопасности медаль да еще сунуть куда-нибудь под сиденье «Нивы» плоскогубцы Белоносова, чтобы кинуть подозрение на физрука…
Вот только почему именно на физрука? Не потому ли, что физрук тоже неровно дышит по отношению к химице?
Необыкновенно сильное волнение охватило меня, какое я обычно испытываю за мгновение до раскрытия преступления. Конструкция, которую я мысленно создал, была еще очень хрупка и нежна, как только что родившийся ребенок. И я даже в мыслях обращался с ней очень осторожно… Значит, Лешка приезжает по письму, но сразу понимает, что Белоносов школьницами никогда не интересовался, и моментально переключается на обворожительную химицу. Перед ее красотой он не может устоять. Два дня он не выходит из ее дома, что, естественно, становится известно не только директрисе, но и Рябцеву. Ревность затуманивает лучшему ученику школы мозги, и он решает вывести из строя машину. Он прекрасно знает, какую опасность представляет зимой Мокрый Перевал…
Так, замечательно! Все пока логично.
Я кинул взгляд на тренерскую. Ольга Андреевна села за стол, придвинула к себе ближе настольную лампу и стала выдвигать ящики. Что она ищет в столе Белоносова? Впрочем, сейчас не об этом! Нельзя разбрасываться мыслями. Моя конструкция еще не готова. Я еще не знаю, куда пристроить Белоносова с его переодеванием в женскую одежду, с его мнимым исчезновением. Почему он боится показаться на людях? Чего он боится?
Ба! Как чего? Милиции! Милиции он боится! Вчера утром Белоносов поехал на Побережье, чтобы провести занятия в «Юнге». В городе он каким-то образом узнал об аварии на Мокром Перевале. Это его взволновало. Как же! Ведь журналист приезжал по его душу! И вдруг разбился насмерть при странных обстоятельствах! Тут любой человек почувствует себя неуютно, боясь, что кто-то может заподозрить его. И что делает Белоносов? Он начинает выяснять, насколько велики его шансы получить повестку от следователя. Физрук бежит буквально по моим следам: сначала в морг, потом в автосервис, где стоит разбитая «Нива». За небольшие деньги он запросто получает информацию о плоскогубцах и медали. И понимает, что уже крепко вляпался, что его подставили и теперь наверняка упрячут за решетку. Он взволнован, мысли его путаются. Бежать! Но куда? В Кажме его сразу найдут. К жене нельзя, она уже живет с другим мужиком. И тогда его осеняет несколько странная, но вполне оригинальная идея. Он возвращается в Кажму под видом женщины и прячется в своем доме. А что же Ольга Андреевна? Она посвящена в его беду, она распускает слух о его исчезновении, следит за всеми моими передвижениями (ночью в школе и около пивной) и тайно приносит Белоносову в дом еду. Все!
Все детали сошлись. Конструкция сложилась… Я перевел дух и мысленно пожал себе руку. Поздравляю, Кирилл Вацура! Чуть больше суток тебе понадобилось, чтобы распутать весьма непростое дельце!
Но радость триумфа тотчас отравила горечь от жалости к Лешке. Бедный парень! Он так мечтал влюбиться, быть любимым и создать семью. И нашел очаровательную женщину, и кинулся в любовь с головой, как в омут, но так и не узнал, что нашел в Кажме вовсе не свою половинку, а свою смерть.
Я стоял в своей темной засаде и уже не понимал, зачем я это делаю. Тайно следить за Ольгой Андреевной теперь не было никакого смысла. Меня уже не интересовало, что она искала в столе Белоносова. Какая разница, если ответ на главный вопрос я получил.
Я решительно вошел в тренерскую. Ольга Андреевна тихо вскрикнула, со стуком задвинула ящик и вскочила со стула.
– Что вы здесь делаете?! – нетвердым голосом произнесла она. – Как вы посмели?!
Я заметил, как сильно она побледнела. Ярко-алые губы на бледном лице – это что-то умопомрачительное! Я прекрасно понимал чувства Рябцева.
– Тихо, тихо! – сказал я, приложив палец к губам и закрыв за собой дверь. – Не пытайтесь меня напугать. Единственного, кого я немножко боюсь, как бешеного ежика, так это Рябцева. Но он, кажется, уже выбежал из школы.
Ольга Андреевна на удивление быстро совладала с собой. Медленно опустившись на стул, она взяла стакан с водой и поднесла его к губам. Я готов был поклясться, что она не сделала ни глотка, просто ей нужен был короткий тайм-аут, чтобы собраться с мыслями.
– Подглядывали? – спросила она, опуская стакан на стол.
– А что мне оставалось делать? Если бы я вовремя не спрятался, то юный Отелло кинулся бы на меня, как дикий кот на котлету. Скажите, Ольга Андреевна, это такая маленькая забавная особенность Кажмы – любовные интрижки между учителями и учениками?
Я думал, что химица после такого вопроса швырнет в меня стакан, но она вдруг очень приятно рассмеялась.
– Кирилл, – произнесла она, впервые назвав меня по имени. – Вы внимательно следили за тем, что здесь происходило? Какая любовь? Какие интриги? Мальчик достиг пика полового созревания. У него обостренное либидо. Гормональный взрыв.
– И часто у вас здесь случаются эти самые взрывы?
Ольга Андреевна сложила на груди руки и чуть склонила голову набок. Свет от настольной лампы освещал только одну половину ее лица. Это был живой портрет таинственной незнакомки. Химица была неотразима.
– Вы, когда были школьником, разве не влюблялись в молоденьких учительниц? – спросила она, насмешливо глядя на меня.
– Влюблялся, – признался я и кинул взгляд на дверь – плотно ли она закрыта. – Причем не только когда был школьником, но и после. Можно сказать, молоденькие учительницы меня до сих пор волнуют. Скажите правду, Ольга Андреевна, я в самом деле вас совершенно не интересую? Или вы это сказали лишь для того, чтобы успокоить Рябцева?
– Вы пришли сюда только за тем, чтобы это узнать?
– Нет, не только за этим. Я не могу понять, зачем вам нужна власть над этим мальчиком?
– Власть? – с удивлением произнесла учительница, повернула голову в сторону, но при этом продолжала смотреть на меня. – Разве это власть? Это стимул, дорогой товарищ журналист. Элементарный педагогический прием. Я очень хочу, чтобы мальчик закончил школу с золотой медалью и поступил в Менделеевский институт. Он способен сделать блестящую карьеру. У него светлая голова. К сожалению, иногда ее посещают глупые и даже вредные мысли.
– Вот тут я с вами полностью согласен. Исключительно вредные и глупые! Причем настолько глупые, что ни золотой медали, ни Менделеевского института ему не видать как своих ушей.
– Что вы несете? – нахмурилась Ольга Андреевна.
– Очень скоро узнаете. А теперь я прошу вас проводить меня к Белоносову.
– Вы мне надоели! – жестко ответила учительница. – Последний раз повторяю: его нет в Кажме!
Читать бесплатно другие книги:
