Я приду плюнуть на ваши могилы (сборник) Виан Борис

I

Никто не знал меня в Бактоне. Клем потому и выбрал этот городок. Впрочем, если бы даже я и сдрейфил, у меня не было бензина, чтобы двинуться дальше к северу. Оставалось литров пять, не больше. Плюс один доллар да письмо Клема — вот и все, что я имел. О чемодане лучше не говорить. Особенно о его содержимом. Да, забыл: в багажник я сунул небольшой револьвер Малыша, дешевенький револьвер калибра 6,35; он все еще лежал у него в кармане, когда шериф пришел сказать нам, что мы можем забрать и похоронить тело. Говоря по правде, больше всего я рассчитывал на письмо Клема. Мне должно повезти, мне обязательно должно повезти. Я рассматривал свои руин, лежавшие на руле, пальцы, ногти… И правда, тут все в порядке. Придраться не к чему. Может быть, мне и удастся вывернуться…

Мой брат Том знал Клема по университету. Клем держался с ним не так, как остальные студенты. Он охотно болтал с ним, они выпивали вместе, катались на кадиллаке Клема. Тома и терпели там только из-за Клема. И когда он уехал, чтобы стать во главе фабрики после смерти отца, Тому пришлось тоже сматывать удочки. Он вернулся к нам. Том успел-таки многому выучиться, и ему удалось получить место учителя в новой школе. А потом эта история с Малышом. Па его месте я бы помалкивал, но Малыш был не такой. Он не видел в этом ничего плохого. И тогда отец и брат этой девчонки решили с ним разобраться.

Бот почему мой брат написал Клему. Я не мог больше оставаться в этих краях, и он просил Клема подыскать что-нибудь для меня. Не слишком далеко, чтобы мы могли видеться время от времени, но и не слишком близко, чтобы нас никто там не знал. Он думал, что с моей внешностью и характером мы абсолютно ничем не рискуем. Возможно, он был и прав, но я все время помнил о Малыше.

Заведующий книжной лавчонкой в Бактоне — вот в чем состояла моя новая служба. Я должен был познакомиться с прежним заведующим и за три дня войти в курс дела. Его переводили ступенью выше, и напоследок ему, должно быть, хотелось пустить пыль в глаза.

Светило солнце. Теперь улица называлась Пирл-Харбор Стрит. Возможно, Клем этого не знал. На табличках еще можно было прочесть и старое название. Под номером 270 я увидел магазин и остановил мой старенький нэш перед дверью. Заведующий, сидя за кассой, сверял какие-то цифры по ведомости. Это был человек средних лет с жестким взглядом голубых глаз и бледно-желтыми волосами. Я поздоровался.

— Добрый день. Желаете что-нибудь купить?

— У меня к вам письмо.

— А! Так это вам я должен передать дела. Дайте-ка я взгляну на письмо.

Он взял его, прочел, затем сложил и вернул мне.

— Это не сложно, — сказал он. — Вот товар (он сделал жест рукой). Счета я подобью к вечеру. Что касается сбыта, рекламы и прочего — следуйте указаниям финансовых инспекторов главной конторы и бумагам, которые будете получать.

— Это филиал?

— Да, филиал.

— Хорошо, — кивнул я. — Что идет лучше всего?

— О! Романы. Скверные романы, но что нам за дело до этого? Религиозная литература тоже идет неплохо. Учебники. Детские книжки — не очень, серьезные книги — еще меньше. Я никогда не пытался развивать это направление.

— Религиозная литература — это для вас несерьезно?

Он облизал губы языком.

— Этого я не говорил.

Я от души рассмеялся.

— Не смущайтесь, я тоже не слишком верующий.

— Что ж, тогда я дам вам един совет. Держите наше мнение при себе и каждое воскресенье ходите слушать пастора, иначе вас живо отсюда выставят.

— Отлично, — сказал я, — буду по воскресеньям слушать пастора.

— Держите, — сказал он, протягивая мне листок. — Проверьте. Это счета за последний месяц. Все очень просто. Книги мы получаем из центрального магазина. Надо только вести учет поступлений и продажи в трех экземплярах. За деньгами приезжают каждые дне недели. Вам будут платить в чеках, с небольшим процентом.

— Давайте это сюда, — сказал я.

Я взял листок и уселся за низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него но было времени поставить их обратно.

— Что еще интересного в этих краях? — спросил я снова.

— Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.

Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.

— Сколько вы уже торчите здесь?

— Пять лет, — сказал он. — Осталось еще пять.

— А потом?

— Вы слишком любопытны.

— Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.

Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.

— Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.

— И чем займетесь?

— Буду писать, — сказал он, — писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…

Он ухмыльнулся.

— А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.

— А вы сможете?

— Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.

— Вы не пробовали их пристроить?

— У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.

— Ну, а когда накопите, что тогда?

— Вот как раз через пять лет и накоплю.

— Из вас наверняка получится хороший писатель, — заключил я.

В следующие два дня у меня было много дел. Хоть работа и впрямь оказалась нетрудной, все же надо было в ней как следует разобраться; кроме того, Хансен — так звали заведующего — дал мне некоторую информацию о постоянных клиентах, заходивших поболтать о литературе. Впрочем, их знания ограничивались «Субботним обозрением» да литературными страницами местного журнальчика, имевшего, однако, тираж 60 тысяч. На данный момент я довольствовался тем, что слушал их беседы с Хансеном и пытался запомнить, как кого зовут и кто как выглядит. В книжных магазинах, как известно, больше чем где-либо принято узнавать клиента, едва он соблаговолит переступить через порог.

Кроме того, мне удалось переснять те две комнатушки, в которых Хансен жил все это время — в доме напротив, том самом, где помещалась аптека. К тому же он выдал мне немного денег авансом, чтобы хватило расплатиться за три дня в гостинице, и два дня из этих трех кормил меня обедом, не позволив причислить эти расходы к моему долгу. Одним словом, показал себя свойским парнем. Но эта затея с бестселлерами мне не понравилась: бестселлеры так не пишут. Остается надеяться, что у Хансена талант.

На третий день он повел меня к Рикардо пропустить по рюмке перед завтраком. Было десять часов, он уезжал после обеда.

В последний раз мы завтракали вместе. Он сейчас у уедет, и я останусь один на один с этим городом, с этими клиентами. И то, какая удача, что я встретил Хансена, без него мне бы пришлось туго с моей долларовой купюрой. Но теперь дела шли как надо.

У Рикардо было прилично, обычно и противно. Пахло жареным луком и пончиками. За стойкой невыразительный тип лениво листал журнал.

— Что прикажете? — спросил он.

— Два виски, — заказал Хансен, посмотрев на меня.

Я кивнул.

Официант принес два больших стакана. В них плавал лед и торчали соломинки.

— Мне нравится так, — пояснил Хансен, — не подумайте, что я нас принуждаю.

— Ничего, — сказал я.

Если нам приходилось пить виски со льдом через соломинку, то вы знаете, что это за штука: в нёбо будто бы ударяет струя огня, впрочем, огня приятного.

— Знатно, — похвалил я.

Тут я увидел себя в зеркале напротив. Вид у меня был обескураженный. Я давно не пил. Хансен рассмеялся.

— Не расстраивайтесь, — сказал он, — скоро привыкнете. А мне вот придется теперь других официантов учить своим маленьким прихотям — там, где я стану напиваться.

— Жаль, что вы уезжаете.

Он засмеялся.

— Если бы я остался, пришлось бы уехать вам… Нет, — продолжал он, — хорошо, что я уезжаю. Больше пяти лет… Боже мой!

Он допил залпом и заказал еще.

— Вы быстро приспособитесь, — он окинул меня взглядом. — Вы недурны собой, но в вас есть что-то для меня непонятное. Ваш голос.

Я молча улыбнулся. Чертов тип.

— У вас слишком густой голос. Вы не поете?

— Пою иногда, чтобы поразвлечься.

Теперь я уже больше не пел. До истории с Малышом — да, я пел, подыгрывая на гитаре. Пел блюзы Хэнди, пел старинные песни Нового Орлеана, пел кое-что свое, импровизируя на гитаре. Но теперь никакого желания петь у меня не было. Теперь, кроме денег, меня ничего не интересовало. Мне нужно было много денег, чтобы сделать то, что я задумал.

— С таким голосом все женщины будут ваши, — сказал Хансен.

Я пожал плечами.

— Вас это не интересует?

Он хлопнул меня но спине.

— Загляните-ка в аптеку напротив. Может, удастся кое-кого подцепить. У них там в безалкогольном баре нечто вроде клуба. Малолеточки. Те самые, что носят красные носочки и пишут письма Фрэнку Синатре. Так вот, эта аптека — их генеральный штаб. Вы уже должны были это заметить. Нет? Ах да, вы же все эти дни не выходили из магазина.

Я заказал еще виски. Оно уже чувствовалось во всем теле.

Там у нас такого не было. Мне этого захотелось. Малолетки лет пятнадцати-шестнадцати с острыми сосочками, выпирающими из-под облегающих футболок, что доставляет этим мерзавкам особенное удовольствие. И носочки. Ярко-желтые или ярко-зеленые; туфельки без каблуков; пышные юбки; круглые коленки; садятся на траву, скрестив ноги так, что выглядывают белые трусики. Да, мне очень этого захотелось, этих девчонок в носочках.

Хансен смотрел на меня.

— Все они не прочь, — сказал он, — вы ничем не рискуете. Они знают кучу мест, куда могут вас затащить.

— Вы меня принимаете за свинью?

— О нет, я имел в виду потанцевать.

Он улыбнулся. Без сомнения, у меня был заинтересованный вид.

— Они забавные, — сказал он, — будут заходить к нам в магазин.

— Что им там делать?

— Они обычно покупают фотографии актеров и, как будто между прочим, книжонки но психоанализу, то есть я имею в виду, по медицине. Они все просто влюблены в медицину.

— Ладно, — пробурчал я, — посмотрим.

Должно быть, на этот раз мне удалось сделать равнодушный вид, и Хансен перевел разговор на другую тему. Мы закончили завтрак, и около двух он уехал. Я остался один на один с моим магазином.

II

Думается, прошло дней пятнадцать, прежде чем я начал скучать. Все это время я не выходил из магазина. Торговля шла хорошо; книги расходились быстро; реклама была налажена как надо. Каждую неделю вместе с новыми поступлениями книг фирма присылала иллюстрированные рекламные буклеты, которые я выставлял вместе с соответствующей книгой, так, чтобы они бросались в глаза. Как правило, мне было достаточно прочесть коммерческую рецензию и проглядеть пять-шесть страниц, чтобы уяснить, о чем в ней шла речь. Во всяком случае, этого было достаточно для ответа на вопросы тех несчастных, что клевали на яркую обложку и фото автора на буклете. Книги достаточно дороги, а это кое-что значит; люди вообще мало заботятся о том, чтобы купить хорошую книгу, им нужно то, о чем говорят, что популярно в клубе, который они посещают; что же касается содержимого, то на него им наплевать.

Некоторые книжки я получал кипами с рекомендацией выставлять их в витрине. Я складывал их штабелями у кассы и всовывал в руки каждому вместе с рекламным буклетом на глянцевой бумаге. Обычно никто не отказывался: несколько фраз внутри буклета вполне соответствовали городской клиентуре. Эта система обеспечивала фирме распродажу скандальных книжонок за полдня.

Честно говоря, я не то чтобы заскучал, но, усвоив всю рутинную сторону коммерции, получил свободное время, чтобы подумать о главном. Пока все шло слишком хорошо. Это меня и беспокоило.

Кончалось лето. В тени под деревьями, у реки, уже становилось прохладно. С самого приезда я никуда не выбирался и совсем не знал окрестностей. Я испытывал потребность в свежем воздухе. Но, пожалуй, другая потребность беспокоила меня еще больше. Мне нужна была женщина.

Как-то вечером, опустив, как обычно, в пять часов на витрину железную штору, я не остался в магазине, чтобы еще поработать при свете лампы, а надел шляпу, прихватил пиджак и направился прямиком в аптеку. В аптеке сидело трое: юнец лет пятнадцати и две девицы примерно того же возраста. Они смерили меня отсутствующим взглядом и опять уткнулись в свои стаканы с молочным коктейлем. От одного вида этого продукта меня чуть не стошнило; к счастью, в кармане пиджака лежала фляга с «противоядием».

Я сел за стойку рядом с одной из девиц. Официантка, довольно невзрачная брюнетка, увидев меня, лениво повернулась.

— У вас есть что-нибудь без молока? — спросил я.

— Лимонный, — предложила она, — грейпфрутовый, томатный, кока-кола.

— Грейпфрут, — сказал я. — Доверху не наливайте.

Я сунул руку в карман пиджака и достал флягу.

— Здесь нельзя распивать спиртное, — вяло запротестовала официантка.

— Да, да, конечно, — усмехнулся я, — это всего лишь лекарство. Насчет своей лицензии можете не волноваться.

Я протянул ей доллар. Сегодня утром я как раз получил жалованье. Девяносто долларов за неделю. До, Клем знал людей. Официантка дала мне сдачу, я довольно много оставил ей на чай.

Писки с грейпфрутом, конечно, не самый лучший вариант, но, во всяком случае, это лучше, чем виски без ничего Выпив, я почувствовал себя лучше. Теперь я был вполне и своей тарелке. Эти трое меня разглядывали. Для таких сопляков двадцатишестилетний — почти старик; я улыбнулся своей соседке; это была маленькая блондиночка в тонком шерстяном джемпере небесн-голубого цвета в белую полоску, с рукавами, за катанными до локтя, в белых носочках и туфельках на толстой каучуковой подошве. Она была миловидна, хорошо развита; если прикоснуться, то, наверное, упруга, как спелая слива. На ней не было лифчика, и соски вырисовывались сквозь материю вполне отчетливо. Она мне тоже улыбнулась.

— Жарко? — начал я.

— Смертельно, — сказала она, потянувшись и показав два влажных пятнышка под мышками.

Это на меня подействовало. Я поднялся и бросил пять центов в автоматический проигрыватель, который стоял в углу.

— У тебя хватит духу потанцевать? — сказал я, подойдя.

— Ну, ты хочешь меня убить! — сказала она и приклеилась ко мне так плотно, что у меня перехватило дыхание.

От нее пахло, как от ухоженного младенца. Она была такой тоненькой, что я смог достать правой рукой ее правое плечо. Я поднял руку повыше и скользнул пальцами по груди. Глядя на нас, те двое тоже начали танцевать. На пластинке Дина Шор пела спой «Летающий пирог». Девица подмурлыкивала. Официантка подняла нос от журнала, глянула на нас и снова углубилась в чтиво.

У нее ничего не было под кофточкой; это сразу чувствовалось. Я с нетерпением ждал, когда же кончится пластинка. Еще две минуты, и это стало бы уже неприлично. Наконец девица отлипла, вернулась на место и взглянула на меня.

— Для взрослого ты танцуешь ничего.

— Меня научил мой дедушка, — ответил я.

— Это видно, — пошутила она, — стиль немного староват.

— В джайве ты меня, может, и обставишь, но зато я могу тебя подучить кое-чему другому.

Она слегка прикрыла глаза.

— Чему-нибудь взрослому?

— Если тебе захочется.

— Так вот куда ты гнешь…

— Ты не знаешь, куда я гну. У кого-нибудь из вас есть гитара?

— А вы играете на гитаре? — спросил юнец. Похоже было, что тут он проснулся.

— Чуть-чуть, — сказал я.

— В таком случае и поете? — спросила вторая девица.

— Немного.

— У него голос, как у Кэба Кэллоуэя, — пошутила первая.

Ей явно не понравилось, что те двое со мной заговорили. Надо было ковать железо, пока горячо.

— Найдите мне местечко, где была бы гитара, — сказал я, глядя на нее, — и я покажу, на что способен. Я, конечно, не В. С. Хэнди, но блюзы играть умею.

Она выдержала мой взгляд.

— Ладно, пошли к Би-Джи.

— У него есть гитара?

— У нее есть гитара — у Бетти Джейн.

— Это мог быть и Барух Джуниор, — пошутил я.

— Именно здесь он и живет. Пошли.

— Прямо сейчас? — спросил юнец.

— Почему бы и нет, — ответил я, — если ей загорелось.

— О'кей, — сказал он, — меня зовут Дик. Это Джики.

Он указал на ту девицу, с которой я танцевал.

— А я — Джуди, — сказала вторая.

— Ну а я — Ли Андерсон, — сказал я, — у меня тут напротив книжная лавка.

— Уже две недели, как это всем известно.

— Тебя это так заинтересовало?

— Конечно, — вставила Джуди, — тут мало мужчин.

Несмотря на явное неудовольствие Дика, мы все вчетвером вышли на улицу. У девиц вид был довольно возбужденный. Я прихватил с собой достаточно виски, чтобы возбудить их еще больше, когда понадобится.

— Следую за вами, — сказал я, когда мы оказались снаружи.

Машина Дика, крайслер устаревшей модели, стояла у дверей. Он посадил девиц вперед, а я устроился на заднем сиденье.

— Чем занимаемся, молодые люди? — спросил я.

Машина рывком тронулась, и Джики забралась коленками на сиденье и повернулась, чтобы мне ответить.

— Трудимся, — сказала она.

— Учеба? — предположил я.

— В том числе…

— Перебирайся сюда, — сказал я, повысив голос из-за шума ветра, — удобней будет говорить.

— Как бы не так, — пробормотала она и опять слегка прикрыла глаза. Должно быть, она подцепила этот приемчик из какого-нибудь фильма.

— Не хочешь себя компрометировать?

— Ладно уж, — сказала она.

Я подхватил ее за плечи, и она стала перелезать через спинку сиденья.

— Эй вы, — сказала Джуди, — странненькая у вас манера разговаривать.

Я решил посадить Джики слева от себя, а по пути — прихватить ее за хорошие места. Получилось неплохо. Было заметно, что шутка пришлась ей по душе. Я усадил ее на сиденье и обхватил рукой.

— Теперь спокойно, — сказал я, — а то нашлепаю.

— Что это у тебя во фляжке? — спросила она и полезла под пиджак, который лежал у меня на коленях. Не знаю, нарочно ли это было сделано, но если да, то она ловко попала в цель.

— Не нервничай, — сказал я, убирая ее руку, — я тебя обслужу.

Я открутил никелированную пробку и подал ей фляжку. Она сделала большой глоток.

— Не всё, — вдруг завопил Дик; он следил за нами через зеркало, — Ли, оставь мне, старый крокодил!

— Не бойся, у меня есть еще.

Он перехватил руль одной рукой, а другую протянул назад, к нам.

— Эй, не дури! — сказала Джуди. — А то куда-нибудь вмажемся.

— Какая рассудительность, — сыронизировал я. — Ты никогда не теряешь хладнокровия?

— Никогда, — ответила Джуди и, на лету перехватив флягу, вернула ее мне уже пустой.

— Ну, — одобрительно сказал я, — теперь лучше?

— Превосходно.

Я увидел у нее на глазах слезы, но ей удалось не показать виду, хотя голос ее звучал несколько приглушенно.

— Ну вот, — сказала Джики, — а мне?

— Сейчас еще достанем, — пообещал я, — возьмем гитару и вернемся к Рикардо.

— Везет тебе, — сказал Дик, — нам никто ничего не продаст.

— Вот что значит выглядеть так молодо, — сказал я со смешком.

— При чем здесь «молодо», — проворчала Джики.

Она начала ерзать и в конце концов уселась так, что мне ничего не оставалось, как немного поразвлечь свои пальцы. Машина резко затормозила, и моя рука небрежно свесилась с ее плеча.

— Сейчас вернусь, — объявил Дик.

Он выбрался из машины и побежал к дому, мало чем отличающемуся от соседних. Очевидно, их строил один и тот же подрядчик. Вскоре Дик вновь показался на крыльце. У него в руках была гитара в лакированном футляре. Он хлопнул дверью и в три прыжки очутился у машины.

— Би-Джи нету дома, — сообщил он, — что будем делать?

— Гитару потом завезем, — сказал я, — садись, поезжай мимо Рикардо, я у него подзаправлюсь.

— Хорошенькая у тебя будет репутация, — сказала Джики.

— Вот уж фиг, уверил я ее, — любому дураку будет ясно, что что вы заманили меня на свою грязную оргию.

Мы ехали обратно той же дорогой, но гитара несколько стесняла мои движения. У бара Дик остановился, и я пополнил свой запас еще одной бутылкой. Когда я вернулся к компании, Дик и Джуди, стоявшая на коленях на сиденье, о чем-то яростно спорили с Джике.

— Как ты думаешь, Ли, — сказал Дик, — не поехать ли нам купаться?

— Поехали, — сказал я, — если ты одолжишь мне плавки.

— Все будет о’кей.

Он завел мотор, и мы поехали. За городом наш крайслер свернул на довольно разбитую проселочную дорогу.

— Тут есть отличное местечко для купанья, — доложил Дик, — ни души.

— Река, и в ней форель, — съязвил я.

— Нет, галька и белый песок. Там, кроме нас, никто не бывает.

— Посмотрим, — сказал я, придерживая рукой челюсть, готовую отвалиться на каждом ухабе. — Здесь лучше было бы прокатиться на бульдозере.

— Это входит в программу, — сказал он, — зато сюда никто не сунет свой грязный нос.

Дик прибавил скорость, и я вверил свои члены судьбе. Вскоре дорога повернула и метров через двести уперлась в какие-то заросли. Дик и Джуди спрыгнули на землю, затем вылез я, прихватив Джики. Дик взял гитару и пошел вперед по узкой тропинке. Неожиданно показалась река, прозрачная, как стакан джина. Солнце висело уже низко, но жара не спадала. Вода поблескивала на солнце и подрагивала в тени, берег зарос густой травой.

— Ничего уголок, — оценил я, — сами его раскопали?

— А ты думал, мы такие растяпы, — сказала Джики, и я получил по шее комком земли.

— Будешь шалить, кое-чего не получишь.

И я похлопал для вескости сказанного себя по карману.

— Ладно, ты, старый блюзмен, не сердись, — сказала она, — лучше покажи, на что ты способен.

— А плавки? — спросил я Дика.

— На кой они тебе? Тут же никого нет.

Я обернулся. Джуди уже стащила с себя футболку, под которой, естественно, ничего не было. Потом она выскользнула из юбки, после чего в воздух полетели ботинки и носки, и девица совершенно нагишом завалилась на траву.

У меня был довольно глупый вид, судя по тому, как она расхохоталась Я чуть было не смутился. Дик и Джики в том же наряде развалились рядом. Между прочим, я обратил внимание на то, что парнишка щупловат: из-под кожи выпирали косточки.